CC BY
44УДК 821.161.1:821.581"18/19" Лю Янькунь
Кандидат филологических наук, старший преподаватель,
Институт иностранных языков, Цзянсийский педагогический университет
330022, г. Наньчан (КНР), ул. Цзыяндадао, 99
Тел.: +8613796932579
E-mail: [email protected]
ФОРМИРОВАНИЕ «РУССКОГО КОНТЕКСТА» КИТАЙСКОЙ КУЛЬТУРЫ
В статье рассматривается процесс взаимодействия русской и китайской культуры, который выразился в формировании «русского контекста», сыгравшего большую роль в творческом сознании китайской интеллигенции, в развитии её системы ценностей, на которую повлияла русская классическая литература, - в частности, творчество А. Пушкина. В российском литературоведении 2000-2010-х гг. стало популярным исследование различных вариантов «тематических» текстов (иногда их также называют «сверхтекстами» или «гипертекстами» культуры), выделяемых на основании их связи с изображением определённого художественного пространства. В качестве материала исследования используются события литературной жизни 1930-х гг. «русского культурного анклава» - города Харбина, в частности, опубликованный китайским писателем, литературоведом и переводчиком Вэнь Пэйцзюнем «Сборник Линлу», в который вошли первые переводы русской поэзии, а также «пушкинские праздники», организуемые представителями русской эмиграции.
Ключевые слова: русский контекст, русский текст, культура Китая, литература Китая, китайский текст, культура Харбина, русский анклав, Вэнь Пэйцзюнь, «Сборник Линлу», перевод, пушкинские праздники.
Введение
В российском литературоведении 2000-2010-х гг. стало популярным исследование различных вариантов «тематических» текстов (иногда их также называют «сверхтекстами» или «гипертекстами» культуры), выделяемых на основании их связи с изображением определённого художественного пространства, - например, Петербурга («петербургский текст» [Топоров, 1995]) или Москвы («московский текст»), - или выдающегося деятеля культуры, - например, А. Пушкина («пушкинский текст» [Гаспаров, 1996]). Более того, само русское восточное зарубежье в 2000-2010-е гг. Стало особым предметом литературно-художественного изображения: "In the 1990-2000s, after the topic of Russian émigration became open to objective scientific research and many works of art created in China were published in Russia, as well as historical documents, numerous historical, cultural and literary studies devoted to this topic" [Krasnoyarova, Popkova, Kondakov, 2019, p.1240].
Недавно исследователи русской литературы стали выделять в качестве особого явления «китайский текст» и «китайский контекст» русской культуры [Кондаков, Красноярова, 2017а; Кондаков, Красноярова, 2017б].
Вот как, например, определяются особенности «китайского текста» в одной из работ на эту тему: "The Chinese text includes the works that the describe geography and history of the country, its culture and literature, philosophical and ethical systems. They also reproduce the life of the Chinese people and the images of certain Chinese characters (the Han). These works create a unique kind of artistic space and a collective image that influences the fate of specific characters and the development of the plot. Russian writers demonstrated great interest to the history and culture of China. They paid special attention to the system of the national philosophical-ethical notions, national history, and life of the Chinese people. The works were often based upon the plots that were borrowed from the Chinese literature and upon the images of the Chinese" [Wang, Kondakov, Krasnoyarova, 2018, p. 194]. Из этого высказывания можно сделать вывод, что важнейшую роль в «художественном пространстве», создаваемом «китайским текстом» русской литературы, с точки зрения авторов, является - помимо описаний жизни людей и национальной истории - воспроизведение в нём системы философско-этических представлений китайского народа.
Однако, как нам представляется, аналогичные понятия можно применять также и к китайской литературе и культуре, в которой, в свою очередь, существовал «русский текст» и «русский контекст».
В понятие «русский текст» китайской литературы можно включить совокупность произведений, в которых изображается Россия, её природные и исторические реалии, национальные религиозно-философские идеи, воспроизводятся образы деятелей русской культуры, используются отдельные сюжетно-композиционные приёмы и детали, характерные для русской словесности. «Русский текст» китайской литературы и публицистики включает многочисленные описания пространства России, образы русских персонажей в художественной литературе, мемуарные описание путешествий в Россию.
В рамках «русского текста» китайской литературы можно выделить, например, особые «чеховский» или «пушкинский» тексты (правда, не столь объёмный, как «пушкинский текст» России), которые использовали отдельные сюжеты и образы русской классики, включённые в контекст китайской культуры. В свою очередь, «русский контекст», охватывавший нравственные ценности и идеалы русской культуры, активно использовался китайской культурой.
В процессе формирования любого «текста культуры» огромную роль всегда играет контекст. Возникновение «контекста» обычно предшествует формированию «текста»: он готовит сознание публики к появлению «текста» и его адекватному восприятию и становится своеобразным «фоном» текста.
Вот как современные исследователи раскрывают основные особенности «китайского контекста» русской литературы: «В "контекст" [в данном случае речь идёт о «китайском контексте». - Л.Я.] <...> включается не только историческая и культурная среда, но и отражённые в культурной памяти субъектов текста - читателей - представления о Китае <...>, его языке, истории, природе и культуре, в том числе выраженные через другие созданные ранее тексты, посвящённые этой стране <...>. Контекст во многом определяет соответствующий ему тематический "текст", и эти отличия нередко определяют его специфику» [Кондаков, Красноярова, 2017, с. 124]. Если перефразировать данное определение применительно в «русскому контексту» китайской культуры, то его основными
признаками будут являться воспроизведение в «культурной памяти» китайской публики представлений о языке, литературе, природе и истории России. Эти представления составили «ядро», которое в дальнейшем оказалось основой обыденных представлений о России.
История формирования «русского текста» и «русского контекста» китайской культуры может стать темой отдельного большого исследования. Изучение «русского текста» и связанного с ним «русского контекста» позволит раскрыть существовавшие в среде китайской интеллигенции представления о России как едином целом и понять их место в общественной жизни того времени.
Процесс формирования «русского контекста» китайской культуры был особенно важен, поскольку в первые десятилетия XX в. представления о России и русской культуре, имевшиеся в культурном сознании большинства представителей китайской интеллигенции, были крайне упрощёнными и отягощёнными многочисленными стереотипами. Существенные различия между традициями «восточной» культуры и «западной» (к которой, несомненно, относилась Россия) ещё больше затрудняли процесс взаимного понимания.
Особое место в «русском» тексте и контексте китайской литературы заняла «пушкинская тема», поскольку творчество основателя русской классической литературы А. Пушкина изначально вызывало в Китае особый интерес.
Основная часть
Обратимся к одной из страниц истории формирования «русского контекста» (и, в частности, контекста, связанного с А. Пушкиным), раскрывающей взаимодействие китайской и русской культуры в центре русского «восточного» зарубежья - городе Харбине.
Для своей статьи мы выбрали период 1930-х гг. - время, когда произведения русской классики стали активно переводиться на китайский язык. Предметом нашего рассмотрения станут несколько не очень хорошо известных в России фактов, раскрывающих некоторые аспекты усвоения китайской культурой информации о России и русской литературе (в частности, о «солнце русской поэзии» - А. Пушкине), осмысление которых позволит понять, с каких событий начиналось активное взаимодействие русской и китайской культуры, то есть формирование «русского контекста».
Харбин стал местом пересечения русской и китайской культуры и одним из важнейших источников достоверных сведений о России. Возникший в Харбине российский «культурный анклав» становился неким полюсом притяжения, «культурным мостом» для китайских интеллигентов, интересовавшихся современными социальными идеями. В свою очередь, русские «писатели-эмигранты воспринимали русскую культуру <...> через призму литературы. <...> Оторванность как от русской земли, так и от современной общеевропейской культуры, воздействие принципиально иной «восточной» социально-культурной среды способствовали формированию другого, нежели в европейских литературных центрах, поэтического видения, а также созданию особого варианта интерпретации культуры прошлого [Арустамова, Кондаков, 2018, с. 77]. Собственное существование на территории Китая образованные харбинцы воспринимали как особую миссию: с одной стороны, они считали себя хранителями русской классической культуры; с другой стороны, они рассматривали свою деятельность как просветительскую миссию, в рамках которой они стремились устанавливать культурные связи с китайским населением.
Такая позиция, естественно, вызывала и ответный интерес со стороны китайской интеллигенции.
Сборник Линлу
В 1930-е гг. в культурной жизни Харбина большую роль сыграл Вэнь Пэйцзюнь [^УЙШ - Wen Peijun] (1902-1967)1- выдающийся переводчик с русского языка, писатель, публицист, критик, революционер, в дальнейшем ставший известным китайским пушкинистом и университетским профессором. Он оказался первым китайским специалистом, который перевёл на китайский язык стихотворные произведения Пушкина, и его переводы заслужили высокую оценку современников.
В 1930 г. Вэнь Пэйцзюнь, только что окончивший Пекинский университет, отправился жить и работать в Харбин. Вэнь Пэйцзюнь направился туда не случайно. Можно предположить, что - с его точки зрения - этот город был лучшим местом для совершенствования познаний в русском языке и русской культуре. В этом городе проживало несколько сотен тысяч русских, работали русскоязычные театры и университеты, преподавание в которых велось на русском языке. В Харбине проживало много образованных русских людей, протекала насыщенная литературная жизнь.
Некоторые русские писатели Харбина (например, В. Перелешин, А. и И. Серебренниковы, В. Март, Я. Аракин, Н. Светлов, Ф. Камышнюк, М. Щербаков и другие) активно занимались переводом на русский язык современной и классической китайской поэзии (некоторые из них, особенно молодые, сумели хорошо овладеть китайским языком), что создавало благоприятную среду для плодотворного межкультурного взаимодействия и способствовало разработке принципов перевода как с китайского языка на русский, так и с русского на китайский язык [Крейд, 2001, с. 12].
В 1933 г. Вэнь Пэйцзюнь на собственные средства опубликовал в Харбине книгу под названием «Сборник Линлу» (ЧШЙ) [Сборник Линлу, 1933]. Это было первое в Китае собрание переводов поэтических произведений с русского на китайский язык. Тексты стихотворений были напечатаны одновременно на двух языках - китайском и русском; помимо самих произведений в книге имелись аннотации стихотворений и краткая информация об их авторах, подготовленная Вэнь Пэйцзюнем.
Издание в Харбине двуязычной книги с «параллельным» способом подачи текстов закономерно. Такая книга создавала ситуацию межкультурного диалога. С одной стороны, книга была адресована китайскому читателю, который мог получить из неё информацию о русской литературе (и прежде всего - о поэзии, которая ранее на китайский язык не переводилась); с другой стороны, русский читатель мог понять, как переводятся тексты литературных произведений на китайский язык и, возможно, усовершенствовать свои познания в сфере китайского языка. Изучение книги позволяло её читателям понять, какими ценностями живут два народа, проживающие на территории одного города.
В «Сборник Линлу» были включены 33 произведения русских поэтов, среди них 9 стихотворных произведений А. Пушкина («Зимний вечер», «Зимнее утро», «К морю», «Сказка о рыбаке и рыбке», «Монастырь на Казбеке», «Цветок» и некоторые другие); 2 лирических произведения М. Лермонтова («Когда волнуется желтеющая нива...» и «Дары
1 Вэнь Пэйцзюнь имел литературные псевдонимы Вэнь Тао [S^] и Юй Фу [Ш^].
Терека»); 2 стихотворения в прозе И. С. Тургенева («Порог» и «Как хороши, как свежи были розы»); 1 стихотворение А. К. Толстого («То было раннею весной»); лирическая зарисовка И. А. Бунина «Первая любовь»; 2 стихотворения В. Я. Брюсова («Каменщик» и «Призраки»); стихотворное произведение А. М. Горького «Фея»1 и некоторые другие [Ван Лие, 2015, с. 68]. Перевод был выполнен на народном разговорном языке байхуа, получившем широкое распространение после «Движения 4 мая».
«Сборник Линлу» очень интересен для исследователей русской и китайской культуры, поскольку даёт богатый материал для размышлений об эволюции литературных связей, свидетельствует о значении русской литературы для развития гуманистических ценностей [Ли Фанфан, 2007, с. 96].
Анализируя содержание сборника, мы можем прийти к выводу, что его составитель стремился дать китайскому читателю общее представление о русской поэзии, отбирая для этого наиболее известные, «классические» произведения русской литературы, которые были созвучны общественным настроениям и эстетическим ожиданиям китайской публики.
К сожалению, по имеющимся у нас сведениям, ни одного экземпляра «Сборника Линлу» в настоящее время в Китае не сохранилось. Тираж книги, как можно предположить, был небольшой. Значительная часть тиража погибла во время военных действий, которые в 1930-1940-е гг. непрерывно шли на территории Манчжурии (возможно, тираж специально уничтожался японцами); немногочисленные оставшиеся экземпляры могли исчезнуть в период Культурной революции, во время которой Вэнь Пэйцзюнь, как и некоторые другие русисты, подвергался преследованиям со стороны хунвейбинов.
Наименование «Сборника Линлу» было глубоко символичным. На китайском языке заглавие (С ЧШЩ) ) состояло из трёх иероглифов: '^(1^) - «нуль» (то есть цифра «0»); 'М(1и) - «роса» и 'Ш(]1) - «сборник». Это название на русский язык можно перевести как «Сборник Росы» или даже «Первые капли росы».
Иероглиф '^(1^), поставленный в начале заглавия, указывал, что книга представляет «начальный» («нулевой») этап знакомства китайских читателей с произведениями русской литературы. Иероглиф 'М(1и) свидетельствовал о том, что данная книга должна, словно роса, обновить души читателей, способствовать их духовному развитию (по традиционным китайским представлениям именно утренняя роса обеспечивает рост растений, - подобно тому, как в рамках русской культуры считается, что ускоренному росту способствует «весенний дождь»). Использование в данной ситуации «образа росы» также указывало на то, что опубликованные в сборнике 33 стихотворения (число «33» для китайцев - «счастливое»
1 Скорее всего, Вэнь Пэйцзюнь под названием «Фея» опубликовал перевод стихотворной «Легенды о Марко», которая первоначально была частью рассказа «О маленькой фее и молодом чабане (Валашская сказка)», написанного А.М. Горьким. В начале 1900-х гг. Горький переработал стихотворение и сделал его самостоятельным произведением, которое издавалось несколько раз под разными заглавиями («Валашская сказка», «Фея», «Рыбак и фея» и другими). В 1906 г. это стихотворение было включено в книгу «М. Горький. Песня о Соколе. Песня о Буревестнике. Легенда о Марко», вышедшая в серии книг, публикуемых товариществом «Знание». Скорее всего, именно это издание было привезено в Харбин одним из русских эмигрантов, где и попало в руки Вэнь Пэйцзюня. «Песня о Соколе» и «Песня о Буревестнике», также входившие в это издание, в сознании представителей русской интеллигенции однозначно ассоциировались с революционной деятельностью (о чём не мог не знать переводчик) и поэтому были слишком опасны для перевода и издания на территории оккупированного японцами Харбина, а стихотворение «Фея» для знающих людей могло оказаться своеобразным намёком на другие произведения русского революционного писателя. Сюжет о живущей в реке девушке-фее, с одной стороны, был хорошо понятен китайским читателям; с другой - в нём содержались важные для китайских интеллигентов мысли о целях деятельности человека и об исторической памяти («А вы на земле проживёте, / Как черви слепые живут: / Ни сказок про вас не расскажут, / Ни песен про вас не споют!»).
число, ассоциирующееся с большим букетом цветов - таким «подарочным букетом» для китайских и русских читателей по сути и оказывался данный сборник).
Таким образом, название «Сборник Линлу» (то есть «Сборник Росы») символически указывало на то, что эта книга должна стать источником жизненной силы, «орошать души» читателей и способствовать внутреннему росту людей. Одновременно такое название давало читателям установку, определявшую восприятие вошедших в сборник произведений: это только первые «капли» утренней росы, начальный этап познания китайскими читателями русской литературы, который предваряет последующее углублённое знакомство с «океаном» (безбрежным «морем», «обильным дождём», «потоком») словесности.
«Сборник Линлу» оказал огромное позитивное воздействие на китайских читателей. Он прорвал культурную блокаду, которую осуществляла Япония, отторгнувшая в 1931 г. земли Северо-Восточного Китая. Сохранилась информация о том, что прогрессивные китайские интеллектуалы проводили в Харбине тайные конспиративные собрания, во время которых совместно читали и обсуждали данную книгу [Ван Юйхуань, 2005, с. 44].
Можно с уверенностью предположить, что работа над переводами, опубликованными в «Сборнике Линлу», была для китайского специалиста довольно сложной. Прежде всего, нужно отметить, что в то время в Китае не существовало русско-китайских или китайско-русских словарей; практика переводов (тем более переводов поэтических) с русского языка на китайский была ограничена.
В 1930-е гг. в Китае стали популярны некоторые принципы европейской и американской теории перевода, в частности, представление о том, что поэзия вообще «непереводима» и что перевод может привести к «гибели стиха» [Ван Шубай, 1999, с. 91]. Можно предположить, что Вэнь Пэйцзюнь не поддерживал такие концепции, что и позволило ему взяться за перевод стихотворных произведений русской литературы.
Вэнь Пэйцзюнь не имел намерения воссоздать форму исходного произведения и перевёл русские стихотворные произведения в виде прозаических текстов (хотя и разбитых на отдельные строки). В то время это было единственно верным решением: китайский переводчик следовал сформировавшейся традиции перевода поэтических произведений с китайского на русский язык как «белого» стиха, то есть без соблюдения чередования (повторов) интонации, ритма, созвучий. Основной задачей становилась точная передача содержания (смысла) стихотворения и его эмоционального наполнения. Следует иметь в виду и то, что ряд произведений, отобранных переводчиком для «Сборника Линлу» («Первая любовь» И. Бунина; «Порог» и «Как хороши, как свежи были розы» И. Тургенева), изначально были написаны в форме прозаического текста, а жанровое обозначение произведений И. С. Тургенева («стихотворения в прозе») стало ключом для определения специфики формы, выбранной Вэнь Пэйцзюнем, который реализовал этот жанр на китайском языке.
Воссоздавая образы русской поэзии, Вэнь Пэйцзюнь стремился к простому, не обременённому разнообразными украшениями (но одновременно эмоциональному) стилю, используя для этой цели разговорный язык байхуа (отметим попутно, что и Пушкин вошёл в русскую литературу как мастер «простого» стиля, приблизившего литературный язык к разговорному), что позволило переводчику сосредоточиться на максимально точной передаче содержания стихотворения и выражении эмоций [Ван Лие, 2016, с. 10].
Пушкинские праздники
«Сборник Линлу» стал своеобразным посредником между русским и китайским населением Харбина. Однако взаимодействие двух культур, естественно, не ограничивалось публикациями переводов. В 1930-х гг. знакомству китайской публики с русской культурой способствовала просветительская деятельность русских эмигрантов, проводивших разнообразные мемориальные собрания, посвящённые русским литераторам, нацеленные на сохранение и пропаганду национального культурного наследия. Огромную роль играло живое общение между представителями китайской и русской интеллигенции, формальным поводом для которого стали культурные мероприятия, участие в которых принимали представители обеих сторон. Среди таких мероприятий, прежде всего, следует назвать фестивали, вечера, посвящённые памяти А. Пушкина, на которых делались доклады, знакомящие русскую и китайскую публику с жизнью и творчеством русского писателя, читались художественные произведения, воспроизводящие его деятельность, осуществлялись любительские постановки спектаклей на сюжеты его произведений.
Пушкинские праздники привлекали много участников (как русских, так и китайцев), способствовали пробуждению интереса к творчеству русского поэта. О. Бакич приводит информацию о проведении в Харбине пушкинского праздника: «Программа началась докладом директора гимназии <.. .> С. И. Цветкова и включала пение, музыку, декламацию и сценки, построенные на пушкинских произведениях. Вечером того же дня состоялся вечер для взрослых в том же зале Железнодорожного Собрания, на котором присутствовали все местные русские политические, военные и религиозные деятели, представители японской власти и многочисленная публика. Доклад читал председатель Центрального Пушкинского Комитета профессор К. И. Зайцев. Затем, как и на утреннике, последовала программа, состоявшая из музыкальных и драматических номеров, построенных на пушкинских произведениях. Главная тема всего вечера была «Пушкин и Россия» [Бакич, 1999/2000, с. 243].
Другой пушкинский праздник 1937 г. вспоминал переводчик, писатель и литературовед Гао Ман (1926-2017 гг., тогда ему исполнилось 11 лет): «Я не могу забыть 100-летие со дня смерти Пушкина. Я тогда учился в Харбине. Наш заведующий учебной частью прочитал доклад о биографии поэта и свои стихи, посвящённые Пушкину, подписанные псевдонимом Ачаир. <...> Выпускники исполнили драму, представлявшую переработку трагедии «Борис Годунов» и спели песни, являвшиеся переложениями пушкинских стихов на музыку» [Гао Ман, 2004, с. 65].
В воспоминаниях Гао Мана упомянут поэт русской эмиграции Алексей Ачаир. По сведениям, приведённым А. Горшениным, Ачаир «поначалу работал в местных газетах, а с 1924 г. занимал должность "секретаря-заведующего" отдела образования ХСМЛ (Христианский союз молодых людей) - организации миссионерского толка, которая вела большую культурно-воспитательную работу среди русской эмигрантской молодёжи Харбина, а также преподавал в гимназии и колледже при ней» [Горшенин, 2011]. Таким образом, усилия русской эмиграции по сохранению и распространению пушкинского наследия не пропадали напрасно. Праздник не только привлёк внимание представителей русской диаспоры, но и оказался интересным для китайцев, в числе которых был и Гао Ман.
Традиция празднования юбилейных пушкинских дат продолжалось в Китае и в последующие годы. Так, в 1947 г. семь прогрессивных объединений литераторов, в том числе Всекитайский литературно-художественный союз, устроили совместное мероприятие в ознаменование 110-летия со дня смерти Пушкина. В ходе празднования было сыграно (на русском языке) драматическое произведение «Каменный гость» [Гэ Ихун, Цзо Лай, 1993, с. 170]. В дальнейшем аналогичные праздники устраивались в разных городах Китая регулярно, каждые 5-6 лет.
В 1999 г., во время праздника в честь 200-летия со дня рождения Пушкина, организованного Обществом китайско-российской дружбы, Китайской ассоциацией исследователей русской литературы, Китайским научно-исследовательским обществом имени Пушкина и факультетом русского языка Пекинского университета был проведён широкомасштабный академический семинар. Во время семинара преподаватели и студенты факультета русского языка Пекинского университета декламировали стихотворения Пушкина, а аспиранты первого курса инсценировали поэму «Цыганы» [Чжа Сяоянь, 1996].
Можно сделать вывод, что празднование пушкинских памятных дат, в рамках которых не только делались академические доклады, но и звучали стихи поэта, а также ставились фрагменты из его драматических произведений, было важным каналом проникновения в Китай творчества русского поэта и, в частности, его драматургического творчества.
Заключение
Харбин, а в дальнейшем - и Шанхай сыграли особую роль в китайской культуре, став своеобразным «мостом», который способствовал развитию взаимодействия между двумя странами, что способствовало взаимопониманию народов. И ключевую роль в этом, как мы увидели, сыграло наследие великого русского писателя А. Пушкина.
«Харбин бережно сохранял национальные традиции - как старые русские, так и новые, обретённые на территории Китая, ставшего для жителей Харбина "второй" Родиной. "Харбинский культурный анклав" был носителем уникального опыта сохранения и трансляции традиций двух культур, преодоления межкультурных барьеров, национальных и политических границ», - отмечают исследователи [Красноярова, Ван Кэвэнь, Попкова, Кондаков, 2018, с. 119].
Развитие «русского контекста» китайской культуры в дальнейшем способствовало формированию «русского текста» китайской литературы, развитию литературной критики и литературоведения (которое первоначально во многом опиралось на традиции русских гуманитарных наук), появлению в китайской литературе образов русских писателей (в частности, А. Пушкина).
Список литературы
1. 3. Арустамова А. А., Кондаков Б. В. Традиции символизма в цветописи М. Визи // Евразийский гуманитарный журнал. 2018. № 3. С. 75-82.
4. Бакич О. Пушкинские дни в Харбине - 1937 год // Записки Русской академической группы в США (Нью-Йорк, 1967-). 1999 / 2000. Т. 30. С. 243-250.
5. Ван Лие. История и методы перевода лирики М. Ю. Лермонтова в Китае // Наука о Человеке: Гуманитарные исследования. Омск, 2016. № 1 (23). С. 1-10.
124
ЕВРАЗИЙСКИЙ ГУМАНИТАРНЫЙ ЖУРНАЛ
6. Ван Лие. М. Ю. Лермонтов в китайских переводах: традиции, школы и методы // Русская литература. 2015. № 3. C. 67-69.
7. Ван Шубай. История китайской культуры XX века // Изд-во китайской молодёжи. 1999. 236 с.
1999. 236 p.].
S. Ван Юйхуань. Симфония судьбы в стихах А. С. Пушкина // Современный студент. 2005. № 1S. С. 44-45. 2005. №1S. P.44-45].
9. Гао Ман. Путешествие по Святым горам: поиск следов поэта Пушкина. Пекин: Общественные науки Китая, 2004. 232 с. [^.^тШ^ЛШ^^^даШ^^ЭДШ 2004. 232 p.].
10. Гаспаров Б. М. Язык, память, образ. Лингвистика языкового существования. М.: Новое литературное обозрение, 1996. 351 с.
11. Горшенин А. Алексей Ачаир // Сибирские огни. 2011. № S. [URL] http://magazines.russ.ru/ sib/2011/S/go 11.html (дата обращения: 29.04.2019).
12. Ли Фанфан. Признание Пушкина в Китае // Литературное образование. 2007. № 2. С. 96-97.
«ЙйФН№^//£^*(±).2007.№2. P.96-97].
13. Гэ Ихун, Цзо Лай. Становление и развитие современного театра драматического Китая после «Движения 4 мая» // Китайская культура 20-40-х годов и современность: Сборник статей / Под ред. В. Ф. Сорокина. Москва: Наука; Восточная литература, 1993. С. 165-174.
14. Кондаков Б. В., Красноярова А. А. Китайский текст и китайский контекст в русской литературе XIX века (к постановке проблемы) // Евразийский гуманитарный журнал. 2017. № 2. С.123-127.
15. Красноярова А. А., Кондаков Б. В. «Китайский текст» русской литературы (к постановке вопроса) // Казанская наука. 2017. № 9. С. 34-39.
16. Красноярова А. А., Ван Кэвэнь, Попкова Т. Д., Кондаков Б. В. Формирование русской культуры в Харбине // Филология в XXI веке. 201S. № 2. С. 111-121.
17. Крейд В. Все звезды повидав чужие // Русская поэзия Китая: антология / Сост. В. П. Крейд, О. М. Бакич. Москва: Время, 2001. 720 с.
1S. Сборник Линлу / пер. Вэнь Пэйцзюнь. Харбин: Народное изд-во, 1933. 326 с. [;ШШШÄпê^liЛgШШ;l933. 326 p.].
19. Топоров В. Н. Миф. Ритуал. Символ. Образ: исследования в области мифопоэтического: избранное. Москва: Прогресс; Культура, 1995. 621 с.
24. Чжа Сяоянь. Комментарий к «Китайской литературе в России и Советском Союзе» Ли Минбиня // Китайская сравнительная литература. 1996. № 4. С. 147-150.
//ФНЬШ^.1996. № 4. P. 147-150].
25. Krasnoyarova A. A., Popkova T. D., Kondakov B. V. Life retrospective of Russian emigrants in China (On the example of the novels by E. Baryakina "White Shanghai" and E. Antashkevich "Harbin") // Opción. 2019. Año 35. No. 23 (2019). P. 1266-12S1.
26. Wang K., Kondakov B., Krasnoyarova A. The Chinese text and context of the Russian Literature.
Universidad del Zulia /Venezuela/ opción. Vol. 34, Núm. S7-2 (201S). P. 193-206.
Liu Yankun
Ph.D. (Philology), Senior Lecturer, Russian Language Department, Jiangxi Pedagogical University, Institute of Foreign Languages
FORMATION OF THE RUSSIAN CONTEXT OF CHINESE CULTURE
The process of interaction between Russian and Chinese culture are examined in the paper. The author focuses on the ways of constructing of "Russian context" in Chinese culture. It played important role in the development of system of values of Chinese intellectuals. It is argued in the article that "Russian context" and Russian literature (in particular, Pushkin's art) influenced Chinese literati. In Russian literary criticism of the 2000-2010s The study of various versions of "thematic" texts (sometimes they are also called "supertexts" or "hypertexts" of culture) became popular, distinguished on the basis of their connection with the image of a particular artistic space. As a material for the article, the events of literary life of Kharbin, namely the "Russian cultural enclave " in the 1930s have been used. The author of the article analyzes collection of translations of Russian poetry "Collection of Linglu" by WenPeijun, who was a translator, a writer, and a scholar, studied Russian literature. The book "Collection of Linglu " included the first translations of Russian poetry. Also, events in memory of Pushkin, which took place in Harbin organized by Russian émigré literati are explored in the article.
Keywords: Russian context, Russian text, culture of China, literature of China; Chinese text, culture of Harbin, Russian enclave, WenPeijun, "Collection Linglu " translation, events in memory of Pushkin.
© Пресс-служба Пермского государственного национального исследовательского университета
