CC BY
37
Дореволюционные юристы в России не рассматривали применение закона в отрыве от его толкования, имплицируя содержание этого понятия [8, с. 138], а иногда и вовсе предлагали синтетическое целое - «толкование и применение закона» [4, с. 4-16]. В то же время категория «интерпретация» не подвергалась должной аналитической обработке отечественными юристами XIX
- начала XX вв.
Как известно, становление российской правовой школы проходило под влиянием германского юридического сообщества, унаследовавшего тысячелетние традиции римской юриспруденции, для которой была естественна интерпретационная основа взаимодействия закона и его применения. Regulae juris* и их элементы применялись путем прямого толкования, а также опосредованного толкования, которое давалось в разъяснениях опытных юристов. Древнеримское судопроизводство не допускало применения конкретного правила, минуя его толкование, привязывавшее универсальную формулировку закона к конкретному казусу. Язык римских законов не допускал применения содержащихся в них правил без интерпретации их терминологии в контексте конкретного правового спора.
Этот подход был заимствован и отечественной юриспруденцией XIX в. практически без адаптаций. Интерпретация юридической терминологии в описываемых исторических реалиях не имела статуса самостоятельного теоретического направления. Вероятнее всего, отсутствовала какая-либо необходимость в постановке в общетеоретическом масштабе отдельного вопроса о толковании терминологии, которая использовалась в значении, закрепленном в лексических и толковых словарях того времени.
С приходом советской власти наступила эпоха развития отечественной юриспруденции, ознаменовавшаяся новым советским социалистическим типом права и правоведением. Их столпами стали знания и опыт, накопленные учеными царской России. Работа отечественных правоведов на рубеже Октябрьской революции 1917 г. и последующие три десятка лет была обеспечена за счет научного потенциала царских историков, философов, теоретиков и энциклопедистов права [11, с. 16].
После коренной ломки социально-политического строя и экономического уклада в юридической науке наблюдался спад в фундаментальных теоретических исследованиях. Лишь к концу 1930-х гг. был подготовлен первый советский учебник по теории государства и права [5], созданный профессорами С. А. Голунским и М. С. Строговичем. В этом учебнике, посвященном анализу основ права, значительное внимание уделялось общей проблеме толкования права, в меньшей степени толкованию норм, и опосредованно - юридической терминологии.
Формирование новой концепции советского социалистического права, которая была основана на философии марксизма-ленинизма и проникнута принципиальной идеей об исключительности и автономности системы советского права, обусловливало появление качественно нового подхода к традиционным правовым понятиям, средствам их выражения и интерпретации.
Внимание отечественной юридической школы было сосредоточено на формировании понятийного комплекса права - одной из основополагающих проблем юриспруденции советского периода, соединяющей общую теорию права и отраслевые науки о праве. Юристы-практики также испытывали потребность в техническом истолковании законодательства, максимально упрощающем правоприменительную работу с ним. Изучение проблем применения норм права в указанный период времени велось в русле доктрины общего правоприменения, сформированного как совокупность четырех частей: юридического анализа конкретных случаев, являющихся предметом спора, юридической критики, толкования и логического развития норм права [3, с. 8].
Применение права воспринималось как имманентное свойство толкования законов и, наоборот, толкование права расценивалось как одно из свойств правоприменения. Такой подход, по сути, стал продолжением предложенного еще в дореволюционный период подхода к общности логической основы толкования и применения закона, образующей парадигматическую связку «толкование права
- применение права» [9, с. 86, 98, 105, 109, 119, 121]. Эта тенденция охватила юридическую сферу,
* Regulae juris (лат.) - правовая норма, краткое положение, тезис, извлеченный из действующего права и представляющий схему для решения того или другого частного юридического вопроса.
состояние которой поступательно нормализовалось, приводя науку, законодательство и правоприменительную практику в устойчивую, ординарную фазу развития.
Одним из значительных явлений в российской юридической науке стала книга «Язык закона», написанная в конце 1980-х гг. коллективом авторов под редакцией профессора А. С. Пиголкина, в которой была представлена позиция по поводу необходимости выделения законодательного стиля в качестве самостоятельного и сформировавшегося стиля литературного языка. Он писал, что это обусловлено «особыми социальными задачами, стоящими перед правом, специфичным способом отображения предмета». Язык законодательства «характеризуется специальными композиционными и стилистическими средствами, особым словарным составом языка для выражения мысли законодателя» [10, с. 14]. А. С. Пиголкин выступил в качестве одного из основоположников разработки научного направления отечественной юриспруденции, связанного с исследованием языка законов и основанного на одновременном использовании законов грамматики и логики, способных привести к положительному результату при грамматическом толковании, полностью раскрывающих для интерпретатора смысл правовой нормы [6, с. 269].
В своих исследованиях этот выдающийся ученый не раз обращал внимание на необходимость достижения высокого уровня теоретической разработки основ юридической системы, широкого развития правовой науки, проявления заботы о совершенствовании законодательства и укреплении законности, что приведет к дальнейшему совершенствованию юридической терминологии и повышению внимания к ее изучению. В своей научно-исследовательской деятельности А. С. Пиголкин исходил из принципа, что «качество юридической терминологии, ее точность, степень разработанности олицетворяют уровень юридической культуры правотворчества в том или ином государстве, отношение к законности, заботу о совершенствовании права, об укреплении правопорядка» [7, с. 459].
Результатом последовательной научной работы стало определение юридического термина, сформулированное А. С. Пиголкиным: «Юридический термин - это слово (или словосочетание), которое употреблено в законодательстве, является обобщенным наименованием юридического понятия, имеющего точный и определенный смысл, и отличается смысловой однозначностью, функциональной устойчивостью» [10, с. 65].
Сегодня представляется возможным говорить о наличии эмпирического, теоретического и метатеоретического уровней познания такого многоаспектного феномена, как интерпретация юридической терминологии. Юридической наукой выработаны системные представления о понятии, структуре, принципах, целях и задачах, методологии, функциях и научно-полемической организации изучения понятийного аппарата российского права.
В настоящее время инициатива в исследовании закономерностей интерпретации юридической терминологии переходит от общеправовой науки к отраслевым юридическим дисциплинам. Имеется достаточно большой задел для выработки теоретического потенциала специального (конституционного, уголовного, гражданского, административного и т. д.) терминоупотребления, постоянно насыщаемого обильной практикой применения норм разных отраслей законодательства. Такое направление вектора развития научной мысли, безусловно, способствует развитию нормативной культуры общества, которая, в свою очередь, оказывает влияние на технико-лингвистические приемы и способы конструирования как отдельных положений законодательства, так и его институтов.
Следует помнить, что от качества и совершенства внутренней формы закона зависит и эффективность охраны прав граждан в сфере регулирования возникновения, развития и прекращения общественных отношений. При этом содержание нормативных предписаний проявляется в терминах, используемых законодателем в процессе правового регулирования, речевых оборотах, грамматике и имплицитных особенностях текста закона.
В связи с этим технико-юридические процедуры, составляющие процесс законотворчества, по своему составу, особенностям и содержанию определяются исходя из двух аспектов. Первый связан с информационным обеспечением законотворческого процесса, второй лежит в области языковой семантики.
Характеризуя первый из двух аспектов проблемы, отметим, что законотворчеству должно предшествовать изучение реального состояния общественной жизни и тенденций ее развития и т. д. Необходимым является учет соответствия законодательных нововведений устоявшимся основам ментальности населения, ее этнокультурным основам. Необходимость такого учета вызвана тем, что закон, направленный на регулирование тех или иных общественных отношений, не нашедший отражения в общественном правосознании, противоречащий содержащимся в нем взглядам и представлениям, заранее обречен на неэффективность. Из этого следует, что законодатель не должен создавать абстрактные модели поведения в области свободной реализации гражданами своих прав и исполнения обязанностей. К сожалению, зачастую именно этот момент оказывается за пределами внимания законодателя.
Говоря о воздействии языковой семантики на правила конструирования законодательных понятий и терминов, обратим внимание на то, что язык и право могут рассматриваться в качестве единиц одного порядка, ибо они есть явления нормативные и, следовательно, структура языка влияет на дух закона. Кроме того, функциональная особенность правовой системы оказывает существенное воздействие на отбор логико-языковых феноменов, которые ей используются.
Проводя в рамках освещения терминологических особенностей развития правоинтерпретационной традиции анализ языка действующего отечественного законодательства, необходимо отметить наличие существенных недостатков. Так, например, вызывает критические замечания использование в законодательстве таких слов, как «добросовестно», «аморальный» [1], не имеющих четкой терминологической определенности.
Важно понимать, что при подборе терминологических единиц в процессе конструирования норм национального законодательства в настоящее время следует учитывать факт существования имплицитного (скрытого) содержания текста, не выраженного явно в букве закона, но улавливаемого правоприменителем в процессе реализации живого права, выраженного посредствам государственного языка (языков). Имплицитные определения обладают абстрактным характером, в связи с чем правоприменитель осуществляет их толкование с учетом конкретных обстоятельств. Примером может быть определение «экстремистские материалы» - предназначенные для обнародования документы либо информация на иных носителях, призывающие к осуществлению экстремистской деятельности либо обосновывающие или оправдывающие необходимость осуществления такой деятельности [2].
Эксплицитный тип определения (так называемое перечневое определение), в свою очередь, представляет собой более точный способ выявления содержания понятия, особенно если перечень носит закрытый характер. Перечневое определение терминов оформляется путем перечисления составляющих данный класс элементов. Так, например, термин «однократное грубое нарушение трудовых обязанностей» законодатель раскрывает посредством перечисления дисциплинарных проступков, относящихся согласно норме права к «грубым» [1].
Вместе с этим между языковым бытием каждого нормативного правового акта как текста, подчиняющегося стилистическим и грамматическим правилам русского литературного языка, и объективацией норм права не существует и не может существовать тождества. Поэтому представляется необходимым привлечение для качественного уяснения реалий бытия правовой материи научных знаний в таких областях, как психолингвистика, психосемантика и герменевтика. Любая категория, используемая в современном российском законодательстве, не будет восприниматься правосознанием адресатов как терминологическая конструкция, если она не соответствует чему-либо реальному в психической деятельности человека.
Литература
1. Трудовой кодекс Российской Федерации от 30 декабря 2001 г. № 197-ФЗ // Собрание законодательства РФ. 2002. № 1.
2. Федеральный закон от 25.07.2002 № 114-ФЗ «О противодействии экстремистской деятельности» // СПС КонсультантПлюс.
3. Васьковский Е. В. Руководство к толкованию и применению законов: для начинающих юристов. М., 1913.
4. Васьковский Е. В. Цивилистическая методология. Учение о толковании и применении гражданских законов. М., 2002.
5. Голунский С. А., Строгович М. С. Теория государства и права. М., 1940.
6. Пиголкин А. С. Нормы советского права и их толкование: дис. ... канд. юрид. наук. М., 1961.
7. Пиголкин А. С. Теоретические проблемы правотворческой деятельности в СССР: дис. ... д-ра юрид. наук. М., 1972.
8. Трубецкой Е. Н. Лекции по энциклопедии права. М., 1917.
9. Хвостов В. М. Общая теория права: элементарный очерк. СПб., 1914.
10. Язык закона / под ред. А. С. Пиголкина. М., 1990.
11. 40 лет советского права, 1917-1957: период социализма / отв. ред. М. Д. Шаргородский. Ленинград,
1957. Т. 2.
