CC BY
85
крушается герой Абэ, размышляя, не потерял ли он еще что-то вместе с лицом. Интересно, что если прав Локк, а иначе говоря, человек есть существо, тождественное себе, в котором душа-личность равна внешности, то герой Абэ обезличен в прямом смысле слова. Без лица он уже не личность. Он не есть он сам. Все ухищрения героя романа: многочисленные маски и «протезы лица», увы, не способны обмануть ни ребенка, ни умственно отсталую девушку, ни даже собаку. Не приняв своей новой внешности, герой Кобо Абэ сходит с ума и неизбежно погибает.
Внешность, неотделимая от личности, вступает с ней в непримиримый конфликт. Так, лицо, утратившее вместе с внешностью и ипостась (свою живую суть), становится не-
примиримо, непоправимо «Другим», и в этом качестве его отказывается принимать наше Я. Следовательно, наше лицо и личность находятся в отношениях вечной двойственности и единства в системе «Я — Другой». Они не тождественны, но и не разделимы. Лицо телесное есть маска, чистая структура и отражение личности. Лицо-личность, ипостась воплощают наше абсолютное Я, «чистый дух», придающий лицу телесному все его живые черты и выражения. В истории мысли данная амбивалентность взаимоотношений лица и личности прошла путь от природной индивидуально-личностной средневековой парадигмы через рационалистическое тождество внешности и личности к экзистенциальной относительности.
СПИСОК ЛИТЕРАТУРЫ
1. Марков, Б.В. Культура повседневности [Текст] / Б.В. Марков. - СПб., 2008.
2. Голосовкер, Я.Э. Логика мифа [Текст] / Я.Э. Го-лосовкер. - М., 1987. - С. 64-75.
3. Цветаева, М.И. Сочинения [Текст] / М.И. Цветаева. - М., 1990.
4. Лакан, Ж. Стадия зеркала [Текст] = Le stade du miroir comme formateur de la fonction du Je / Ж. Лакан. - 1966. R.F.P. - P., 1949. - XIII.
5. Сочинения Иосифа Бродского [Текст] / Пушкинский фонд. — СПб., 1992.
6. Гегель, Г.В.Ф. Сочинения [Текст]. В 3 т. Т. 3. Эстетика / Г.В.Ф. Гегель. - Т. 3. - М., 1983.
7. Лосев, А.Ф. Двенадцать тезисов об античной культуре [Текст] / А.Ф. Лосев, А.А. Тахо-Годи [и др.] // Античная литература: учеб. для высш. шк. - М., 1997.
УДК 17.033 "17/20"+32.019.51
И.Н. Протасенко
ФОРМИРОВАНИЕ ОБЩЕСТВЕННОГО МНЕНИЯ В ПРОЦЕССЕ ЛЕГИТИМАЦИИ БОНАПАРТИЗМА
Как бы ни было велико значение общественного мнения, не нужно преувеличивать его роли, несмотря на то, что в наше время оно является наводняющим потоком.
Габриэль Тард
Печать — это еще не общественное мнение.
Отто фон Бисмарк
Последнее слово всегда остается за общественным мнением. Наполеон Бонапарт
Проблема общественного мнения в условиях системного кризиса, социально-политической поляризации и радикализации политического противостояния общества и власти обретает особую актуальность и значимость.
Как происходит социальное управление в ситуации системного кризиса, когда общество переживает радикальные трансформации? Может ли власть повлиять на общественное мнение, или посредством общественного мнения
можно сменить власть? Следует ли прислушиваться к общественному мнению, когда сосуществуют и выражаются противоположные суждения, отражающие противоречивые до антагонизма тенденции социального развития? Как формируется общественное мнение в условиях социального катаклизма, системного кризиса или социальной катастрофы? Возможно ли оно в таких условиях?
Общественное мнение по своей природе отражает господствующие настроения в обществе и в этом смысле является, с одной стороны, зеркалом или даже увеличительной линзой, показывающей, на чем сфокусировано общественное внимание, с другой — инструментом социального управления. Состояние общественного мнения отражает качество коммуникативного взаимодействия власти и социума.
В фокусе нашего внимания проблема общественного мнения в системе коммуникативных стратегий бонапартизма. Бонапартизм — это специфическое обнаружение социального порядка, который возникает в условиях системного кризиса и предстает как режим персональной власти, установленный «по видимости» народного волеизъявления. Барон Монтескье в трактате «О духе законов» подчеркивал, что «поскольку в демократиях народ по видимости может делать все, что хочет, свободу приурочили к этому строю, смешав, таким образом, власть народа со свободой народа» [5, с. 288]. Мы полагаем, что характеристика «по видимости народного волеизъявления» — это мерцание действительной воли народа, проявляющейся в определенные исторические моменты, и властная манипуляция, освящающая волей народа решения, которые таковыми являются только «по видимости».
Бонапартизм оказывается парадоксальным явлением в ряду авторитарных режимов: во-первых, в атмосфере шумных дискуссий о демократии и воле народа происходит концентрация власти, сравнимая с монархической (и здесь подходят такие характеристики, как диктатура, тирания, узурпация); во-вторых, на этой основе возникает противоречие между легитимностью и законностью. Легитимация посредством народного волеизъявления оказывается выше права (за которым стоят устойчивые инварианты государственности).
Общественное мнение представляет собой состояние массового сознания, заключающее
в себе отношение (скрытое или явное) людей к событиям и явлениям социальной действительности, к деятельности различных социальных институтов, групп и отдельных личностей. В плане взаимоотношения с объектами своего воздействия оно выступает в экспрессивной, контрольной, консультативной, директивной функциях, т. е. занимает определенную позицию, дает совет, выносит решение и т. д. Соответственно с точки зрения содержания суждения общественные мнения могут быть оценочными, аналитическими, конструктивными, нормативными, а с точки зрения формы — позитивными и негативными.
Общественное мнение понимается и как способ получения информации об окружающем мире, и как возможный институт социализации, и как инструмент адаптации человека к особенностям той или иной социальной группы, а также как способ влияния на информационные потоки социальной среды.
Р. Нисбет в статье об общественном мнении, помещенной им в философском словаре с характерным названием «Предрассудки», ссылаясь на Г. Мэйна, пишет: «Vox populi может быть Vox Dei1, но совершенно очевидно то, что никогда не было достигнуто согласие относительно того, что значит Vox или что значит Populus». То же самое можно сказать сегодня об общественном мнении [16, с. 251—252]. П. Бур-дье в работе «Общественное мнение не существует» замечает, что политик — это тот, кто говорит: «Бог с нами». И уточняет, что эквивалентом выражения «Бог с нами» сегодня стало «Общественное мнение с нами» [2, с. 164].
Следует помнить, что для разных исторических эпох подходы и понимание общественного мнения различны. Исторически меняется социальное бытийствование общественного мнения. Анализ социально-политической динамики в большом историческом масштабе позволяет обнаружить, что по ходу истории общественное мнение демократизируется и отражает умонастроения все более широких слоев населения. Например, невозможно говорить об «общественном мнении» применительно к царской России последней трети XIX века, имея в виду все население страны, так как крестьянство, составлявшее 80 % его численности, было не в состоянии высказывать суждения по вопросам внутренней
1 Глас народа — глас божий (лат.).
и внешней политики. Существовал лишь определенный круг людей, которые могли прямо или косвенно оказывать влияние на принятие решений царем и министрами. В состав этой категории включают лиц, обладавших соответствующим статусом при дворе, должностных лиц на ключевых постах, наиболее крупных деловых людей, высшее командование армии и флота, ведущих издателей, редакторов и писателей, определяя их примерную численность скорее в сотнях, чем в тысячах.
А. Токвиль отмечает, что, пока аристократия была в силе, она не только руководила государственными делами, но и направляла общественное мнение, задавала тон писателям, была авторитетом при разработке их идей. В XVIII веке французское дворянство уже полностью утратило эту часть своей империи власти; вслед за властью исчезла и его влиятельность. И писатели смогли занять освободившееся место в деле руководства умами и использовать его по своему усмотрению на правах полных хозяев [8, с. 115].
Мнение, полагает С. Московичи, это мгновенная и более или менее логичная группа суждений, которые, отвечая на актуальные вопросы, воспроизводятся во множестве экземпляров у людей одной и той же страны, одного времени и одного общества [6, с. 244].
П. Шампань отмечает, что «общественное мнение» является чем-то вроде машины идеологической войны, которую «смастерили» на протяжении XVIII века интеллектуальные элиты и маститая буржуазия с целью легитимации их собственных требований в области политики и ослабления королевского абсолютизма [13, с. 52]. В условиях политических потрясений, сопутствующих Великой французской революции, общественное мнение обретает новую ценность и становится новым принципом политической легитимности. Именно вопрос легитимности заставляет власть быть чувствительной к общественному мнению.
Весьма значимым источником формирования общественного мнения являются средства массовой информации. Пресса активно использовалась господствующими классами для обработки общественного мнения в своих интересах. То есть периодические печатные издания не только отражали идеи и воззрения, распространенные в тех или иных кругах общества, но и формировали или корректирова-
ли позицию своих читателей. Одновременно они играли и активную роль в политической сфере. Существенную роль в жизни общественного мнения сыграло изобретение радио и телевидения. Возникновение и распространение интернета также изменило ландшафт общественного мнения.
В условиях бонапартизма СМИ подвергались определенному давлению со стороны режима. В данном контексте интерес вызывает мотивация власти в ее внимании к СМИ. Принято думать, что бонапартизм, как и любая другая диктатура, ограничивается «Законом о печати». Иными словами, закрываются почти все газетные издания, за исключением четы-рех-пяти лояльных и подконтрольных власти. Бесспорно, это делается в первую очередь в интересах сохранения и укрепления самой власти Бонапарта. Однако, по нашему мнению, этого объяснения недостаточно для понимания сущности и роли бонапартизма.
Часто в современном обыденном сознании наполеоновский режим ассоциируется прежде всего с военной диктатурой, в условиях которой общественное мнение не играло большой роли. Однако из самого факта существования диктаторского режима с его непременным придатком — мощным репрессивным аппаратом отнюдь не следовало, что Наполеон игнорировал общественное мнение или что оно никак себя не проявляло. Наполеоновская диктатура была довольно гибкой, а ее социально-экономическая политика в целом устраивала французскую буржуазию и собственническое крестьянство (подчеркнем, устраивала большинство населения). Более того, первый консул, а потом император был одним из первых государственных деятелей, понимавших необходимость целенаправленного воздействия на общественное мнение. Эту мысль Наполеон не раз высказывал в частных беседах и в кругу своих единомышленников: «Общественное мнение — это лошадь, иногда капризная, которую я пытаюсь обуздать» [10, с. 160; 7, с. 502]. Ту же мысль, но в еще более ясной форме, он высказал в июне 1804 года на заседании Государственного совета: «Мы должны управлять общественным мнением, а не рассуждать о нем» [ЦПА ИМЛ. Ф. 317. Оп. 1. Д. 1147. Цит. по: 11, с. 225].
Наполеон не писал пространных философских произведений, но в письмах, приказах,
прокламациях, а иногда в анонимных статьях, опубликованных в «Мониторе», он высказывал довольно ясно свое отношение к революции, старому порядку, необходимым государственным реформам, гражданскому законодательству, и его точка зрения в большинстве случаев становилась официальной. Причем высказывания Наполеона представляли собой глубоко продуманную и четкую философскую и политическую концепцию, давали ответ на многие актуальные явления и процессы и были рассчитаны на восприятие масс. Главное, что стремился внушить Наполеон, — это признание необходимости революции и ее положительных результатов.
Наполеон I полагал, что принятие того или иного решения возможно только в случае полноты информации, которой располагают только те, кто находится в высших эшелонах власти. Отсюда вытекает необходимость определенной политики в отношении прессы и вообще издательского дела. В данном вопросе, по его мнению, нельзя пускать дело на самотек, здесь не может быть абсолютной свободы. Во Франции еще не сложился стабильный режим, живы воспоминания о революции. Да и французская нация отличается от английской. Она, по мнению Наполеона, «подвержена быстрому восприятию, отличается живым воображением и сильным выражением чувств; здесь неограниченная свобода прессы приведет к ужасным результатам» [15, с. 77]. Наполеон считал, что издательское дело необходимо контролировать и направлять, без этого деятельность главы государства обречена на неудачу. Он полагал, что общественное мнение надо формировать, для широкой публики информацию нужно тщательно отсеивать. Но делать это следует так, чтобы создавать у народа определенные стереотипы, в основном социально-политического характера, оправдывающие существующий режим. В рамках этих стереотипов и будет складываться мышление народа, происходить его социально-политическое развитие.
Специфика состояния общественного сознания в условиях социальной трансформации, системного кризиса, особенно в революционный и постреволюционный период, характеризуется понижением уровня рациональности общественного сознания. Наполеон справедливо полагал, что сам народ далеко не всегда спосо-
бен понять свои интересы. Их должен охватить правитель, который стоит выше непосредственных устремлений «толпы». «Народы, — говорил он, — нужно спасать даже вопреки их желаниям» [Там же. С. 77—78]. Причем большое значение Наполеон придавал необходимости существования как бы промежуточных организаций, соединяющих массы с правительством. В 1802 году он говорил в Государственном совете: «Есть правительство, власть, а вся остальная часть нации это что? Крупинки песка... Что в таком случае нужно сделать? Надо выбрать из французской почвы несколько масс гранита. Они укрепят правительство, будут как бы „бастионами государства". Это даст управление „общественным мнением"» [Там же]. Одним из таких своеобразных «бастионов» стал орден Почетного легиона, учрежденный в 1802 году.
Любопытное сравнение в вопросе отношения власти к общественному мнению, пониманию его роли и значения в таких деспотических государствах, как Франция и Россия, проявилось в диалоге министра тайной полиции Ж. Фуше и видного государственного деятеля России графа В. Кочубея, будущего министра внутренних дел (стал им в 1819 году). По словам Кочубея, общественное мнение в этих государствах не только ничего не значило, но и не имело каких-либо реальных способов проявления. В свою очередь, Фуше, по долгу службы много занимавшийся этим вопросом, заявил, что во Франции есть общественное мнение, оно высоко ценится, и если высказывается определенно, то правительство с трудом решится действовать против него — «оно вынуждено следовать общественному мнению, если оно желает спать на матрацах, а не на штыках» [Цит. по: 11, с. 226].
Воздействовать на сознание людей можно, как считал Наполеон, разными путями: при помощи прессы и в целом печати. Он тщательно отбирал с точки зрения положительного или отрицательного эффекта книги, изданные до 18 брюмера — в период революции и на протяжении XVIII века и даже еще ранее, произведения искусства — живопись, драматургию, архитектуру, музыку, скульптуру [См. об этом: 7, с. 486—487]. Важным каналом пропаганды, который в своих целях использовало правительство, была религия. Наполеон не оставил без внимания начальное и среднее образование, создав, как выразился один его современник, «военно-монашескую»
систему обучения подрастающего поколения [7, с. 487]. Наконец, парады, празднества, организованные по случаю знаменательных событий, оказывали определенное воздействие на население, особенно молодежь.
Правители-реформаторы разных эпох предпринимали немалые усилия к тому, чтобы организовать и направить социальную энергию на решение крупных задач своей эпохи, принуждая и вдохновляя свой народ, мифологизируя и мистифицируя общественное сознание, формируя общественное мнение. Надо отдать должное Наполеону, он блестяще справился с этой задачей.
Значение, которое придавал Наполеон руководству прессой и в целом работе с общественным мнением, ее масштабность и внимание к деталям, показывает его 32-томная переписка, изданная в середине XIX века. Социальные преобразования начала консульства, в частности уже первые акты нового правительства (отмена якобинских законов, создание «Банк де Франс», признание совершившегося в годы революции перераспределения собственности и закрепление ее за новыми собственниками), свидетельствовали, что французская буржуазия и ее собственническое крестьянство нашли в Наполеоне своего защитника. На протяжении всего периода консульства и империи сохраняло силу якобинское аграрное законодательство, и все споры, которые возникали в деревне, Верховная кассационная палата решала на основе этих законов. Правительство всячески поощряло торгово-промышленную деятельность. Сложившееся буржуазное общество юридически оформил Гражданский кодекс в 1804 году. Вместе с тем конкретные мероприятия наполеоновского правительства привлекали к нему бывших противников: дворянство, роялистов, часть католического духовенства. В годы консульства началось массовое возвращение эмигрантов. Все это показывает, что социальная база режима была достаточно широкой. Изучение антиправительственных выступлений 1799—1804 годов показывает, что противники режима не могли рассчитывать на сколько-нибудь значительную социальную поддержку, а правительственные репрессии не носили массового характера.
Очевидно, что общественное мнение в условиях бонапартизма и формируется, и контроли-
руется. При этом используются все возможные каналы воздействия. Хотелось бы подчеркнуть, что режим Наполеона I стабилизировал, умиротворил и консолидировал постреволюционную Францию, действительно способствовал закреплению решающих завоеваний революции в социально-экономической области. А сложившаяся легенда Наполеона не только показала свою эффективность в известные сто дней, но и сейчас живет в общественном мнении и исторической памяти французов.
О. Бисмарк также весьма недвусмысленно выразил свое отношение к общественному мнению: «Мое уважение к так называемому общественному мнению, т. е. к шумихе, создаваемой ораторами и газетами, никогда не было особенно велико...» [1, с. 11]. Однако в своей политической и дипломатической деятельности «железный канцлер» весьма умело опирался на прессу. Он не любил и даже презирал прессу, но всегда пользовался ею. Газету как-то назвал большим листом бумаги, испачканным типографской краской. Бисмарк знал, что пресса правящих классов продажна, сервильна, чудовищно беспринципна и лжива. Но он знал ее влияние и потому старался воздействовать на нее в нужном для него направлении. В течение многих лет никто не знал, что в молодости, еще будучи депутатом ландтага, Бисмарк, прикрывшись псевдонимом, занимался журналистской деятельностью. В своих фельетонах, острых и беспощадных не только в отношении врагов, но и в отношении друзей, он бичевал прекраснодушие и пустые слова. Ему всегда больше импонировали дела. Впоследствии, уже будучи министром и рейхсканцлером, Бисмарк сумел большую часть прессы поставить себе на службу. В политике и дипломатии он никогда не был журналистом, но зато в журналистике всегда был политиком и дипломатом. В осуществлении его дипломатических планов пресса всегда выполняла отведенную ей роль. Через ее посредство Бисмарк предостерегал или разоблачал, приковывал внимание или, наоборот, отвлекал его. Наиболее ответственные статьи писались под его диктовку. Известны случаи, когда статьи, поступавшие в редакции газет, сопровождались указанием, что они должны быть помещены без всяких изменений, как документы государственного значения [3, с. 8]. Пример Бисмарка в отношении общественного мнения
подчеркивает целенаправленность и стремление конструктивно влиять на формирование общественного мнения в отношении понимания и оправдания государственной политики «железного канцлера».
Средства массовой информации имеют более долговременный эффект, чем влияние вождя, лидера. Логика бонапартизма в отношении СМИ и проблемы общественного мнения ведет к тому, чтобы обуздать и управлять ими в интересах своего проекта. В новом контексте искусство правления является уже не искусством обольщения, а искусством (наукой или технологией) коммуникации, в котором медиа — газеты, радио, телевидение — занимают решающее место. Зная ее или нет, все разделяют концепцию Тарда, согласно которой современные вожди для создания своей публики и управления ею должны располагать медиа и обладать необходимыми талантами, чтобы ими пользоваться.
Зададимся вопросом, почему авторитарные властители стараются или вынуждены учитывать общественное мнение? Ведь сила как ключевая характеристика режима наличествует. Всякий диктатор претендует на власть в той или иной степени законности. Если легитимность, связанная с принципом власти, остается слабой потому, что она опирается на внешнее и видимое принуждение и естественно тяготеет к чистому авторитаризму, то, напротив, легитимность, которая происходит из «общественного мнения» оказывается более мощной в той мере, в какой речь идет о явном внутреннем принуждении. Иными словами, это та легитимность, которую люди признают сами, поскольку она апеллирует к рассуждению и убеждению.
Общественное мнение — это минимальная легитимность, на которую ссылается Ж.-Ж. Руссо в своем «Рассуждении о происхождении и основах неравенства между людьми». Он напоминает, что имеет место постоянный поиск одобрения или оправдания своего существования посредством с виду внешней и непредвзятой категории (академии, образовательного учреждения, критики, суда присяжных, наставников и т. д.), которая освещает, признает, изъясняет, что то, что есть, что заслуживает существования, то — легитимно. В политике власть должна иметь иное основание, нежели саму себя, или, что то же самое, должна опираться на дру-
гой принцип, нежели одну только силу. С этой точки зрения понятие «общественное мнение» сразу было представлено как мощный принцип политической легитимации, поскольку эта новая трудноуловимая и очень легко управляемая категория, позволяющая вести определенную «игру» в политической игре, по выражению Хабермаса, дала возможность «конвертировать господство в разум» или, точнее, рационализировать (в психоаналитическом смысле) господство. «Общественное мнение» действительно является мнением граждан, просвещенных разумом, оно не является более мнением индивида или частного лица, которые должны быть высказаны, но воплощает то, что есть универсального (т. е. рационального) в каждом [13, с. 54-55].
К. Мангейм в свое время заметил, что телефон, телеграф, радио, железные дороги, автомобили и, наконец, научное управление с помощью крупных организаций ускорили централизацию управления и контроля. Подобная же концентрация имеет место и в области формирования общественного мнения. В этом направлении действует механизированное массовое производство идей с помощью прессы и радио. Если добавить к этому возможность контролировать школу и всю сеть образования из единого центра, то станет ясно, что происшедший в недалеком прошлом переход от демократической формы правления к тоталитарной объясняется не столько изменением идей в умах человечества, сколько изменением самих принципов и методов управления обществом [4, с. 415].
Известно, что в странах ближнего зарубежья пересматривается изложение истории в школьных учебниках. Как точно подметили G.A. Almond и G.B. Powell, «когда тоталитарное государство пересматривает изложение истории в школьных учебниках или когда молодая нация развертывает школьную систему, то это означает, что политические элиты стремятся формировать и контролировать этот процесс создания политических ориентаций» [14, с. 64-65].
Захват прессы, радио и особенно телевидения становится одной из целей политической борьбы и социальных дебатов. Справедливо или нет, каждая правящая группа - правительство или оппозиция - считает, что тот, кто получит к ним доступ, тот одновременно получит решающее влияние на общественное мнение.
От общественных настроений существенным образом зависят результаты выборов, политическая стабильность или нестабильность общества, его способность или неспособность противостоять внешним угрозам, стихийным бедствиям и пр.
Происходит некоторым образом оборачивание. Если изначально демонстрации, манифестации являлись своеобразным обращением к власти, то впоследствии общественные манифестации направлены скорее на прессу, чтобы та, в свою очередь, выразила, сформулировала «общественное мнение».
Бонапартистская ситуация — это специфическое состояние атомизированного социума, ситуация, в которой формируются центры сил, претендующие на власть и борющиеся за то, чтобы представить свои интересы как интересы большинства. Управление общественным мнением — это не только способ (один из каналов) ресоциализации, но и трансляция образцов, моделей для тех, кто не способен самостоятельно сформулировать свое мнение. Токвиль так описывает динамику общественного мнения в условиях революционных преобразований: «Вначале общественное мнение подвижно, нетерпимо, самонадеянно, непостоянно; на закате оно косно и сумрачно. Кажется, что после того, как ничего уже не хочешь терпеть, нет пределов тому, от чего можно страдать; но люди становятся непримиримыми, оставаясь покорными; с каждым днем в недрах покорности растет чувство дурноты, укореняется презрение, обостряется ненависть. У нации больше нет, как в начале революции, сил и энергии, чтобы столкнуть свое правительство в пропасть, но она единодушна в том, чтобы позволить ему упасть туда самому. С Францией такое было в 1799 году. Она ненавидела и презирала свое правительство, хотя и подчинялась ему [9, с. 230]. Именно в такой социально-политической ситуации вопрос о роли общественного мнения в условиях бонапартизма остро предстает как один из сюжетов вопроса о роли личности и народных масс в истории.
С. Московичи подчеркивает, что всякому, кто наблюдает массовое общество, сразу бросается в глаза следующее: любое правительство, демократическое или автократическое, держится у власти благодаря пропагандистской машине, работающей с невиданным ранее размахом. Разве что можно заметить прогрессирующее
сближение приемов становящихся единообразными и стандартными в масштабах всего мира [6, с. 100-101].
Бонапартизм справедливо критикуют за авторитарность и суровость режима. Вместе с тем решение конкретных задач, психологическое состояние социума в обстановке системного кризиса позволяют понять цели и стратегию бонапартизма. А вот насколько демократичны по отношению к общественному мнению теоретики современных форм политической демократии? Н. Хомский обращает наше внимание на замечания Э. Бернайса о том, что «сознательная и разумная манипуляция организованными привычками и мнениями масс является важным элементом демократического общества». Ради выполнения этой основополагающей задачи «разумные меньшинства должны использовать пропаганду непрестанно и систематически», потому что только они «понимают ментальные процессы и социальные модели в массах» и могут «дергать за веревочки, управляющие общественным мнением». Потому-то наше «общество и согласилось с тем, что его руководство и пропаганда организовали свободную конкуренцию», - другой случай «согласия без согласия». Пропаганда снабжает руководство механизмом «формирования мнения масс», чтобы «массы применили свою вновь обретенную силу в желательном направлении». Такой процесс «изготовления согласия» является самой «сутью демократического процесса» [12].
Важность «контроля над общественным мнением» признавалась с растущей отчетливостью по мере того, как народным движениям удавалось расширять процесс демократизации, тем самым породив то, что либеральные элиты называют «кризисом демократии»: население, обыкновенно пассивное и апатичное, становится организованным и стремится выйти на политическую арену, чтобы реализовать собственные интересы и требования, угрожая тем самым стабильности и порядку. Как объяснил проблему Бернайс, всеобщее избирательное право и школьное обучение в конце концов привели к тому, что простого народа стала страшиться даже буржуазия. Ибо «массы обещали сделаться королем», но была надежда, что эту тенденцию удастся повернуть вспять - по мере того, как изобретались и внедрялись новые методы «формирования мнения масс».
Для полноты картины сошлемся еще на одного классика современной социологии. У. Липпман, как известно, детально разработал теорию, согласно которой разумное меньшинство представляет собой «специализированный класс», ответственный за ориентацию политики и «формирование здравого общественного мнения». Этот класс должен быть избавлен от вмешательства со стороны широкой публики, «невежественных аутсайдеров, сующихся не в свое дело». Публику нужно «поставить на место»; ее «функция» — быть «наблюдателями действия», а не его участниками, не считая периодически проходящих выборов, на которых публике приходится выбирать своих руководителей из среды специализированного класса.
Как видим, представительная система, которую отстояли сторонники Учредительного собрания времен Великой французской революции и которая намеренно задумана как система фильтров «общественного мнения» двойного уровня, существует и поныне. И несмотря на определенную эмансипацию граждан, их просвещенность и социальную активность, фильтры, тем не менее, остаются.
Существует всего две альтернативы. Одна — это управление, построенное на терроре и послушании, другая — управление, построенное на достаточно высоко развитой системе информации, анализа и самосознания, что «знание о ситуации в стране в целом и принципах государственного управления» доступно всем. Но, как замечает Н. Хомский, автократическая система находится в состоянии упадка, а добровольческая система — на зачаточной стадии развития [12, с. 277].
Итак, проведенный анализ позволяет сформулировать ряд выводов:
1. Общественное мнение отражает качество коммуникативного взаимодействия власти и общества.
2. В условиях бонапартизма имеет смысл говорить не столько о роли общественного мнения, сколько о формировании общественного мнения в силу понижения уровня рациональности в условиях системного кризиса.
3. В оценке значения общественного мнения неизбежно может возникать политика двойных стандартов в сторону преувеличения или преуменьшения значения общественного мнения. Это зависит от задач, которые решает политический субъект: свержение / завоевание власти или укрепление завоеванной власти. Иными словами, в условиях кризиса общественное мнение амбивалентно задачам свержения власти или укрепления власти. Определяющее значение имеет сила политической субъектности и ее пропаганда в СМИ.
4. Для России важен не столько вопрос о степени авторитарности власти, сколько вопрос о качественности проекта, реализуемого властью в аспекте действительных интересов страны и народа.
5. Следует отметить, что демократизация общественного мнения, его видимая эмансипация мощно уравновешена эффективной манипуляцией в СМИ.
Такая большая страна, как Россия, нуждается в конструктивных, государственно ориентированных лидерах. Однако «технические» кандидаты, играющие в так называемый плюрализм выбора на стороне партии власти, не позволяют увидеть новые лица в спектре политического лидерства в России. Поиск и признание своего АЫетап(а) для нее по-прежнему остается актуальной проблемой.
СПИСОК ЛИТЕРАТУРЫ
1. Бисмарк, О. Мысли и воспоминания [Текст]. В 3 т. Т. 2 / О. Бисмарк. - М.: ОГИЗ - Гос. социаль-но-экон. изд-во, 1940.
2. Бурдье, П. Общественное мнение не существует [Текст] / П. Бурдье // Социология политики / пер. с фр. Г.А. Чередниченко; сост., общ. ред. и пре-дисл. Н.А. Шматко. - М.: Socio-Logos, 1993.
3. Ерусалимский, А. Бисмарк как дипломат [Текст] / А. Ерусалимский // Бисмарк. Мысли и воспоминания. Т. 1. - М., 1940.
4. Мангейм, К. Диагноз нашего времени [Текст]: [пер. с нем. и англ.] / К. Мангейм. - М.: Юрист, 1994.
5. Монтескье, Ш. О духе законов [Текст] / Ш. Монтескье // Избр. произв. - М., 1955. - Кн. XI.
6. Московичи, С. Век толп. Исторический трактат по психологии масс [Текст] / С. Московичи; пер. с фр. Т.П. Емельяновой. — М.: Центр психологии и психотерапии, 1996.
7. Тарле, Е.В. Печать во Франции при Наполеоне I [Текст] / Е.В. Трале // Соч. В 12 т. Т. IV. — М.: Изд-во АН СССР, 1958.
8. Токвиль, А. Старый порядок и революция [Текст] / А. Токвиль; пер. с фр. М. Федоровой. — М.: Моск. филос. фонд, 1997.
9. Он же. Фрагменты о революции. Две главы о директории [Текст] / А. Токвиль. // Старый порядок и революция / пер. с фр. Л.Н. Ефимова. — СПб.: Але-тейя, 2008.
10. Туган-Барановский, Д.М. «Лошадь, которую я пытался обуздать» [Текст] / Д.М. Туган-Баранов-ский // Новая и Новейшая история. — 1995. — № 3. — С. 158—179.
11. Он же. Наполеон и власть (эпоха консульства) [Текст]: моногр. / Д.М. Туган-Барановский. — Балашов: Изд-во БГПИ, 1993.
12. Хомский, Н. Прибыль на людях [Текст] / Н. Хомский. — М.: Праксис, 2002.
13. Шампань, П. Делать мнение: новая политическая игра [Текст] = Faire l'opinion le nouveau jeu politique / П. Шампань. — P.: Minuit, 1990. [Пер. с фр. под ред. Н.Г. Осиповой. — М.: SocioLogos, 1997].
14. Almond, G.A. Comporative Politics. A Development Approach [Text] / G.A. Almond, G.B. Powell. — Boston, 1996.
15. Napoleon. Pnsées sur l'action [Text] / Napoleon. - P., 1943.
16. Nisbet, R. Prejudices. A Philosophical Dictionary [Text] / R. Nisbet. — Cambridge et al.: Harvard Univ. Press, 1982.
УДК 82...Б.06
Н.В. Решетняк
СИМВОЛИКА РОМАНА БАЛЬЗАКА «СЕРАФИТА»
На протяжении почти столетия в отечественном литературоведении имя Оноре де Бальзака связывали лишь с социальным, или критическим, реализмом. Редко писали о Бальзаке-философе, и практически никто не упоминал о Бальзаке-мистике. В данной статье поставлена задача опровергнуть укоренившееся мнение о Бальзаке лишь как о писателе-реалисте и исследовать сложнейшую символику главного произведения «Мистической книги» — романа «Серафита», — никогда не входившего в полное собрание сочинений Бальзака в России.
Этот роман, странный как для творчества Бальзака, так и для французской литературы первой половины XIX века в целом, появился в «Ревю де Пари» в июне-июле 1834 года в виде двух глав и первой трети главы III. Однако публикация не была продолжена, автор не закончил свой текст. Он возобновил работу только весной 1835 года, но в течение всего лета без конца откладывал дату публикации, пока Бюло, директор «Ревю де Пари», не отказался печатать произведение. В ноябре того же года издатель Бальзака Верде был потрясен, увидев, что автор делает исправления и дописывает недостающие страницы прямо в типографии. Наконец, в начале декабря 1835 года «Серафита» увидела свет.
Из этого можно сделать вывод, что роман Бальзака стоил ему титанического труда, работа
над ним была долгой и мучительной. В первоначальном варианте произведения было девять глав, как на девять кругов разделен «Ад» Данте, но в итоге Бальзак отдал дань символическому числу семь, священной цифре духовного мира. Этому числу с древнейших времен сопутствовала разнообразная символика. В античном мире существовало семь чудес света, в средневековой алхимии процесс «великого творения» проходил семь ступеней. В христианской символике число семь считается священным, так как в нем соединяются три — символ божественного совершенства и четыре — знак природных стихий и сторон света, т. е. в целом оно заключает в себе идею миропорядка, предустановленного Богом. У Бальзака же «семь духовных миров мистической лестницы поднимаются этажами в пространстве» [1, с. 227] и семь глав мистической поэмы носят названия: I. «Серафитус»; II. «Серафита»; III. «Серафита-Серафитус»; IV. «Тучи над Святилищем»; V «Прощание»; VI. «Дорога к небу» и VII. «Вознесение».
Идеи, положенные в основу романа «Се-рафита», безусловно, давно зародились в уме Бальзака, это доказывают юношеские романы и произведения, написанные в начале 1830-х годов. Определенную роль сыграло и то, что в 1832 году Бальзак начал свою переписку с госпожой Ганской, «Чужестранкой», русской подданной польского происхождения, ревностной
