CC BY
163
Ложкина А.С.
Формирование «образа врага»: Япония в советской пропаганде
1930-х гг.
«Образ врага» - это представления, возникающие у социального субъекта о другом субъекте, воспринимаемом как несущий угрозу его интересам, ценностям или самому социальному и физическому существованию, и формируемые на совокупной основе социально-исторического и индивидуального опыта, стереотипов и информационнопропагандистского воздействия [1, с. 20]. Образ врага является мобилизующим инструментом власти, средством решения внутриполитических, социальноэкономических проблем.
Символ «образа врага» формируется не только «сверху», это результат сильного социального напряжения в обществе, которому необходима идентификация, определение своего места в мире. Следовательно, через «образ врага» господствующая элита и массы пытаются решить свои задачи и назревшие проблемы.
Л. Гудков выделяет следующие характеристики «врага»: неопределенность и непредсказуемость, асоциальная сила, не знающая каких-либо нормативных или конвенциональных ограничений. При появлении врага не работают или отходят на задний план обычные системы позитивных вознаграждений и стимулов взаимодействия - признание общих ценностей, индивидуальных удач и групповых достижений, подчеркивание общих благ и символов [2, с. 558-559].
Образ врага характерен при построении новых обществ, когда в условиях страха, унижения происходит мобилизация общества вокруг власти, гарантирующей народу безопасность, избавление от угрозы уничтожения их ценностей, культуры и самого существования. Образ врага - это идеологический способ концентрации человеческих и экономических ресурсов для решения задач обороны страны.
Главным механизмом создания «образа врага» является пропаганда, цель которой донесение информации, которая должна воздействовать на сознание масс и направлять их социальное поведение в нужном для власти направлении.
Ярким примером формирования образа врага в условиях построения нового общества является Советский Союз 30-х годов. Создавая и внедряя образ врага, государство пыталось сохранить и увеличить свою власть, мобилизовать человеческие ресурсы для решения поставленных задач, подавить внутреннюю оппозицию, контролировать эмоции и настроения масс.
В 30-е годы в условиях нарастания внутригосударственного конфликта, нерешенности экономических и социальных проблем, руководство страны, используя систему агитационно-пропагандиских мер, создавало миф о неизбежности нападения со стороны капиталистических держав, представляло мир, как арену великой борьбы между силами прогресса, олицетворяемыми в первую очередь коммунистическим и рабочим движением, и силами реакции.
Как отмечает английская исследовательница С. Дэвис, население в СССР больше всего волновало решение социально-экономических, а не политических проблем [3, с. 23-24]. Таким образом, пропаганда была, в первую очередь, ориентирована на зависимые от власти группы населения с ограниченными социальными, культурными и интеллектуальными ресурсами, испытывающие информационный дефицит.
«Пропаганда доминировала во всех сферах общественных коммуникаций, включая прессу, искусство и образование», - подчеркивает в своей работе С. Дэвис [3, с. 4].
На примере формирования образа Японии как врага можно проанализировоть основные средства советской пропаганды и эффективность их воздействия на общество.
С началом военной агрессии Японии в Манчжурии в сентябре 1931 г. над дальневосточными границами Советского Союза нависла реальная угроза безопасности. Советское руководство в условиях индустриализации и коллективизации использовало образ Японии как врага для мобилизации человеческих ресурсов на выполнение поставленных партией задач, для снижения напряженности в обществе, а также для наращивания военного потенциала и укрепления Дальневосточного региона.
Основным средством пропаганды выступала печать, главная цель которой была мобилизация трудящихся на борьбу за осуществление задачи строительства нового государства. Пресса являлась мощным оружием воздействия на все социальные слои общества. Советское руководство понимало всю значимость печати как средства пропаганды, которое воздействовало на массы не через рассудок, а через чувства. Муссолини отмечал, что слова имеют огромную колдовскую силу [4, с. 93]. Печать превращала читателей в толпу, которая только воспринимала сигналы от руководства.
С помощью прессы в течение 30-х власть формировала образ Японии как врага, используя различные средства внушения и манипуляции сознанием.
Анализ центральной прессы января-апреля 1932 г. показывает, что на первой полосе публиковались заметки, статьи о развитии событий в Манчжурии, о завоевательной политики Японии, подробно описывались военные действия. В основном в статьях был изложен фактический материал, не было никаких оценок, комментариев со стороны редакции, корреспондентов. Это все соответствовало внешнеполитическому курсу страны на поддержание нейтралитета в японо-
манчжурских событиях. Основными темами заголовков были «Япония наступает», «Манчжурия - японская колония», «Манчжурия - императорская республика», «Кровавые подвиги японской военщины», «Шанхай в крови от огня».
Однако, с началом открытой антияпонской пропаганды с октября 1933 г., в прессе все больше появляется критических статей в отношении японского правительства. Дается негативная оценка внешней и внутренней политики дальневосточного соседа. В основном статьи, заметки были посвящены зверствам и злодеяниям японцев в годы гражданской войны, освещалась военная политика Японии на Дальнем Востоке, отношение японских властей к коммунистам. В статьях
акцентировалось внимание читателей на деятельности японских шпионов, говорилось об ухудшении положения простых японцев в связи с мировым экономическим кризисом и милитаризацией государства.
Особенностью пропаганды 30-х годов являлось отсутствие расовых противопоставлений между японцами и русскими, мало внимания уделялось описанию семейного быта и общественного уклада. Например, для статей периода русско-японской войны характерно было использование эпитетов «желторотые», «косоглазые», японский брак описывался как замаскированная форма проституции, поскольку за деньги можно «на время» пожениться и за деньги же можно легко развестись. Это можно объяснить, как попытки российской прессы начала ХХ в. показать инаковость японцев, чуждость страны и народа, их слабость,
непредсказуемость, для того, чтобы внушить населению оптимизм, помочь в преодолении страха и настроить страну на победу.
Советская пропаганда, наоборот, стремилась осветить политические моменты истории Японии, показать мощь и силу японской армии, коварство японского
правительства для того, чтобы посеять страх, ужас перед угрозой нападения. Все это в совокупности было нацелено на сплочение людей вокруг власти, которая знает, как победить «врага».
Советская пропаганда, учитывая силу убеждения «языка чисел», его способность влиять на сознание людей, активно использовала в текстах цифровые данные, статистику для усиления негативного образа Японии. Например, в газете «Правда» за 8 декабря 1934 г. была опубликована заметка: «Японские газеты сообщают, что местные власти села Цуруката, в районе Тохоку, роздали голодающему населению 250 тюков риса, хранившегося в общественном амбаре села в течение 147 лет (выделено редакцией - Л.А.). Газеты утверждают, что рис годен к употреблению» [5, с. 5]. Используя в статьях такие сюжеты, пропаганда апеллировала, прежде всего, к эмоциям людей.
Для формирования образа врага активно использовались географические карты, которые оказывают огромное идеологическое воздействие. Это удачное сочетание зрительного образа и авторитета научного знания, которое включает в себя разнородную информацию. Карта открывает все новые и новые черты образа по мере того, как в нее вглядывается человек. Это визуальное выражение представления о реальности, переработанного соответственно той или иной теорией [4, с. 102]. Так, ежедневные статьи в газете «Правда» о завоевании японцами Манчжурии сопровождались многочисленными подробными картами с изображениями хода военных действий, оккупацией китайских территорий.
Другим зрительным инструментом воздействия на сознание людей, который использовался советской пропагандой в прессе, были карикатуры. Добавление художественного образа к тексту упрощает процесс восприятия словесной информации, делает её более доступной, понятной и интересной. Художественные символы способны вызвать те образы, которые в дальнейшем влияют на чувства, мнение и поведение людей.
Так, в карикатурах японцы представлялись маленькими, пухлыми, хитро улыбающимися. Авторы рисовали японцев в образе врачей («Операция в Китае продолжается»), в роли молящихся перед Папой римским со словами «Аминь-Банзай». В одной из карикатур автор изобразил представителей Лиги Наций в роли комиссии, которая посещает Потемкинские деревни (Манчжоу-Го - А. Л.) под эскортом японских войск1. В изображениях авторы пытались подчеркнуть коварность, жестокость японцев, их связь, зависимость от «западного мира».
Таким образом, через прессу пропаганда создавала представления о Японии как о стране-агрессоре, стремящейся к захвату советского Дальнего Востока, всего Тихоокеанского региона, стране-эксплуататоре народных масс, что в совокупности формировало образ врага.
Следующим средством пропаганды была литература. Сталинское руководство хорошо понимало огромное значение художественной и драматургической литературы для формирования образа врага. Художественная литература была прекрасным средством поднятия патриотизма среди населения страны. Советские писатели, объединенные в единый Союз, рассматривались в качестве одного из отрядов идеологических бойцов, а их книги служили «верным оружием» в борьбе за всемирную победу коммунизма. И. Эренбург следующим образом характеризовал механизм взаимоотношения власти и писателей в это период: «При Сталине все было просто: нужно было только узнать, как он отнесся к той или иной книге. Начиная с 1936 г. и до весны 1953 г. судьба не только книги, но и автора зависела от прихоти одного человека, от одного вздорного доноса» [6, с. 60].
Основной темой произведений советских писателей о Японии являлась милитаризация страны, подготовка войны с СССР. Так, в повести Б. Лапина «Подвиг»
1 Карикатура на отказ Лиги Наций исключить Японию из данной организации и оказать помощь Китаю в борьбе с японским агрессором.
показано, как милитаристская пропаганда в Японии создавала национальных героев для взвинчивания шовинистических настроений в стране.
В романе В. Павленко «На Востоке» описывалась будущая война, развязанная против СССР японскими милитаристами. «Японские офицеры - существа без чести, без совести, занятые исключительно подсиживанием друг друга, к тому же это еще и звери - с корейцами, с пленными, с партизанами они расправляются невероятно жестоко, например, в массовом порядке режут уши крестьянам, подозреваемым в сочувствии к партизанам, каждое ухо нанизывается на веревочку; связки предъявляются командованию для получения вознаграждения» [7, с. 120]. Павленко не преуменьшал вражеские силы, японскую армию он описал как опасного и сильного противника, который в течение долгого времени готовился к нападению.
Несколько произведений Японии посвятил Б. Пильняк, который дважды посещал эту страну. В 1932 году вышла его книга «Камни и корни», где он сравнивает Японию со средневековым государством, через яркие образы показывает коррупционность японского общества, неразбериху в Парламенте, антикоммунистические настроения среди населения [8, с. 35].
С появлением звука в начале 30-х годов кинематограф становится одним из главных инструментов пропаганды, так как слова усиливали образы киногероев и сюжеты в представлениях масс. Немецкий исследователь Ш. Плаггенборг отмечает, что советское руководство сразу отметило значимость и преимущества звукового кино и видело будущее за ним. Новая техника ассоциировалась с наступлением новой эпохи в строительстве социализма [9, с. 221]. На Х11 съезде ВКП (б) И.В. Сталин отметил, что «кино есть величайшее средство массовой агитации. Задача - взять это дело в свои руки» [10].
Преимущества данного вида пропаганды было в том, что для советского народа кинематограф был в новинку, поэтому он пользовался большой популярностью: «Все мы знаем, что «Великий немой» может говорить к сердцам и умам лучше, чем все ораторы и лекторы» [9, с. 210]. Звуковое кино делает акцент на эмоции и настроения населения. Наблюдая за событиями на экране, зритель переживает вместе с героями, у него создается иллюзия естественности происходящего, что вызывает эффект сопричастности. Тем самым идеологические установки, растворенные в фильмах того времени, воспринимались как нечто внутреннее, пережитое.
Именно кино может создать и передать зрителю образы, которые останутся в его памяти и станут частью его понимания событий в стране и мире. Плюс кинематографа в том, что он стал доступным и понятным для неграмотного населения, тем самым, значительно упрощая и ускоряя процесс формирования образа врага.
Освоение звукового кино в начале 30-х гг. обусловило изменение художественной природы кино. Звучащее слово сблизило кино с литературой и театром, создало условия для более глубокого исследования человеческих характеров средствами кинематографа, изменило изобразительное и монтажное решение фильмов.
Исторические фильмы занимали особое место в идеолого-пропагандиской работе, соответствовавшей государственной политике СССР. В связи с угрозой нападения, как со стороны Запада, так и со стороны Востока, исторические киноленты играли роль специфического коммуникативного средства, направленного на подъем и усиление патриотических чувств, необходимых для обоснования сущности современного врага.
В эти годы создаются такие классические произведения, как «Петр Первый», «Александр Невский», «Суворов», «Богдан Хмельницкий». Общая цель данных фильмов была показать национального героя и судьбу народа. Борьба народа за свою национальную независимость, оборона Отечества от нашествия завоевателей, деятельность выдающихся вождей, полководцев - таковы темы, разрабатываемые в крупнейших советских исторических произведениях.
Образ врага конструировался не только за счет гиперболизации его инфернальных качеств, но и путем гротеска. Фильмы должны были не только воодушевлять советского зрителя, но и предостерегать врагов. Примечательна в этом плане реакция Сталина на проблему, возникшую у А.П. Довженко в ходе съемок фильма «Аэроград». Если Я.Б.Гамарник, опасаясь рассекречивания советского военного потенциала, запретил режиссеру поводить съемки авиации на фоне дальневосточного ландшафта, то Сталин возразил, что следовало поступить иначе, показав японцам современную боевую технику, дабы знали - нас на Дальнем Востоке голыми руками не возьмешь [11, с. 34].
Вопрос об угрозе со стороны Японии был заострен в фильме братьев Васильевых «Волочаевские дни» (1937). Сюжет картины разворачивается в 1918 г. во
Владивостоке, куда высаживается японский десант. А художественный фильм А. Иванова «На границе» завершался документальными кадрами подлинных боев на Дальнем Востоке.
Оборонная тема, введенная в известный и популярный фильм «Трактористы» в связи с событиями на озере Хасан, сделала комедию еще более актуальной. Патриотическую идею комедии подчеркнули марш танкистов, песни трактористов, написанные братьями Покрасс на слова Б. Ласкина.
Учитывая достижения техники, возможности звукового кино руководство СССР через конкретные сюжеты фильмов позиционировало Японию как врага в советском общественном сознании, насаждая образ милитариста, самурая.
Кинематография выступает в неразрывном органическом единстве с музыкальной культурой, в частности с песней. Они начинают играть огромную политическую роль, формируя архетипы массового сознания. Именно в 30-г. песня становится одним из средств пропаганды. Специфика их в том, что песни, в большей части, становятся частью массовой культурой и воспринимаются населением как народные, то есть исходящие не от власти, а от самого человека. Следовательно, те образы, которые власть закладывала в песни, воспринимались населением как исходящие от них, то есть это было их восприятием и пониманием. Образ Японии представлен в советских песнях, написанных в связи с событиями на озере Хасан, как страны-самураев, мечей. Например:
Вы не суйтесь, самураи,
С красным войском воевать.
Никогда в советском крае Самураям не бывать!
С помощью прессы, литературы, кинематографа и музыкальной культуры власть формировала образ Японии как врага, что соответствовало внешнеполитическому курсу государства, внедряла в массы миф об «осажденной крепости», что позволяло сфокусировать внимание населения на проблеме внешней опасности, тем самым, отвлекая их от тяжелого социально-экономического положения в стране.
Активная антияпонская пропаганда к концу 30-х годов дала свои результаты. Протоколы заседаний митингов рабочих различных предприятий, письма граждан к представителям власти показывают, что в представлениях масс Япония
воспринималась как враг советского государства. Так, в августе 1938 г. зимовщики станции мыса Челюскин в телеграмме президиум верховного совета СССР М.И. Калинину писали: «Шлем свое возмущение негодование презренным японофашистким разбойникам. Японские самураи, поджигатели мировой войны, нападая на священные границы нашей любимой родины, будут и впредь разгромлены доблестными бойцами нашей красной армии» [12].
Более суровые слова в отношении Японии звучат от представителей китобойного промысла: «Весть о новом провокационном выступлении японских самураев около
озера Хасан и Гродеково среди нашего коллектива первой советской китобойной флотилии пронеслась с молниеносной быстротой. Наши сердца переполнены чувством ненависти и презрения к врагам, и безграничной любви и преданности к своему советскому народу и лично к вам дорогой товарищ Сталин. Мы гордимся мирной политикой советского союза, но мы не позволим никакой протухшей гадине нарушать наш мирный труд и нашу счастливую жизнь. Пусть помнят псы из лагеря фашистов, что по первому зову нашей партии, правительства и лично вашему товарищ Сталин, японцам не топтать своим грязным сапогом нашей советской земли» [13].
Эта телеграммы отражает степень эффективности и влияние на массы средств пропаганды. Восприятие Японии как врага находит отражение в словах «протухшая гадина», «псы», «грязный сапог», которые несут в себе негативные элементы.
Образ Японии как врага получил отражение в специфическом народном жанре -частушке.
Знай японский самурай -Не ходи в советский край.
Мы умерим вашу прыть.
Били, бъем и будем бить.
Эх, японский самурай,
Больно ты задорный,
Покатился кувырком с Сопки Заозерной.
На советский каравай,
Рот разинул самурай,
Покатился с высоты,
Потеряв свои портки.
Однако, согласно источникам (сводкам, отчетам ОГПУ-НКВД) не все разделяли эти взгляды. Как отмечает английская исследовательница С. Дэвис, сталинской пропагандисткой машине не удалось до конца погасить независимый поток общественного мнения [3, с. 183].
Так, в спецсводке СПО ОГПУ от 10 августа 1933 г. сообщается о следующих политических настроениях спецпереселенцев: «Нам здесь на поселке необходимо вести подготовку для того, чтобы, когда начнется война на Дальнем Востоке, организовать здесь восстание и тем самым оказать помощь японцам и белогвардейцам свергнуть Советскую власть». (Синявино - Ленинградский
Военный Округ). «Япония хотя бы скорей выступила на СССР, и Польша - с Запада, а им здесь бы помогли. Тогда бы разбили Советскую власть в пух и прах». (Урал.) [14, с. 448]. Один комсомолец заявил на своего отца, что он ведет антисоветскую пропаганду, при этом заявляя: «... вот придут японцы и оторвут вам головы вместе с галстуками» [15, с. 160].
Таким образом, в сознании части населения Япония воспринималась как страна-освободитель, которая вернет крестьянам землю и уничтожит колхозы. Через данные представления проявилось негативное отношение к власти, недовольство внутриполитическим курсом государства. Это также обозначает, что советская власть воспринималась этой частью общества как «чужая», а, следовательно, несла в себе зло. А так как дальневосточный сосед пропагандировался как враг этой власти, значит Япония - противоположное «чужому», следовательно «свое». Здесь следует сделать оговорку, что в данном случае оппозиция «свое-чужое» рассматривается в
политическом ракурсе, т.е. противопоставляются политические системы. На культурном уровне Япония воспринималась как «чужая».
В представлении советской художественной интеллигенции, которая соприкасалась и была знакома с Японией, японской культурой, с ее особенностями, достижениями, имела отличные от официальной линии представления об этой стране. Представители данной социальной группы воспринимали Японию как страну с богатой тонкой культурой, страну, которая вносит огромный вклад в развитие мировой цивилизации.
Заведующий отделом Всесоюзного общества культурных связей с заграницей Л.Н. Чернявский отмечал: «этот живой интерес нашей советской театральной общественности к высоким художественным ценностям, созданным японским театром, имеет несколько иной характер и питается иными источниками, чем интерес, идущий из театральных сфер других стран.
Мы принимаем японский театр, как самостоятельную культурную ценность мирового значения, как мастерство, которое мы должны изучить и от которого многому можем научиться.
Сказанное подтверждается опытом пребывания у нас театра Кабуки-дза, этого сравнительно молодого японского театра, насчитывающего «всего лишь» 300 лет своего существования. Мне кажется, что с этого памятного для всех нас момента тянутся нити, связывающие многие наши театральные идеи и искания с образцами театрального мастерства, даваемыми японским театром» [16].
Используя различные средства внушения и манипулирования (прессу, литературу, кинематограф, музыкальную культуру), советская пропаганда сформировала образ Японии как врага в советском общественном сознании. При этом были приняты во внимание и скорректированы старые стереотипы, сложившиеся о Японии в ходе русско-японской и гражданских войн, были подчеркнуты особо значимые и специфические для данной страны элементы, отражающие ее воинственность, жестокость, коварство и непредсказуемость, были применены технические достижения, позволившие усилить пропагандистские меры.
Созданный негативный образ Японии был выгодным фоном для представления позитивных моментов жизни советского общества, подчеркивал достоинства партии и вождей, создавая ореол спасителей, заботливых отцов. Враг сплотил население вокруг руководства страны, сконцентрировал его силы на решение поставленных задач.
Образ врага позволил советской элите подавить внутреннюю оппозицию, идентифицировать себя на мировой политической арене. Образ Японии как врага, как сильного государства необходим был СССР для проведения политики коллективной безопасности, реализации своих геополитических интересов, как на Западе, так и на Востоке.
Однако, несмотря на то, что агитационно-пропагандиские меры доминировали во всех сферах жизни, используя при этом мощные средства внушения, часть общества имела отличные от официальной линии представления. Это свидетельствует о том, что государству не удалось полностью контролировать общественное сознание и настроение масс.
Список литературы:
[1] Сенявская Е.С. Противники России в войнах ХХ века: Эволюция «образа врага» в сознании армии и общества. М.: «Российская политическая энциклопедия»
(РОССПЭН), 2006.
[2] Гудков Л. Негативная идентичность. Статьи 1997-2002 годов. М.: Новое литературное обозрение, «ВЦИОМ -А», 2004.
[3] Davis S. Popular opinion in Stalin's Russia. Terror, propaganda and dissent, 1934 - 1941. Cambridge University press, 1997.
[4] Кара-Мурза С. Манипуляция сознанием. М: Изд-во: Эксмо, 2005.
[5] Правда. 1934. 8 декабря.
[6] Эренбург И.Г. Люди, годы, жизнь. Т.2. М., 1990.
[7] Павленко В. На Востоке. М.: Советская литература, 1935.
[8] Пильняк Б. Камни и корни. М.: Советская литература, 1935.
[9] Плаггенборг Ш. Революция и культура: Культурные ориентиры в период между Октябрьской революцией и эпохой сталинизма / Пер. с нем. И. Карташевой. СПб.: Журнал «Нева», 2000.
[10] Сталин И.В. Сочинения. - http://www.petrograd.biz/stalin/6-2.php (27.09.2007)
[11] Багдасарян В.Э. Образ врага в исторических фильмах 193 0-1940-х гг. // Отечественная история. №6. 2003. С. 31-46.
[12] РГАСПИ. Ф. 78. Оп. 1. Д. 706. Л.1.
[13] РГАСПИ. Ф. 78. Оп. 1. Д. 706.Л.4.
[14] Советская деревня глазами ВЧК-ОГПУ-НКВД. 1918-1939. Документы и материалы. В 4-х т. / Т.3. 1930-1934 гг. Кн. 2. 1932-1934 гг. / Под ред. А. Береловича, В. Данилова. М.: «Российская политическая энциклопедия» (РОССПЭН), 2005.
[15] Исаев А.А. Общество Дальнего Востока в условиях японской опасности (1931-сер. 1940-х гг.). Владивосток, 2006.
[16] ГАРФ. Ф. 5283 Оп. 4. Д. 134. Л. 15.
