CC BY
138
РАКУРС: ПОЛИТИКА НА МЕЖДУНАРОДНОМ И ВНУТРИГОСУДАРСТВЕННОМ УРОВНЯХ
В.М. КАПИЦЫН*
ФОРМАТЫ РЕГУЛИРОВАНИЯ НАСИЛИЯ В МЕЖДУНАРОДНЫХ ОТНОШЕНИЯХ
Аннотация. В статье рассматриваются форматы регулирования насилия в международных отношениях в рамках миропорядка, международного права и нормативной мировой политики. Такое выделение форматов объясняется исходя из гоббсианской, гроцианской и кантианской традиций интерпретации регуляторов насилия. Рассмотрение данных форматов поможет дополнить концепции миропорядка и международных отношений Х. Булла и С. Хоффмана за счет нормативной трактовки форматов регулирования насилия (Г. Киссинджер). С такой позиции автор анализирует вклады ученых в международные события, выявляя их соотнесение с регуляторами насилия. Отступление от применения данных регуляторов, происходившее в 1990-2000 гг., не устранило тенденции к сбалансированному мирорегулированию в форматах полицентричного миропорядка, обновленного международного права, нормативной мировой политики.
Ключевые слова: миропорядок; международное право; мировая политика; форматы регулирования насилия.
V.M. Kapitsyn Formats of regulation of violence in international relations
Abstract. The article discusses the formats of regulation of violence in international relations in the framework of world order, international law and world
* Капицын Владимир Михайлович, доктор политических наук, профессор кафедры сравнительной политологии Московского государственного университета им. В.М. Ломоносова, e-mail: [email protected]
Kapitsyn Vladimir, Lomonosov Moscow State University, e-mail: [email protected]
politics. The choice of formats is based on the tradition of classification of violence regulators established by Hobbes, Grotius and Kant. Consideration of these formats will help to complement the concepts of world order and international relations by H. Bull and S. Hoffman with the normative interpretation of the violence regulation formats (H. Kissinger). From this position, the author analyzes the contributions of scientists to international development, revealing their correlation with the regulators of violence. Certain deviation from the application of these regulators in 1990-2000 did not disrupt the trend to a balanced global regulation in the formats of polycentric world order, renewed international law, and normative world politics.
Keywords: world order; international law; world politics; regulation formats of violence.
В спорах о полицентричном (многополярном) мире XXI в. проявилась незавершенность общей теории миропорядка и международных отношений [Баталов, 2005, с. 6]. В 2000-е годы вновь развернулась дискуссия о «новом функциональном ядре» миропорядка и его отношениях с остальным миром как проблема мироре-гулирования [Шаклеина, 2012, с. 36-39]. 2010-е годы, особенно после 2014 г., отмечены концептами, претендующими на вклад в общую теорию нового миропорядка [Киссинджер, 2015; «Концерт великих держав», 2014].
В статье ставится цель рассмотреть теоретические дополнения к теории международных отношений (и миропорядка) и предложить их нормативную интерпретацию. Эти дополнения восходят к проблеме насилия в международных отношениях, а именно его форматирования и обеспечения совместимости разных форматов регулирования. Все актуальнее становится вопрос, насколько эти форматы могут обеспечить относительную устойчивость международных отношений при полицентричном балансе сил. В качестве методов исследования использовались системный, компаративный, исторический.
Последние годы показывают, что достройка общей теории миропорядка зависит от анализа форматов регулирования насилия в международных отношениях. Работы Х. Булла и С. Хоффмана могут служить основой для такого анализа. Следует учитывать и вклад, который сделали Г. Киссинджер, З. Бжезинский, К. Уолтц, Ф. Фукуяма, Э. Баталов, А. Богатуров, Ю. Давыдов, И. Лукашук, Т. Шаклеина, М. Хрусталев, П. Цыганков и др. Формирование и развитие теории насилия, в том числе регуляторов насилия, связаны с именами Т. Гоббса, Г. Гроция, И. Канта, Ф. Ницше, М. Вебе-
ра, Ж. Сореля, Т. Адорно, М. Фуко, Н. Лумана, Д. Норта, Б. Вайн-гаста, А. Гусейнова, М. Ильина, Б. Капустина, А. Никитина и др.
Без насилия не функционирует ни государство, ни международное сообщество. Ф. Беренскоттер правомерно утверждает, что мировую политику «собирают воедино отношения могущества» [Вегешкоейег, 2007, р. 1]. Справедливо утверждение, что политика зиждется на «отсроченном насилии» [Мартьянов, 2010, с. 293], но важно подчеркнуть также нормативное и культурное содержание насилия [Капустин, 2003, с. 6]. Создание соответствующих институтов и норм способствует форматированию регуляторов насилия.
Форматы миропорядка, международного права и мировой политики
Понятие «международные отношения» отражает целостность, что помогает выявить в качестве форматов регулирования насилия миропорядок, международное право и мировую политику. Эти форматы мы определяем нормативно, связывая их с предложением М. Уайта и Х. Булла, выделявших гоббсианскую, гроциан-скую и кантианскую традиции [Давыдов, 2003].
Гоббсианская (реалистская) традиция соотносима с образованием формата миропорядка, поскольку Т. Гоббс признавал ограничение мощи и амбиций одного государства с помощью мощи другого, что способствовало институционализации баланса сил. Так можно объяснить возникновение европейского «концерта держав» 1815 г., ядерного паритета США - Россия и других «осей» миропорядка. Потенциал прямого и косвенного насилия со стороны великих держав продолжает играть важную роль и регулируется в основном с помощью формата миропорядка.
Гроцианский («интернационалистский») подход развития международных отношений больше соотносим с форматом международного права: он наиболее подвержен правовому нормативизму, «игре по правилам», созданию пространства, где каждое государство обладает равными правами. В международном праве олицетворяется принцип ООН «одна страна - один голос» и другие принципы, нормативные соглашения, обычаи, решения судов, сдерживающие отклонения («мягкое право», «теневое право»), оговорки сторон в договорах. Этот формат сам по себе не может
обеспечивать устойчивое регулирование насилия, хотя правовой идеализм существует. Тем не менее мир стремится к постоянному регулированию насилия с помощью международного права.
Кантианский подход («ценностный», или «универсалистский») мы соотносим с форматом нормативной мировой политики, которая обладает включением морального регулирования, широкой свободы и ответственности при учете ресурсов и международного контекста. Примерно с таких позиций выступал Вудро Вильсон. Для мировой политики характерен наиболее широкий набор концептов регулирования насилия. Даже концепция «демократического мира» предполагала внедрение демократии в современном мире с помощью международного насилия со ссылками на примеры оккупации Японии и Германии [Барнет, 2004]. Доктрина Б. Клинтона была нацелена на «консолидацию победоносной демократии и открытых рыночных обществ» [Цыганков, 2012, с. 346-350]. Мировая политика тяготеет к регулированию анархичного насилия с помощью выстраивания иерархий, союзов, норм морали, согласования общих и национальных интересов, частных интересов ТНК и НПО, сдерживания дискреций (односторонних несогласованных решений) с помощью интеграции, миротворчества, согласительных средств.
Говоря об этих форматах, полезно к международным отношениям применить концепт Г. Киссинджера о «равновесии между легитимностью и властью» [Киссинджер, 2015, с. 49-50]. К регулированию властных отношений с помощью силы обращен формат мировой политики, нередко включающий неформальные соглашения, коалиции, с применением как правил «честной игры» (моральный универсализм), «мягкой силы», так и закулисных сделок и вооруженной силы. Формат международного права исходит из легитимности отношений, соответствия их определенным формальным правилам (нормам и принципам права). Но в равновесии легитимности и власти (баланса сил) особенно велико влияние установленного державами миропорядка; он создает реальные условия, когда достижимо такое равновесие.
Все форматы «треугольника» при обеспечении функциональной заданности (регулирование равновесия между легитимностью и властью) должны постоянно дополнять друг друга, что позволяет принимать оптимальные решения и склонять государства к миру и сотрудничеству. Важнейшая задача взаимодействующих
форматов - не допускать чрезмерного роста силового доминирования какой-либо державы (союза государств) в ущерб общему миру.
В этом «треугольнике» связь форматов и соответствующих институциональных средств довольно изменчива. Степень подвижности этих связей различается в разные периоды времени. Начиная с Вестфальского мира, выстраивались международные отношения, опирающиеся на признание государственного суверенитета, привязку безопасности к балансу сил и ограничению масштаба насилия. Вестфаль признал полицентризм в миропорядке, отделил религиозные вопросы от политики, установил доктрину суверенного равенства, при этом не исключая войны для восстановления баланса сил и притязаний на статус великих держав, но ограничивая масштаб и интенсивность войн.
Венский конгресс 1815 г. путем согласования воль мощных государств устанавливал миропорядок, названный «европейским концертом великих держав» [«Концерт великих держав», 2014, с. 24-25]. При этом Франция после поражения Наполеона была включена в «концерт», поскольку без ее участия европейский порядок был бы менее прочным. Такой порядок дал возможность стабилизации международных отношений почти на 30 лет, а по ряду оценок - и до рубежа столетия. Одна из причин дестабилизации (Крымская война, Франко-прусская война) - стремление Великобритании и Франции найти порядок сдерживания притязаний объединяющейся под эгидой Пруссии Германии [Киссинджер, 2015, с. 27]. Тем не менее Венский порядок делал Великобританию, Россию, Австрию, Францию, Пруссию (Германию) неустранимыми элементами баланса сил. Г. Киссинджер, характеризуя роль России в целом, писал, что она «сумела не допустить установления в Европе единоличного господства какой-то одной страны, выстояв против Карла XII Шведского, Наполеона и Гитлера, тогда как ключевые континентальные элементы баланса сил оказались поверженными» [Киссинджер, 2015, с. 38]. Но для взаимосвязи трех форматов регулирования насилия еще не было достаточных условий: назревала повестка передела мира.
После Первой мировой войны в формате миропорядка возникла «трещина». Суверенитет Германии был девальвирован Версальским договором 1919 г. и результатами Парижской конференции 1919-1920 гг. Из процесса укрепления миропорядка была также исключена РСФСР. На финансово-экономических конфе-
ренциях Советской России (Брюссель, 1921 г., Генуя и Гаага, 1922 г.) и Германии (Генуя 1922 г.) были предъявлены жесткие требования государств-победителей и их деловых кругов [Шумилов, 2010, с. 38-42].
Г. Киссинджер считает, что западные союзники предопределили подписание Рапалльского договора, «подвергнув остракизму две крупнейшие европейские державы посредством создания пояса малых, враждебных друг другу государств, а также посредством расчленения, как Германии, так и СССР... это создавало максимум побудительных мотивов, как для Германии, так и для СССР, преодолеть идеологическую вражду и сотрудничать в деле подрыва Версаля» [Киссинджер, 1997, с. 235].
Серьезный дефект состоит в том, что Устав Лиги Наций стал составной частью Версальского договора [Рассел, Коэн, 2012]. Так дискриминационная логика Версаля оправдывалась в моральном и международно-правовом планах. Несбалансированный миропорядок повлек за собой искажение принципов международного права и оправдание дискреционных решений держав-победителей. Германия частично выполняла условия договора, достигая новых и новых уступок, однако среди немцев происходил подъем реваншистских настроений. Конференция в Локарно (1925) «была не столько умиротворением Европы, сколько определением поля новых битв» [Киссинджер, 1997, с. 245], так как фиксировала границы, признанные Германией и другими державами (на Западе). В то же время границы на Востоке Германией не признавались.
После Второй мировой войны миропорядок установился в новом качестве, что отразилось в Уставе ООН. Был закреплен принцип уважения государственного суверенитета и целостности, а одновременно и принцип самоопределения. В то же время усилены позиции форматов согласования внешних политик государств и международного права. Мировая политика после Второй мировой войны использовала наследие общей ответственности в борьбе с фашизмом. В относительной устойчивости Ялтинско-Потсдамского миропорядка важную роль играли балансы и доминанты миропорядка (ядерный паритет сверхдержав, разграничение зон влияния и ответственности НАТО и Организации Варшавского договора, право вето постоянных членов Совета Безопасности ООН). Важным было согласование национальных и общих интересов в мировой политике с помощью правовых актов ООН, двухсторон-
них и многосторонних соглашений государств, что позволяло предотвращать разрывы связей форматов «треугольника».
И тогда шли войны, происходили конфликты, но установившийся баланс сил в миропорядке создавал приемлемую «рамку» для развития международного права. Это вело к совершенствованию всех форматов регулирования насилия. В 1960-е годы разработана теория мирного сосуществования двух мировых систем с разным общественным строем, обоснованная согласованием воли государств [Тункин, 2009]. Формат международного права достиг своего расцвета в 1960-1980-е годы и усилил нормативный характер других форматов международных отношений: политика «разрядки международной напряженности» и «челночной дипломатии» Г. Киссинджера снижала остроту противостояния США -СССР, Израиль - арабские государства.
В 1970 г. принята Декларация ООН «О принципах международного права, касающихся дружественных отношений и сотрудничества между государствами в соответствии с Уставом ООН». В 1972 г. подписаны два договора США и СССР: об ограничении стратегических вооружений и ограничении систем противоракетной обороны. В 1975 г. принят Хельсинкский заключительный акт. В 1982 г. Генеральная Ассамблея ООН приняла резолюцию, включившую Манильскую декларацию о мирном разрешении международных споров [Абашидзе, Солнцев, 2012, с. 20-21]. Развивались подотрасли международного права (в том числе права разоружения, права разрешения конфликтов международного характера, права международной безопасности), способствовавшие оптимальной и устойчивой связанности форматов регулирования насилия, усилению нормативного характера миропорядка и мировой политики.
Глава МИД России С.В. Лавров писал: «... Сорок лет после Второй мировой войны стали удивительно благоприятным периодом для развития Западной Европы, которая была избавлена от необходимости принятия собственных крупных решений и под своего рода "зонтиком" американо-советского противостояния получила уникальные возможности спокойного развития» [Лавров, 2016].
Обращаясь к концептуальному аспекту, отметим, что весомым дополнением общей теории миропорядка становится положение Г. Киссинджера, что жизнеспособность миропорядка отражается в «равновесии между легитимностью и властью при
достаточном внимании каждому элементу» [Киссинджер, 2015]. Он связал такое равновесие с механизмами мобилизации ресурсов: «Вместе эти элементы создают условия, чтобы изменения происходили эволюционно. Если равновесие власти и легитимности достигается должным образом, приобретается определенная степень спонтанности в действиях. Проявления власти становятся периферическими и в значительной мере символическими; поскольку конфигурация сил складывается в результате общего понимания, ни одна из сторон не испытывает необходимости в мобилизации резервов. Когда же равновесие нарушается, ограничения исчезают и появляются возможности для реализации агрессивных устремлений и выступлений непримиримых "актеров"; хаос длится, пока не установится новая система порядка» [Киссинджер, 2015, с. 49-50].
От идеализма к новой империи
В начале ХХ в. бывший президент США Т. Рузвельт критиковал принципы В. Вильсона за их идеализм и отрыв легитимности от власти (силы) [Киссинджер, 2015]. В последние десятилетия ХХ в. подтвердилась справедливость этой критики. Из-за односторонних дискреционных решений сверхдержав был нарушен формат миропорядка. В 1979 г. СССР ввел войска в Афганистан. США поддержали силы, противостоявшие СССР. В 1986 г. США бомбардировали города Ливии без санкций Совета Безопасности ООН (СБ ООН). Госсекретарь США Дж. Шульц провозгласил доктрину «упреждающей самообороны», которую подтвердил и президент США [Reagan, 1986]. Подобные акты вели к обесцениванию полномочий СБ ООН, были чреваты изменением миропорядка как формата регулирования насилия [Боуринг, 2011].
Тем не менее во второй половине 1980-х годов возобладали иллюзии, что мир близок к идеализированному кантианскому (вильсонианскому) порядку, основанному на общечеловеческих ценностях [Doyle, 1983, p. 205-235]. Были надежды, что противостояние НАТО и ОВД заменят механизмы согласования коллективной безопасности в СБСЕ (ОБСЕ). В 1985 г. началась перестройка в СССР, его руководство поставило общечеловеческие ценности выше национальных интересов, пойдя на ряд беспрецедентных уступок. Новый миропорядок соотносили с универсалист-
скими ценностями и движением к «глобальному праву», символами которых представлялись вывод советских войск из Афганистана (1989), падение Берлинской стены и другие события.
В начале 1990-х годов широко распространилось мнение, что проблем с «переходом» постсоветских стран к демократии не будет, так как западные страны уже имеют опыт создания демократических форматов регулирования насилия [Rethinking the Rule of Law, 2005, p. 5]. Некоторые ученые писали о «глобальном праве», от имени которого в войне в Персидском заливе в 1991 г. выступила нарождающаяся империя [Hardt, Negri, 2000, p. 180].
Но были и сигналы о дисбалансах, препятствующих нормальному регулированию насилия. Секретный документ 1992 г. «Рекомендации для оборонного планирования» оценил США «как признанного гегемона», способного «не позволить какому-либо государству в Западной Европе, Восточной Азии, на постсоветском пространстве или в Юго-Восточной Азии подняться до положения регионального лидера, способного контролировать регион, где у Америки и ее союзников есть интересы...» [цит. по: Шаклеина, 2012, с. 135].
Отношения США и России оформились Кэмп-Дэвидским соглашением от 1 февраля 1992 г. как «дружба и партнерство». Но уже шла разработка концепции внешней политики администрации Б. Клинтона, отраженной в документе Совета национальной безопасности «Стратегия национальной безопасности вовлеченности и расширения» (1994), а затем «Стратегии национальной безопасности в новом столетии» (1997), нацеленной на мировую гегемонию.
Распад СССР, самоликвидация ОВД и СЭВ привели к исчезновению биполярного миропорядка. Но вопреки заявленным принципам «неделимой и равной безопасности», «широкого сотрудничества без разделительных линий», США и их союзники сохранили НАТО и стали расширять его состав. Роль ОБСЕ (СБСЕ) была сведена к фиксации нарушений прав человека.
Возникли и концепции демократической империи, оправдывающие такой дисбаланс сил. М. Хардт и А. Негри писали о новом миропорядке: «Наряду с глобальным рынком и глобальным перемещением продукции возник глобальный порядок, новая логика и структура правления, т.е. новая форма суверенитета. Империя есть политический субъект, который регулирует эти глобальные обмены, суверенная власть, которая правит миром» [Hardt, Negri, 2000,
p. xi]. Имперские форматы США были представлены как основные для регулирования насилия. С. Хантингтон резюмировал, что США, с одной стороны, требуют от других ограничения суверенитета, а с другой - сами не готовы к такому ограничению, из-за чего их действия «выглядят как диктат (гегемония)» [Hantington, 2004].
Обозначились опасные сдвиги в характере участия США и НАТО в разрешении конфликтов немеждународного характера. Распаду Югославии способствовали не только внутренние конфликты, но и позиция НАТО [Мертес, 2001, с. 144-145]. В 1999 г. в бомбардировках государства, ослабевшего от эмбарго на поставку вооружений, участвовали почти все члены НАТО. Был создан Международный трибунал по бывшей Югославии. Возник дискриминационный вариант форматирования миропорядка.
Война в Ираке в 2003 г. также подтвердила стремление США закрепить такой имперский формат миропорядка. Частота дискреционных акций США свидетельствовала о стремлении изменить форматы регулирования насилия, основываясь на своем собственном усмотрении, чтобы закрепить свою гегемонию. Фр. Фукуяма писал, что «после окончания холодной войны США в среднем примерно раз в два года предпринимали очередную попытку построить какое-то государство» [Фукуяма, 2004, с. 85]. Форматы мировой политики, а вслед за ней и международного права, теряли нормативный характер, обретенный в 1945-1991 гг.
НАТО представлялась в качестве глобальной организации: «Партнерство НАТО направлено не только на страны Евроатлан-тического региона, Средиземноморья и Персидского залива, но и на страны в глобальном срезе, включая, в том числе, Австралию, Японию, Республику Корею, Новую Зеландию, Ирак, Афганистан и Монголию» [What is NATO, 2012, p. 7]. НАТО позиционировала себя как глобальный регулятор международных отношений, не уступающий ООН.
В 2000-е годы утверждалось мнение американских экспертов, что устанавливается право США и НАТО на гибкое реагирование по вопросам гуманитарной интервенции и принуждения к миру, а все страны, включая Россию, Китай и Индию, должны признать обязательность соблюдения таких норм поведения [Haas, 2005, p. 26-27]. США стремились стать державой, формирующей «однополярный» миропорядок. Как отмечали А.Д. Богатуров и Т. А. Шаклеина, мировое сообщество было поставлено перед вы-
бором: признать или не признать США и НАТО глобальным регулятором международных отношений, который диктует нормы военно-силовой демократизации государств, регионов и субрегионов [Богатуров, 2004; Шаклеина, 2012, с. 41, 55].
Единственная сверхдержава во внешней политике присвоила привилегию использовать потенциал насилия, исходя из дискреционных решений без селективного согласования. «Мы единственное государство на планете, способное экспортировать безопасность на постоянной основе, и у нас имеется достойный послужной список в этом деле», - отмечал Т. Барнет [Барнет, 2004]. К союзникам применялась стратегия «мягкой гегемонии», к соперникам - «жесткой гегемонии». По ряду параметров при построении постбиполярного миропорядка США и НАТО воспроизвели дефекты Версальского миропорядка, тормозя возвращение России в число действующих великих держав.
Дефицит нормативности формата мировой политики
В ситуации кризиса миропорядка особую роль в регулировании насилия играет нормативная мировая политика, т.е. политика, учитывающая требования международного права, периодически применяющая селективные согласования и сдерживающая дискреционные действия отдельных акторов, чтобы поддержать баланс сил, способствующий мирному сосуществованию. Для нее характерно:
- согласование внешних политик многих государств;
- обеспечение наряду с решениями ad hoc долгосрочных обязательств;
- формирование прецедентов и обычаев, признаваемых в дальнейшем нормами международного права;
- определенная предсказуемость действий ведущих государств;
- осознание общей ответственности как кооперативной ценности;
- ведение информационных войн в рамках определенных правил.
Разумеется, кризис миропорядка сужает возможности нормативной мировой политики. В 1990-х годах обнаружился серьез-
ный дефицит такой политики. Сказались незавершенность ряда соглашений США и СССР, маргинальное состояние России и значительное превосходство США и НАТО. Ряд государств, в том числе небольших, не связывали себя обязательствами, что давало им возможность «кочевать» между разными центрами силы (например, в ситуации с Восточным партнерством) [Мегатренды, 2013, с. 74].
Нормативность мировой политики осложнялась также с ростом числа субъектов мировой политики (распад государств, «растворение» разделительной линии внешней и внутренней политики, активизация негосударственных субъектов). Это не сопровождалось выстраиванием балансов сил и потенциалов, а также их закреплением в международном праве. Изменилась международная субъектность НАТО, состав которой расширился почти в два раза. Шла подготовка к включению Грузии и Украины в НАТО. За короткое время режим в Грузии при помощи США увеличил расходы на вооружение в 30 раз, что подтолкнуло его к развязыванию вооруженного конфликта в Южной Осетии (2008).
Дефицит нормативности мировой политики оборачивался разрушением суверенитетов государств. Неверная оценка равновесия легитимности и власти вела к новым вакуумам нормативности. В 2011 г. внутренние протесты в Ливии были поддержаны Францией, Великобританией и США. К тому времени в мировой политике уже был легитимирован статус М. Каддафи, шедшего на ряд уступок (включая отказ от ливийской ядерной программы). Тем не менее СБ ООН передал вопрос о М. Каддафи в 2011 г. на усмотрение прокурора Международного суда ООН [UN SC Resolution, 1970], где провели быстрое расследование. Цель - поддержка дискреционных политических решений НАТО с помощью процедуры международного правосудия, чтобы склонить мировую общественность к легитимации действий НАТО. СБ ООН 18 марта 2011 г. принял резолюцию о введении бесполетной зоны над Ливией. 19 марта 2011 г. на Парижском саммите НАТО объявлено о войсковой операции альянса против войск М. Каддафи [Шаклеина, 2011, с. 30]. После разгрома НАТО Ливия погрузилась в хаос.
Очевидно, что в условиях дисбаланса сил и потенциалов ведущим регулятором насилия стал формат дискреционной мировой политики сверхдержавы, перестраивающей на этой основе форматы миропорядка и международного права. США и ряд государств
НАТО поддержали принятую 17 февраля 2008 г. декларацию о независимости Косова. Международный суд 22 июля 2010 г. вынес консультативное решение о том, что эта декларация не нарушает международное право [Advisory Opinion, 2010]. В политическом дискурсе такие действия обозначили термином «незаконно-легитимные акты»1, что на самом деле подрывало формат международного права и нормативность мировой политики [Томсинов, 2016, с. 22-26]. К данному решению Международного суда апеллировали сторонники независимости Южной Осетии, Абхазии, проведения референдума о независимости Крыма в 2014 г. (с последующим воссоединением его с Россией), Донбасса. Усиливался дефицит правовой нормативности и доверия в мировой политике, что порождало фрагментирование и гибридизацию права, рост сепаратизма [Пушкина, Федорова, 2011].
Мир столкнулся с дефицитом нормативной мировой политики, ориентированной на долгосрочные цели [Мартьянов, 2010, с. 293]. Ярко это выразилось в подходах к урегулированию конфликта в Сирии и в целом на Ближнем Востоке, где параллельно действовали антитеррористические коалиции - одна во главе с США (номинально более 60 государств), другая во главе с Россией (Россия, Иран, Сирия, Ирак; с 2016 г. активно сотрудничает Турция). Кроме того, арабские государства пытались создать третью коалицию.
Международные отношения - сфера, где нередко правовое регулирование само по себе не решает проблем и остро необходимы регуляторы не-права (баланс сил, оптимумы влияния, усмотрения высших должностных лиц, непубличные личные договоренности, меры доверия), которые свойственны форматам миропорядка и мировой политики. Правовая основа, особенно в области международной безопасности, приобрела «размытый» характер. Международное право дополнялось «новым обычным правом насильственных контрмер», мнением СМИ и юристов, политической силой в ответ на гуманитарное бедствие [Боуринг, 2011]. Этим объясняются интерпретации резолюций СБ ООН о гуманитарных интервенциях [Тезисы, 2012], приводящие к дискреции в интересах доминирующей державы. Насилие, применяемое к определенным
1 У. Бек назвал войну в Ираке 2003 г. «гибридной, незаконно-легитимной войной» [Бек, 2008, с. 184].
государственным режимам, включало в себя «незаконные, но легитимные» регуляторы.
В ущерб легальным форматам добавляется также давление «теневых» регуляторов, активно проникающих в международные отношения (биржи, инсайдерские группы, нелегальная перевозка иммигрантов, наркокартели, торговля людьми и т.п.). Растет число негосударственных военных компаний, действующих в районах вооруженных конфликтов [Михайленко, 2012, с. 35]. Выдвигаются такие экстремистские акторы, как Талибан, «Аль-Каида», ИГИЛ (запрещенная в РФ), Ахрар-аш-Шам, Джебхат ан-Нусра, устанавливающие с помощью террора и пропаганды свои принципы, нормы и др.
Все это способствовало снижению нормативности форматов регулирования насилия в международных отношениях, усиливало нарушение равновесия между легитимностью и установлением баланса сил в миропорядке.
Оценка тенденций к восстановлению нормативности международных отношений
Парадоксально, но вильсонианские подходы служили усилению гегемонистских устремлений США. Тем не менее в 2000-е годы сохранялись тенденции движения к полицентричному миропорядку [Лавров, 2016]. Возвращение к форматам нормативной мировой политики, а с этим и стабильного миропорядка, международного права становится «осевым» направлением в обеспечении безопасности мирового сообщества. На этом пути были определенные успехи в нейтрализации действий, дестабилизирующих форматы регулирования насилия. Предотвращена военная агрессия США в Сирии; при сотрудничестве США и России выведено из этой страны и уничтожено химическое оружие. Достигнуто соглашение Ирана и стран «шестерки» по иранской ядерной программе. Удалось сохранить прежнюю несущую конструкцию миропорядка и международного права (права постоянных членов СБ ООН).
Обозначился враг миропорядка, общий для всех государств, -международный терроризм в лице реальных экстремистских организаций. США и Россия совместно инициировали разработку Резолюции 2253 о борьбе с финансированием террористических
организаций ИГИЛ (запрещенной в РФ) и «Аль-Каиды» и добились ее единогласного принятия СБ ООН 17 декабря 2015 г. Россия помогла в разминировании освобожденных в Сирии городов, поставке гуманитарных грузов. Центр по примирению сторон при Министерстве обороны России помог присоединиться к соглашению о перемирии в Сирии более 1 тыс. поселений. Турция с 2016 г. активно сотрудничает с Россией в борьбе с ИГИЛ (запрещенной в РФ). Под эгидой США и России проводились переговоры оппозиции и правительства Сирии в Женеве. По этому вопросу намечена встреча в Астане, организованная Россией, Турцией, Ираном. В ней участвовал посол США в Казахстане.
На Ближнем Востоке снижение роли США восполняется усилением позиций России, Турции, Ирана, Китая. Борьба России с терроризмом поддержана по ряду вопросов Ираном, Турцией, Китаем, Индией, Египтом, Пакистаном, Афганистаном. Подобный расклад сил характерен и в отношении оценки конфликта в Ливии. Ход войн в Ираке и Сирии подтвердил прогнозы экспертов о становлении нескольких центров силы.
Б. Обама стремился поддержать доминирование США путем создания трансатлантического (ТТИП) и транстихоокеанского (ТТП) партнерств, в которых правила устанавливают США (Россия и КНР как участники не рассматриваются). Но эти проекты вызвали протесты в ЕС и критику нового президента США Д. Трампа. Судьба партнерств в том виде, как их выстраивал Б. Обама, остается под вопросом.
Эксперты пишут, что произошел перелом в международных отношениях, 2010-е годы ознаменовали окончание времени после холодной войны. Международные отношения демонстрируют разрыв с миром ранней постбиполярности [Торкунов, 2013, с. 11]. 2017 год представляется началом новой эпохи [Лукьянов, 2017]. З. Бжезинский пишет о необходимости «тройственного союза или ассоциации» США, Китая, России как «идеального ответа» на угрозы на Ближнем Востоке [Бжезинский, 2017]. С. Караганов говорит о «мягком двухполярном миропорядке», в котором США (с союзниками) работают вместе с Евразийским центром силы («Большой Евразией»), где доминирует КНР, но ее силы уравновешивались бы влиянием Москвы, Дели, Токио, Сеула, Тегерана, Джакарты, Манилы. При таком раскладе не совсем ясно будущее место ЕС в архитектуре миропорядка. Необходима активизация
совместных усилий по сближению ЕС и России, иначе они превратятся в младших партнеров США и КНР, утрачивая свое геополитические влияние [Суслов, 2016].
Рассматривается возможность возвращения к «концерту держав» на основе «треугольника» - США, Китай и Россия [Караганов, 2017]. «Концерт держав» - идея о совокупности кооперирующихся центров силы, позволяющей в XXI в. сформировать более устойчивые нормативные форматы регулирования насилия. Эта идея находит теоретическое подтверждение в международном исследовании, выявляющем возможности создания «концерта великих держав», разработки его норм и принципов, а также опасности, способные его разрушить. Рассмотрены критерии включения в «концерт» [«Концерт великих держав», 2014, с. 35].
Создание модели такого «концерта» обещает открыть возможности «перераспределения статуса» в рамках коллективного лидерства, что коррелирует с концептом Г. Киссинджера. Такая задача проще решается при ведении региональных интеграционных процессов. Это востребует форматы нормативной мировой и региональной политики и конкретизации норм международного права вплоть до инвестиционных и технических правил. В регионах закрепляется «свое» коллективное лидерство, создаются интеграционные пространства с нормами, сочетающими универсализм и культурный контекстуализм. Модель «концерта держав» учитывает представленность государств как настоящих или потенциальных лидеров региональной интеграции («концерт 10», «концерт 13» и «концерт 17») [«Концерт великих держав», 2014, с. 39]. При этом необходима межрегиональная координация действий держав, в том числе для поддержания интеграции на глобальном уровне. Сочетание национального, регионального, универсального регулирования насилия позволит разрешать конфликты, укрепляя форматы миропорядка, мировой политики, международного права.
Все это дает основания для утверждений о сохранении в перспективе полицентричного миропорядка [Выступление министра, 2016]. Такое осознание помогает выработать концепции путей перестройки форматов регулирования насилия за счет нового баланса сил, формируемого в рамках полицентричного миропорядка. Создание теории «концерта великих держав XXI в.» становится, наряду с положением Г. Киссинджера о равновесии леги-
тимности и баланса сил в миропорядке, важным дополнением общей теории международных отношений.
Список литературы
«Концерт великих держав» XXI века - многосторонний диалог великих держав в посттрансатлантическую эпоху. - М.: МГИМО, 2014. - 80 с.
Абашидзе А.Х., Солнцев А.М. Мирное разрешение международных споров: Современные проблемы. - М.: РУДН, 2012. - 307 с.
Барнет Т. Новая карта Пентагона // Россия в глобальной политике. - М., 2004.-№ 3. - Режим доступа: http://globalaffairs.ru/number/n_3225 (Дата посещения 24.12.2016.)
Баталов Э.Я. Мировое развитие и мировой порядок. - М.: РОССПЭН, 2005. - 366 с.
Бек У. Космополитическое мировоззрение. - М.: Центр исследований постиндустриального общества, 2008. - 336 с.
Бжезинский З. Кризис мировой власти и тройственный союз США, Китая и России // Россия в глобальной политике. - М., 2017. - 9 января. - Режим доступа: http://www.globalaffairs.ru/global-processes/-185283225 (Дата посещения 24.01.2017.)
Богатуров А.Д. «Стратегия перемалывания» в международных отношениях и внешней политике США. - М. : URSS, 2004. - 48 с.
Боуринг Б. Деградация международного права? // Неприкосновенный запас. - М., 2011. - № 5(79). - Режим доступа: http://magazines.russ.ru/nz/2011/5/bb14.html (Дата посещения: 16.12.2016.)
Выступление министра иностранных дел России С.В. Лаврова на XXIV Ассамблее Совета по оборонной и внешней политике. Москва, 9 апреля 2016 г. - М., 2016. - Режим доступа: http://www.mid.ru/foreign_policy/news/-/asset_publisher/ cKNonkJE02Bw/content/id/2217269 (Дата посещения: 7.07.2016.)
Давыдов Ю. Сила и норма. Мирорегулирование: Смена парадигмы // Вестник Европы. - М., 2003. - № 9. - Режим доступа: http://magazines.russ.ru/vestnik/ 2003/9/dav.html (Дата посещения: 9.09.2016.)
Капустин Б.Г. К понятию политического насилия // Полис. Политические исследования. - М., 2003. - № 6. - С. 6-26.
Караганов С. Год побед. Что дальше // Российская газета. - М., 2017. - 15 января. -Режим доступа: https://rg.ru/2017/01/15/sergej-karaganov-vozobnovlenie-dialoga-rossiia-nato-oshibka.html (Дата посещения: 14.02.2017.)
Киссинджер Г. Дипломатия. - М.: Ладомир, 1997. - 848 с.
Киссинджер Г. Мировой порядок. - М.: АСТ, 2015. - 512 с.
Лавров С.В. Историческая перспектива внешней политики России // Россия в глобальной политике. - М., 2016. - № 2. - Март/апрель. - С. 8-20.
Лукьянов Ф. «В 2017-м начнется новая эпоха». О главных итогах уходящего года // Россия в глобальной политике. - М., 2016. - 22 декабря. - Режим доступа: http://www.globalaffairs.ru/redcol/-18518185283225 (Дата посещения: 24.06.2017.)
Мартьянов В.С. Политический проект модерна. От мироэкономики к мирополи-тике: Стратегия России в глобализирующемся мире. - М.: РОССПЭН, 2010. -360 с.
Мегатренды / Под ред. Т.А. Шаклеиной, А.А. Байкова. - М.: Аспект-Пресс, 2013. -448 с.
Мертес М. Немецкие вопросы - европейские ответы. - М.: Московская школа политических исследований, 2001. - 336 с.
Михайленко А.Н. Теневая сфера в международных отношениях // Вестник РУДН. Серия «Международные отношения». - М., 2012. - № 2. - С. 31-37.
Пушкина Д., Федорова А. Невыносимая легкость международного права? // Неприкосновенный запас. - М., 2011. - № 5(79). - Режим доступа: http://www. nlobooks.ru/node/1056 (Дата посещения: 17.10.2016.)
Рассел Дж., Коэн Р. Парижская мирная конференция. - М.: VAD, 2012. - 53 с.
Суслов Д. В разных пространствах: Новая повестка для отношений Россия - ЕС // Россия в глобальной политике. - 2016. - 11 июля. - Режим доступа: http://globalaffairs.ru/valday/-18256 (Дата посещения: 8.08.2016.)
Тезисы по внешней политике России (2012-2018 гг.) / РСМД. - М.: Спец книга, 2012. - 32 с.
Томсинов В.А. «Крымское» право или юридические основания воссоединения Крыма с Россией. - М.: Зерцало-М, 2016. - 132 с.
Торкунов А.В. Международные отношения в посткризисном мире: Взгляд из России // Вестник МГИМО-Университета. - М., 2013. - № 3(30). - С. 8-13.
Тункин Г.И. Теория международного права. - М.: Зерцало, 2009. - 416 с.
Фукуяма Фр. Строительство государства: Пособие для начинающих // Россия в глобальной политике. - М., 2004. - № 3. - Режим доступа: http://www. globalaffairs.ru/number/n_3233 (Дата посещения: 13.08.2016.)
Цыганков П.А. Политическая динамика современного мира. - М.: МГУ, 2014. -576 с.
Шаклеина Т.А. Великие державы и региональные подсистемы // Международные процессы. - М., 2011. - Т. 9, № 2(26). - С. 29-39.
Шаклеина Т.А. Россия и США в мировой политике. - М.: Аспект-Пресс, 2012. -272 с.
Шумилов Ю.В. Роль Генуэзской конференции 1922 г. и международных конференций 20-30-х гг. ХХ в. в развитии международного финансового права // Евразийский юридический журнал. - М., 2010. - № 2(21). - С. 38-42.
Advisory opinion. Accordance with international law of unilateral declaration of interdependence in respect of Kosovo july 22, 2010 // International legal materials. -2010. - Vol. 49, N 5. - 54 р.
Berenskoetter F. Thinking about power // Power in world politics / Berenskoetter F., Willams M.J. (eds.). - L.: Routledge, 2007. - P. 1-22.
Doyle M. Kant, liberal legacies and foreign affairs // Philosophy and public affairs. -Hoboken, NJ, 1983. - Vol. 12, N 3. - P. 205-235.
Haas R. The case for «integraton» // National interest. - Washington, 2005. - N 81. -P. 24-35.
Hantington S. Dead souls. The nationalization of the American elite // The national interest. - Washington, 2004. - N 75. - P. 5-18.
Hardt M., Negri A. Empire. - Cambridge (Mass.) ; L. : Harvard univ. press, 2000. -496 p.
Reagan R. We have done what we had to Do // Washington post. - Washington, 1986. -15 April.
Rethinking the rule of law after communism / Czarnota A., Krygier M., Sadurski W. (eds.). - Budapest: Central European univ. press, 2005. - 388 p.
UN SC Resolution, 1970. - 107 р. - Mode of access: http://www.un.org/News/Press/ docs/2011/sc10187.doc.htm (Дата посещения: 12.10.2012.)
What is NATO? An introduction to the transatlantic Alliance. - Brussels, 2012. - 49 p.
