CC BY
614
А. В. Макарин
ФОРМАЛЬНЫЕ И НЕФОРМАЛЬНЫЕ ОТНОШЕНИЯ В ПОЛИТИКОУПРАВЛЕНЧЕСКИХ СТРУКТУРАХ СОВРЕМЕННОЙ РОССИИ
Сложность социальных структур современного общества, вовлечение значительной части людей в относительно демократические процессы и необходимость в организационно -посреднической роли государства в лице главы государства, представительной власти, исполнительных властных образований, суда и институтов участия увеличили вероятность достижения общественной стабильности, правомерности действий государственного аппарата и гражданских институтов, соответствия ожиданиям, вызванным процессами формального правотворчества. «Концепция права начинает означать постоянство, предсказуемость и равенство в применении правил и решений. Вне зависимости от политического типа правления принцип верности закону в том или ином виде становится в передовых индустриальных демократиях общенародным требованием»1.
Вместе с тем, в любой более или менее постоянной группе людей возникает иерархическая структура. Иначе говоря, имеются более или менее четко выраженные индивидуализация и разделение функций. Каждый социальный институт имеет определенную профессиональную стратификацию и своего рода правовую систему — систему формальных и неформальных правил. Ни одну организационную систему нельзя назвать чисто формальной или неформальной. Они представляют собой сочетание обоих типов систем. Можно сказать, что государственные, публичные, правительственные институты более формальны. Они в большей степени структурированы, шаблонны, опираются на стандартные правила и процедуры. Негосударственные институты менее формальны. Эти социальные институты более непосредственны в отношениях между собой.
Американский правовед Л. Фридмэн выделяет четыре типа права (отношений): 1) отношения, являющиеся одновременно формальными и публичными (акты и решения парламента); 2) отношения, являющиеся публичными (или правительственными), но не формальными («реальное» правило, например, об ограничении скорости движения по дорогам — незначительное превышение скорости не влечет за собой каких-либо санкций); 3) отношения, которые являются формальными и одновременно частными (процесс рассмотрения исков и жалоб); 4) отношения одновременно частные и неформальные (система правил жизни в семье)2. Формальные правила носят предписывающий и разрешающий характер, могут приводить к появлению новых, ранее не существовавших форм взаимодействия.
Следствие отождествления норм с институтами — редуцирование в общественной науке формальных институтов, сведение их к формальным нормам: «институты бывают формальными, то есть закрепленными в писаном виде... В реальной жизни формальными институтами являются конституции, гражданский и другие кодексы, законы, постановления, распоряжения и т. д. Другая группа институтов — неформальные традиции, привычки, стереотипы поведения и другие устойчивые формы взаимодействия между людьми, которые определяются главным образом культурой, психологией и идеологией данного общества»3.______
© А. В. Макарин, 2008
В таком же ключе понимания социального института может рассматриваться и проблема происхождения формальных и неформальных институтов (норм, правил, законов, предписаний). В отличие от формальных институтов, возникающих в результате политического торга и обеспечиваемых государственным принуждением, «неформальные институты выступают продуктом спонтанной эволюции общества или свободного выбора институциональных норм участниками сделки. Зачастую они основаны на религиозных, идеологических и эмоциональных факторах. и обеспечиваются внутренними установками человека или неорганизованным контролем со стороны общества. Помимо всего прочего, неформальные институты определяют отношение индивидов к различным вариантам “формальных институтов”, предлагаемых государством»4.
Выделяются три основные модели неформальных институтов: 1) это нормы, определяющие общее отношение к государству как таковому, т. е. общий уровень вертикального доверия в экономике и других сферах общественной жизни; 2) существуют нормы, определяющие используемые людьми критерии оценки предлагаемых государством институтов, например, экономическая эффективность, социальная справедливость, свобода, экологическая безопасность и т. д.; 3) нормы, определяющие общественно допустимые ситуации нарушения как формальных предписаний, так и неформальных норм первого и второго значений.
«Возникая как средство координации устойчиво повторяющихся форм человеческого взаимодействия, неформальные правила: (а) детализируют, трансформируют и развивают писаные нормы, которые заведомо не способны учесть все факторы социального процесса; (б) служат социально санкционированными нормами поведения в сферах, не регулируемых формальными правилами; (в) выступают в качестве внутренне обязательных для индивидов моральных принципов и максим»5.
В данном анализе термина «институт» не предполагается отделения формальных и неформальных норм, законов, правил или установлений от формальных институтов в широком понимании последних. Понятие «институт» соединяет в себе, во-первых, формальные отношения и неформальные (родственные, дружеские, союзнические) виды связей, которые систематизируют и стандартизируют поведение людей; во-вторых, оно включает носителей (субъектов, акторов) социальных отношений, ролей и статусов; в-третьих, поступки или стереотипы человеческого поведения, которые характеризуют отдельного человека и, в отличие от норм и правил, вследствие привычки как таковой, не контролируются другими людьми и, наконец, в-четвертых, предрассудки или народные взгляды (традиции, обычаи). Другими словами, каждый социальный институт, регулирующий ту или иную область общественной жизни, состоит, по меньшей мере, из нескольких элементов: формальные — правовые, административные и организационные — нормы и правила, регламентируемые властными и управленческими органами; механизмы государственного контроля над выполнением установленных норм и правил; механизмы общественного контроля; неформальные нормы, укорененные в культуре данного общества6. Эти элементы социального института взаимосвязаны и в реальной жизни всегда сохраняют некоторую автономность.
«Формальные (по способу установления и контролю) институты всегда включают неформальную составляющую, без учета которой нельзя понять механизмы их функционирования и развития, вектор их возможной трансформации. Не случайно выявление соотношения формальных и неформальных норм в рамках формальных институтов — одна из задач институционального анализа. Даже такой формальный институт, как армия, невозможно
понять без учета неформальной составляющей (дедовщина, избиение солдат офицерами, нелегальная торговля оружием, уклонение от воинской службы, настороженное отношение общества к армии, деятельность солдатских матерей и др.)7. Формальные и неформальные нормы не тождественны формальным институтам и являются их частью. Неформальные же правила игры могут существовать внутри и вне формальных институтов.
Таким образом, весьма сложным образованием является неформальная часть социальных и политических институтов. Данные институты не остаются без движения, а изменяются и принимают новые формы. Помимо укрепления и расширения официальных процедур и правил действуют правила и неофициальные. Это взаимодействие приводит к изменениям в институтах. В свою очередь данные изменения могут открывать новые благоприятные перспективы для укрепления их статуса, повышать эффективность власти и управления. Нередко трансформация совершается в интересах организации и расходится с интересами общества. Конфликт с окружением, в который политики и чиновники вступают вопреки номинальным задачам, обусловлен независимостью их интересов от интересов социальной среды и служит существенным критерием для определения, является ли организация эффективной и в какой степени.
В результате взаимодействия ряда факторов возникают неформальные структуры, действующие внутри и наряду с формальными отношениями8. Неформальный элемент политико-бюрократических институтов представляет собой, с одной стороны, связующее звено между непредвиденными условиями ее функционирования и формальными принципами — принципами организационной деятельности, с другой — реакцию на формальные правила и процедуры и на особые обстоятельства, которые не предусмотрены общими правилами, но требуют индивидуального подхода. Организационный эффект (изменения, реакция) может быть вызван исторической средой и социокультурным окружением. Он определяется традициями, ценностями, образом мыслей, присущим общественности. Организационный эффект также зависит от форм социальной стратификации, интересов групп, положения индивида, общественных качеств персонала — степени активности, уровня квалификации; общественных идеалов. Он может быть обусловлен требованиями, связанными с сохранением целостности политического института (противоречащие ему правила либо не выполняются, либо выполняются частично), возникающими внутри элитарных структур и бюрократии разных центров интересов.
В контексте рассматриваемой нами проблемы взаимоотношения формальных и неформальных структур государственных институтов важным является такое понятие, как «коридоры власти». С его помощью характеризуют взаимодействие властных структур, посредством которых вырабатываются и принимаются политические решения. Это властное взаимодействие практически не институциализировано и имеет некоторые отличительные черты. Именно в «коридорах власти» происходит процесс политико-бюрократического манипулирования политическими лидерами. Дж. Гэлбрейт в свое время заметил, что только лишь наивный реформатор или тупоумный консерватор может полагать, что бюрократический аппарат способен проводить какие-либо действия, противоречащие его интересам.
В то же время «коридоры власти» являются каналом перемещения политических лидеров («тоннельный эффект» или «эффект ротации» — движение по кругу), при помощи которого одни и те же политики и администраторы не без успеха переходят из одного кресла в другое — из законодательных структур в исполнительные институты и наоборот. Поэтому «коридорам власти» принадлежит значительная роль в создании «политического климата»9.
Неформальные отношения публичной системы не только сложное, но и противоречивое явление. В современном обществе не всегда можно заранее проследить, как в общественной жизни будут действовать нормы, представленные на «бумаге». В реальной жизни вполне может устраивать как общество, так и властные органы (полностью или частично) наличие определенного правового пространства между формой и содержанием, теорией и практикой. Например, слово «несун» (мелкий вор в советское время) означало известное явление и было всеми терпимо. Другой пример — проституция, которая в недалеком прошлом была официально (формально) запрещена, да и в настоящем не законна на территории Российской Федерации и других государств. Однако на это «социальное зло» институты контроля над правопорядком «закрывают глаза», если соблюдаются некоторые условия «закрытости» этой деятельности — отсутствуют связи с криминалом, не происходит вовлечение малолетних в такие отношения и т. д.
«Народные суды», «криминальные суды», «трибуналы», «самосуды» также представляют собой частные, неформальные образования, не включенные в официальную правовую систему. Они возникают, как правило, из-за «вакуума» власти и действуют наряду с формальным, правительственным правом, причем не обязательно конфликтуя с законом. Реально действующие законы об азартных играх, фиктивных браках и другие стоят в ряду таких же примеров. Другими словами, это — процессы, формально находящиеся вне закона, но реально сосуществующие с ним. Немало жизненных ситуаций, когда частное, неформальное право вообще не регулируется никакими законами, имея при этом позитивное осуществление — правила жизни в семье, школе, деятельность благотворительных организаций и т. д.
Однако есть неформальные отношения и неофициальные «суды», которые стоят вне закона (противозаконны) как для общества, так и для власти. Деятельность и «правосудие» организованной и прочей преступности, надо полагать, никогда не станут официально признанными в нашем государстве и других странах, хотя эта проблема будет существовать всегда.
Поэтому многие современные социологи и политологи рассматривают, по существу, различные политические системы как рыночный механизм, функцией которого является примирение или балансировка множества конфликтующих интересов, а процесс принятия решений — это процесс сделок, уступок и компромиссов, т. е. политический торг. Равновесие достигается, во-первых, за счет того, что система преобразует множество разнообразных требований в некую совокупность наиболее весомых; во-вторых, благодаря борьбе за голоса избирателей между организованными группами, партиями и отдельными политиками, а также между гражданами за то или иное решение правительственных структур.
Наряду с этим российские политические институты и сегодня активно дополняются различного рода неформальными механизмами, присущими, как правило, теневым формам власти в виде политико-административных отношений. Все это позволяет среди многих реальных субъектов выделить аппарат государственной власти (бюрократию), который давно посвятил себя целям получения прибыли от эксплуатации «рабочих» мест, а также групп интересов, считающих этот аппарат главным каналом влияния на принятие и реализацию политических решений. По существу, традиционные принципы « бюрократической тайной политики» в России оказались включенными в «новые технологии власти», способствующие формированию системы «демократии без демократов»10.
Частные (неформальные) отношения правительственных структур неоднозначны как по направлению своей деятельности, так и по результативности политических решений. Они могут приводить в действие всю систему политики и управления, организующую
общество. Структурирование власти в этом направлении означает наличие, помимо правительственных институтов, которые функционируют публично, относительно открыто для общества, еще и других организаций (например, политического лоббирования), которые действуют скрытно, не афишируя свою деятельность, и находящиеся практически вне какого-либо контроля со стороны общества.
Возникновение тайных центров власти непосредственно связано с интересами политических, «бюрократических» и иных элит, нередко опирающихся на них в целях сохранения своего «статус кво» и не полагающихся на эффективность публичных институтов. Неофициальные центры власти появляются в силу различных обстоятельств11.
Деятельность тайных центров власти обычно носит замкнутый характер при разной степени институциализированности. Их действенное влияние обеспечивается наличием сильных сторонников, занимающих высокое (формально-неформальное) положение в публичных структурах власти. Распространенным видом воздействия на процесс принятия политических решений и их осуществление является система лоббирования12.
В «демократиях» она действует главным образом на представительном высшем властном уровне, в парламенте, где отдельные группы законодателей выполняют роль проводников влияния «сильных мира сего» — военных, хозяйственников, финансистов и т. д., а также зарубежного политического истеблишмента — например, произраиль-ское лобби в США (заметим, что в США существует не только произраильское лобби, но и имело место, например, пакистанско-афганское, результатом которого являются современные экстремистские организации талибов. Осень 2001 г. изменила позицию США по отношению к талибам, но этому способствовали известные террористические акты, осуществленные лидерами данного движения). Большое значение имеет и лоббирование через средства массовой информации. Группы давления, представляющие групповые, «классовые», «сословные» и корпоративные интересы тайных неправительственных институтов, постоянно пытаются занять соответствующее место в системе информационной власти.
Таким образом, лоббизм это не просто представление интересов тех или иных социально-политических групп в институтах власти. Он является процессом приведения формальной власти в соответствие с властью фактической.
Лоббированием своих интересов заняты не только официальные институты и множество небольших, малозначимых или маловлиятельных групп. Но давление различных общественных образований на власть — это в большей степени периферия лоббизма. Основным стержнем лоббизма является обеспечение принятия решений в интересах ведущих «групп давления» как структур реальной власти, сформировавшихся на базе крупнейших корпораций.
В «естественно развивающихся государствах» лоббистские отношения более или менее однотипны, механизмы принятия решений «прозрачны», т. к. отрабатывались «столетиями». Различия преимущественно определяются тем, насколько гласно осуществляется лоббирование, насколько оно подконтрольно праву и гражданским институтам, насколько многообразны субъекты и каналы влияния13.
В России лоббизм имеет свою специфику. Он предполагает значительное влияние не только в представительных органах, но и в наиболее «грубой» форме (коррупция) проник в исполнительные структуры власти14. Российский лоббизм осуществляется преимущественно посредством «коридорного воздействия» субъектов исполнительной власти с целью получения дополнительного финансирования в виде предоставления налоговых льгот, квот,
размер которых, а также финансовые выгоды невозможно точно подсчитать. Последнее является особенно неприемлемым в силу того, что именно бюрократия как единственный сохранившийся в «неизменном» виде элемент управленческой системы посткоммунистичес-кого общества осуществляет современное вхождение в мир «демократических ценностей». Как она это делает, видно на примере все еще «завершающего этапа» приватизации общенародного достояния, который по существу происходит вне контроля со стороны политических сил общества, а главное со стороны высшей ее части — политической бюрократии, которая, скорее всего, вовлечена в этот процесс. Именно это создает благоприятные условия для невиданного до времени «реформ» 90-х гг. ХХ и начала XXI вв. размаха коррупции и «сотрудничества» преступных элементов с официальными властными институтами.
Подтверждением высокого политического статуса неформальных субъектов власти в России может служить и анализ их роли в процессе принятия политических решений, в частности в законодательном процессе. Общество, называющее себя гражданским, относится к законодательному процессу ответственно.
Законодательная деятельность представляет собой проявление государственной власти. Законы — это не что иное, как способ претворения в жизнь определенной политической линии. Законодательные органы власти не только по определению занимаются принятием тех или иных законов, они представляют собой поле деятельности политиков. Закон — это, прежде всего, форма, и при ее отсутствии можно оказаться в плену произвола. Именно поэтому столь важно ограничить законодателя процедурой. У нас можно выделить несколько наиболее перспективных для лоббирования стадий как для высшей бюрократии и других центральных институтов, так и для промышленно-финансовых групп.
Бюрократия в этом плане, как представляется, находится в более выгодном положении, поскольку лоббировать свои интересы она может практически на всех стадиях, начиная от внесения законопроекта в парламент вплоть до подписания его президентом. Все политические решения в мире малодейственны, если имеющиеся средства для их проведения в жизнь неэффективны или узурпированы корпоративной группой. В связи с этим не менее, а может, более важно то, что исполнение закона, претворение его в жизнь — почти полностью прерогатива аппарата.
Для групп интересов наиболее перспективными стадиями являются само внесение законодательной инициативы и работа с законопроектом в Государственной Думе. На этих этапах согласование проекта закона с требованиями групп интересов имеет реальные шансы на успех. Таким образом, в сфере их пристального внимания должны находиться субъекты законодательной инициативы, эксперты, профильные комитеты.
Несмотря на то что в большинстве демократических стран предпринимаются попытки политическими и общественными способами если не допустить, то, по крайней мере, ограничить влияние внутриправительственных, неправительственных неформальных институтов власти, в реальной жизни эти действия не всегда приводят к успеху. Сегодня целесообразно говорить о возможности более или менее результативного ослабления их влияния на процессы принятия и осуществления политических решений, что не во всех случаях оправдано.
«Ирония ситуации, — как пишет В. М. Рейсмен, — заключается в том, что многие процедуры, основанные на скрытых системах правил, оказываются необходимыми для эффективности правления. Теория демократии подчас вступает в противоречие с запросами и нуждами демократической практики. Иногда законодательная власть вводит нормы, которые являются неприменимыми или неосуществимыми, либо изначально
предполагаются таковыми. В иных обстоятельствах тайные методы становятся неотъемлемой частью партийной системы, либо результатом какой-либо неформальной политической сделки»15.
Возможны варианты взаимодействия и взаимодополнения формальных и неформальных практик, формальных и неформальных институтов (С. Пейович). Это подавление формальными институтами неформальных, конфликт между формальными и неформальными институтами, доминирование неформальных институтов как механизмов регулирования и разрешения споров, подкрепление формальных институтов неформальными нормами и др.16
Различные структуры и институты, при помощи которых выражаются интересы и осуществляется воздействие на публичные сферы, называются заинтересованными группами и группами давления (аномические, ассоциативные, неассоциативные, институциональные, реверсивные группы). Группами давления выступает политически активная и организованная часть людей.
Адресатами групп интересов являются как институты власти, так и институты участия. В соответствии с опытом ряда «демократических стран», в правовом взаимодействии между правительством и группами интересов можно выделить корпоративизм; консультации и соглашения; использование групп интересов в организации и артикуляции своих требований, т. е. как средство реализации государственной политики.
В то же время рассматривать отношения между данными институтами в управленческом процессе как построенные на правовой основе в нашей стране пока преждевременно. У нас сегодня, как и в 90-е гг. ХХ в., преобладает государственный корпоративизм, кли-ентелизм, парантелизм17. Правительство санкционировало монополию отдельных групп интересов на политические решения, используя их как средство социального контроля в ситуациях угрозы для его политики. Признание «законности» тех или иных групп интересов остается монополией правительства. Они формируются, как правило, по властным и иным, но не правовым критериям.
Например, российские региональные элитные кланы — это устойчивые группы людей, объединенные общностью политико-экономических интересов, по преимуществу консолидированные вокруг руководителей местной исполнительной власти на основе отношений личной зависимости. Преданность клану или его патрону — важнейший неформальный механизм внутриэлитной консолидации и рекрутирования властных структур в регионах. «Более того, если в 1990-е годы политический приоритет бюрократии в связке бюрократия — бизнес прослеживался преимущественно на уровне субъектов РФ, тогда как в центре доминировали финансово-сырьевые и политико-информационные империи... то сегодня высшие эшелоны федеральной политико-административной власти активно участвуют в перераспределении политического влияния между административной вертикалью и крупными ФПГ»18.
Причины этого зачастую лежат на поверхности, ибо государственная власть в значительно большей степени зависит от положения групп, обладающих властно значимыми ресурсами (финансовыми, сырьевыми, информационными и пр.). Более того, те, кто контролирует реальные ресурсы, представляют собой просто другую часть правящего класса, которая профессионально не занимается политикой, но использует свое положение для оказания влияния на власть. Однако события последнего времени (1995-2008 гг.) свидетельствуют о том, что крупнейшие промышленно-финансовые структуры не только делегируют представительство своих интересов, но и входят в российскую политику
непосредственно в качестве политических субъектов. Политика стала исключительно выгодным объектом инвестирования, разновидностью экономической деятельности.
Американский экономист Пол Хейне утверждал, что большинство общепринятых противопоставлений рыночной системы и государства не оправдывает себя при внимательном рассмотрении и что политик, заявляющий, что всеми его действиями руководит исключительно забота об общем благе, лукавит. На деле речь идет только о его личном представлении, об общем благе, тесно переплетенном с соображениями частного порядка—собственной карьерой, имиджем, материальным благополучием19. Если сказанное является правильным для Америки, то еще более оно верно для России, где начиная с удельного периода считалось нормальным «кормиться» за счет политической и бюрократической деятельности.
Участие в политике заинтересованных групп в России приняло далеко не лучшие из возможных форм. Российский капитал активно участвовал в парламентских выборах 1993. 2003 и 2007 гг., и членами Государственной Думы давно являются функционеры групп интересов, хотя число их представителей во фракциях различно (за исключением «новой» партии власти).
С точки зрения общества, главная опасность встраивания групп интересов (прежде всего, промышленно-финансовых) в систему власти и государственное управление — в том, что они нередко деформируют, а то и ломают механизмы социального представительства более широких слоев населения, особенно в тех случаях, когда действия властей из-за влияния олигархических групп начинают резко противоречить массовым социальным интересам. Одновременно экономическая зависимость властей от корпораций стимулирует заинтересованность государства в проведении пропагандистских кампаний, оправдывающих их роль и влияние в обществе.
Специфика российских реформ состоит в том, что как в 90-е гг. XX в., так и в настоящее время государственные должностные лица играют исключительную роль в формировании коммерческих, общественных и политических объединений; вместе с тем эта роль далеко не всегда является законной и одобряется общественным мнением. Причем интересы этих групп и их связи с государством чаще всего замалчиваются, а их критика общественностью игнорируется20.
Можно сказать, что сегодня лоббизм в России как правовое и политическое явление находится в стадии становления. Он характеризуется недостаточно эффективным государственным контролем над деятельностью групп давления, активным участием в процессе лоббирования криминальных и полукриминальных структур, использованием противозаконных средств достижения своих целей; слабым осознанием своих интересов как со стороны государственных институтов, так и со стороны лоббистов от институтов гражданского общества.
Отсюда следует вывод, что лишь целенаправленное и последовательное регулирование правовых основ и способов лоббирования, а также ограничение незаконного воздействия со стороны групп давления на институты общества и государства могут способствовать стабилизации всей политической жизни в современном российском обществе21.
Таким образом, функционирование различных институтов власти, в частности, их разновидностей — политической и бюрократической властей — предполагает целую группу неформальных ценностей и норм, неформальную иерархию власти и неформальную борьбу за власть. Они вовлечены в сферу неформальных связей с различными группами интересов, что предполагает область принятия важнейших решений неполитическими способами, в обход политических властных структур и политически активной общественности.
Однако мы вправе сказать, что неформальные отношения, как правило, разрешаются в конфликтах, что подтверждает как российский, так и мировой опыт.
В условиях конфликтной ситуации между социальными и политическими образованиями современное общество постепенно отказывается от господства неформальных видов взаимоотношений. Они уступают место формальным системам, способным справиться с возникающими проблемами. В результате существования множества мнений, позиций, отношений прежний, традиционный консенсус, будучи мало формализованным, заменяется формальным соглашением, которое со временем наполняется развитой общественно-политической властью в виде политиков, исполнителей политики, судебной властью, силовыми структурами, экспертами-профессионалами, законами, инструкциями и процедурами и др.
Поэтому многие традиционные особенности «Русской власти и политической культуры (причудливое сочетание авторитарных и соборных начал, патернализм, этатизм, правовой нигилизм, социальный романтизм, неизбывный футуризм и ряд других должны будут либо все более органично вписываться в новый порядок, либо изживаться как отработавшие свое. Такого рода преемственность не только не повредит Системе, но, напротив будет способствовать ее большей укорененности в обществе, позитивной динамике социально-политического развития. Однако все это будет возможным только при условии органичного сочетания цивилизационного своеобразия России с апробированными мировой практикой принципами функционирования современных общественно-политических систем и их основных институтов (верховенством права и закона, разделением властей, независимостью гражданского общества и его структур, партнерством и социальной ответственностью власти и бизнеса, служебной ролью бюрократии)»22.
1 Рейсмен В. М. Скрытая ложь. Взятки: «Крестовые походы» и реформы М., 1988. С. 23.
2 См.: Фридмэн Л. Введение в американское право. М., 1993. С. 22.
3Нестеренко А. Н. Экономика и институциальная теория. М., 2002. С. 309-310.
4 ЛибманА. М. Институциальная конкуренция и постсоветская трансформация (Влияние неформальных институтов) // Общественные науки и современность. 2006. № 6. С. 54-55.
5 Ткачев Д. Ш. Особенности функционирования институтов и социальных сетей на постсоветском пространстве // Полис. 2006. № 1. С. 80.
6 Заславская Т. И. Современное российское общество. Социальный механизм трансформации. М., 2004. С. 112-114.
7 Шабанова М. А. Экономический и социологический анализ институциональных изменений // «Общественные науки и современность». 2006. № 6. С. 69.
8 Гельман В. Я. Институциональное строительство и неформальные институты в современной российской политике // Полис. 2003. №. 4. С. 6-10.
9Рябов А. В. Структура власти // Философия власти. М., 1993. С. 170-171.
10 Гуторов В. А., Давыдов Л. В. Свобода информации в посткоммунистической России — миф или реальность // «Европейская конвенция о правах человека»: теоретические проблемы и практика реализации в современной России. СПб., 2002. С. 69.
11 Рябов А. В. Структура власти // Философия власти. М., 1993. С. 165-166.
12 Лоббизм — форма представительства корпоративных интересов во властных структурах; совокупность приемов и технологий влияния на принятие решений. Корпоративизм (от лат. — объединение, сообщество) — особый тип участия больших организованных групп людей в выработке государственной политики; разновидность государственного устройства; форма социального партнерства.
13 См.: Лепехин В. Лоббизм в России и проблемы его правового регулирования // Трансформация российских региональных элит в сравнительной перспективе (материалы международного семинара). М., 1999. С. 58.
14 Как отмечает О. В. Гаман-Голутвина, «современный управленческий аппарат в РФ весьма далек от веберовской модели рациональной бюрократии. В пользу подобного заключения свидетельствует широко распространенная практика клиентизма, закрытости и непрозрачности; неудовлетворительное качество исполнительской дисциплины; запредельно высокий уровень коррупции». Гаман-Голутвина О. В. Меняющаяся роль государства в контексте реформ государственного управления: отечественный и зарубежный опыт // Полис. 2007. № 4. С. 31.
15Рейсмен В. М. Скрытая ложь. Взятки: «Крестовые походы» и реформы М., 1988. С. 24.
16 Ткачев Д. Ш. Особенности функционирования институтов и социальных сетей // Полис. 2006. № 1. С. 82.
17 См.: Макаренко В. П. Правительство и бюрократия // Социологические исследования. 1999. № 6. С. 7-11.
18 Гаман-Голутвина О. В. Региональные элиты России: персональный состав и тенденции эволюции // Полис. 2004. № 2. С. 16; См. также: Гаман-Голутвина О. В. Политические элиты России: Вехи исторической эволюции. М., 2006. С. 355-356.
19 См.: Хейне П. Экономический образ мышления. М., 1991. С. 441.
20 См.: Соловьев А. И. Causae и каверзы политической демократии // Общественные науки и современность. М., 1988. № 6. С. 81.
21 См.: ПостригаловЕ. А. Лоббизм в органах государственной власти: специфика современного политического процесса России и США: Автореф. дис. ... канд. полит. наук. Владивосток, 2000. С. 23.
22 Перегудов С. П. Конвергенция по-русски: «золотая середина» или остановка на полпути? // Полис. 2008. № 1. С. 107.
