CC BY
414
Вестник Челябинского государственного университета.
2017. № 8 (404). Филологические науки. Вып. 107. С. 70-80.
УДК 811.512.145; 81-112.2
ББК 81.2
ФОЛЬКЛОРНО-ЭТНОГРАФИЧЕСКИЙ КОНТЕКСТ ПОВЕСТИ О ПЕТРЕ И ФЕВРОНИИ МУРОМСКИХ
В. П. Федорова
Курганский государственный университет, Курган, Россия
Исследуется своеобразие включения в Повесть о Петре и Февронии Муромских фольклорно-этно-графического субстрата, создающего яркий сплав жития, календарной и семейной обрядности, что явилось одной из причин разрушения канонов агиографии и становления бытовой повести.
Ключевые слова: житие, бытовая повесть, традиция, новаторство, семья, свадебный обряд, мудрая дева, мифологема зайца, зимние игрища.
Полное название Повести пространно: «Повесть от Жития святых новых чюдотворецъ Муромских, благовернаго и преподобнаго и достохвальнаго князя Петра, нареченнаго в иноческом чину Давида, и супруги его благоверныя и преподобныя и достохвальныя княгини Февронии, нареченныя в иноческом чину Еуфро-синии».
Предметом нашего исследования является текст, опубликованный в девятом томе Библиотеки литературы Древней Руси [37]. Широкая распространенность Повести зафиксирована М. О. Скрипилем, указавшим для подготовки к ее изданию 60 списков из 120, датированных XVI в. [34].
Повесть имеет длительную историю изучения. Первым подошел к ее исследованию Ф. И. Буслаев. Предметом его анализа была рукопись XVII в. [9]. Об интересе Ф. И. Буслаева к произведению свидетельствует неоднократное обращение к ней [7]. Исследование Повести входило в значительный комплекс его работ о моральном наследии древнерусской жизни. Он стремился заметить то позитивное, что отстоялось, отложилось, зафиксировалось в традиционных формах культуры [8]. Ф. И. Буслаев подчеркнул важность и нужность изучения Повести, назвав ее дивной и глубоко национальной. Он рассматривал ее в ряду произведений, в которых «по преимуществу выражается во всей полноте жизнь народа <...>, которые <.. > наиболее проникнуты творчеством народной фантазии» [4. С. 485]. Это вневременное звучание старинного произведения проявилось в последние десятилетия XX в. Оно оказалось созвучным и началу XXI в. Его включили в школьную программу. Обсуждается оно и на страницах профессиональных учительских журналов [11]. В честь
Петра и Февронии учрежден День семьи, любви и дружбы — 8 июля. В этот день они «<...> по-молився предаста святая своя душа в руце Божии месяца июня в два десять пятый день».
Мы принимаем устоявшуюся точку зрения на Повесть как творение монаха Ермолая-Еразма, датируемое сороковыми годами XVI в. [15; 21; 25] (по другой точке зрения время создания повести связывается с XV в. [20; 34]). Датировка произведения важна не только для его творческой истории, но и для выявления локальной фольклорной и литературной традиции конкретных темпоральных рамок.
Проблема фольклоризма Повести впервые поставлена Ф. И. Буслаевым. Он отметил связь литературного памятника с двумя «славянскими преданиями»: о битве со змеем и о вещей деве [10]. Сопоставительный анализ привел Ф. И. Буслаева к выводу о том, что это произведение является самым замечательным из всех славянских преданий о битве со змеем и о вещей деве. Буслаевым выделены в Повести признаки «мифологического происхождения», их спаянность с христианством, что явилось основой удивительной палитры двоеверия, пронизывающего искусство перехода от мифологического содержания поэзии к христианству [10]. При этом подчеркивалась связь Повести с русской действительностью, русской ментальностью. Проблемы, поставленные Ф. И. Буслаевым, стали значимыми для отечественных медиевистов. В 1949 г. В. П. Адрианова-Перетц назвала проблему связи Повести с эпическими фольклорными жанрами важной и перспективной [1]. Подход к Повести, ею обозначенный, стал основополагающим в изучении фольклоризма древнерусской литературы. В этом же году была опубликована статья М. О. Скрипиля,
в которой исследована специфика работы древнерусского автора над фольклором своего времени [33]. Позже углубила эту мысль В. П. Адрианова-Перетц, разрабатывая проблему фольклоризма древнерусской литературы [1]. Внимание к проблеме связи Повести с фольклором обострилось во второй половине XX в. [12; 27; 28]. Сказочный мотив стал предметом специального исследования. Разработка проблемы связи Повести со сказочным эпосом, фольклорными образами входит в широкий контекст европейского вербального творчества, в рамках которого заняла свое место и муромская Повесть: «Песни, сказки и легенды и похищенных змием красавицах так распространены в словесности почти всех народов, что почитаю совершенно излишним доказывать это сличениями» [10].
В качестве методологической основы исследования определяющую роль играет концепция В. П. Адриановой-Перетц о двух формах работы древнерусского книжника над устной словесностью. Первая — «<...> прямое перенесение в литературу фольклорных сюжетов, мотивов или изобразительных художественных средств без изменения их идейности». Вторая форма — «<...> освоение литературой художественного метода народной поэзии, определяемое совпадением оценки событий и цели их художественного воспроизведения» [1. С. 149]. В Повести реализована вторая форма: внутреннее родство Повести и фольклора — литературного и фольклорного произведений. Она базируется на двух основах: во-первых, опоре автора на устную традицию. Он сам отметил фольклорную основу своего произведения. В обращении к святым героям автор подчеркнул: «Да помянете же и мене пре-грешнаго, списавшаго сие, елико слышах, не-ведыи, аще инии суть написали, ведущее выше мене» [37. С. 471]. Во-вторых, «мысль семейная». Ей подчинена внешняя архитектоника произведения. Начало Повести перекликается с ее концом, замыкая мысль семейную в кольцо — своеобразный магический круг, оберег. Первые же строки погружают читателя в «мысль семейную»: оскорблена семейная честь муромского князя, а не княжеский престол. Петр вступает в схватку со змеем не за Муром, а за честь брата. Все поступки Февронии направлены на создание и сохранение семьи. Мотив ее участия в управлении государством тоже «подтянут» к семье: Петр и Феврония свою княжескую службу несут семейно. Их семейный лад — основа мира и покоя в значитель-
ном крае русской земли. Гимном семейного мира заканчивается Повесть. За что воздается слава Петру и Февронии? Все за то же — за высокое служение семейному ладу, который отзывается благодетельным эхом по всей Муромской земле. Обратимся к тексту. По известной мифологеме троичности князь и княгиня славятся автором за следующие дела:
1. Петр — за то, что убил свирепого летающего змея — разрушителя семьи; Феврония — за то, что в ее женской голове мудрость святых мужей заключалась;
2. Петр — за то, что мужественно перенес «болезнь», перетерпел ее; Феврония — за то, что еще в девичестве владела даром исцелять недуги.
3. Петр — за то, что не нарушил заповеди Божьей, не оставил супругу; Феврония — за дар превращать части в целое, за способность возрождать жизнь.
Обоим «преблаженным супругам» воздается хвала по той же системе троичности: упоминаются две милости Бога и одна всеобщая молитва благодарных им христиан [37]. Заметим, что сама троичность входит в мифопоэтическую систему, с помощью которой описывается мир, человек и сама система метаописания. Число три не только образ абсолютного совершенства, превосходства, но и основная константа мифопоэтического макрокосма и социальной организации [22].
Мысль семейная, естественно, потребовала введения элементов обрядов, связанных с институтом брака. По этой части относительно Повести в отечественной науке есть некоторые наработки [42]. Нам представляется возможным выделить мотивы, которые восходят к циклу обрядов, связанных с институтом семьи: досвадебный период, свадьба, послесвадебные обычаи. Ермолай-Еразм тесно перевил мифологемы, идущие из глубокой древности, этнические нравственные установки, главные идеи русской цивилизации XVI в. и бытовавшие в то время обряды. В неразделимом сплаве соединены мысль семейная и мысль государственная. Этот монолит не дробится. Получается, что семейный лад возможен при условии общественного лада, а общественное спокойствие зависит от семейного лада. Многие из муромских вельмож, разрушавших великокняжескую семью, оставшись без умного «отеческого» правления «во граде погибоша от меча». Только мудростью Февронии-жены, перехитрившей муромскую знать, спасены и земля Муромская, и великокняжеская семья.
Отметим элементы досвадебных обрядов — то, что подготавливало свадьбы и семьи [6]. Т. А. Бернштам рассматривает этот период жизни молодежи как сакральный [6]. Это касалось всего молодежного коллектива и отдельного человека. Предполагался своеобразный экзамен на умение трудиться, быть хозяйкой, создавать из нити все необходимое в хозяйстве: от мешка до положка [19]. Прясть, ткать, шить, вышивать начинали девушки с великого Поста [41]. Второй круг знаний и умений их связан с игрищами, которые уже в XIX в. утрачивали в восприятии исполнителей языческую семантику, все более становясь развлечением, приуроченным ко времени между Рождеством и Крещением. Однако архаические воззрения, отглоски древних обрядов продолжали жить. Потенциальные невесты обязаны были быть в «хороводе» — участвовать во всем комплексе игрищных действий: гаданиях, загадывании/отгадывании загадок, разыгрывании хороводно-игровых песен с их «верчением и кручением». Генетическая память об игрищах как важных для общины действиях обеспечивало молодежи (даже в старообрядческой среде) беспрепятственное посещение их. Девушки, судя по действиям на игрищах, соотносились со «знаткими», которые угадывали будущее, общались с тотемами, в том числе и с предками, чем обеспечивали личное и общее благополучие. Им вменялось в обязанность нанесение на ткань вышитых оберегов. Опотропейной силой наделялась и просватанная девушка. Метонимия ее девичества — наряженный веник — должен был оградить от злых сил все закоулки села. С веником ездили наряженные подружки невесты. Еще в 20-30-е гг. ХХ в. по всему Притоболью держался обряд, который обязывал подружек невесты ездить по всему селу с наряженным веником: «После бани веник украшали бантиками, букетами, а потом ездили по Галишовой, гуляли с этим березовым веником» [13. С. 65]. Принято было по -сещать и другие села [13].
Сопоставление Повести и обрядового компонента русской культуры позволяет видеть в образе Февронии уже при первом знакомстве с ней девушку-невесту, которая ткет не только вещь — предмет приданого, но и создает тканый узор своей жизни — будущей жены. В. И. Чичеров на большом материале сделал вывод о том, что работа с нитью — не просто бытовой процесс превращения одного предмета в другой, нужный в хозяйстве, а сакральное действие мировоззрен-
ческого характера девушек [44]. Архаическое сознание наделяло пряху свойством совершать превращения. Они воспринимались владелицами тайных знаний. Так что Феврония не просто занята нужной в хозяйстве работой. Она демонстрирует готовность к браку, желание создать семью, она «ткет» судьбу. Знакомство с будущим мужем через его отрока начинается в то время, когда Феврония подготавливает приданое, демонстрируя свой статус девицы на выданье. Это соответствует содержанию вечорок: девушки в присутствии парней вязали, вышивли, пополняя «глухой возок».
Писатель подчеркнул зрелый ум героини, ее провиденциализм, владение тайнами лечения и превращения мертвого в живое, а также тайной речью. Первое ее появление на страницах Повести поражает отрока, вошедшего в ее дом: «И вниде в храмину и зря видение чюдно: сидя-ше бо едина девица, ткаше кросна, пред нею же скача заец» [37. С. 458]. То, что девица сидит одна, не удивляет. С одной стороны, все старшие ушли по своим делам, а дом стеречь надо, а с другой — с кроснами в беседу не ходили, ткали в своих домах. Символичен мотив скачущего перед девушкой зайца.
Почему этот образ вошел в круг обрядовых песен, почему этот зверек скачет перед девицей? Попытаемся найти объяснение. Во-первых, ответим на вопрос, почему этот мелкий обитатель полей и лесов удостоин чести входить в сюжеты фольклорных песен и Повести. Все дело в причинах наделения его мифологическим сознанием сверхъестественными способностями. Он — своеобразный оборотень, меняющий свой внешний вид: зимой белый, летом — серый. Немаловажна его подвижность — свойство лесных духов. Третье — его реальная плодовитость, которая по мифологическим представлениям спо -собна передаться человеческому обществу. И последнее: его подвижность соотносима с молодостью. Песенный заяц помещен внутрь хоровода, окружен девушками подобно молодцу.
Автор XVI в., следуя устному фольклорному сюжету, отразил народное представление о чудесной природе зайца как животного, наделенного «эротической (фаллической) символикой и демоническими свойствами» [35. С. 190]. В хороводных песнях — он метонимия жениха, который пользуется вниманием девушек. Большинство из песен с образом зайца заканчивается поцелуем, что позволило Ю. Г. Круглову выделить поцелуй-
ные песни в отдельное жанровое объединение [18]. Отмечалась их архаическая природа, затененная временем [23]. Эти песни мотивом поцелуя несли идею совершенства целостного, чего бы это ни касалось [40]. По мнению Ю. Г. Круглова, поцелуй — это «<...> главное содержание и основная цель исполнения песен» [18. С. 126]. Поцелуй репрезентируется как эротический символ, как знак плодоносности. Известно, что на Брянщине женщины во время первого выгона скота целовали пастуха, чтобы коровы «гуляли» [35]. В основном же песнями в первую очередь предполагалось вызвать благополучие и единство определяющейся пары: будущих невесты и жениха. Песни входили в круг действий, имевших закли-нательный характер. Не случайно они приурочивались к зимнему периоду земледельческого русского календаря, когда в соответствии с языческими верованиями заклиналась молодая, сексуальная сила, которая должна была воздействовать на плодоносность, повышение урожайности. Молодежные игрищные песни с образом зайца с его эротической символикой отвечали задачам зимнего периода землевладельческого календаря. В эту пору человек стремился воздействовать на природу и вызвать продолжение жизни каждой семьи, сообщества, природы. Зимние святки были «заклинательным комплексом», «во время которого подводились итоги прошедшего года. » [32. С. 664]. Б. А. Рыбаков выделил по функциональной направленности два типа обрядов этого цикла: одни заклинали урожай, другие — создание семьи. Вместе они составляли единое целое, в котором одно зависело от другого.
Обратимся к поцелуйной песне с образом зайца, которая бытовала в северных районах Зауралья, а также в Сибири. Зайка в песне, подобно собрату из произведения середины XVI в., скачет — танцует. Поцелуйная концовка расшиф -ровывает метонимию. Заяц — это молодец, кото -рого следует «целовать в уста», с ним будет создана семья:
«Зайка беленький, Зайка серенький, Зайка в сторону скочил, Чаю, сахару купил. Он в другую ступил, Там река глубока, Речка тиновая, Рябиновая.
Там рябинушка густа, Целуй молодца в уста,
Целуй молодца в уста, Восемь раз пожалуйста» [40. С. 158]. В сибирской песенной традиции заяц одаривает девушек гостинчиком, что соотносимо с обязанностью юношей приносить на игрища орехи, семечки, символика которых как плодоношения известна:
«Ох, заинька, ох, серенький, ой, Зайка, зайка серенький, Зайка, зайка серенький. Ать, что тебя, ать, что же тебя, Ать, тебя долго с вечера неть, Ать, знать, тебе привадушка есть, Привадушка, привадушка, Привадушка — сера заинька. Привадушка — сера заинька, Приводила, заставила, Заставила часто в гостики ходить, Заставила часто в гостики ходить, Приневолила, приневолила, Приневолила, приневолила, Приневолила гостинчики носить.» [43]. В другой песне девушки просят «заеньку» поплясать в хороводе [29]. Пляска зайца перед Февронией вплетается в сюжет, предопределяя его движение к мотиву создания семьи.
Ипостась зайчика-дарителя перешла в бытовую культуру. Он стал ассоциироваться не только с персонажем молодежных игр, но и с щедрым зверюшкой, передающим подарок детям: «От зайчика гостинчик».
Положение заюшки как жениха подчеркивается местом его в середине хоровода — круга, а также венком, который он должен с поклоном поднести девушке, а потом поцеловать ее [30]. Расставание с холостой свободой символизируют закрытые ворота, за которые заюшке не выскочить.
Соотнесенность образа «заиньки» с брачной символикой отражена в «прибабуньках» — кон-таминированных песенках, в которых объединены образы — символы свадьбы: церковь, мужья, мука для каравая, зайка беленький. Песенки предназначались для общения с детьми. Изначально эти тексты, построенные по структуре обрядового диалога, имели, вероятно, сакральное значение:
- Заинька беленький, Где ты был?
- На меленке.
- Что делал?
- Мучку молол.
- Где мучка?
- Миколка украл.
- Где Миколка?
- В церковь ушел.
- Где церковь?
- Водой снесло.
- Где вода?
- Быки выпили.
В продолжительном диалоге одним из самых суженных мотивов является замужество «девок» [39]. Мотив пляшущего зайца перед девушкой на выданье вводит Повесть в широкий контекст мировой культуры. Заяц один из наиболее прошедших в культурный обиход современного человека бестиарных образов.
С игрищами соотносится Повесть обращением к загадкам и «клюкам» — иносказательной речи. Загадки и «клюки» в Повести содержанием не выходят за рамки семьи, дома — мира Февронии-девушки. Приведем первую из них: «Нелепо есть быти дому безо ушию и храму безо отчию!» Объемом содержательности образы загадки (отгадки) располагаются по принципу ступенчатого сужения лирических образов, разработанному Б. М. Соколовым (цит. по: [31]). Этот принцип используется и другими жанрами. Писатель XVI в. владеет принципом структурирования фольклорных текстов, что и переносит в свое произведение. По логике значимости в жизни семьи как объединяющего центра назван сначала дом. Феврония, подчиняясь фольклорной традиции, называет сначала более значимые для семьи фигуры — отца и мать, которые ушли в «заем плакати». Замыкает персонажный ряд брат — наиболее суженный образ. В соответствии с фольклорной традицией, последний с точки зрения художественного задания является наиболее важным. На нем-то, собственно говоря, и фиксируется главное внимание [36]. В тексте повести на образе брата более всего «фиксируется внимание», так как работа его опасна: «Брат же мой ныне на таково дело иде, и яко же лести на древо в высоту, чрез ноги зрети к земли, мысля, абы не урватися с высоты. Аще ли кто урвется, сей живота гонзнет. Сего ради рех, яко идет чрез ноги в нави зрети» [37. С. 460].
Итак, Феврония созрела для создания семьи: умеет работать, обладает даром предвидения и неведомой другим силой (перед ней скачет заяц), а также владеет тайнами целительства, мудростью.
А что Петр? Сопоставление с этнографическими материалами и фольклором подводит к за-
ключению о том, что он прошел обряд инициации. Подобно сказочным героям он убивает змея, преодолевает чувство боли — такой, что казалась смертельной, и возрождается к жизни.
Готовность героев к браку должна была найти выход в создании семьи, что в свою очередь требовало включения в Повесть хотя бы некоторых структурных единиц свадебного обряда. В частности, в соответствии с традицией Ермолай-Еразм верно отметил своеобразие сватовства как необходимого элемента обряда. Сватовство еще не означало начало свадьбы, но оно было ступенькой к рукобитью (зарученью). Без сватовства не могло быть свадьбы, но оно еще не означало окончательного решения вопроса. Сватам отказывали, но чаще всего отказ был формальным. Первичный отказ имел мировоззренческие истоки, которые уступили место этическим. Родители невесты в позднее время «набивали цену» своей семье, показывая, будто бы не торопятся выдавать дочь замуж: и не засиделась, и выбор есть.
Своеобразие сватовства в Повести состоит в том, что оно исходит от Февронии. На первый взгляд, Феврония ведет себя нескромно, предлагая себя в жены Петру. Причем не просто предлагая, а настойчиво требуя: или женись, или болей. Она не оставляет выбора жениху. Ее право на первое и решительное слово в истории создания семьи защищено аналогичным поведением лучших сказочных героинь, наделенных магическими свойствами. Известная лягушка, она же царевна, поймав стрелу Ивана-царевича, тоже предъявляет свои законные права по принципу «договор дороже денег». Поступают эти героини в соответствии с архаичной формой брака по инициативе женщины, что дает о себе знать в позднее время отдельными мотивами [3]. Они сохранились или в этнографии, или в фольклоре. Два примера. В старообрядческой традиции северных районов Зауралья в день венчания и свадебного пира — самого знакового компонента свадьбы — невеста «выбирала» своего суженого. Что происходило? Приезжал поезд жениха и выстраивался двумя рядами (мужским и женским). Невеста спускалась с крыльца, по очереди здоровалась со всеми через платок. Последним был жених, его-то она и вела по ступенькам в дом, усаживала за столы дубовые [17]. В воронежском варианте сказки «Царевна-лягушка» лягушка в болоте взяла стрелу младшего сына. Он настойчиво и слезно просит: «Лягушка, лягушка! Отдай мою стрелу!» В ответ слышит: «Возьми меня замуж».
Матримониальная активность женщин проявляется в сказках, сохранивших глубинную архаику.
В соответствии с драматургией свадьбы в Повести значительная роль отведена дарам как форме скрепления двух семей, родни, ло-куса. Благополучный исход сватовства обязывал жениха и невесту к взаимному одариванию — обмену дарами. Напомним, что только второе сватовство Февронией завершилось успешно: князь готов жениться. Семантика даров действительно ведет в глубинную мировоззренческую архаику. Невесты дарили предметы, сотворенные из нити — сакрального, связующего, объединяющего предмета. В соответствии с обрядом и по аналогии со сказкой Феврония готова одарить жениха традиционными подарками. В реальной действительности невесты дарили «<...> подвенечную рубаху, пояс, опояску, шейный платок, а иногда штаны и азям или поддевку» [19]. Н. В. Зорин сделал вывод о сакральной семантике даров. По его мнению, институт товарообмена, сложившись в доклассовом обществе, имел диасмические (соединительные) и апотро-пиические (отгонные, отвращающие зло) магические функции [16]. Неукоснительное соблюде -ние традиции, восходящей к глубинной архаике, позволили удержаться обычаю одаривания даже в царской свадьбе XVI в. [17; 38]. На Вологодчине в обязательном порядке жениху подносили рубаху, кальсоны [5]. Феврония, вероятно, знала обычай, не удивившись требованию князя подготовить ему такой приземленный, на первый взгляд, подарок: «срачицу, порты и убрусец». Другое дело, что эти вещи должны быть сакрально отмеченными: сделанными, пока он будет в бане. Предметы не названы «обыденными», но это подразумевается [14].
Затребованный Февронией подарок не выходит за рамки традиции. Обобщая широкий массив материалов о свадьбе, А. А. Терещенко подчеркивает преобладание в составе даров жениха предметов из нити и предметов, нужных для работы с ней: «Накануне венчания приглашался в дом жениха семи или шестилетний мальчик для укладки в ларчик вещей, купленных для невесты». В ларец входили серьги, опахала, пряжки, белила, румяна, перчатки, иголки, нитки, ножницы [38]. Пародийный характер требования подарков задан Петром, стремившимся избежать брака с Февронией. Однако героиня поняла своеобразную загадку и загадала свою, которая оказалась не по силам князю. Он принял упрек и настав-
ление мудрой девы: «А се ли възможно есть человеку мужеска възрасту въ едином повесме лну в малу годину, в нюже пребудет в бани, сътвори-ти срачицу и порты и убрусец?» [37. С. 462].
С позиций народных представлений в сюжет вкраплен мотив фертильности молодой замужней женщины — ее способности давать жизнь, плодотворно влиять на окружающую действительность. В сказке «Царевна-лягушка» героиня проявляет свои животворящие способности после фактического брака. Мотив продуцирующей магии молодоженов известен в обрядах многих народов. Так, у немцев и в начале XX в. сохранялся обычай, обязывающий молодоженов на масленицу кропить освященной водой поля [26]. Мифологема продуцирующей магии «молодых» активно бытовала в обрядах 30-х гг. XX в. Так, по всему Поирюмью (бывший Шадринский уезд) молодым вменялось обязательное посещение всех селений округи в престольные праздники. Молодые пары выстраивались друг за другом поездом и двигались по всему селу, не оставляя вниманием даже переулочки. Жители считали количество пар, создавшихся в этом году. Если больше, чем в прошлом году, то надеялись на хороший урожай и в целом на благополучие года. Меньшее количество пар в сравнении с прошлым годом считалось знаком неблагополучия. Поэтому в случае болезни одного из супругов второй был обязан ехать, взяв кого-нибудь с собой [2].
Ермолаем-Еразмом отражено бытование в Муромской земле XVI в. мифемы фертильности молодой женщины, ее способности давать жизнь. Феврония-девица помещена в ситуацию игрищ. Пространством и временем она объединена с зайцем-женихом. Это своеобразная прелюдия к браку мудрой девы, способной знать будущее, ткать свою судьбу и наполняться жизненными токами зайца. Феврония-женщина дает жизнь. Это другая стадия бытия героини. Напомним текст: «Вечеру же приспеву, начаша ставитие на бре-зе... На брезе же том блаженному князю Петру на вечерю его ядь готовляху. И потче поваръ его древца малы, на них же котлы висяху. По вечери же светая княгини Феврониа, ходящи по брегу и видевши древца тыя, благослови, рекши: "Да будут сия на утрии древце велико, имущи ветви и листвие". Еже и бысть: вставши бо утре, обре-тоша тыя древца велико древие имущи ветви и листвие» [37. С. 466].
Превращение хлебных крошек, собранных Февронией в руку за столом, — результат
воздействия той магической силы, которой наделена замужняя женщина. Мотивом превращения Повесть соотносится с былинами, сказками, легендами, балладами, быличками.
Фольклорно-мифологическим контекстом создается узор жизни Февронии: от положения невесты до последнего вздоха. Мотив с нитью является сюжетообразующим, началом одного из рубежей жизни героини и переходом ее в высокий мир святости. Первый этап — обычная рабо -та девушки на выданье. Она занята прозаическим делом — ткачеством, хотя и сопряженным с са-кральностью нити. Нитью задана судьба героини от смотрин и сватовства до смертного часа — к святости. Заканчивается жизненный путь высо -кодуховным делом — вышиванием Покрова святой Богородицы и единением с Петром на веки вечные в едином гробу, приобщением обоих к лику святых. Автор знает не только прием параллельного изображения явлений, событий, но и прием зеркального отражения поступков героев, их мыслей, настроений. В этом сопоставлении они предстают духовно созревшими. Уже не Феврония, а Петр зовет ее разделить путь в другую жизнь — жизнь святости. Феврония, в свою очередь, не ставит земных условий Петру. Верная в этом мире жена, она идет вслед за ним в мир иной. Петр не нарушает договоренности о совместном переходе через грань жизни, а Феврония перестала быть «мудрой знаткой», приобщившись к иноческому чину.
Повесть о христианских святых отразила мировоззренческую мифологическую основу ряда компонентов. В частности, писатель по мифо-
логической традиции использует сакральную троичность, которая представляет собой «<...> не только образ абсолютного совершенства, превосходства <...>, но и основная константа мифо-поэтического микрокосма и социальной организации (включая и нормы стандартного поведения)» [22. С. 630].
Глубина культурной памяти прорвалась в Повести мотивом инициации Петра. Естественно, нельзя не учитывать историческое развитие древних социальных институтов, мифов, которые доходят до позднего времени не в «чистом» виде. Опора на историко-генети-ческий метод, примененный В. Я. Проппом [24] при исследовании исторических корней волшебной сказки, и широко введенные в науку фоль-клорно-этнографические материалы позволяют увидеть подтекст трансисторической обрядовой культуры. Инициируемый персонаж в соответствии со смыслом обряда проходит через физическое испытание. Важность для автора этого мотива проявляется в похвале блаженном Петру. Еще раз обратим внимание на то, что корни комплекса мотивов инициации Повести восходит не к обряду, а к тому фольклорному материалу, о котором упомянул автор.
Таков причудливый узор произведения, прославившего культ семьи, социального покоя и мудрого единовластного правления. Ермолай-Еразм, опираясь на разные исторические пласты этнографии и фольклора, создал уникальную литературную форму, которая служила целям христианства, государственности и семьи.
Список литературы
1. Адрианова-Перетц, В. П. Древнерусская литература и фольклор (к постановке проблемы) / В. П. Адрианова-Перетц // Труды отдела древнерусской литературы. — М.; Л., 1949. — Т. VII.
2. Архив кафедры русской литературы и фольклора КГУ. Колл. «Яутла-90».
3. Афанасьев, А. Н. Народные русские сказки : в 3 т. / А. Н. Афанасьев. — М., 1985. — Т. II.
4. Афанасьев, Э. Примечания / Э. Афанасьев // Буслаев, Ф. И. О литературе. Исследования. Статьи / Ф. И. Буслаев. — М., 1990.
5. Балашов, Д. М. Русская свадьба / Д. М. Балашов, Ю. И. Марчеенко, Н. И. Калмыкова. — М., 1985.
6. Бернштам, Т. А. Молодежь в обрядовой жизни русской общины XIX — начала XX века / Т. А. Берн-штам. — Л., 1988.
7. Буслаев, Ф. И. Идеальные женские характеры Древней Руси / Ф. И. Буслаев // Буслаев, Ф. И. О литературе. Исследования. Статьи / сост., вступ. ст., примеч. Э. Афанасьева. — М., 1990.
8. Буслаев, Ф. И. Сравнительный взгляд на историю искусства в России и на Западе / Ф. И. Буслаев // О литературе. Исследования. Статьи. — М., 1990.
9. Буслаев, Ф. И. Статьи. Песни «Древней Эдды» о Зигурде и Муромская легенда / Ф. И. Буслаев // Буслаев, Ф. И. О литературе. Исследования. Статьи / сост., вступ. ст., примеч. Э. Афанасьева. — М., 1990.
10. Буслаев, Ф. И. О литературе. Исследования. Статьи / сост., вступ. ст., примеч. Э. Афанасьева. — М., 1990.
11. Ганиев, Ж. В. Риторические приемы в «Повести о Петре и Февронии Муромских» / Ж. В. Ганиев // Лит. в шк. — 2013. — № 6. — С. 15-18.
12. Дмитриева, Р. П. Древнерусская повесть о Петре и Февронии и современные записи фольклорных рассказов / Р. П. Дмитриева // Рус. лит. — 1974. — № 4. — С. 90-99.
13. Екимов, М. Г. Русская свадьба Среднего Притоболья (Курганская область) / М. Г. Екимов. — Курган, 2002.
14. Зеленин, Д. Избранные труды. Статьи по духовной культуре 1901-1913 / Д. Зеленин. — М., 1994.
15. Зимин, А. А. Ермолай-Еразм и Повесть о Петре и Февронии / А. А. Зимин // Труды отдела древнерусской литературы. — М. ; Л., 1957. — Т. XIV.
16. Зорин, Н. В. Обрядовые функции одежды в русском свадебном ритуале среднего Поволжья / Н. В. Зорин // Семейная обрядность народов Среднего Поволжья (Историко-этнографические очерки). — Казань, 1990.
17. Катошихин, Г. К. О Московском государстве в середине XVI столетия / Г. К. Катошихин // Русское историческое повествование XVI-XVIII вв. — М., 1984.
18. Круглов, Ю. Г. Русские обрядовые песни / Ю. Г. Круглов. — М., 1978.
19. Лебедева, А. А. Материальные компоненты, их характер и роль в традиционном свадебном обряде русских старожилов Тобольской губернии (XIX — начала XX века) / А. А. Лебедева // Русский народный свадебный обряд: исследования и материалы / под ред. К. В. Чистова, Т. А. Бернштам. — Л., 1978.
20. Лихачев, Д. С. Повесть о Петре и Февронии Муромских / Д. С. Лихачев // Лихачев, Д. С. Великое наследие / Д. С. Лихачев. — М., 1975.
21. Минеева, С. В. История древнерусской литературы : учеб. пособие / С. В. Минеева. — Курган, 2002.
22. Мифы народов мира : энциклопедия : в 2 т. / гл. ред. С. А. Токарев. — М., 1994. — Т. II.
23. Новоселова, Н. А. Жанровое своеобразие сибирской проходочной припевки / Н. А. Новоселова // Сибирский фольклор. — Новосибирск, 1980. — С. 69-82.
24. Пропп, В. Я. Исторические корни волшебной сказки / В. Я. Пропп. — Л., 1986.
25. Ржига, В. Ф. Повесть о Петре и Февронии в русской литературе / В. Ф. Ржига // Труды отдела древнерусской литературы. — М.; Л., 1957. — Т. XIII.
26. Рикман, Э. А. Место даров и жертв в календарной обрядности / Э. А. Рикман // Календарные обычаи и обряды в странах зарубежной Европы. Исторические корни и развитие обычаев. — М., 1983.
27. Росовецкий, С. К. вопросу о взаимосвязи «Повести о Петре и Февронии» с фольклором / С. К. Ро-совецкий // Вильнюсский государственный университет им. Капсукаса. XXI студенческая научная конференция : тез. докл. Филология и история. — Вильнюс, 1968.
28. Росовецкий, С. К. К изучению фольклорных источников «Повести о Петре и Февронии» / С. К. Росовецкий // Вопросы литературы. — Львов, 1973. — Вып. 1 (21). — С. 83-87.
29. Русские лирические песни Сибири и Дальнего Востока. — Новосибирск, 1997. — № 120.
30. Русские лирические песни Сибири и Дальнего Востока. — Новосибирск, 1997. — № 165.
31. Русское устное народное творчество: хрестоматия по фольклористике. — М., 1986.
32. Рыбаков, Б. А. Язычество Древней Руси / Б. А. Рыбаков. — М., 1988.
33. Скрипиль, М. О. «Повесть о Петре и Февронии Муромских в ее отношении к русской сказке / М. О. Скрипиль // Труды отдела древнерусской литературы. — М.; Л., 1949. — Т. VII. — С. 139-167.
34. Скрипиль, М. О. Повесть о Петре и Февронии (Тексты) / М. О. Скрипиль // Труды отдела древнерусской литературы. — М.; Л., 1949. — Т. VII. — С. 215—256.
35. Славянская мифология. — М., 1995.
36. Соколов, Б. М. Экскурсы в область поэтики русского фольклора / Б. М. Соколов // Художественный фольклор. — М., 1926. — Вып. 1.
37. Сочинения Ермолая-Еразма. Повесть о Петре и Февронии Муромских // Библиотека литературы древней Руси / под ред. Д. С. Лихачева, А. А. Дмитриева, А. А. Алексеева, И. В. Понырко. — СПб., 2000. — Т. 9.
38. Терещенко, А. В. Быт русского народа / А. В. Терещенко. — М., 1999. — Ч. II, III.
39. У кота-баюна : кн. для семейн. и дет. чтения / сост. В. П. Федорова. — Курган, 2012.
40. Федорова, В. П. Свадьба в системе календарных и семейных обычаев старообрядцев Южного Зауралья / В. П. Федорова. — Курган, 1997.
41. Федорова, В. П. Свадьба на Ирюме / В. П. Федорова. — Челябинск, 1994.
42. Фефелова, Г. Ю. Повесть о Петре и Февронии в контексте традиционной обрядовой практики / Г. Ю. Фефелова // Русская агиография. — СПб., 2005. — С. 428-483.
43. Хороводные и игровые песни Сибири. — Новосибирск, 1985. — № 17.
44. Чичеров, В. И. Зимний период русского народного земледельческого календаря XVI-XIX века / В. И. Чичеров // Труды института этнографии. Новая серия. — М., 1957. — Т. 40.
Сведения об авторе
Федорова Валентина Павловна — доктор филологических наук, профессор кафедры русской литературы и фольклора, Курганский государственный университет. Курган, Россия. [email protected]
Bulletin of Chelyabinsk State University.
2017. No. 8 (404). Philology Sciences. Iss. 107. Pp. 70-80.
FOLKLORE-ETHNOGRAPHIC ASPECT OF THE TALE OF PETER AND FEVRONIA OF MUROM
V. P. Fedorova
Kurgan State University. Kurgan, Russia. [email protected]
The article is devoted to the peculiarity of inclusion of folk ethnographical substrate to the Story about Petr and Fevronya Muromsky. It creates the bright combination in a life story, calendar and family ceremonies, that was one of the reasons of destruction of canons in hagiography and formation of story of everyday life.
Keywords: life stories, a story of everyday life, tradition, innovation, family, wedding ceremony, wise deed, mythologem of hare, winter public merrymakings.
References
1. Adrianova-Peretz V.P. Drevnerusskaja literatura i fol'klor (k postanovke problemy) [Old Russian literature and folklore (to the statement of the problem)]. Trudy otdela drevnerusskoj literatury [Proceedings of the Department of Old Russian Literature], vol. VII. Moscow; Leningrad, 1949. (In Russ.).
2. Arhivkafedry russkoj literatury i fol'kloraKGU. Koll. «Jautla-90» [Archive of the Department of Russian Literature and Folklore of KSU. Call Yaouth-90]. (In Russ.).
3. Afanasyev A.N. Narodnye russkie skazki: v 3 t. [Folk Russian fairy tales in 3 vol. Vol. II]. Moscow, 1985. (In Russ.).
4. Afanasyev E. Primechanija [Notes]. Buslaev F.I. O literature. Issledovanija. Stat'i [About literature. Research. Articles]. Moscow, 1990. (In Russ.).
5. Balashov D.M. Marcheenko Yu.I., Kalmykova N.I. Russkaja svad'ba [Russian wedding]. Moscow, 1985. (In Russ.).
6. Bernshtam T.A. Molodezh' v obrjadovoj zhizni russkoj obshhiny XIX — nachala XX veka [Youth in the ritual life of the Russian community of the XIX — early XX century]. Leningrad, 1988. (In Russ.).
7. Buslaev F.I. Ideal'nye zhenskie haraktery Drevnej Rusi [Ideal female characters of Ancient Russia]. Buslaev F.I. O literature. Issledovanija. Stat'i [About literature. Research. Articles]. Moscow, 1990. (In Russ.).
8. Buslaev F.I. A [Comparative Perspective on the History of Art in Russia and in the West]. Buslaev F.I. O literature. Issledovanija. Stat'i [About Literature. Research. Articles]. Moscow, 1990. (In Russ.).
9. Buslaev F.I. Stat'i. Pesni «Drevnej Jeddy» o Zigurde i Muromskaja legenda [Articles. Songs of "Ancient Edda" about Zigurda and Murom legend]. Buslaev F.I. O literature. Issledovanija. Stat'i [About literature. Research. Articles]. Moscow, 1990. (In Russ.).
10. Buslaev F.I. O literature. Issledovanija. Stat'i [About literature. Research. Articles]. Moscow, 1990. (In Russ.).
11. Ganiev Zh.V. Ritoricheskie priemy v «Povesti o Petre i Fevronii Muromskih» [Rhetorical techniques in "The Tale of Peter and Fevronia of Murom"]. Literatura v shkole [Literature in school], 2013, no. 6, pp. 15-18. (In Russ.).
12. Dmitrieva R.P. Drevnerusskaja povest' o Petre i Fevronii i sovremennye zapisi fol'klornyh rasskazov [Ancient Russian story about Peter and Fevronia and modern records of folklore stories]. Russkaja literatura [Russian literature], 1974, no. 4, pp. 90-99. (In Russ.).
13. Ekimov M.G. Russkaja svad'ba Srednego Pritobol'ja (Kurganskaja oblast') [Russian Wedding of the Middle Pritobolye (Kurgan Region)]. Kurgan, 2002. (In Russ.).
14. Zelenin D. Izbrannye trudy. Stat 'ipo duhovnoj kul 'ture 1901-1913 [Selected Works. Articles on the spiritual culture of 1901-1913]. Moscow, 1994. (In Russ.).
15. Zimin A.A. Ermolaj-Erazm i Povest' o Petre i Fevronii [Ermolai-Erasmus and the Story of Peter and Fevronia]. Trudy otdela drevnerusskoj literatury [Proceedings of the Department of Old Russian Literature], vol. XIV. Moscow; Leningrad, 1957. (In Russ.).
16. Zorin N.V. Obrjadovye funkcii odezhdy v russkom svadebnom rituale srednego Povolzh'ja [Ritual functions of clothing in the Russian wedding ritual of the Middle Volga region]. Semejnaja obrjadnost' narodov Srednego Povolzh 'ja (Istoriko-jetnograficheskie ocherki) [Family ritual of the peoples of the Middle Volga region (Historical and ethnographic essays)]. Kazan, 1990. (In Russ.).
17. Katoshikhin G.K. O Moskovskom gosudarstve v seredine XVI stoletija [About the Moscow State in the middle of the XVI century]. Russkoe istoricheskoe povestvovanie XVI-XVIII vv. [Russian historical narrative of the 16th-18th centuries]. Moscow, 1984. (In Russ.).
18. Kruglov Yu.G. Russkie obrjadovyepesni [Russian ritual songs]. Moscow, 1978. (In Russ.).
19. Lebedeva A.A. Material'nye komponenty, ih harakter i rol' v tradicionnom svadebnom obrjade russkih starozhilov Tobol'skoj gubernii (XIX — nachala XX veka) [Material components, their character and role in the traditional wedding rite of Russian old residents of Tobolsk province (XIX — early XX century)]. Chis-tova K.V., Bernshtam T.A. Russkij narodnyj svadebnyj obrjad. Issledovanija i materialy [Russian folk wedding ceremony. Studies and materials]. Leningrad, 1978. (In Russ.).
20. Likhachev D.S. Povest' o Petre i Fevronii Muromskih [The Story of Peter and Fevronia of Muromsky]. Likhachev D.S. Velikoe nasledie [The Great Legacy]. Moscow, 1975. (In Russ.).
21. Mineeva S.V. Istorija drevnerusskoj literatury [History of Old Russian Literature: Textbook. Allowance]. Kurgan, 2002. (In Russ.).
22. Mify narodov mira. Jenciklopedija : v 2 t. [Myths of the peoples of the world. Encyclopedia in 2 vol. Vol. II]. Moscow, 1994. (In Russ.).
23. Novoselova N.A. Zhanrovoe svoeobrazie sibirskoj prohodochnoj pripevki [Genre originality of the Siberian passing vocation]. Sibirskijfol'klor [Siberian folklore]. Novosibirisk, 1980. Pp. 69-82. (In Russ.).
24. Propp V.Ya. Istoricheskie korni volshebnoj skazki [Historical roots of a fairy tale]. Leningrad, 1986. (In Russ.).
25. Rzhiga V.F. Povest' o Petre i Fevronii v russkoj literature [The Tale of Peter and Fevronia in Russian Literature]. Trudy otdela drevnerusskoj literatury [Proceedings of the Department of Old Russian Literature. Vol. XIII]. Moscow; Leningrad, 1957. (In Russ.).
26. Rickman E.A. Mesto darov i zhertv v kalendarnoj obrjadnosti [The place of gifts and sacrifices in calendar rites]. Kalendarnye obychai i obrjady v stranah zarubezhnoj Evropy. Istoricheskie korni i razvitie obychaev [Calendar customs and ceremonies in countries of foreign Europe. Historical roots and development of customs]. Moscow, 1983. (In Russ.).
27. Rosovetskii S.K. K voprosu o vzaimosvjazi «Povesti o Petre i Fevronii» s fol'klorom [To the question of the interconnection of the "Tale of Peter and Fevronia" with folklore]. Vil 'njusskij gos. universitet im. Kapsu-kasa. XXI studencheskaja nauchnaja konferencija. Tezisy dokladov. Filologija i istorija [Vilnius state University of. Kapsukas. XXI Student Scientific Conference. Theses of reports. Philology and history]. Vilnius, 1968. (In Russ.).
28. Rosovetskii S.K. K izucheniju fol'klornyh istochnikov «Povesti o Petre i Fevronii» [To the study of the folklore sources of the Tale of Peter and Fevronia]. Voprosy literatury [Questions of literature. Iss. 1 (21)]. Lviv, 1973. Pp. 83-87. (In Russ.).
29. Russkie liricheskie pesni Sibiri i Dal'nego Vostoka [Russian lyrical songs of Siberia and the Far East], no. 120. Novosibirsk, 1997. (In Russ.).
30. Russkie liricheskie pesni Sibiri i Dal'nego Vostoka [Russian lyrical songs of Siberia and the Far East], no. 165. Novosibirsk, 1997. (In Russ.).
31. Russkoe ustnoe narodnoe tvorchestvo. Hrestomatija po fol 'kloristike [Russian oral folk art. Reader on folklore]. Moscow, 1986. (In Russ.).
80
B. n. 0edopoBa
32. Rybakov B.A. Jazychestvo Drevnej Rusi [Paganism of Ancient Rus]. Moscow, 1988. (In Russ.).
33. Skripil M.O. «Povest> o Petre i Fevronii Muromskih v ee otnoshenii k russkoj skazke ["The Story of Peter and Fevronia of Murom in her attitude to the Russian fairy tale]. Trudy otdela drevnerusskoj literatury [Proceedings of the Department of Old Russian Literature. Vol. VII]. Moscow; Leningrad, 1949. Pp. 139-167. (In Russ.).
34. Skripil M.O. Povest' o Petre i Fevronii (Teksty) [Story about Peter and Fevronia (Texts)]. Trudy otdela drevnerusskoj literatury [Proceedings of the Department of Old Russian Literature. Vol. VII]. Moscow; Leningrad, 1949. Pp. 215-256. (In Russ.).
35. Slavjanskaja mifologija [Slavic mythology]. Moscow, 1995. (In Russ.).
36. Sokolov B.M. Jekskursy v oblast' pojetiki russkogo fol'klora [Excursions into the field of poetics of Russian folklore]. Hudozhestvennyjfol'klor [Art folklore. Iss. 1]. Moscow, 1926. (In Russ.).
37. Sochinenija Ermolaja-Erazma. Povest' o Petre i Fevronii Muromskih [Works by Ermolai-Erasmus. A Tale of Peter and Fevronia of Muromsky]. Likhachev D.S., Dmitriev A.A., Alekseeva A.A., Ponyrko I.V. (eds.). Bib-lioteka literatury drevnej Rusi [Library of Literature of Ancient Rus. Vol. 9]. St. Petersburg, 2000. (In Russ.).
38. Tereshchenko A.V. Byt russkogo naroda [Byt of the Russian people]. Moscow, 1999. Part II, III. (In Russ.).
39. Fedorov V.P. (ed.). U kota-bajuna. Kniga dlja semejnogo i detskogo chtenija [At the cat-bayun. The book for family and children's reading]. Kurgan, 2012. (In Russ.).
40. Fedorova V.P. Svad'ba v sisteme kalendarnyh i semejnyh obychaev staroobrjadcev Juzhnogo Zaural 'ja [A wedding in the system of calendar and family customs of the Old Believers of the Southern Trans-Urals]. Kurgan, 1997. (In Russ.).
41. Fedorova V.P. Svad'ba na Irjume [The wedding on Ilyum]. Chelyabinsk, 1994. (In Russ.).
42. Fefelova G.Yu. Povest' o Petre i Fevronii v kontekste tradicionnoj obrjadovoj praktiki [The Story of Peter and Fevronia in the Context of Traditional Ritual Practice]. Russkaja agiografija [Russian Hagiography]. St. Pe-tersburg, 2005. Pp. 428-483. (In Russ.).
43. Horovodnye i igrovye pesni Sibiri [Round-playing and playing songs of Siberia. No. 17]. Novosibirsk, 1985. (In Russ.).
44. Chicherov V.I. Zimnij period russkogo narodnogo zemledel'cheskogo kalendarja XVI-XIX veka [The Winter Period of the Russian National Agricultural Calendar of the 16th-19th Century]. Trudy instituta jet-nografii. Novaja serija [Proceedings of the Institute of Ethnography. New episode. Vol. 40]. Moscow, 1957. (In Russ.).
