CC BY
186
ФИЛОЛОГИЧЕСКИЕ НАУКИ
УДК 808.1 М. А. Галиева
ФОЛЬКЛОРИЗМ В. В. МАЯКОВСКОГО: «ЗАГОВОРНЫЙ УНИВЕРСУМ» В ПОЭМЕ «ОБЛАКО В ШТАНАХ»
Рассматривается фольклорная традиция в творчестве В. Маяковского. Большое внимание уделено истории вопроса, так как фольклоризм в произведениях поэта изучался с внешних позиций, рассматривались примеры только «вторичного фольклоризма». Устанавливается связь между мифом и фольклором, что значимо в методологическом отношении. Объектом исследования выступает поэма «Облако в штанах», особая система метафор которой всегда воспринималась исследователями в свете авангардистской поэтики или же в свете философско-религиозной традиции. Однако внешнее «грубое» отрицание традиций привело футуристов к укоренению их в фольклоре - это постигло и творческий мир Маяковского.
Его сложная система метафор возводится генетически к «поэтике заговоров и заклинаний» и поэтике русской сказки. В связи с этим устанавливается параллель с творчеством М. Цветаевой, которая не просто читала, хорошо знала русские сказки, но и глубоко их переосмысливала. Сопоставительный анализ наталкивает на мысль о том, что образность обоих поэтов имеет одни и те же истоки, генетически связана с фольклорным кодом.
Историко-типологический метод при выявлении скрытой фольклорной традиции в поэме показывает, что система метафор Маяковского генетически восходит к фольклорному мировоззрению.
Ключевые слова: миф, фольклор, литература, Маяковский, поэтика, заговор, мотив, формула «космического ограждения», Цветаева, тотем, ритуальный орнамент.
M. A. Galieva
Folklorism by V. V. Mayakovsky: Conspiracy Universe» in the Poem «A Cloud In Trousers»
The article deals with folklore tradition in the works of Vladimir Mayakovsky. Much attention is paid to the history of the issue, as the poet's folklorism was studied with external positions, the examples of only «secondary folklorism» were considered. It is established a connection between myth and folklore that is significant in methodological way. The object of research is the poem «A Cloud in Trousers». Researchers have
ГАЛИЕВА Марианна Андреевна - аспирант кафедры истории новейшей русской литературы и современного литературного процесса филологического факультета Московского государственного университета им. М. В. Ломоносова. E-mail: [email protected]
GALIEVA Marianna Andreyevna - Postgraduate Student of Department of the History of Modern Russian Literature and Modern Literature Process of Faculty of Philology, Lomonosov Moscow State University. E-mail: [email protected]
always perceived a special metaphor system of the poem in the light of the avant-garde poetics or philosophical and religious traditions. However, the external «rough» denial of traditions led futurists to rooting them in folklore - it befell the creative world of Mayakovsky.
Its sophisticated system of metaphors genetically elevated to the «poetics of charms and spells» and the poetics of Russian fairy tales. In this regard it is set parallel with the work of M Tsvetaeva, who did not just read, knew well Russian fairy tales, but also deeply reinterpret them. Comparative analysis suggests the idea that the imagery of both poets has the same origins, genetically related to folk code.
Historical and typological method, revealing the hidden folk tradition in the poem, shows that the system of metaphors by Mayakovsky genetically traced to folklore worldview.
Keywords: myth, folklore, literature, Mayakovsky, poetics, conspiracy, motive, the formula of «space fence», Tsvetaeva, totem, ritual ornament.
Введение
Литература начала XX в. являлась открытой, восприимчивой системой по отношению к мифу, фольклору, архаическому мышлению. Это отразилось на творческой практике новокрестьянских поэтов (избяной космос, орнамент в поэтике Клюева, Есенина), символистов («Аргонавты» А. Белого), футуристов (ритмика и стиль многих поэм В. Хлебникова ориентированы на фольклорную традицию). В связи с этим проблема взаимодействия авангардной культуры с архаическими мифами, фольклорной традицией остается актуальной для исследователей. Если вопрос о фольклоризме творчества С. А. Есенина, Н. Клюева, В. Хлебникова достаточно разработан (эти художники слова открыто обращались к устной традиции), то фольклорная традиция в творчестве В. В. Маяковского мало изучена. В исследовании ставим цель проанализировать поэму «Облако в штанах» В. Маяковского с позиций трансформации фольклорной традиции.
С одной стороны, о фольклоризме В. В. Маяковского уже писали, этот вопрос поднимался еще в 30-40 гг. XX в. в статьях А. Дымшиц [1-2], И. Дукора [3], с другой стороны, проблема фольклорной традиции в поэтике Маяковского, продолжая свое развитие в 50-60-е гг. в диссертации И. С. Правдиной «Маяковский и русское народно-поэтическое творчество» [4], в статьях П. Выходцева, Д. Молдавского, А. Мордвинцева требует новых исследований, так как явление фольклоризма изучалось, главным образом, с позиций «влияний и заимствований». Пожалуй, по-новому об этом написали только И. П. Смирнов, А. М. Панченко и В. В. Мусатов, обратившие внимание на сложность взаимодействия фольклорной традиции и поэтической системы Маяковского [5-6]. С теоретической точки зрения, важны положения работ А. А. Горелова о двух типах фольклоризма [7] - «открытом» (стилизации, заимствования, вопрос об источниках) и «скрытом», предполагающем трансформацию на всех уровнях текста и связь с дожанровыми образованиями, мифом. Исходя из такого теоретического посыла, обратимся к поэме В. В. Маяковского «Облако в штанах».
Травестийный мотив в поэме «Облако в штанах»
Поэму «Облако в штанах» рассматривали и в свете историко-литературной традиции, помещая ее в социальный контекст [8], и в свете философско-религиозной традиции, выделяя в тексте «богоборческие интуиции» [9]. Однако в свете нашей темы актуальны замечания А. М. Панченко и И. П. Смирнова о поэтике ранних поэм Маяковского, о траве-стийном мотиве как одном из главных мотивов, отвечающих за парадигматику жизни - смерти в космическом плане: «момент перерождения, регенерации - смерти старого и обновления - одна из центральных значимостей в художественном мире ранних поэм и трагедий Маяковского. Преображение символизируется у него особыми знаками, среди которых выделяется травестийный мотив - мотив смены одежд» [5, с. 37]. Так, в поэме «Облако в штанах» этот мотив дает о себе знать с самого начала:
Хотите - буду от мяса бешеный - и, как небо, меняя тона -хотите - буду безукоризненно нежный, не мужчина, а - облако в штанах! [10, с. 180]
В строчке «не мужчина, а - облако в штанах!» - одно из главных самоопределений лирического героя. С одной стороны, нам известен реальный комментарий, возникновение этого образа в творческом сознании Маяковского: «Году в тринадцатом, возвращаясь из Саратова в Москву, я, в целях доказательства какой-то вагонной спутнице своей полной лояльности, сказал ей, что я «не мужчина, а облако в штанах» [10, с. 91-92]. С другой стороны, как нам кажется, здесь прослеживается глубинная фольклорная традиция, травестирование себя облаком, подмена человека, его тела небесным объектом. Данную формулу знает фольклор, а именно поэтика заговоров и заклинаний (к ней еще обращался А. А. Блок в своей известной статье). Фольклористы среди заговорных мотивов особо выделяют мотив «железного тына», сопряженный с формулой «космического ограждения» (иногда они взаимозаменяемы): «Читающш заговоръ не только окружаетъ себя тыномъ, но еще одевается небомъ, покрьтвается облаками, подпоясывается ясными зорями, обсаживается частыми звездами и т. д.» [11, с. 254]. Эта формула означает перенимание силы светил человеком, приобщение к знаниям мира «горнего». Структура любого заговора предполагает наличие определенного набора элементов. По замечаниям специалистов, заговорная модель мира включает в себя, в первую очередь, путь героя, его приобщение/обретение сакральных знаний и Мировую Ось, выраженную деревом/горой/камнем/солнцем. Таким образом, заговор приобретает метакультурный характер: «<...> заговоры, воплощая отдельные компоненты универсального семантического комплекса смерть-путь, отражают идею посещения потустороннего мира с целью ликвидации исходной ущербности или достижения максимальной гаранти-рованности существования» [12, с. 109]. Герой поэмы «Облако в штанах» выходит в мир, «невероятно себя нарядив»:
Невероятно себя нарядив,
пойду по земле,
чтоб нравился и жегся [10, с. 196]
При этом, чтоб «нравился и жегся» - таким образом происходит второе самоопределение героя. Глагол «жегся» отражает в этом случае «солнечную природу» героя, но об этом говорится и в другой строчке:
солнце моноклем
вставлю в широко растопыренный глаз. [10, с. 196] «Формула космического ограждения» в поэтике Маяковского и Цветаевой: необходимые параллели
Такую систему метафор, как нам кажется, можно воспринимать через миф и поэтику заго -ворной формулы «небесного одевания» - оптика лирического героя сменяется с бытовой на иерофаническую, космогоническую. Тело в этом случае становится некой мировой моделью. Для убедительности обратимся к циклу «Георгий» М. И. Цветаевой, который создавался в то творческое время, когда поэт испытывала наибольшее влияние «Народных русских сказок» А. Н. Афанасьева. Итак, в 7 стихотворении главный герой, во-первых, ассоциирован с «лебедем», «оленем»:
Лебедь мой!
Лебедь! Олень мой! [13, с. 42]
Перед нами не что иное, как представление фольклорного образа, связанного с формулой «оборачивания» зверем (тотемом), которое описывал в своих трудах Афанасьев, давая толкование глаголу «оборачиваться» в контексте мифопоэтической логики: «Самое слово оборачиваться в простонародном произношении - обворачиваться (обернуться, обвернуться) указывает на переряживание, покрытие себя каким-либо одеянием. Отсюда о солнце, затемненном облаками, родилось представление, будто оно рядится в шкуры тех животных (преимущественно волка и коровы), в виде которых миф олицетворял тучи; сравни: облако, облечься, облачение» [14, с. 167]. Во-вторых, эта формула связана по смыслу с мотивом «небесного ограждения/передевания», что также выразилось в поэтике Цветаевой:
Лазурное око мое -В вышину! [13, с. 42]
У Маяковского «солнце моноклем» в глазу, у Цветаевой «лазурное око» - за этими образами кроется понятный фольклору национальный первообраз, который поэт, по замечанию специалистов, всегда обыгрывает по-своему: «<...> литературная аранжировка старинных сюжетов как бы приговаривает художника слова к необходимости добавочных самообъяснений: творимые поэтом новые интерпретации старины порождают сложность воссоединения с последней <...>» [15, с. 287].
Более того, если мы говорим о путешествии героя на «тот свет», о посещении и приобщении его к иномиру, то обратим внимание, что герой поэмы находится как бы в лихорадке, он болен:
Вы думаете, это бредит малярия?
Нервы большие, маленькие, многие! -
скачут бешеные, и уже
у нервов подкашиваются ноги! [10, с. 183]
Герой находится в пограничном состоянии. По замечаниям фольклористов, «Смерть как переход в «иной» мир могла начинаться с поиска пути: агония нередко воспринимается как блуждание, про агонизирующего говорят, что он «блудит» (Полесье) <...>» [16, с. 15]. Также «переходным» элементом, указывающим на ритуальную действительность в тексте, является архетип окна:
И вот,
громадный, горблюсь в окне,
плавлю лбом стекло окошечное. [10, с. 182]
Отметим, что в другой ранней поэме, в поэме «Человек», герой также выходит в мир через окно:
Мутная догадка по глупому пробрела. В окнах зеваки. Дыбятся волоса. И вдруг я.
плавно оплываю прилавок. Потолок отверзается сам. [10, с. 258]
Обращаясь к общеславянским представлениям о смерти, к погребальной обрядности, отметим: «<...> душа только что умершего, выйдя из тела, может стоять у окна (з.-полес.) или сразу через окно покидает дом (с.-рус., кашуб.)» [16, с. 15]. Можем предположить, что Маяковский отправляет своего героя, вернее его alter ego, в странствие по иномиру:
И чувствую -«я»
для меня мало.
Кто-то из меня вырывается упрямо. [10, с. 185] В поэме «Про это» такая ситуация особенно проявится:
Он! Он -
у небес в воспалённом фоне,
прикрученный мною, стоит человек. Стоит. [10, с. 150]
Заключение
По тонкому замечанию И. А. Есаулова, авангард испытал значительное влияние символистской культуры, сказавшееся, прежде всего, в «игровом моменте», иронической интонации, определенной А. Блоком как «болезнь», «эпидемия», «разлагающий смех» [17, с. 140]. Конечно, известный образ «облако в штанах» можно воспринимать и в таком свете, через игровой код. Поэма заканчивается в футуристическом, вызывающем авангардистском ключе:
Эй, вы!
Небо!
Снимите шляпу!
Я иду! [10, с. 206]
Однако и в этом сказывается травестийный мотив - герой представляется то карточным шулером, сутенером, «от мяса бешеным», то «нежным» - облако в штанах, у которого солнце-монокль вместо глаза, героем, слышащим, как «Вселенная спит». За этой метафорикой, игровым поведением стоит не просто ирония, «разлагающий смех», а игра, связанная не с «развоплощением духа», а восходящая генетически к фольклорному мировосприятию, которое знает «красоту поднебесную» со знаком минус. Скоморохи выворачивали «красоту поднебесную», осмеивали ее, «но это была лишь форма ее бытования с «обратным» знаком, подчеркивающая ее истинное значение и действительное величие» [18, с. 98].
Не продиктована ли эта поэтика общими авангардистскими футуристическими тенденциями, связанными с особой семиотикой творческого поведения? Отметим, что в 1913 г. в газетах вышло большое количество статей о футуристах с характерными названиями: «Вечер скоморохов», «Банкет футуристов», «Розовое мордобитие», колоритный репортаж о скандале футуристов в кабаре «Разовый фонарь» (газета «Раннее утро»), повествующий об эксцентричном поведении молодого Маяковского. Думается, что значимой для формирования поэтики Маяковского явилась как и сама атмосфера, особая семиотика поведения, скоморошество «наяву», в которой зарождалась поэзия, так и собственно фольклорная традиция.
Л и т е р а т у р а
1. Дымшиц А. Маяковский и народное творчество // Красная новь. - 1936. - № 4. - С. 201-214.
2. Дымшиц А. Маяковский и фольклор // Литературный современник. - 1940. - № 3. - С. 125-131.
3. Дукор И. Маяковский - крестьянам // Литературный критик. - 1940. - № 5-6. - С. 122-143.
4. Правдина И. С. Маяковский и русское народно-поэтическое творчество. - Дисс. ... кандидата филологических наук: 10.01.01 / Правдина И. С.; [Место защиты: МГУ им. М. В. Ломоносова]. - М., 1953.
5. Панченко А. М., Смирнов И. П. Метафорические архетипы в русской средневековой словесности и в поэзии начала XX в. // ТОДРЛ XXVI Древнерусская литература и русская культура XVIII-XX в. - М.: Наука, 1971. - 37 с.
6. Мусатов В. В. Пушкин и русское жизнетворчество // Мусатов В. В. Пушкинская традиция в русской поэзии первой половины XX века - М.: Российск. гос. гуманит. ун-т., 1998. - С. 13-162.
7. Горелов А. А. К истолкованию понятия «фольклоризм литературы» // Русский фольклор. - Л.: Наука, 1979. - Т. XIX. - С. 35-36.
8. Ушаков А. М. «.тащить понятое время» (Маяковский в борьбе за социально-действенное искусство) // Маяковский и современность. - М.: Наука, 1985. - С. 43-53.
9. Ничипоров И. Б. Эволюция «человекобожеской» концепции в поэмах В. Маяковского // http:// portal-slovo.ru/philology/47791.php
10. Маяковский В. В. Полное собрание сочинений: В 13 т. / АН СССР. Ин-т мировой лит. им. А. М. Горького. - М.: Гос. изд-во худож. лит., 1955-1961. - Т. 1, Т. 4, Т. 12.
11. Познанский Н. Заговорные мотивы // Познанский Н. Заговоры. Опыт исследования происхождения и развития заговорных формул. - М.: Индрик, 1995. - 353 с.
12. Шиндин С. Г. Пространственная организация русского заговорного универсума: образ центра мира // Исследования в области балто-славянской духовной культуры. Заговоры. - М.: Наука, 1993.
- С. 108-127.
13. Цветаева М. И. Собр. соч.: В 7 Т. - М.: Эллис Лак, 1994. - Т. 2.
14. Афанасьев А. Н. Сказка и миф // Афанасьев А. Н. Народ-художник: Миф. Фольклор. Литература.
- М.: Сов. Россия, 1986. - 167 с.
15. Горелов А. А. Заметки о фольклоризме М. И. Цветаевой (статья 1) // Русский фольклор. - СПб.: Наука, 2011. - Т. XXXIV - С. 282-295.
16. Никитина А. В. Свечи в обрядах смерти // Никитина А. В. Свеча в обрядах перехода. - СПб.: Филологический факультет СПбГУ, 2008. - 15 с.
17. Есаулов И. А. Игровое самоопределение в художественном мире Владимира Набокова как финал русского «Серебряного века» // Studia Litteraria Polono-Slavica 3 SOW, Warszawa, 1999.
- С. 131-142.
18. Кузьмичев И. К. Лада. - М.: Молод. гвардия, 1990. - 302 с.
R e f e r e n c e s
1. Dymshits A. Maiakovskii i narodnoe tvorchestvo // Krasnaia nov'. - 1936. - № 4. - S. 201-214.
2. Dymshits A. Maiakovskii i fol'klor // Literaturnyi sovremennik. - 1940. - № 3. - S. 125-131.
3. Dukor I. Maiakovskii - krest'ianam // Literaturnyi kritik. - 1940. - № 5-6. - S. 122-143.
4. Pravdina I. S. Maiakovskii i russkoe narodno-poeticheskoe tvorchestvo. - Diss. ... kandidata filologicheskikh nauk: 10.01.01 / Pravdina I. S.; [Mesto zashchity: MGU im. M. V. Lomonosova]. - M., 1953.
5. Panchenko A. M., Smirnov I. P. Metaforicheskie arkhetipy v russkoi srednevekovoi slovesnosti i v poezii nachala XX v. // TODRL XXVI Drevnerusskaia literatura i russkaia kul'tura XVIII-XX v. - M.: Nauka, 1971. - 37 s.
6. Musatov V. V. Pushkin i russkoe zhiznetvorchestvo // Musatov V. V. Pushkinskaia traditsiia v russkoi poezii pervoi poloviny XX veka - M.: Rossiisk. gos. gumanit. un-t., 1998. - S. 13-162.
7. Gorelov A. A. K istolkovaniiu poniatiia «fol'klorizm literatury» // Russkii fol'klor. - L.: Nauka, 1979.
- T. XIX. - S. 35-36.
8. Ushakov A. M. «...tashchit' poniatoe vremia» (Maiakovskii v bor'be za sotsial'no-deistvennoe iskusstvo) // Maiakovskii i sovremennost'. - M.: Nauka, 1985. - S. 43-53.
9. Nichiporov I. B. Evoliutsiia «chelovekobozheskoi» kontseptsii v poemakh V. Maiakovskogo // http:// portal-slovo.ru/philology/47791.php
10. Maiakovskii V. V. Polnoe sobranie sochinenii: V 13 t. / AN SSSR. In-t mirovoi lit. im. A. M. Gor'kogo.
- M.: Gos. izd-vo khudozh. lit., 1955-1961. - T. 1, T. 4, T. 12.
11. Poznanskii N. Zagovornye motivy // Poznanskii N. Zagovory. Opyt issledovaniia proiskhozhdeniia i razvitiia zagovornykh formul. - M.: Indrik, 1995. - 353 s.
12. Shindin S. G. Prostranstvennaia organizatsiia russkogo zagovornogo universuma: obraz tsentra mira // Issledovaniia v oblasti balto-slavianskoi dukhovnoi kul'tury. Zagovory. - M.: Nauka, 1993. - S. 108-127.
13. Tsvetaeva M. I. Sobr. soch.: V 7 T. - M.: Ellis Lak, 1994. - T. 2.
14. Afanas'ev A. N. Skazka i mif // Afanas'ev A. N. Narod-khudozhnik: Mif. Fol'klor. Literatura. - M.: Sov. Rossiia, 1986. - 167 s.
15. Gorelov A. A. Zametki o fol'klorizme M. I. Tsvetaevoi (stat'ia 1) // Russkii fol'klor. - SPb.: Nauka, 2011. - T. XXXIV - S. 282-295.
16. Nikitina A. V. Svechi v obriadakh smerti // Nikitina A. V. Svecha v obriadakh perekhoda. - SPb.: Filologicheskii fakul'tet SPbGU, 2008. - 15 s.
17. Esaulov I. A. Igrovoe samoopredelenie v khudozhestvennom mire Vladimira Nabokova kak final russkogo «Serebrianogo veka» // Studia Litteraria Polono-Slavica 3 SOW, Warszawa, 1999. - S. 131-142.
18. Kuz'michev I. K. Lada. - M.: Molod. gvardiia, 1990. - 302 s.
-4íMír4ír -
