CC BY
49
И.А. Айзикова
ФИЛОСОФСКО-ИСТОРИЧЕСКИЕ И РЕЛИГИОЗНО-НРАВСТВЕННЫЕ ПРОБЛЕМЫ В ПРОЗЕ В.А. ЖУКОВСКОГО
Томский государственный университет
Обсуждая с П.А. Плетнёвым процесс подготовки своего собрания сочинений, оказавшегося последним прижизненным, Жуковский прямо определил суть 1840-х гг. как особого этапа в своем творчестве: «Теперь для меня наступила эпоха прозы. Я хотел делиться со своими соотечественниками теми мыслями, которые жизнь развила в голове и сердце» и ниже: «...время прозы для меня наступило, время чистого
изложения мыслей и убеждений, собранных в течение жизни» [1, т. 3, с. 685, 686; письмо от 19 декабря 1850 г.]. Здесь же он уточняет «предмет» своих поздних прозаических сочинений. Это философия, религия, эстетика, политика. Характер отношения Жуковского к философским, социально-политическим, историческим, нравственно-этическим проблемам определялся основной идеей Жуковского-художни-
1 См. подробный анализ этой особенности Венеции в [9].
2 «...С творчеством Чехова образ моря снова - после длительного перерыва - входит в русскую литературу» [10, с. 112].
ка - идеей жизнестроения. В 1840-е гг. Жуковский ищет единство этих начал, стремясь к целостному осмыслению и изображению бытия. Причем с особой силой подчеркивается, что «мнения» по названным вопросам автор стремился выражать «не лакейским официальным слогом, а словом сердца и ума», с «простотой и искренностью», «без всякого кокетства» [1, т. 3, с. 686, 687].
Материал и проблематика, которые до сих пор считались внеэстетическими, причем как в лирических, так и в эпических произведениях, как в стихах, так и в прозе, целенаправленно включаемые Жуковским в его прозаические сочинения 1840-х гг., естественно требовали перестройки большинства эстетических принципов прозы и форм ее поэтики. При господстве художественного вымысла в прозе и таких ее элементов, как вымышленные события, вымышленные характеры, которые долгое время казались основными и первичными признаками художественной прозы, Жуковский полностью отказывается в своих поздних прозаических сочинениях от сюжетного повествования, от системы вымышленных героев, от каких бы то ни было признаков беллетристики. Его усилия устремлены к скрещению литературы с реальностью, прежде всего, говоря словами Л.Я. Г инз-бург, «с идеологическими рядами». Причем, как верно отмечает исследовательница, процесс этот осознавался в русской литературе 1830-40-х гг. «в качестве поисков содержания» [2, с. 194]. Интересно, что все это не мешало современникам Жуковского расценивать его позднюю прозу как высокохудожественную1. П.А. Плетнёв, например, писал по этому поводу Жуковскому: «.. .когда вы пишете вследствие потребности души своей, это все выходит как ваша поэзия, стихами ли то написано или прозою» [1, т. 3, с. 652; письмо от 28 марта 1850 г.].
Проблему поздней прозы Жуковского невозможно решать без учета нарастающего с годами интереса писателя к вопросам религии и веры. Попытка Жуковского решать проблемы бытия человеческого с христианской точки зрения заметно расширяет его взгляд на мир и личность, ее связи с историей, обществом, вечностью. В 1840-е гг. Жуковский претерпевает серьезную духовную эволюцию, подобно Г оголю, декабристам и многим другим своим современникам. Именно в эпохе следует искать объяснение общности их исканий, в которых органично соединялась необычайная общественно-политическая активность и внутренняя углубленность.
* * *
Внимание Жуковского к теме революции было постоянным. Еще в молодости писатель начинает осмысление Великой французской революции, которое продолжалось на протяжении всей жизни (см. об этом: [3]). Очень рано пробуждается интерес к фигуре «вождя» - Наполеона, Вильгельма Телля, Вадима Новогородского. Проблема революции особенно актуализируется во второй половине 1820-х гг. в связи с восстанием декабристов и его последствиями, а с другой стороны, в связи с занятиями Жуковского с наследником престола. На 1840-е гг. приходится еще один пик сознательного и очень активного обращения Жуковского к политическим проблемам, к вопросу о революции в частности. Т олчком к тому послужили события, связанные с революцией 1848 г. во Франции и с общей исторической ситуацией в Европе. Жуковский много читает в это время
о Великой французской революции (см.: [4]). Пометы в этих книгах, как отмечает А.С. Янушкевич, «касаются в основном событий 1848 г.» [3, с. 137].
Мысль Жуковского в его прозаических сочинениях 1840-х гг., посвященных теме революции, направлена к ряду проблем. Прежде всего это размышления о революции как историческом явлении и связанные с этим раздумья о законах истории, о свободе, о реальном социально-политическом положении России и Европы. С другой стороны, Жуковский постоянно говорит о христианстве как некоем идеале, основе, которую можно и нужно противопоставить революционному вмешательству в ход истории. Попытка писателя решать социально-политические вопросы неизменно уводила его в область философии, веры, этики и эстетики. В центре при этом оказывается стержневая мысль Жуковского о нравственном совершенствовании личности и ее нравственной свободе.
Прозаические сочинения Жуковского 1840-х гг., посвященные общественно-политическим проблемам («О происшествиях 1848 года», «Русская и английская политика», «По поводу нападок немецкой прессы на Россию», «Иосиф Радовиц» и др.), строятся на утверждении плавного развития истории, основывающегося на преемственности нравственных, культурных традиций, что, по Жуковскому, естественно и соответствует вечным, надличным законам бытия. М.И. Г иллельсон, писавший о том, что Жуковский «твердо верит в постепенный исторический прогресс», связывал с этим «общую оптимисти-
1 Вместе с тем в истории русской литературы поздняя проза Жуковского не учитывалась именно вследствие подхода к ней как к нехудожественной. Она никогда не рассматривалась исследователями специально. Весьма немногочисленны и попытки включить отдельные поздние сочинения Жуковского-прозаика в контекст его творчества. Здесь следует назвать из дореволюционных работу А.Н. Веселовского «В.А. Жуковский. Поэзия чувства и “сердечного воображения” (СПб., 1904), а из новейших - монографию А.С. Янушкевича «Этапы и проблемы творческой эволюции В.А. Жуковского» (Томск, 1985), исследования И. Виницкого, А. Зорина, А. Моторина и некоторые другие.
ческую тональность историко-философской позиции» писателя [5].
О преемственности как основе исторического развития прямо говорится в яркой статье «О стихотворении «Святая Русь»: «Оглянувшись на запад теперешней Европы, что увидим?.. Дерзкое непризнание участия Всевышней власти в делах человеческих выражается во всем, что теперь происходит в собраниях народных. <.> У нас - целы те главные, основные элементы, которыми держится бытие государств христианских. Наша церковь не изменилась. а неизменяемость церкви сберегла и упрочила неизменяемость власти державной. В. истории бывали мятежи народные, но никогда не бывало провозглашаемо право мятежа. <.> Мы видим... сквозь все века протянута одна непрерывная цепь наследственной власти.» [6, т. Х, с. 123]. Синтез религиозности, социальности и историзма мышления Жуковского очевиден и в очерке «Иосиф Радовиц»: «Все в политике получает свое основание и приобретает свое право от истории, а ход истории есть изъявление вышней, всем управляющей Воли, есть глагол Провидения» [6, т. XI, с. 47]. Здесь находим точки сближения Жуковского и многих его современников -Батенькова, Г оголя, И. Киреевского и др. «Попытка свести воедино социальное и трансцендентное - тот внутренний, скрытый для всех слой эпохи, - пишет Е.И. Анненкова, - который. прорастает и в видимое (журнальное, научное, публицистическое) бытие» [7, с. 139].
В своих размышлениях о политике, о революции в частности, Жуковский постоянно обращается к фигуре Наполеона, в отношении к которому исследователи выделяют несколько этапов (см.: [8, с. 102 и далее]). В конце 1830-х, в 1840-е гг., указывает Ф.З. Канунова, «наполеоновский сюжет и сам образ Наполеона у Жуковского укрупняются, принципиально мифологизируются. наполняются глубоким философско-символическим смыслом раздумий о судьбе великой исторической личности, о ее ответственности перед миром, о ее трагических ошибках, о подлинном и мнимом бессмертии» [8, с. 106]. В отношении к поздней прозе это утверждение можно дополнить. Наполеон введен здесь прежде всего в большой социально-политический и исторический контекст и выступает символом великого нарушения вечных законов бытия, за которое десятилетиями расплачиваются его потомки. С точки зрения Жуковского, именно первая французская революция и «завоевательный деспотизм Наполеона» пробудили «самоубийственный деспотизм народного самодержавия», узаконили «дух буйства» и поколебали самое «основание гражданского порядка» - религию, уважение власти, покорность долгу, публичную и частную правду [6, т. XI, с. 48; «Иосиф Радовиц»]. Революционные события 1848 г. - это продолжение начатого Наполеоном процесса: «.. .одна революция кон-
чилась, другая вступает в ее колеины. и теперь, как и тогда, начинают с потрясения главной основы порядка: с религии. Но теперь действуют уже смелее и шире. нагло проповедуют безбожие» [6, т. Х, с. 138; «Что будет?»]. По утверждению А.С. Янушкевича, «Великая Французская революция подвергается в 1840-е гг. своеобразному историческому суду Жуковского. Он видит в ней начало многих процессов, проявившихся в революции 1848 г.: разрушительную философию отрицания и скептицизма, разгул черни. и террор» [3, с. 135].
Кроме того, наполеоновская тема возникает в поздних статьях Жуковского в связи осмыслением исторического пути России, одной из точек отсчета которого признается ее победа над Наполеоном. Т ак, в статье «По поводу нападок немецкой прессы на Россию» Наполеон осмыслен как завоеватель, «сокрушившийся об твердую волю русского царя», тем самым невольно начавший новый этап исторического развития России: «боевое развитие для безопасности совершено; начинается мирное внутреннее развитие для благоденствия. Сие внутреннее развитие может быть произведено в ней только самодержавием. Самодержавие. есть исторический путь России, то есть путь, проложенный ей Провидением» [6, т. XI, с. 68]. Этот пафос размышлений об исторической судьбе России будет переходить из статьи в статью, определяя, наряду с другими любимыми идеями автора, их системность. Например, в статье «О стихотворении «Святая Русь» читаем: «Россия шла своим особенным путем, и этот путь не изменился с самого начала ее исторической жизни. Две главные силы властвовали и властвуют ее судьбою; они навсегда сохранят ее самобытность. Эти две силы суть церковь и самодержавие» [6, т. Х, с. 123]. Или в статье «О происшествиях 1848 года»: «Россия вступит в ее особенный, ее историею, следственно самим Промыслом ей проложенный путь; она не будет Европа; не будет Азия, ибо она государство христианское, она будет Россия - самобытный, великий мир. судьба России заключается в развитии самодержавия» [6, т. Х, с. 107]. Последнему Жуковский придает божественный смысл. Самодержавие, по Жуковскому, «не есть, как говорят отрицатели власти, произвол царя и рабство народа, а слово евангельское: всякая власть исходит от Бога» [6, т. Х, с. 107]. Здесь очевидны точки сближения и расхождения Жуковского с теориями славянофилов. Он не только подчеркивает самобытность развития России, в которой монархия как форма политического устройства общества - всего лишь «верхушка айсберга» и которая определяется, как это хорошо понимал Жуковский, в первую очередь особым мировоззрением, основывающимся на идее целостности духа, на приоритете внутренней свободы, на религиозности миропонимания в целом. Наряду с этим Жуковский, как и Гоголь (впоследствии их поддержит и
Достоевский), говорит о необходимости синтеза восточного и западного начал «как сторон одного и того же предмета» [9, с. 252]. В этом плане весьма показательно, что Жуковского оскорбляют заблуждения западных политиков и государей в отношении России, их нелепые толки о стремлении русского царя к созданию всемирной монархии («О происшествиях 1848 года»).
Неслучайно логика размышлений Жуковского о революции неизменно приводит его и к вопросу о свободе и необходимости. Философия, политика, нравственность замыкаются в один круг. В центре его оказывается концепция личности писателя-романти-ка. В рассматриваемых статьях он настойчиво отрицает революцию именно как мнимое освобождение, как действие, произведенное вследствие внешней необходимости, а не свободно творящей волей. Т ак, в статье «О происшествиях 1848 года» Жуковский развивает мысль о том, что «мнимые освободители» «для того провозглашают свободу, самодержавие народа. независимость мысли и слова», чтобы только «украсить мятеж» [6, т. Х, с. 117].
Проблема мнимой свободы, даруемой революцией, проходит через всю статью «Что будет?». «Это всеобщее отвержение всякой святыни называется теперь свободою, движением вперед, торжеством человечества, освобождением разума», - восклицает автор [6, т. Х, с. 139]. Особенно опасна такая «свобода», считает он, для «низшего класса». Для «народа необразованного», где царствуют нужда, зависть, озлобление, такая «свобода» - настоящее искушение, разжигающее самые низкие страсти, самообман, ведущий к бездне. За всем этим стоит неприятие Жуковским индивидуализма, разъединенности, раздробленности духовного мира людей, подчинения духа материи, что связано, по его убеждению, с губительным для человека торжеством рационализма, усиливающегося отходом от религии. В очерке «Иосиф Радовиц» Жуковский прямо назовет революцию и все ее «так называемые благоприобретения» ложью. Истинная свобода пробуждает в каждой отдельной личности и в народе в целом «законное стремление к единству, то есть к соединению всех членов в одно крепкое тело для дарования этому телу живой силы, с сохранением самобытности каждого члена отдельно» [6, т. XI, с. 49]. Образ свободного народа как единого живого тела оттеняется в другой статье - «О происшествиях 1848 года» - страшным образом «уродливого трупа, у которого. остались только ноги для того, чтобы все слепо топтать с необузданным бешенством» [6, т. Х, с. 119].
«Мнимой свободе» Жуковский неизменно противопоставляет утверждение нравственной свободы, которой не может быть без веры и смирения человека перед Богом и его волей и которая является прочным фундаментом общественного прогресса. В письме к наследнику престола от 29 января 1849 г. Жу-
ковский, сравнивая Великую французскую революцию и «теперешнюю», прямо пишет о том, что «та революция, которая бесится перед глазами нашими, есть не иное что, как отвратительное детище эгоизма» [10, с. 529]. В этом плане весьма показательна статья «Энтузиазм и энтузиасты». Внутреннее чувство свободы осмысливается здесь не только как врожденная духовная основа личности, но и как условие сохранения нравственности народа, согласия, гармонии между личными и общими интересами. Нравственная свобода отдельной личности - это основа целого. И вместе с тем Жуковский признает, что именно внутренняя свобода человека толкает его к тому, чтобы «отделить себя от общего», чтобы «творить для себя свою особенную совесть» и «не видя вокруг себя добра существенного, создавать. добро химерическое и действовать по произволу» [6, т. Х, с. 138]. Особенно часто это происходит «во времена смутные, во времена волнений гражданских и религиозных, в которые распространяется повсеместно какая-то вулканическая деятельность, не имеющая ясного предмета» [6, т. Х, с. 137]. Здесь слышатся интонации пушкинской и лермонтовской поэзии и прозы, а также романов Достоевского и Толстого.
Проблема свободы нравственного выбора человека («энтузиазм») напрямую связывается Жуковским с комплексом философских, социальных, нравственных, психологических проблем, которые станут важнейшими в русской литературе начиная с 1830-х гг. Это вопрос о культе сильной личности и возвращение в связи с этим к проблеме эгоизма, наполеонизма, к идее двойной морали и вытекающей из нее вседозволенности, вплоть до посягательств (с благими намерениями) на перестройку созданного Богом мира и природы человека. Словно уже прочитав роман Достоевского «Преступление и наказание», Жуковский пишет о том, что «сие страстное, ничем не обуздываемое стремление к идеальному благу» и «есть отличительный характер энтузиазма, который и в самом благом направлении может быть источником великих злодеяний, при недостатке ясных, положительных правил нравственности, легко затемняемых софистическими умствованиями страсти» [6, т. Х, с. 138]. Единственной силой, способной вернуть человека на землю, отвратить его от абстракций к реальности, от теорий и идей к натуре человека и действительности, от «меч-тательства» к «обыкновенности» признается вера в Бога, которая диктует одну для всех нравственность, не ломающую, а напротив, укрепляющую личность. «Я выше всего ставлю эти так называемые обыкновенности, - читаем мы в статье “О стихотворении “Святая Русь”, - они в языке и в жизни то же, что воздух, невидимо нас окружающий. То, что вошло в обыкновенность, принято всеми, для всех неотри-цаемо; оно потеряло свою новость от своей давнос-
ти, но по тому самому и есть всеобщая необходимая истина. Оно приобретает вдруг характер какого-то откровения, чудно выражающего истину верховную» [6, т. Х, с. 121].
Мысль о нравственной свободе человека как вечной и незыблемой истине Жуковский освещает важнейшей для него темой Царства Божия, «в котором нет врагов, а есть один союз народов для общего благоденствия» [6, т. XI, с. 45; «Русская и английская политика»]. Здесь очень показателен призыв автора «переменить основные правила политики и опереть ее не на языческих понятиях метафизического государства, а на христианских понятиях Царства Божия» [6, т. XI, с. 45]. Для этого необходимо только одно: «...догадаться, что существующий Бог есть Бог живой, а не пантеистический призрак», т.е. прийти к вере и найти, познать, ощутить самого себя, свою божественную сущность. Так в статьях о политике Жуковский органично переходит от социальных, идеологических вопросов к построению своей философии жизнестроительства, которое повлекло за собой и перестройку в поэтике, в том числе и жанрово-стилевых особенностей поздней прозы писателя.
Анализируя революционную ситуацию в Европе 1840-х гг., идею революции вообще, Жуковский утверждает в рассматриваемых статьях свою философию жизни и человека и связанные с этим взгляды на литературу, прежде всего на прозу. Он включается в процесс изменения и содержания, и формы русской прозы, и ее функций. Жанр статьи как нельзя лучше соответствовал задачам Жуковского - обосновать и провести в жизнь не только собственно политические взгляды («мысли»), но и одновременно взгляды эстетические. Думается, что статьи Жуковского о политике, о революции принципиально пронизываются идеей нравственного развития каждого отдельного члена общества. Неслучайным представляется и то, что их звучание во многом определяет религиозный пафос. В связи с идеей нравственного самосовершенствования и восхождения к божественным истинам, которая настойчиво противопоставляется идее революции, в политических статьях Жуковского вполне органичной оказывается и постановка философских, психологических проблем, связанных с внутренней сложностью, противоречивостью человека. Наконец, совершенно закономерными, хотя и неожиданными, на первый взгляд, оказываются в политических статьях Жуковского его рассуждения эстетического характера.
Какую бы форму ни принимали прозаические сочинения Жуковского о революции (чаще всего это -проблемная статья, эссе, хотя встречаются и обзор, и рецензия, и биографический очерк, и письмо в редакцию), все они в той или иной мере являют собой его исповедь и как человека, и как гражданина, и как художника. Речь в данном случае идет не только о биографических замечаниях, свободно вкрапляемых
Жуковским в эти статьи. Здесь более важным оказывается постоянная сосредоточенность автора на тех внутренних процессах, которые с ним происходят в связи с попыткой понять реальную действительность, в частности такую далекую от искусства сферу жизни, как политика. Убедительность авторских идей в связи с этим увеличивается многократно.
Довольно часто в публицистическую статью Жуковский перестраивал личное письмо, как правило оставляя в названии жанровый подзаголовок, указывающий на эту трансформацию. Тем самым писатель утверждал право передачи в эпическом произведении личных впечатлений, оценок автора, которые для Жуковского важнее подробных доказательств «мысли» и служат всестороннему освещению предмета. Жуковский утверждает возможность и даже необходимость вхождения субъективного мира личности автора в эпическое произведение наряду с объективной картиной мира. В статьях Жуковского о революции декларативна интонационная свобода, лиричность, которая может проявляться даже в прямом обращении автора (как в личном письме) к конкретному адресату. Письмо, трансформируемое в статью, не обязывало Жуковского, обратившегося к столь масштабной проблеме, как революция, делать обобщения, выдвигать систему аргументов. Здесь уместно было обозначение индивидуальных черт автора, который намечает свои связи между явлениями, дает им свои объяснения. Неслучайно Жуковский, как правило, сообщает читателям «творческую историю» своей статьи, поводом для написания которой служит горячее желание высказать свое мнение, ответить на событие, вмешаться в несправедливое, неверное решение проблемы и т.д. «Вяземский! Как тронули меня при виде всего этого, столь болезненного и отвратительного (имеются в виду революционные европейские события, в эпицентре которых оказался Жуковский в 1848 г. - И.А.), твои стихи: я не мог читать их без слез» [6, т. Х, с. 121] - так, по словам самого автора, родилась статья «О стихотворении “Святая Русь”». «Иоанн Миллер, заключив свою всеобщую историю словами: умеренность, порядок, дал в них великий урок на все времена царям и народам» - мысль швейцарского историка послужила толчком к созданию статьи «Самоотвержение власти» [6, т. Х, с. 136]. Статья о союзниках Германии в одной из немецких газет стала поводом для написания статьи Жуковского «По поводу нападок немецкой прессы на Россию» и т.д.
Нередко, пытаясь разобраться в сложнейших социально-политических событиях и проблемах, Жуковский опирается на свои личные наблюдения за отдельными участниками событий, на свои воспоминания. В «Русской и английской политике», например, одно из центральных мест занимает описание воспоминания автора о том, как он был свидетелем возвращения после победного похода князя Варшав-
ского: «Обращаюсь к моим воспоминаниям. Т о, чему я был свидетелем в Варшаве, кладет венец иного разряда на это дело славы военной, венец, которого не увидит история. Это видение есть, так сказать, моя собственность» [6, т. XI, с. 42]. И далее описывается, как происходила встреча полководца с русским царем -тихо, без торжеств, но «неизъяснимо-трогательно», поскольку «православный русский царь не отходил (в это время. - И.А.) от постели умирающего брата, которого минуты были уже сочтены!» [6, т. XI, с. 42].
На воспоминаниях строится во многом и статья «О происшествиях 1848 года». Причем воспоминание плавно перетекает в психологический самоанализ. Так, рассказ о том, как Великий Князь Николай Павлович принимал присягу, невольным свидетелем чего оказался Жуковский, заканчивается следующим образом: «Теперь я должен говорить о самом себе» [6, т. Х, с. 109]. Далее идет подробное описание внутреннего состояния Жуковского, услышавшего весть о кончине императора Александра I. Это воспоминание придает и политическому событию, и его участникам «человеческое» лицо. Жуковский стремится к извлечению наружу внутренних качеств и внутренних, нравственно-психологических смыслов изображаемых им людей и их действий (включая самого себя и свои поступки), придавая тем самым неповторимый облик развиваемым в статьях мыслям, поднимаемым в них проблемам, выстраивая из внешнего и внутреннего целое.
Примечательно, что в статьях Жуковского мысли и чувства органично перетекают друг в друга, образуя неразрывное единство. Отсюда их композиция. Она основывается на авторских ассоциациях, отли-
чается наличием множества вводных эпизодов, авторских отступлений, причем не только философских и публицистических, но и лирических. Отсюда же свобода стиля. В данных статьях Жуковский органично сочетает элементы научно-публицистического стиля (точные детали, имена, даты, продуманные формулировки), разговорной и публичной речи, создающей атмосферу доступности и открытости автора каждому читателю, нейтральную и экспрессивную лексику (начиная архаизмами, славянизмами и кончая неологизмами), самые разные интонации -от риторической до шутливой и насмешливой. Активно используются тропы (метафоры, гиперболы, эпитеты, сравнения, образы-символы и т.п.), художественные синтаксические фигуры (повторы, инверсии, риторические вопросы и восклицания, антитезы и т.д.). Личность автора оказывается не только на первом плане в этих статьях, она становится узнаваемой по индивидуальному голосу, по личным идеям и способам их выражения. Автор вступает с читателем в диалог, делится с ним своими мыслями и переживаниями, отвечая тем самым на запросы своего времени, когда возросший интерес читателя к личности автора, воспитанный, конечно, поэзией, проявил себя и в прозе. Такая проза, к которой Жуковский обратился в конце своего творческого пути, требовала от него и широчайшего энциклопедизма, и глубокого интеллекта, и высочайшей культуры чувства, и целостности мировидения. Всего этого требовала для своего плодотворного развития отечественная проза. Сиюминутные личные впечатления и размышления в статьях Жуковского о революции обретают вес именно в опоре на этот фундамент.
Литература
1. Сочинения и переписка П.А. Плетнёва. СПб., 1885.
2. Гинзбург Л.Я. Опыт философской лирики // Гинзбург Л.Я. О старом и новом. Л., 1982.
3. Янушкевич А.С. В.А. Жуковский и Великая Французская революция // Великая Французская революция и русская литерату-
ра. Л., 1990.
4. Библиотека В.А. Жуковского. Описание. Томск, 1981. № 684, 867, 1202, 1482, 2249, 2368.
5. Гиллельсон М.И. «Россия и Запад» в отзывах писателей пушкинского круга // Русская литература. 1974. № 2.
6. Жуковский В.А. Полн. собр. соч.: В 12 т. СПб., 1902.
7. Анненкова Е.И. Гоголь и декабристы. М., 1989.
8. Канунова Ф.З. Оппозиция наполеонизма и христианства // Канунова Ф.З., Айзикова И.А. Нравственно-эстетические искания русского романтизма и религия. Новосибирск, 2001.
9. Гоголь Н.В. Соч.: В 7 т. Т. 6. М., 1986.
10. Русский Архив. 1885. № 4.
