CC BY
42
УДК 340 : 1 ББК 87
Кравцов Николай Александрович Kravtsov Nikolay Aleksandrovich
доцент кафедры теории и истории государства и права Южного федерального университета кандидат юридических наук.
Associate Professor at the Department of the Theory and History of State and Law of Southern Federal University,
PhD in Law.
Тел.: 8 (928)775-60-44.
ФИЛОСОФЫ ДОПЛАТОНОВСКОГО ВРЕМЕНИ О ВЗАИМОДЕЙСТВИИ ИСКУССТВА И ПОЛИТИКО-ПРАВОВОЙ СРЕДЫ
Pre-platon philosophers about the interaction of art and political and legal milieu
В статье рассматривается развитие идей о взаимодействии государства, права и искусства в доплатоновский период древнегреческой философии. Автор анализирует взгляды школы пифагорейцев, Демокрита, Эпикура, Филодема Гадарского и школы киников. Особое внимание уделяется пифагорейству, поскольку, по мнению автора, именно пифагорейцы заложили основы древнегреческого подхода к рассматриваемой проблематике.
Ключевые слова: государство, право, искусство, этос, пифагорейство, эстетика, эстетизация.
Проблема взаимодействия искусства, политики и права волновала лучшие умы человечества с древнейших времен. Еще мыслители Древнего Востока оставили нам интереснейшие рассуждения по этому поводу. В Древней Греции учение о дидактическом значении искусства, в особенности музыки, о дифференциации произведений с точки зрения их воздействия на индивидуальные и общественные нравы впервые сформулировали пифагорейцы, оказав заметное влияние на Платона, который в свое время доведет рассмотрение этой темы до концептуального и детализированного уровня [4, с. 93-94]. Пифагорейская литература сохранилась во фрагментарном виде, но то, что доступно в первоисточниках и в пересказах поздних авторов дает возможность делать осторожные выводы. Анализ пифагорейских фрагментов связан с двумя трудностями. Поскольку речь идет именно о бессистемных фрагментах, для их понимания необходимо учитывать сведения о пифагорейской школе, известные из других источников. С другой стороны, эти сведения зачастую носят полулегендарный, а то и вовсе легендарный характер, а значит, рассматривая фрагменты через их
In article development of the ideas about interaction of the state, the right and art during the early period of Ancient Greek philosophy is considered. Views of school of Pythagoreans, Democritus, Epicurus, Filodem Gadarsky and school of kinik are considered. Special attention is paid to a Pythagoreans as, according to the author, Pythagoreans have laid the foundation of Ancient Greek approach to the considered perspective.
Keywords: State, right, art, aetos, pifagoreystvo, esthetics, aestheticization.
призму, рискуем впасть в заблуждение и исказить их подлинный смысл.
Представляется, что в рамках пифагорейства сформировалась традиция математизации эстетического анализа, которую следует понимать не только в сфере познания древнегреческой эстетики, но и ради корректного анализа проблемы взаимодействия искусства и государства. По справедливому замечанию А. Ф. Лосева, у пифагорейцев эстетический предмет «должен быть не только наглядно зримым и осязаемым, он должен быть пластически четким и геометрически определенным. Он должен быть в разной степени напряженным, наподобие струн, издающих звуки той или иной высоты. Он должен быть единством, но это единство не мешает бесконечному разнообразию его элементов, так что единство это проявляется в виде проникающей всю эстетическую предметность живой пропорциональности. Эстетический предмет с начала до конца ритмичен, и его ритмика не только видима и осязаема, но и математически оформлена наподобие правильных геометрических тел» [5, с. 322]. Эта математичность предопределила особенности древнегреческого подхода к про-
блеме взаимодействия искусства, политики и права. Причем предопределила навсегда: и в период классики, и у александрийцев тексты таковы, что к ним лучше и не подступаться без хотя бы школьного знания математики.
При этом «пифагорейцы вместе со всей античностью никогда не понимали прекрасное в отрыве от жизненной практики. Они, например, использовали музыку и гимнастику в основном в целях практических - для умиротворения страстей, для создания высоких настроений, подготовки к подвигу, и т. д.» [5, с. 323]. Таким образом, воспитательная функция искусства, его нравственное воздействие являлись для Пифагора и его адептов очевидными. Отсюда - признание социальной (в понимании греков политической) роли искусства.
Пифагор основал античную музыкальную теорию благодаря опытам с монохордом. Первоначально заинтересовавшись соотношением длины колеблющейся части струны и высоты звука, он открыл математические первоосновы акустики. Следом состоялось постижение основ музыкальной гармонии, а затем и построение аналогий между музыкальной и социальной гармониями. В результате Пифагор первым из известных философов предложил использовать музыку на практике с целью воздействовать на нравы. То, что такой подход к музыке развивался в рамках пифагорейства, несомненно, об этом говорят многие античные источники. Атеней писал, что пифагорейцы учились играть на флейте (если точнее, без модернизации, то на авлосе). Более того, пифагорейцы Эфранор и Архит Тарентский посвятили ей целые трактаты [8]. Смысл этих несохранившихся сочинений, похоже, сводился к тому, что флейтовая музыка способствует воспитанию благих нравов у граждан. А Архит - изобретатель детской погремушки - очевидно кое-что смыслил в воспитании неокрепших умов при помощи правильных звуков.
Дело, конечно, не ограничивалось только музыкой. В пифагорейской традиции возник принципиально важный памятник античной теории искусства - «Канон Поликлета». Несмотря на его принципиальную важность для античной эстетики и художественной практики, о его содержании можем судить только благодаря лаконичным указаниям ряда античных авторов. Именно в насохранившемся «Ка-
ноне» скульптор и теоретик Поликлет сформулировал изобразительный принцип, который мы называем «золотым сечением», или «золотым делением». Важно, что, используя математически выразимый принцип, для повышения эстетической ценности изображения Поликлет накладывал на его применение важное ограничение. Золотое сечение применимо только в том случае, если получаемое с его помощью изображение не противоречит естественным пропорциям человека. Читателю, хорошо знакомому с правовыми текстами Аристотеля, заложившими основы европейской философии права, может прийти в голову любопытная параллель. Аристотель, как известно, понимал под правом систему математически выражаемых пропорций, в которых в определенном отношении уравниваются граждане и принципы естественного права. При этом право делится на естественное и установленное, то есть естественное право включает в себя пропорции, существующие по природе, а установленное - те, которые существуют в силу человеческого решения, и необходимые для улучшения политического общения. У По-ликлета золотое сечение - есть система пропорций, искусственно принятая для улучшения изображения. Но существует природная система пропорций человеческого тела, которая приоритетна в случае коллизии. Установить принцип приоритета искусственной пропорции над естественной опасно, ибо в изобразительном искусстве появляется риск внешнего уродства, а в гражданских отношениях - риск «уродства» этих отношений. Стремясь улучшить и образец искусства, и политические отношения в ущерб самой природе, рискуем ухудшить их. Таким образом, рассуждая о прекрасном в искусстве и политическом праве, делаем это в одном контексте, даже по одной формуле.
Несмотря на то, что источник не сохранился, и, возможно, был утрачен уже в Античности, основной тезис «Канона» при этом хорошо известен: основа искусства - форма [5, с. 328]. Важно не только то, что он сыграл определяющую роль в развитии изобразительного искусства и пластики в античности, но и то, что наблюдается его органическая связь с рядом классических древнегреческих подходов к политической проблематике. Это явилось одной из основ для принципиального сближе-
ния политики и эстетики в философии античности. Так, возможны параллели с «Политикой» Аристотеля, который основной задачей политической науки считал определение той формы государства, что в максимальной степени соответствовала бы его цели. Проблема формы государства была, пожалуй, главнейшим из вопросов античной политической литературы, но не стоит забывать о том, что форма - это категория прежде всего метафизическая, затем эстетическая, и только потом политическая. То есть и подход Аристотеля, и увлечение античных теоретиков государства проблемой формы правления - это попытка математической эстетизации государственной теории. И здесь также возможны параллели. Что именно вызывает у нас ощущение безобразности, если, созерцая статую, мы видим, что ее пропорции искусственны, что они не соответствуют природе? Это значит, что мы видим нецелесообразность этих пропорций. А что для Аристотеля и его последователей - «прекрасная» форма государства? Это та форма, что соответствует его цели, - обеспечению всеобщего блага. И здесь прекрасное тоже понимается как целесообразность. Целесообразность и человеческого тела и политического общения вытекает из самой природы.
Именно пифагорейство стояло у истоков принципиального античного учения о «музыкальном этосе», значимого не только для древнегреческой теории музыки, но и для науки и практики политики. Данная концепция заключается в признании непосредственного воздействия на настроение слушателя и его нравственное состояние ряда базовых характеристик музыкальной ткани. К ним относятся высота звука, регистр, инструмент, и соответственно тембр звучания, лад. Подробнее изложил сущность этого учения выдающийся отечественный музыковед Е. В. Герцман: «Древнее слуховое восприятие очень чутко реагировало на различные высотные сферы. Каждый из основных регистров звучания запечатлевался в архаичном сознании с характерной эмоциональной окраской. Существует бесконечно много свидетельств того, что при воплощении художественных образов высотная область звучания музыкальной ткани выполняла одну из главнейших функций... Для современного слушателя такие показатели, как, например, тембр и регистр, обособленные от других средств
музыкальной выразительности, не способны нести конкретную художественную информацию. Они работают только в комплексе со всеми параметрами музыкального целого. Но. античные свидетельства недвусмысленно говорят о том, что регистр звучания нес слушателям серьезную информацию и специфике музыкального образа» [2, с. 113].
Музыкальная ткань в древнегреческом понимании объективно включала этическую составляющую. А. Ф. Лосев пояснял: «Под "этическим" в отношении к музыке древние понимали не обязательно нечто связанное с нравственными нормами. "Этос" есть тот или иной уклад психики, воспитываемый для тех или иных целей. Слово "этос" по-гречески часто значит "уклад", "норма", или "стиль". Поэтому, когда древние говорили об "этическом" значении того или другого предмета, состояния или произведения, то "нрав", "характер", "уклад" понимался здесь также и эстетически. Поэтому термин "этический". по-русски нужно переводить вовсе не "этический", но "этико-эстетический"» [6, с. 640].
Об особенностях древнегреческого восприятия музыкальных ладов А. Ф. Лосев писал: «Приходится удивляться, насколько греки были чувствительны к музыкальному ладу. Каждый лад они переживали с таким определенным этико-эстетическим содержанием, что даже и теперь это содержание можно изобразить самыми ясными чертами. Правда, изображение это, в общем, не легко, так как приходится считаться с пестротой и сложностью, а отчасти и противоречивостью античных характеристик лада» [6, с. 650].
Несмотря на то, что пик интереса к античной теории музыкального этоса в отечественной литературе пришелся на 1980-е - 90-е годы, до сих пор открытым остается вопрос о происхождении этих особенностей восприятия ладовой системы. А. Ф. Лосев выводил их происхождение из племенного разнообразия Эллады: «Первый факт. - это значение отдельных племен в оценке тех или других художественных явлений. Эпос и потом более личная лирика были достоянием Ионии. Серьезная хоровая лирика была у дорян. Эолийцы отличались более страстным характером, рыцарством и углубленной монодической лирикой. Могло ли пройти мимо этого сформирование эстетически-этической сущности от-
дельных ладов? Конечно, нет... Каждое племя выступало, так сказать, с своей национальной музыкой, и каждое племя имело свой излюбленный музыкальный лад» [6, с. 651]. Важность этой концепции состоит в том, что из музыкальной теории она была в неизменном виде перенесена в политические трактаты древнегреческих мыслителей. Платон и Аристотель не оказались исключением.
Аутентичное изложение этой концепции содержится в сохранившихся античных трактатах по музыковедению. Заметим, что нравственное влияние музыки наиболее ясно для современного исследователя рассматривается Клеонидом в «Гармоническом введении» [9].
Утрата трудов Демокрита чрезвычайно усложняет рассуждения о его подходе к рассматриваемой проблеме. Из доступных фрагментов понятно только, что политике он уделял исключительное значение. Согласимся с А. Ф. Лосевым: «Политика, которую древние понимали в широком общественно-государственном смысле, считается у Демокрита даже высшим из искусств» [5, с. 510]. Учитывая широкое значение слова «технэ» в доаристотелевский период (а оно означало одновременно и «ремесло» и «искусство», или даже «сноровку»), можно заключить, что Демокрит рассматривал политику как одно из искусств. Более того, она занимает почетное место в их градации. То есть умозрительно у него имелись основания для построения теории взаимодействия искусства и государства. Но была ли она построена - вот вопрос, остающийся открытым. Это принципиально возможно, поскольку имеется сходство идей Демокрита с идеями школы эпикурейцев.
Фрагменты сочинений эпикурейцев однозначно наводят на мысль о том, что они отвергали положительную роль искусства в государственной жизни. Такое же мнение сложилось и у А. Ф. Лосева: «По учению эпикурейцев, искусство относится к тем беспокойным сферам человеческой деятельности, которые способны только раздражать внутреннюю жизнь человека, возмущать ее, лишать тишины и покоя, нарушать равномерность и безмолвное душевное самонаслаждение. Эпикуреец ни в каком смысле не должен заниматься искусством, и его цель - только отстранить его от себя и остаться без него» [6, с. 213].
При этом создается впечатление, что Эпи-
кур и его последователи в отличие от большинства греческих философов вовсе не пытались, рассуждая об искусстве, различать искусство возвышенное и искусство простонародное, назидательное и развлекательное, да и попросту - подлинное и неподлинное, качественное и скверное.
Философские школы, положительно оценивавшие искусство, были близки к тому, чтобы возвести его в ранг социальной регулятивной системы, а позиция эпикурейцев противоположна. Если верно, что искусство нарушает безмятежность жизни, которая считается наивысшей целью человеческого бытия, то в этом смысле искусство противоположно по значению праву и государству, цель которых как раз состоит в обеспечении человеку безмятежного существования. Учение эпикурейцев разрушало классическое единство античного восприятия того, что хоть как-то связано со сферой политической жизни. Если в других школах это разрушение приводит к отдельному рассмотрению элементов социального бытия, то Эпикур приходит к отрицательному результату тотального анализа. Он принципиально отвергает политическую ценность искусства и вовсе выводит его за рамки гармоничного социального бытия. Отрицательный результат оказывается, очевидно, нетипичным в рамках античной парадигмы. Нетипичность, однако, не равнозначна единичности, или исключительности. Античность не могла предоставить благодатной почвы для семени абсолютного скептицизма, брошенного эпикурейцами, но ростки пробились. У эпикурейцев нашлись последователи.
Первым в этом ряду назовем знаменитого в свое время Филодема Гадарского. Доступные фрагменты его работ, увы, немногочисленны. Относительно недавно западные археологи сообщили о нахождении манускриптов с неизвестными ранее крупными фрагментами трудов Филодема. Пока эти находки проходят реставрацию и расшифровку и недоступны для ознакомления.
Суть же доступных фрагментов изложил А. Ф. Лосев: «Основное утверждение Фило-дема гласит, что в музыке нет никакого "это-са". "Этос" музыки не больше, чем "этос" поварского искусства. О поварском искусстве в сравнении с музыкой Филодем вообще говорит не раз. Музыка бессильна как-то дейст-
вовать на душу. Об этом Филодем твердит очень часто в догматической форме. Он не верит в сказки об Орфее, двигавшим камни своей музыкой» [6, с. 310-311]. Значит, в отношении музыки пессимизм Филодема неоспорим, но он носит иной характер, чем пессимизм эпикурейцев. Те полагают, будто искусство вредно, ибо мешает безмятежному бытию, но Филодем говорил не о вреде, а о бесполезности, и это не синонимы. Сама основа критики здесь другая: философ критикует суть учения о музыкальном этосе, которое однажды станет одной из основ для рассуждений об искусстве в политических и правовых концепциях античности.
Что касается школы киников, то ее рассуждения о политическом значении искусства до нас не дошли. Но имеющиеся материалы свидетельствуют о том, что киники тоже отвергали политическое значение музыки (как, вероятно, и искусства вообще). Лаэрций свидетельствовал: «Отвергают они и геометрию, и музыку, и все подобное. Так, Диоген,. когда ему показали музыкальные приемы, сказал:
Не звоном струн, не дуновеньем флейт -
Мужским умом стоят и дом и град» [1, с. 268].
Учитывая специфику мышления Диогена, можно предположить, что диогеновский пессимизм в отношении искусства вытекал из принципиального отрицания им стремления к излишним благам в жизни человека.
Можно прийти к выводу, что у киников нельзя не заметить попытку разрушения того единства искусства, политики и индивидуального существования, что, согласно Лосеву, характерно для периода ранней греческой философии. Киническое стремление к ослаблению этого единства доходит до крайности, до попытки их абсолютного умозрительного разрушения. В противоположность идеалу гармоничного государственного устройства, где заметное место занимают свободные искусства, сохраняющие его гармонию, киники предлагают идеал золотого века. «Тут людям все дос-
Литература
1 . Диоген Лаэртский. О жизни, учениях и изречениях знаменитых философов. М., 1979.
2. Герцман Е. В. Музыкальная боэциана. СПб., 1995.
тается даром, тут все живут вечной мирной жизнью, тут нет развращающего действия науки и искусств. Прометей, страдая честолюбием, выкрал у богов никому не нужный огонь и дал его людям; а в результате пользования этим огнем развились науки, искусства и ремесла, которые внесли в человеческую жизнь неравенство и создали всю цивилизацию. Такому же развенчанию подвергается и другой кумир греческой цивилизации - это полумифический Дедал, который считался зачинателем решительно всех художественных ремесел.» [7, с. 118].
Итак, у философов доплатоновской эпохи складываются основные особенности древнегреческого подхода к проблематике взаимодействия государства, права и искусства. Прежде всего это - математичность. Впоследствии философия числа будет играть важную роль в политико-правовых конструкциях. Число сословий у Платона, право, понимаемое Аристотелем как система математически выразимых пропорций, - вот наиболее яркие проявления этой тенденции. Вторая особенность - формализм. Эстетически трактуемая категория формы переносится на социальную действительность. Отсюда и понимание формы как принципа, идеи государства у Аристотеля и вообще абсолютизация вопроса наилучшей формы государственной организации в древнегреческой мысли. Третья особенность - признание прямого воздействия искусства, особенно музыки, на нравы граждан. Это повлекло за собой в последующем появление идей об использовании искусства для построения наилучшего государства. В отличие от древневосточных мыслителей греки прямо не провозглашали искусство одной из регулятивных систем общества наряду с политикой, законами и пр. Однако, они были в достаточной степени близки к такому пониманию существа вопроса. Наконец, взгляды тех ранних авторов, которые отрицали социальную и регулятивную ценность искусства, предвосхищают аналогичные идеи, высказанные в рамках позднего скептицизма.
Bibliography
1. Diogenes Laertius. On the life, teachings and sayings of the famous philosophers. Moscow, 1979.
2. Gertsman E. V. Musical boethian. St. Petersburg, 1995.
3. Герцман Е. В. Музыка Древней Греции и Рима. СПб., 1995.
4. Жмудь Л. Я. Пифагор и его школа. Л., 1990.
5. Лосев А. Ф. История античной эстетики. Ранняя классика. М., 2000.
6. Лосев А. Ф. История античной эстетики. Ранний эллинизм. М., 2000.
7. Лосев А. Ф. История античной эстетики. Софисты. Сократ. Платон. М., 2000.
8. Athenee. Le banquet des savants. URL: http:/ /remacle.org/bloodwolf/erudits/athenee/index.htm.
9. Cleonide. Introduction harmonique. URL: http://remacle.org/bloodwolf/erudits/cleonide/ harmonique .htm.
3. Gertsman E. V. Music of Ancient Greece and Rome. St. Petersburg, 1995.
4. Zhmud L. Ya. Pythagoras and his school. Leningrad, 1990.
5. Losev A. F. The history of ancient aesthetics. Early classics. Moscow, 2000.
6. Losev A. F. The history of ancient aesthetics. Early hellenism. Moscow , 2000.
7. Losev A. F. The history of ancient aesthetics. The Sophists. Socrates. Plato. Moscow, 2000.
8. Athenee. The Scholars' Banquet. URL: http://remacle.org/bloodwolf/erudits/athenee/ index.htm.
9. Cleonide. Harmonic Introduction. URL: http://remacle.org/bloodwolf/erudits/cleonide/har-monic.htm.
