CC BY
15
ВЕСТН. МОСК. УН-ТА. СЕР. 7. ФИЛОСОФИЯ. 2018. № 4
ФИЛОСОФИЯ КУЛЬТУРЫ
А.А. Кротов*
ФИЛОСОФСКАЯ СИСТЕМА П. ЛАРОМИГЬЕРА: ИЗ ИСТОРИИ ИНТЕЛЛЕКТУАЛЬНОЙ КУЛЬТУРЫ ЭПОХИ НАПОЛЕОНОВСКИХ ВОЙН
В статье анализируется учение одного из наиболее значительных представителей школы «идеологов», оказавшей определяющее влияние на понимание задач философии академической средой эпохи Консульства и первой Империи во Франции. Рассматриваются главные особенности системы П. Ларомигьера, его понимание природы философского знания, его учение о познавательных способностях человека, о происхождении идей. Учение Ларомигьера представляет собой продолжение просветительской линии в философии, но вместе с тем оно своеобразно предвосхищает главные тенденции французской мысли XIX в., выступает по отношению к ним одним из несомненных теоретических источников.
Ключевые слова: Ларомигьер, школа «идеологов», Наполеон, французская философия.
A.A. K r o t o v. P. Laromiguiere's philosophical system: from the history of intellectual culture of Napoleonic wars epoch
The article analyzes the doctrine of one of the most considerable representatives of "ideologist" school which exerted the defining impact on understanding of problems of philosophy by the academic environment of the era of Consulate and the first Empire in France. The paper considers the main features of P. Laromiguiere's system, his understanding of the nature of philosophical knowledge, his doctrine about cognitive abilities of the person, about origin of the ideas. Laromiguiere's doctrine is the continuation of the Age of Enlightenment's line in philosophy, but at the same time it peculiar anticipates the main tendencies of the French thought of the 19th century, acts in relation to them as one of undoubted theoretical sources.
Key words: Laromiguiere, the school of «ideologists», Napoleon, French philosophy.
В эпоху Консульства и первой Империи философское развитие во Франции не прерывалось, напротив, своим результатом оно имело тенденции, наметившие существенные особенности интел-
* Кротов Артем Александрович — доктор философских наук, заведующий кафедрой истории и теории мировой культуры философского факультета МГУ имени М.В. Ломоносова, тел. +7 (495) 939-18-48; e-mail: [email protected]
лектуальной истории начинавшегося XIX в. В этом отношении обращение к идеям, популярным на рубеже XVIII и XIX вв., не только способствует детальной реконструкции малоизученных аспектов событий европейской истории, но и позволяет по особому взглянуть на генезис ведущих философских направлений, в значительной степени определивших духовный климат XIX столетия.
Весьма значительную роль в культуре, деятели которой мыслили и творили в атмосфере наполеоновских войн, сыграли представители философской школы «идеологов». Одним из ее признанных лидеров выступил Пьер Ларомигьер (1756—1837). Он родился в Ли-виньяке, в семье торговца, учился в коллеже Виллефранш под руководством представителей конгрегации служителей Христианского Учения (Доктринеров). В семнадцать лет он становится членом конгрегации, преподает грамматику в Муассаке, затем философию в Тулузе и Каркассоне. Философия в коллежах, где преподавали представители конгрегации, подавалась в ключе схоластического арис-тотелизма. Своеобразной точкой перелома в жизни Ларомигьера оказалось знакомство с «Логикой» Кондильяка, которое радикально изменило его понимание философии и ее проблематики. Он становится приверженцем идей знаменитого просветителя, настолько страстным, что, по собственному признанию, готов был «отдать все на свете» ради краткой беседы со своим кумиром [Р. А1/апе, 1929, р. 15]. Но их беседа так и не состоялась: Кондильяк умер в тот же год, когда публика получила возможность ознакомиться с его «Логикой».
Во время революции, после упразднения религиозных конгре-гаций, Ларомигьер продолжал преподавать философию в коллеже. Подчинившись требованиям революционных властей к священнослужителям, он принес гражданскую присягу, но затем отрекся от сана. Создание национального Института привело к избранию в его состав Ларомигьера в качестве «ассоциированного члена» по классу моральных и политических наук. Среди философов, работавших под эгидой Института, преобладали сторонники учения Кондильяка (Вольней, Гара, Дестют де Траси, Кабанис, Дежерандо и др.), которые справедливо воспринимались современниками как представители единого направления.
В 1797 г. Сиейес, назначенный послом в Берлин, приглашал Ларомигьера сопровождать его, но бывший священник решил воздержаться от дипломатической карьеры. На следующий год он поначалу дал согласие войти в число ученых, направляющихся в Египет в связи с наполеоновской экспедицией, но в итоге, сославшись на слабое здоровье, не поехал. В 1799 г., после брюмерианского переворота, он становится членом Трибуната, в то время как другие влиятельные «идеологи» (Кабанис, Вольней, Дестют де Траси) входят
в состав сената. Как политик, Ларомигьер не отличался энергичностью действий, современники ценили его за «сдержанность» и «благоразумие». В 1801 г. он становится секретарем Трибуната. На следующий год он вместе с целой группой членов Трибуната, протестовавших против проекта изменений в законодательстве, направленных на уменьшение индивидуальной свободы, по настоянию Наполеона, теряет свою должность. После упразднения в 1803 г. класса моральных и политических наук в национальном Институте школа «идеологов» теряет важный рычаг воздействия на сознание своих современников. Решение имело политическую подоплеку: таким способом планировалось ослабить оппозиционные настроения в обществе.
С декабря 1803 г. Ларомигьер становится библиотекарем в учебном учреждении «французский Пританей», вскоре получившим статус императорского лицея. В 1809 г. он, сохраняя должность библиотекаря, назначается профессором философии парижского университета. Но к чтению лекций он приступает только в 1811 г. из-за задержки с открытием факультета. Профессором университета он остается недолго. Его лекции продолжаются в 1812 г. и прерываются в 1813 г. Ларомигьер по-прежнему — хранитель императорской библиотеки, но к преподавательской деятельности он уже не возвращается. Причиной столь быстрой отставки, вероятнее всего, послужили проблемы со здоровьем, на которые он жаловался и прежде. Хотя современниками высказывались и иные гипотезы — от личного неприятия фигуры профессора императором до блестящей оппозиции своим идеям, которые Ларомигьер встретил в университете в лице более молодого профессора философии Руайе-Коллара.
Эпоха Реставрации мало изменила образ жизни бывшего священника. «Идеологов» было сложно заподозрить в политических симпатиях к «старому порядку» и дому Бурбонов. Поэтому «оппозиционные настроения» в отношении «тирана» не служат поводом для какого-либо поощрения со стороны новых властей. Ларомигьер, оставаясь библиотекарем, работает над подготовкой к печати своих университетских лекций, опираясь на подробные записи двух своих учеников. Главный его труд выходит в двух томах в 1815 и 1818 гг., впоследствии неоднократно переиздается («Лекции по философии»). Ларомигьер также — автор «Проекта элементов метафизики» (1794), ученых записок, прочитанных в национальном Институте и частично опубликованных в академических «Мемуарах» ((1796) «Анализ ощущений» и «Определение слова идея»), «Парадоксов Кондильяка» (1805). Франсуа Пикавэ справедливо подчеркивал, что «философия, изложенная в Лекциях та же, что в Проекте и Мемуарах» [Т. Рicavet,
1891, р. 545], и, в этом смысле, главный труд Ларомигьера, обобщая его ранние работы, продолжает их, раскрывает заключавшуюся в них тенденцию.
Философские лекции Ларомигьера были открыты 26 апреля 1811 г. «Речью о языке рассуждения». Сам выбор проблематики первой лекции отнюдь не был случаен, он задавал направление всего курса, очерчивал его мировоззренческую направленность. Ла-гомигьер начинает первую лекцию с критического замечания в адрес философии, ошибочно усматривающей в слове препятствие для деятельности ума. «Насколько, однако, подобная ошибка далека от истины! Так как, если ум человека есть произведение анализа, чем был бы он без знаков, необходимых инструментов анализа?» [Р. Laromiguiëre, 1826, 1. I, р. 3]. Поводом к ложным, по существу, обвинениям служили злоупотребления языком, даже сами его недостатки. Но философия многим обязана речи, невозможна без нее. Языки — это одновременно и средства коммуникации, и форма фиксации идей, и методы, способствующие появлению новых знаний.
П. Ларомигьер кратко характеризует процесс совершенствования разума: первоначально благодаря человеческим органам, подвергающимся воздействию природы в разных ее проявлениях, формируются ощущения. Это — начальная, по Ларомигьеру, разновидность идей, к которой с необходимостью добавляется другая, связанная с «языком действия» и позволяющая ясно различать отношения. Далее возникают многообразные устные и письменные языки; частные, ограниченные идеи сближаются, обобщаются. Рассуждение сперва практически отождествляется с воспоминанием об испытанных ощущениях, затем оно, опираясь на знаки, все более высвобождается от власти чувственных восприятий, переходит от физического порядка к интеллектуальному и моральному.
Французский мыслитель призывает уточнить формулу «все идеи вытекают из чувств». Он подчеркивает, что ее разделяло большинство философов, повторяя ее вслед за Аристотелем. Но формула эта, по его мысли, неверна, следовало бы говорить: «...первые идеи вытекают из чувств». Уточнение выглядит существенным в свете того обстоятельства, что Ларомигьер выделяет три типа идей: чувственные, интеллектуальные и моральные. Первыми идеями в подобной системе отсчета оказываются именно чувственные, в то время как второй и третий их типы не выводятся прямолинейным способом из мнимо-единого источника. Производимое уточнение, настаивал лектор, не означает реабилитации врожденных идей или же «архетипических понятий».
Он констатирует несовершенство искусства рассуждения, применяемого в его эпоху. Такое положение дел кажется парадоксальным:
при наличии гениальных произведений, каждое из которых, по-видимому, заключает в себе все правила верного применения разума, теория рассуждения до сих пор не достигла своей полноты и завершения. Но этот парадокс в действительности легко объясним: философы уклонялись в сторону от исследования природы, от подражания ее законам в сочинениях великих ораторов и поэтов, направив свое внимание на вопросы, далекие от подлинных нужд человека, способные удовлетворять лишь его «пустое любопытство». Даже такие выдающиеся новаторы, как Бэкон и Декарт, не смогли, по мнению Лагомигьера, подорвать доверие к «искусству силлогизмов», принимаемому за метод научного рассуждения. Особо он выделяет Кондильяка, идеи которого рассматривает как открывающие дорогу к пониманию природы мышления. Лагомигьер не скрывает своего восхищения Кондильяком: «...ему мы обязаны идеями более точными, чем те, которые мы могли бы заимствовать у других философов, о способе, каким развертывается мышление, и о природе рассуждения» [ibid., p. 20].
Различные языки, настаивал вслед за Кондильяком университетский профессор, не просто средства анализа, они выступают «подлинными аналитическими методами». По его мнению, правильное рассуждение, взятое в «самом себе», в своей истинной сущности, не подвержено изменению. Рассуждение присутствует как в уме, так и в речи. В первом случае оно сводится к восприятию или осознанию тождества суждений (при условии, что речь идет о ситуации, когда еще не приобретена привычка оперировать знаками). Во втором оно является выражением отношения, скрытого в другом отношении. При всем многообразии форм, которые может принимать рассуждение, его суть всегда одна — отношение тождества между несколькими суждениями. Это отношение может смутно ощущаться или же ясно восприниматься. Ларомигьер говорит об особом языке рассуждения, который ведет к очевидности. С этой точки зрения рассмотреть какой-либо вопрос означает изучить его с максимальной полнотой, т.е. последовательно выявить идеи, находящиеся в основании других идей, установить их взаимоотношения. При этом профессор предостерегал своих слушателей от соблазна повторить путь мыслителей, оказавшихся в итоге в философском тупике. «Желая погрузиться в глубины метафизики, мы могли бы потеряться в глубинах мрака» [ibid., p. 40]. Чтобы этого избежать, следует помнить, что любая наука представляет собой последовательность правильно выстроенных рассуждений. Фактически речь идет о цепи утверждений, заключающих в себе отношение тождества. Отсюда — идея универсального подхода: «...философский метод, метод, который действует через последовательность
рассуждений, есть тот же метод, который показывает нам происхождение и последовательное развитие идей» [ibid., p. 48]. Соответственно, автор «Лекций» настаивал на том, что раскрытие вопроса о природе философского метода предполагает исследование вопроса об истоках познания, изучение причин заблуждений, затрагивает «принципы наук». Важным предметом своего курса он прямо объявляет «фундаментальную идею» метода. Ибо разум, «лишенный всякого метода, остается неподвижным и погруженным во мрак» [ibid., p. 49].
Напротив, метод был бы излишен только в том случае, если бы человек обладал неисчерпаемой памятью и разумом, которые позволяли бы ему охватить в одно мгновение все свои идеи. Но природа человека такова, что его память содержит не бесконечность идей, разум в каждый момент времени может быть направлен лишь на один предмет, а мимолетные ощущения нередко проскальзывают незамеченными. В подобных условиях исключительно важное значение при переходе от неизвестного к известному приобретает метод. Следуя Кондильяку, Ларомигьер объявляет метод анализа единственным, гарантирующим точность рассуждений. Анализ предполагает отыскание принципов, лежащих в основе кажущихся иногда разнородными феноменов. Выявляя законы, общие той или иной группе элементов, либо действий, он способствует сокращению числа идей, необходимых для применения в научных суждениях. Предполагает он и систему, в которую следует приводить последовательность феноменов, охватывая их единство. «Система, когда она доведена до своего совершенства, есть самый высокий уровень человеческого рассудка» [ibid., p. 63].
Три условия необходимы для создания системы: точные представления о каждой из ее частей, знание об их отношениях и о «порождающем принципе». Совершенная система может заключать всю науку в одной идее, несмотря на всю кажущуюся свою простоту. При этом дабы не оказаться во власти химерических построений, не следует забывать, что применение метода неотделимо от внимательного изучения феноменов. Мудрость, по мнению французского мыслителя, присуща тем, кто не стремится за пределы доступного ощущению и размышлению.
П. Ларомигьер подразделял философию на четыре части. Первая исследует природу способностей души и как таковая, на его взгляд, еще не получила своего точного названия. Вторая — метафизика, ее предмет — результат деятельности рассудка, идеи, рассмотренные сквозь призму их происхождения. Третья часть философии — мораль, изучающая действия воли. Наконец, завершающая часть — логика, ставящая своей целью изучение средств, находящихся
в распоряжении разума для придания его операциям большей скорости, простоты, надежности. В своем курсе лекций он рассматривал первые две части, отмечая, что не стремился сразу представить законченную картину всей философской науки. При этом он заявлял о возможности, отдавая дань «привычному разделению», объединить первые две части под рубрикой «метафизика». Важно при этом помнить, согласно Ларомигьеру, что содержание второй части философии (анализ идей) тесно связано с первой, прямо зависит от нее.
Он утверждал, что его предшественникам не хватало необходимых данных, что философы убедительно раскрыли лишь один источник идей, связанный с ощущением, получаемым в результате воздействия внешних тел. Между тем решение «фундаментальной проблемы» философии состояло бы в том, чтобы показать порядок возникновения всех трех типов идей: чувственных, интеллектуальных и моральных. Для этого следует прежде всего обратиться внутрь самих себя, внимательно наблюдать и фиксировать работу человеческого ума. Предшествующие философы, по Лагомигьеру, сосредоточились на ложной дилемме, согласно которой идеи либо являются врожденными, либо возникают из чувств. Истину не нашел никто из них, чтобы ее обнаружить, следовало более тщательно и глубоко вести наблюдения. Он настаивал на том, что способности души вовсе не проистекают все из ощущения, полемизируя по этому вопросу со своим духовным учителем. Подобный вывод следует из внимательного анализа способностей, различения ясных идей, соответствующих каждой из них. Человеческая душа, согласно автору «Лекций», во многих ситуациях пассивна, а в иных — активна. Два ее атрибута — чувствительность и активность, благодаря первому она подвергается воздействиям извне, за счет второго «модифицирует» сама себя. Детали психофизического взаимодействия Ларомигьеру не ясны, он полагал, что для исчерпывающего решения вопроса не хватает данных. «Если, стало быть, любознательность наших слушателей пожелала бы узнать способ, которым движение мозга производит ощущение в душе, мы сказали бы, что ничего об этом не знаем. Если бы нас спросили, как может быть, что действие души возбуждает мозг, мы ответили бы, что мы об этом ничего не знаем» [ibid., p. 102—103].
Система способностей души, согласно Ларомигьеру, охватывает рассудок и волю. Рассудок не может сводиться к способности ощущения, поскольку она пассивна и никак не может объяснить наличие активного элемента в нем. Рассудок заключает в себе три способности, поскольку тщательный анализ показывает, что «три условия необходимы и их достаточно для всех наших знаний, для самых простых систем, как и самых обширных наук» [ibid., p. 108].
Внимание позволяет сформировать четкие идеи обо всех свойствах изучаемого предмета. Сравнение дает возможность связать идеи друг с другом, а умозаключение приводит к пониманию принципов. «Через внимание мы открываем факты; через сравнение, мы их сближаем, чтобы уловить их отношения; через умозаключение мы их приводим в систему» [ibid., p. 110]. Правильное рассуждение представляет собой род вычисления, в котором используются сложение, вычитание и подстановка. Но человек не только познающее существо, но и желающее, стремящееся к счастью. От природы он наделен склонностью испытывать приятные ощущения и избегать неприятных, на ее основе он формирует предпочтения. Ему доступна и способность, взвесив доводы за и против, свободно отказаться от удовольствий, если они в будущем могут принести негативные последствия. Существование человеческой свободы доказывается самим фактом возможности выбора в различных неопределенных ситуациях, когда в результате размышления люди склоняются к тому или иному поступку. «Свобода — не слепой выбор, он озарен светом опыта: это не выбор без разумного основания» [ibid., p. 120]. Свободно действующий человек в качестве цели ставит достижение своего блага, но также и счастье своих ближних, и подчинение божественной воле, отсюда моральная доброта как особое свойство души. В итоге воля, как и рассудок, заключает в себе три способности: желание, предпочтение, свободу. Вся система мышления, по Ларомигьеру, предполагает генетическую связь: «.свобода рождается из предпочтения, предпочтение — из желания: желание есть направление способностей рассудка, которые рождаются друг из друга, умозаключение — из сравнения, сравнение — из внимания. Таким образом, доказано, что мысль или способность мышления, которая охватывает все способности души, проистекает из внимания» [ibid., p. 125]. В этом вопросе он существенно расходится с Кондильяком, так же как и в стремлении выделить, наряду с ощущением, активный элемент познавательного процесса.
Автор «Лекций» подчеркивал, что в своем учении о способностях души ставил целью познать самого себя и высказывал надежду относительно удачного выполнения замысла, важного и для других. Достижение подобной цели, по его мысли, было неотделимо от выстраивания системы, внутри которой было бы показано происхождение каждой из объясняемых идей. Всякий иной подход порождал бы лишь нагромождение бессвязных обрывков, туманных определений, необоснованных утверждений. В результате не было бы выстроено никакой системы; «ничего не было бы объяснено». С момента зарождения философии многие мыслители размышляли о способностях души. Но далеко не сразу им удалось
осознать, что рассуждать следует, в соответствии с установками Галилея и Бэкона, лишь на основе точных, многократно проверенных наблюдений, несомненных фактов, но не беспочвенных фантазий. Стремление к быстрому конструированию всеохватывающих систем должно было уступить место медленной работе по сбору подготовительных материалов, связанных с изучением человеческого ума. «С тех пор метафизика изменила облик: она предлагала меньше неясностей, меньше пустых тонкостей» [ibid., p. 137]. Стало принято опираться на ясные и определенные идеи; количество обсуждаемых вопросов сильно уменьшилось за счет исключения бесполезных, не имеющих научного ответа. Кондильяка Ларо-мигьер выделяет особо среди своих предшественников, ставит ему в заслугу понимание важности сведения всего к единому принципу. Не менее существенную заслугу Кондильяка он видит в антиматериалистической направленности его философии. Но вместе с тем высказывает он и критические соображения в адрес философии Кондильяка, настаивая на том, что ощущение не может трансформироваться во внимание, поскольку невозможно тождество пассивного и активного состояний души. Согласно автору «Лекций», пассивная чувствительность вне связи с активным элементом опыта не порождает знаний. По его мысли, «фундаментальной истиной» выступает выдвигаемое им положение: «...недостаточно ощущать, чтобы познавать» [ibid., p. 143]. Душе периодически присущи противоположные состояния, она и получает ощущения, будучи пассивной, и действует, реагируя на них. Но в этом случае активность души предполагает внимание, находит в нем свое выражение.
П. Ларомигьер с сочувствием отзывался о проекте Лейбница примирить все философские школы, считал возможным достижение «мира» между философами, но, разумеется, на основе признания собственных идей. Ему казалось, что расхождения между философами не столь уж и велики, как представлялось многим их читателям, что разногласия скорее надо искать в употреблении слов, чем в сути дела. Например, метафизики спорили по вопросу о том, имеет ли душа в момент первого своего восприятия самосознание. Правильный ответ, с его точки зрения, в том, что душа имеет ощущение своего существования, но не его идею. Поэтому, в разных смыслах, ответ мог бы даваться и позитивный и негативный: важно лишь уточнять, что именно утверждается и отрицается в этих случаях.
Размышляя о природе и происхождении идей, французский мыслитель утверждал, что поскольку у души имеется четыре способа ощущать, благодаря своей активности она способна образовывать четыре типа идей. Это чувственные идеи, а также идеи ее
способностей, отношений и моральные идеи. В немалой степени претендуя на новизну, он следующим образом резюмирует свои наблюдения: «.чувственные идеи имеют свой источник в чувстве-ощущении, и свою причину во внимании. Идеи способностей души имеют свой источник в чувстве действия этих способностей, и свою причину во внимании. Идеи отношения имеют свой источник в чувстве отношения, и свой источник или в сравнении, или в умозаключении. Моральные идеи имеют свой источник в моральном чувстве, и свою причину в раздельном или общем действии внимания, сравнения и умозаключения. Нужно, следовательно, признать ту истину, что существуют четыре источника и три причины наших идей» [Р. Laromiguiere, 1826, t. II, p. 147—148]. Таким образом, с точки зрения автора «Лекций», причину идей всегда следует искать в действиях рассудка, а источник надлежит связывать с ощущением, которое может принимать различные формы, друг с другом не тождественные. Для него вопрос о принципах рассудка представлялся окутанным множеством заблуждений былых времен. Он настаивал, что его тезис о способностях рассудка как причине идей находится за пределами «путей всех философов», размышлявших на сходную тему. В просветительском ключе он заявлял, что философия необходима человеческому уму, чтобы «защищать его от лжи и предрассудков, чтобы открыть доступ только к истинным идеям, к испытанным понятиям. Всегда ли она была верна своим обязанностям?» [ibid., t. III, p. 226]. Вопрос риторический, поскольку уже из разрозненных экскурсов, совершенных Ларомигье-ром в историю философии, учащимся парижского университета было ясно критическое отношение профессора к ряду открыто им декларируемых заблуждений его предшественников.
Обращаясь к вопросу о происхождении идей внешних тел, души и Бога, Ларомигьер опирался на гносеологические принципы своей системы. Он уверенно заявлял своим слушателям, что им уже хорошо известно направление поиска ответов, коль скоро источник всех идей коренится в том или ином способе ощущать. Конечно, идеи тел формируются благодаря ощущениям, но для познания физического мира требуются еще и восприятие отношений, и активные способности рассудка, внимание и сравнение.
Познание души автор «Лекций» также ставил в зависимость от определенного способа ощущать. Он заявлял, что после того, как получены представления об интеллектуальных способностях и о пассивной стороне человеческой природы, знание о душе уже присутствует в уме. Ларомигьер продолжал антиматериалистическую линию своего кумира. Ссылаясь на своеобразный мысленный эксперимент в духе Кондильяка, он утверждал, что одного обоняния
было бы достаточно, чтобы душа смогла пользоваться всеми своими способностями, пусть и в очень ограниченном объеме. «Откуда я вывел это важное заключение: что способности души не зависят, в отношении своего существования, от организации тела» [ibid., t. I, p. 247]. Он и прямо обращается к авторитету Кондильяка, подчеркивая, что, согласно последнему, ощущения — всего лишь модификации духовной субстанции.
Субстанциальность души, по Ларомигьеру, можно доказать, еще и опираясь на основные свойства способности сравнения. Если такая способность существует, отсюда следует простота души, тем самым, и нематериальность. «Верно, что душа есть субстанция бестелесная, нематериальная, непротяженная, простая, духовная; но познание духовности души есть следствие познания ее активности и чувствительности» [ibid., t. III, p. 229].
К идее Бога человек также возвышается благодаря своей способности ощущать. Чувство собственной слабости, зависимости, согласно Ларомигьеру, приводит человека посредством размышлений к идее высшего могущества. Чувство незыблемости вселенских законов ведет к идее высшего устроителя порядка. Чувство свободной устремленности к цели рождает идею бесконечного разума. Чувство справедливого и несправедливого приводит к идее высшего судьи. Отсюда — возможность разных типов доказательств бытия Бога, которые исходят из рассмотрения человеческой природы, из созерцания вселенной, из конечных причин, из факта существования моральных понятий. Особое значение имеет чувство отношения между способами существования души: оно лежит в основе идеи причины, которая, будучи перенесена на внешние вещи, закономерно ведет к идее первой причины. Человеческая чувствительность, заключает автор «Лекций», при помощи рассудка «приближается к божеству, видит его, почти касается» [ibid., p. 232]. Более того, «сам Бог ощущает; не побоимся этого сказать. Бог имеет чувство своих совершенств. Он имеет чувство полноты своего бытия» [ibid., p. 240]. Сенсуалистический принцип приобретает таким путем онтологическое, космическое значение.
П. Ларомигьер в своем стремлении универсализировать представлявшуюся ему истинной гносеологическую установку во многом сохранял верность подходу Кондильяка, хотя и вносил в него немаловажные модификации. «Идея Бога, идея души, идея тел, имеют, следовательно, свой источник в чувстве; идея тел — в чувстве-ощущении; идея души — в чувстве действия ее способностей; идея Бога — во всех чувствах» [ibid., p. 259]. Автор «Лекций» критиковал тех метафизиков, которые, прежде чем обращаться к вопросам о Боге и душе, считали необходимым построение особой науки,
или общей онтологии. Такого рода онтологию он характеризует в своем курсе довольно скептически. Эта общая наука, по его мнению, оторвана от бытия, отнюдь не дает представления о нем. Философы рассуждали о принципах противоречия и достаточного основания, о сущности, о началах познания, но слишком часто хранили молчание о чувстве, о его видоизменениях. В своем намерении проникнуть в природу вещей они нередко забывали о том, что все взаимосвязано во вселенной, а потому упускали из вида необходимую связь между идеями. Отказываясь от упорядочивания, неотделимого от глубокого научного исследования, они создавали картины, больше говорившие о них самих, чем об изучаемом предмете. В результате онтология, которую рассматривали как первую часть метафизики, оказывалась хаосом понятий, запутывавшем умы. Ларомигьер считал, что истинная философия одинаково отвергает и материализм, не признающий духовное начало, и спиритуализм, отрицающий материю.
Проспер Альфарик, подчеркивая важность идей Ларомигьера для французской интеллектуальной культуры первой половины XIX в., неоднократно акцентировал внимание на сложностях, с которыми сталкивались «идеологи» в своих отношениях с Наполеоном. Первый консул, поначалу к ним благоволивший, вскоре начинает демонстрировать неприятие той критики «деспотизма», высказывать которую были склонны «идеологи» и принимает меры по уменьшению самой возможности для них оказывать воздействие на политическую жизнь. В эпоху Империи их положение отнюдь не улучшается. «Более беспокоящей, конечно, была оппозиция императора. Время ее лишь усиливало. В конце декабря 1812 г. Наполеон, внезапно призванный в Тюильри заговором Мале, представил ответственными за него Идеологов» [Р. А1/апс, 1929, р. 78]. Конечно, во время заседания государственного совета император высказал общие и довольно краткие соображения о негативной, с его точки зрения, роли «идеологии» как особой формы ложной метафизики в жизни Франции. Но при этом смысл, упомянутый Альфариком, вполне мог угадываться слушателями той декабрьской речи Наполеона. Несомненно, император преувеличивал. Ему было важно в ситуации необходимости быстрого проведения нового рекрутского набора, призванного заменить потерянную в русском походе «великую армию», подавить всякий намек на оппозицию его планам в самой Франции. Не исключено, что в такого рода перспективе само выражение «идеология» было использовано им скорее для суммарного обозначения мировоззрения его противников, чем для указания на отдельных, не имеющих большого политического веса в государстве современников.
Исследователи, обращавшиеся к философскому наследию Ла-ромигьера, свое внимание направляли прежде всего на выяснение вопроса о его отношении к господствовавшим долгое время в академической среде идеям Кондильяка, на выявление оригинальности его подхода, на значение его учения для последующей философии.
В частности, согласно Малле, Ларомигьер «ставил своей целью не столько разрушение, сколько реформу учения Кондильяка» [С. Mallet, 1875, p. 921]. По мнению интерпретатора, такого рода замысел не мог увенчаться успехом, поскольку реформируемая философия в своих абсолютных притязаниях не принимала никаких улучшений.
Виктор Кузен рассматривал философию Ларомигьера как свидетельство постепенно совершающейся в умах современников «философской революции», которая связана с предшествующей традицией, но и выходит за ее пределы, в определенном отношении отрицая ее. Отсюда — его знаменитая образная характеристика: «...есть два человека в господине Ларомигьере, старый и новый, ученик и противник Кондильяка» [V. Cousin, 1847, p. 239].
Жан Филибер Дамирон утверждал, что учение Ларомигьера представляет собой преодоление сенсуализма, что по сути своей оно выступает разновидностью спиритуализма, использующего гораздо более широкую основу для философских наблюдений, чем предполагалось Кондильяком. Но признает он и определенную преемственность позиций Кондильяка и Ларомигьера: «Всецело поглощенный, как и его учитель, идеологической точкой зрения, в особенности в этом отношении он должен был рассматривать природу души: в его глазах психология должна была сводиться к идеологии» [Ph. Damiron, 1834, p. 105, 114].
Франсуа Пикавэ подчеркивал глубокую связь между метафизическими идеями Кондильяка и Ларомигьера, которому отводил особое место среди «идеологов». «Как идеологи, Ларомигьер принимает метод, рекомендованный Кондильяком. Но в значительно большей степени, чем они, он остается его учеником: таков он полностью в метафизике». Пикавэ также видел в учении Лароми-гьера своего рода предвосхищение эклектического спиритуализма: «Благодаря своим частым заимствованиям у философов всех школ и у литераторов, благодаря своему эклектизму Ларомигьер является, как и Дежерандо, предшественником Кузена»; «Он читает и перечитывает с любовью стихи Расина, как и Виргилия, Цицерона, Боссюэ, Лафонтена, Лабрюйера и всех великих авторов» [Л Picavet, 1891, p. 523, 543].
Проспер Альфарик настаивал на том, что на всем протяжении своей творческой биографии Ларомигьер «оставался сильно при-
вязан к философской традиции XVIII века, из которой произошла революция» [Р. А1/аг1с, 1929, р. 84]. Эмиль Брейе характеризовал философию Ларомигьера как «протест идеологии против распространяющегося романтизма» [Е. БгеЫег, 2004, р. 1292].
Жан Лефранк отмечает, что «в своем спиритуализме... Ларо-мигьер остается намного более верным Кондильяку, чем большинство идеологов», а «лекции 1811 года в особенности составят дату в истории французской мысли благодаря утверждению первичной активности разума, и также благодаря примату психологии над логикой или онтологией, отдаваемому в философии» [/. Ье/гапс, 1984, р. 1524].
В приведенных исследовательских оценках много верного. Действительно, учение Ларомигьера представляет собой продолжение просветительской линии в философии, но вместе с тем оно своеобразно предвосхищает главные тенденции французской мысли XIX в., выступает по отношению к ним одним из несомненных теоретических источников.
П. Ларомигьер вслед за Кондильяком отвергает врожденные идеи, главным методом познания признает анализ, уделяет весьма пристальное внимание изучению и классификации ощущений. При этом он вовсе не является эпигоном своего знаменитого предшественника: автор «Лекций» настаивает на том, что познавательные способности не выводимы из ощущения, предлагает самостоятельную концепцию активности мышления в познавательном процессе, выдвигает свою схему генезиса интеллектуальных способностей.
В наследии Ларомигьера четко прослеживаются черты, востребованные последующим позитивизмом, развитые им, доведенные до логического завершения. Это и требование опираться на твердые факты, не выходя за пределы доступного чувствам и мышлению, и негативное отношение к попыткам конструировать всеохватывающие метафизические системы, и призыв исключить из философии бесполезные вопросы. При этом большое значение придается развитию знания в научно-систематической форме.
С философией спиритуализма XIX в. учение Ларомигьера связывает критика материализма, настойчивый поиск аргументов в поддержку тезиса о существовании духовных субстанций.
В философии автора «Лекций» находят свое преломление теоретические установки, имевшие широкое признание в академической среде эпохи Консульства и первой Империи: сосредоточенность на гносеологической проблематике, критика заблуждений прошлого, стремление их преодолеть, опираясь на точное знание, нежелание выдвигать и поддерживать радикальные политические программы.
Система Ларомигьера имеет много общего с концепциями других представителей школы «идеологов» (критика предрассудков, трактовка метафизики в качестве науки о происхождении идей, подчеркивание роли ощущений в познавательном процессе), но вместе с тем отличается и неповторимым своеобразием (учение об активности способностей рассудка, отказ от попыток охарактеризовать механизм психофизического взаимодействия и др.). Для мировосприятия Ларомигьера свойственно стремление уклониться от публичного университетского изложения своего понимания начал практической философии. Особенности его системы, которые и одобрялись, и подвергались критике его современниками, так или иначе позволяют почувствовать нерв интеллектуальной жизни той далекой от нас эпохи, соприкоснуться с частицей ее атмосферы, с постановкой проблем самопознания, свободы и др., которые продолжают интересовать многих из нас и сегодня.
СПИСОК ЛИТЕРАТУРЫ
AlfaricP. Laromiguière et son école. P., 1929.
BréhierE. Histoire de la philosophie. P., 2004.
Cousin V. Fragments philosophiques. T. IV Р., 1847.
Damiron Ph. Essai sur l'histoire de la philosophie en France au XIX siècle. T. 2. P., 1834.
Laromiguière P. Leçons de philosophie. P., 1826. T. I — III.
Lefranc J. Laromiguière // Dictionnaire des philosophes. V 2. P., 1984.
Mallet C. Laromiguière // Dictionnaire des sciences philosophiques / Sous la dir. de Ad. Franck. P., 1875.
PicavetF. Les idéologues. P., 1891.
