CC BY
17
КОНФЛИКТУ ЦИВИЛИЗАЦИЙ - НЕТ! ДИАЛОГУ И КУЛЬТУРНОМУ ОБМЕНУ МЕЖДУ ЦИВИЛИЗАЦИЯМИ - ДА!
СОВРЕМЕННАЯ РОССИЯ: ИДЕОЛОГИЯ, ПОЛИТИКА, КУЛЬТУРА И РЕЛИГИЯ
Л. Скворцов,
доктор философских наук,
профессор, руководитель Центра гуманитарных
научно-информационных исследований
(ИНИОН РАН)
ФИЛОСОФСКАЯ ИСТИНА:
ИСТОРИКО-КУЛЬТУРОЛОГИЧЕСКИЙ АНАЛИЗ
(Часть 3) Окончание
11. Алгоритмы истины
Когда мы фиксируем возникновение явления имитации философии, то вовсе не имеем в виду сознательное подражание философским рассуждениям и различные формы ложных мудрствований.
Сложность проблемы имитации заключается в том, что имитация философии возникает как результат специфического подражания представлению, описанию и механизмам преподавания обычных научных дисциплин. Эти научные дисциплины воспроизводят истинное знание, полученное в результате экспериментальных исследований и математических расчетов.
Систематизация истинных знаний позволяет формировать программы преподавания и обучения, заключающие в себе сумму фундаментальных и прикладных данных, которые отталкиваются либо от математических аксиом, либо от исходных открытий.
Философия является тем знанием, в котором и аксиомы и исходные открытия черпают свою легитимность в качестве истины.
Но на что в этом контексте должна опираться философия, как построить свою систему знания, пригодного для преподавания и обучения? Простая имитация обучения и преподавания обычных
дисциплин означает, что учить будут, минуя ключевую проблему философской истины, а значит, будут учить не философии.
Эта проблема получила специфическое решение в публикации известного философа, сотрудника школы гуманитарных наук университета Хертфордшира (Англия) Лучиано Флориди.
Флориди назвал свою публикацию «Что такое философский вопрос?»1.
Эту публикацию с такой постановкой вопроса можно считать не только своевременной, но и в некотором смысле запоздавшей. Дело в том, что если школа и институт учат не философии, то тогда общественное самосознание, а значит и сознание политических лидеров и государственных руководителей формируется неправильно, поскольку они потенциально обладают самосознанием, определяющим в качестве правильных неправильные решения. Это означает, что с ростом могущества тех технических средств, которые оказываются в их распоряжении, угроза гибели цивилизации будет нарастать. Ход событий ХХ в. наглядно доказывает правильность этого вывода. Государственные руководители следовали целям достижения абсолютной политической выгоды и в итоге родились две разрушительные мировые войны, одна за другой.
Наступил ХХ1 век. Ход событий в нем в известном смысле повторяет ход событий XX в.
Это подталкивает к тому, чтобы вернуться к истокам философского вопроса. Это и делает Лучиано Флориди. Он обращается к опубликованной в 1912 г. работе Бертрана Рассела «Проблемы философии»2. Флориди называет эту работу Рассела «классическим введением в философию»3, доступным для начинающих и глубокомыслящим для экспертов. В этой работе Рассел сделал основной акцент на эпистемологической проблеме.
Он спрашивал: существует ли в мире такое знание, которое является столь определенным, что ни один разумный человек не может в нем усомниться? Кажущийся на первый взгляд не трудным, это в действительности самый трудный вопрос, который может быть задан. Когда мы поняли препятствия, стоящие на пути ясного и вызывающего доверие ответа, тогда мы встаем на путь
1 Luciano Floridi «What is Philosophical Question?» // Metaphilosophy, 2013. -Vol. 44. - April, N 3. - P. 195-221.
2 Russel В. The Problems of Philosophy, Oxford University Press. - London,
1912.
изучения философии - философии как попытки ответить на такие конечные вопросы не беззаботно и догматически, как это делается в обычной жизни и даже в науках, но критично, после рассмотрения всего того, что делает эти вопросы загадочными, и после понимания всей пустоты и сомнительности, лежащих в основании наших повседневных представлений1.
Рассел поставил философский вопрос, ответ на который является получением той исходной истины, обеспечивающей, если ей следовать, истинность ответов, возникающих как в науках, так и в повседневной жизни.
Флориди склоняется к критическому отношению к философским вопросам и ответам, полагая, что они могут быть предметом критики как выражения простого схоластицизма.
Таким образом, возможна классификация философских вопросов: самые сложные, относящиеся к сущности сущего, т.е. бесконечности реальности, могут быть вынесены за скобки как предмет схоластики.
Эта облегченная таким образом постановка философского вопроса, формирует теоретическое пространство, в котором философские вопросы могут находить однозначное решение, аналогичное тому решению, которое получают вопросы, возникающие в обычных науках. Если принять такой подход за действительность философского мышления, то мы получаем возможность однозначного решения вопросов в границах «философии науки». Философские ответы на возникающие вопросы будут не чем иным, как обобщением частных выводов, возникающих в эволюции конкретных наук. Эти обобщения и следует признавать как философские истины, подтверждаемые авторитетом науки как единственного источника истинного знания.
Такой подход к решению философского вопроса мог бы показаться убедительным, если бы не существующие реалии цивили-зационной жизни.
На самом деле, что дал синтез научных знаний для цивили-зационной эволюции ХХ в.?
Во-первых, он создал условия для технического оснащения вооруженных сил такими средствами, которые имели своим следствием многомиллионные человеческие жертвы и колоссальные разрушения материальных оснований современной цивилизации.
Во-вторых, открытие основных законов эволюции животного мира, как выживание наиболее приспособленных, экстраполированное на человеческую эволюцию, стало толчком для создания расистских концепций, породивших теоретические основания политики геноцида и создания оснащенных новейшими техническими средствами лагерей массового умерщвления людей.
Лучиано Флориди считает возможным обойти этот аспект философской проблемы путем формулирования правил получения однозначного истинного знания.
Возможность получения такого знания он связывает с открытием алгоритма. Рассел считал философскими так называемые конечные, сократические вопросы, которые, по мнению Флориди, являются абстрактными, универсальными, а иногда и вневременными.
Флориди считает время ключевым фактором для понимания нового подхода к философскому вопросу, который связан с Аланом Тьюрингом, родившимся в 1912 г., в котором Рассел опубликовал свою книгу.
Сократические вопросы относятся к истине, долгу, альтруизму, личной идентичности, Богу, справедливости. Но их недостаток состоит в том, что они не относятся к данному эмпирическому факту или случаю, конкретной эмпирической истине.
Алан Тьюринг дал ясный анализ того, что представляет собой алгоритм. Иметь стандартный подход к формулированию алгоритмов означает обладать универсальным параметром рассчитывать сложность проблем, которые решаются с помощью алгоритма.
Независимо от содержания проблемы, важно знать количество и качество ресурсов, необходимых для ее решения.
Соответственно можно классифицировать характер проблем в зависимости от степени их сложности. Это - перенос в эпистемологию компьютерной практики.
Флориди оговаривается, что он не стремится отождествить философские проблемы с компьютерной сложностью, но хочет позаимствовать из теории компьютерной сложности простое, но очень сильное прозрение, согласно которому проблемы могут продуктивно исследоваться, если сфокусировать внимание на ресурсах в принципе необходимых для их решения.
Будучи вооруженными этим концептуальным орудием, мы и можем попытаться прояснить, что такое философский вопрос.
Исходя из ресурсной ориентации, можно выделить различные виды вопросов.
Очевидный пример необходимости эмпирической информации для ответа на вопрос Алисы, заданный Бобу: кто из приглашенных на вечеринку в субботу является вегетарианцем? Если возникает вопрос, сколько будет женатых пар и хватит ли стульев для всех, то в этом случае необходима дополнительная логико-математическая информация.
Но если возникает вопрос, не лучше ли провести вечеринку не в субботу, а в пятницу, то в этом случае сколько бы эмпирической и логико-математической информации Боб не использовал, он не смог бы дать Алисе точный ответ на этот вопрос.
Здесь и Алиса и Боб могут использовать различные доводы в пользу различных перспектив, и честно желая компромиссного решения. Такого рода вопросы Флориди предлагает называть открытыми. И не трудно догадаться, что философские вопросы как раз и относятся к числу открытых.
Философские вопросы таковы, что однозначный ответ на них нельзя получить эмпирически или логико-математически, с помощью наблюдений или калькуляций. Это открытые вопросы, которые остаются открытыми всегда для рационального и хорошо информированного, честного несогласия.
Этот вывод Флориди можно назвать блестящим, отражающим реальность философской ситуации. Вместе с тем этот вывод «сталкивается» с эмпирической ситуацией доминирующего циви-лизационного влияния какой-то одной философской позиции -будь то позиция схоластики в эпоху Средневековья или позиция деизма и материализма в эпоху Просвещения. Философский вопрос в контексте эпохи воспринимается как «закрытый», получающий однозначный ответ, как открытие цивилизационной Истины.
Это открытие философии относится к пониманию реальности Универсума как первоначала и первопричины Бытия. Поскольку это открытие не может иметь ни эмпирического, ни логико-математического основания, то его следует считать несостоятельным. Если философы продолжают на нем настаивать, то следует признать, что философия с эпистемологической точки зрения мертва.
Флориди отмечает, что эту позицию философского нигилизма сформулировал Д. Юм, который спрашивал: если мы держим в наших руках любой том, посвященный божественным пробле-
мам или школам метафизики, то давайте спросим: содержит ли он доказательства, количественные или числовые? Содержит ли он экспериментальные доводы относительно фактического положения дел и существования? Если ответы на эти вопросы будут отрицательными, то такой том нужно бросать в пламя костра, поскольку он не содержит ничего, кроме софистики и иллюзий1.
Заметим, что Флориди не соглашается с таким вандализмом, но не соглашается лишь постольку, поскольку считает правильным переформатировать предмет философии, следуя рассуждениям Мориса Шлика и Людвига Витгенштейна. Мориц Шлик считал, что будущее философии определяется тем, что некоторые философские вопросы исчезнут, когда будет показано, что они являются ошибочными, результатом неправильных пониманий нашего языка, а другие обнаружат себя как обычные вопросы.
Флориди предпочитает следовать Людвигу Витгенштейну, который интерпретировал философию как необходимую семантическую активность: предмет философии - это логическое проявление мысли; это не теория, а активность, способность сделать суждения ясными. К этой точке зрения на философию присоединяется и Мориц Шлик. В этом контексте сама философия оказывается процессом разрешения своих собственных проблем как псевдопроблем.
Таким образом, мы попадаем в классический тупик. Если для решения философского вопроса необходим эмпирический и логико-математический ресурс, то она превращается в обычную науку, решающую свои закрытые вопросы.
Тупик может быть разрешен, если существуют подлинные открытые вопросы.
Как видим, здесь не возникает вопроса о возможности специфического ресурса для философии, помимо эмпирического и логико-математического, и, соответственно, возможности однозначного ответа на философский вопрос.
Философия возникает в результате встречи человека как ци-вилизационного субъекта, т.е. носителя и символа бесконечного сознания, и универсума. В этой встрече и возникает проблема комфорта и дискомфорта отношений этих специфических реальностей.
Характерно, что когда выдвигают возражение философии, говорят о множестве открытых вопросов, имея в виду те или иные
эмпирические обстоятельства жизни: будет ли ясная погода на майские праздники в следующем году? разразится ли финансовый кризис? можно ли рассчитывать на достижение 100-долларового рубежа за баррель нефти в следующем году? и т.д. и т.п. При ответе на такие вопросы ощущают явную нехватку эмпирического ресурса. Поэтому при пополнении эмпирического ресурса открытые вопросы становятся закрытыми.
Для философских вопросов их эмпирическая база «упирается» в проблему бесконечности универсума. Однако философский вопрос относится к реальности, которая находится здесь, рядом с нами всегда - это отношение двух бесконечных реальностей с точки зрения их смысла. Правильный ответ на этот вопрос проверяется в жизни человека в условиях его времени, времени данной цивилизации. Ответ на этот вопрос и является исходным в оценке конкретных ответов на конкретные вопросы обычной жизни и научных открытий. Вот почему Рассел говорил о «конечных» вопросах.
Флориди сравнивает ответ на конечный вопрос с тем кусочком пазла, который детерминистически определяет складывание всех частей пазла в смысловую картинку. Поэтому он критически относится к Cogito Декарта как исходному началу построения правильного философского рассуждения, считая его «контент-пустотой», похожей на геометрическую точку, а значит, бессодержательной. Проблема, однако, состоит в том, что кусочек пазла как начало содержателен, но поэтому он и не может играть роль философского начала, т.е. начала всех частных, отдельных эмпирических начал. Вопрос пазла закрывается последующими вопрошаниями, сопровождающими складывание картинки.
Философский же вопрос возникает и находит ответ во взаимодействии двух бесконечных составляющих, находящихся в состоянии постоянного вопроса и получения на него постоянного ответа. Д. Юм не смог бросить философию в костер и сжечь ее, поскольку философия - это сущность бытия самого человека как составной части универсума, стремящегося к истине своего бытия. Чтобы выполнить свой призыв, он должен был бы первым взойти на костер. Лучиано Флориди приводит интересное высказывание Даммитта, определяющее истоки философствования: «Философия действительно озабочена реальностью, но не так, чтобы открывать в ней новые факты: она стремится улучшить наше понимание того, что мы уже знаем. Она не ищет путей увидеть больше, но проясняет
наше видение того, что мы видим. Ее цель, как сказал Витгенштейн, помочь нам видеть мир правильнее»1.
Но факты говорят о другом: философские открытия могут иметь столь существенное влияние, что оно может изменять духовные ориентации и облик цивилизации. Даммитт в этом случае дал описание своего личного восприятия философии. Но личное восприятие Даммитта может в эпоху тотальной информатизации, возникновения глобальных информационных сетей превращаться в общее в контексте формирования информационного универсума. Именно в информационном универсуме отпадает проблема увидеть больше. Если информационный универсум включает Всё, то задача отдельного индивида состоит лишь в том, чтобы правильнее видеть этот мир, а не открывать новые факты.
В этом контексте можно понять смысл алгоритма философской истины, предлагаемой Лучиано Флориди.
Если философская истина не может опереться только на эмпирический и логико-математический ресурс, поскольку он недостаточен, то следует правильно подойти к отбору философских вопросов, считает Флориди.
Флориди считает подозрительным разделение открытых вопросов на две группы: открытые вопросы, которые хотя бы в принципе имеют ресурсы для получения ответов; и те, для которых даже в принципе мы не имеем ресурсов.
Трудно утверждать, считает он, что у нас вообще нет никаких ресурсов, помогающих нам искать ответы на открытые вопросы. Каковы бы ни были наши ресурсы, они во всяком случае достаточны для того, чтобы создавать достаточные основания для свободного и возможно обоснованного несогласия.
Заметим, что эта ситуация становится массовой реальностью в информационных сетях. При недостаточном эмпирическом ресурсе возникают типичные ситуации обоснованного несогласия.
Ограничение в горизонте, т.е. отбор философских вопросов, Флориди не считает бессмысленным, однако при этом следует учитывать два фактора.
Во-первых, вопросы не существуют сами по себе, в изоляции друг от друга. Флориди считает, что мы всегда имеем дело с «паутиной вопросов», стоящих рядом друг с другом или предполагающих друг друга, и поэтому как в пазле правильный ответ на
1 Dummett M. The Nature and Future of Philosophy. - New York: Columbia University Press, 2010. - P. 10.
начальный вопрос открывает путь для ответа на более сложные вопросы. При этом сама жизнь и наши провалы в этой жизни, наши выборы, стили жизни, предпочтения веры вносят свои коррективы, так что жизнь протекает философски, независимо от того, что она может протекать плохо.
Во-вторых, Флориди считает, что следует учитывать наличие мира ментального контента, интеллектуального творчества, концептуальных построений и диалектических размышлений. При этом он не имеет в виду мифы и разные истории, поскольку их, считает он, нельзя воспринимать серьезно.
Таким образом, в паутине вопросов, их взаимодействии создаются условия для того, чтобы «закрывать» открытые философские вопросы, давать на них ответ.
Философия, таким образом, во всём многообразии её направлений и течений предстает как некое цельное образование, находящееся в постоянном движении и решающее свои проблемы внутри себя. Это - очевидный сколок с той ситуации, которая, в конечном счете, должна возникать в информационных сетях. Таким образом, определяется алгоритм философских вопросов, создающих собственный ресурс в постоянном взаимодействии и использующий ответы на простые вопросы для поиска ответов на сложные вопросы.
Очевидный парадокс, однако, состоит в том, что в философии самые простые вопросы оказываются самыми сложными. Например, что может быть проще и понятнее, чем слово. Однако с философской точки зрения слово - это наиболее сложная загадка совпадения в одном материального и идеального - звука и смысла. Как это возможно? Или что такое «я»? Моя сущность как самость (self) - это тело или это душа, или то и другое в одном «коктейле»? Кто способен дать адекватный ответ на этот вопрос? Но если вы не знаете, что такое «я», то как вы можете строить адекватные отношения со мной?
Флориди с открытым забралом встречает этот вопрос, признавая, что предшествующий анализ не дает каких-либо средств для различения между добром и злом, а также между хорошими и плохими философскими вопросами.
В этой связи он воспроизводит известные антиномии чистого разума, сформулированные Кантом.
Тезис: Мир конечен, он имеет начало во времени и ограничен в пространстве.
Антитезис: Мир бесконечен; он не имеет начала во времени и не имеет границ в пространстве.
Тезис: Мир состоит из элементов, которые в конечном счете просты и неделимы.
Антитезис: Мир континуален, все его части сложны и делимы до бесконечности.
Тезис: Свобода существует, поэтому для объяснения событий необходимо ссылаться как на законы природы, так и на действие свободы.
Антитезис: Свобода не существует, всё, что случается в мире, происходит в результате действия естественных причин.
Тезис: В мире во всём проявляется действие абсолютной необходимости.
Антитезис: В мире нет необходимости, в нем всё случайно.
Требование получить окончательный ответ на фундаментальные вопросы, при всей их включенности в сеть других вопросов, не может быть удовлетворено.
Флориди поэтому находит путь обойти это эпистемологическое препятствие. Он вводит понятие «уровень абстракции» (ЬоА), которое, как он считает, соприкасается с трансцендентальным методом Канта. Кант относил антиномии к системе вообще, а не конкретной ситуации, в которой может применяться либо тезис либо антитезис кантовских антиномий. Если вопросы и ответы относятся к ограниченным доменам, то тогда становятся возможны и однозначные ответы. Но это будут уже не философские вопросы, а значит, и ответы не на открытые, а на закрытые вопросы.
Между тем Флориди ссылается на Тьюринга, который, возможно, первым ввел метод абстракции в философии. Он утверждал, что философские вопросы могут иметь ответ только путем фиксирования уровня абстракции, на котором имеет смысл получать ответ. Это, утверждает Флориди, один из величайших и нестареющих вкладов его знаменитого теста.
Открытые вопросы, если это плохие философские вопросы, не имеет смысла задать. Абсолютные (т.е. не сдерживаемые соответствием ЬоА) вопросы, согласно этой точке зрения, порождают абсолютную путаницу. Философское определение, которое предлагает Флориди звучит так: философские вопросы в принципе открытые, конечные, но не абсолютные, закрываемые путем дальнейшего вопрошания, возможно сдерживаемые эмпирическими и
логико-математическими ресурсами и требующие ноэтических ресурсов, чтобы получить на них ответы1. Философы, считает Флориди должны быть скромными, но вместе с тем без колебаний они должны быть полны решимости открывать истину какой бы сложной и неприятной она ни была.
Но вместе с тем, к чему относится истина философии, к какой реальности? Как оказывается, философия - это конструктивное предприятие, в котором анализ открытых вопросов - это еще не вся задача, а лишь подготовительная стадия для дизайна удовлетворительных ответов.
Раньше философия была обращена к реальности универсума, отвечала на вопрос «что это?» или «кто это?». Ее истина затрагивала многих, а возможно, и всех. Поэтому философов изгоняли из городов, заставляли выпить чашу с ядом, или сжигали на костре.
Если философия обращена к виртуальному, а не реальному миру, то философ может чувствовать себя в безопасности в своей решимости открывать истину.
Это, безусловно, можно считать итогом прогресса, порожденного информационной революцией. Этот итог может казаться смертью самой философии. Но если философия работает циклически, то, возможно, это потенция рождения её новой жизни. Однако фундаментальный вопрос остается: если ключевой функцией философии является дизайн, то чему должна соответствовать его Истина? Или в информационную эпоху философия перестает нуждаться в Истине?
12. Информационная деструкция
философской истины
(Заключение)
«Он приводит советников в необдуманность, и судей делает глупыми».
Иов. 12:17
«Отнимает ум у глав народа земли, и оставляет их блуждать в пустыне, где нет пути».
Иов. 12:24
Последним и, видимо, окончательным решением проблемы философской истины в информационном обществе является реши-
тельный отказ от рассмотрения проблем абсолютного смысла, как поставленных неадекватно и не имеющих для своего решения внятных и хорошо просчитываемых ресурсов.
При этом философская истина рассматривается в одном ряду с другими естественными истинами.
Теория компьютерной сложности подсказывает простое, но очень сильное прозрение.
Необходимо прояснить сам подход к философии с точки зрения того, что делает её необходимой для нас, в каких формах и выражениях. Конечная выгода - это разгадка загадки конечных смыслов и первоначал. Философия не открывает новые реальности, она комбинирует уже известные реальности, нужные для нас конструкции, которые мы объявляем конечной истиной, которая служит оправданием нашей жизни и деятельности. Открытые вопросы философии становятся закрытыми, когда мы находим или создаем своим интеллектом картину их окончательного решения.
Поскольку мы научаемся превращать открытые вопросы философии в закрытые, то кажемся себе премудрыми и сильными, равными Богу, творящему окружающий мир.
Странным образом, однако, происходит метаморфоза циви-лизационного мышления: государственные советники впадают в необдуманность, а судьи становятся глупыми. Утрата главами народов земли ума приводит к тому, что народы под их руководством начинают блуждать в пустыне, где нет пути.
Чтобы увидеть это, достаточно взглянуть на дымящуюся панораму глобальной цивилизации. Не вызывает сомнения тот факт, что государственные советники, предлагая свои решения, прочитывают наличные ресурсы, обещая безусловный успех. Особенно отчетливо такой подход проявляется в решении о начале военных действий. Сравнительный анализ технической мощи армий, наличных ресурсов обеспечения воинских соединений, подготовки командного состава позволяет принять решение о начале войны с уверенностью на победу над потенциальным противником.
Экономическое, техническое, военное превосходство становится основанием претензии на гегемонию, на получение законной выгоды от диктата в данном регионе, а в конечном счете в глобальном масштабе.
Философская истина, поскольку она отталкивается от абсолютных универсальных ценностей - справедливости, общего блага и категорического императива в сфере морали, - кажется совер-
шенно нереальной, эфемерным изобретением спекулятивного интеллекта.
Сегодня мы имеем дело с ситуацией, когда определяется сущность решения философской истины как алгоритма, предполагающего правильный расчет необходимых и достаточных ресурсов, обеспечивающих превращение открытого вопроса в закрытый.
Парадокс ситуации заключается в том, что казалось бы верные расчеты ресурсов и ожидаемые успехи открывают путь к процессу нарастающего поражения, когда победа превращается в обостряющееся бремя, от которого необходимо избавляться.
Каким же образом и почему ресурсное превосходство в решении цивилизационных отношений и проблем отнимает ум у правителей народов, обрекая народы на блуждание в обстоятельствах реального бытия, в которых нет разумного пути?
Философия дает ответ на этот вопрос, который не соответствует простому и сильному прозрению теории компьютерной сложности. Это - открытая философией способность выносить суждения, мысленно принимающие во внимание способ представления каждого другого, с тем чтобы собственное суждение считалось с совокупным человеческим разумом.
Это - предпосылки правильного философского толкования здравого смысла. С точки зрения теории компьютерной сложности здравый смысл совпадает с удовлетворением собственного интереса в его максимальном выражении. Это - точка зрения победителя в конкурентной жизненной борьбе. Победитель в итоге этой борьбы забирает себе всё. С точки зрения философии такое понимание здравого смысла является признаком помешательства, то есть потери здравого смысла.
В этом контексте представляют интерес комментарии Ханны Арендт в «Лекциях по политической философии Канта» к термину «общее чувство». Термин «общее чувство» предполагал чувство, похожее на другие наши чувства - одинаковые для каждого человека. Кант же имел в виду нечто иное: дополнительное чувство -нечто вроде дополнительной ментальной способности, встраивающей нас в сообщество1.
«Sensus communis, - пишет Ханна Арендт, - особое человеческое чувство, поскольку от него зависит коммуникация»2. Потеря
1 Ханна Арендт. Жизнь ума. - СПб.: Наука, 2013. - С. 482-483.
2 Ibid. - P. 483.
коммуникации - исток поражения, а значит, утраты здравого смысла.
Что означает потеря такого здравого смысла? Согласно Канту потеря здравого смысла является признаком помешательства; вместо здравого смысла появляется логическое своемыслие (sensus privates). Логическое своемыслие - это построение видимости философской истины, представляющее реализацию частного интереса как осуществление принципов универсального разума.
Как это возможно? Это возможно в том случае, если логическое своемыслие обретает метафизическую форму. Кто придал логическому своемыслию метафизическую форму? Это сделал Фридрих Ницше.
Мартин Хайдеггер, отмечая эту роль Фридриха Ницше, считает чистым лицемерием его поношение западными философами. «Лелея свои христианские переживания, - пишет он, - мы считаем учение Ницше о воле к власти отвратительным и тут же весело летим на машине через норвежские фиорды»1. Известный ученый летит из Берлина в Осло с докладом «Переживание». Его встречают на ура. «Никто не удосуживается даже мало-мальски подумать о том, что это переживание - не что иное, как чистейшее утверждение воли к власти, которая и дает возможность появиться самолету и лететь в нем»2.
Таким образом, эволюция философской мысли приводит к забвению истины бытия. «Мы пребываем в забвении бытия, -говорит Хайдеггер. - Причем таким образом, что мы волимы волей к власти как действительностью действительного, независимо от того, знаем ли мы об этом или нет, считаем ли это ужасным или не считаем. В своем историческом существовании мы пребываем как волимые в воле к власти»3.
Когда Хайдеггер говорит: «Мы пребываем как волимые в воле к власти», то он имеет в виду доминирующее сознание Запада, влияющее на сферу гуманитарного знания и средства массовой информации. Это - общий фактор внутренней согласованности поведения, не требующей жесткого административного контроля извне. Воля к власти это не только политическое, но и духовное состояние и в этом смысле это не гипертрофированная мысль, не выдумка, а бытие сущего, «утверждаясь на котором
1 Мартин Хайдеггер. Гераклит. - СПб.: «Владимир Даль», 2011. - С. 138.
2 Ibid.
3 Ibid. - P. 139.
европейские народы вместе с американцами стали в последние столетия сущими и имеют перед собой опредмеченное сущее»1.
Воля к власти как опредмеченное сущее превращается в специфический универсум жизни, истина в котором формируется в замкнутом фундаментальными интересами ограниченном геополитическом пространстве, за пределами которого не действуют универсалии правовой и моральной истины.
Корни этого представления находятся в избрании Ницше перса Заратустры для воплощения образа царственного философа, от лица которого и провозглашается новое учение.
Как свидетельствует сестра Фридриха Ницше Элизабет Фёрстер-Ницше, «образ Заратустры грезился Фридриху с ранней юности»2.
Дело в том, что Заратустра - представитель иного мира, нехристианского по своей конфессиональной сущности. Потенциально он становился алгоритмом решения философской истины сверхчеловека. Для этого в образ Заратустры следовало внести некоторую коррекцию в качестве того ноэматического ресурса, который позволял сформулировать конечную истину.
Элизабет Фёрстер - Ницше воспроизводит логику рассуждения Фридриха Ницше.
Ницше задавал вопрос: почему этот перс по-настоящему уникален в истории, являясь в то же время полной противоположностью имморализму, усматривая в борьбе добра и зла истинный движитель хода вещей. У Заратустры, считал Ницше, больше мужества, чем у всех мыслителей вместе взятых. Говорить правду и стрелять из лука - такова персидская добродетель. Способность говорить правду превращает моралиста в свою противоположность. Самоопределение морали из правдивости и превращает За-ратустру в Ницше, в первого имморалиста3. Таким образом, оказывается, что алгоритм философской истины не обязательно обретает компьютерную форму. Необходимый ресурс превращения открытого философского вопроса в закрытый может заключаться в качествах великой личности.
1 Мартин Хайдеггер. Гераклит. - СПб.: «Владимир Даль», 2011. - P. 139—
140.
2 Элизабет Фёрстер-Ницше. «О создании "Так говорил Заратустра"» // Мартин Хайдеггер «Лекции о метафизике». ЯСК. — М., 2014. — С. 159.
3 См.: Ibid. — P. 172—173.
Для Запада такая специфическая форма алгоритма была открыта две тысячи лет назад с рождением Иисуса Христа. Для Юго-Восточной Азии специфическая форма алгоритма философской истины возникает с деятельностью Будды начиная с V в. до н.э.
Ницше превращает образ Заратустры в цивилизационное первоначало, открывающее новую эпоху глобальной духовной переориентации, изменяющей внутренний мир личности, обретающей естественную свободу от абсолютных моральных постулатов. Возникает вопрос - это движение вперед от прошлого к более современному цивилизационному будущему или же это движение назад, к естественному состоянию, которое Ницше образно представлял в виде табуна прекрасных лошадей, свободно передвигающихся по степным просторам. В исторических реалиях XX в. «кони» пересели в бронемашины, в самолеты и началось их движение по жизненному пространству в грохоте артиллерийских залпов и дыму горящих городов.
Ницше поставил проблему цивилизационной переориентации как проблему правдивости, способности говорить Правду.
Ницше совершает отсыл к реалиям жизни, полагая, что из них и следует исходить, если философ опровергает тезис о «нравственном миропорядке», то он правдивее любого другого мыслителя, в том числе и основоположника христианской конфессии.
Когда Фома сказал Иисусу: Господи! не знаем, куда идешь; и как можем знать путь? Иисус сказал ему: Я есть путь и истина и жизнь1.
Перед осуждением на казнь Иисус говорит Пилату: Я на то родился и на то пришел в мир, чтобы свидетельствовать о истине; всякий, кто от истины, слушает гласа Моего2.
По Ницше получается, что Иисус не обладал достаточной смелостью, чтобы смотреть правде в глаза. В итоге Пилат, поддавшись давлению массы иудеев, взял Иисуса и велел бить его, а воины возложили на его голову венец из терна, одели в багряницу и били по ланитам говоря: радуйся, Царь Иудейский!
И хотя Пилат искал возможностей отпустить Иисуса, на котором не было никакой вины, и говорил иудеям «Царя ли вашего распну?», первосвященники отвечали: «Нет у нас царя кроме кесаря». Одержали победу лицемерие и воля к власти.
1 Ин. 14: 5-6.
2 Ин. 18:37.
Иисус был распят на Голгофе, а Пилат поставил свою надпись на кресте: Иисус Назорей, Царь Иудейский.
Такая «правдивость» жизни одерживает победу над Истиной пути. «Правдивость» сталкивается с Истиной.
«Правдивость» - это выражение низкой действительности жизни, ее отражение в ориентациях сознания как она есть. Философская истина - это также отражение реальности, но такой реальности, которая совпадает с универсальной нравственной истиной. Одержать полную и окончательную победу над философской истиной невозможно; она даже при поражениях в реальных ситуациях, сохраняет себя и свою силу как универсальный принцип и потенциальная реальность.
Эволюция философской истины, формы ее самоопределения раскрывают направления и пути соединения представлений о реальности универсума с конечными истинами универсальной нравственности, обнажая её панорамную сущность.
Концепция алгоритма философской истины, опирающаяся на возможности только сетевого ресурса, не затрагивает ключевого условия совпадения фактической и моральной истин. В этом заключается её фундаментальная ущербность: она открывает возможность считать адекватной информацию без истины.
Следует заметить, что отчасти сама эволюция философской истины может подводить к такому заключению. На самом деле, для того чтобы получить адекватное представление о сущности Бытия, философ должен был оставить мир явлений как вводящих в заблуждение. Увидеть то, что находится за явлениями, это значит разгадать тайну источника игры теней, которую, согласно Платону, видит человек и принимает за истину.
Ученый, как и философ, не только описывает лежащие на поверхности явления окружающей действительности, но и проникает в их внутренний механизм, в клеточное строение и генетический код живых организмов. Но какая картина ему открывается при этом? Вместо прекрасной тропической птицы с удивительным оперением и уникальным пением он начинает видеть какую-то серую абстрактную картину точек, кривых линий, движение жидких масс. Но считается при этом, что он проникает в истину сущности жизни.
Как ведет себя, на что ориентируется молодой человек, который влюбляется в свою будущую спутницу жизни? Это - чудо красоты её тела, выражение её глаз, звучание её голоса. Но если взглянуть на это тело с позиций анатомии, проникающей во внут-
реннюю сущность тела, то взгляд молодого человека может замереть от увиденной истины функционирования внутренних органов.
На этот аспект проблемы обратила внимание Ханна Арендт, которая писала: «Первенство явления - это факт повседневной жизни, который ни ученый, ни философ не в состоянии обойти... Против этих непоколебимых убеждений здравого смысла выступает вековое теоретическое превосходство Бытия и Истины над простым явлением, т.е. превосходство почвы, которая не выходит на поверхность явления»1.
Философская традиция, полагает Ханна Арендт, трансформировала почву в причину, которая имеет более высокий ранг нежели следствие. И это, считает Ханна Арендт, одно из самых давних и самых стойких среди метафизических заблуждений. «Оказалось, что ни один человек не может жить среди "причин" или на нормальном человеческом языке дать исчерпывающий отчет о Бытии, чья истина может быть научным образом доказана в лаборатории и проведена на практике в реальном мире при помощи техники»2.
Таким образом, истина повседневной жизни начинает «расходиться» с научной интерпретацией действительности. В контексте информационного общества проблема затронула бытие самого человека: что считать его сущностной истиной? Тот образ самого себя, который он «слепил» из обстоятельств своей жизни и «выложил» в сеть для всеобщего обозрения, или те его свойства, которые открываются в его медицинской карте и в служебных характеристиках, или же в откликах окружающих его родственников, соседей и сослуживцев? В каждом случае человек так видится самому себе или видится своему окружению. Эти видимости могут быть миражами, которые быстро рассеиваются или подобно движению солнца, его восходу утром и закату вечером, устоят против любого объема научной информации. «Это тот способ, каким явления Солнца и Земли неизбежно видятся всякому привязанному к земле созданию, которое не в силах изменить свое обитали-
ще»3.
Но как же человек будет видеть цивилизационную истину, находясь внутри действующих информационных систем? Не встает
1 Ханна Арендт. Жизнь ума. - СПб.: Наука, 2013. - С. 30-31.
2 Ibid. - P. 31-32.
3 Ibid. - P. 44.
ли вообще проблема формирования информационного универсума без истины?
Всемирно-исторические конфессии приучают человека к восприятию божественного как порождающего явления жизни и судьбы людей, не являясь перед ними в своей подлинной сущности.
В информационном обществе возникает цивилизационная ситуация, при которой создатели информационных систем и программ определяют явления информационного общества и в известном смысле судьбы людей. Они остаются при этом невидимыми. Если информационный демиург формирует окружающий людей смысловой мир в соответствии со своей волей, а не в соответствии с тем, что происходит в действительной жизни, то возникает возможность расщепления между формируемыми смыслами и истиной действительной жизни,
Рождается информационный мир, параллельный действительному миру и нагруженный своими специфическими видимо-стями, критерием которых является «полезность», а не «истинность». Этот процесс начинает получать свое концептуальное оформление. Характерна в этом отношении позиция сотрудника Отдела философии Института неврологии Университета Штата Джорджия Андреа Скарантино и сотрудника Отдела философии Университета Миссури Гуалтиеро Пиччинини. Она сформулирована в статье «Информация без истины»1.
Авторы формулируют свою позицию вполне внятно. Согласно тезису Достоверности (Verdicality Thesis), информация требует истины. С этой точки зрения дым свидетельствует о наличии огня только в том случае, если только огонь это действительно огонь. Утверждение, что у Земли две Луны имеет значение лишь в том случае, если действительно у Земли существуют две Луны.
Мы, утверждают авторы, отвергаем тезис Достоверности и доказываем, что основные понятия информации, используемые в когнитивной науке, позволяют «А иметь информацию о наличии Р, даже тогда, когда Р ложно». Отвержение тезиса Достоверности обусловлено взглядами, согласно которым (1) когниция включает в себя производство информации и (II) компьютерные системы производят информацию2. При этом делается отсыл к здоровому
1 Andrea Scarantino and Gualtiero Piccinini. Information Without Truth // Metaphilosophy, 2010. - Vol. 41. - N 3, April. - P. 313-330.
2 См.: Ibid. - P. 313.
плюрализму в теории информации, допускающему виды информации, которые несовместимы с тезисом Достоверности.
Какие доводы позволяют легитимизировать информацию вне тезиса Достоверности? Скарантино и Пиччинини считают, что применительно к информации правомерно использование смешанной концепции.
Тезису Достоверности не хватает различения между двумя понятиями семантической информации. Семантическая информация имеет дело с семантическим содержанием или смыслом сигналов. Существует по крайней мере два важных вида смысла, а именно: естественный и ненатуральный смыслы - точка зрения, высказанная Полем Грайсом в 1957 г. Естественный смысл иллюстрируется таким предложением: «Эти пятна на коже означают инфекционное заражение», что является истиной.
Ненатуральный смысл иллюстрируется предложением: «Эти три удара колокола означают, что автобус заполнен». - Это является истиной, если даже автобус не заполнен1, поскольку относится к установленному правилу вообще, а не к тому, что происходит здесь и сейчас. Эти два понятия информации существенно различны и чтобы определить, включает ли информация истину, нужно рассмотреть оба. Естественная информация ближе всего к тому понятию, которое, считают авторы, наиболее часто обсуждается такими философами, как Дрецке, Фодор, Миликан, Коген и Мес-кин. С этой точки зрения критик может сказать, что понятие ненатуральной информации проблематично, поскольку оно включает интенциональный, т. е. декларативный, но не действительный контент. Ненатуральная информация не может быть использована для того, чтобы натурализовать интенциональность. И наша цель, утверждают авторы, не в том, чтобы натурализовать интенцио-нальность, что пытаются сделать такие философы, как Дрецке, а понять ту центральную роль, которую играет информация в когнитивных и компьютерных науках2.
Когда ситуация проясняется, то можно принять решение, какому понятию информации теоретик будет следовать? могут ли пятна на коже нести естественную информацию об инфекции, если инфекция отсутствует? Может ли дым нести естественную информацию об огне, если огонь отсутствует?
1 Andrea Scarantino and Gualtiero Piccinini. Information Without Truth // Metaphilosophy, 2010. - Vol. 41. - N 3, April. - P. 314.
2 Ibid. - Р. 315.
Может ли звук дверного колокольчика нести естественную информацию о ком-то находящемся у двери, даже если там нет никого? Согласно Грайсу, ответ на эти вопросы только один -«Нет!».
Авторы отступают от этой стандартной позиции, утверждая, что передача естественной информации может включать в себя не более чем истину заявления о возможности. Сигналы такого рода несут натуральную информацию о возможности того, о чем они говорят. В этом смысле пятна на коже пациента несут естественную информацию об инфекции в том смысле, что пациент, имеющий пятна на коже, скорее мог подхватить инфекцию нежели тот, кто таких пятен на коже не имеет. Если это признается, то тезис Достоверности может быть сформулирован следующим образом: «если система А имеет информацию о наличии Р, то тогда есть Р». Таким образом, важно различать пробабилистскую натуральную информацию (В, возможно, является О) от естественной информации (В является О), которая следует принципу - все или ничего. Это различение имеет ключевое значение для толкования естественной информации1.
Теоретики естественной информации фокусируются главным образом на принципе «всё или ничего» относительно естественной информации. Теория информации рассматривается как глава в теории познания. И поскольку, как считает Дрецке, знание требует истины, то и информация также ее требует. И с этим трудно не согласиться.
Информация без истины или вопреки истине превращается в дезинформацию.
Скарантино и Гуалтиеро, однако, считают, что такая позиция ведет к отрицанию натурального характера пробабилистской информации: правильный тезис, что информация может подчиняться знанию, ошибочно отождествляется с ложным тезисом, что информация во всех случаях подчиняется знанию2.
Значит, информация может и не подчиняться знанию. Обращается внимание на известный природный факт, что организмы выживают и воспроизводят себя, настраиваясь на относящуюся к ситуации, но не совершенную корреляцию между внутренними состояниями и внешними стимулами, между окружающими сти-
1 Andrea Scarantino and Gualtiero Piccinini. Information Without Truth // Metaphilosophy, 2010. - Vol. 41. - N 3, April. - P. 316.
2 См.: Ibid. - Р. 317.
мулами, угрозами и возможностями. Возникает звук приближающегося хищника и начинается бег ланей. Возникающая краснота зреющего яблока порождает сближение. Организмы могут ошибаться. Некоторые ошибки точно вызываются пробабилистской информацией о событиях, которую не удалось получить. Ключевой момент состоит в том, что неудача в получении такой информации сопоставима с неполучением естественной информации1.
Авторы анализируют пример Грайса с тремя ударами колокола, свидетельствующими о том, что автобус заполнен пассажирами. Но если водитель производит три удара колокола, когда автобус почти пуст, то в этом случае мы скажем, что три удара колокола означают ложную (ненатуральную) информацию о запол-няемости автобуса. Адвокаты тезиса Достоверности предлагают именно такую интерпретацию этого явления, полагая, что ложная информация в действительности информацией не является. Соответственно они защищают применение тезиса Достоверности к ненатуральной информации. И наиболее аргументированную защиту этой позиции предлагает Флориди. Флориди расширяет аналогию, предложенную Дрецке, что ложная информация и дезинформация - это такие же виды информации, как подсадная утка или резиновая утка являются настоящими утками.
Эта аналогия представляется особенно уместной, если её сопоставить с панорамой современных информационных войн, которая «усажена» информационными подсадными утками.
Механизм возможной информации «работает» так, что возможная информация подается как натуральная и таким образом достигается нужный политический эффект здесь и сейчас. Открытие истины через определенное время, как кажется, значения не имеет. Пробирка, в которой заключено вещество, представляющее угрозу для человечества, становится основанием начала военного вторжения в суверенное государство. Когда обнаруживается, что такое вещество в данном суверенном государстве не производится, это кажется освежающей, но несколько запоздавшей новостью, не имеющей действительного определяющего эффекта. Теоретическая «фишка» заключается в том, что информация о возможности, в данном случае не соответствующая тезису Достоверности, оказывается более эффективной, чем последующая информация о том же явлении, соответствующая тезису Достоверности. Кроме того
1 Andrea Scarantino and Gualtiero Piccinini. Information Without Truth // Metaphilosophy, 2010. - Vol. 41. - N 3, April. - Р. 319.
ясно, что компьютерщики включают как истинную, так и ложную информацию под рубрикой информации. Это становится дополнительным доводом считать ложную информацию информацией.
Скарантино и Пиччинини также обращают внимание на декларативную ненатуральную информацию, вид информации, ассоциируемый с декларативными предложениями. Эта информация оценивается с точки зрения истины - она может быть истинной или ложной. Но и ненатуральная ложная информация также считается информацией. Существуют также формы ненатуральной информации, которые не подлежат оценке с точки зрения истины.
К числу таких форм информации относится ненатуральная информация, которая не имеет оценки с точки зрения истины. Например, информация, представляющая указание, что нужно делать. Если вы говорите - «пристегните ремни», то вы представляете информацию для пассажиров авиалайнера. Вы информируете, что нужно делать, но эта информация не оценивается с точки зрения истинности или ложности. Она рассматривается с точки зрения ее фактической наличности.
Скарантино и Пиччинини называют акты речи, такие как команды, советы, запрещения, инструкции, разрешения, предположения, настояния, предупреждения, согласия, гарантии, приглашения, обещания, извинения, поздравления, приветствия и многие другие, которые передают информацию, но не ставят целью что-то обрисовать.
Они также обращаются к оценке суждений, которые являются информацией, но в то же время не могут быть признаны в качестве безусловной истины. К их числу можно отнести следующее суждение: «В универсуме повсюду существует жизнь». Это гипотетическая информация о том, что повсюду в универсуме мы можем обнаружить жизнь. Мы знаем, что это суждение не имеет реального подтверждения. Однако это будет информацией, если даже мы знаем, что жизнь не существует во всех частях универсума.
Требовать от ненатуральной информации, чтобы она была истинной, считают авторы, значит не позволять нам понимать недекларативные акты речи как имеющие что-то с передачей информации.
Аналогичные выводы можно сделать и в итоге использования понятия «информация» в компьютерной науке. Компьютеры оперируют данными на основе инструкций. Данные и инструкции, которыми манипулируют компьютеры, внутренне идентичны, хотя играют разную роль. Данные имеют семантический контент.
Компьютерные инструкции также интерпретируются семантически. Но инструкции не истинны и не ложны.
Таким образом, понятие «информации» охватывает различные формы семантического контента, которые могут быть истинными, ложными, а также не истинными и не ложными. Это и позволяет авторам относить к информации ложные данные и ложные декларативные заявления. Но это коренным образом видоизменяет всю гносеологическую ситуацию.
Возникает вопрос: почему философы, начиная со времен Античности, говорили о сакральности истины? Как оказывается, информационное общество, превращая информацию в универсальную среду жизни, принятия решений и массового поведения, уравнивает натуральную и ненатуральную информацию.
Происходит десакрализация истины. Приоритет и сакраль-ность истины естественным образом начинают вытесняться из массового сознания, замещаясь достоверностью отправления и получения данных информации.
Приоритет приобретает не истина содержания информации, а эффект воздействия независимо от того, как она оценивается с точки зрения истинности содержания.
Происходит формирование качественно новой духовной среды, реагирующей на получаемый информационный посыл. Соответственно происходит формирование специфических качеств массового сознания, однозначно реагирующего на информационные сигналы, их содержание без какой-либо оценки с позиций истины и не-истины.
Возникает плюральный субъект, обладающий однородными качествами информационных реакций и массового поведения. Поведение субъекта управляется информацией, которая, как правило, не поддается оценкам, соответствующим критерием истины и не-истины.
Принимая облегченное и не требующее критического самоопределения информационное управление всеми формами личного поведения, индивид утрачивает то, что называлось «духовностью», личную идентичность, которая в своей основе видела совокупность универсальных нравственных и правовых принципов, объединенных двумя основными категориями - добра и справедливости. Поведение во всем многообразии жизненных ситуаций, их сложности и противоречивости, сталкивалось с внутренними духовными границами, переступить которые означало
потерять самого себя как позитивную личность и уважение своего социального окружения.
Это то, что подпадает под понятие человечности, а значит, и взаимного отношения, независимо от этнических, национальных, социальных и культурных спецификаций.
Теперь ситуация начинает меняться. Поведение обретает ситуационный характер, информационная достоверность которого имеет приоритет по отношению к философским категориям добра и справедливости. Вместе с тем происходит постепенная деструкция оснований духовной коммуникации: если ослабевают универсальные нравственные и правовые ориентиры внутри личного самосознания, то формы коммуникации определяются изменяющимся характером жизненных ситуаций. Стоящие над ними универсальные нравственные и правовые ориентации воспринимаются как маниловщина и лицемерие.
Потенциальная безграничность характера жизненных ситуаций, а значит и беспредельность их информационной достоверности, становится предпосылкой формирования внутреннего мира личности, который не может иметь ни определенного начала, ни твердой основы зрелой жизни, ни смыслового её завершения.
Кардинальные изменения претерпевает и способность мышления. Если традиционно формирующаяся способность мышления позволяла отличать разум как концептуальное познание от рассудка как понимания восприятий, т.е. многообразия эмпирических реалий, то теперь все явления сознания воспринимаются как информация, внутренние различения которой опосредуются характером её воздействия на принимаемые решения и формы поведения.
Если определенность истины является основанием необходимости той или другой формы поведения, то достоверность бесконечного многообразия информации предопределяет случайный характер массового поведения.
В известном смысле можно рассматривать первоначальные стадии формирования и эволюции цивилизаций как стадии решения ключевой программы соединения случайных форм поведения и человеческих отношений с необходимыми формами, соответствующими интересам формирования устойчивых цивилизаций.
Исходная истина в решении этой проблемы состоит в свободном подчинении личной воли тому закону, который обусловливает безусловную устойчивость цивилизации как целого.
Для того чтобы это превратилось в реальность массового поведения, должны возникать духовно-социальные образования,
обладающие безусловным авторитетом, в котором социальная масса, наряду с несомненным убеждением видит не только что-то полезное и необходимое для себя в силу каких-то конкретных причин, но и реальное выражение беспримесной истины и несокрушимой правды.
Именно выражение беспримесной истины и несокрушимой правды воспринималось критическим умом скептически, поскольку для безусловной доказательности истины такого восприятия необходимо эмпирическое видение универсального бесконечного.
Но универсальное бесконечное недоступно зрительному, слуховому, тактильному, вкусовому, нюхательному восприятию. Однако универсальное бесконечное, как невидимая душа мира, влияет на возникновение внутренней гармонии рождающейся цивилизации, на метаморфозы её исторических форм. И только философия может делать видимой невидимую душу мира.
Философ - носитель исторических форм души мира, принимаемых ею образов. Сверхчеловек - разрушитель этих образов, как воплощение фантастической недостоверности. Столкновение исторических форм цивилизационной истины и не-истины выражает внутренний динамизм становления совершенного человека, олицетворяющего несокрушимую силу человечности.
Оформление этой силы в философских категориях можно занести в число ненатуральной информации. К этому в своей сущности и сводится позитивистская критика философской метафизики. Как кажется, совершенно невозможно вывести ключевые категории философии из зоны ненатуральной информации. Вместе с тем философская истина в своей сущности есть превращение ненатуральной информации в натуральную, а открытый философский вопрос в закрытый. И эта операция осуществляется философским гением, создающим духовное видение сущности Бытия, которая воспринимается как исходное истинное начало, определяющее адекватность различных форм знания конкретных явлений материальной и духовной жизни человека. И этот процесс превращается в духовное расширение исходных оснований цивилиза-ционной жизни, создающее возможности свободного выбора жизненных ориентиров в определении истины пути. Этот выбор оказывается в пределах цивилизационной истины.
Эта ситуация напоминает результаты музыкального творчества гениев, создающих различные формы музыкальной гармонии, находящиеся в пределах подлинного искусства. Вы не ошибаетесь в любом выборе своих представлений, преклоняясь перед твор-
чеством либо Баха, Бетховена и Шопена, либо Чайковского и Рахманинова. Аналогичным образом вы не выпадаете из реалий истины, находясь во взаимодействии с процессом философского мышления великих гуманитарных гениев. Это объясняется тем, что при всех отличиях философских доктрин в их основании лежит общий знаменатель - раскрытие истины Бытия, самореализация в которой означает цивилизационное возвышение человека. Это -зафиксированное уже в древних манускриптах возвышение человека из скотского состояния в направлении солнца. Обратное движение от света солнца к скотскому состоянию начинается с десакрализации философской истины, с обоснования того, что истина и не-истина имеют равноправное значение в тех информационных понятиях, которые дают объяснение мотивов выгодного здесь и сейчас поведения, поведения свободного и имморального, открывающего верный путь к положению господства. Это - процесс десакрализации человека как носителя духовной истины. Философская истина выявляет основания начала этого процесса и его конечный результат как рождение человека созидателя цивилиза-ционной гармонии. Такой человек является носителем универсальной человечности как формы легитимизации сакральности человека.
Человек, впавший в скотское состояние, и почувствовавший себя сверхчеловеком, заставляет человечество заглянуть в бездну, думая при этом, что он находится на пути к высшей глобальной власти.
Человечество уже получило свой урок от случившегося в XX в. духовного перерождения некоторых европейских наций.
XX век в идеологических формах нацизма и милитаризма провозгласил в качестве практической истины разделение человечества, предлагая начать очищение земли от «человеческого мусора», ревизуя универсальные основания философской истины на основе метафизики воли к власти.
Философская истина одержала победу над моторизованными армадами объединенных сил европейского фашизма, обрушившихся на Советский Союз.
XXI век сталкивается с фактом: сохранившиеся кое-где ростки фашизма стали давать новые всходы. И если человечество вовремя не одумается, то «урожай», который созревает на новых дьявольских полях, превратит цветущую Землю в марсианскую пустыню.
Статья предоставлена автором для публикации в бюллетене «Россия и мусульманский мир».
