CC BY
19
НОВЫЕ КНИГИ ПО СОЦИАЛЬНЫМ НАУКАМ
ФИЛОСОФСКАЯ ДЕСКРИПЦИЯ ВАЛЕРИЯ САВЧУКА*
В отечественном философском сообществе сложилась достаточно своеобразная ситуация: в нем возникла проблема формирования своего дескриптивного материала. Мы не можем в рамках данной статьи объяснить, в силу каких причин отечественные философы все чаще отказываются от этой задачи. Но мы можем констатировать тот простой факт, что в философствовании все реже проявляется прямая дескриптивность, философ не описывает свой предмет, он лишь удерживает его в своем умозрении. В этом уникальность российского философского сообщества. Все остальные интеллектуальные сообщества так или иначе ее решают.
Из этой ситуации философы предпочитают выходить, как правило, двумя путями: либо заниматься бесконечным комментированием классических философских текстов и тем самым сохранять свою профессиональную идентичность, либо обрести новую профессиональную идентичность — став политологом, культурологом, социологом, конфликтологом и т.п.
Те, кто выбирают второй путь, могут именоваться философами в лучшем случае лишь по масштабу постановки проблемы. Их философствование может распознаваться по наличию определенного набора терминов, вне какой-либо зависимости от предметной направленности самого рассуждения.
Те, кто предпочитают первый путь — уходят в технику, виртуозно отслеживая интертекстуальные связи Аристотеля, Канта и Гуссерля. На этом пути возникает соблазн: умело пользуясь техникой комментирования, латентно отказаться от профессиональных практик, сохранив при этом легитимность своей позиции. Это — позиция профессионального инфантилизма: бесконечно заниматься деконструкцией философских текстов, отказывая во внимании обыденному сознанию. Но что порождает такой инфантилизм? Отсутствие своей дескрипции.
В этой ситуации Валерий Савчук берется деконструировать обыденное сознание, принципиально сохраняя свою профессиональную идентичность — иден-
*В. Савчук. Конверсия искусства. СПб.: Петрополис, 2001.
тичность философа. Он находит способ формирования дескрипции — в описании современного художественного опыта: «художественный опыт <...> совпадает с тем, на что в итоге ориентирован философ» (С. 187). «Современная философия активно включает в предмет своих исследований явления искусства, которое во второй половине XX в. стало, пожалуй, более смыслонесущим, чем естествознание <...> Но философ не столько оценивает произведение и соотносит его с традицией, сколько изобретает язык, на котором возможно сегодня говорить, в том числе и о современном искусстве» (С. 183-184). Отметим для себя оборот «в том числе и» — к нему мы еще вернемся. Уместно привести еще одно высказывание автора о значимости художественного опыта для философа: «Философ, если он актуален, находится по одну сторону баррикады с художником, так как задается тем же опытом про-, вы- и переживания. <... > Философ совпадает сегодня с художником в точке рецепции жизни, в скорости реагирования и аутопоэзиса» (С. 187).
И в этом, по мнению автора, нет ничего удивительного: «Ситуация в культуре типична: к философии обращаются тогда, когда привычные формы идентификации не работают» (С. 187). В принципе, в этом решении нет ничего нового и сам автор это подчеркивает, указывая на позицию ведущих философов XX в., но важен не выбор пути, а реальное движение по нему, то движение, которое и способствует выходу из вышеуказанной ситуации для отечественных философов.
Что описывает Валерий Савчук в своей книге «Конверсия искусства», какой художественный опыт он анализирует по преимуществу? Это — опыт художников-авангардистов, точнее, акционистов. Привлечение внимания именно к ним обусловлено тем, что «по целому ряду направлений эксперименты остаются возможными только в искусстве. <...> Именно художники под предлогом неоспоримой в лево-радикальном стане идеи самовыражения и творчества реализуют такие акции и проекты, которые демонстрируют, например, возможность подчинения человека программе компьютера, проигрывают пределы манипуляции телом человека на расстоянии, испытывают пределы трансформации тела, пределы боли и страха» (С. 50). Автор приводит интересные высказывания Аллы Митрофановой и немецкой исследовательницы перформанса Ута Ритчел о рефлексивном внимании к собственному телу у художников-акционистов. Алла Митрофанова: «Если бы ученые смогли вшивать жабры, то первыми бы вшили их себе художники» (С. 50). Ута Ритчел: «Половина перформансов, показанных на Западе, делалась в большей или меньшей степени с риском для жизни художника» (С. 50). Акционизм напрямую сопрягается с опытом телесности, и именно здесь, как полагает автор, современный философ находит материал для своих занятий. Причем в этом опыте акционизм совпадает с той формой мысли, «кйг торая хотя и присутствует в истории философии <...> но по сей день не имеет своего продолжения»: речь идет о той форме философии, которая, активно участвуя в жизни полиса, сообщества, community, «влечет возвращение соответствующего типа рефлексии — топологической рефлексии [разрядка здесь и далее наша — B.C.], которая в движении от визуального образа к интерактивному действию опирается на позитивное отношение к миру, на новую серьезность» (С. 83). Автора уже не устраивают методы критики и деконструкции, ему не интересна тотальная игра, только «топологическая рефлексия, сочувствующая топосу, в котором она способна производиться» (С. 132), возможна для него как перспективная поведенческая установка современного философа.
Журнал социологии и социальной антропологии. 2002. Том V. № 2
По сути дела, автор взывает к рефлексии своего местоположения, ограниченного возможностями своего тела. Акционизм здесь выступает как рабочая площадка для проверки выбранной перспективы. Один из параграфов книги так и называется: «Акционизм как форма топологической рефлексии». В этой главе сформулирован очень важный для понимания позиции автора тезис: «Философу, как и художнику, в техно-информационном мире противопоказано "чистое" умозрительное творчество. Философ, живший "по своей мысли", приходит не столько к телу (проблема телесности звучит у многих современных философов) <...> сколько <...> к публичному действию...» (С. 85).
Перед нами философ, осознавший себя публичной фигурой, обращенной не только к философскому профессиональному сообществу, но и к публичному пространству города. Причем к городу (топосу) он обращается как философ и не столько с целью просвещения, сколько с целью презентации себя и своей рефлексии относительно интеллектуального опыта последних десятилетий. Это и делает Валерий Савчук, представляя интересы и эстетику тех интеллектуалов/ художников, кто так или иначе воспринимает себя за рамками профессиональных сообществ и видит себя в пространстве города. Не случайно автор «Конверсии искусства» в течение двух лет вел семинар «Академическая/маргинальная мысль и современное искусство: стратегии узнавания» на внецеховой территории «Пушкинская, 10, галерея 103».
Философское сообщество, занимая свое место в культуре, разворачивается в определенной перспективе, и профессионализм здесь состоит в выработке навыка интертекстуальности. Философская рефлексия автора «Конверсии искусства» содержит в себе интертекстуальность, но это интертекстуальность иного рода, нежели у «хранителей канона». Для него равно важны суждения и «медиа-философа» Аллы Митрофановой и Ж.-Ф. Лиотара, и просто художников типа Валерия Лукки и Дмитрия Пиликина. Именно тут у Валерия Савчука наиболее уязвимое место: он интертекстуален не так, как это принято у отечественных академичных философов. Его источники принципиально из разных рядов, уровней, плоскостей, и это его совершенно не смущает. Иначе говоря, он совершенно не верит, что существует работающая иерархия философских авторитетов, для него совершенно не очевидно, что можно проделать «опыт самопонимания», отслеживая, как Гегель «прочел» Канта, а Гуссерль — Гегеля. Если тот философ, который видит свою задачу в знании текстов, конструирует из этих текстов реальность, уподобляясь в этой ситуации филологу — о чем прочел, о том пишу, — то Валерий Савчук интертекстуален за счет того, что текстуализи-рует реальность. В этом он подобен этнографу и антропологу: что пронаблюдал, то и описываю. А описывает он перформанс финна Теэму Мяки с убийством кота, виртуальное кладбище «Новые литераторские мостки», Санкт-Петербург в художественной фотографии Михаила Пикалова и Александра Китаева, инсталляции «Крылья желаний и сапоги сознания» и «Смерть платья», акции «Товарищества Новых тупых», объекты Олега Янушевского, антарктические демарши пары Комельфо, новую городскую скульптуру и т.д.
Подчас суждения автора умозрительны, но они помогают следить за тем, как формируется дескриптивный материал. Поэтому следить за ходом мысли в «Конверсии искусства» интересно. Интересно читать о том, что «живя в так называемом "информационном обществе", мы на самом деле существуем в эпоху удивительного дефицита информации» (С. 16), или о том, что «дисциплины (т.е. в потенциале фашизма) сегодня гораздо больше в обществе охраны животных,
пацифистов, зеленых и т.д., чем в традиционных тоталитарных обществах» (С. 104), или о том, что есть один верный способ добиться популярности в современном обществе: «выражать интересы и эстетику какого-либо меньшинства» (С. 47). Возможно, то, что говорит В. Савчук, выглядит очень сомнительно с точки зрения истинности, но перед философом, в отличие от ученого, никогда на стояла задача истинности: философ должен быть интересным, а для этого он должен говорить спорные вещи.
Наверное, не раз о нем (докторе философских наук, профессоре философского факультета СПбГУ) говорили как о философствующем художнике, свободном интеллектуале и т.п. Но то, что мы видим в книге Валерия Савчука, можно определить как сугубо философский комментарий, ибо предметом этого текста не является нечто ограниченное. В художественной жизни современного общества он видит метафору жизни вообще — вспомним, что «философ не столько оценивает произведение, сколько изобретает язык, на котором возможно сегодня говорить, в том числе и о современном искусстве». Среди некоторых философов в свое время была популярна апелляция к психологии, но как те философы на самом деле говорили не о психических процессах, так и Валерий Савчук говорит не о художественном, а чем-то таком, что можно понять, если указывать на конверсию искусства в современном мире.
Конечно, очень трудно формально разделить философские и нефилософские тексты, потому что философский труд может иметь, к примеру, форму научного исследования: ссылки, полемика и т.д., и предмет этого текста не всегда бывает очевиден. Главное так сформулировать задачу, чтобы самого текста для ответа было достаточно. Валерий Савчук с этой задачей справляется.
В.Е. Семенков
