CC BY
25
ИСТОРИОГРАФИЯ ЛИНГВИСТИКИ
УДК 81'1
Н. Н. Германова
доктор филологических наук,
профессор каф. общего и сравнительного языкознания МГЛУ; е-таЛ: [email protected]
ФИЛОСОФИЯ ЯЗЫКА В ТРУДАХ С. Т. КОЛЬРИДЖА: ПРОБЛЕМЫ ЭПИСТЕМОЛОГИИ И ГЕРМЕНЕВТИКИ
В статье рассматриваются лингвофилософские взгляды С. Т. Кольриджа, прежде всего в области эпистемологии и герменевтики. Философские и эстетические воззрения Кольриджа получили неоднозначную оценку у исследователей его творческого наследия. Некоторые авторы готовы видеть в Кольридже центральную фигуру лингвофилософской мысли посткантианского периода, сопоставимую с В. фон Гумбольдтом, и предтечу философско-лингвистических движений ХХ в. Однако, на наш взгляд, в философии языка Кольриджа следует видеть попытку перехода от взглядов периода Просвещения к идеям Романтизма - попытку, которая так и не была окончательно завершена.
Ряд рассуждений Кольриджа, в том числе и в его знаменитой «Литературной биографии», отражают раннее увлечение поэта Дж. Локком и вписываются в характерную для эпохи Просвещения философию лингвистического скептицизма, для которой характерно сомнение в гносеологических возможностях языка. Хорошо согласуется с этими взглядами и его предложение о «десинонимизации» слов: о необходимости четко определить и разграничить значения слов писали еще Гоббс и Локк; свое практическое воплощение это положение нашло в нормативной традиции своего времени.
Однако, несмотря на так и не изжитую связь с предшествующей традицией, философия и эстетика Романтизма не могли не оказать влияние на взгляды Кольриджа на язык. С переходом Кольриджа в тринитарианскую веру поэт стал видеть в языке божественное начало, связывая язык с божественным духом (Логосом) как частью божественной Троицы. Значение языка для мышления Кольридж подчеркивал в своем труде «Логика», где он утверждал, что вопросы эпистемологии не могут быть разрешены без предварительного анализа лингвистических структур.
Новой является и трактовка Кольриджем содержания языковых знаков: в его интерпретации слова как «живые силы» обозначают не фиксированные идеи или устойчивые образы, а движение мысли и воображения. Поэт акцентировал подвижный характер контекстуального значения слова, которое, по его мнению, помимо
денотативного значения, могло также передавать настроение или намерения говорящего. Такой подход делает границы значения зыбкими и нечеткими. Используя термины В. фон Гумбольдта, можно сказать, что Кольриджа интересовал язык не как эргон, а как энергийя.
Еще более определенно идеи романтизма повлияли на отношение Кольриджа к вопросам герменевтики. Он разрабатывал концепцию креативного чтения, которое подразумевало не пассивное усвоение чужой мысли, а сотворчество, диалог автора с читателем. Концепция креативного чтения имела несомненное сходство со знаменитой гумбольдтовской антиномией понимания / непонимания, акцентировавшей субъективный характер понимания чужой мысли.
Герменевтические воззрения отразились и на литературном стиле прозы Кольриджа - усложненном, местами сумбурном и фрагментарном. Отказавшись от характерного для поэтики неоклассицизма принципа ясности, Кольридж культивировал фрагмент как литературный прием и развивал теорию символа, интерпретация которого опирается не только на рациональное начало, но и на интуицию. Хотя усложненный стиль его прозы не находил поддержки у большинства современников, Кольридж полагал, что таким образом он воспитывает читателя, заставляя его внимательно вчитываться в текст.
Ключевые слова: Кольридж; философия языка; эпистемология; герменевтика; эстетика, эпоха Просвещения; Романтизм.
N. N. Guermanova
Doctor of PhiLoLogy, Professor, Department of General.
and Comparative Linguistics, Moscow State Linguistic University;
e-maiL: [email protected]
S.T. COLERIDGE'S PHILOSOPHY OF LANGUAGE: PROBLEMS OF EPISTEMOLOGY AND HERMNEUTICS
The articLe highlights S. T. CoLeridge's views on the phiLosophy of Language with the focus on matters of epistemoLogy and hermeneutics. SchoLars studying CoLeridge's Literary heritage do not agree in their appraisaL of his phiLosophicaL and aestheticaL ideas. Some of them are ready to consider him the centraL representative of post-Kantian period, who can be compared to W. von HumboLdt, and even a precursor of modern Linguo-phiLisophicaL thought. However, in my opinion, CoLeridge's phiLosophy of Language shows an attempt at a transition from the ideas of the EnLightenment to those of Romanticism - an attempt, which was not fuLLy compLeted.
Some of CoLeridge's arguments, incLuding some statements in his famous 'Biographia Literaria, refLect his earLy interest in J. Locke and compLy with the phiLosophy of Linguistic skepticism, typicaL of the EnLightenment, which reveaLed strong doubts in gnoseoLogicaL capacities of Language. His proposaL for 'desynonymization' was aLso in fuLL accordance with the ideas of the EnLightenment: the necessity to differentiate between semanticaLLy cLose words had aLready been discussed by Hobbs and Locke and found its practicaL reaLization in the prescriptive tradition of that time.
However, in spite of his reLiance on the preceding tradition, CoLeridge's views on Language couLd not escape the infLuence of the phiLosophy and aesthetics of the Romanticism. The acceptance of the reLigious credo of Trinitarianism Led him to beLieve in the divine nature of Language, which was connected with Logos (Christ the Word) as part of the divine Trinity. In his 'Logic' CoLeridge emphasized the importance of Language for thought, cLaiming that questions of epistemoLogy couLd not be soLved without prior anaLysis of Linguistic structures.
CoLeridge's treatment of semantics aLso demonstrated a new approach: according to him, words as 'Living powers' do not denote fixed ideas or stabLe images, but rather the process of thought and the work of imagination. In HumboLdt's terms, it meant that CoLeridge was LargeLy interested in Language as Energeia, not as Ergon.
The ideas of Romanticism found an even more definite expression in CoLeridge's approach to probLems of hermeneutics. CoLeridge worked out a concept of creative reading, which presupposed not a passive acceptance of the writer's thought, but 'co-creation' - a diaLogue between the author and the reader. The poet put an emphasis on the unstabLe contextuaL meaning of the word, which, in his opinion, besides the denotationaL meaning, couLd aLso express the mood and the intentions of the speaker. This concept had obvious simiLarity with HumboLdt's antinomy of understanding/ misunderstanding, which emphasized the subjective quaLity of understanding.
CoLeridge's hermeneutic views made an impact on his Literary prosaic styLe, which was compLicated, sometimes chaotic and fragmentary. Rejecting the neocLassicaL principLe of perspicuity, CoLeridge wideLy used fragmentation as a Literary device and deveLoped a theory of symboL, the interpretation of which reLies not onLy on rationaL reasoning, but aLso on intuition. Though his compLicated styLe did not find support among his contemporaries, CoLeridge beLieved that in this way he educated his reader, making the Latter peruse the text more attentiveLy.
Key words: CoLeridge; phiLosophy of Language; epistemoLogy; hermeneutics; aesthetics; EnLightenment; Romanticism.
Введение
Статья не претендует на систематическое освещение философских воззрений Кольриджа и выяснение его связей с британской и немецкой философией (прежде всего, с трудами Канта и Шеллинга, на идеи которых он, с одной стороны, опирался, и с которыми, с другой стороны, полемизировал). Речь пойдет о лингвистической стороне его философии, т. е. о вопросах философии языка, в той мере, в которой они сопрягаются с проблемами эпистемологии и герменевтики.
Центральной проблемой философии языка является соотношение мысли и языка. Взгляд философов ХУП-ХУШ вв. на эту сложнейшую проблему хорошо выражает традиционная для этого времени концептуальная метафора, представлявшая язык как ОДЕЖДУ
МЫСЛИ. Впервые высказанная А. Попом в стихотворном трактате «Опыт о критике» (1711) и окончательно сформулированная С. Джонсоном в «Жизнеописаниях выдающихся английских поэтов» (1779), она закрепляет характерное для того времени представление о том, что язык оформляет уже в большей или меньшей степени сформировавшиеся идеи и, следовательно, является не столько средством познания, сколько средством коммуникации.
В эпоху Романтизма представления о взаимоотношении языка и мышления и природе творчества получают иную трактовку: философы и писатели-романтики усматривают между языком и мыслью более тесную «органическую» связь. Этот взгляд породил новые концептуальные метафоры: язык это ИНКАРНАЦИЯ МЫСЛИ или ТЕЛО МЫСЛИ (У. Вордсворт, Т. Карлайль, Т. де Квинси, О. У. Холмс и др.) [Германова 2017].
В этом культурном контексте было бы, конечно, очень заманчиво представить Кольриджа выразителем нового романтического взгляда на язык, который не столько отражает, сколько формирует мысль и создает картину мира, являясь орудием познания действительности. Однако, на наш взгляд, было бы неправомерно, вслед за Дж. МакКью-сиком и рядом других авторов, видеть в Кольридже центральную фигуру лингвофилософской мысли посткантианского периода, сопоставимую с В. фон Гумбольдтом, и предтечу философско-лингвистических движений ХХ в., воззрения которого перекликаются с идеями Л. Витгенштейна, Н. Хомского, Ж. Дерриды, Р. Барта, Ю. Кристевой и др. Как справедливо отмечает Н. Рейд, есть тенденция делать слишком далеко идущие выводы относительно лингвистических интересов Кольриджа, «желание найти в его работах нечто близкое к утверждению Витгенштейна о том, что «границы моего языка означают границы моего мира» [Reid 2001].
Однако лингвофилософское наследие Кольриджа, на наш взгляд, оказывается более неоднозначным. Идеи Кольриджа трудно свести к четкой системе, и дело не только в фрагментарности и подчас эклектичности его высказываний или в том, что его философские взгляды претерпели на протяжении жизни существенные изменения. Еще важнее то, что Кольридж, возвращаясь к проблеме взаимоотношения языка и мышления на протяжении всей жизни, так, по-видимому, и не дал не только читателям, но и себе окончательного ответа на вопрос
о роли языка в формировании картины мира. Если в вопросах теологии и философии взгляды Кольриджа выстраиваются в относительно последовательную перспективу: от унитарианства к тринитарианству, от юношеского интереса к Локку и Гартли к Канту и Шеллингу [Зыкова 2016], то в вопросах философии языка картина оказывается менее однозначной, хотя в целом можно сказать, что принятие тринитари-анства с его идеей Логоса заставило Кольриджа в большей мере, чем раньше, признать значимость языка в жизни духа.
Результаты исследования
На наш взгляд, в философских рассуждениях Кольриджа относительно соотношения языка и мышления мы видим попытку перехода от философских взглядов Просвещения к идеям Романтизма - перехода, который в его трудах так и не был окончательно завершен.
Кольридж и наследие эпохи Просвещения
В 1800 г. в письме другу двадцативосьмилетний Кольридж задается вопросами: «Действительно ли логика - это основа мышления? Другими словами, действительно ли мышление (курсив оригинала) невозможно без произвольных знаков? И в какой мере слово «произвольный» является неверным? Не являются ли слова частями и произрастанием Растения? И каков Закон их Роста?» (перевод автора. - Н. Г.) [Coleridge 1998, с. 93]. У Кольриджа нет однозначного ответа на эти вопросы.
Так, в «Литературной биографии» (1817) - зрелом произведении сорокапятилетнего автора - находим следующее, достаточно близкое к идеям Локка, суждение: «Лучшая часть человеческого языка, который заслуживает такого названия, проистекает из рефлексии над работой самого ума. Она образуется путем сознательного присвоения установленных символов внутренним актам, процессу воображения и его результатам» (перевод автора) [Coleridge 1984, с. 54]. В этом высказывании Кольридж полемизирует с Вордсвортом, полагавшим, что поэтический язык рождается в результате наблюдений над природой: язык, по Кольриджу, называет не явления природы, а акты мыслительной деятельности (ср. «идеи» Локка); в этом пассаже фигурируют «установленные» (fixed) и, видимо, произвольные знаки, а voluntary appropriation (сознательное присвоение) вызывает в памяти оборот voluntary imposition у Локка [Keach 2015, с. 17].
В «Литературной биографии» Кольридж выражает сомнение в возможности языка в полной мере отразить духовный мир человека: «Слова, в которые они (правила воображения. - Прим. Н. Г.) втискиваются, лишь очертания, внешняя оболочка плода. Как бы искусно ни была раскрашена подделка, мраморный персик останется тяжелым и холодным, и дети лишь приложат его к губам» [Кольридж 1987, с. 140]. Сомнение в гносеологических возможностях языка весьма близко к традиции лингвистического скептицизма, во многом определявшей представления о языке предшественников Кольриджа - философов эпохи Просвещения.
Рассуждения о том, что языки могут быть в отдельных случаях несовершенными орудиями передачи мысли, содержатся и в «Логике» - произведении Кольриджа, которое так и не увидело свет при жизни автора [Coleridge 1981]. Особенно важна, по Кольриджу, «десинони-мизация», то есть тщательное разграничение синонимов: поскольку значения слов не всегда точно определены, может потребоваться изобрести новые термины или переопределить существующие [Кольридж 1987]. В этих рассуждениях (за исключением самого термина «десинонимизация») Кольридж опять-таки идет по проторенному пути: начиная с Ф. Бэкона, британские философы выражали беспокойство по поводу несовершенств естественного языка. В Англии о необходимости четко определить и разграничить значения слов писал еще Гоббс, а Локк посвятил несовершенствам языка большой раздел своего фундаментального труда «Опыт о человеческом разумении», который он так и озаглавил - «О несовершенстве слов».
В эту традицию вписывается и утверждение Кольриджа о существовании «тесной связи между точностью передачи мысли и привычкою к правильному мышлению», поскольку «правильная, чистая речь предотвращает формирование дурных привычек - второй натуры» [Кольридж 1987, с. 178-179]. В эпоху Просвещения рассуждения о «плутовстве слов» (the cheat of words) не ограничивались философским дискурсом и легли в основу практики нормирования английского языка [Германова 2014].
Развернутые рассуждения о роли языка в мыслительной деятельности находим в «Заметках к размышлению» - одном из поздних произведений автора (1825) [Coleridge 1831]. Они показывает, как в рассуждениях Кольриджа идеи Романтизма переплетались
с мыслями предшественников-просветителей. Так, Кольридж, в частности, утверждает: «Имя вещи ... выражает то, что понято рассудком... как условие ее реального существования, как доказательство, что это не случайная игра чувств, не склонность индивида, не фантом или видимость, то есть видимость, которая является только видимостью <.> Таким образом, во всех случаях, единственные и исключительные предметы рассудка - это слова, имена, или, если это образы, то образы, используемые как слова или имена <...>. Мы никогда не понимаем вещь как таковую, но только слово, которое к ней отсылает <...>. Никто не скажет, что он понимает Красное или Синее. Он видит цвет, и видел его раньше в многочисленных и разнообразных предметах, и понимает слово «красный» как отсылающее его фантазию или память к этому его собирательному опыту» (перевод автора. - Н. Г.) [Coleridge 1831, с. 222].
На первый взгляд, Кольридж утверждает, в духе философии языка Романтизма, исключительную роль языка в постижении мира (только наличие слова в языке свидетельствует о том, что явление было осознано и осмыслено) и даже предвосхищает идею о языке как о «третьем мире», стоящим между реальной действительностью и ее отражением в сознании человека.
Но для правильной интерпретации этих слов необходимо учесть, что Кольридж, вслед за Э. Кантом, разграничивал понятия разума (reason) и рассудка (understanding), отводя рассудку второстепенную роль по сравнению с разумом: деятельность рассудка ограничена переработкой впечатлений и ощущений, а разум постигает трансцендентные начала мироздания. Разум не связан с органами чувств и образами внешнего мира, это «орган над-чувственный», не опирающийся на опыт, он определяет принципы, которыми руководствуется рассудок: «Чувства воспринимают, рассудок постигает, разум осознает» [Coleridge 1867, с. 97]. Примечательно, что для Кольриджа язык оказывается связанным лишь с рассудком, но не с разумом как более высокой формой постижения действительности.
Что же касается положения о том, что человек непосредственно постигает не саму действительность, а обозначающие ее слова, то в этих рассуждениях можно заметить связь как с философией романтизма (Кольридж был лично знаком с В. фон Гумбольдтом и читал некоторые из его работ), так и с предшествующей философской
традицией. Так, еще Т. Гоббс, стоявший на позициях номинализма, утверждал, что работа ума заключается в способности именования вещей и связывания имен с их референтами. Дж. Локк также полагал, что человек знакомится со многими понятиями именно посредством языка: «Составляет ли хоть один человек из тысячи отвлеченную идею славы и честолюбия раньше, чем он услышит их имена?» [Локк 1985, с. 495].
Кольридж и идеи Романтизма
И всё же, конечно, несмотря на так и неизжитую связь с предшествующей традицией, философия и эстетика Романтизма не могли не оказать влияние на взгляды Кольриджа на язык. Отметим несколько важных моментов.
В своих размышлениях о сущности языка и мышлении Кольридж постоянно подчеркивает, что язык отражает процесс внутренней духовной деятельности, что соответствует его представлению о первичности духа. Одной из важнейших форм духовной жизни, по Кольриджу, является воображение, которое осмысляется, прежде всего, как познавательная, а не чисто эстетическая категория; оно позволяет человеку соприкоснуться с трансцендентным началом и понять его.
Кольридж различал первичное и вторичное воображение: первичное воображение - «это живая сила и главный посредник всякого человеческого восприятия, воспроизведение в конечном разуме вечного акта творения в бесконечном Я есмь» (перевод автора. - Н. Г.) [Coleridge 1847, с. 297], это способность разлагать и вновь синтезировать впечатления от окружающей действительности. Первичным воображением обладают все люди, так как без него невозможно мышление: в последнем, как пояснял Кольридж, действуют две противоположные силы - активная и пассивная, поэтому оно невозможно без опосредующей роли воображения, которое может быть и активным, и пассивным [там же, с. 127]. Вторичное воображение требует усилий сознательной воли и является основой творческой активности поэта. Как писал Кольридж, «здравый смысл - тело поэтического гения, Фантазия - его Одеяние, Движение - его Жизнь, Воображение же -Душа, пребывающая везде и в каждом и преобразующая все в единое грациозное и разумное целое» [Кольридж 1987, с. 104].
В отличие от Локка и его последователей, полагавших, что создателем языка является человек, Кольридж, по крайней мере в конце своего жизненного пути, видит в языке божественное начало, связывая язык с божественным духом (Логосом) как частью божественной Троицы. В «Маргиналиях» Кольридж - к этому времени сторонник тринитарианства и неоплатонизма - различает три языка: единосущный (consubstantial) божественный язык (Christ the Word), язык человека, произвольный по своей природе, и язык природы [Coleridge 2001, с. 305]. «Хотя язык (природы. - Н. Г.) не должен, как языки звуков или условных (conventional) форм, находиться в противопоставлении к Вещам ... все же это язык», - пишет Кольридж [цит. по: Reid 2001]. Природа для Кольриджа - это «более совершенный язык, чем язык слов, это язык самого Бога» [там же]. Этот взгляд соответствует пантеистическим представлениям философов-романтиков о природе как об одушевленном начале, имеющим единый сверхприродный источник.
В том, что касается трактовки Кольриджем человеческого языка, обращает на себя внимание динамичность содержания языковых знаков: они обозначают не фиксированные идеи или устойчивые образы, а плоды интеллектуальной деятельности, движение мысли и воображения, работу сознания; отсюда - определение слов как «живых сил» (livingpowers) [Coleridge 1831, с. xv]. Используя термины В. фон Гумбольдта, можно сказать, что Кольриджа интересовал язык не как эргон, а как энергийя.
Цитируя ветхозаветного пророка Иезекииля, которому явилось видение божественной колесницы (Славы Господней), Кольридж называет слова «колесами духа», которые следуют за духом (Куда дух хотел идти, туда шли и они . ибо дух . был в колесах) [Coleridge 1831, с. xi]. В этой развернутой метафоре дух (Логос) и слова оказываются неотделимы друг от друга (дух заключен в «колесах», т. е. в словах); отметим, однако, что движущей силой является именно дух - идея лингвистического релятивизма и активного влияния языка на мировосприятие оставалась, в целом, чужда Кольриджу. Похожая мысль заключена в другой метафоре Кольриджа: «Слово отличается от духа (mind), только как бриз отличается от воздуха» [цит. по: Reid 2001]: слово и дух неотделимы, дух наполняет слова и приводит их в движение, порождая речь.
Кольридж понимал значение слова весьма широко: «Я включаю в понятие значения не только объект изображения, но в одинаковой степени и порожденные им ассоциации. Потому что язык организован так, что передает не только понятие о самом предмете, но может передавать понятия о характере предмета, настроении или намерении того, кто изображает этот предмет» [Кольридж 1987, с. 177]. Речь, конечно, идет не столько о значении слова как готовой единицы языка, сколько о подвижном контекстуальном значении слова. Такое подход к семантике вполне современен: он делает границы значения зыбкими и нечеткими (в современной лингвистике это свойство значения обозначают как thefuzziness of meaning). Как будет показано далее, такой подход требовал пересмотра герменевтических требований к читателю, от которого Кольридж ожидал не столько исчерпывающего проникновения в мысль автора, сколько творческого диалога с ним.
О значимости языка для мышления Кольридж подробно писал в двух первых главах своей так и неопубликованной при жизни «Логики», которую исследователи считают попыткой поэта-романтика сформулировать посткантианскую эпистемологию [McKusic 2009]. Начав «Логику» с глав о языке, Кольридж более последовательно, чем в других трудах, подчеркивает значение языка для мышления, называя слова «органами человеческой души» [Coleridge 1981, с. 126]. Особенностью человеческого языка, которая и делает его полноценным языком (в отличие от систем коммуникации животных), Кольридж считал грамматику, которая организует лексикон и отражает структуру интеллекта. Особое внимание уделяется глаголу-связке, который, по его мнению, выражает первый акт самосознания, позволяя выразить акт осознания внутренней идентичности субъекта (I am - я есмь) или указать на реальное или воображаемое существование объекта, обозначенного подлежащим [Coleridge 1981]. В терминах современного синтаксиса речь идет о предикативности - базовой категории коммуникативного синтаксиса.
Вопрос о соотношении языка и логики поднимался в европейской лингвистике и философии на протяжении многих веков, причем ответ на него радикальным образом отличался в зависимости от эпохи и убеждений автора. Так, если в Грамматике Пор Рояля (1660) структура предложения, по мысли авторов, отражает структуру логического суждения (включающего субъект, предикат и связку), то у Штейн-таля, представителя психологического направления в языкознании
XIX в., категории языка и логики несовместимы и не соотносятся друг с другом.
Позиция Кольриджа по этому вопросу такова: превращение акта суждения в логическую пропозицию является по своей сути языковой операцией, которая лежит как в основе универсальной грамматики, так и логики [Coleridge 1981, с. 240]. Таким образом, поэт в большей мере, чем Кант, на труды которого он опирался и с кем полемизировал в своей «Логике», учитывал роль языка в процессе мыслительной деятельности: по мнению Кольриджа, вопросы эпистемологии не могут быть решены без предварительного анализа лингвистических структур, поскольку язык является единственно возможным средством интеллектуальной деятельности.
Идеи романтизма определяют отношение Кольриджа к вопросам герменевтики. Проблемы истолкования текста волновали Кольриджа и как литературного критика, оценивающего тексты великих предшественников и современников, и как философа - теолога, трепетно вчитывающегося в священные тексты, и как автора, озабоченного тем, как его сочинения воспринимают читатели, и как политического деятеля, обеспокоенного состоянием общественного мнения.
Кольридж разрабатывал концепцию креативного чтения, которое подразумевало не пассивное усвоение чужой мысли, а сотворчество. Объясняя, какие задачи он ставил перед собой при издании журнала The Friend, Кольридж пояснял, что он хочет «не столько продемонстрировать читателю тот или иной факт, сколько зажечь для него его собственный факел и предоставить ему самому выбрать те конкретные объекты, которые захотел бы рассмотреть в его свете» [Coleridge 1867, с. 6]. Кольридж ожидал от читателя не простого усвоения прочитанного материала, а его творческую переработку. Фактически речь шла о современной идее диалога автора с читателем.
Такое творческое чтение подразумевает отказ от следования внешним авторитетам и собственную оценку прочитанного. Кольридж поясняет, что соблазн опереться на мнение других возникает из-за желания «ослабить воздействие, и поначалу очень болезненное воздействие, которое производит подлинное мышление (really thinking), действительное обращение к внутреннему опыту» [цит. по: Heller 1990, с. 60]. В этом пассаже внимание привлекает определение подлинного мышления как обращения к личному «внутреннему опыту».
От этого определения остается всего один шаг до гумбольдтовской антиномии понимания / непонимания, т. е. понимания по-своему.
Для Кольриджа, в отличие от предшествующей традиции, ясность текста не является его достоинством: слишком простой слог приучает читателя к умственной лени. В этом плане характерен стиль прозы самого поэта - усложненный, местами сумбурный и фрагментарный. В своем литературном творчестве Кольридж был типичным представителем Романтизма, который характерному для неоклассицизма принципу ясности предпочел поэтику туманного и загадочного. Не случайно то внимание, которое романтики придавали символу: символ не до конца познаваем, он придает произведению недоговоренность и недосказанность, а за счет этого - возможность субъективной интерпретации с опорой не на рациональное начало, а на интуицию [Эко 2015, с. 114]. Поэтика символа гармонично вписывалась в герменевтику Кольриджа, и характерно, что именно Кольридж заложил основы теории символа в британской теории литературы.
Отметим, что и излюбленный Кольриджем фрагмент как прием литературного творчества культивировался теоретиками романтизма, прежде всего Ф. Шлегелем и Новалисом, с работами которых Коль-ридж был хорошо знаком: незавершенность фрагмента, как и символ, отвечала представлениям о непрерывном становлении творчества и познания и являлась выражением бесконечности идеала, который не может быть воплощен как завершенное целое [Михайлова 2015].
Заключение
Литературно-философское наследие С. Кольриджа отражает его движение от философии языка эпохи Просвещения к идеям Романтизма, чему способствовала эволюция его религиозных воззрений и обращение во второй половине жизни к тринитарианству. Новое понимание языка в духе гумбольдтовской энергии лишь отчасти воплотились в эпистемологических построениях Кольриджа, но в полной мере раскрылись в теории герменевтики и эстетике его художественного творчества.
СПИСОК ЛИТЕРАТУРЫ
Германова Н. Н. История нормирования английского языка. Лингвокуль-турные основания британской нормативной грамматики. М. : ЛЕЛАНД, 2014. 368 с.
Германова Н. Н. Язык в зеркале когнитивных метафор: спор Просвещения с Романтизмом / Языковое бытие человека и этноса. Сб. статей по материалам XIII Международных Березинских чтений (Москва 15 мая 2017 г.). М.: ИНИОН РАН, 2017. С.88-96.
Зыкова Е. П. Романтическое «Я» в поисках Бога: религиозно-философский опыт Кольриджа // Studia Litterarum. Vol. 1. № 3-4. 2016. С. 123-139.
Кольридж С. Т. Bibliodraphia Literaria, или Очерки моей литературной судьбы и размышления о литературе / С. Т. Кольридж. Избранные труды. пер. В. М. Герман, В. В. Роговой. М. : Искусство, 1987. С. 381-385.
Локк Дж. Опыт о человеческом разумении / Дж. Локк. Сочинения: в 3 т. / пер. с англ. А. Н. Савина ; под ред. И. С. Нарского. Т. 1. М. : Мысль, 1985. 622 с.
Михайлова А. Е. «Biographia literaria» С. Т. Кольриджа в контексте немецких влияний : дис. ... канд. филол наук. М., 2015. 274 с.
Эко У. Искусство и красота в средневековой эстетике. М. : АСТ, 2015. 348 с.
Coleridge S. T. Aids to Reflection in the Formation of a Manly Character on the Several Grounds of Prudence, Morality, and Religion. 2nd ed. London : Hurst, Chance and Co, 1831. 408 p.
Coleridge S. T. Biographia Literaria: Or, Biographical Sketches of My Literary Life and Opinions. Vol. 1, part 2. London: William Pickering, 1847. 369 p.
Coleridge С. Т. The Friend: a series of essays to aid in the formation of fixed principles in politics, morals, religion. London : Bell &Daldy, 1867. 389 p.
Coleridge S. T.: Biographia Literaria, ог, Biographical Sketches of My Literary Life and Opinions. Princeton : Princeton University Press, 1984. 409 p.
Coleridge S. T. Logic. London : Routledge & Kegan Paul, 1981. 420 p.
ColeridgeS. T. The Theory of Language. In 3 vols. Vol. 3. On Language. London : Macmillan Press LTD, 1998. P. 89-120.
Coleridge S. T. Marginalia / The Collected Works of Samuel Taylor Coleridge, Vol. VI. Princeton University Press, 2001. 760 p.
Heller J. R. Coleridge, Lamb, Hazlitt, and the Reader of Drama. Columbia - London : University of Missouri Press, 1990. 224 p.
Keach W. Arbitrary Power: Romanticism, Language, Politics. Princeton : Princeton University Press, 2015. 208 p.
McKusic J. Coleridge and Language Theory // The Oxford Handbook of Samuel Taylor Coleridge / ed. by F. Burwick. Oxford: Oxford University press, 2009. P. 572-587.
Reid N. Coleridge, Language, and Imagination // Romanticism on the Net. N.22, May, 2001. URL : www.erudit.org/fr/revues/ron/2001-n22-ron434/005977ar/ (дата обращения 30.07 1017).
