CC BY
36
ВЕСТН. МОСК. УН-ТА. СЕР. 7. ФИЛОСОФИЯ. 2010. № 5
НАУЧНАЯ ЖИЗНЬ
ФИЛОСОФИЯ ПОЛИТИКИ В СИСТЕМЕ
ФИЛОСОФСКОГО ЗНАНИЯ
(Материалы круглого стола: Ломоносовские чтения-2010:
МГУ имени М.В. Ломоносова. 21 апреля 2010 г.)
В данную публикацию включены материалы состоявшейся в рамках Ломоносовских чтений-2010 дискуссии, посвященной актуальным проблемам философии политики как университетской дисциплины и направления философских исследований. Рассматриваются такие проблемы, как содержание и методы политико-философских исследований, диалогизм как значимая тенденция в развитии политико-философского познания, возможности и перспективы интеграции политических и правовых исследований в рамках философии политики и права.
Ключевые слова: философия политики и права, политическая философия, политическая наука, политическое бытие, политическое мышление, диалогизм, нормативность в политике и праве, политическая и правовая культура, коммуникация, война и политика.
Philosophy of politics in the system of philosophical knowledge (Materials of the round table: Lomonosov Readings-2010: Moscow University. April 21, 2010)
The publication includes materials of discussion taken place within the framework of Lomonosov Readings-2010 devoted to actual problems of philosophy of politics, considered as a direction in philosophical education and scientific research in correlation with adjacent disciplines. The discussers examine actual problems of philosophy of politics, including such questions as the subject field and mission of political philosophy as a university discipline, peculiarities of methods and approaches used in political philosophy, dialogism as a noticeable trend of philosophical cognition, potentialities of connection of philosophy of politics and philosophy of law, perspectives of philosophy of politics and law as an integrative discipline.
Кеу words: philosophy of politics and law, political philosophy, political science, political being, political cognition, dialogism, normativity in politics and law, political and legal culture, communication, war and politics.
Круглый стол «Философия политики в системе философского знания» был организован совместно кафедрой философии политики и права философского факультета МГУ имени М.В. Ломоносова и сектором истории политической философии Института философии РАН. Он прошел на философском факультете 21 апреля 2010 г. в рамках Ломоносовских чтений.
Для обсуждения было предложено два вопроса: «Какие темы, подходы и проблемы можно считать наиболее актуальными для философии политики?» и «Какое место занимает дисциплина "философия политики" в современном философском образовании?» В качестве содокладчиков выступили заведующий сектором истории политической философии ИФ РАН М.М. Федорова и заведующий кафедрой философии политики и права Е.Н. Мощел-ков. В настоящей публикации представлены основные положения этих докладов, а также краткое изложение позиций, высказанных в ходе дискуссии.
I
М.М. Федорова*
ДИАЛОГ В ПРОСТРАНСТВЕ ПОЛИТИЧЕСКОГО
(К НОВОЙ ПОЛИТИЧЕСКОЙ РАЦИОНАЛЬНОСТИ)
1. Опыт социально-политического развития первой половины ХХ столетия заставил во многом усомниться в релевантности как общих теоретико-философских принципов, так и эпистемологических схем, разработанных Модерном в области политико-философской рефлексии.
Прежде всего, под сомнение были поставлены прогрессистские и универсалистские принципы, предполагавшие, что западная цивилизация являет собой магистральный путь развития человечества, своеобразный «образец» или «модель», вобравшую в себя сущностные черты, на которых только и может строиться человеческое общежитие. Человек Модерна жил в горизонте универсальности, сегодняшний — приучается жить и мыслить, скорее, в горизонте различия и множественности. Наше самосознание — осознание себя самого и своей «ситуации» — даже в поисках собственной идентичности отталкивается скорее не от идеи тождества, а от идеи различия. По сути, всю современную философию можно представить как осмысление этого различия. Как и откуда оно берется, где возникает идея Другого?
2. Основой политического проекта Современности был принцип автономии политического, но сама эта автономия была теснейшим образом связана с радикальной автономией субъекта — субъекта действия, субъекта познания.
* Федорова Мария Михайловна — доктор политических наук, заведующий сектором истории политической философии Института философии РАН, тел.: 8(499) 249-95-26; e-mail: mf57@yandex.ru
Сам характер эпистемологической заданности этого субъекта и специфический тип рациональности Нового времени и создавали парадоксальную ситуацию в пространстве политического. Автономия личности неизменно и неизбежно приводила к усилению и укреплению другого полюса контракционистской конструкции — политической инстанции. Вся эта конфигурация в пространстве политического, на наш взгляд, была следствием специфического — монологического — понимания самого субъекта, личности как основы политического проекта Современности. Для решения этой антиномии политическая философия должна была переосмыслить само политическое, используя при этом новые концептуальные и эпистемологические средства. Это означало необходимость выхода за пределы универсального атомарного Я, «когитального сознания».
3. Для политической философии вне «метафизики субъективности» прослеживаются два пути развития.
Во-первых, возрождение политической философии на почве классической античной философии, в которой природа предстает как субстанциональный иерархический порядок, значимый в самом себе; в которой норма принадлежит порядку природы (штра-уссианство).
Во-вторых, осмысление специфики природы политического, не сводимого целиком к объяснению через научные и рациональные схемы. Ведь политика — это не только рациональные технологические схемы управления совместным бытием индивидов, редуцируемые к договорным отношениям и компромиссам. Политика — это столкновение, и подчас очень жесткое, интересов, мнений и желаний. Таким образом, речь здесь может идти о возврате не столько к политической философии, сколько к «политическим вещам», при котором само политическое мыслится не как пространство целостности и единства, а как пространство множественности, разновекторности и разнонапрвленности, пространство, в котором отсутствуют жесткие детерминации, а сам субъект вовлечен в процесс политического бытия. Его обращенный к делам человеческим способ бытия есть одновременно и постоянное вопрошание о самих предпосылках мнения и знания, постоянное «разрушение консенсуса» по этим проблемам. Здесь человек — не человек вообще, но и не я как некое автономное присутствие. Во всякое реальное событие жизни мира «я сам» вхожу не сам по себе, а как ориентирующийся в со-бытии с другим, как соучастник, «сочеловек» или как бытие-с-другими.
4. Речь идет о том, чтобы открыть политическое мышление для целого ряда моментов, которые оно прежде отвергало, в принципе
изменить отношение между политической рефлексией и политической реальностью.
В этом отношении нужно выйти из извечной парадигмы «конфликт/примирение» (например, платоновский конфликт между мнением и знанием, или гегелевское примирение Реальности и Разума в Духе) и попытаться найти иные основания соотношения философии и политики, иные основания политической рациональности (не отвергая последнюю, но существенным образом модифицируя ее).
Наиболее перспективной с этой точки зрения нам представляется диалогическая традиция гуманитарной эпистемологии, основания которой были заложены еще в начале прошлого столетия в концепциях М. Бахтина и Ф. Розенцвейга, проходящая через политическое творчество Х. Арендт, пульсирующая в философии Э. Левинаса, находящая отзвуки во французской феноменологии и герменевтике (П. Рикер). При этом диалог — это не просто текст, создаваемый двумя партнерами коммуникации, один из которых (адресант) задает конкретную программу развития текста, его интенцию, а другой (адресат) должен активно участвовать в развитии этой программы, не имея возможности выйти за ее пределы, а именно «внутреннее соприкосновение смыслов», в котором собеседники не просто обмениваются «репликами» — «два воплощенных смысла не могут просто лежать рядом друг с другом, как вещи, — они должны внутренне соприкоснуться, т.е. вступить в смысловую связь» [М.М. Бахтин, 1979, с. 219]. Речь идет именно о взаимопроникновении смыслов, об отказе от «монологизма» как монополии на истину; речь идет и об отказе от привилегированного онтологического статуса субъекта, ибо политический мыслитель не просто «наблюдает» реальность, но и участвует в ее конструировании, привносит в нее свои смыслы, да и сама реальность политического не прозрачна, она соткана из интересов, желаний, стремлений других субъектов и в силу одного только этого обладает собственной логикой развития (о чем свидетельствуют, в частности, многочисленные провалы разного рода и разного уровня всеобщности проектов и политических реформ, начиная от просвещенческого проекта и заканчивая современными реформами).
СПИСОК ЛИТЕРАТУРЫ
Бахтин М.М. Проблемы поэтики Достоевского. М., 1979.
Е.Н. Мощелков*
ФИЛОСОФИЯ ПОЛИТИКИ КАК СОВРЕМЕННАЯ
УНИВЕРСИТЕТСКАЯ ДИСЦИПЛИНА**
1. Попытки философского осмысления политики такие же древние, как и сама философия, и сама политика. Другое дело, что выделение этого направления философствования в отдельную дисциплину и тем более появление специального названия для этой дисциплины имеет не столь продолжительную историю.
В современной литературе для обозначения этой дисциплины существует, как известно, два понятия — «политическая философия» и «философия политики», о соотношении которых уже давно идут споры.
Мне, например, импонирует позиция не отождествления этих названий, а их разделения по следующему принципу: политическая философия — это составная часть политической науки, а философия политики — это часть философии.
Философия политики может трактоваться как приложение философии к области политической жизни, тогда как политическая философия является саморефлексией политики, ее «внутренним» знанием о самой себе. Первая отвечает на вопросы, которые ставит перед философией политика, тогда как вторая занимается вопросами, которые ставит перед политикой философия. Но на эти разные вопросы могут быть даны одинаковые ответы. Поэтому в любом случае философия политики и политическая философия — это сильно пересекающиеся, взаимосвязанные области научного знания, поскольку в их соотношении фиксируется не разница смыслов, а прежде всего разница детерминации и направленности мысли.
О каких же вопросах идет речь? Еще в ходе журнальных дискуссий 90-х гг. Т.А. Алексеева сформулировала три вопроса, на которые должны быть даны философские ответы: 1) о причинах; 2) об оценке настоящего; 3) о прогнозе будущего. Наверное, могут быть сформулированы и другие вопросы, на которые ответы могут дать только философы, независимо от того, сама философия ставит их перед собой или перед ней эти вопросы ставят другие науки. В частности, такие интересные вопросы формулирует наш первый докладчик, М.М. Федорова, в предисловии своей книги «Классическая политическая философия».
* Мощелков Евгений Николаевич — доктор политических наук, профессор, заведующий кафедрой философии политики и права философского факультета МГУ имени М.В. Ломоносова, тел.: 8(495) 939-24-42; e-mail: enm@inbox.ru
* Статья подготовлена при содействии РГНФ (грант № 09-03-00290а).
Но можно ли среди всех этих вопросов выделить один, главный? Думаю, что можно и нужно. Это будет вопрос, связанный с проблемой должного, проблемой идеала. Главный вопрос современной философии политики можно сформулировать следующим образом: «Можно ли средствами и возможностями философии адекватно прогнозировать и, самое важное, конструировать (моделировать) политическое будущее?»
2. Философия политики делает акцент на должном, тогда как политология (политическая наука, отчасти политическая философия) — на сущем. Данное отличие создает предметную базу как для концептуального разведения «политики» и «политического», так и для их внутреннего единства. Увидеть будущее политики невозможно без понимания политического прошлого и настоящего.
Взаимодействие философии политики и политической философии создает поле для научного диалога философии и политики. Кто из этих сторон сегодня более активен в этом диалоге, сказать трудно. Ясно, что концептуализация политики, исследование ее фундаментальных, сущностных оснований, поиск целей и смысла были и остаются важнейшей и пока плохо разработанной философской проблематикой. Да и современная политика все реже ставит перед философией фундаментальные вопросы. Конечно, в данном случае имеется в виду не реальная политика (и политики) — отсюда ждать этих вопросов наивно, а политическая наука. Но представляется, что сегодня для многих молодых (и не только молодых) политологов, профессиональные интересы которых устойчиво ориентируются на технологии и приложения, метафизические проблемы являются малоинтересными и неперспективными.
Проблемы взаимоотношений философии и политики остро и всесторонне обсуждались еще в 1996 г. на круглом столе, который организовал журнал «Вопросы философии». Когда читаешь материалы этого круглого стола, то сознаешь, что данная проблематика и спустя 14 лет остается не менее, а, может быть, даже более злободневной и дискуссионной [Философия и политика, 1996, № 1, с. 3—41].
Вместе с тем в многообразной междисциплинарной проблематике современного научного диалога в области гуманитарных наук категориальная пара «философия — политика» представлена очень слабо, и это является главным недостатком современного этапа развития как философии, так и политической науки.
3. Главная задача дальнейшего развития современной философии политики (и политической философии) состоит в ее интеграции с философией права (теоретическим правоведением). Данная научная интеграция должна преодолеть обособленность в развитии гуманитарных наук, и в частности обособленное изучение теоре-
тических основ политики и права отдельными науками, тогда как в реальной общественной жизни эти феномены являются взаимозависимыми и взаимообусловленными социальными регуляторами.
Вместе с тем историческая эволюция дифференцированного знания, начавшаяся в Новое время и продолжающаяся по инерции по сей день, привела по методу абстракции к разведению политики и права по разным областям науки. Политика была отнесена к предметной области политических наук, право — к юриспруденции. Указанные науки на протяжении многих десятилетий и даже столетий своего развития достигли существенного прогресса в изучении и понимании данных общественных феноменов. Но, видимо, в этом процессе объективно существуют свои пределы, за которые эти науки выйти не в состоянии. Не случайно, кстати, каждая из этих наук (особенно политология и правоведение) до сих пор не имеют общепринятого предмета, единого понимания сущности искомых феноменов (следует отметить, что известные зарубежные систематизаторы гуманитарного знания Р. Пэнто и М. Гравитц считают, что в истории политической науки сосуществуют как равноценные три варианта определения предмета этой науки, которые актуальны и на современном этапе развития политологии. Для одних этим предметом является государство, для других — власть, для третьих — политические отношения [Р. Пэнто, М. Гравитц, 1972, с. 186—187]). Многие современные учебники по политологии и праву начинаются с констатации, что в этих науках нет более многозначных и неопределенных понятий, чем «политика» и «право».
Это не случайно. Разные науки (политология и правоведение) независимо друг от друга изучают политику и право как отдельные и самодостаточные сущности, тогда как в реальности они взаимно дополняют и взаимно обусловливают друг друга.
Политика и право как социальные регуляторы работают эффективно только в том случае, если существует ясное и точное знание того, к каким идеальным моделям общественных отношений нужно стремиться. Поэтому исследователь должен адекватно определить существующий порядок вещей (сущее), а затем создать идеальную модель (модели) этого порядка (должное). Именно в этом взаимном переплетении сущего и должного и лежит главная проблема современной общественной жизни и гуманитарной науки, но найти адекватные (идеальные) решения этой проблемы невозможно силами отдельных наук (политологии, юриспруденции, этики).
Это можно сделать, только создав интегративную философскую теорию политики и права.
СПИСОК ЛИТЕРАТУРЫ
Пэнто Р., Гравитц М. Методы социальных наук. М., 1972.
Философия и политика: Материалы круглого стола // Вопросы философии. 1996. № 1.
II
В.Н. Расторгуев*
ПОЛИТИЧЕСКАЯ ФИЛОСОФИЯ - САМОСОЗНАНИЕ
РЕАЛЬНОЙ ПОЛИТИКИ
Политическая философия — не только академическая и вузовская дисциплина, но и самосознание реальной политики. Иногда, хотя и не часто, эти два модуса политической философии сливаются, поскольку невосприимчивость к критическому мышлению и рефлексии характерна далеко не для всех политических режимов. Одним из проявлений жизнеспособности и конкурентоспособности политических систем является востребованность теории, обеспечивающей научную легитимацию власти, которая нужна не только для манипулирования массовым сознанием (вотум доверия к власти в значительной степени поддерживается ее культурной и научной легитимацией), но и для публичных политиков. В политической среде, не вполне приспособленной для нормальной жизнедеятельности, всегда существует прослойка вполне адекватных и самостоятельно мыслящих людей, преследующих не только корыстные и узкогрупповые цели.
Если к политике прочно приклеилось определение «грязное дело», из этого не следует, что такое суждение является универсальным и бесспорным. Не следует забывать, что именно в сфере политики возможно осуществление двуединой сверхзадачи — при-родосбережения и народосбережения (имеется в виду не только физическое сбережение обезличенных «масс», но и сохранение народов как исторических личностей). Но дыма без огня не бывает: политиков, как правило, интересует не столько сохранность культур и биосистем, сколько удержание власти. Да и в самой политике далеко не все так прозрачно и логично, как хотелось бы избирателям и академическим политологам. Слишком выгодно
* Расторгуев Валерий Николаевич — доктор философских наук, профессор кафедры философии политики и права философского факультета МГУ имени М.В. Ломоносова, тел.: 8(495) 939-24-42; e-mail: valeri2007@rambler.ru
иметь размытые границы между политической деятельностью и бизнесом, государственными интересами и коммерческой тайной, ответственностью перед обществом и групповыми интересами, чтобы кто-то из основных игроков был заинтересован в восстановлении этих границ, а следовательно, и в обращении к серьезной философской и политологической теории.
Кроме того, публичная политика — это деятельность, лишь частично открытая для анализа: она похожа на айсберг и открыта взору ровно настолько, чтобы у публики (электората) не возникло никаких подозрений о существовании основной, подводной части. По этой причине следует отличать дискурс, характерный для публичной политики и доступный массам, от закрытой тематики и языка, на котором говорят политики, когда находятся вне света юпитеров. Наиболее важные решения обсуждаются и принимаются за плотно закрытыми дверями кабинетов или в «коридорах власти». Этот «закрытый» дискурс не хуже и не лучше публичного. Здесь, как ни странно, меньше обмана или самообмана: находясь в своем кругу и на своем этаже власти, политики не нуждаются в политесе. Студентам, чья будущая профессия так или иначе будет связана с политикой и идеологией, следует не только иметь представление о том, чем отличается публицистический дискурс от научного, но и различать разные формы собственно политического дискурса. А это непростая задача, так как иногда он почти сливается с публицистикой, иногда внешне напоминает научную дискуссию, но в основном нацелен на борьбу политических групп за выживание, где все средства хороши.
Особого внимания с позиций философии политики заслуживает феномен, который наиболее заметен в России. Его можно назвать «некрозом политик». Целые отрасли политики отмирают, причем отмирают без шансов на быстрое восстановление. И дело не только в том, что существуют табуированные темы. Хуже другое: в самой нашей политике образовались пустоты, ниши. Уходят на задворки или вообще из жизни важнейшие сегменты той политики, которая востребована временем, о чем свидетельствует, к примеру, далеко зашедшая в РФ деинституционализация экологической и национальной политики. Эту тенденцию нельзя объяснить общемировыми трендами, поскольку она ослабляет государство и приводит к непоправимым деформациям общества.
Несвобода политики и политиков от политических «инвесторов», «ресурсов» и конъюнктуры не исключает потребности в свободе маневра, недостижимой при несвободе мысли. Именно философское мышление с его постоянной готовностью поставить
под сомнение любую аксиому или догму, любое правило, концептуальную схему или алгоритм поведения придает политике энергию развития и возвращает политикам потерянный смысл деятельности на публичном поприще. Философия политики детально раскрывает скрытые механизмы превращения конкурирующих идей в «кровь и плоть политики», т.е. в институциональные факты. Все это свидетельствует о существенном вкладе философии политики в профессиональную компетентность выпускников философских факультетов. Говорит об этом и тот факт, что почти все известные философы с момента возникновения философского знания уделяли должное внимание проблемам философии политики, а следовательно, пробелы в этой сфере — признак неполноценной профессиональной подготовки. Курс философии политики выполняет функцию «противоядия» от политической индоктринации, т.е. от «заражения» политическими идеологиями, поскольку открывает тщательно скрытые от «профанов» (граждан) механизмы манипулирования.
И.А. Ерохов*
ПОЛИТИЧЕСКАЯ ФИЛОСОФИЯ В СТРУКТУРЕ
ПОЛИТИЧЕСКОГО ЗНАНИЯ: ПОИСК ОПРЕДЕЛЕННОСТИ
Исследовательская программа политической философии необходимым образом корреспондируется с дидактико-образовательной программой освоения политической проблематики. В утрированной форме скажем, что политико-философское знание развивается в зависимости от возрастания интереса к политической мысли. Данный интерес является и мотивацией участия в политике, и эру-диционно-компетентностным строительством личности. Но определенность данной позиции оборачивается методологическими затруднениями. Позволю себе кратко их обозначить.
Во-первых, подлинная реальность философии — идея, свободная от конкретности своего предмета и в этом смысле не нуждаю-щаеся в доказательстве, по крайней мере, эмпирическом. В политике же необходимо действовать, ее суть в решениях и поступках. Политическое действие всегда персональное, а политическое во-прошание исторически и социально адресное. Предметы исследо-
* Ерохов Илья Алексеевич — кандидат политических наук, старший научный сотрудник сектора истории политической философии Института философии РАН, тел.: 8(495) 697-91-89; e-mail: podelam@bk.ru
8 ВМУ, философия, № 5
113
вания становятся политическими не в силу их «объективной природы», а как продукт политической практики. Следовательно, политический характер исследования определяется не приложением к политическим объектам, а раскрытием способов политического существования.
Во-вторых, политические проблемы не имеют иных, кроме политических, способов решения. Попытка дать идеологии неидеологическое определение уже завела «социологию знания» в тупик, который К. Гирц назвал «парадоксом Мангейма», — к полной идеологизации политической теории [К. Гирц, 2004, с. 226, 228].
В-третьих, если очевидно, что политическая реальность контекстуальна и крайне произвольна, то методы демаркации политического знания оказываются чем-то сродни искусству эквилибристики. С одной стороны, не существует правил, непротиворечиво конституирующих политические объекты (все определяется, говоря словами Адама Смита, не законами, а обстоятельствами). С другой стороны, например, политический лидер может существенно расширять свое операционное пространство, формально не выходя за рамки, определенные конституцией, т.е. объект ускользает и от формализованной политической воли. Политическое знание — продукт практического столкновения (каков бы ни был его градус).
Наиболее продуктивным аналитическим и дидактическим способом дефиниции и систематизации типов политического знания, по моему мнению, является способ постановки и раскрытия ряда сущностных вопросов. Ответ на вопрос: «Кто делает?» — «краеугольный камень» для схватывания проблемного поля политики, но внутреннее пространство политического знания маркируется другими вопросами.
Паттерн политического знания состоит из трех элементов.
1. Политическая философия. Постановка дуального целевого во-прошания. Вопрос о смысле действия: «Зачем действовать?» и вопрос о принципе действия: «Почему действовать?»
2. Политическая наука. Постановка задач и отбор средств решения: «Как действовать?»
3. Философия политики. Экспертный ответ на вопрос: «Что делать?»
СПИСОК ЛИТЕРАТУРЫ
Гирц К. Интерпретация культур. М., 2004.
О.Ю. Бойцова*
ВЗАИМОСВЯЗЬ ПОЛИТИКИ И ПРАВА
КАК ПРЕДМЕТ ФИЛОСОФСКОГО АНАЛИЗА
Философский анализ политики неизбежно ставит вопросы, связанные с проблематикой взаимосвязи политики и права. Это можно проиллюстрировать, в частности, на двух примерах.
Первый относится к природе политико-философского знания. Исследование политики носит мультипарадигмальный характер (т.е. предполагает различие в интерпертациях и вариативность подходов к постановке и решению проблем), что является необходимостью, обусловленной самой природой политического1. Теоретические образы политики, в первую очередь философские интерпретации мира политического, находятся друг с другом в отношениях противоборства. Для их характеристики часто используется термин английского политического философа У. Б. Гэлли «сущностно конкурирующие концепции» [W.B. Gallie, 1968]. Это конкурентное противостояние может принимать различные формы — от диалога заинтересованных в консенсусе сторон (своего рода оукшоттовской «беседы») до бескомпромиссной «борьбы на выбывание». Но в любом случае философский уровень осмысления политики сопряжен с необходимостью легитимации определенной политико-философской парадигмы2. Задача легитимации, т.е. придания статуса правомерности и правомочности, непосредственно связана с проблематикой, традиционно разрабатываемой в теории права, — определением природы легитимности, оснований претензий на правомерность, пределов, форм утверждения и реализации правомочности и т.п.
Второй пример связан со сферой реальной политики. В докладе М.М. Федоровой подчеркивалось, что политика — это «столкновение, и подчас очень жесткое, интересов, мнений и желаний», в котором участники конструируют свои смыслы и стремятся их реализовать. Победой в этой борьбе служит легитимация политического курса, реализующего интересы победителя. Подобная легитимация может принимать различные формы — от идеологического
* Бойцова Ольга Юрьевна — доктор политических наук, профессор кафедры философии политики и права философского факультета МГУ имени М.В. Ломоносова, тел.: 8(495) 939-24-42; e-mail: olga.boitsova@gmail.com
1 Это положение приобрело характер хрестоматийного. «Множественность складывающихся образов политики, — читаем, к примеру, в учебнике А.И. Соловьева, — неоспоримое свидетельство полисубстанциональности политического, как такового» [А.И. Соловьев, с. 2006, 32].
2 Так, к примеру, Т.А. Алексеева полагает, что подобная деятельность по «уза-кониванию» политических концепций является специфической характеристикой политической философии [Т.А. Алексеева, 1992, № 3, с. 173—177].
закрепления и нормативизации (придания статуса нормативных) положений, которые отвечают интересам победивших групп, до законодательного закрепления конкретных практик. Таким образом, право функционирует как важнейший инструмент политики — это особенно ярко проявляется при политических переворотах: политические силы, приходящие к власти, меняют законодательство, укрепляя свое положение и отказывая в легитимности конкурентам. Степень устойчивости правовых институтов к политическим флуктуациям может служить показателем стабильности политической системы. В то же время право служит важнейшим ограничителем политического действия, поскольку политические акторы действуют в правовом контексте3.
Таким образом, очевидно, что разделение права и политики как предмета исследования возможно только аналитически. В реальности они тесно увязаны и образуют ту реальность, которая должна служить предметом интегративного исследования философии политики и права.
СПИСОК ЛИТЕРАТУРЫ
Алексеева Т.А. Предмет политической философии // Полис. 1992. № 3.
Соловьев А.И. Политология: Политическая теория, политические технологии. М., 2006.
Gallie W.B. Essentially contested concepts // Philosophy and the historical understanding. N.Y, 1968.
К.Ю. Аласания*
ВЗАИМОДЕЙСТВИЕ ФИЛОСОФИИ ПОЛИТИКИ
И ПОЛИТОЛОГИИ КАК НАУЧНЫХ ДИСЦИПЛИН
Традиционно считается, что процесс формирования политической науки шел параллельно процессу ее отделения от философии политики. Очевидно, что обособление одной науки от другой возможно проследить по разным направлениям. В качестве одного из таких направлений выделяется функциональная дифференциация философии политики и политологии.
3 В данном случае речь идет и о праве как реально существующем законодательстве, и о праве как системе понятий об общеобязательных нормах, правах, обязанностях, запретах, условиях их возникновения и реализации, порядке и формах защиты. Детали спора между легистским (отождествляющим право и закон) и либертарно-юридическим (разделяющим их) правопониманием, а также вопрос о правомерности деления права на позитивное и естественное оставлены вне рассмотрения.
* Аласания Кира Юрьевна — кандидат политических наук, ассистент кафедры философии политики и права философского факультета МГУ имени М.В. Ломоносова, тел.: 8(495) 939-24-42; e-mail: babaevak@mail.ru
Одна из главных задач философии политики состоит в выяснении универсальных, обобщающих начал тех или иных политических объектов, например власти, свободы, выбора. Политология в свою очередь ставит целью показать тенденции развития, различные проявления, формы той универсальной сущности, выявлением которой занимается политическая философия. Суть данной задачи политологии может интерпретироваться по-разному.
Кажется вполне обоснованным мнение, например, Лео Штрауса о том, что политология связана с деятельностью, которая в малой степени зависит от стремления к «научному» политическому знанию, поскольку людям, которые занимаются данной работой, свойственно руководствоваться не только научным знанием, но и мнениями о политике и политическом [Л. Штраус, 2000].
Действительно, политология не свободна от суждений, обусловленных политическими процессами, имевшими место в истории или происходящими сейчас. В то же время политическая наука не может существовать без обращения к вопросам о философских и идейных основаниях политики. Вместе с тем такие составляющие метода философии политики, как поиск универсального смысла, создание модели должного в политике, трудно представить без осмысления существующих политических доктрин и тенденций их развития.
Таким образом, говоря о взаимодействии философии политики и политологии, можно констатировать, что они представляют собой две различные дисциплины, которые существуют в рамках некоторого единого научного комплекса и дополняют друг друга.
СПИСОК ЛИТЕРАТУРЫ
Штраус Л. Введение в политическую философию. М., 2000.
А.Ф. Яковлева*
ПРОБЛЕМНЫЙ ПОДХОД И ПОИСК ИСТИНЫ
В ПРЕПОДАВАНИИ ДИСЦИПЛИНЫ «ФИЛОСОФИЯ
ПОЛИТИКИ»
Преподавание философских дисциплин — деятельность, нацеленная не столько на усвоение слушателями определенного объема знаний, сколько на формирование у них умения самостоятельно
* Яковлева Александра Федоровна — кандидат политических наук, научный сотрудник сектора философии российской истории Института философии РАН, тел.: 8(495) 740-31-73; e-mail: afyakovleva@iph.ras.ru
мыслить и анализировать, а следовательно, и на развитие способности к философской оценке событий и явлений, выработке собственного мировоззрения. Задача такой дисциплины, как философия политики, — это формирование мышления, философски воспринимающего и анализирующего многомерный мир политического. Представляется, что философия политики, не носящая однозначно исторического, теоретического или прикладного характера, а вбирающая в себя все эти стороны философского знания, наилучшим образом может быть донесена до адресата при помощи «проблемного» метода преподавания и диалоговой формы обучения. В этом случае помимо возможности пользоваться ответами на поставленные вопросы, предлагаемыми историей, а также вариантами ответов самого преподавателя (автора курса), слушатель учится самостоятельно искать причины и обусловленность существования именно таких, а не иных форм политического (применительно к полиморфной природе политического в таких его измерениях, как политическое действие, политический язык). Мы говорим о том, что большинство проблемных вопросов политической философии не имеет общепринятого решения, но попытаться ответить на них доказательно можно с помощью применения логических конструкций, оперируя философскими методами познания действительности. Диалоговая форма обучения также дает возможность понимать, что политика — продукт различных форм взаимодействия власти и народа, всевозможных политических акторов, т.е. позволяет по-новому измерить политику, отказавшись от «монологизма» как монополии на истину, о чем говорит М.М. Федорова. Поэтому и основная задача философии политики как таковой — перевести политику из сферы чисто реактивной области в сферу идеи, истины, не забывая о том, что диалогизм может обеспечиваться за счет мультипарадигмальности самой дисциплины.
Учитывая, что общество сегодня лишено ориентиров (налицо кризис ценностей), думается, что дисциплина «Философия политики» должна способствовать формированию в обществе новых ценностей и пересмотру старых. Так, в XX в. идея научно-технического прогресса на длительный период овладела человеческой мыслью, породила общество потребления, однако мы видим, что идеология потребления и тотальная информатизация общества на сегодняшний день размывают связь с объективной реальностью. Слова В.В. Бибихина о том, что «мы не распоряжаемся языком», что попытки «назначить значения его знакам производят обратное действие, язык вместо высветления уходит в темноту» [В.В. Биби-хин, 2002, с. 76] и «философия <... > — принимающее согласие
с тем, что есть, и умеющее принять его таким, какое оно есть» [там же, с. 92], можно рассматривать применительно к тому, чем занимается философия политики. Думается, что наш сегодняшний разговор о проблеме диалога, всю глубину и полиморфность которой показала М.М. Федорова в своем докладе, именно в разрезе политической философии или философии политики может быть определен, по Г.Г. Гадамеру, как «истина и метод».
И в заключение приведем такую цитату: «Пока ты ловишь то, что сам бросил, все сводится к тому, чтобы поймать, и обладание обеспечено; но только когда ты станешь в какой-то момент ловцом мяча, который бросила тебе вечная партнерша в средоточие твоего существа <...> только тогда умение поймать есть способность — не твоя, мира» [там же, с. 82]. Вот научить «ловить» этот мяч, как представляется, — назначение обсуждаемой дисциплины. Главное в ней — не распоряжаться политической реальностью, не «назначать» этой реальности причин и следствий, а показать, что есть истина. Вариативность же методов уже наша прерогатива.
СПИСОК ЛИТЕРАТУРЫ
Бибихин В.В. Язык философии. М., 2002.
И.В. Нежельская*
МЕСТО И РОЛЬ ФИЛОСОФИИ ПОЛИТИКИ
В ФИЛОСОФСКОМ ОБРАЗОВАНИИ
Тезис о том, что дальнейшее развитие философии политики состоит в ее интеграции с философией права, кажется мне не во всем справедливым. В рамках факультетов философии давно и успешно развиваются такие направления, как философия науки и техники, социальная философия, философия культуры, обеспечивая многоуровневый характер изучения философского наследия и актуализацию современных исследований. Соединение философии политики и философии права, как мне представляется, не столько обусловлено теоретической потребностью, сколько является удачным административным ходом, основанным на действительной близости двух гуманитарных дисциплин, ведь степень развитости
* Нежельская Ирина Владимировна — аспирант ГАУГН, старший лаборант сектора истории политической философии ИФ РАН, тел.: 8(495) 460-13-61; e-mail: nezhelskaya@mail.ru
каждой из них не позволяет говорить об их интеграции. Если взять за основу каждой вопрос о должном в сфере своей компетенции, то идея и объект воздействия (государство и общество) будут общими, но все остальное — различным.
Философия политики занимается поиском, разработкой «сущностей», детерминирующих политику [Б.Г. Капустин, 2010, с. 13]. Они — своего рода призмы, через которые мы смотрим на действительность и историю. Разного рода «сущности» всегда стремятся к всеобщности, образуя свои теории и даже идеологии, неизменным остается нацеленность на достижение общего блага как основы политической нормативности. Правовую нормативность определяет нравственное долженствование, право является мерой для свободы и для оценки поведения людей, т.е. носит формальный характер, устанавливая норму. Философию политики и права объединяет стремление к урегулированию общественных отношений посредством обозначения наиболее общих ориентиров и основ функционирования, но уровни этого влияния в них разные.
Перспективной задачей видится преодоление недоверчивого отношения к философии политики как к самостоятельному направлению в исследовательской и как следствие педагогической деятельности. Ее неоспоримая значимость наряду с философией состоит, с одной стороны, в целеполагании, определении ориентиров развития для таких дисциплин, как политология и юриспруденция, а с другой — в предоставлении не только базовых знаний о науке, но и в возможности их практического применения, так недостающего философскому образованию. Преподавание философии политики должно стать развернутым введением в проблематику истории политической философии под историко-интерпретаци-онным углом рассмотрения. Другой важнейшей задачей является дифференциация и определение границ между философией политики и политической философией, что не противоречит их совместному развитию в рамках философского знания. Преподавание философии политики помимо собственно предоставления знаний о предмете решает задачу гражданско-патриотического воспитания, что обусловлено предметом самой дисциплины.
СПИСОК ЛИТЕРАТУРЫ Капустин Б.Г. Критика политической философии: Избр. эссе. М., 2010.
К.И. Кийченко*
ФИЛОСОФСКОЕ ЗНАНИЕ О ПОЛИТИКЕ:
СПЕЦИФИКА, ЗАДАЧИ, ЦЕННОСТИ
Осмысление ключевых общественных трансформаций и парадоксов истории составляет суть философской рефлексии на политику. Полнее всего эти парадоксы раскрываются в эпохи духовных катастроф, драматических срывов больших культурных проектов и ломки исторических программ. Через такое отношение конституируется особая предметная область философии политики. Фокус внимания сосредоточен не на политических институтах, не на специфике политических систем и режимов, а на исследовании политики как особого вида культурной деятельности, основанной на уникальном культурно-конфессиональном коде того или иного общества и присущей ему картине мира. Данная позиция требует смещения исследовательских акцентов. Мы открываем для себя горизонты метаисторического мышления.
Что значит мыслить метаисторически? Поверим Сергею Булгакову: метаистория есть «ноуменальная сторона того универсального процесса, который одной из своих сторон открывается для нас как история» [С.Н. Булгаков, 1911, т. 2, с. 103]. Как перевести вышесказанное на язык современной гуманитаристики? Наверно, наиболее уместным будет сказать, что мы обращаемся таким образом от исследования эмпирических основ политики (фактов, данных нам в виде феноменов) к исследованию парадоксов человеческого мышления (ноуменов) и основанных на них способах действия в конкретную историческую эпоху.
Каковы же основные задачи и принципы философии политики как дисциплины, использующей потенциал метаисторического мышления? Какие ценности лежат в ее основе? Думаю, их можно представить в следующих тезисах:
— освобождение от власти догмы. Подлинно философское отношение к политике отличает высочайшая степень критической рефлексии. Реабилитация свободы философа и свободного умозрения в качестве полноправного метода открывает философии те двери познания, которые остаются наглухо закрытыми для науки;
— автономность духовной власти как самостоятельной категории. Все чаще мы сталкиваемся с удивительной услужливостью философии, чьи концепты охотно подстраиваются под экономи-
* Кийченко Кирилл Игоревич — научный сотрудник кафедры философии политики и права философского факультета МГУ имени М.В. Ломоносова, тел.: 8(495) 939-24-42; e-mail: philos@inbox.ru
ческую и политическую конъюнктуру. Смириться с этим положением — значит противоречить самому духу философии;
— пронизывающий ценностный подход к жизни и миру. Господствующие в нашу эпоху плюрализм и релятивизм ценностей требуют выработки механизмов самозащиты от любой культуры, ибо культура есть не что иное, как вместилище абсолютных, не поддающихся переоценке ценностей, а функция философии — служить механизмом трансляции ценностей, утвержденных предшествующими поколениями, к поколениям будущим;
— ориентация на упреждающее знание. Политика — мощнейший инструмент работы с будущим, ведь порой конъюнктурные решения делают заложниками целые поколения. В настоящее время прогностический потенциал политико-философского знания остается во многом незадействованным, хотя основное, чему учит нас метаисторический опыт, — это предчувствие и предвосхищение исторических катастроф;
— умение видеть инварианты и сценарии исторического развития. Классическая историософия с легкой руки философов Просвещения попала в ловушку «эскалатора истории», обещающего как бы автоматически вознести нас к ее вершинам. Наша задача — быть жесткими реалистами, знающими, что счастливый финал человечеству вовсе не уготован и рая на земле ожидать не стоит.
И главное, о чем помнить должно: политика, творимая людьми, таит в себе скрытый хаос. Предчувствовать его, предупреждать об опасности, искать пути к спасению — вот подлинная цель философского знания о политике. Хрупкий мир всегда в опасности, и опасность эта скрыта в нас самих, а не во внешней враждебной среде.
СПИСОК ЛИТЕРАТУРЫ
Булгаков С.Н. Два града. М., 1911. Т. 2.
А.Г. Сытин*
ДИАЛОГИЗМ ПОЛИТИЧЕСКОЙ ФИЛОСОФИИ
В КОНТЕКСТЕ КОММУНИКАТИВНОЙ
ИНТЕРПРЕТАЦИИ РЕСПУБЛИКАНИЗМА
Согласен с основными идеями тезисов как М.М. Федоровой, так и Е.Н. Мощелкова. Важнейшее, что их объединяет, мне видится в том, что политическая философия представляет собой не просто
* Сытин Андрей Георгиевич — кандидат философских наук, доцент кафедры философии политики и права философского факультета МГУ имени М.В. Ломоносова, тел.: 8(495) 939-24-42; e-mail: a_sytin@mail.ru
исследование того, что есть, но и своего рода «поиск путей в будущее» через решение некоторых фундаментальных проблем.
Поддерживаю также идею о постепенном преодолении монологичности как тенденции развития политической философии. Добавлю, что на более конкретном уровне политической мысли эта идея присутствует (хотя и в не столь артикулированной форме) в традиции республиканизма, например у Дж. Харрингтона, в концепции «добродетельной республики» Т. Джефферсона, а с XIX в. уже и в коммуникативной интерпретации демократии у Ю. Фребе-ля. В ХХ в. с особой силой, как мне представляется, это выражено в концепции «творческой демократии» Дж. Дьюи, где открытость к восприятию опыта и мыслей Другого рассматривается как одно из важнейших условий возможности демократического сообщества.
«Акцент на должном» в политической философии возникает от того, что она имеет дело с ключевыми целями, ценностями мира политического, т.е. в конечном счете с его главными смыслами. Если политическая наука может сосредоточить внимание на анализе инструментов с точки зрения их эффективности для движения к намеченным целям, то политическая философия не может уйти от осмысления и оценки самих этих целей, от дискуссии о них. И это не менее «соприродно» миру политического, поскольку политика как деятельность неизбежно означает в определенном смысле «конструирование будущего», что невозможно без определения целей развития, а также их соотношения по приоритетности.
Что же касается философии политики и права как интегратив-ной дисциплины, то интеграция здесь, как мне представляется, не может быть всеобъемлющей, и в большей степени она уместна, наверное, в учебном плане. И все же существенное общее между этими научными областями, я полагаю, есть. Ведь и политика и право, взятые в самом общем плане, суть формы регуляции общественной жизни. Поэтому уместны вопросы: каковы цели этой регуляции? какие главные смыслы люди стремятся воплотить и политическими и правовыми средствами? А за ними следуют вопросы о соотносительной результативности политики и права как средств реализации этих целей и смыслов. Так что поле для «объединенного» исследования здесь есть.
А.В. Соловьев*
ДИАЛОГИЧНОСТЬ ВОЙНЫ
Подход с позиций диалогизма в философии политики представляется весьма перспективным, в частности в целях анализа такого феномена, как война. Войну и военные конфликты принято противопоставлять «политическим средствам» решения конфликтов. Это противопоставление, на наш взгляд, относительно и не совсем корректно. Дихотомию в данном случае скорее следует проводить по линии «военные и невоенные средства» достижения политических целей, если согласиться с аксиомой К. Клаузевица о том, что война есть продолжение политики.
Человеческое сознание имеет диалогичный характер. Это находит отражение в тех процессах, на которые человек пытается оказывать влияние. Война является разновидностью такого рода процессов. И она несет на себе отпечаток диалогичности. Война, как и диалог, требует наличия не менее двух участников, вступающих в вооруженное противоборство. В войне с помощью специфических средств участники пытаются доказать свое превосходство и подчинить противника своей воле. Несмотря на то что диапазон взаимодействия противоборствующих сторон по сравнению с мирным временем сужается, тем не менее оно не прекращается полностью. В самом акте войны мы можем найти коммуникационный аспект, если в общем виде коммуникацию понимать, следуя У. Уиверу, как все возможные соприкосновения одного сознания с другим. В нем присутствуют источник, передатчик, канал, приемник, адресат, помехи. В отсутствие во время войны полномасштабного диалога особое значение приобретает пропаганда [H.D. Lasswell, 1927].
Концепция «диалога цивилизаций», преподносимая как противоположность хантингтоновского «столкновения цивилизаций», рассматривается рядом специалистов как одно из ее звеньев, как частный случай столкновения, так как усиление или ослабление одного из противников приведет к отходу от диалога и переходу к столкновению.
С феноменом диалогичности войны связана и другая ее сторона — дискурсивность, о которой говорят такие авторы, как А. Глюкс-манн, утверждающий, что всякая война дискурсивна [A. Glucksmann, 1967], и К. Грэй, считающий, что дискурсивна лишь постмодернистская война [C.H. Gray, 1997].
* Соловьев Алексей Васильевич — кандидат философских наук, доцент кафедры философии политики и права философского факультетаМГУ имени М.В. Ломоносова, тел.: 8(495) 939-24-42; e-mail: alexol.ross.msc@mail.ru
Особый случай диалогичности войны можно увидеть тогда, когда война превращается в текст. Тогда мы присутствуем при войне текстов, когда различные по характеру и направленности дискурсы воплощаются в конкретный культурный сценарий. Дискурс в этом контексте может восприниматься как определенная стилистика, за которой стоит идеология. Война как сложное социальное явление, как продукт развития человеческого общества отражает диалогическую суть человеческого мышления и сознания.
СПИСОК ЛИТЕРАТУРЫ
Glucksmann A. Le discours de la guerre, théorie et stratégie. P., 1967.
Gray C.H. Postmodern war: The new politics of conflict. L., 1997.
LasswellH.D. Propaganda technique in the World War. N.Y, 1927.
В.И. Шамшурин*
ПРОБЛЕМА ДОГОВОРНЫХ ОТНОШЕНИЙ
В ФИЛОСОФИИ ПОЛИТИКИ И ПРАВА
Любой теоретический и практический инструментарий в познании правовых и социально-политических взаимодействий, существующих между людьми и институтами, не может быть оторван или же рассмотрен вне контекста сверхзадачи философско-гер-меневтического и даже религиозно-метафизического характера. Нельзя не согласиться с классиками науки, например c С.Т. Бором и В. Джеймсом, что метафизика — это упорное стремление мысли добиться конечной ясности. Только при таком подходе возможны, казалось бы, на первый взгляд «трансцендентные», а по рассмотрении существа права и политики — самые важные для человека вопросы. Как возможны какие бы то ни было договорные отношения, т.е. понимание между людьми? Есть ли, предзадан ли герменевтический континуум, в который совместными усилиями можно войти (а можно и не войти)? Как вообще возможно подразумевание между людьми в процессе общения одних и тех же смыслов и каковы гарантии, что люди работают и остаются в пределах одних и тех же коннотаций и не переходят на непримиримые позиции, приводящие к войнам? Более же конкретно эти вопросы звучат так: что является источником правовой общеобязательности государственных и межгосударственных документов? Эти вопросы ба-
* Шамшурин Виктор Иванович — доктор социологических наук, профессор кафедры философии политики и права философского факультета МГУ имени М.В. Ломоносова, тел.: 8(495) 939-24-42; e-mail: shamshuriny2@mail.ru
лансируют на «грани» мира и войны, жизни и смерти, поскольку перевес в какую-либо сторону ведет к практике денонсаций, к отказу от ранее принятых обязательств, к ссылкам «на вновь возникшие обстоятельства». Последнее — понижение правовой культуры. Как говорили римляне, «варвары — это те, кто не соблюдает договоров». Точнее, дело не в том, что люди не знают, как им «правильно» следует думать, «не просвещены относительно истинной собственной пользы» каким-то «абсолютно правильным» учением, а в том, что они зачастую закрывают, причем сознательно, волей, эмоцией и поведением (и это политико-правовой факт истории), свои идеи, логосы-понимания и даже совесть от всего, что от них отличается, намеренно обрекая и себя и других на нелюбовь-агрессию. Более того, они видят в этом своего рода благо как благо только для себя. Не хотят думать, как выйти за собственные пределы к другому, максимально другому (при этом оставаясь самими собой) и как думать, чтобы быть понятыми другими? Напротив, утверждается «априорное» первенство убеждения прежде всего как принуждения конфликтом силы, и если не примитивно-физической или экономической, то «продавливания» силой информационного воздействия, несмотря ни на какие контраргументы. Иного, как говорится, вам не дано, поэтому и не обсуждается. Какие могут быть последствия в политике? Самые катастрофические. Практикуемый в постмодерне относительный, «юридически» безответственный взгляд на ценности, наличие неупорядоченного многообразия языков описания и моделей объяснения правового и социально-политического действия («локальные нарративы») вообще не приводят к росту правового и социально-политического знания хотя бы потому, что в отсутствие единого «концептуального словаря» и сопоставимых критериев оценки адекватности теорий (что, повторяем, отрицается с порога) невозможно сравнивать и результаты эмпирических исследований. А последние осуществляются в рамках совершенно различных теоретических традиций и теоретических парадигм, о согласовании исходных установок которых, как правило, вопросов даже и не ставится. Однако все более очевидным является факт: выраженный в постмодерне разрыв между языком теоретизирования и логико-методологическими стандартами обоснования научного вывода ведет к усугублению «коммуникативного тупика» и концептуального хаоса в современной социально-политической теории. А в политике это опасно как нигде: при герменевтических недоработках, существующих между людьми, государствами, культурами, религиями, дело заканчивается (без единого исключения) «механическими коммуникациями» — с помощью силы, террора и войн.
