CC BY
35
Гусева Е.А., Майзель А.И. ФИЛОСОФИЯ НОВОЙ ЭКОНОМИЧЕСКОЙ ПАРАДИГМЫ
Аннотация. Показано, что развитие методологии экономики осуществляется в тесной связи с исследованиями в области философии науки. Принципам полезности и рациональности, которые длительное время принимались в качестве необходимых и очевидных экономических постулатов, противопоставляется подход поведенческой экономики. Проанализированы предпосылки отказа от концепции экономического человека и связанной с этим эволюции отношения к субъектам экономики и менеджмента.
Ключевые слова. Философия экономики, методология, рациональность, экономический человек, поведенческая экономика.
Guseva E.A., Maizel A.I. PHILOSOPHY OF THE NEW ECONOMIC PARADIGM
Abstract. It is shown that the development of the methodology of economics is carried out in close connection with research in the field ofphilosophy of science. The principles of utility and rationality which have long been accepted as necessary and obvious economic postulates are opposed to the approach of behavioral economics. The prerequisites for the rejection of the concept of homo economicus and for the related evolution of attitudes towards subjects of economics and management are analyzed.
Keywords. Philosophy of economics, methodology, rationality, homo economicus, behavioral economics.
Введение
Современная экономическая наука содержит множество различных школ и концепций. В одних акцент делается на изучении отдельных экономических субъектов, в других приоритет - за макроэкономическим подходом; много внимания уделяется анализу монополий и олигополий, прогнозированию экономических ситуаций. Много лет продолжаются дискуссии о свободной рыночной экономике и ее государственном регулировании; если от Дж.М. Кейнса идет стремление утверждать положительный эффект государственного воздействия на экономику, то от Л. Мизеса - напротив, линия на негативную оценку этого воздействия.
Выдвигается идея «экономического империализма», заключающаяся в стремлении анализировать многообразные явления общественной жизни с позиций экономической теории: предлагается, например, развивать экономику права, экономику семьи, экономический анализ преступности и т.д. Вместе с тем, звучат призывы к компромиссу, некоему синтезу трудовой теории стоимости (К. Маркс) и теории предельной полезности (маржинализм), объективного и субъективного оснований ценообразования. Все это подводит к вопросу о методологических основах экономики, их дифференциации, тенденциях развития.
ГРНТИ 02.31.55
© Гусева Е.А., Майзель А.И., 2021
Елена Алексеевна Гусева - доктор философских наук, профессор, профессор кафедры философии Санкт-Петербургского государственного экономического университета.
Александр Исаакович Майзель - кандидат экономических наук, доцент, доцент кафедры международного бизнеса Санкт-Петербургского государственного экономического университета.
Контактные данные для связи с авторами (Гусева Е.А.): 191023, Санкт-Петербург, Садовая ул., д. 21 (Russia, St. Petersburg, Sadovaya str., 21). Тел. 8 (921) 930-95-11. E-mail: dvorgus@mail.ru. Статья поступила в редакцию 30.03.2021.
Постановка проблемы: принципы гносеологии и экономики
В ХХ в. большое влияние на развитие научного знания приобрели постпозитивистские исследования в философии науки. Работы К. Поппера (теория фальсификации [5]), Т. Куна (теория парадигмального развития научного знания [2]), И. Лакатоса (теория научно-исследовательских программ [3]), П. Фей-ерабенда (методологический плюрализм [9]) коренным образом преобразили традиционное классическое представление о принципах развития научного знания и оказали значительное воздействие на построение экономических теорий. Эта связь объясняется тем, что характерной особенностью философского мышления является стремление добраться до самых глубоких основ постановки и решения проблем, возникающих во всех сферах деятельности; философия дает возможность раскрывать сущностные характеристики предмета или проблемы.
В значительной степени именно позитивизм и постпозитивизм (идеи некумулятивистского развития науки и др.) решительно изменили принципы построения неклассической экономической теории и нашли много сторонников в экономической науке. В частности, получила широкое распространение идея плюралистического подхода к построению экономической теории на базе эмпирически проверяемых положений (Т. Хатчисон [10], Ф. Махлуп [12], П. Самуэльсон [6]). Такой подход отражал стиль современного научного мышления и зачастую рассматривался как единственно возможный. При этом, сохранялась универсальность двух главных принципов, на которых основывалась экономика: выгоды (выступавшей как польза, личный интерес, эгоизм) и рациональности. Вслед за классиками экономической науки принципы полезности и рациональности повсеместно - явно или неявно - принимались в качестве ее очевидных и необходимых постулатов.
Идеалы и критерии научной рациональности, разработанные в гносеологии, с одной стороны, поддерживают преемственность на каждом этапе развития научного знания, с другой - сами изменяются в зависимости от особенностей исследуемого объекта: так, в естествознании переход к исследованию микромира формирует новые нормы научной рациональности. В экономике же объектом становится не абстрактный субъект классической экономической теории, а конкретный человек, и это обстоятельство принципиально трансформирует парадигму экономической науки. Постепенно становилось все более очевидным, что экономическая теория, абстрагирующаяся от влияния, которое оказывают на поведение людей культурные нормы, традиции, обычаи, плохо согласуется с наблюдаемой действительностью.
Оказалось, что «экономический человек» - лишь идеальная модель реального человека; более того, представление, что люди обязательно преследуют материальную выгоду и тщательно анализируют все известные пути достижения этой цели, неверно. Реальное поведение человека практически не учитывается в классических экономических теориях. Иррациональность поведения экономического субъекта не рассматривается как фактор, влияющий на экономическую жизнь. Однако, реальный человек далеко не всегда действует так, как должен был бы действовать homo economicus. У каждого есть свое субъективное видение мира, которое не свободно от стремлений и заблуждений, обусловленных культурно-историческими и индивидуально-личностными моментами. Стремление получить максимальную экономическую выгоду - это лишь одно, хотя и доминирующее в экономической жизни, человеческое побуждение среди многих других; с точки зрения психологических и культурных установок личности оно нередко оказывается неразумным.
Недооценка личностных особенностей субъектов экономической деятельности существенно искажает прогнозируемые результаты. Экономическое мышление зависит от многих психологических факторов и не сводится к одним только рационально-утилитарным соображениям. В действительности люди всегда соотносят выгоду с усилиями, которые надо предпринять для ее получения. Например, стремление снизить психологическую нагрузку проявляется в том, что люди при принятии экономических решений следуют привычке, интуиции, эмоциональной склонности. Экономическое знание относится к знанию социальному и поэтому должно ориентироваться на его методологию и принципы построения гуманитарных теорий.
В методологии познания общества и человека (социогуманитарное знание) сосуществуют два принципиально различных подхода: объектный и субъектный. При объектном подходе к изучению мира человека (классическая экономическая теория) применяются общие методологические принципы построения естественнонаучного знания. Человек рассматривается как пассивный объект исследования, подобно природным объектам. Альтернативный ему «субъектный подход ... предполагает, что
человек должен рассматриваться исследователем ... как равноправный партнер по контакту, субъект общения. Исследование в таком случае становится диалогом двух суверенных объектов» [1, с. 424]. Необходимость применения субъектного подхода в экономической теории выявилась только в конце ХХ в. В этой связи важной проблемой экономической науки становится исследование иррационального поведения потребителя и разработка методов влияния на него.
Рождение поведенческой экономики считается одним из наиболее примечательных событий в развитии экономической науки последних десятилетий. Ее важнейшая предпосылка состоит в отказе от общепринятого в классической и неоклассической экономической теории принципа рационального выбора. Создатели поведенческой экономики за последние годы неоднократно становились нобелевскими лауреатами (Д. Канеман, В. Смит, Р. Талер, Т. Шеллинг и др.) Полученные ими результаты свидетельствуют о необходимости серьезной корректировки теории рационального выбора и эффективного рынка.
Обоснование отказа от рациональности
Ричард Талер (Нобелевская премия 2017 г.) показал, как психология влияет на принятие решений. Стремление получить максимальную экономическую выгоду - это лишь одно, хотя и доминирующее в экономической жизни, человеческое побуждение среди многих других. С точки зрения психологических и культурных установок личности, стремление получить максимальную экономическую выгоду далеко не всегда оказывается разумным. Вообще-то, подобные идеи не являются чем-то принципиально новым: как считает сам Р. Талер, «одним из первых исследователей в области того, что сейчас мы бы назвали поведенческим подходом к самоконтролю, был не кто иной, как первосвященник свободной рыночной экономики Адам Смит» [8, с. 97].
Трудно удержаться от приведенного им же усиления данной мысли со ссылкой на другого нобелевского лауреата Дж. Стиглера, который «любил повторять, что в экономике нет ничего нового; Адам Смит уже все сказал» [там же]. Упомянутая в предыдущей цитате проблема самоконтроля представляет собой важную сторону процесса принятия решений, на осуществлении которого она отражается в той или иной степени. Получаемые решения могут существенно отклоняться от первоначальных - вплоть до перемены знака. Поставленный «первосвященником» вопрос об учете разновременности ожидаемых результатов деятельности в дальнейшем был рассмотрен И. Фишером и П. Саму-эльсоном, которые переложили отклонения, представляющиеся сугубо психологическими, на экономический язык.
Сегодня дисконтирование денежных потоков представляет собой стандартный прием, хорошо вписывающийся в рациональную идеологию мейнстрима. Однако более внимательное рассмотрение ситуации выявляет здесь подводные камни, связанные, в частности, с изменением во времени предпочтений лица, принимающего решения: вариант, представляющийся наиболее привлекательным в один момент времени, может оказаться неинтересным в другой момент (кстати, Самуэльсон не скрывал своей озабоченности по поводу проблем, возникающих при использовании переменной ставки дисконтирования [там же, с. 100]). Иначе говоря, двигаясь по оси времени, мы получаем не только разные результаты применения одного и того же инструмента, но и трансформацию самого инструмента, что способно привести к нарушению фундаментального принципа транзитивности. Уже одно это в значительной степени подрывает веру в целесообразность тотального поиска рациональных вариантов поведения на разных уровнях.
Подобного рода сомнения, базирующиеся на несколько других основаниях, высказал еще в 1940 г. выдающийся американский социолог Т. Парсонс. Отталкиваясь от идеологии ортодоксального подхода, согласно которой субъект «всегда предпочтет больший денежный доход меньшему и меньший убыток (в денежном выражении) - большему» [4, с. 331], он показал, что на самом деле такая предпосылка не является логически необходимой для экономической науки. Прежде всего, «если поведение чисто инстинктивно или традиционно, то оно не поддается анализу в рациональных терминах» [там же, с. 332]. Кроме того, максимизация прибыли (дохода и т.п.) не есть «прямое и единственное выражение изначальных движущих сил человеческого поведения. Напротив, преследование этой цели вполне совместимо с очень большими различиями в глубинных мотивах» [там же, с. 333].
Парсонс утверждал, что институциональные модели, образующие условия экономической деятельности и рассматриваемые им как главный аспект социальной структуры, важнейшая для общества
структурообразующая сущность, «должны быть подкреплены нравственным чувством большей части членов общества» [там же, с. 338]. Интегрированная в общество личность чувствует обязанность выполнять свои социальные роли, уважать права других людей и признавать их статус. На этом фоне выглядит несколько провокационным его заявление о том, что признание важной роли нравственных («бескорыстных») элементов мотивации «ни в коей мере не противоречит самым строгим требованиям экономической теории», которая «требует только, чтобы выбор одной из нескольких альтернатив делался исходя из принципа максимизации чистого денежного дохода» [там же, с. 339-340].
Неудивительно, что эта позиция подверглась жесткой критике со стороны другого выдающегося экономиста - Ф. Найта, обвинившего соотечественника в искажении упоминаемых им теоретических концепций: интерес не сводится к деньгам, «цель действия экономического человека состоит в максимизации "желаемого результата" от любых "ресурсов", которыми он располагает» [11, с. 112-122]. Такое обвинение, однако, представляется не вполне справедливым по трем причинам, каждая из которых актуальна в данном контексте.
Во-первых, деньги (прибыль) рассматриваются лишь как один из элементов удовлетворения, которое выступает в качестве наиболее общей категории, относящейся к мотивации; в число таковых включаются еще самоуважение, признание, удовольствие и эмоциональная привязанность. Другое дело, что деньги выполняют функцию измерителя достижений в указанных направлениях: например, «денежный доход в большой степени можно считать общепризнанным символом профессионального статуса» [4, с. 343]. Кроме того, нарушение нравственных норм способно привести как к потере признания со стороны окружающих, так и к снижению дохода, зависящего от хороших отношений с ними [там же, с. 345].
Во-вторых, Парсонс считал самым важным в своем анализе, что «при объяснении поведения людей следует принимать во внимание не только тот факт, что люди стремятся соблюдать свои интересы, но и то, что содержание интересов подвержено изменениям» [там же]. Это положение явственно перекликается с упоминавшейся выше обеспокоенностью Самуэльсона по поводу нестабильной ставки дисконтирования.
В-третьих, укор по поводу «экономического человека» вообще неуместен, поскольку критикуемый автор как раз стремился уйти от этого понятия, связанного с устаревшей концепцией. Он констатировал образование разрыва между разными науками, изучающими человека: если экономика опиралась на положение о том, что хозяйственная система «функционирует и поддерживается в равновесии благодаря «рациональному соблюдению экономического интереса» всех участвующих в ней индивидов» [там же, с. 331], то в социальной антропологии, социологии, психологии сформировались совсем другие представления по тому же поводу. Выбор был сделан однозначно: «традиционная доктрина экономической науки ... оказывается отчасти просто неверной, отчасти же скрывающей сложный комплекс элементов и их отношений, который люди, пользовавшиеся традиционными отношениями, большей частью не осознавали» [там же].
Аналогичное наблюдение описал (в свойственной ему куда более живой манере) спустя три четверти века Р. Талер. Выступая на факультете психологии Корнеллского университета с рассказом о теории жизненного цикла Ф. Модильяни, он столкнулся с неприятной неожиданностью: «По реакции аудитории можно было подумать, что изложенная мной теория сбережений была очень забавной. Психологи пребывали в недоумении, удивляясь, как у их коллег с экономического факультета могло быть настолько безумное представление о человеческом поведении» [8, с. 108]. Действительно, чем дальше, тем в большей степени экономические модели абстрагировались от реальных человеческих наклонностей и приобретали нормативный характер, описывая исключительно рациональных действующих лиц, стремящихся к оптимизации по определенным критериям.
Талер назвал таких придуманных персонажей Рационалами, противопоставив их обычным Людям, которые не имеют столь замечательных привычек - но даже с ними не так все просто. Говоря о теории потребления, разработанной в развитие упоминавшегося выше подхода Модильяни, он метко замечает: «Теория Барро довольно оригинальна, но для того, чтобы она обладала предсказательной точностью, необходимо, чтобы все Рационалы были так же умны, как сам Барро... У простых Людей нет интеллектуальных способностей Эйнштейна (или Барро), как нет у них и того самоконтроля, который свойственен аскетичному буддистскому монаху» [там же, с. 109]. Итак, ожидание рациональности
принимаемых решений в смысле их соответствия моделям экономического мейнстрима оказывается напрасным; точнее говоря, они могут быть рациональными, но могут и не быть.
Как указал еще один нобелевский лауреат К. Эрроу, «рациональность (в смысле оптимизации) не является чем-то необходимым или достаточным для того, чтобы сформулировать хорошую экономическую теорию» [там же, с. 168]. Конечно, это не означает полную непригодность таких моделей в реальности, но приходится смириться с их частичной применимостью. В конце концов, фиаско затеи с СОФЭ (система оптимального функционирования экономики, которую пытались создать в СССР, начиная с 60-х годов ХХ в.) не отменяло высокой эффективности идей Л.В. Канторовича, на которых она базировалась, при решении производственных задач - оно означало лишь несоответствие цели и средств.
Человек в экономике: двойная эволюция
Возвращаясь к понятию экономического человека, отметим, что оно применяется, по меньшей мере, в двух смыслах. С одной стороны, речь идет о предпринимателях и потребителях, которых объединяет то, что и те, и другие самостоятельно принимают решения по разнообразным вопросам, входящим в число экономических, и являются, таким образом, субъектами экономической деятельности; о них говорилось выше. С другой стороны, может подразумеваться наемный работник в трактовке научного менеджмента - человек, нуждающийся в материальном стимулировании со стороны менеджера; он играет пассивную роль в экономических процессах и поэтому может быть охарактеризован как объект соответствующих действий. Вот этот вариант, ранее не упоминавшийся, есть смысл рассмотреть теперь.
Не углубляясь в детали концепции Ф. Тейлора, отметим лишь, что к нему без особого преувеличения можно применить оценку А. Смита, данную Стиглером (с поправкой на другую область, конечно). И все же главным достижением родоначальника менеджмента справедливо считается разработка революционного подхода к организации труда персонала на основе системы трудовых нормативов, благодаря которому резко повышалась производительность труда, а заодно наполнилась новым содержанием работа менеджеров. Работник как экономический человек получает сведения о порядке выполнения операций, о необходимых для их выполнения затратах времени и о соответствующей оплате; он стремится выполнять эти нормативы и готов работать лучше за большее материальное вознаграждение (разумеется, такой результат образуется только в том случае, если он дорожит своей работой как источником средств к существованию).
Как известно, довольно скоро (примерно на рубеже 20-30 х гг. ХХ в.), когда идеология научного менеджмента уже получила широкое распространение, обнаружилось, что существуют дополнительные возможности для мотивации, связанные с социальной природой человека. Работников, как выяснилось, привлекает не только приличный заработок, но и способ, которым этот заработок достается. Существенную роль здесь играют взаимоотношения между ними, возможность свободного общения, отношение руководителей, общая обстановка; люди хотят чувствовать себя людьми и, при предоставлении желаемых условий, отвечают более результативной работой. Все это привело к переосмыслению ряда важных управленческих понятий, включая, например, дисциплину, и к появлению понятия социального человека; впрочем, принципиальных изменений структурного характера не произошло: работник оставался объектом манипуляций со стороны менеджера.
Такие изменения начались ближе к концу ХХ в., хотя предсказаны были еще Д. Макгрегором в 1950-1960-х гг. Новые резервы роста конкурентоспособности компаний и мотивации работников обнаружились в привлечении последних к управлению, вплоть до выработки стратегии. Методы, используемые для этого, разнообразны и описаны, например, П. Сенге [7] (здесь и формирование общего видения проблем организации, и преобразование организационной структуры управления, и командное обучение, и непосредственное вовлечение в процесс принятия решений), но за всем стоит одна суть: работник становится активным субъектом экономических процессов.
Эта радикальная перемена, которую можно назвать переходом к проактивности, была бы невозможна, если бы сами работники не проявляли соответствующих желания и готовности (что описано применительно к делегированию полномочий в модели Херси-Бланшара). Поэтому трудно переоценить значимость вопроса о том, при каких условиях могут сформироваться в более или менее широких масштабах указанные две предпосылки. Не будем здесь касаться общесоциальных аспектов и
ограничимся проблемой формирования интереса работника к участию в управлении. Впрочем, от этих аспектов все равно не уйти, поскольку такой интерес может, как правило, возникнуть только на определенном фундаменте, что показано в различных теориях содержания потребностей; фундамент же этот образуется совокупностью удовлетворенных потребностей более низкого порядка, и его формирование, очевидно, требует достаточно высокого уровня развития социума.
Таким образом, эволюция работника - от экономического до проактивного - представляет собой современную (хотя и давно возникшую) тенденцию, играющую важную роль в развитии экономики и тесно связанную со сложившимся его уровнем. Иными словами, объективно существует положительная обратная связь между этой тенденцией и социально-экономическим развитием стран, а это означает, что для преодоления отставания (если оно имеет место) необходимы целенаправленные усилия в рассматриваемом направлении.
Что касается экономического человека в другом смысле, здесь тоже можно говорить об эволюции - но только в отношении теоретического осознания действительности. Искаженное (хотя и изощренное) представление о людях, базирующееся на однобоком видении их интересов, уступает место более реалистичному подходу, опирающемуся на признание разносторонней сущности человека. Подчеркнем, что речь идет именно о смещении приоритетов, но не о полном вытеснении ортодоксального направления (административная модель Г. Саймона не уничтожила классическую модель, а лишь показала ее ограниченность).
Но главное в том, что если экономические модели вообще способны приносить какую-то пользу, то необходимость перехода к новому этапу их развития не вызывает сомнений. Таким образом, наблюдается совпадение по времени двух не очень, на первый взгляд, связанных процессов, объединенных единым термином. Вероятно, это можно трактовать как проявление внутренней глубокой связи разных сторон и, соответственно, способов описания экономических процессов. Исследование этой связи, ее сущности, проявлений и обусловленности разными сторонами социального прогресса представляется достаточно актуальным.
Заключение
Многообразие экономических концепций отражает различие экономических интересов различных социальных групп. Эти интересы не тождественны, и их реализация приводит к возникновению противоречивых ситуаций. Общественное развитие неразрывно связано с разрешением противоречий, а это образует объективную предпосылку для формирования единой экономической теории.
ЛИТЕРАТУРА
1. Кармин А. С., Бернацкий Г.Г. Философия. СПб.: Изд-во ДНК, 2001. 533 с.
2. Кун Т. Структура научных революций. М.: Прогресс, 1975. 288 с.
3. Лакатос И. Избранные произведения по философии и методологии науки. М.: Академический Проект; Трикста, 2008. 475 с.
4. Парсонс Т. О структуре социального действия. М.: Академический Проект, 2000. 880 с.
5. Поппер К. Логика и рост научного знания. М.: Прогресс, 1983. 606 с.
6. Самуэльсон П. Основания экономического анализа. СПб.: Экономическая школа, 2002. 604 с.
7. Сенге П. Пятая дисциплина. М.: Манн, Иванов и Фербер, 2018. 660 с.
8. Талер Р. Новая поведенческая экономика. М.: Эксмо, 2020. 384 с.
9. Фейерабенд П. Против метода. Очерк анархистской теории познания. М.: АСТ, АСТ Москва, Хранитель, 2007. 413 с.
10. Hutchison ТЖ. On Revolutions and Progress in Economic Knowledge. Cambridge University Press, 1978. 378 p.
11. Knight F.H. Comment on Professor Parsons' Article // Journal of Farm Economics. 1950. Vol. 32 (1).
12. Machlup F. Methodology of Economics and Other Social Sciences. Academic Press, 1978.
