CC BY
94
ЭПИСТЕМОЛОГИЯ & ФИЛОСОФИЯ НАУКИ, Т. XIV, № 4
Я ш
илософия науки для аспирантов: ехрептепПип стая
В. Н. ПОРУС
Введение кандидатского экзамена по истории и философии науки взамен прежнего экзамена по философии было воспринято неоднозначно. По моим впечатлениям, большинство философов России отнеслось к этому негативно (вряд ли эта оценка изменилась спустя пару лет после того, как соответствующие административные решения стали претворяться в практику преподавания), хотя были и есть энтузиасты новшества. Следует помнить, что реформа (если это можно так назвать) была определенным компромиссом. Поначалу, как известно, философию вообще хотели исключить из программы «кандидатского минимума». Формальная логика инициаторов исключения впечатляла: нет резона заставлять соискателей ученых степеней демонстрировать философскую эрудицию в третий раз (после обычного вузовского и вступительного экзаменов), тем более что эта эрудиция почерпнута, по сути, из одних и тех же лекций и учебников (не говоря уже о качестве последних). Против такого лома у философов не нашлось приема, то бишь контраргументов. Но
а В
НИН
• и
в
1!Н
<<
а с£ о
•в-т
fih
в. H. ПОРУС
■М
I , ■
1® «ШШ
1
111
о.
е£
Ф
-8-
&
дело, конечно, не в формальных умозаключениях. За ними было главное: философия, как она преподается в вузе, стала раздражать ученых, а студенты и аспиранты во многих случаях испытывают к ней чувства, похожие на то, с каким философ Хома Брут отнесся к сексуальным домогательствам старухи-ведьмы на степном хутаре.
Это можно объяснять по-разному. Например, общим кризисом культуры, скатывающейся к масскульту, падением ценности образования в общественном сознании, растущим недоверием к интеллектуализму вообще, вытесняемому прагматизмом, деформацией представлений о жизненном успехе (сделать карьеру и нажить деньги -и поменьше умствований вокруг этой замечательной цели) и т.д. Еще можно напомнить, что современная российская философия все еще платит по счетам философии «советской» (какой бы смысл ни вкладывать в этот термин), что груз прошлого еще висит на ее репутации. Добавить, что действительные перемены в философии не приходят по щучьему велению, чтобы вырастить поколения преподавателей, обладающих не только иным образованием, но и другим жизненным опытом, нужны годы и годы терпения и упорной работы. Все так, но это не вся правда.
Признаем, что два десятилетия, отделяющие от начала перемен, - не такой уж малый срок, и это время, по большому
счету, растрачено слишком беззаботно. Мы не воспользовались режимом максимального благоприятствования (философия входила и все еще входит в число «предметов», преподавание которых в вузе обеспечено государственными стандартами): вузовские программы только модифицировали былую «диамат-истматовскую» структуру, нашпиговав ее историко-философскими реминисценциями для «плюрализма»; получился коллаж, в котором не стоит искать внутренней логики. После короткого (по историческим меркам) периода разброда и шатаний, когда преподаватели пользовались неким суррогатом академической свободы (строили свои лекционные курсы по принципу «кто во что горазд», сообразуясь со своими вкусами и пристрастиями), вспомнили о том, что философия в вузе - это одна из учебных диецшыин, и задумались, как можно соединить плюрализм с дисциплинар-ностью. Задача вряд ли разрешимая, поэтому пришлось просто (и, по возможности, без шума) плюнуть на стандарты. Студентам - de facto - читали сокращенный (лимитом учебного времени) курс истории философии, начиная с Фалеса, заканчивая - как получится - когда Марксом, когда Хайдеггером, а с многочисленными философскими направлениями «от Рому-ла до наших дней» знакомили, как туристов из автобуса с достопримечательностями местности: взгляните налево - экзи-
стенциализм, главная идея «существование предшествует сущности»; направо - позитивизм с главной идеей «наука сама себе философия»; едем дальше, налево - структурализм, главная идея «целое есть инвариант многообразных и изменчивых отношений своих элементов», запомнили, хорошо, едем дальше, направо - феноменология, главную идею сформулировать трудно, да это вам и не нужно, едем дальше, налево - прагматизм, главная идея «что в рот полезло, то и полезно», бросьте хихикать, времени нет, а то бы мы вам все объяснили, направо - постмодернизм, главная идея «нет никаких главных идей!», бросьте, еще раз говорю, хихикать, все очень серьезно, мы ведь учимся мыслить, а не в бирюльки играем. Записали? На экзамене воспроизведете - получите «отлично», нет - по заслугам.
Галопом по Европам. Зачем и кому все это нужно? Как не стыдно задавать такие вопросы, вы что, из тундры? Не понимаете, что это надо знать культурному человеку? Ах, вы не понимаете, что значит «знать», отлично, вот вы уже и сами философствуете, ура, наши усилия дают плоды. Вы так и не поняли, что такое философия? Не огорчайтесь, у многих из вас еще будет возможность встретиться с ней, например, в аспирантуре. А пока впереди экза-
мен, а еще - «внезапная проверка остаточных знаний», замечательная выдумка министерских начальников. Вот и новейшие формы контроля наготове: тесты, составленные в г. Йошкар-Ола «Национальным аккре-дитационным агентством» по заказу Министерства образования и науки РФ. Пример теста: «Выдающиеся способности личности, высокая степень одаренности в какой-либо области -это ... гениальность, замысел, талант, способности, вкус (выберите нужное)». Декан философского факультета Уральского университета A.B. Перцев, сам пытавшийся проверить свои познания по таким тестам, сокрушенно заметил: «Многие, конечно, могли подумать, что правильный ответ — это гениальность или талант. Но логика подсказывает, что выдающиеся способности - это способности» . Ладно, смеяться над промахами незадачливых ремесленников - дело простое. Но чего стоит сама идея тестирования знаний по философии\ Если это не проверка наличия неких историко-философских сведений («Я знаю, что ничего не знаю» - это сказал... Пушкин, Кант, Спиноза, Конфуций, Сократ; «Нет ничего в разуме, чего раньше не было бы в опыте» - это позиция... рационалиста, эмпирика, экзистенциалиста, марксиста, структуралиста, выберите правильный от-
I®
I
1 Перцев A.B. Стандартная государственная философия, или посрамление ретроградов // Вестник РФО. 2006. № 1. С. 25.
а
с? Ф
fr
т
5 Зак.3080
65
1
II
а
п
ф
-е-
лз
вет), то просто глупость, чтобы не сказать сильнее, ибо философию от арифметики отличает прежде всего отсугствие «единственно правильных» ответов, ей свойственно привлечение ума к постановке проблем и поиску условий, при которых эти проблемы могли бы иметь приемлемые решения. А это ведь тестами не контролируется. Что и означает: философия - не химия или физика, ее дисциплинар-ностъ особого рода, и для выяснения этого требуются серьезные усилия философского сообщества, а не безропотных исполнителей чиновничьих предначертаний.
Вот этих-то устий и не хватает. Заплутавши меж двух сосен, начинают искать третью: все громче призывы вернуть философии «идеологическую функцию», каковая и должна стать оправданием ее присутствия в вузе. Затея, на мой взгляд, провальная, хотя нельзя исключить, что именно она-то и найдет поддержку у многих. Привычка свыше нам дана, замена счастию она. По привычке философы сами себе выстроят каземат, в котором и успокоятся на казенных пайках (возможно, и тесты изобретут для проверки идеологических убеждений, а как же иначе?). Для этого, разумеется, сначала надо будет договориться о единственно верной («научной», «общенациональной» или какой-то еще другой) идеологии и очистить свои ряды от ренегатов и «врагов народа». А дальше - все по
известному сценарию, осложненному, правда, тем, что мир сильно отличается от того, каким он был шесгь-семь десятилетий назад (например, тогда не было Интернета, зато был архипелаг «Гулаг»). Но это уже сложности иного рода (и они, конечно, преодолимы, вопреки неисправимым оптимистам).
Сколько еще продлится вузовская философия в России? Рубикон - вступление в фазу реализации Болонских соглашений, к которым несколько лет назад присоединилась Россия. Надежда на то, что студенты будут добровольно тратить свои образовательные кредиты на такую философию (то ли ради активации своей субъективности, - эту «функцию» оставляют за философией постмодернисты и их отечественные симпа-тизанты, то ли еще ради какой цели), питает только уже совсем законченных оптимистов. А если Рубикон все же не перейдут, т.е. философию оставят среди непременных вузовских предметов, изменив тем самым букве соглашений, то нет уверенности в том, что платой за это не будет всеобщая идеологизация образовательного процесса, в которой философам будет предложено принять непосредственное участие. И так и этак - это был бы конец вузовской философии, возможно, растянутый во времени, но тем более болезненный. В предчувствии оного кое-кто уже выдвигает проекты самоликвидации. «Философия в нашей стране с конца 90-х пере-
стала быть огосударствленной, ангажированной единственной правящей партией. Так не пора ли нам самим, по собственной воле, отказаться от преподавания философии во всех вузах как обязательной дисциплины и тем самым снять предлог для множества споров и широко обсуждаемых проблем... Не нужно прятать голову в песок и дожидаться, когда эту трансформацию осуществит чиновник Минобрнауки с обычной бестолковостью, а создать хорошую рабочую группу (РФО, ИФ РАН), оперативно и тщательно продумать все детали операции и выйти с предложениями на высший уровень самим», - пишет проф. В.Ф. Дружинин". Что тут сказать? Похоже на старый анекдот. На общем собрании предприятия начальник объяснил: надо сократить число сотрудников, а денег на выплату компенсации нет, да и вообще, что за жизнь без работы, поэтому тех, кто внесен в список, лучше просто повесить. Вопросы есть? Есть: веревки с собой приносить или получить на складе?
Впрочем, может, стоит дождаться, покуда философия в нашей стране вновь станет огосударствленной и ангажированной единственной правящей партией. Тогда все будет очень хорошо, никаких споров и широко обсуждаемых проблем не станет, ничего продумывать (ни оперативно, ни тщательно) не
надо, все за нас, грешных, продумают, кому положено, тогда философия уж точно станет дисциплиной в прямом и переносном смыслах. Не нужно прятать голову.
Пока подобные идеи витают, кандидатский минимум уже изменен. За пять минут до отхода поезда, то бишь до вступления в силу административных решений, на IV Всероссийском философском конгрессе (в мае 2005 г.) этой проблеме было посвящено специальное совещание, обнаружившее привычную склонность отечественных философов махать кулаками после драки. В чем только не обвиняли реформаторов: они уродуют философское образование, вынимая из него живую душу и помещая на ее место мертвые «позитивистские» (!?) и «сциентистские» (?!) суррогаты, и эта жуткая вивисекция совершается как раз в тот момент, когда духовный кризис уже охватил наше общество... и далее в том же стиле выспреннего пустословия. Поскольку эти эскапады звучали уже после того, как решения были приняты и даже затрачены кое-какие деньги на их реализацию, проку от них, эскапад, не было никакого, разве что они слегка развлекали читателей малотиражных журналов. Впрочем, инвективы вдогонку реформам все еще продолжаются; вот и А.Л. Никифоров недавно заявил, что вся эта история есть «яркое свидетель-
II ||
11 Ш|
I
I
Ш
1!
" Дружинин В.Ф. Постскриптум // Вестник РФО. 2007. № 2. С. 186.
а
с?
ф
•8-ю
II Ii
s
Ii!
I
ство интеллектуальной и нравственной деградации нашей системы высшего образования и всего нашего общества» (sic!). «Эта замена, - продолжает он, -совершенно не учитывает радикального изменения общественных интересов, произошедшего за последние десятилетия, она обращена в прошлое... Наука утратила свое духовное обаяние и выпала из фокуса общественного внимания, сейчас она скорее пугает, чем привлекает»3. Дает ли история и философия науки хоть что-нибудь для духовного развития современной научной молодежи? Вопрос, как говорится, интересный.
Теперь все чаще и резче звучат голоса тех, кто считает философию в любом виде совершенно излишней в программе подготовки будущих ученых. Ее присутствие в этой программе, говорят они, - след идеологического пресса, под которым находилась наука в недавнем прошлом. «Советской философии была поручена функция апостола Петра - пропускать или не пропускать в научный рай. Выполнение этой функции обеспечивало философам влияние и рабочие места. Эта функция настолько вошла в плоть и кровь отечественных философов, что они не замечают противоестественности ситуации и не мыслят иного. А весь мир научный живет по совсем другим стандар-
там», - пишет петербургский физик И.В. Комаров4. Никто не просит философов духовно развивать молодых ученых, испытывающих острый • дефицит времени на научные исследования. Тем более что духовность самих «развивателей» - нечто отнюдь не бесспорное. Да и то сказать, что за духовность, на которую нужно тратить время академических лекций? Аспирантам некогда и незачем заниматься этакими излишествами. Им нужны профессиональные знания, а о духовности они уж позаботятся сами - на досуге.
По этой логике, совершенно неважно, изучают ли аспиранты философию вообще или философию науки, и то, и другое бесполезно и даже вредно, ибо отнимает время, отвлекает от дела и попросту морочит людям голову.
Т.Г. Лешкевич, автор учебников и учебных пособий по философии науки, ссылаясь на собственный опыт преподавания этого предмета, делает другой вывод: «сциентизирован-ный» дискурс философии науки принципиально (!) чужд гуманитариям, «мышление которых по-лисемантично, противится однозначности, формально-логической сухости и рассудочным схемам». «Этим мы не только отбиваем вкус к философии, более того, отчуждаем нечто, именуемое философией науки,
а
ЕС Ф
и
M
Никифоров А.Л. «История и философия науки» - впечатления преподавателя // Эпистемология и философия науки. 2007. Т. XI. № 1. С. 75-76.
4 Цит. по: Порус В.Н. «Философия для аспирантов» - ключ к проблемам российской философии // Вестник РФО. 2006. № 1. С. 75-86.
от современной мировой философии, которая очень интересна в попытках преодолеть разрыв бытия и смысла, постичь «ускользающее бытие» скрепляющей силой сознания и рефлексии»5. Такой вот, извините, парадокс: нечто, именуемое философией науки, противопоставлено мировой философии, занятой постижением «ускользающего бытия», т.е. тем, что и является «очень интересным» будущим ученым, которые, по признанию автора, не в состоянии усвоить или хотя бы просто запомнить, что означают такие термины, как «научная картина мира», «бифуркация», «нелинейная динамика исторически развивающихся систем», «виды интерпретации математического аппарата теории» и т.п. Ловить «ускользающее бытие» в сети рефлексии силой сознания -задача не в пример более легкая и увлекательная! Интересно было бы послушать прямой диалог Т.Г. Лсшкевич с И. В. Комаровым: что сказал бы физик в ответ на призыв занять аспирантов попытками преодолеть разрыв бытия и смысла, это представить несложно, а вот что он ус-
лышал бы от философа в защиту уместности таких попыток в процессе подготовки научных кадров, об этом можно пофантазировать.
Впрочем, различия мнений понятны. Философы (по крайней мере, многие из них), разумеется, хотят делать то, к чему привыкли и что считают (более или менее искренно) важным элементом образования. Ученые, особенно те из них, кто в свое время хлебнул горя и досады от общения с философами, знатоками «всеобщих законов развития природы, общества и мышления», а к тому же и «бойцами идеологического фронта», скептически относятся к философии и брезгливо морщатся от се притязаний на образовательную полезность. Что до аспирантов, то многие из них (а я так думаю, что большинство) действительно рассматривают занятия философией (в любом из вариантов) и необходимость сдачи этого кандидатского экзамена как чью-то странную и обременительную прихоть, как ненужный барьер на их пути. Случаются и другие мнения, если повезет с преподавателями6. Но
5 Лешкевич Т.Г. Парадоксы современной философии науки // Вестник РФО. 2007. № 2. С. 156.
6 «Ситуация, когда лекция по "Философии науки" - рациональнейшему из курсов - может быть успешно прочитана лишь с использованием личностного сверхрационального мастерства, с применением всего богатейшего личностного и, быть может, артистического ресурса, рождает своего рода парадокс внерациональности» (Лешкевич Т.Г. Цит. соч. С. 155). Не вижу никакого парадокса. Хорошая лекция - это творчество, а значит, требует личностного ресурса, ничего поразительного в этом нет. Во всяком случае, я не могу понять, а что «ловить ускользающее бытие» можно просто так, по-ремесленному, без божества и вдохновенья? Или это значит занимать головы аспирантов чем-то не вполне рациональным?
II
р| ШШ
I
Ш
а ее
<У
•е-
л
<1
Й§
В. Н. ПОРУС
■ ■■
Я
1|
ЩЩ
не они определяют общее настроение.
Отношение аспирантов к философии существенно зависит от их мотиваций. Наиболее общая из них - повышение планки карьерных амбиций7. То, что этому способствует, оценивается положительно, все прочее - никак или отрицательно. «Уровень культуры», «духовность», «интеллектуальный потенциал», «эвристическая роль» - к этим понятиям, если ими оправдывают присутствие философии в программе обучения, относятся с иронией, к самому оправданию — как к надувательству. В таком зеркале действительно отражены коренные деформации как высшего образования в целом, гак и системы подготовки научных кадров. Это важная, но иная тема.
Новая программа стала фактом, и уже есть опыт, позволяющий этот факт осмыслить и оценить. Как я и предсказывал8, связать воедино историю и философию науки не удалось. Хотя бы потому, что никакой истории науки как вузовской дисциплины просто нет9. Нет в России и
сколько-нибудь заметного числа историков науки, которые могли бы создать и тем более реализовать хоть что-то похожее на общую учебную программу «поствузовского образования». Кроме того, нет даже приблизительных представлений, в каком объеме нужна аспирантам история науки, о какой истории и о какой науке идет речь. А что есть? Неясные интуиции вкупе с благими пожеланиями.
Аспиранту, занимающемуся конкретной научной проблемой, полезно знать историю ее возникновения и попыток решения. Но при чем здесь философия науки? Ладно, если история проблемы рассматривается как иллюстрация, помогающая понять нечто философски важное, например, что такое рациональность или объективность научного знания. Но когда она, как часто бывает, притягивается за уши только для того, чтобы выполнить формальное требование программы, то получается фальшь, в которой увязают не только аспиранты, но и все участвующие в учебном процессе. Кстати, неясно, кто и как дол-
О. =£
Ф
•В т
М
Я опускаю вопросы о мотивациях тех, кто приходит в аспирантуру, чтобы получить отсрочку призыва в армию или продлить блаженство студенческого иждивенчества; это болезненное (хотя бы потому, что связано с пустой тратой немалых денег) для системы подготовки научных кадров явление, но прямого отношения к теме оно не имеет.
8 См.: Порус В.Н. К вопросу о междисцишшнарности философии науки // Эпистемология и философия науки. 2005. Т. 4. № 2. С. 54-76.
4 Это опять-таки напоминает исторический анекдот. Наполеон поинтересовался однажды, почему гарнизон крепости не произвел салют в честь его прибытия. Комендант стал объяснять, что причин несколько: во-первых, не было пороха... «Достаточно!» - прервал его объяснения император.
жен этот процесс организовывать и контролировать. Например, с кем аспирант должен согласовывать тему своего реферата по истории науки? Практика показывает: научные руководители не знают и знать не хотят о подобных «пустяках», советуя своим подопечным просто составить обзор литературы по теме диссертации. Я сталкивался с множеством ситуаций, когда ни аспиранты, ни их руководители даже не понимают, чего от них требуют, когда говорят, что реферат по истории науки должен быть представлен как условие допуска к экзамену по философии науки. Что значит «по истории науки»? Вот названия рефератов, которые были согласованы с научными руководителями и высоко оценены ими: «Развитие деловой авиации в России», «Схемы оптимизации инвестиций в малом и среднем бизнесе», «Становление диалектов в языках кельтской группы», «Образы науки и техники в творчестве А. Платонова». На вопрос «Какое отношение имеет тема реферата к истории науки?» аспиранты отвечают примерно так: я это рассматриваю в историческом контексте. Типичная ошибка, которую делают не только молодые ученые, но и их опытные наставники: история исследуемого объекта смешивается с историей научных исследований этого же объекта. На вопрос «Понимаете ли вы, что такое история науки вообще или история какой-то конкретной научной дисциплины
в частности?» внятный ответ способны дать очень немногие. В Университете Российской академии образования, где я читал аспирантам курс «Философия науки», отдел аспирантуры даже ввел процедуру согласования темы реферата с преподавателем философии науки, т.е. со мной, и надо сказать, что мне стоило немалых усилий растолковать претендентам на научную степень смысл задачи, поставленной перед ними программой. На вопрос «Почему вы не получили нужных разъяснений от своего научного руководителя?» часто отвечают так: «Он(а) и сам(а) не понимает, чего от него(нее) хотят».
Иногда аспирантам читают курс лекций по истории дисциплины или научной области, к которой они себя относят. Например, в Высшей школе экономики читают курсы по истории экономических, правовых, политических, психологических и других учений и теорий. Но какова связь этих курсов с философией науки, почему они составляют с ней единую программу, это остается тайной.
В иных вузах, как мне известно, всему аспирантскому люду - скопом - читают краткие курсы по «всеобщей истории науки»; что здесь имеется в виду, какова практическая и теоретическая ценность таких курсов, I" как можно втиснугь «всеобщую ^ историю» в несколько лекцион- с£ ных часов, как организовать общие лекции для аспирантов ¿¡¡5 самых разных специальностей -
lrfj,
в. H. ПОРУС
■
il
ra
о.
Ф ■fr
го
от естественно-научных до гуманитарных, я судить не могу, но сильно подозреваю, что здесь происходит имитация учебного процесса с вытекающими последствиями. Я уже не говорю о том, что во многих вузах никаких лекций по истории науки вообще никому и никогда не читают.
Особая проблема - учебная литература. То, что большинство ученых среднего калибра, а именно они-то и являются во многих случаях научными руководителями аспирантов, имеют об истории своей науки весьма поверхностное представление, это вполне понятно, упрекать их не в чем. Но ведь и учебников, из которых можно было бы почерпнуть соответствующие познания, почти нет. Даже по фундаментальным наукам, не говоря уже о сотнях частных, прикладных или технических дисциплин. Задумывались ли об этом те, чьей волею был запущен этот процесс? Думает ли кто-нибудь о том, что хоть и с опозданием, но надо начинать готовить специалистов по истории науки в том количестве, какое необходимо, чтобы преподавание этой дисциплины имело пристойный вид? Просчитана ли экономическая, организационная, кадровая стороны такой подготовки? Остановлюсь, ибо задаю риторические (или наивные) вопросы.
Конечно, был прав И. Лака-тос, повторявший, что история науки без философии науки слепа, а философия науки без истории науки пуста. Но это значит.
что история науки, составляя единое целое в новой аспирантской программе с философией науки, должна выступать как материал для рациональных реконструкций, смысл и схему которых задают философеко-методологические концепции. Сам Лакатос был мастером таких реконструкций, и его примеры до сих пор являются хрестоматийными. В отечественной литературе образцы таких реконструкций дали В.И. Вернадский, Б.М. Кедров, И.А. Акчу-рин, Л.Б. Баженов, Я.Г. Дорф-ман, B.C. Степин, H.H. Кузнецова, И.С. Алексеев, Б.Г. Кузнецов, А.П. Огурцов, П.П. Гайден-ко, C.B. Илларионов, Е.А. Мам-чур, М.А. Розов, В.М. Розин,
A.B. Ахутин, В.В. Казютинский,
B.П. Бранский, М.Э. Омелья-новский, Ю.В. Сачков и др. Так что начинать приходится совсем даже не на пустом месте. Но именно начинать! Пока мы находимся в исходной точке, у меня, признаюсь, нет уверенности в том, что дальнейшее движение приобретет разумную направленность, а не выродится в халтуру.
Вывод первый: историко-научная часть новой программы кандидатского экзамена для аспирантов до cía пор не имеет ни организационного, ни учебно-методического, ни кадрового обеспечения. Хочу со всей настойчивостью подчеркнуть, чтобы не быть превратно понятым: это не означает, что идея преподавания истории науки аспирантам плоха, я говорю о плохой реализации этой идеи.
Попытки как-то выйти из неловкого положения пока безуспешны. А.Л. Никифоров в уже упоминавшейся статье предлагает: пусть философы, проконсультировавшись с учеными и историками науки, напишут «Краткий очерк истории основных научных идей» (название условно), в котором будет рассказано об основных этапах развития научных представлений о мире, о материи, о жизни, а также об эволюции техники - от античности до современности. Такой «очерк», по его мнению, был бы полезным дополнением «материала по философии науки», связывал бы историю научных идей с «социокультурным контекстом»10. Заглянув в него, аспиранты якобы получили бы представление о том, что такое наука, с чего все начиналось и к чему пришло, а также о чем толкуют философы в своих лекциях о науке. Не буду обсуждать загадочный для меня вопрос о том, как совместить краткость с содержательностью". Но я представил себе аспиранта физфака МГУ, знакомящегося по этому «учебному пособию» с
историеи наук о космосе, аспиранта биофака, заглянувшего в этот очерк, чтобы кое-что узнать о Ламарке и Дарвине, Уотсоне и Крике, аспирантов Физтеха или Бауманки, вникающих в опусы философов по истории техники, и ощутил что-то вроде стыда.
Теперь о философской части программы. Здесь положение выглядит как будто более приемлемым. По крайней мере, уже есть учебники, на которые можно при желании опереться и преподавателю, и аспирантам12. Поскольку это первые учебники, об их качестве можно будет судить, когда накопится достаточный опыт работы с ними. Сейчас замечу следующее. Содержание и стиль этих учебников (а также ряда учебных пособий и хрестоматий) определены программой, утвержденной Министерством образования и науки РФ в 2004 г. Эта программа исходит из представления о философии науки как дисциплине, предметная область которой составлена по крайней мере из двух основных частей: множества так называемых «философских проблем фундамен-
Никифоров A.JT. Цит. соч. С. 86.
11 Подобный замысел полвека тому назад попытался реализовать Дж. Бернал. Но его книгу (см. ее русский перевод: Наука в истории общества. М., 1956) объемом в 740 страниц краткой никак не назовешь, к тому же и цели у него были другие.
Например: Стенин B.C. Философия науки. Общие проблемы. М., 2006; Никифоров А.Л. Философия науки: история и теория. М, 2006; Лебедев С.А., Ильин В.В. и др. Введение в историю и философию науки. М., 2005; Ивин A.A. Современная философия науки. М., 2005; Коханов-ский В.П., Лешкевич Т.Г. Основы философии науки. Ростов-на-Дону, 2004; Микешина Л.А. Философия науки. М., 2005; Философия науки. Методология и история конкретных наук. Учебное пособие. М., 2006 и др.
I
I;
Ii
ill
а
et
Ф
•fr т
csil
тальных и частных наук» (от математики, физики, биологии и космологии до экономики, лингвистики и политологии), а также общефилософского анализа науки как формы познания, как особой профессиональной деятельности и соответствующего ей социального института. Согласно известным мне инструкциям, обе эти части должны быть представлены в экзаменационных вопросах. Как следовать таким инструкциям практически!
Философскими проблемами, «внутренними» для той или иной науки, заниматься всерьез, как уже было сказано, можно только будучи погруженным в ее содержание; в ином случае их обсуждение некомпетентно, а потому, по меньшей мере, бесполезно. Но вряд ли можно сомневаться (если только вынести «за скобки» крайние точки зрения, например, старую идею О. Конта об исторической обреченности философии как архаической формы познавательного отношения к миру или реликты романтической критики научного мышления), что взаимодействие в профессионально-дисциплинарных рамках является условием развития как науки, так и философии. Разумеется, для этого нужны встречные движения: прежде всего О^ научное образование философов с£ и философское образование уче-£ пых, а также подвижки в куль-щ турно-ценностных ориенгациях тех и других.
Главная предпосылка такого диалога - взаимный интерес; если философам есть что сказать ученым, а те, в свою очередь, акцентируют философский смысл своих результатов в языке, понятном философам, их диалог полезен для обеих сторон. Другое дело, когда ученые не ждут от философов ничего, кроме пересказа научных идей, а философы пытаются навязать ученым стиль мышления и слова, чуждые последним. Тогда никакого толка от их дискуссий ждать не приходится.
Первый раздел философии науки тяготеет к дисциплинарной специализации (философия математики, философия физики и других естественных наук, философия права, философия экономики и т.д.) по вполне ясной причине: так устроена сама наука, и, следовательно, философские исследования ее внутренней проблематики не могут не соответствовать этому устройству. В одно целое эти исследования объединяются двояко: с одной стороны, благодаря взаимосвязям самих наук, с другой - благодаря единству философской концепции.
Понятно, что проблемы науки способен осмыслить тот, кто в науке работает или, по крайней мере, хорошо о ней осведомлен. Философы, занимающиеся такими проблемами, составляют исчезающее меньшинство в общем числе преподавателей. Как правило, они имеют соответствующее образование (математическое, естественно-
научное или социально-научное). Таких специалистов на всю Россию раз, два - и обчелся. Все прочие черпают соответствующие знания из популярных изложений научных концепций. Достаточно ли этого, чтобы читать лекции аспирантам?
Даже специалистам не очень ясно, какие именно проблемы конкретных наук следует относить к числу философских. Составители программы дали примерный перечень таких проблем в основных областях науки. Относительно каждой из них, разумеется, можно пофилософствовать. Например, какое место занимает геология и геохимия в составе геологических дисциплин, каковы возможные ошибки в определении возраста горных пород по флоре и фауне, каковы экологические последствия полного перехода биосферы в ноосферу, о «кантовском a priori в свете биологической теории эволюции» - и в таком рассуждении (будь на то добрая воля и свободное время) могли бы обменяться компетентными (и не очень) мнениями как биологи и геологи, гак и более или менее продвинутые в этих вопросах философы. Но какова цель подобных рассуждений? О чем они могли бы свидетельствовать? Не о том ли, что, как говорил Гамлет, «и в небе, и в земле сокрыто больше, чем снится вашей мудрости»?
В учебнике «Философия нау-
ки» под ред. С.А. Лебедева есть раздел «Современная научная картина мира», написанный физиком Л.В. Лесковым. Из него аспирант (или преподаватель!) узнает, например, что обитатели различных звездных миров, если они достигли достаточно высокого (с точки зрения авторов -обитателей нашего звездного мира) уровня научно-техни-ческого развития, скорее всего используют для этих целей торсионные системы коммуникации. Вы не знаете, что это такое? Ваши проблемы. Но ведь далеко не все ученые разделяют концепцию торсионных полей и такие, например, ее следствия, как «нелокальность торсионного возмущения можно интерпретировать как квантовую информационную телепортацию» . Вот мнение другого физика. Сторонники торсионной гипотезы рассматривают «угловой момент» (момент количества движения) как некий «заряд», порождающий специфическое поле. «Мир заполнен торсионными полями, с их испусканием и поглощением должна быть связана офомная энергия, особенно в космосе. Ничего подобного не наблюдается, и энергетический баланс происходящих вокруг нас процессов с высокой точностью сходится без всяких торсионных добавок... И, хотя, несмотря ни на что, авторы торсионной гипотезы утверждают, что они видят проявления тор-
Философия науки. Общий курс / Под ред. С.А. Лебедева. М.. 2005.
С. 631.
а п
ф
-8-гс
IS
S
1
CL t* Ф
fD
сионного поля на опыте и даже располагают компактными генераторами торсионов, ни один контрольный эксперимент не обнаружил их следов»14. Спор физиков, безусловно, имеет философское содержание, например, связанное с ролью эксперимента в научном исследовании, с проблемой теоретической интерпретации экспериментальных данных и т.д. Но когда одно из мнений, пусть даже разделяемое авторитетными учеными, преподносится в учебнике по философии науки как свидетельство фундаментального прорыва к новой физической картине мира, имеющего радикальные философские последствия (например, относительно природы сознания, интуиции и экстрасенсорного восприятия), а другие мнения - как косный скептицизм, неизбежна профанация философии, которая превращается в клуб неофитов, разглагольствующих о проблемах, выходящих за рамки их понимания.
Это - обратная сторона той медали, которую Р. Фейнман язвительно описывал так: «Эти философы всегда топчутся около нас, они мельтешат на обочинах науки, то и дело порываясь сообщить нам что-то. Но никогда на самом деле они не понимали всей тонкости и глубины
наших проблем» . Конечно, Фейнман не был противником философии, сам глубоко понимал и ценил ее значимость для науки (именно философия, говорил он, позволяет ученому строить догадки о характере физических законов), но, по его мнению, философия - это горизонт, к которому устремлено движение науки, а не позиция, с которой можно делать «критические замечания», стоя в стороне от этого движения. Согласимся с великим физиком, но заметим, что движение к горизонту можно и спутать с зигзагами, которые неизбежны на пути науки. Как отличить зигзаг от магистрали? Ответ на этот вопрос ученым приходится обсуждать с философами, но не с теми, кто мельтешит на обочинах науки, а с теми, чье мнение может стать серьезным аргументом в научных дискуссиях. Иначе кое-кому выпадет участь мельтешить на обочинах философии, чему в истории мы найдем тьму примеров.
Пример с торсионными полями показывает теоретические трудности, с какими связано определение круга научных проблем, претендующих на статус философских. Но, повторю, главная практическая трудность состоит в том, что для компетентного обсуждения этих про-
Барашенков В. Экстрасенсорика по гамбургскому счету // Знание -сила. 1999. №7-8. С. 122.
15 Фейнман Р., Лейтон Р., Сэндс М. Фейнмановские лекции по физике. Т. 2. М„ 1965. С. 24.
блем в аспирантской аудитории (что необходимо требует значительного расширения круга лекторов по этим проблемам) у российского философского сообщества нет достаточных ресурсов. Пресловутый союз философов и ученых существует пока только как мечта, у которой почти нет институциональных воплощений, и потому, оставшись наедине со своими профессиональными трудностями, философы вынуждены прибегать к наивной мимикрии (напуская на себя важность ученого многознайства) или имитировать кипучую деятельность по пропаганде научных знаний, вызывая ироническое сожаление у своих ученых коллег и недоумение у аспирантской аудитории.
Вывод второй. Реализация той части программы, которая связала с рассмотрением современных философских проблем различных областей научного знания, не может считаться удовлетворительной по ряду причин, из которых на первом месте две: а) острый дефицит специалистов, обладающих одновременно философской и специально-научной компетенцией; б) отсутствие согласного понимания того, что следует (и по каким основаниям) считать именно философскими проблемами науки, а также того, какова польза от обсуждений подобных проблем для будущих ученых.
Второй раздел - философское исследование науки как
особого объекта от логико-мето-дологической до социальной и социально-психологической его граней - также имеет тенденцию к дисциплинарной дифференциации, но по другой причине. Поскольку каждая из этих граней составляет предметную область какой-либо специальной науки, объединение результатов таких наук можно представить как цель комплексного, междисциплинарного исследования науки - «науки о науке» или «науковедения». Философы претендуют на установление общих закономерностей научного познания в его историческом развитии и изменяющемся социо-культурном контексте. Но как реализуются такие претензии? Наука - особая реальность. Ее исследование - дело специальных наук о науке: психологии научного исследования, социологии науки, истории науки, экономики науки, логики, методологии, теории управления, возможно, языкознания, теории систем... Вопрос: входит ли философия науки в этот перечень на равных, т.е. прибавляя к знаниям науковедческих дисциплин некое свое, только ею и добываемое? Или же она играет роль эксперта-интерпретатора, задача которого в том, чтобы придать специально-научным знаниям о науке особый философский СМЫСЛ? Но кому могли бы понадобиться за- е£ ключения такого эксперта? Не растворяется ли философия науки в научных исследованиях
®||
ШЙ
науки, обнаруживая собственную беспредметность?"'
Конечно, рассуждения философов о науке должны быть связаны с положительными знаниями о ней - это естественно. Точно в таком положении находятся философские исследования и других сложных объектов, таких как общество, человек, история, техника. Означает ли это, что «социальная философия», «философия человека», «философия истории», «философия техники» - сферы соответствующих междисциплинарных исследований? А слово «философия» в названии этих сфер -дань устаревшей традиции?
Что до общих проблем философии науки (границы между наукой и ненаукой, генеральные и частные характеристики научного метода, критерии и типы научной рациональности, динамика научного знания, социокультурный контекст науки, этос науки, перспективы ее развития и пр.), то они - не такая уж новость для отечественных философов, за последние три десятилетия привыкших к их интенсивному обсуждению, здесь есть приличная литература и понимание того, что, собственно, в ней написано. Если не перегружать эту часть программы излишними экскурсами в логику и формальную методоло-
гию (например, рассмотрениями проблемы эмпирической интерпретации теоретических суждений с привлечением методов и результатов Рамсея и Крейга или «разъяснениями» онтологической проблематики физических теорий с использованием логических систем Лесьневско-го, доказательством теоремы Геделя о неполноте формализованной арифметики и пр.), то лекции могут быть и полезными, и интересными большинству аспирантов. Кроме того, именно в этой части есть пространство маневра для привлечения исто-рико-научного материала, иллюстрирующего те или иные философские рассуждения о науке. Главная задача в том, чтобы итогом этих рассуждений стала не груда разрозненных сведений о науке и ее проблемах, а концепция науки, без которой последняя была бы только родом «отчужденной» (Э. Фромм) профессиональной деятельности, редуцируемой к выполнению ряда технических упражнений и к решению конвенциональных задач. Но ясно, что содержание такой концепции существенно зависит не только от объективных характеристик науки, но и от мировоззрения, от общей философской (этической, социальной и даже политической) позиции. В этом смысле лекции по
О.
С£
Ф
•е-
щ
16 Этот вывод мог бы быть оспорен теми, кто как раз и видит в философии науки некую разновидность специально-научного знания о науке, иначе говоря, одну из множества «когнитивных наук» или наук о мыслительных процессах. С такой точки зрения, философское происхождение этой разновидности - формальный признак, никак не влияющий на ее «современный» статус и функции.
философии науки неизбежно являются приглашением к дискуссии, на них преподаватель делится своими взглядами на этот предмет. Что же до экзамена, то он в большой мере должен быть испытанием способности аспиранта самостоятельно ориентироваться в многомерном пространстве оценок науки, ее культурной роли, ее общих и частных черт. Можно сказать, что смысл всей реформаторской затеи мог бы быть обнаружен только в формировании этой личностной и в то же время рациональной позиции молодого ученого. И потому программы и стандартные подходы следует рассматривать лишь как некую канву, вышивать по которой следует только тем, кто на это способен. Кому есть что сказать, и кого - возможно - с интересом выслушают.
И это ведет к третьему выводу: проблемы новой программы в конечном счете сводятся к одной, важнейшей. Она состоит в повышении компетентности философского сообщества, которому выпало реализовы-вать плохо сформулированную, не подготовленную к решению, не ясную до конца ни инициаторам, ни конкретным исполнителям образовательную задачу, тем не менее имеющую исключительно важный, судьбоносный смысл.
И вот эта проблема для своего решения требует отнюдь не только административных и управленческих усилий. Я бы даже сказал, что ее приходится решать во многом вопреки этим
усилиям. О том, каковы они, можно судить хотя бы по аврально организованным краткосрочным курсам повышения квалификации при некоторых философских центрах страны, где за смехотворно короткий срок российским философам дают так повысить свой образовательный и научный уровень, чтобы они без страха и упрека входили в аспирантские аудитории и уверенно вещали о философских проблемах науки в целом и всех наук в отдельности. У меня есть удостоверение о прохождении таких курсов, на которое я иногда с интересом поглядываю. Интерес мой вот в чем: кто всерьез думает, что на таких курсах действительно повышается (или заново возникает) квалификация тех, кто ею не обладал ранее?
Я не хочу сказать, что эти мероприятия вовсе бессмысленны. В конце концов, что-то делать надо. Но никак нельзя надеяться на то, что все само собой рассосется, узлы развяжутся, если за ниточки будут дергать чиновники. Кандидатский экзамен по философии науки, повторю это еще раз, становится решающим экспериментом, ключом к главным проблемам философии в нашей стране. Этим ключом просто необходимо воспользоваться. Вопрос стоит так: мы либо на пороге продуктивных решений в (
этой сфере, либо на пороге, с о, которого начнется бесславное Ч
Л. А &
отступление философии: снача- ф ла из вузов, а потом и на пери- щ ферию отечественной культуры. ^
