Философия как служанка юриспруденции Текст научной статьи по специальности «Философия, этика, религиоведение»

™™ J л I 1 LJIAif

Валерий Евгеньевич СЕМЕНОВ,

доктор философских наук, профессор кафедры философских и социально-экономических дисциплин Университета имени О.Е. Кутафина (МГЮА)

ФИЛОСОФИЯ КАК СЛУЖАНКА ЮРИСПРУДЕНЦИИ

Право как сложная ценностно-нормативная система требует своего обоснования. Одним из фундаментальных аргументов является трансцендентальное обоснование. Априорная идея права выступает трансцендентальным условием конституирования и определения социальной жизни с точки зрения высших моральных и правовых ценностей и вытекающих из них норм, т. е. закона. В основании идеи права находится априорная идея разума — свобода. Ключевые слова: трансцендентальное обоснование права, регулятивная идея, априорный принцип свободы, право и закон, право как нормативно-ценностная система.

SEMENOV V.,

Doctor Philosophy, Professor, Department of Philosophical and Social and Economic Disciplines, Kutafin Moscow State Law University (MSAL)

PHILOSOPHY AS A SERVANT OF JURISPRUDENCE

Right as a complex value system requires its own justification. One of the fundamental arguments is transcendental justification. The idea of right a priori is the transcendental condition of the constitution and the definition of social life in terms of the highest moral and legal values and norms deriving from them, i.e. law. At the base of the idea of right is a priori reason idea of freedom.

Keywords: the transcendental justification of right, regulative idea, the a priori principle of freedom, the right and the law, the right as a normative value system.

1. Фундаментальное взаимодействие философии и права представляется беглому взгляду довольно очевидным, однако, как только мы пытаемся эксплицитно выразить сущность этого «симбиоза», сразу же возникают различного рода семантические проблемы и неопределенности. Поэтому существует необходимость явным образом указать на базисные основания содружества двух наук.

Философия и право связаны гораздо теснее, чем это выглядит в первом © В. Е. Семенов, 2016 приближении. И эту взаимосвязь следует признать необходимой, ибо в отсут-

имени О.Е. Кутафина(МПОА)

ствие философских учений о методе (методологии), ценностях (аксиологии), морали (этики), познании (гносеологии), формах мышления и их выражении в языке (логики) и некоторых других разделов философии право, а вслед за ним и закон лишаются своего теоретического, аксиологического и методологического фундамента и «повисают в воздухе».

Философия как сугубо теоретический, методологический и ценностный способ мышления лежит в основании, пожалуй, всего, что только существует в мире, представляя при этом особый уровень («этаж») тематизации каких угодно проблем и сфер жизни. Общеизвестны такие разделы, как философия науки (и каждой науки в частности: философия математики, физики, биологии, гуманитарных наук и т.д.), философия первоначал (метафизика), философия познания (гносеология), философия бытия (онтология), философия человека (философская антропология), философия общества, политики... Теоретическое осмысление любой сферы жизни по определению содержит в себе наиболее глубокий и фундаментальный уровень — философское основание данной области или круга проблем. Предмет этого уровня мышления составляют базовые аксиомы, принципы, ценности, механизмы действия и трудноразрешимые вопросы той или иной реальности — как идеальной, так и материальной.

Подобным образом в основании юриспруденции как науки о праве и государстве, а также правотворчества и правоприменения как процессов созидания и использования законов лежит философия права — одна из древнейших, существующих, как минимум, с Античности, областей философского знания.

При этом в философии право понимается как ценностная и нормативная система, включающая в себя фундаментальные морально-правовые принципы и ценности (принципы справедливости, правосудия, свободы, ответственности, собственности и многие другие), на которых базируется более конкретная и исторически преходящая форма — закон (законодательство) как разветвленная и строго организованная система формализованных и официально принятых норм и полномочий. Стало быть, в основании права находится философский базис (философия права и другие философские разделы), а само право фундирует закон, задавая последнему критерии, принципы, ценности, нормы и границы.

2. В повседневной жизни и обыденных ситуациях мы поддерживаем свои ценности и нормы аргументами типа «так положено», «это — неприлично», «так поступают все», «это — не принято», «так делают только плохие Ш дети». И подобного рода доводов, так называемого здравого смысла, зача- А стую оказывается вполне достаточно для легитимации социальных правил. □

Иное дело — право, на основе принципов которого строится законодательство. Право с таким высоким и социально значимым статусом нуждается во всестороннем и «окончательном», предельно рационализированном и строго логичном теоретическом доказательстве своих притязаний на всеобщность. Такая система аргументации должна быть «конечной», или «финитной», т.е. она не может опираться на какие-то другие, а уж тем более неподтвержденные доказательства, и, кроме того, должна обладать, как сказал бы Декарт, «ясностью и отчетливостью», иначе говоря — очевидностью.

П

* к

§ к

НАУКИ Ъ

™™ ig t i Ul/tlS

Право как ценностно-нормативная система, фундирующая юридический закон, не может быть синтезировано из эмпирических условий существования законодательства, практики законодательствования (законодательного процесса, например), правоприменения, словом, из эмпирической юридической жизни. Иначе говоря, право не может быть обосновано сугубо индуктивным путем, через обобщение эмпирических фактов с их последующей генерализацией, типологизацией и классификацией.

3. Насущность обращения к философскому обоснованию притязаний права как на обязательность, так и на общезначимость заключается, кроме того, в том, что до сих пор используемые аргументы юридического (легистско-го) позитивизма для обоснования права и закона, безусловно, не могут быть приняты именно из-за их принципиальной неспособности что-либо обосновать. Ибо эмпирическое доказательство такого фундаментального и внеэм-пирического основания, каким является право, не может быть выведено из социальной действительности.

В самом деле, легистский (точнее — этатистский) позитивизм, начиная с Джона Остина и его основоположения о том, что право — это повеление суверена, стремился « очистить» сферу юриспруденции от ценностных и « метафизических» идей, следуя в этом намерении вслед за Огюстом Контом. Отвергая «вечные» ценностные принципы, сосредоточившись на «позитивном знании» о праве и эмпирической методологии исследования, этатистские позитивисты — от Дж. Остина, К. Бергбома и Г. Ф. Шершеневича до Г. Кельзена и К. Шмитта — отрицают сущностно необходимую дифференциацию права и закона, утверждая тем самым антиправовую по своей сути и антигуманную идею об их тождественности. В результате этого отрицания любой (!) закон оказывается правовым. Но это — очевидная нелепость, если не злонамеренность! Отсюда неизбежное следствие: поскольку законы принимаются государством («сувереном»), которое обеспечивает их обязательность силовым принуждением, то отсюда с логической необходимостью вытекает закономерный вывод: у кого сила — тот и прав. Лучше будет сказать: даже не вывод, а скорее осознаваемая, но тщательно скрываемая предпосылка всего этатистского обоснования права.

Именно к такому заключению целенаправленно приводят рассуждения этатистских позитивистов, обосновывающих право и закон при помощи наиболее распространенных аргументов вроде «обязательности права», или суверенитета государства, или так называемой «основной нормы» Ганса Кельзена. Однако «обязательность» права как раз и нуждается в доказательстве! Отсылка этатистов к «суверенитету государства» есть не что иное, как упомянутый выше логически неправомерный аргумент «к силе», а пресловутая «основная норма» Кельзена представляет собой некое висящее в воздухе «допущение», сугубо гипотетический конструкт, под которым в принципе невозможно отыскать ничего общеобязательного, необходимого и фундаментального.

Такой «методологический» подход этатистского позитивизма к обоснованию правомерности, общезначимости и обязательности права и закона приводит в конце концов к теоретической легитимации наиболее привлекательной идеологии для любого, пожалуй, государства, согласно которой оно

имени О.Е. Кутафина(МПОА)

(государство) всегда оказывается юридически правым и для него не существует ничего юридически невозможного (принцип «что хочу — то и ворочу»), а правом называется то, что приказывает власть. При этом профессиональная и гражданская позиция законодателей и правоведов по отношению к государству становится полностью сервильной и естественным образом выражается широко известной формулой:«чего изволите?».

В установлении закона первенствующая роль, безусловно, принадлежит государству-законодателю, однако его же роль в формировании права как морально-ценностной системы принципов, норм и полномочий может быть в лучшем случае второстепенной — как по времени, так и по значимости и вкладу. Приоритет в отборе и постепенной трансформации принципов, лежащих в основе права, естественно, принадлежит обществу в целом как социокультурной системе (в том числе и гражданскому обществу — когда оно возникает), социальным общностям, группам и разнообразным корпорациям. Стало быть, процесс обоснования права не может проходить лишь в сугубо юридической сфере, но с необходимостью должен выходить в более широкую и универсальную область морали и этики (как науки).

Ситуация с обоснованием права в этатистском позитивизме в точности напоминает то положение дел, которое сложилось при доказательстве оснований арифметики. Решая эту проблему, Курт Гедель доказал, что непротиворечивость аксиом арифметики нельзя доказать, исходя из самих же аксиом. Отсюда возникла вторая теорема Геделя: непротиворечивость формальной системы нельзя доказать средствами, формализуемыми в самой этой системе. Точно так же невозможно доказать притязания на обязательность и общезначимость принципов и норм права и закона, оставаясь в рамках одной лишь юриспруденции. Более того, подобного рода фундаментальное обоснование может быть осуществлено исключительно в рамках философской методологии, аксиологии, моральной философии и логики.

4. Еще Платон впервые столкнулся с проблемой объяснения такого рода знания, которое не проистекает из эмпирической действительности, не приобретается с помощью органов чувств, опытным путем, а, напротив, самим фактом своего существования делает возможным и конституирует как обыденный человеческий опыт, так и научные представления, выраженные в понятиях. Такое знание не происходит из обыденной жизни, не создается с помощью эмпирической индукции и в то же время не является формальнологическим, выводным, полученным в результате правильного построения умозаключения. Ш

Откуда у нас берутся такие идеи, как, например, идеи Блага, Единого, А

Бога, бытия, движения, добродетели, справедливости, мудрости, правоты, □

рассудительности, свободы, прекрасного как таковых и других предметов мышления, подобных этим? Можно взять также не столь «возвышенные», а более «приземленные» понятия, такие как тождество, различие, мера, величина, больше/меньше, равенство, число или уж вовсе «технические» идеи «промежуточного» характера (или рассудочные математические сущности), как сторона, квадрат, диагональ, фигура, площадь...

Для Платона было совершенно очевидно, что подобного рода идеи и понятия нельзя приобрести в качестве некой информации или умения, или на-

П

* к

§ к

НАУКИ Ъ

™™ J л i 1 LJIAif

выка, полученных человеком откуда-то «со стороны». Идеи и понятия такого уровня не берутся «из жизни», но изначально содержатся в бессмертной части нашей души, которую можно назвать также разумением.

5. Все эти значимые и ценные идеи являются по своей природе и сущности априорными, или идеями a priori. В современной философии тема-тизация априорного познания представляет собою одну из доминирующих тенденций. Эксплицированы различные сущности (!) априорных идей, разработаны многообразные классификации видов a priori, проанализированы гносеологические и даже онтологические функции априорного знания в различных гуманитарных сферах.

Исследованием априорных оснований познания очень активно и продуктивно занимаются представители нейронауки (нейрофизиологии) и уже достигли в этом весомых и существенных результатов. Обнаружена, в частности, высокая активность мозга в состоянии покоя, которая энергетически «обслуживает» так называемую «нейронную предрасположенность», которая, будучи частью мозга, связана с конституированием Я и объектов, отличных от мозга. «Нейронная предрасположенность» необходимо рассматривается как аналог того, что нейрофизиологи называют « априорными убеждениями», как необходимое условие нейронной деятельности и нейронное основание априорного базиса нашего сознания.

Конечно, до точного указания, например, на то, что «спайковый разряд, устанавливающий "мостик" между этим, тем и десятком вот этих нейронов, означает априорное чувство справедливости», дело еще не дошло, и вряд ли когда дойдет, однако сделано нейрофизиологами немало: обнаружен нейронный коррелят априорного основания нашего сознания на эмпирико-экс-периментальном уровне.

6. Философия в качестве дисциплины, фундирующей юриспруденцию, занимается в первую очередь исследованием априорных морально-правовых ценностей и принципов действия, составляющих ядро права, которое, в свою очередь, обосновывает закон. Эти принципы и ценности прекрасно известны нам из богатой историко-философской мысли. Рассмотрим некоторые из них.

Так, например, Джон Локк полагал, что каждому индивиду как представителю человеческого рода от рождения присущи естественные и неотчуждаемые права на жизнь, свободу и собственность (причем собственность является фундаментальным правом, лежащим в основании двух других, ибо и жизнь, и свобода — лишь разновидности собственности). Кант, в свою очередь, признавал одно-единственное естественное, прирожденное право, покоящееся на одних только априорных принципах — свободу.

Свобода представляет собою априорную идею чистого (неэмпирического) практического разума, или, по-другому, регулятивный принцип разума. В качестве таковой свобода не может конституировать познание, как это делают категории рассудка, но является важнейшим регулятивом всей нашей жизни, включая сюда и познание, и социальную деятельность.

Свобода (в первом приближении) есть не что иное, как способность начинать действие спонтанно. Другими словами, социальное действие, в основе которого лежит автономная (т.е. — буквально — «самозаконная») воля, не

имени О.Е. Кутафина(МПОА)

имеет никакой другой каузальности, кроме каузальности личной свободной воли — свободы определять мотив своего поступка и спонтанно, т.е. не обусловлено ничем иным, начинать действие. Отсюда закономерно следует, что свобода (независимость от принуждающего произволения другого), поскольку она совместима со свободой каждого другого, есть единственное первоначальное право, присущее каждому человеку в силу его принадлежности к человеческому роду.

Из понятия трансцендентальной свободы с неизбежной логической необходимостью следует понятие права. И тогда право — это совокупность трансцендентальных условий, при которых произволение (свободное действие) одного лица совместимо с произволением другого с точки зрения всеобщего закона свободы.

Человек как таковой, как разумная личность — в полном смысле этого слова — может быть только свободным человеком. Он самостоятельно и свободно определяет мотивы своих поступков, также свободно действует и вслед за этим несет полную моральную и юридическую ответственность за все свои действия. Только такая априорная и практическая идея разума может лежать в основе права и, как следствие, — любого законодательства.

Можно заключить, что трансцендентальный и априорный принцип свободы выступает по отношению к праву в качестве регулятивного принципа: свобода задает и сущность, и содержание права, а также фундирует другие свои (конкретизирующие) принципы, лежащие в его основе, создавая таким образом полноту и всеобщность определения права как такового. Стало быть, право как ценностно-нормативная система представляет собою совокупность регулятивных принципов для всей юридической области, является воплощением, спецификацией и социальным выражением априорного и трансцендентального принципа свободы. Этот принцип можно назвать иначе, в прежних терминах, и тогда он будет звучать так: «естественное, прирожденное и неотчуждаемое право на свободу».

7. Широко понимаемое право свободы имплицитно включает в себя и равенство, и справедливость, и достоинство, и честь, и собственность, и свободу слова.

Реализация и сохранение свободы не может обойтись без фундаментального для морали и права принципа справедливости, впервые детально разработанного Аристотелем и прекрасно дополненного в наши дни Джоном Роулзом. Этот принцип устанавливает и прирожденное справедливое равенство всех людей как членов человеческого сообщества, и такое же Ш

справедливое неравенство всех индивидов, как обладающих различными А

физическими, психическими, интеллектуальными, пассионарными и други- □

ми различиями.

Априорный принцип равенства подразумевает, что все члены общества в антропологическом и правовом отношениях совершенно равны друг с другом. Поэтому ни один индивид не может принудить другого к чему-либо иначе как через публичный закон. Это положение относится, в том числе, и к исполнителю публичного закона, т.е. главе государства. Это правомочие принуждать через закон может быть утрачено вследствие совершения преступления или недееспособности. Однако никто не может отказаться от этого

б "О

о

X

П

* к

Н К,

НАУКИ

™™ ig t i Ul/tlS

правомочия, т.е. сделать так, чтобы не иметь никаких прав, но иметь одни только обязанности.

Идея равенства непосредственно указывает на сущность гражданского состояния: каждый индивид имеет ровно столько же прав принуждать другого, сколько имеет этот другой; любой человек имеет ту же степень свободы, что и каждый из всех остальных. Это и означает равенство прав и обязанностей перед лицом закона.

Морально-правовой принцип автономии каждого члена общества как гражданина означает, что индивид обязан своим наличным существованием и содержанием (в том числе имуществом) не кому-то другому, но только себе самому — собственным правам и силам. В правовом смысле понятие автономии совпадает с тем статусом индивида, который позволяет ему быть законодателем. Речь, конечно, идет о праве опосредованного законодатель-ствования, т.е. правомочности выбирать. Только человек, имеющий право голоса, может в полном смысле быть гражданином, и, стало быть, обладать автономией и самостоятельностью.

Если разумная личность обладает автономией, то последняя придает своей носительнице также и достоинство, и честь, т.е. некую абсолютную внутреннюю и внешнюю ценность. Вообще, уже сама принадлежность к человеческому роду предполагает достоинство, ибо ни один человек, как говорил Кант, не может пользоваться другим человеком (и даже самим собой) как средством, он всегда должен в то же время быть целью, и именно в этом состоит его достоинство (личность), благодаря которому он стоит выше всех остальных живых существ.

Фундаментальный принцип свободы в жизни эмпирического, реального человека не может оставаться в своей идеальной форме, но должен быть реализован практически. В юридическом аспекте свободу должно обеспечивать право как правомочность. В сугубо гражданском смысле человек обладает свободой в том случае, если он (как уже было сказано) имеет правомочия опосредованного законодателя. В практической ипостаси человеческого бытия свободу реализует автономия индивида, которая, в свою очередь, опирается на право собственности (понимаемое в широком — локковском — значении слова).

Рассмотренные морально-правовые принципы являются одновременно высшими человеческими ценностями, на которых строится вся социальная жизнь. В качестве ценностей, они представляют собой трансцендентные (общечеловеческие) ориентиры, из которых вытекают все разновидности норм и которыми руководствуется разум как таковой. Именно поэтому морально-правовые ценности выступают как своего рода программа и методология деятельности человеческого разума.

8. Однако право как таковое, как система априорных принципов, в отсутствии конкретного механизма самореализации, остается всего лишь благим пожеланием, без действительной возможности осуществления. Актуализация права требует системы норм, которая занимала бы « среднее» положение, являлась бы медиатором и выполняла связующую функцию между, с одной стороны, моральными и правовыми ценностями, носящими относительно абстрактный и неконкретизированный характер, а с другой — дей-

имени О.Е. Кутафина(МПОА)

ствиями и поступками «повседневного» («живого») человека. Такое положение должен занимать и такую функцию обязан выполнять закон. Поэтому и законодательство, и правоприменение, и правосудие, и государственная деятельность, в свою очередь, должны представлять собой специфицированное воплощение и строгую реализацию как прав на свободу, справедливость, так и других регулятивных принципов, содержащихся в идее свободы.

9. Философия обслуживает (обосновывает) юриспруденцию совсем не так, как обслуживают государство сервильные этатистские позитивисты. Те своим чрезмерно верноподданническим усердием большей частью вредят любому государству, ибо лишают его критически-конструктивного фундамента (опереться можно только на твердое, оказывающее сопротивление!), обосновывая сомнительное право делать все, что угодно. Философия, напротив, дает и праву, и закону надежное основание из априорных морально-правовых ценностей и принципов.