CC BY
34ПЕДАГОГИКА И ФИЛОЛОГИЧЕСКИЕ СТУДИИ
Войцеховская Тамара Владимировна
кандидат философских наук, доцент, доцент кафедры философии Северо-Восточный федеральный университет им. М.К. Аммосова
(г. Якутск, РФ ).
УДК 101.1: 17.82.90
ФИЛОСОФИЯ КАК ЛИТЕРАТУРНЫЙ ПРОЦЕСС: ЖАНРОВЫЕ КОЛЛИЗИИ И ПОИСКИ АУТЕНТИЧНОЙ ФОРМЫ
РЕПРЕЗЕНТАЦИИ
PHILOSOPHY AS A LITERARY PROCESS: GENRE COLLISIONS AND THE SEARCH FOR AN AUTHENTIC FORM OF REPRESENTATION
В статье предпринята попытка дать интерпретацию философского творчества как важного элемента общемирового литературного процесса. Цель статьи - очертить основные параметры философии, взятой под углом зрения её литературной процессуальности. Помимо жанровых характеристик философского дела, внимание обращено на «технологии» репрезентации содержания философских идей и принципов. В статье используется компаративный анализ как междисциплинарный метод исследования. Особое внимание уделено русской философии, в пределах которой состоялся новаторский процесс выработки и закрепления неповторимых литературных форм. Общий вывод автора состоит в том, что философия как литературный процесс имеет свою имманентную логику. Последняя связывается с предмето-образующими проблемами и плюральными формами презентации философских идей.
Ключевые слова: философия, литературный процесс, философские темы, жанры философского творчества, западная и русская философия.
The article attempts to give an interpretation of philosophical creativity as an important element of the world literary process. The purpose of the article is to outline the main parameters of philosophy, taken from the point of view of its literary processuality. In addition to the genre characteristics of the philosophical case, attention is drawn to the technology of representation philosophical ideas and principles content. The article uses comparative analysis as an interdiscipnary research method. Special attention is paid to russian philosophy, within which an innovative process of development and consolidation of unique literary form was held. The author's general conclusion is that philosophy as a literary process has its own immanent logic. The latter is associated with subject-forming problems and plural forms ofpresentation of philosophical ideas.
Kew words: philosophy, literary process, philosophical themes, genres of philosophical creativity, western and Russian philosophy
Известно, что К. Ясперс, набрасывая типологическую схему историко-философского процесса, одной из сюжетных линий - помимо философии как проповеди гуманизма, метафизических опытов, постоянного самообновления, систематики, «святых в философии», собственно любомудрия и учительства -видел в том, что философия реализовалась в поэзии. К числу её творцов он отнес Данте, Шекспира, Гете, Гельдерлина и Достоевского [1, с. 520]. Насколько груба и несовершенна эта схема, «упаковывающая» философию в поэтическое пространство, и притом, понимаемая несколько тенденциозно, сегодня говорить излишне.
Напротив, изучение динамики развития философского знания под углом зрения её литературного самовыражения, взятого в историко-философском и систематическом аспектах, уже стало само собой разумеющимся мероприятием. Разумеется, соотнесенным с общим представлением о философской культуре и языке [2]. При этом общая градация историко-философских эпох, соотнесенных с ними жанров и стилей, школьных и личностных актуализаций, по-прежнему видится в качестве серьезной научной проблемы. Проблемы, которая буквально пронизывает весь процесс становления историко-философской мысли и сегодня образует ту самую «Вавилонскую Башню», о которой нам поведал Ветхий Завет и Питер Брейгель Старший, но которая так заботит многих современных философов и писателей (напр. Ф. Гиренка, Т. Горичеву, А. Дугина, С. Жижека, А. Казина, Ж. Нива, А. Секацкого, И. Смирнова, В. Страда, М. Эпштейна и мн. др.).
И как тут не вспомнить сентенцию В. Беньямина: когда порядок жизни все более подвержен «власти фактов, а не убеждений», то возникает ситуация, когда «подлинная литературная деятельность не имеет права оставаться в пределах литературы» (!) [3, с. 11]. А философская, тем более, ибо она - «чистая стихия мысли» (!).
Но самое важное обстоятельство состоит в том, что многомерность самой философии зависит от литературных предпочтений её творцов и реципиентов. Точнее, от их самоактуализации в пространстве логосного, реже - чувственно-эмоционального и бессознательного «исполнения» мысли. Но само это «исполнение», взятое хотя бы в античную эпоху (поэзия Парменида, афористика Гераклита, «проза» Демокрита, устная речь Сократа, диалоги Платона, наукообразные трактаты Аристотеля, комментарии неоплатоников, моралии стоиков), словом то, что С.С. Аверинцев обозначил как «плюралистический авторитаризм», выглядит как весьма продуктивное поле для исследования.
Поэтому в статье преследуется цель - очертить основные параметры философии, взятой под углом зрения её виде литературной процессуальности. Для реализации таковой необходим методологический шаг, устанавливающий соотношение казалось бы хорошо известных величин «философии» и «литературы».
Итак, если в общем виде под философией понимать диалектическое соединение образа жизни и дискурса, устремление к мудрости и неспособность её достижения [4, с.19], то уже в контекстуальном плане они оказываются связанными. В текстуальном же плане практически любое философское произведение является выражением не только индивидуальности его творца, его идейно-ценностного мира, соответствующей стилистики и ритмики, но также характеризует (актуально или потенциально) философскую школу, направление, и если угодно, философскую эпоху. Кроме того, адресная аудитория философии и литературы никак не совпадают, ибо изначально агора и храм задают их различную социально-политическую и культурную функциональность, даже при конвергенции в средневековом и новоевропейском университетах.
У этого суждения имеется достаточное основание хотя бы в виде грандиозной истории античной философии, которая показала, причем весьма
явно, как свою приверженность к литературной форме, так и желание покинуть таковую, обретая для этого свой новый дом. Итак, досократовская философская литература характеризуется желанием воплотить интересы философов в поэтическом формате, используя стихотворные размеры и ритмы. Именно здесь впервые (и в отличие гомеровско-гесиодовского эпоса, не говоря уже о ближневосточной мифолого-религиозной литературе, в которых даны сугубо мифологические модели мира) дается абстрактно-логическая схема постановки и решения проблем философии, хотя и упирающихся в тот же корень. Речь главным образом о наследии Пифагора, Парменида, Гераклита и Эмпедокла, где даются оригинальные модели бытия с их внутренними сюжетами и интригами.
При этом вся сложность философской мысли была «упакована» в определенные терминологические одежды, что с одной стороны, отделяет ионийцев и элеатов от «мифографов» с их фундаментальными в отношении древнегреческой и последующей европейской культуры мифами, а с другой, от наукосообразными разысканиями Аристотеля, где заложены основы фиксации и артикуляции предмета науки1. И здесь нужно подчеркнуть: философия состоялась в виде поэтических откровений, афористики, диалога и собственно научного трактата.
Естественно, в этом жанровом ряду диалог представляет собой наиболее важную и конструктивную единицу. Именно сократовско / платоновский диалог становится пространством обсуждения плюральных позиций по
1 Но поэтическое творчество досократиков, если признавать верной позицию М. Хайдеггера, было занято бытием и истиной (=несокрытостью, непотаенностью) бытия. В этом отношении его «Парменид» дает именно такую версию аутентичной философии истины. К примеру, характерное хайдеггеровское понимание поэзии: «Но поэзия - это не бескрайнее растекающееся измысливание всего произвольного и не ускользание воображения и представления в пределы недействительного. Вся та несокрытость, которую развертывает и раскладывет поэзия как просветляющий набросок, вся та несокрытость какую поэзия с самого начала вбрасывает внутрь разрыва устойчивого облака, - это открытость, которой поэзия дает совершится, притом так, что открытость только теперь, обретаясь среди сущего, приводит все это сущее к свечению и звону» [5, с. 102 - 103]. Напротив, послеплатоновская мысль вплоть до Ф. Ницше расценена им как метафизическая, т.е. та, которая занята сущим, а не бытием. Это ярко показано в статье «Преодоление метафизики».
93
различным проблемам философии: от онтологии и теории познания - до этики и антропологии. При этом Платон, имитируя устный сократовский философский спор между представителями различных школ, сохраняет измерение диалога «души с самой собой», быть может, закладывая проекцию исповедального жанра. Жанра, который будет известен позже - в средние века и Новое время.
В свою очередь Аристотель, заложивший основы энциклопедизма (целостного охвата наук и искусств), как философ тяготел к построению аподиктического силлогизма в виде безупречного средства достижения всеобще-необходимых знаний. На этом пути им и были подготовлен специальный корпус логических сочинений - «Органон», в котором содержались подступы к метафизическим и физическим процессам и явлениям.
При этом сам Стагирит интересовался жанрами (видами) литературного творчества, хотя сам успел очертить принципы построения трагедии и эпоса2, и
" 3
возможно, комедии и сатирической лирики3.
По ходу следует заметить, что есть и иное, не менее компетентное мнение, дающее ключ к пониманию исследуемого предмета: «метафизика есть философия, соответствующая риторическому состоянию литературной культуры: она поднимается и падает вместе с риторикой» [6, с.123]. Конечно, оно справедливо не только для античности, но и для последующих эпох историко-философского процесса. И в частности, для средневековья, которое имело Библейскую базу и выглядело как развернутый комментарий к Слову.
Античность же в сугубо философском отношении предметно нацелена на: «Софию», «Фюзис», «Тэхне», «Человека», «Космос», «Хаос», «Судьбу», «Красоту» (А.Ф. Лосев); «все» Парменида, «Логос» Гераклита, «Идеи» Платона, «Энергию» Аристотеля и будоражившую всех «Истину» (М. Хайдеггер). Разумеется, эти фундаментальные темы нуждались в релевантных формах репрезентации, нередко избиравшей устную речь (софисты - Сократ).
2Содержащихся в 1-й части «Поэтики».
3Предполагаемое содержание 2-й части «Поэтики».
94
Тем не менее, в этот период амплитуда философских поисков может быть зафиксирована в виде положения «между»: поэзией и наукой. В средневековом универсуме ситуация заметно меняется: философия вынуждена быть апсйаШео1о§1а, но при этом связывая семь свободных искусств.
Переходя к средневековью, сразу нужно обратить внимание на то, что философская литература этого периода, по крайней мере в его начале, скорее отреклась от силлогистики в пользу диалектики (несмотря на авторитет Учителя - Аристотеля) и избрала т.н. тропологическое мышление в качестве средства понимания непостижимого Божества и тайн сотворенного мира. Здесь метафора, синекдоха, метонимия и ирония явились неплохим подспорьем сугубо дедуктивным процедурам достижения знания. На этом пути она, философия, смыкается не только с теологией, но и с семью свободными искусствами, которые вообще были основой подготовки в монастырских школах и университетах.
Говоря о раннем средневековье нужно вспомнить, помимо учителей и отцов Церкви, занимавшихся сугубо теологической проблематикой, -блаженного Августина, непревзойденного философа истории, теолога и моралиста, инициатора неизвестных античности жанров - историософского трактата и «Исповеди»; Северина Боэция и его «Утешение философией»; Исидора Севильского с его «Некоторыми аллегориями Священного Писания», «О порядке творений», «Этимология, или начала»; Алкуина, автора нескольких учебников по грамматике, диалектике и риторике (т.н. тривий); энциклопедия «О природе вещей» Р. Мавра; а также диалогов.
Все это жанровое разнообразие говорит о чрезвычайной сложности мысли (и её выражении) в средние века. Предметно она ориентирована на рациональное / мистическое богопознание, раскрытие тайн творения мира и человека, проблемы добра-и-зла, мистерию исторического процесса. Весь этот проблемно-тематический ряд имел преимущественное значение для готической картины мира, в которой царила строгая иерархия и соподчиненность Творцу.
Данное обстоятельство позволило итальянскому медиевисту У. Эко говорить об «универсальном аллегоризме», который связан не с внешним видением вещей, но обращен к «тайным смыслам» [7, с. 139].
Своеобразным поворотом в развитии средневековой мысли, следовательно, становления новой (схоластической) формы и стилистики философских произведений, явилось открытие университетов. Этот факт существенным образом повлиял на форму и характер исследований, не говоря уже о самой подаче философского материала студентам. Но в фокусе внимания помимо Библии постепенно появляется «книга природы», что не могло не сказаться на формальных и стилистических характеристиках философских произведений. В пределе - к концу средневековья - работавших в режиме поиска «двойственной истины».
В этом отношении нужно заметить, что в этот период происходит переосмысление античного наследия, и прежде всего Аристотеля. И прежде всего логики Стагирита, которая все меньше и меньше удовлетворяла умы схоластов. Вообще, начинают разрабатываться новые ходы мысли (теория модальностей, теория семантических антиномий, теория комбинированных понятий и др.), что приводит в движение университетское сообщество. Благодаря П. Испанскому, П. Абеляру, Р. Луллию и их ученикам появляются новые горизонты в исследовании человеческой мысли [8, с. 303 - 306].
При всех этих коллизиях, университетская выучка (схолариум) продуцировала грандиозный феномен «сумм», своеобразных литературных произведений, где находили, благодаря А. Великому и Ф. Аквинату, систематические сведения и знания об иерархически устроенном мире и его внутренней динамике. Собственно этот задел, хотим мы того или нет, стал в последующем предпосылкой рождения фундаментальных университетских студий, а следовательно энциклопедий, словарей, учебников.
Тем не менее, закат схоластики - сопровождавшийся инкорпорированием «теории двойственной истины» Аверроэса - также породил некоторые
литературные формы и излишества. И здесь необходимо упомянуть вовсе нетривиальные мистические (М. Экхарт) и логические (У. Оккам) трактаты, которые, с одной стороны, открыли новые горизонты познания, а с другой, явились свидетельством преодоления библейской и античной (аристотелевской) мудрости. Сам же европейский университет не смог устоять перед напором социально-экономических трансформаций, а философы начали искать новые формы обнаружения истинностного знания. На этом фоне Д. Алигери с его «Божественной комедией» стоит на грани эпох: с одной стороны, завершая готическое миропонимание, а с другой, подводя к возрождению античных канонов.
Действительно, возрожденческие studia humanitatis предполагали погружение в широкий литературный и философский контекст с вычленением значимых образов и представлений. Это позволило целому ряду авторов -Л.Валле, П. Браччолини, Л. Бруни, Ф. Биондо, Л.Б. Альберти и др. выйти на новый уровень поэтики: трагики, драмы и комедии [9, с. 121 - 210]. Однако философствование в этот период, которое кристаллизовалось вокруг неоплатонизма, неоаристотелизма и неоэпикуреизма, также вышло на новые тематико-сюжетные рубежи, что потребовало поиска новых форм синтетической презентации. И таковые явились в форме возрожденных диалогов, трактатов, увещеваний, в центре которых был человек и его, главным образом, земные интересы. Но в них просматривается двойственность: с одной стороны, для Ренессанса характерно «чувство мощи и бесконечных возможностей стихийно самоутвержденного человеческого субъекта»; с другой стороны, «изолированный и самообоснованный человеческий субъект - и это весьма естественно - не мог взять на себя какие-то общемировые и божественные функции» [10, с. 612].
Другое дело - Новое время, внутри которого вызревает индустриальная цивилизация, капитализм, культ науки, буржуазный индивидуализм, мораль успеха. В этот период появляется череда крупных мыслителей - Р. Декарт,
Ф.Бэкон, Б. Спиноза, Г.В. Лейбниц, Дж. Локк, Т. Гоббс, Дж. Беркли, Д. Юм, которые представили философию в систематической форме. Здесь онтология, теория познания, социальная философия и этика образует ядро соответствующих систем. Правда, как в стандартных вариантах, так и варианте её изложения ordogeometrico. Крен в сторону науковизации и методологизации философского знания был оправдан активными поисками твердого (но не теологического) основания после застоя схоластики и возрожденческого «анархизма». Разумеется, на этом пути проблема субъекта становится центральной, хотя её решение - в рамках деятельностного подхода - будет дано представителями немецкой классической философии и частично представителями французского Просвещения.
В этом горизонте появляется и заявляет свои права на первенство политическая философия - либерализм (И. Бентам), национализм (И.Г. Фихте), социал-демократия (Э. Бернштейн), марксизм (К. Маркс и Ф. Энгельс), ницшеанство (Ф. Ницше). При этом два последних идейных течения заявили о себе своеобразными манифестами - «Манифест Коммунистической партии» и «Так говорил Заратустра», четко артикулировавшими политический радикализм и подготавливая для ХХ столетия «бунтующего человека» (А.Камю).
Своеобразным итогом развития философской мысли Запада явился постмодернизм, этот сплав философской и литературной традиций, взявший на себя смелость деконструировать (торпедировать) лого-центризм модерна с его атрибуциями4, а взамен предложивший игровой принцип, помноженный на нарциссическую шизоидность.
4 Вот характерное высказывание Ж. Деррида: «Писать - это не только мыслить лейбницевскую книгу как невозможную возможность... Писать - это не только же потерять теологическую уверенность, что каждая страница сама собой связывается в единый текст истины, «книгу разума», как раньше называли дневник, в котором отмечали на Память счета (ratoines) и случаи; связывается в генеалогический свод или же в Книгу Разума, бесконечную рукопись, прочитанную Богом, который прямо или косвенно одолжил нам свое перо. Писать - это также не иметь возможности предпосылать письму его смысл: то есть низводить смысл и, но и одновременно возвышать запись» [11, с. 20, 21].
98
Напротив, в России, начиная с М.В. Ломоносова, а в своем апогее - в XIXBeKe, философия и литература не только сблизились, ставя и предлагая решение «проклятых» или «вечных» вопросов (А.С. Пушкин, Н.В. Гоголь, Ф.М.Достоевский, славянофилы и В.С. Соловьев, мыслители и поэты «Серебряного века», русская эмиграция, Б.Л. Пастернак, А.А. Ахматова, М.И.Цветаева, О.Э. Мандельштам, Ю.П. Мориц), но решая их в экзистенциально-личностном ключе, на основе «удивлений миру» [12, с. 18], но в свете присутствия Бога в мире, в истории, в судьбе России. Недаром литература, ставшая философией, и философия, тяготевшая к литературным формам обнаруживает себя в «живом знании», в Русской идее, которая предстает в виде идеи спасения не только самой России и русского человека, но и всего мира от зла, неправды и безобразия.
Спрашивается, откуда в русской мысли подобная интенция, напрочь которую утратил Запад? Ответ на этот вопрос содержится в работах Ф.И.Гиренка. В частности вот его соображения: «Русская философия - это литература, испытанная голосом послуха в опасной близости к дословности». И в таком виде она моральна: Она образована жестом отказа от себя. На поверхности ее философствования нет складок лени, равнодушия, глупости. Это философия совести. И правды. Моральные стратегии русской философии стирают границу дуальности. Движение в пространстве совести-чести оказывается нерациональным» [13, с. 16]. И быть может именно отсюда, из такого её modus vivendi проистекает многоликость и многожаровость. Напр., тот же «социологический роман» А.А. Зиновьева или красочные романы А.А. Проханова...
Итак, мы проследили некоторые важные этапы становления европейской и русской мысли и сумели убедиться в том, что философия как литературный процесс имеет свою имманентную логику. Последняя связывается с предмето-образующими проблемами и, как правило, плюральными (с поправкой на эпоху) формами презентации философских идей.
ЛИТЕРАТУРА
99
1. Ясперс К. Философская вера / К. Ясперс // Ясперс К. Смысл и назначение истории. Пер. с нем. - М.: Политиздат 1991. - С. 420 - 524.
2. Бибихин В.В. Язык философии. 2-е изд. испр. и доп. / В.В. Бибихин. - М.: Языки славянской культуры, 2002. - 416 с.
3. Беньямин В. Улица с односторонним движением / В. Беньямин. - М.: ООО «Ад Маргинем Пресс», 2002. - 128 с.
4. Адо П. Что такое философия? / П. Адо. - М.: Издательство гуманитарной литературы, 1999. - 320 с.
5. Хайдеггер М. Истина и искусство / М. Хайдеггер // Хайдеггер М. Работы и размышления разных лет. - М.: Издательство «Гнозис», 1993. - С. 89 - 116.
6. Аверинцев С.С. Античная риторика и судьбы античного рационализма // Аверинцев С.С. Риторика и истоки европейской литературной традиции. - М.: Школа «Языки русской культуры», 1996. - С. 115 - 145.
7. Эко У. Искусство и красота в средневековой эстетике / У. Эко. - М.: АСТ, CORPUS, 2014. - 352 с.
8. Неретина С.С. Верующий разум. К истории средневековой философии / С.С. Неретина. -Архангельск: Издательство Поморского педуниверситета им. М.В. Ломоносова, 2005. - 368 с.
9. Голенищев-Кутузов И.Н. Романские литературы. Статьи и исследования / И.Н. Голенищев-Кутузов. - М.: Наука, 1975. - 532 с.
10. Лосев А.Ф. Эстетика Возрождения / А.Ф. Лосев. - М.: Мысль, 1982. - 623 с.
11. Деррида Ж. Письмо и различие / Ж. Деррида. - М.: Академический проект, 2007. - 495 с.
12. Эпштейн М.Н. Слово и молчание. Метафизика русской литературы. Учебное пособие для вузов / М.Н. Эпштейн. - М.: Высшая школа, 1996. - 559 с.
13. Гиренок Ф.И. Патология русского ума. Картография дословности / Ф.И. Гиренок. - М.: «Аграф», 1998. - 416 с.
