CC BY
1730
PHILOLOGICAL SCIENCES / «ШУУШУУМ-ЛЭУШаУ» #996)), 2021
УДК 82-1/-9
Погребная Я.В. доктор филологических наук, доцент Ставропольский государственный педагогический институт DOI: 10.24412/2520-6990-2021-996-30-33 ФИЛОСОФИЯ ИМЕН СОБСТВЕННЫХ И НАЗВАНИЙ В ЛИРИКЕ В.В.НАБОКОВА (на материале стихотворений, вошедших в прижизненные сборники)
Pogrebnaya Ya.V.
Doctor of Philology, Associate Professor Stavropol State Pedagogical Institute
THE PHILOSOPHY OF PROPER NAMES AND NAMES IN THE LYRICS Of V.V. NABOKOV (based on the material of poems included in lifetime collections)
Аннотация.
Цель статьи состоит в выявлении и описании художественных принципов выбора имени, его называния или сокрытия в прижизненных лирических сборниках В.В. Набокова. Синтетический характер набоковской прозы, адаптирующей родовые особенности лирики, позволяет сделать выводы о том, что идентифицированные и типологизированные в статье принципы выбора имени или названия, его прямое или косвенное называние или сокрытие, выявленные на материале анализа поэтики имени в лирике, могут быть экстраполированы на творчество В.В. Набокова в целом; поэтика и семиотика имен собственных в лирике В.В. Набокова определяется едиными эстетическими и онтологическими принципами В.В. Набокова, образующими его художественную философию.
Abstract.
The purpose of the article is to identify and describe the artistic principles of choosing a name, naming it or hiding it in V. V. Nabokov. The synthetic nature of Nabokov's prose, which adapts the generic features of the lyrics, allows us to conclude that the principles of choosing a name or title identified and typologized in the article, its direct or indirect naming or concealment, revealed on the basis of the analysis of the poetics of the name in the lyrics, can be extrapolated to creativity V. V. Nabokov in general; poetics and semiotics of proper names in the lyrics of V. V. Nabokov is defined by the unified aesthetic and ontological principles of V.V. Nabokov, forming his artistic philosophy.
Ключевые слова: лирика, имя собственное, название, метафора, синтез, художественная философия.
Keywords: lyrics, proper name, title, metaphor, synthesis, artistic philosophy.
В художественном космосе В.В. Набокова собственное имя, будь то имя героя или же название, несет огромную смысловую нагрузку. Выбор имени собственного, принадлежащего как к общеупотребительному узусу, так и к окказиональной практике самого Набокова, в поэтике Набокова-художника выступает одним из конструктивных, определяющих принципов. Причем, эстетические мотивы выбора или же конструирования имени едины для всех набоковских произведений, независимо от их жанрово-родовой принадлежности, поскольку родо-видовая дифференциация произведений Набокова в высшей степени условна, равно как условна граница между модусами стихотворной и прозаической речи (Ю.Левин называет роман «Дар» синтетической прозой [3, а322]), а шире непреложная для русской классики граница между действительностью и литературой. Перед читателем и исследователем простирается единая вселенная, художественный космос Набокова, осуществленный и регулируемый одной творческой волей, подчиненный единому творческому воображению (что в набоковском тезаурусе идентично памяти), отражающий и выражающий феномен Набокова, творчество и судьба которого слагаются в единый текст.
В качестве объекта исследования избраны набоковские стихотворения, вошедшие в прижизненные сборники, во-первых, поскольку лирика и драма - наименее исследованные области набоков-ского творчества, а во-вторых, сосредоточив внимание на стихотворениях, отобранных для печати и отсистематизированных самим Набоковым, мы получаем возможность отчетливее выявить разные формы функционирования имени и установить, какие из них начинают доминировать с течением времени. Кроме того, дар Набокова-художника созревал именно в лирике и Набоков, будучи уже зрелым мастером-прозаиком, не оставлял лирическое творчество. Хотя большинством исследователей лирика Набокова воспринимается как периферийная сфера творчества, нередко приравниваемая даже к экспериментальной площадке. В частности, Н. Анаста-сьев называет стихотворения Набокова «отпочкованиями» романов [1,а99]. Вместе с тем, синэсте-зия стиха и прозы выступает одним из категориальных принципов порождения набоков-ской прозы, наравне с ее метатекстуальностью. Проза Набокова наделена теми же качествами глубины текста, тесноты и концентрированности смысла фразы, которые выступают определяю-
«ШУУШШШИМ-ЛШИГМаУ» #9(96), 2021 / PHILOLOGICAL SCIENCES
31
щими приметами стихотворной речи. Таким образом, выводы об особенностях выбора, конструирования и художественного функционирования имени, сделанные на материале набоковской лирики, могут быть, разумеется с некоторыми поправками, адаптированы к творчеству Набокова в целом [6, а82-88].
Собственное имя в лирике Набокова не столько называет, сколько создает образ, отсылая к традиционному сюжету, символу, мифу, культурной эпохе, событию личной судьбы. В лирике Набокова собственные имена выступают как сигналы, маркирующие отдаленную эпоху: «При Цезаре цикады те же пели» («Солнце» [5,а238]), как вехи, равнозначные «до» и «после» на избранном отрезке времени: «Еще одиннадцать веков // до звездной ночи в Вифлееме», («Кирпичи» [5,а216]), как знаки сюжета: «Я странник. Я Тристан» («Тристан» [5, а 198]) или же как средства создания колорита, как приметы пейзажа: «Любил я странствовать по Крыму...// Бахчисарая тополя встают навстречу пилигриму» («Крым» [5,^110]), как указатели определенных вех собственного жизненного пути: «...когда мне было восемь...писал я чепуху на языке Шекспира» («Детство» [5,а97]), как общекультурные коды, расшифровка которых уводит в область мифологии или же истории культуры: «И на русском Парнасе темно» («Парижская поэма» [5,а276]), или: «Зажги, моя Светлана, // свечу между зеркал» («Святки» [5,а224]). При этом необходимо отметить, что функционирование в набо-ковских лирических текстах имени Россия и сопутствующих ему - Батово, Рожествено, Оредежь, -составляет тему для самостоятельного, отдельного исследования. Безусловно, приведенная классификация не исчерпывает всех особенностей функционирования имени в лирике Набокова, более того, определенные нюансы в употреблении имени имеются и в каждом из перечисленных частных случаев.
Особой значимостью наделено в набоковской лирике имя героя. Имена лиц исторических, особенно вошедших в историю благодаря своей социальной деятельности, приобретают статус нарицательных. В стихотворении «О правителях» Набоков утверждает: «...за Мамаем все тот же Мамай...», а всех правителей, бывших и будущих объединяет номинацией: «Какие-то римляне и мясники» [5,а280-281]. Подлинный интерес для Набокова представляют история личности и история культуры. Набоков называет имена поэтов, встречающих душу А.Блока, давая им лаконично метафорические характеристики, актуализирует имена мифологические (Пан, Дедал, Пегас), имена литературных героев (Акакия Акакиевича в стихотворении «Слава»). Но стоит мифологическому или легендарному герою затронуть сферу личной памяти, пусть даже по аналогии, его имя растворяется в аллитерациях («Гость») или конкретных, узнаваемых деталях («Вечер на пустыре»).
Стихотворение «Гость» предлагает набоков-ское прочтение мифемы дон Жуан: «вечный» образ не назван по имени, но узнается по традиционным
атрибутам: плащ, шпага, ночное свидание. Имя, уже функционировавшее в культуре, закрепленное за исторической личностью или литературным героем, приобретает в истории культуры качества самостоятельного сюжета, который влечет за собой «массовый гипноз», программируя строго определенный «сценарий»[2,с.25] или тип поведения [7,с.142]. Имя, равное мифу [4,с.65], вытесняет истинное, собственное имя, с ним и индивидуальную жизнь, подменяя ее разыгрыванием традиционного амплуа, отработанной исторически роли. Герой романа Набокова «Отчаяние» стремится поменять имя, поскольку, став вместо Германа - Феликсом, он может начать иную жизнь, смена имени равнозначна смене личности, а значит, - и судьбы. В стихотворении «Гость» имя героя растворено в аллитерации, тоже не озвученной непосредственно, но возникающей ассоциативно в метафоре «душа все тот же улей // случайно сладостных имен» [5,а227] жужжание пчел вызывает в памяти начальный слог имени героя «ЖУ-ан». Герой интерпретируется как пленник традиции («испанского сказания»), а мотив наказания из области материальной переносится в мир памяти: статуя Командора обозначается метафорой «воспоминанье ... как белый великан» [5,а227]. Наказание, таким образом, принимает статус внутреннего страдания - статуя не только не называется по имени, но и получает статус метафоры, а не действующего лица. Метафо-ризация Командора и умолчание имени Дон-Жуана сообщают стихотворению характер личной лирической исповеди, включая его в общий контекст любовной лирики Набокова.
Умолчание имени традиционного персонажа наделяет героя свободой, дает возможность выбора иной судьбы в иных категориях ее пространственно-временной осуществленности. Иные последствия в онтологии Набокова влечет за собой утрата частного собственного имени, которое тщательно скрывается или же табуируется. В знаменитом стихотворении «К России» утрата имени равнозначна утрате прошлого и памяти, пространственной и временной локализации, это способ сокрытия своего истинного «Я»:
Навсегда я готов затаиться И без имени жить. Я готов, Чтоб с тобою и в снах не сходиться, Отказаться от всяческих снов.. ,[5,а269]
Сокрытие, табуирование настоящего имени обеспечивает полноту воспоминания, храня тем самым личность поэта от коррозии, поскольку полнота воспоминания идентична в метафизике Набокова полноте самоощущения и творчества, целостности внутреннего мира.
Имена реальных, но частных людей, которые входят в сферу личной памяти, представляют собой коды к событиям личной судьбы. Набоков хранит в тайне их подлинные имена, прибегая к криптони-мам или фигурам умолчания. Причем, криптонимы выносятся в заглавие стихотворения: «ЕХ.», «М.Ш.», «В.Ш». Адресаты названы, но носительницы неназванных имен пребывают по-прежнему
32
PHILOLOGICAL SCIENCES / «ШУУШУУМ-ЛЭУШаУ» #9(96), 2021
по ту сторону поэтической реальности. Переход реального человека из действительности в художественный мир стихотворения, оказывается возможным после того, как жизнь героя вне стихотворения закончилась. Друга молодости Юрия Рауша фон Траубенберга Набоков сначала именует посредством криптонима: «Ю.Р.», затем, не называет имени в стихотворениях «Памяти друга» и «Сновиденье» («...убитый друг со смехом входит [5,c.223],» - пишет Набоков в последнем.) В ино-мире застывает время («Не изменился ты // с тех пор, как умер [5,c.257],» - констатирует Набоков, обращаясь к убитому отцу в стихотворении «Вечер на пустыре»), здесь утрачивается земное имя. Когда в стихотворении оживляется память, которая в эстетической системе Набокова идентична воображению, имена заменяются намеками, узнаваемыми чертами портрета или поведения. Память воссоздает литературного героя, который никак не совпадает с современным человеком, носящим то же имя. Во избежание обмана имя не называется: «Ни платья синего, ни имени // ты для меня не сберегла [5,c.413],» - утверждает Набоков в стихотворении «Первая любовь».
Память о непосредственно пережитом создает образы, точность которых определяется целостностью производимого ими впечатления (зрительного, осязательного, обонятельного). Стихотворение «Снег» о надежде на встречу во сне с собственным детством Набоков начинает так: «О, этот звук! По снегу //- скрип, скрип, скрип// - в валенках кто-то идет» [5,с.254]. Инкогнито героя принципиально: важны его русские валенки, скрип снега под ногой - эти приметы вытесняют имя не только собственное, но даже и нарицательное: персонаж сна вводится в лирическое пространство стихотворения через неопределенное местоимение, он даже не назван человеком.
Хотя для утраты имени, кроме погружения в область воспоминаний и снов, может быть иная причина. «Навсегда я готов затаиться // и без имени жить [5,с.269],» - пишет Набоков, обращаясь к отчизне («К России»). Безымянность - форма существованья в изгнании, которое уравняло всех. В «Парижской поэме» Набоков пишет: «И подайте крыло Никанору, // Аврааму, Владимиру, Льву, -смерду, князю, предателю, вору...» [5,с.257]. Это имена - псевдонимы. Упоминая собственное имя в числе прочих, Набоков подчеркивает эту одинаковую беззащитность перед судьбой всех, объединяемых одним именем изгнанников и состоянием переживания безвозвратной утраты. Герой - alter ego - «тот писатель, о котором писал я не раз» [5,с.257], сознательно лишен имени, в то время, как второстепенный герой - сосед инженер Вульф точно поименован. Хотя фамилия пушкинского соседа по михайловскому заточению должна вызвать у читателя вполне конкретные ассоциации.
Осторожность Набокова в именовании героев вызвана и тем, что мир вымысла принадлежит к внежитейской области, которая сама нуждается в номинации. В раннем стихотворении она называется «страной Воспоминанья» («Я был в стране
Воспоминанья.» [5,с.60]), в стихотворении «Ты» она названа «Счастьем» [5,с.184], затем «Сном» («Сновиденье» [5,с.223]) и наконец «отличнейшим Ничто» («Формула» [5,с.255]), а в стихотворении «Влюбленность» - «потусторонностью» [5,с.448], уже с маленькой буквы. Набоков отказывается дать миру вымысла конкретное название: «... ту область... как хочешь ее назови: пустыня ли, смерть, отрешенье от слова, иль, может быть, проще? Молчанье любви» («Поэты» [5,с.267]). Внутреннее пространство этой области также нуждается в конкретных обозначениях: так береза названа «Мария святая белизна» ( «Я думаю о ней, о девочке, о дальней...» [5,с.164]), а в пасхальной церкви «на иконе Весна улыбается» ( «Мы столпились в туманной церковенке...» [5,с.167]).
Называние-неназывание имени собственного, равно, как и его выбор, в лирике Набокова связано с категориями времени (область воспоминаний) и пространства (Россия - чужбина). Имя делается одним из слагаемых хронотопа. Если в ранней лирике Набокова имя могло выполнять функции декоративную, создавая колорит места или времени, метафорическую («И вот оно, Дедала сновиденье» -аэроплан («Движенье» [5,с. 119]), условно-литературную («Дия, мой бледный цветок» («Подражанье древним» [5,с.138]), то в поздних стихотворениях имя, произнесенное или скрытое, приобретает статус символа, смысловая бесконечность которого сосредоточивается в конкретном предмете или человеке.
Лирика Набокова как элемент «набоковского текста» - ментального мира Набокова - в свою очередь, являет собой ментальный мир, с одной стороны, целостный и организованный развитием общих тем и мотивов, а с другой, дробный, делимый на отдельные элементы - миры в составе целого. Каждое стихотворение, таким образом, репрезентируется как часть целого - всего лирического пространства художника и как отдельный мир, Малая Вселенная. Вместе с тем, категориальные набоков-ские темы, эстетические и онтологические принципы, собственно вся художественная философия Набокова находит в лирике специфическое выражение, обусловленное самими особенностями лирики как литературного рода и налагаемыми им ограничениями на выражение содержания.
Актуализация уже в «первых произведениях» категорий «входа» и «выхода» в лирике прочитывается также на двух уровнях: в художественном мире конкретного стихотворения («Лестница», «Детство», «Мы с тобою так верили.») и в парадигме стихотворений, объединенных развитием общей темы, а также в ментальном мире Набокова в целом. Наложимость друг на друга точек «входа» и «выхода», их дистрибутивная совмещенность, устанавливает семантические параметры оппозиции время-вечность, одновременно декларируемой и снимаемой. Стратегия «различения следа» вечности во времени, также одновременно утверждаемом как присутствие и снимаемом как симулякр, направлена идентификацию состояния лирического субъекта, осуществляющего движение между
«ШУУШШШИМ-ЛШИГМаУ» #996), 202 / PHILOLOGICAL SCIENCES
33
взаимно проницаемыми мирами, между временем и вечностью. Причем, ментальный мир Набокова строится не на противопоставлении мира материального и потустороннего, а скорее на утверждении единства мира, потустороннее или вещественно материальное качество которого определяется состоянием (прозрачности/непрозрачности) или точкой зрения субъекта («Око»).
Лирика Набокова наиболее философична именно в силу категориальных черт лирики, таких как концентрация смысла и редукция, неполная выраженность образа. Набоков использует выразительные возможности лирики для последовательного и полного выражения своей философской позиции. Непрерывность и единство человеческой жизни, не отменяемые ее дискретностью, возможность совместимости «узоров» судьбы на «волшебном ковре» ее единого пространства, «опро-странствление» времени и его трансформация в зримый объект, поиски «своей» вечности через «различение» и раскодирование «следа» - фундаментальные категории набоковской философии, развиваемые и варьируемые во всем лирическом пространстве. Вместе с тем, именно парадигматическая целостность лирики Набокова, ее философичность открывают возможности и делают закономерным и необходимым поиск способов синтеза
лирики и эпоса, стихотворения и романа, стиха и прозы, в том числе и в аспекте философии имени.
Список литературы:
1. Анастасьев Н. Феномен Набокова. - М .: Советский писатель, 1992. - 316 с.
2. Берн Э. Игры, в которые играют люди : Психология человеч. взаимоотношений; Вы сказали «здравствуйте», что дальше?: Психология человеческой Судьбы. - Екатеринбург: Литур, 1999. -572c.
3. Левин Ю.И. О «Даре» // Левин Ю. И. Избранные труды. Поэтика. Семиотика. - М.: Языки русской культуры, 1998. - 824 с. - С.287-323.
4. Лосев А.Ф. Философия имени. - Москва: Академический проект, 2009. - 300 с.
5. Набоков В.В. Стихотворения и поэмы. - М.: Современник, 1991. - 574 с.
6. Погребная Я.В. «Имя - псевдоним - безы-мянность в художественном мире В.В. Набокова. (К вопросу о генезисе «новой прозы»» о проблемах художественно-смысловой функции имени собственного в творчестве Набокова) //Русский постмодернизм: предварительные итоги. В 2 ч. / Под ред. проф. Л.П. Егоровой. - Ставрополь: Изд-во СГУ, 1998. Ч.1. - С. 82-88.
7. Цивьян Т.В. Модель мира и ее лингвистические основы. 3-е изд., испр. - Москва: URSS : Ком-Книга, 2006. - 279 с.
