CC BY
26
ФИЛИПП СУПО О «СЛОВЕ О ПОЛКУ ИГОРЕВЕ»: КОММЕНТИРОВАННЫЙ ПЕРЕВОД
Б.В. Орехов, М. С. Рыбина
Ключевые слова: Супо, художественный перевод, Слово о
полку Игореве.
Keywords: Soupault, artistic translation, Tale of Igor’s Campaign.
Французский поэт-авангардист, один из основателей группы сюрреалистов, Филипп Супо в 1950 году издает свой перевод «Слова о полку Игореве» (далее - СПИ). Богато изданная, книга стала библиографической редкостью. Переводу предпослана статья Супо под названием «Essai sur la poesie» («Эссе о поэзии»). Позже статья была репуб-ликована в томе избранных произведений «Poemes retrouvees (19181981). Essai sur la poesie» 1982-го года, но на этот раз из нее были выпущены те пассажи, которые касались собственно СПИ. Сам Ф. Супо объяснял это тем, что фокусирование внимания на переводе СПИ лишает эссе масштабности суждений. Несмотря на эту купюру, можно утверждать, что эссе Ф. Супо возникло как рефлексия над переводом СПИ. Учитывая малую доступность издания, мы считаем уместным привести комментированный перевод фрагмента статьи, посвященного СПИ и тем самым ввести в научный оборот незамеченный текст, отражающий рецепцию СПИ французским авангардистом.
Уже перевод заглавия одной из самых захватывающих поэм мировой литературы, на наш взгляд, требует пояснения. Может быть, надо было перевести название буквально, стремясь к транслитераци-онной «точности», как «Slovo» или избрать вариант «Сказ (Ди) о поражении Игоря и его дружины» (Dit de la Defaite d’Igor et de ses Com-pagnons)? Или, по аналогии с «Песнью о Роланде» (Chanson de Roland), перевести «Песнь о войске Игоря» (Chanson de l’Armee d’Igor)?
Сама проблема перевода названия закономерным образом стоит и перед русскими переводчиками СПИ. Затруднения связаны с неопределенностью жанра «слова» для современного читателя. За оппозицией «слово / песнь» (Первое издание репрезентирует текст как «ироиче-скую песнь») угадывается дихотомия ораторского и поэтического. В
действительности эти две стороны поэтики средневекового текста нераздельны. Перевод же с неизбежностью отдает предпочтение одному из жанровых начал.
По всей видимости, от варианта транслитерации Супо отказывается, так как «slovo» не актуализирует никакого значения в сознании французского читателя.
Французские специалисты настаивают на небольшом объеме как жанрообразующем признаке ди. Этот жанр считается сатирическим или дидактическим, кроме того, ди родственен лэ и фаблио [Diction-naire.., 2001, с. 150], что не соответствуют жанровой природе СПИ. Примечательно, что самые заметные образцы жанра ди принадлежат авторам, близким Супо и по форме, и по содержанию, и по маргиналь-ности литературной биографии: Рютбеф «Le dit de l’Herberie», Вийон «Le Dit de la naissance Marie», пример жанра ди есть и у коллеги Супо по сюрреализму П. Элюара: «Dit de la Force et de l'Amour».
Во французской традиции dit и chant образуют ту же оппозицию слова декламационного и слова песенного (<...> courts textes destines a etre declame («dit» par opposition a «chant»)). С этой точки зрения для Супо выбор chant становится более чем обоснованным, а предпочтение его dit - понятным хотя бы по причине разрыва авангардистов с риторической декламационной традиционной традицией.
Ассоциации с входящей во французский литературный канон «Песнью о Роланде» в той или иной мере неизбежны из-за схожести тематики, времени создания, поэтических приемов. Трудно сказать, насколько Супо были известны исследования по этому поводу, хотя последующие положения «Essai...» обнаруживают знакомство с филологическими спорами вокруг СПИ. Специфика обоих средневековых текстов такова, что их сравнение естественно даже для не слишком искушенного в специальной литературе читателя.
Любопытно, что перебирая возможные названия, Супо переводит «о полку» как «поражение» и «войско», а не как «поход» Игоря. Современные исследователи отдали бы предпочтение «походу», «кампании».
Кроме того, перевод заглавия может быть вызван латентной полемикой с А. Мазоном, в работах которого «slovo» и «dit» постоянно обозначают СПИ. Намек на А. Мазона встретится в тексте далее.
Приведенных вариантов достаточно, чтобы показать, что, прежде чем транслитерировать или адаптировать, необходимо определить для себя порядок элементов, обусловливающих выбор перевода. Иными словами, из какого «языка» (langage) следует исходить при
выборе средств «калькирования» и «воспроизведения». Можно вновь повторить известное итальянское изречение traduttore traditore («переводчик-предатель»). Перевод становится предательством, когда он, подобно фотографии, претендует на точность в «воспроизведении» реалий. Тогда стоило бы с самого начала решить, что оригинальный текст не имеет ни собственного «рельефа», ни «звучания», ни колорита, ни, в особенности, ритма.
Этот абзац Супо обращает на себя внимание несколько акцентированной ученостью, проявленной, в частности, в «соссюровском» термине langage, который появляется в нарочито усложненном контексте.
Любопытно, что итальянское изречение встречается в теоретической статье другого переводчика СПИ P.O. Якобсона [Якобсон, 1978].
Ритм, о котором говорится в конце пассажа, - это едва ли не центральное понятие для Супо-переводчика. Именно ритм фразы был главным фактором, определяющим годность того или иного варианта при работе над переводом прозы Дж. Джойса на французский язык, которая велась Супо под руководством автора. «Поль Леон произносил фразу оригинального текста, я читал перевод, и мы обсуждали его достоинства и недостатки. С согласия г-на Джойса, мы отвергали вариант, который, по нашему мнению, противоречил ритму, смыслу или преображению слов и в свою очередь предлагали версию перевода. Г-н Джойс пояснял нам трудности, мы сообща искали эквиваленты, стараясь подобрать наиболее ритмичную фразу, наиболее выразительное слово» [Soupault, 2006, с. 310-311].
Итак, рассмотрев различные варианты, мы остановились на переводе [а не на транслитерации], хотя и стремились воспроизвести каждое слово оригинала. Мы попытались воссоздать сюжетную линию и основной контур поэмы, но в еще большей мере производимый ею эффект. Что привело к необходимости обозначить структуру и архитектуру произведения. Стремясь следовать ритму, а затем выстраивая «типографским способом» облик древнего текста в языке перевода, мы пришли к выводу, что воссозданные таким образом элементы наиболее соответствуют значению, которое мы вкладываем в слово «песнь» («chant»).
В этом фрагменте особенно значимым является указание на древность текста СПИ. Как раз в это время и как раз во Франции средневековое происхождение СПИ активно оспаривается, и Супо решительно
встает на позиции сторонников подлинности памятника. На этом вопрос переводчик далее остановится подробнее.
Для Супо важна метафорическая связь между текстом и природным ландшафтом, таким образом элементы условного пейзажа «контур», «рельеф», «борозда» становятся атрибутами переводимого текста, а ритм текста получает в том числе и визуальное воплощение.
Некоторых читателей, у которых слово не вызывает сомнения, вероятно, удивит, что наш перевод умышленно выполнен современным языком, а не «украшен» архаизмами, которые воссоздали бы эпоху Первого издания. Надо ли напоминать этим критикам, что специа-листам-эрудитам так и не удалось прийти к согласию ни по вопросу о времени создания, ни по поводу редакций «Слова». Некоторые из них, одержимые «демоном учености», пожелали увидеть здесь лишь литературную игру и филологический дивертисмент.
Мы позволили себе напомнить об этих дискуссиях, которые возникли только потому, что сохранились лишь копии древней рукописи.
Любопытно, что этот этап в размышлениях довольно важен для аргументации главного скептика в вопросе о подлинности СПИ французского слависта Андре Мазона: «Свои сомнения в подлинности СПИ Мазон развивает в дальнейшем в целом ряде работ. Он основывается на следующих положениях. Подлинность СПИ доказывалась до пожара 1812 единств. рукописью, после пожара осталась только одна копия, очень несовершенная, и Перв. изд» [Дмитриева, 1995, с. 195].
Книга Мазона была отпечатана в 1940 году, но дошла до читателя только после освобождения Франции от немецкой оккупации [Struve, 1946, с. 213], поэтому можно утверждать, что работа не утратила актуальности и во второй половине сороковых годов, то есть в интересующий нас период, непосредственно предшествующий работе Супо над переводом СПИ.
При традиционно узкой специализации французских филологов А. Мазон был достаточно разносторонним ученым, чтобы его можно было охарактеризовать как одержимого демоном эрудиции (pousses par le demon de l’erudition): кроме вопросов подлинности СПИ, Мазон также занимался публикацией «Стихотворений в прозе» И.С. Тургенева, изучал русский язык пореволюционного времени.
Прямых доказательств, что в данном случае Супо говорит именно
о Мазоне, нет, но приведенные выше аргументы снимают с этого предположения статус фантастического.
Кроме того, Мазон говорит о том, что его точку зрения разделяют (и в печати, и в приватных беседах) его соотечественник Paul Boyer и
поляк Ю. Кжижановский, а также французский скептик Louis Leger. Таким образом, глухая ссылка Супо на некоторое множество эрудитов, не признающих подлинность СПИ, имеет под собой вполне конкретные основания.
В целом, данный вариант перевода, как нам кажется, дает представление о несравненном величии и исключительной красоте поэмы, одного из прекраснейших произведений, сложенных народом России, которое, вероятно, не имеет равных в других литературах.
Этому величию и красоте мы и хотели бы отдать дань уважения. Что оправдывает, как нам хотелось бы думать, не только стремление к точному переводу, но и замечательные иллюстрации, достойные текста, а также великолепие издания, вдохновленного любовью к «Слову о полку Игореве».
То бесконечное почтение, которое мы постарались проявить к тексту, позволило очистить от наслоений основные линии и разгадать замысел того, кто первым собрал разные части поэмы. В самом деле, надо было отказаться от первоначальной транслитерации «Slo-vo», передававшей лишь малопонятный «исторический» ракурс. Лишь после пяти неудачных попыток нам удалось обрести не только рисунок, композицию, ритм, но и то, что следовало назвать «поэзией» поэмы.
Французской литературной критике вообще свойственно употребление подобного рода преувеличенно комплиментарных формул. Возможно, что эта тенденция восходит к стилистике Цицерона, который является моделирующей фигурой для романской риторической традиции. Интересно отметить устойчивый механизм привлечения внимания французского читателя к новым или малознакомым для него текстам иноязычной культуры. Французский критик склонен не просто обозначать древность описываемого явления, но и, во-первых, соотносить его с национальной историей, а во-вторых, включать в литературный контекст на уровне управляющего элемента. «Parni, critique avise et disert de la litterature du XVe siecle, ecrivait de son cote: “Autant Tasse se montre grand heroique et sublime dans ses grands poemes...”» [Bou-chaud, 1897, с. 37]. - Парни, тонкий и красноречивый критик литературы XV века, писал о нем: «Сколько героики и величия обнаруживает Тассо в своих больших поэмах... » «Le genre pastoral <... > devait, traite par Tasse avec un immense talent, arriver а la plus haute fortune et obtenir la plus merveilleuse destine. Grace a l'Aminta, la pastorale allait occuper la place preponderante en Europe» [Bouchaud, 1897, с. 37]. - Жанр пасторали должен был под пером Тассо, с его безмерным талантом, дос-
тичь величайшего расцвета и обрести прекраснейшее будущее. Благодаря «Аминте» пастораль заняла ведущее положение в Европе». «...Huit ans apres le couronnement de I’emperur Charlemagne. Ce n'estpas d'hier <...> et notre Academie des beaux-arts est une bien petite personne en comparison de celle-la! La tradition au Japon est que les production de cette ecole d'Edokoro etaient superbes et qu'elles allaient a un degre qu'on n'a plus obtenu...» [Bergerat, 1892, с. 256]. - Спустя 8 лет после коронации императора Карла Великого. Это не вчера... и наша Академия искусств весьма молодая особа в сравнии с ней! Японская традиция и произведения школы Edokoro были великолепны и достигли такого уровня совершенства, который так и не был превзойден...
К подобным гиперболам нужно относиться с известной долей осторожности, потому что они далеко не всегда отражают иерархический статус. Иными словами, то что Супо говорит о СПИ, не обязательно означает, что переводчик действительно считает СПИ самым совершенным произведением мировой литературы. Скорее эта формула свидетельствует о недостаточной по мнению Супо известности СПИ для французского читателя. Подобные комплименты Супо отпускает и по поводу других произведений как мировой, так и русской литературы: «LEternel Mari est probablement le roman le plus “acheve” de Dostoievsky. Marcel Schwob le preferait, dit-on, a tous les autres ouvrages de l'auteur de L'Idiot. Ce qui dans ce roman me semble le plus remarquable c'est la clarte souveraine dont l’ecrivain russe a su eclairer ses personnag-es, comme d’une lumiere interieure, les caurs et les tetes sont illunines» [Bergerat, 1892, с. 233]. - «Вечный муж» вероятно наиболее «завершенный» роман Достоевского. Марсель Швоб, говорят, предпочитал его всем остальным произведениям автора «Идиота». Самым замечательным в этом романе мне представляется божественное сияние, которым русский писатель сумел окружить своих персонажей, их сердца и головы словно бы озарены внутренним светом». «Le don mer-veilleux du conteur russe ne peut s'analyser si rapidement (que M. Gide consacre enfin un livre a Gogol). Qu’on lise cet extraordinaire recit et l'on voudra bientot reconnaitre le genie d'un tel ecrivain. Les louanges se fanent comme les feuilles et il ne reste qu’un peu de bruit» [Bergerat, 1892, с. 235]. - Волшебный дар русского рассказчика невозможно определить «наспех» (пусть г-н Жид напишет наконец книгу о Гоголе). Стоит только прочесть этот удивительный рассказ, как Вы сразу же признаете гений такого писателя. Похвалы увядают, как листья, и от них остается лишь тихий шелест.
Любопытно заметить, что, на уровне деклараций отрицая ценности риторической традиции, Супо-критик зачастую неосознанно использует ее приемы, эксплицирующие такие свойства объекта, как «сделанность», величественность замысла, положение в ценностной иерархии.
Фраза про «собрание частей поэмы», по всей видимости, указывает на то, что для Супо СПИ стоит в одном ряду с такими эпическими текстами, как гомеровские поэмы, «Песнь о моем Сиде», «Песнь о Роланде», «Калевала» и др., которые, как считается, первоначально бытовали в устной традиции в разобщенном виде, а затем были собраны редактором, оформившим их окончательный облик.
Супо последовательно раздражали «генералы от литературы» и академические литературоведы, представлявшие для него «официальную» культуру, противником которой он себя ощущал. Это раздражение проявляется в рефлексии на тему СПИ. Нужно учитывать, что история французской литературы Нового времени представляет собой своего рода противостояние двух литературных тенденций одна из которых, доминирующая, достигает своего расцвета в эпоху классицизма, а другая выступает как маргинальная по отношению к официальной культуре. Один из создателей техники автоматического письма Супо пишет: «C’est en quelque sorte en comparant les textes “automati-ques” de la poesie d’aujord’hui aux poemes anonymes des siecles ou
l ’esprit n ’etait pas domestique, ou l ’homme pour chanter n ’alienait pas sa liberte d’expression, que l’on peut definir la poesie» [Soupault, 1982, с. 119]. - «В каком-то смысле сопоставление “автоматических” текстов современной поэзии с анонимными поэмами тех веков, когда человеческий разум не был еще “приручен”, когда человек, создавая песнь, не передоверял свои права на свободу выражения, может привести нас к определению сути поэзии», что, очевидно, можно трактовать как основание для построения собственной истории литературы. Эта последовательная маргинальность хорошо согласуется с жизненной позицией Супо, противника официоза, регламентированности и политической ангажированности литературы. В этих координатах и прочитывается французским авангардистом текст СПИ.
Литература
Дмитриева Н.Л. Мазон Андре // Энциклопедия «Слова о полку Игореве» : в 5 тт. СПб., 1995. Т. 3.
Якобсон Р.О лингвистических аспектах перевода // Вопросы теории перевода в зарубежной лингвистике. М., 1978.
Bergerat E. Les soirees de Calibangreve. Paris, 1892.
Bouchaud P. La pastorale dans le Tasse. Paris, 1897.
Dictionnaire des termes litterares. Paris, 2001.
Soupault Ph. La Litterature et le reste. 1919-1931. Paris, 2006.
Soupault Ph. Poemes retrouvees (1918-1981). Paris, 1982.
Struve G. Slovo o polku Igoreve: An Eighteenth-Century Fake? // The Slavonic and East European Review. Vol. 24. No. 63. (Jan., 1946).
