CC BY
187
УДК 1(091)
Т.Г. Щедрина*
ФЕНОМЕНОЛОГИЧЕСКИЕ ШТУДИИ ГУСТАВА ШПЕТА: «ЯВЛЕНИЕ И СМЫСЛ» В КОНТЕКСТЕ «АРХИВА ЭПОХИ»**
В статье проводится мысль о том, что феноменологические проблемы, сформулированные в книге Г. Шпета «Явление и смысл» (М., 1914), должны рассматриваться сегодня в контексте архива эпохи, т.е. с учетом эпистолярного наследия, дневниковых записей Шпета, а также рецензий, написанных на эту книгу в то время. Автор считает, что такой подход позволяет показать обусловленность шпетовской интерпретации «Идей I» Гуссерля методологическими проблемами исторического знания, которые Шпет развивал в течение всей жизни.
Ключевые слова: феноменология, Г. Шпет, Э. Гуссерль, история философии, методология исторического знания, архив эпохи.
Phenomenological studies of Gustav Shpet: «Appearance and Sense» in the context of the archives of the epoch. TATIANA G. SHCHEDRINA (Moscow State Pedagogical University).
The article promotes the idea, that phenomenological problems formulated in “Appearance and Sense” (Moscow, 1914) by Gustav Shpet should be considered today in the context of «the archives of the epoch» that means taking into account the epistolary heritage, diary records of Shpet and the reviews of his work written at that time. This approach allows us to show the dependence of Shpet’s interpretation of the “Ideas I” of Husserl on methodological problems of the historical knowledge, which Shpet developed during his life.
Keywords: phenomenology, Gustav Shpet, Edmund Husserl, history of philosophy, methodology of historical knowledge, the archives of the epoch.
В 1914 году в России вышла в свет книга Густава Густавовича Шпета «Явление и смысл». С тех пор прошло сто лет, но идеи, которые сформулированы в этом произведении, не потеряли своей актуальности и культурной значимости. Об этом свидетельствуют и ее переводы на европейские языки, и обращение к ней ведущих фи-лософов-феноменологов и историков философии во всем мире. И сегодня можно не только еще раз повторить вопрос, который был задан Н.В. Мо-трошиловой на конференции 2005 г. - «сохраняет ли работа Шпета <... > свой смысл для понимания
феноменологии?» [6, с. 294] - но задуматься над тем, каково ее значение для интеллектуальной культуры XX века.
Шпет закончил работу над «Явлением и смыслом» в Гёттингене 3 (16) октября 1913 г. Эта дата написана карандашом в конце его личного экземпляра. Та же дата окончания зафиксирована и в его дневнике 1913 г. В это время Шпет очень плотно общался и с Гуссерлем (виделся с ним практически каждый день), и с другими феноменологами (М. Шелером, Ж. Херингом). Об этом свидетельствует его дневник, над расшифровкой и ком-
* ЩЕДРИНА Татьяна Геннадьевна - доктор философских наук, профессор кафедры философии Московского педагогического государственного университета.
E-mail: [email protected]
** Работа выполнена при финансовой поддержке гранта РГНФ. Проект № 14-03-00399.
О Щедрина Т.Г., 2014
ментированием которого сейчас ведется работа.1 Совсем недавно мне удалось прочесть его записи, где он сообщает о своих посещениях феноменологических встреч у X. фон Хейстера (об этих встречах рассказывает и Эдит Штайн). Общение с Гуссерлем и гёттингенскими феноменологами, а также чтение «Идей I», которые как раз вышли к этому времени, безусловно повлияли на интеллектуальную траекторию Густава Шпета. Свидетельством тому - его книга «Явление и смысл», которая посвящена Гуссерлю.
Книга эта была напечатана по-особому: один экземпляр сделан издателем Михаилом Анатольевичем Мамонтовым специально для Шпета так, что страницы текста чередовались с пустыми. Когда в дальнейшем Шпет работал над этим произведением (возможно, он хотел издавать его второй раз), то писал на пустых страницах свои пометки. Исследователи и переводчики Шпета (Т. Немет, Дж. Оттавиано, М. Денн) не раз отмечали, что в этой книге очень много раскавыченных цитат из Гуссерля. И когда Шпет читал свое уже опубликованное произведение, он не только делал пометки и дополнения на полях, но также указывал все раскавыченные цитаты из «Идей I» и «Логических исследований».
Реконструктивная работа с архивными материалами, направленная на постижение интеллектуального пути Шпета как целостного феномена, позволяет вполне обоснованно предположить, что философским контекстом для шпетовского «Явления и смысла» была «историческая проблема» (проблема исторического познания, исторической науки как науки), над которой он работал в 1912-1913 гг.
И хотя понятия «история», «исторический» редко появляются в тексте «Явления и смысла», тем не менее, именно историческая проблематика задает тональность феноменологического поиска Густава Шпета. «Как ни скромны наши собственные цели», - подчеркивает Шпет, - «но нас зовет к их осуществлению тот же дух истории, который ведет за собой и все современное культурное человечество» [10, с. 40]. Замечу, что история в понимании Шпета это «действительность, которая нас окружает» [8, с. 61]. Эта формулировка из «Истории как проблемы логики» 1916 года. Но уже в «Явлении и смысле» Шпет ищет в феноменологии Гуссерля ответ на вопрос о том, «как есть действительность?» [10, с. 54]. Именно этот вопрос он оставляет «руководящим для всего последующего» [10, с. 54]. И это позволяет нам говорить о том, что историческая проблема была контекстуальным полем
1 Записные книжки 1913 г. сейчас готовятся к публикации.
шпетовского исследования «Идей I». Он и сам это констатирует в «Истории как проблеме логики»: «Я подробно изложил свои мысли в книге "Явление и смысл”. М. 1914, где я сочетал свои тенденции с интерпретацией феноменологии Гуссерля» [8, 48].
Судя по письмам и дневникам Г. Шпета 1912— 1913 гг., в это время он писал второй том «Истории как проблемы логики»: главу о методологии истории в XIX веке, главы о Дильтее, Зигварте, Вундте и Риккерте. В «Явлении и смысле» идеи именно этих авторов (наряду с Гуссерлем) во многом определяют постановку вопросов и опять указывают на историческую проблему как главную для Шпета при обращении к феноменологии.
Размышляя о возможностях метода описания в феноменологии, Шпет принимает «определение задач описания в том виде, как они, на наш взгляд, наиболее удачно были формулированы Дильтеем, как метод достижения того знания о предмете, которое находит свой предел в теории и гипотезе» [10, с. 110] и обращается к работе Дильтея «Ideen liber eine beschreibende und zergliedemde Psychologie» (Brl., 1894)
Идеи Зигварта, как и идеи Дильтея, также звучат в «Явлении и смысле». Прежде всего Шпет здесь дважды ставит под вопрос тезис Зигварта о том, что люди - «заключенные одиночных тюрем» [10, с. 38, 173]. Для него важно, что «в непосредственном единении уразумения мы открываем подлинное единство смысла и конкретную целостность проявившегося в знаке как предмете» [10, с. 38]. Шпет увидел в феноменологии возможность вырваться за рамки психологизма (в данном случае Зигварта) в теории познания: «Феноменологический анализ охватывает собою всякое психологическое разделение и держит под собою это чудесное единение индивидов, как один из "актов'’ наряду со множеством других, для него нет "одиночных тюрем”, о которых говорит Зигварт. Абсолютное социальное одиночество, "одиночная камера”, есть удел не индивида как такого, а только сумасшедшего; утерять способность интеллигибельной интуиции, уразумения, даже при полном совершенстве интуиций опытной и идеальной, - значит сойти с ума, - единственный путь выхода из социального единения» [10, с. 172-173].
Обращаясь к Зигварту, Шпет, конечно же, имеет в виду следующий его пассаж: «Об общем сознании или общей воле народа можно говорить в собственном и плодотворном смысле, если отдельный человек включает в свое сознание других, замечает свое согласие с ними, хочет того, относительно чего он знает, что этого же хотят и другие, если свою деятельность он с сознанием и
волей приводит в согласие с деятельностью других. В противном случае и обитателям одиночной тюрьмы можно было бы приписать общее сознание и общую волю» [2, с. 193-194].
Однако не только этот тезис Зигварта становится мишенью для шпетовской критики. В наибольшей степени его интересует, как Зигварт решает главную гносеологическую проблему исторического познания, занимавшую Шпета еще со студенческой скамьи [9] - проблему причинности. «Истинное отношение между каузальностью и телеологией таково, что констатирование целесообразности служит побуждением к отысканию действительных причин, цель является эвристическим средством установления каузальных отношений, - обстоятельство, на которое, впрочем, в литературе уже было обращено внимание (Зигварт)» [10, с. 168].
Вундт также, как и Зигварт, появляется в «Явлении и смысле» в связи с проблемой телеологии. Шпет отмечает, что «...новейшая форма отрицания телеологии - учение об отношении цели-средства, как обращенной причинности (Вундт) <...> явно не соответствует действительному положению вещей, если только за причинным познанием сохраняется ему par excellence присущее значение теоретического познания» [10, с. 168]. Этот кажущийся незначительным критический пассаж в отношении учения о причинности Вундта будет развит Шпетом в «Истории как проблеме логике», где разъясняется, что именно позволяет Шпету рассматривать учение Вундта как «отрицательное». «В "области теоретического объяснения природы” Вундт не допускает перенесения практических представлений цели, но считает его законным там, где "наивную роль играют произвольные действия”. Здесь именно цель и приобретает "объективное значение, так как эти волевые действия направляются на то, чтобы объективно реализовать предшествующие им субъективные волевые представления”. Поэтому в науках, где речь идет о волевых действиях человека и их результатах, цель - главный принцип исследования - именно науки о духе. И причинность в них также играет ту же роль, ибо хотя причинные соображения примыкают сюда "вторичным”, но не менее необходимым образом, "поскольку реальное событие никогда не может быть объяснено только (allein) из целевых мотивов”» [8, с. 797].
Среди философов, повлиявших на специфику феноменологической проблематики в «Явлении и смысле», присутствует и Г. Риккерт. Именно его методологическую концепцию имеет в виду Шпет, когда рассуждает в своей книге о противостоянии номинализма и реализма. На фоне крити-
ки Риккерта Шпету удается показать достоинства феноменологической позиции Гуссерля: «... номинализм, будучи доведен до скептического абсурда, как у Риккерта, с провозглашением идеала познания в наибольшем удалении от действительности, уже не может рассматриваться как попытка разрешения вопроса, так как представляет собою простое возвращение к нему, - на вопрос, как разрешить приведенную антиномию, позитивизм нам отвечает: признанием и утверждением антиномии! Это - крайний номинализм. Гуссерль, на наш взгляд, возвращает наблюдателя к его нормальной позиции: данное рассматривается прежде всего как данное, как находящееся перед нами, как предмет, как данный вопрос. Здесь нет теорий и готовых ответов, всякое высказывание о данном подвергается анализу с целью выделения на самом деле данного, и дальше, на самом деле первично данного» [10, с. 51].
Кроме того, под критику Шпета подпадает риккертовская концепция образования понятий [7], что позволяет ему еще раз показать позитивный смысл феноменологического анализа в исследовании наук о социальной (исторической) действительности. «Мы встречаем», - указывает он, - «отожествление индивидуального понятия с чувственной интуитивной полнотой (Риккерт), которое основано на очень несовершенном психологическом анализе и не заключает в себе ровно никаких указаний на то, каким же путем мы приходим к признанию наличности индивидуального. Мы должны обратиться теперь к феноменологическому анализу ноэтического коррелята тех ноэм, в которых нам удастся констатировать наличность энтелехии, и среди них отыскать этот важный источник наших высказываний о целесообразности и индивидуальности» [10, с. 169].
В «Истории как проблеме логике» Шпет посвятит Риккерту отдельную главу, где продолжит критический разбор его концепции образования понятий. «Мы считаем», - напишет он, - «что индивидуальных понятий не существует в том же смысле, как не существует одного единого наиболее общего понятия, под которое можно было бы "подвести” все понятия. <...> Раз мы исходим из традиционного определения общего понятия, как относящегося ко многим вещам, индивидуального, - к одной вещи; и сосредоточиваем свое внимание только на объеме понятий, так как содержание подлежит рассмотрению уже со стороны абстрактности и конкретности; наконец, чтобы не усложнять вопроса, мы оставляем в стороне и так называемые коллективные понятия. Индивидуальный в таком случае означает "единичный”, - и
этот термин лучше, так как только Риккерт называет интуицию индивидом, обычно же "индивид” вызывает более конкретные ассоциации. Но единичным, действительно, только интуиция и может быть, но интуиция не есть понятие. Как понятие "единичное” указывает всегда на "отдельное”, т.е. на то, что можно мыслить "отдельно”, понятие же, обозначающее эту "отдельную” вещь, всегда общо, - нужно прибавлять слова "вот это” для того, чтобы отметить, что мы имеем в виду. Другими словами, не понятие единично, а значение, которое мы в него вкладываем. Следовательно, и вещь, которую мы рассматриваем "отдельно”, "единично”, для нас всегда экземпляр некоторого вида, чего-то общего» [8, с. 974].
Итак, проблема социального (исторического) бытия и все сопутствующие ей вопросы (о причинности, образовании понятий, описании в науках о социальном) во многом направляли мысль Шпета в «Явлении и смысле», но он не хотел выражать их в положительной форме, поскольку, по совету Л. Ше-стова, «хранил пифагорейское молчание» и не давал в своих книгах «концов».2 Только в седьмой главе «Смысл и уразумение» проблема смысла, проблема понимания социального бытия все-таки выражается в положительной форме, и Гуссерлю задаются именно эти вопросы. Эта самостоятельная глава, которая, собственно говоря, задает вектор дальнейшего философского движения Шпета, получает свое логическое оформление в его позднем произведении «Внутренняя форма слова» (1927), где он уже фактически на другом материале, в других выражениях ставит те же вопросы, что были контурно намечены им в «Явлении и смысле».
Некоторые современные исследователи полагают, что Шпет написал «Явление и смысл» прежде всего для себя, но мне все-таки кажется, что он писал для русского сообщества, потому что в этом произведении он ссылается на Б. Яковенко и спорит с ним, дискутирует с П. Флоренским по поводу только что вышедшего «Столпа и утверждения истины». Кстати, этой книге в этом году тоже исполняется 100 лет. Да и его излишне пафосные критические замечания по поводу философии Бергсона (смысл которых, кстати, Гуссерль не понял) тоже были обращены не к Бергсону, но к его русским последователям. Как мне кажется, книга «Явление и смысл» адресована русскому профес-
2 Он рассказывает в письме к невесте Н. К. Гучковой о том, что Шестов приезжал к нему в Гёттинген, они очень долго, много говорили и Шестов посоветовал не давать в книге «История как проблема логики» «концов» [1, с. 69-70], хранить пифагорейское молчание [1, с. 326].
сиональному философскому сообществу, поэтому нам важно знать, как эта книга была им принята.
В 1915 г. были опубликованы две рецензии на книгу. Первая принадлежит Павлу Петровичу Блонскому и опубликована в «Голосе Москвы» (в кругу шпетоведов и феноменологов она достаточно известна). Фактически Блонский явился выразителем «философского большинства», говоря о том, что «Явление и смысл» книга «для немногих». И конечно, он имел в виду сложный терминологический язык, которым написана эта книга. Собственно говоря, Шпет, когда он вышел из «Явления и смысла», как раз начал заниматься переводом феноменологического языка, который превалирует в «Явлении и смысле». Он искал другой терминологический язык для той тематической проблематики, которую увидел у Гуссерля.3 Хотя он и писал Гуссерлю в феврале 1914 г., что отстаивает феноменологические идеи и читает доклады в философских и научных обществах, тем не менее, он сетовал на то, что в России еще недостаточно разумеют сами задачи феноменологии.
Одновременно появилась еще одна рецензия в «Вестнике Одесского библиографического общества» (я узнала о ней благодаря библиографическим поискам Галины Тихановой). Ее автор -историк права, филолог Константин Алексеевич Кузнецов. Эта рецензия весьма интересна, поскольку ее автор - музыковед и представляет феноменологию несколько иначе, чем Шпет. Он разворачивает философию не к «уразумению» жизни во всей ее полноте, но к ее «переживанию». К.А. Кузнецову удалось очень хорошо прописать эту идею, хотя, конечно, сам Шпет, возможно, не очень обрадовался бы той интерпретации, которую предложил Кузнецов и, наверное, назвал бы его «переживалыциком».
Тем не менее, Кузнецов затрагивает очень важную проблему, которая впоследствии будет волновать Шпета: каковы возможные корреляции
3 Здесь стоит вспомнить статьи 1990-х годов, посвященные феноменологической и герменевтикой проблематике в философии Шпета: Валерия Григорьевича Кузнецова, который определял концепцию Шпета как «герменевтическую феноменологию» [5] и Владимира Валентиновича Калиниченко, полагавшего, что «сказать “феноменологическая герменевтика” и, по крайней мере, не оговорить того, что здесь означает “феноменология” - значит сказать “деревянное железо”» [3, с. 49]. Я полагаю, что Шпет пытается выйти из феноменологии к герменевтике, именно переводя феноменологическую проблематику в «новый план выражения». В 1920-е годы практически все его исследования по проблемам искусства, литературы, языка были связаны именно с этим.
философии и искусства в феноменологической проекции. Это, конечно, тема отдельного исследования, и я не буду развивать ее здесь. Остановлюсь лишь в этом контексте на «таинственном» Предисловии Шпета к «Явлению и смыслу» (вот уж где можно дать волю аллегорическому истолкованию). Воспроизведу это предисловие полностью: «Первоначально у автора была цель ознакомить русского читателя с идеями феноменологии Гуссерля. Но уже с самого начала его неотступно преследовала музыка Вагнера, - все время он слышал "Тангейзера”. Однако, и теперь Гуссерль выделен всюду специальными указаниями и ссылками. Поворот в философии, созданный Гуссерлем, остается очевидным. Но едва ли удовлетворительны в смысле ясности соблазны, преследовавшие автора, - иначе их и не было бы» [10, с. 35]. Уже в 2005 г. я пыталась прокомментировать это исходя из того, что Вагнер видел в основе музыкального сочинения идею непрерывного развертывания музыки («бесконечную мелодию»). На мой взгляд, Шпет, упоминая Вагнера, подчеркивает принципиальную нацеленность «Явления и смысла» не столько на пересказ «Идей I» Гуссерля, сколько на переосмысление и расширение феноменологической проблематики. Обращение именно к опере «Тангейзер» глубоко символично еще и потому, что она мыслилась Вагнером как новая форма музыкального произведения. В ней он пытается усилить позиции речитатива (слова), что, возможно, является для Шпета наиболее ценным и символичным. Мне кажется, что такая интерпретация не лишена смысла. В дальнейшем музыкальной проблематикой у Шпета заинтересовалась и Г.-Б. Кёлер, с которой мы написали статью о том, как Шпет относился к музыке вообще, почему этот вид искусства является наиболее синтетичным, чем все остальные, и почему Шпет критиковал именно синтез искусств, идею синтеза искусств (он считал, что каждое искусство само по себе синтетично) [4]. Однако музыкальная проблематика в творчестве Шпета еще только контурно намечена в нашей статье и требует дальнейших исследований.
В заключение замечу, что в «Явлении и смысле» сконцентрированы разные тематические пласты: конкретно феноменологические, философско-ме-тодологические, методологии историко-философ-ских исследований. Все это свидетельствует о том, что эта книга - профессиональное философское произведение, которое обогащает современный русский философский язык, является связующим звеном между европейской и русской философией. Это произведение и сегодня остается на острие философских и научных дискуссий.
СПИСОК ЛИТЕРАТУРЫ
1. Густав Шпет: жизнь в письмах. Эпистолярное наследие / отв. ред.-сост. Т. Г. Щедрина. М., 2005.
2. Зигварт X. Логика / пер. с нем. издания И.А. Давыдова Т. II. СПб., 1909. С. 193-194.
3. Калиниченко В. В. Густав Шпет: от феноменологии к герменевтике // Логос. 1992. № 3.
4. Кёлер Г.-Б., Щедрина Т. Г. Внутренняя форма музыки: Самуил Фейнберг и Густав Шпет // Дом Бурганова. Пространство культуры. 2011. № 1. С.72-91.
5. Кузнецов В. Г. Герменевтическая феноменология в контексте философских воззрений Г.Г. Шпета // Логос. 1991. № 2.
6. Мотрошилова Н. В. Работа Густава Шпета «Явление и смысл» как веха в развитии русской феноменологии // Историко-философский ежегодник-2006. М., 2006.
7. Риккерт Г. Границы естественнонаучного образования понятий / пер. А. Водена. СПб., 1904.
8. Шпет Г.Г. История как проблема логики. Критические и методологические исследования. Материалы. В двух частях. М.: Памятники исторической мысли, 2002.
9. Шпет Г. Г. Проблема причинности у Юма и Канта. Ответил ли Кант на сомнения Юма. Киев, 1907.
10. Шпет Г. Г. Явление и смысл. Феноменология как основная наука и ее проблемы // Шпет Г.Г. Мысль и слово. Избранные труды / отв. ред.-сост. Т.Г. Щедрина. М., 2005.
REFERENCES
1. Shchedrina, T.G. ed., 2005. Gustav Shpet: zhizn' v pis'makh. Epistolyamoye naslediye [Gustav Shpet: life in letters. Epistolary heritage]. Moskva, (in Russ.)
2. Sigvart, Ch., 1909. Logika [Logic], Vol. 2, Sankt-Peterburg. (in Russ.)
3. Kalinichenko, V.V., 1992. Gustav Shpet: ot fenomenologii k germenevtike [Gustav Shpet: from phenomenology to hermeneutics], Logos, no. 3. (in Russ.)
4. Koler, G.-B. and Shchedrina, T.G., 2011. Vnutrennyaya forma muzyki: Samuil Feynberg
i Gustav Shpet [Internal form of music: Samuil Feynberg and Gustav Shpet], Dom Burganova. Prostranstvo kul'tury, no. 1, pp. 72-91. (in Russ.)
5. Kuznetsov, V.G., 1991. Germenevticheskaya fenomenologiya v kontekste filosofskikh vozzreniy G.G. Shpeta [Hermeneutical phenomenology in the context of philosophical views of Gustav Shpet], Logos, no. 2. (in Russ.)
6. Motroshilova, N.V., 2006. Rabota Gustava Shpeta «Yavleniye i smysl» kak vekha v razvitii
russkoy fenomenologii ["Appearance and Sense” by Gustav Shpet as a milestone in the development of Russian phenomenology]. In: Istoriko-filosofskiy ezhegodnik-2006. Moskva, (in Russ.)
7. Rickert, H., 1904. Granitsy estestvenno-nauchnogo obrazovaniya ponyatiy [The boundaries of natural-science formation of a notion], Sankt-Peterburg. (in Russ.)
8. Shpet, G.G., 2002. Istoriyakakproblemalogiki. Kriticheskiye i metodologicheskiye issledovaniya. Materialy. V 2-h ch. [History as a problem. Critical
and methodological studies]. Moskva: Pamyatniki istoricheskoy mysli. (in Russ.)
9. Shpet, G.G., 1907. Problema prichinnosti u Yuma i Kanta. Otvetil li Kant na somneniya Yuma [The problem of causality in the thought of Hume and Kant]. Kiev, (in Russ.)
10. Shpet, G.G., 2005. Yavleniye i smysl. Fenomenologiya kak osnovnaya nauka i eyo problemy [Appearance and Sense. Phenomenology as a main science and its problems]. In: Shpet, G.G., 2005. Mysl' i slovo. Izbrannyye trudy. Moskva, (in Russ.)
