CC BY
23
ми» и всего перечисленного с «планом». При этом, хотя «образы мысли не могут возникать в каком угодно порядке, т. к. в них внутренне заложена переориентация, непосредственно заметная лишь на фоне прежнего образа» [9, с. 77], французские авторы не находят здесь какой-либо закономерности, которая приводила бы к начертанию определенных «планов» и выдвижению определенных концептов. Философия, согласно Делезу и Гват-тари, не есть история, «планы» в ней сосуществуют, а не следуют друг за другом [9, с. 78], причем «планов бесконечно много» [9, с. 99].
Вся деятельность философствования превращается, таким образом, в более или менее произвольное «творчество», которому доступно лишь совершать «жесты» [9, с. 79] и быть «намеком» [9, с. 203], указывать и намекать на существование упомянутого «настоящего плана», разъяснение отношения которого к философии и противостоящему философии хаосу не входит даже и в намерения Ж. Делеза и Ф. Гваттари.
Как показало наше исследование, зарубежная мысль Х1Х-ХХ вв. далека от разрешения вопроса о соотношении предмета и метода философской науки. В силу этого ее вклад в установление философии как науки, без чего невозможны преодоление современного кризиса науки и выход на новые рубежи теоретической и практической состоятельности, стоит признать лишь отрицательным (что, разумеется, не означает вообще отсутствия положительного значения философской мысли данного периода), указывающим
на необходимость поиска положительного решения этой важнейшей проблемы научной рациональности - обращения к классическому философскому наследию, в первую очередь к той его части, в которой обозначенная проблема была поставлена наиболее сознательным образом - классической немецкой философии.
Литература
1. Гуссерль Э. Кризис европейских наук и трансцендентальная феноменология. Введение в феноменологическую философию. СПб., 2004.
2. Гуссерль Э. Идея феноменологии // Фауст и Заратустра. СПб., 2001.
3. Рассел Б. Проблемы философии. Новосибирск, 2000.
4. Рассел Б. Философия логического атомизма // Философия логического атомизма. Томск, 1999.
5. Рассел Б. История философии и ее связи с политическими и социальными условиями от античности до наших дней. М., 2000.
6. Хайдеггер М. Преодоление метафизики // Время и бытие: статьи и выступления. М., 1993.
7. Хайдеггер М. Письмо о гуманизме // Время и бытие: статьи и выступления. М., 1993.
8. Хайдеггер М. Введение к «Что такое метафизика?». Возвращение к основе метафизики // Время и бытие: статьи и выступления. М., 1993.
9. Делез Ж., Гваттари Ф. Что такое философия. М.; СПб., 1998.
Д. Л. Устименко
ФЕНОМЕНОЛОГИЧЕСКАЯ ДЕМАРКАЦИЯ НАУЧНЫХ МЕТОДОВ ИССЛЕДОВАНИЯ АНТРОПОГЕНЕЗА
В статье с феноменологической точки зрения рассматривается общая методологическая парадигма современного естествознания, в рамках которого наукой познается проблема антропогенеза. Подчеркивается, что научная методология, обусловленная материалистическим мировоззрением, не способствует целостному обоснованию бытия человека и его происхождения.
Ключевые слова: антропогенез, человек, целостность, эволюционизм, методология, феноменология, демаркация.
Специфика феноменологического познания заключается в выявлении предельных с точки зрения возможностей опыта (познания) условий существования того или иного феномена. В отношении мирового знания, которое социально и структурно воспроизводится в культуре, таким
условием является жизненный мир. Поскольку наука есть один из видов знания, внутренние смысловые интенции жизненного мира составляют методологическую основу и научного познания. Как отмечает Я. И. Слинин, комментируя гуссерлевский «Кризис европейских наук»,
«именно в жизненном мире содержатся все фундаментальные значения математизированного мира естественных наук» [1, с. 384]. Так как жизненный мир образует проблемный фокус феноменологического типа исследования, наука «вполне», если не сказать «только», в плане методологического осознания подлежит феноменологическому рассмотрению. В статье речь пойдет не о частных методах, составляющих технический инструментарий конкретных исследований, направленных на познание антропогенеза, а об общей демаркационной возможности научного познания в целом, что, соответственно, укажет и на методологическую специфику антропо-генетического знания науки.
Непреложным остается тот факт, что все разнообразие методик, приемов и опытов, проводимых учеными, выстраивается не просто внутри научной парадигмы или даже ряда научных моделей и парадигм, но внутри общей парадигмы под названием «наука». Здесь уместно вспомнить общефилософский смысл данного понятия, заключающийся, по выражению М. В. Ломоносова, в «ясном познании истины, просвещении разума и непорочном увеселении жизни», при котором наука как целостное постижение природы вещей внешних и внутренних распространяется до истинной религии и философии. Но прочность социального признания и современный масштаб воспроизводства научного знания заставляют констатировать закрепленные за наукой господствующие ассоциации и значения, признающие в ней «выработку объективных, системно организованных и обоснованных знаний о мире», основой чего «является сбор фактов» и построение причинно-следственных связей и законов [2, с. 544]. Эти значения уже методологически нагружены, образуя категориальные границы научного познания в целом, и, следовательно, подлежат трансцендентальной демаркации со стороны феноменологии. Демаркационный критерий феноменологии, исходящий из целостности и полноты интуитивного переживания опыта жизненного мира, оказывается изначальнее и шире «теоретических» построений науки. Само понятие теории в рамках современного научного подхода функционирует в иной методологической и смысловой траектории по сравнению с исходным жизненным смыслом, признаваемым введшими его в оборот греками. Между тем именно первоначальное, греческое понимание 0£wpía является методологически демаркационным и поэтому критерием предельной истинности в отношении
иного приложения данного термина. По изначальному смыслу он означает созерцание, умозрение, боговидение, т. е. некое целостное схватывание реальности в ее смысловой и философской глубине. Как верно отмечает Г. Д. Драч, для греков «мудрость состоит не в завершенном знании, а в умении видеть мир в его божественности и незавершенности, и соответственно отличать человека от животного, приобщать его к богу, когда бог - это мир в его божественности, вечности, порядке и мере...» [3, с. 296]. Границы этой философской 0£шр ía непрозрачны и апо-фатичны именно в силу всеохватности и целостности «0£wpía -тического» понимания древнего мышления. Сомнительной представляется всякая оценка научности изначальной0£шр ía в классификациях критичности, точности и тому подобных, т. к. эта теория иная по типу - в ней преобладает субъективизм, антропологическая доминанта. В антропоморфизме и заключена суть первой философской 0£wpía , которая не отвлечена от человека, а, наоборот, проникает изнутри смыслового пространства своего социального жизненного мира. Потенция этой теории подтверждает себя в точнейших и непревзойденных произведениях древней культуры, ее напряжение явлено в особой, религиозно-мифологической цельности переживания опыта древним человечеством. Причем специфика изначальной теории имеет не обязательно символический характер, не говоря уже об отсутствии в ней специально технического и математического языка: данная теория есть «умудренное неведение», одержимая охваченность познанием пульса целого и таинственного Бытия.
Напротив, вся современная наука, осуществляющая «познание точных причин», руководствуется совершенно иным типом теории. Основу этого типа составляет конструирование, формализация, а начиная с XVI в. - «математическое моделирование». Выработка соответствующих реальности концептов, построение систем, теорий - это при всей практической результативности науки обнаруживает символическое ограничение познания подлинного Смысла и даже физического сценария реальности. Речь идет не просто об усе-ченности и фрагментарности научных исследований - методологическая природа науки состоит в технически искусном символизме, надстраивающем над реальностью «второй природный мир», мир, который заменяет приоритетные смыслы изначальности, «затеняет» их научным языком, не имеющим смысла. Смысловое для
современной науки не существенно: бессмысленно говорить о том, что не является точным, идеальным, референциальным. Чистые смысловые самоданности, идеи, интенциональные переживания - это относится к наукам философским, за которыми не признается научного авторитета. Современная наука санкционирует доказательства, имеющие фактические, концептуально и математически объективированные материализации. Анализируя современные научные подходы в биологии, Е. А. Гороховская отмечает, что «примерно с 1960-х гг. у целого ряда биологов-теоретиков стало складываться представление, что путеводной нитью в понимании сущности жизни может стать математика, которая сумеет выявить и сформулировать на своем формальном языке специфику живых организмов» [4, с. 442]. Подобная методологическая стратегия, исходящая из мономатериалистического представления, целиком присуща и научным исследованиям антропогенеза. Они не преодолевают методологических скрепов научной структуры с ее явными материалистическими стандартами. Эти стандарты имеют не только древнеисторические смысловые истоки - их обоснование принадлежит целому ряду современных идеологем, если не сказать более: сама наука неявно, но не менее всеохватно и жестко презен-тирует себя властью технократии, подвергая практически всеохватной манипуляции современное мышление. Несмотря на кажущуюся тотальность действия методологического проекта науки, вовлекающего в собственные способы познавательные формы осмысления, научная методология исследований антропогенеза в рамках общей среды «библиотечного знания» имеет свои ограничения и, значит, ту демаркационную линию, за чертой которой она сама подлежит трансцендентально-феноменологической оценке.
Следует отметить, что сама по себе методология есть техника применения познавательного инструментария (разума, средств эксперимента, математики) для оптимального и более успешного обнаружения и подтверждения правил и законов природы. Однако в чистом виде ее не существует: методология всегда связана с образованностью ученого и сопряжена с комплексом общих и специальных понятий, заключающих в себе для каждого особые созерцательные коннотации. «Внутренняя созерцательность», «понимание», «знание» - вся эта интуитивная сфера зависит у ученого от воспроизводимого им «научного словаря», привычки мыслить в тех или иных терминах и понятиях. Именно взаимовоздействие со-
зерцания (опыта) и мышления в понятиях придают научному познанию устойчивость, делающей его традицией. В таком плане научная методология исследований антропогенеза - это воспроизводство понятийной традиции, господствующей в биологических науках, и которая сама встроена в общую систему языка естествознания.
В этой связи для понимания и демаркации истинности научной методологии исследований, прилагаемой к теме антропогенеза, достаточно рассмотреть ряд существенных понятий, используемых при научном познании. Первое среди них - «человек». Здесь можно было бы привести сотни ссылок на известные работы представителей элиты научного сообщества, где человек изучается и доказывается в качестве «биохимического существа». При этом если антропологами, так и генетиками и палеоантропологами в эволюционном контексте общего развития науки и с принятием парадигмы биологической эволюции вся полнота телесной организации выводится из развития материи, то многими лингвистами и социологами устанавливается происхождение языка и мышления также из эволюционных свойств материи. Формирование составляющих сознание когнитивных особенностей современного человека, как указывается в одной из авторитетных энциклопедий, - целеполагания, способности к абстрагированию, воображения, памяти - было определено изменениями организма предков людей. Восприятие мира сквозь призму понятий материалистического монизма направляет методологическое зрение науки на поиск обязательных связей и внутриматериальных детерминаций с целью рационально представить антропогенетический процесс, даже если он фактически и очевидно не представлен. При этом можно утверждать, что научные обоснования данного процесса конструировались или подгонялись под научные доказательства не без усиленной мотивации борьбы с религией. Для проблемы антропогенеза это далеко не нейтральный фактор: в отличие от других научных областей исследований, проблема антропогенеза соприкасается с целым «веером» познавательных трудностей и открыта в претензии на свою истину также для философии и особенно для религии. Отсюда неудивительно негативное настроение многих ученых в отношении к церкви (подчеркнем: преимущественно в ее католическом и протестантском образе), которое именно в этой теме на протяжении уже трех столетий сопровождается сознательными подлогами, нечестной научной мифологией, пропагандой. Конечно, сов-
лечение веры, углубление рационализма и математизация знания при всей своей научной позитивности и одновременно мировоззренческой се-кулярности не самодеятельные тенденции науки. История формирования самой методологической парадигмы науки, являясь основой могущих сменять себя научных парадигм, свидетельствует об укорененности ее в более глубоких идейных пластах философских и религиозных понятий. Три важнейших, на наш взгляд, методологемы, присущие современной науке как заимствованные ею из философско-религиозной традиции Запада, -это силлогистика, диалектика и математика. Именно они, определяя монистическую методологию научного познания антропогенеза, при котором исключается опыт трансценденции, устанавливают мировоззренческий принцип секуляризма, т. к. не допускают онтологии Иного и замыкают пространство мышления на Сущем.
В контексте научной методологии исследований антропогенеза человек изучается в качестве биологической моносистемы, в виде функций которой осознаются реалии разума, языка, сферы духовно-моральных, эстетических и социальных переживаний. Научный подход отличается редукционизмом духа, совершенно игнорируя фундаментальную заботу философии. Его интерес составляет, наоборот, очищение разума и устранение всякого субъективизма в методиках анализа витальной системы человека. Объективизм же гарантируется как бы независимым от субъективного понимания применением экспериментальных методов, в структуру которых входит выдвижение гипотез и подбор обосновывающих их фактов (отношений, зависимостей, повторяющихся связей и т. п.). Естественно, что когда речь идет о живом человеке, большая часть объема подобных доказательств производится с «мертвыми фактами». Это прежде всего касается распространенных сегодня теорий мозга, при всей актуальности и продуктивности научность результатов которых является относительной. Относительность истинности познания в теме антропогенеза, подтверждаемая множеством теорий, есть характерная сопровождающая индуктивной методологии данного научного направления. Методологическая традиция антропологического знания науки довольствуется гипотетизмом именно в силу своих позитивных возможностей: ее верификационные функции применимы только к объективаци-ям, опосредованностям, пренебрежении к специфике самоданной непосредственности собственно мышления человека. Демаркационный тип этой традиции движется к познанию антропогенеза
«вслепую», «методом проб и ошибок», экспериментальными индуктивными наведениями, совершая невероятный с точки зрения философского созерцания «прыжок из разума» в его непрозревае-мые психофизические опосредования, чтобы при помощи них доказать происхождение разума человека.
Вместе с тем методологической направляющей научных исследований антропогенеза является сегодня концепция эволюции. Несмотря на парадигмальность этой идеи, ориентирующей не только биологические, но и космологические представления и разделяемой многими учеными в качестве универсальной схемы развития природы - единственной модели, объясняющей известные факты развития видов, в научном сообществе существует очень серьезная критика теории эволюции. Действительно, применительно к антропогенезу она предполагает почти тотемистическую гипотезу об общем предке для всех живых существ, виды которого путем естественного отбора, детерминированного генетически, прогрессируют до уровня человека. По мнению Б. Ф. Поршнева, «антропологи уже вполне удовлетворительно выяснили анатомо-морфологиче-скую эволюцию человека. С их точки зрения, для ответа на вопрос о происхождении человека достаточно с помощью сопоставления скелетов установить, что неоантроп развился из палеоантропа, последний - из археоантропа (питекантропа) и т. д. Для них даже удобно, если это эволюционное древо рисуется не ветвистым, а прямым, как корабельная мачта: ведь им надо знать только, кто из кого произошел; предка можно посчитать исчезнувшим с того момента, как появился потомок» [5, с. 457]. Поэтому структурной единицей эволюционной схемы, т. е. самой возможностью эволюционного акта является «изменение генотипа во времени». Время, таким образом, представляет собой методологически решающую категорию, обеспечивающую образование нового вида. Но время не есть фактор сущностного изменения, тем более с учетом краткости существования живых организмов и существ. Время - это чистая (идеальная) форма самоидентификации (самовоспроизводства) любого явления, оно «длит» единство явления, своим идеальным самосинтезом сохраняя, но не изменяя его существа. Количественные и качественные изменения в генотипах, естественно фиксируемые исследователями, видящими их причину преимущественно в рекомбинационных, адаптивных и мутационных процессах, а также
в явлениях гибридизации, все же не отображают факта принципиальности новообразования вида. Эволюционные изменения носят более акциден-тальный, нежели онтологический характер. Большинство примеров, предлагаемых адептами теории эволюции в подтверждение ее действенности, не имеют временной конкретики и носят сравнительный характер уже существующих видов в рамках одной популяции животных, например бурого и белого медведей или, что еще более удивительно, обезьяны и человека. Противоречивость эволюционной методологии заключена и в том, что, «вплетаясь» в мононатуралистический кругозор эмпирической науки, который держится на базовом принципе самоорганизации материи, она не предполагает ни телеологии, ни какого-либо другого смыслового направления: «эволюционные процессы» даже в случае их реальности носят «слепой» и случайный характер. Методологическая избыточность научности эволюционизма, а тем более его применимости к антропологическому знанию, проблеме антропогенеза, обнаруживается уже в следующих фактах: не существует переходных форм; не обозначены «параметры» и природа первоорганизма для всех последующих видов существ; новые гены при любом, в том числе экспериментальном, воздействии не создаются; белок «цитохром С» неизменно остается в константной разнице (65 %) у всех видов существ; селекционные вмешательства не ускоряют «эволюцию», лишь изменяя внешние показатели вида; «естественный отбор» не объясняет, почему в клетках разных живых существ различное количество хромосом; виды с разным числом хромосом производить потомство не могут; ДНК не обладает способностью улавливать и перерабатывать энергию, поэтому существенное генное изменение не подтверждается; никакие синтезы и возможные мутации не вносят разность пропорций в изомеры аминокислот: все клетки состоят из левохиральных D-изо-меров, а ДНК - из правохиральных отражений L-изомеров; мутации как главный механизм изменения на 90 % имеют регрессивное последствие для вида; рудиментарные органы в более развитых существах выполняют важные защитные и иммунные функции и не доказывают эволюционной связи с предком.
Итак, демаркационная граница научного методологического подхода к изучению происхождения человека прослеживается в последовательно применяемом натуралистическом эмпиризме и дистанцирует от радикального эмпиризма фе-
номенологического типа, объемлющего субъективную целость чувственного и смыслового самопереживания. Если человек для феноменологии как смысловой науки есть субъект возможных методов смыслонаделения, то наука предстает лишь одним из «теоретических» в узком смысле методов, концептуально центрированного на биологическом и психофизическом анализе. Типическое для научного подхода возведение связи реалий мышления с деятельностью мозга в категорию их природного тождества навязывает понимание первичности материально-биологического перед идеально-духовным измерением человека и, соответственно, увеличивает статус научной методологии перед методологией философской и для среднего социального восприятия адаптирует науку в шкале истинного и обоснованного знания. Однако очевидно, что проблематику антропогенеза натурализм не преодолевает, вынуждая в научной антропологии вводить понятие «антропосоциогенез». Методологическая «заколдованность» научных исследований человека, в том числе его происхождения, только во внимании к его биологической эволюционирующей конституции и его отсутствии к идеям закрывает более широкое историческое и экзистенциальное осмысление темы антропогенеза. В научной методологической рефлексии практически отсутствует интерес к социологии знания и, скорее всего, к состоянию собственной методологической рефлексии, что является ключевой с точки зрения трансцендентально-феноменологической демаркации методологической позицией при определении истинности данного типа познания.
Литература
1. Слинин Я. И. Кризис европейского человечества: в чем он состоит и какие средства предлагает Эдмунд Гуссерль для его преодоления // Кризис европейских наук и трансцендентальная феноменология. СПб., 2004.
2. Философия: энциклопедический словарь / под ред. А. А. Ивина. М., 2004.
3. Драч Г. В. Рождение античной философии и начало антропологической проблематики. М., 2003.
4. Гороховская Е. А. Редукционизм и антиредукционизм в биологии // Философия науки / под ред. А. И. Липкина. М., 2007.
5. Поршнев Б. Ф. О начале человеческой истории. Проблемы палеопсихологии / под ред. Б. А. Диденко. М., 2006.
