CC BY
68
М. С. Лютаева
Владимирский государственный университет имени А. Г. и Н. Г. Столетовых
ФЕНОМЕН ВЛАСТИ И РЕЛИГИИ В ТЕОРИИ Н. ЛУМАНА 2
Власть и религия как социальные феномены являются предметом частых научных и общественных дискуссий. В исследовании предпринята попытка осмысления этих феноменов в свете теории аутопойетических систем Н. Лумана. Рассмотрено общее представление немецкого социолога о сущности власти как медиа коммуникации. Проанализированы некоторые аспекты специфики и эволюции взаимовлияния власти и религии в контексте европейской и отечественной истории.
Ключевые слова: Н. Луман, аутопойетические социальные системы, власть, религия.
M. S. Lyutaeva
Vladimir State University (Vladimir, Russia)
PHENOMENA OF POWER AND RELIGION OF THE THEORY OF N. LUHMANN
Power and religion as social phenomena are the subject of frequent scientific and public debate. The study attempted to understanding these phenomena in the light of the theory of N. Luhmann's autopoietic systems. The general idea of the German sociologist about the essence of power as a media communication is considered. An attempt was made to study the specifics and evolution of the mutual influence of power and religion in the context of European and Russian history.
Keywords: N. Luhmann, autopoietic social systems, power, religion.
DOI 10.22405/2304-4772-2019-2-4-101-111
В данном исследовании мы попытаемся осмыслить феномены власти и религии в контексте теории аутопойетических систем Н. Лумана. На протяжении истории политическая власть и религия тесно взаимодействуют друг с другом: от архаических обществ, где верховная власть и религиозная власть были неразделимы до современного дифференцированного общества, в котором нормативно и функционально политика и религия разведены. Механизм и степень взаимовлияния религии и политики являются частым предметом острых дискуссий и противоречивых мнений. Так Ю. Хабермас пишет: «Две противоположное тенденции характеризуют духовную ситуацию нашего времени - распространение натуралистических картин мира и растущее политическое влияние религиозных ортодоксий» [20, с. 7]. Если уделить внимание записям в блогах (сервис яндекса «поиск по блогам») на запрос «религиозная власть» находятся 633 тысячи результатов, на запрос «политическая власть» 104 тысячи результатов. Рассуждения о религиозной власти распределяются от закоренелых «марксистских» представлений о религии как средстве порабощения ума и воли, до провозглашения
2 Исследование поддержано грантом РФФИ, проект № 19-011-31729 -101-
сакральности любой власти. Мы не будем ввязываться в обсуждение современных политических и религиозных конфликтов, обвинение религии или политики в манипуляциях, агрессивности и вмешательстве в течение современной жизни. Нашей задачей будет попытка разъяснения механизмов бытования этих феноменов в обществе с позиции наблюдения «второго порядка», предложенного Н. Луманом, которому чуждо «навешивание ярлыков», указание доминирующих дискурсов и декламация «последних истин».
Теория аутопойетических социальных систем, предложенная Н. Луманом представляет общество как сеть самогенерирующих коммуникаций, которые могут быть специфицированы исходя из той роли, которую они выполняют в обществе. Аутопойезис общества - процесс подсоединения коммуникации к коммуникациям, который стремится быть успешным за счет редуцирования комплексности окружающей среды и повышения вероятности ожидаемого. Власть в концепции Луманаявляется эволюционным достижением общества - это символически генерализованное средство коммуникации. «Теория символически генерализованных средств коммуникации принадлежит к наиболее оригинальным и интересным разделам лумановского учения», -справедливо считает А. В. Назарчук [16, с. 156]. Таким генерализованным средствам принадлежит ведущая роль в межсистемных взаимоотношениях. Это своеобразные «медиа успеха», которые гарантируют продолжение коммуникации в соответствии с конкретным медиа пространством - это истина, любовь, деньги и власть. Символически генерализованные средства коммуникации «увеличивают шансы принятия даже применительно к случаям «неудобных» коммуникаций», они отодвигают порог неприятия, особенно если коммуникация выходит за пределы непосредственной интеракции» [14, с. 219]. Они берут на себя функцию по превращению принятия некоторой коммуникации в ожидаемое событие. Луман связывает возникновение таких генерализованных медиа с распространением письменности. Это объясняется тем, что 1) коммуникация выходит на более широкий временной и пространственный уровень (за пределы интерактивного общения); 2) письменно регистрируется успешность коммуникации и сохраняется о ней память в системе.
Власть отличается от других коммуникативных средств тем, что ее код требует от партнеров, то есть от обеих сторон коммуникативного отношения, чтобы те редуцировали комплексность действиями, а не переживаниями (как в любви и искусстве) [12, с. 34]. Действия Alter направлены на то, чтобы Ego действовал определенным образом. Alter выносит решения относительно поступков Ego, от которого ожидается послушание в виду сконструированной негативной альтернативы - физического насилия, санкций и т.п. Власть предполагает, что оба партнера видят альтернативы, реализации которых они хотели бы избежать - формируются так называемые «альтернативы избежания», которые являются мотивационным ядром властных отношений. «Власть покоится на том, что существуют возможности, реализации которых
стараются избежать» [12, с. 40]. Когда властитель применяет санкции -«альтернативу избежания» - власть разрушается, ведь целью власти является принуждение к определенным действиям подчиненного, а не его физическое притеснение или уничтожение. В этом аспекте представление Лумана о власти отличается от обывательских представлений блоггеров, где власть часто ассоциируется с физическим насилием, подавлением, применением силы, манипуляцией, угнетением и т.п. Непосредственная ассоциация силы власти и ее опасности, по Луману, соответствует собственно лишь архаическим обществам и архаическому мышлению. Лишь в простых обществах обходились простыми средствами - принуждением и насилием, когда власть была связана с личностью властителя (а не ролью), коммуникация была интерактивной, а вопрос применения или неприменения наказания решался в каждом отдельном случае. В дифференцированном обществе власть оформляется в символически генерализованное средство коммуникации, что подразумевает ее универсальность, безличность, обобщенность смысловых ориентаций, что обеспечивает возможность фиксации идентичного смысла различными партнерами в различных ситуациях с целью извлечения тождественных или сходных заключений [12, с. 52] и дальнейшего выстраивания цепочки действий, в которых селекция одних действий примыкает к селекциям других [12, с. 63]. В целом традиция соотнесения власти и действия была заложена еще Аристотелем. Он подчеркивал, что тот «телос», который занимает главное место в «политической науке», есть «не познание, а действие» (ои ууюац аХХа лра^ц) [9, с. 396]. Также универсальность власти и ее независимость от конкретной личности, где власть связана с должностью - характеризует сформированность ее как генерализованного коммуникативного медиа. Этот «идеальный тип» можно также найти у Аристотеля в характеристике «политической власти» (лоХткп ар%п) «как власти по принципу политики, где равные властвуют над равными и сменяют друг друга у власти» [9, с. 399].
Феномен взаимосвязи власти и религии можно проследить с архаических обществ. Изначально религия была универсальным средством преобразования комплексности мира, адаптации неизвестного в известном. Так Э. Бенвенист пишет о понятии «rex» (слово индоевропейского ареала), что оно принадлежит к очень древней группе религиозно-правовых терминов. Слово происходило от сакрального действия прокладывания границ, предваряющего строительство храма или города, определяя на местности границы священного участка. Прокладывал границы - царь, rex, - лицо, наделенное самой высшей властью. В понимании Лумана религия репрезентирует мир в виде «шифров» или символов, которые представляют недоступную реальность в чувственно воспринимаемых объектах, словах или метафорах, причем для Лумана «эти шифры есть не просто символы, не говоря уже о знаках, аллегориях или понятиях, они предназначены для указания на другое или его выражение. Их смысл не в отсылке к чему-то другому, а сами они и есть это другое» [18, с. 88]. Так и символы власти - скипетр и корону можно отнести к подобным «шифрам». Анализируя эти термины, Э. Бенвенист пишет, что данные
атрибуты власти, не украшения, «скипетр и корона сами обладают царской властью. Не царь царит, но корона; потому что именно она делает человека царем» [3, c. 262]. Та же сакральная значимость связана и с гомеровским скипетром: царствуют, судят и обращаются с увещеваниями лишь со скипетром в руках [3, c. 262]. Так от Зевса получен скипетр, который передают из рук в руки, пока он не попадает к Агамемнону. Зевс передает его как узаконенный символ власти тем, кого назначил говорить от своего имени.
Отделение политической власти от религии начинается с распространением христианства. Историк христианства Й. Лортц считает что «Миланский эдикт» (Edictum Mediolanense) императора Константина (313 г.) был первой попыткой разграничения сфер политики и религии. «Миланский эдикт» позволял свободно исповедовать ту религию, которую он избрал, церковь признавалась юридическим лицом и ей возвращалось отнятое при гонениях Диоклетиана. «Впервые произошло неслыханное дотоле фактическое признание государством разделения всей человеческой жизни на две самостоятельные сферы (политику и религию, государство и церковь» [11, c. 112].
В эпоху утверждения христианства в качестве «религии империи» возникла двусторонняя задача: как решать политические вопросы в свете учения Христа и решение вопросов веры в условиях императорской власти. С одной стороны, христианству требовалось действенное средство для борьбы с ересями, которой стала официальная власть императора. С другой стороны, посредством христианства императоры получали легитимацию сосредоточенной в их руках всей политической власти. Императоры могли ссылаться на то, что всякая власть происходит от Бога (Рим. 13:1), из чего следовала необходимость послушания их воле. Й. Лортц пишет: «Справедливый царь (rex iustus) в то время - это богоугодный правитель, который хотя и должен чтить священство, сам имеет в Церкви высокое достоинство. Поэтому императоры считали своим бесспорным правом пользоваться на соборах своей властью или выносить решающий приговор в догматических спорах того времени» [11, c. 120]. Христианство получило законодательно оформленное подавление язычества: запрещалось отправлять языческие ритуалы и культы, строить храмы, проповедовать иную кроме христианской веру, еретики оказались юридически бесправными, лишенными права состоять на государственной службе. Данная тенденция отразилась в законодательстве о еретиках: в кодексе Феодосия - Codex Theodosianus -первом официальном собрании законодательных постановлений императоров, составленном между 429 и 438 гг. по приказу восточного августа Феодосия II Каллиграфа, и содержащем законы, изданные начиная с периода правления Константина I по 435 г. «Нечестивый святотатец», «еретик», «язычник», «упорствующий» - так называются в корпусе те, кто отправляет альтернативные христианским культы. Жертвоприношения, гадания, предсказания - считались «лживыми суевериями», приравнивались к «оскорблению Величества» и должны были быть подвергнуты наказанию от
денежных штрафов до смертной казни [5]. Окончательное законодательное оформление противозаконности языческих обрядов был закреплен в своде законов Юстиниана - Codex Iustiniani (период правления 527-565). Императорская власть от этого союза получила обоснование имперской идеи, в которой едины территория, закон и вера [7, с. 288].
Учение Блаженного Августина о «граде земном» и «граде небесном» демонстрирует разрыв с дохристианской традицией существования идеи «общего блага», единства справедливого правления и счастливой жизни. Но в этот период религия все так же выполняет роль легитимации политической власти, связывая ее с божественной. Политическая власть еще была не способна выполнять собственную функцию и легитимировать власть самостоятельно. Луман описывает этот феномен понятием «перфекции». «В понятии перфекции, - пишет Луман, - вместе с возможностью усиления власти имплицитно присутствует и ее предел сама перфекция вплоть до ens perfectissimum (наисовершеннейшее существо)». Так Фома Аквинский встраивает политическую жизнь в «иерархию целей», которая венчалась «небесным блаженством».
Начало формирования дифференцированного общества Луман относит к эпохе Нового времени. В этот период происходит явное отделение религии от политики. Ф. Зеллин пишет: точка расхождения религиозной и политической власти - вторая половина 16 века, время религиозных войн во Франции, когда канцлер Мишель де Лопиталь в 1561 году провозглашает, что забота о благе государства и забота об истинной вере суть две совершенно разные вещи, где вопрос об истинной вере - прерогатива епископов, а те кто прикрываются религией ради политических целей - «политики, которые еще хуже и опаснее еретиков» [9, с. 421]. Концепция автономии политической власти сформулирована в философии Т. Гоббса, в которой «государство утверждалось как автономный аппарат принуждения, который не зависит от религиозного самоопределения, но служит единственно сохранению мира» [9, с. 421]. Власть все более понимается как техника, которая ориентирована на целесообразное выстраивание действий. С этого времени теории государства все более ориентируются на то, чтобы верховная политическая власть была бы мощнее всех сил на своей территории [15, с. 591]. Окончательный крах идеи перфекции и господства религиозной картины мира проявился в идее государственного суверенитета, ярко выраженная Ж. Боденом: «Суверенитет - это абсолютная и постоянная власть государства над подданными и гражданами» [17, с. 233]. Теперь принимаются одни лишь территориальные границы, но принимаются безусловно, - пишет Луман. Единственный государственный интерес -самосохранение политической власти. Ведение войны теперь - только политическая проблема. Так Вестфальский мир (Westfälischer Friede) (1648) закрепил принципы национального государственного суверенитета. Тридцатилетняя война (1618-1648), внешне разгоревшаяся из-за религиозных разногласий протестантов и католиков, переросла в борьбу политического доминирования в Европе. Этот конфликт стал последней религиозной войной в
Европе и породил Вестфальскую систему международных отношений. Помимо закрепления принципов государственного суверенитета, была официально закреплена веротерпимость. Как пишет Л. С. Васильев «1648 год положил конец открытой Контрреформации и всей религиозной войне католиков и протестантов в Европе. Обе церкви стали существовать как независимые организации западного христианства» [4, с. 385]. Принцип Аусбурсгского религиозного мира (1555) «чья власть, того и вера» (cujus regio, ejus religio), был расширен гарантией свободного вероисповедания, хотя первоначально только для элит.
Параллельно описанным историческим событиям, происходившим в Европе, те же процессы обособления политической и религиозной власти на фоне формирования суверенного государства, происходят и в России. Как пишут Е. И. Аринин и А. В. Милькова: «В эти же годы московская власть принимает «Соборное уложение» (1649), новый правовой кодекс, где впервые в отечественной истории документально утверждался приоритет «церкви Божией» в обществе, отраженный в первой главе, получившей название «О Богохульниках и о церковных мятежниках», формулируя нормы «охранительного благочестия», направленные против «бесчинников» («богохульников», «церковных мятежников» и т.п.), которых следовало «обличив казнити» [2, c. 79]. «Соборное Уложение» Алексея Михайловича также значительно сузило сферу церковного суда и внесло иной порядок в судопроизводство [8, c. 289]. «Уложение» уничтожило судебные привилегии духовенства и церковных людей, поставив их по гражданским делам в подсудность светскому суду наравне со всеми другими людьми (Уложение, глава 10, глава 13). Судебно-административным учреждением для этого назначался Монастырский приказ (Уложение, глава 13) [19].
В 1667 году «расколщики», преданные анафеме и провозглашенные еретиками, с выходом «Двенадцати статей» (1685 год) царевны Софьи были отнесены к уголовным преступникам, к которым применялись «градские казни». Данные законы, с одной стороны, закрепляют принцип правового регулирования вопросов и разногласий в области религиозной веры, с другой, законодательно закрепляют статус «святой церкви» («Церкви Божией») как единственной «законной» церкви, противопоставленной «расколщикам», «еретикам», «мятежникам», «соблазнителям», «ворам», «плевосеятелям», «хулникам на святую церковь», приверженцам «церковной противности» и «прелестного учения», которых, в случае их упорства, повелевалось «казнить смертью без всякого милосердия» [2, c. 81].
Отчетливо идея государственного суверенитета проявилась в России в эпоху правления Петра I. «Гениально-яркая, волевая личность царя Петра I стала проводником и исполнителем того перелома в неотвратимом всемирно-историческом процессе меняющихся взаимоотношений церкви и государства... Дуалистические дискуссии о jus divinum и jus humanum к 16 веку были перекрыты монистической идеей jus naturale, «естественного права», как начала высшего, воплощенного в национальном государстве, занимающем
определенную территорию. Все, что на этой территории, включая религии, церкви и секты, - подвластно государству и им управляется» [10, с. 443]. В 1721 г. Император Петр I издает Регламент Духовной коллегии, который упразднил патриархат как институт единоличного руководства православной церковью.
В современном обществе, по мысли Лумана, религия перестает быть единым интегрирующим фактором. В религии как системе определяется ее специфическая функция - переведение неизвестного, пугающего и непонятного в слова, формы и метафоры известного.
Универсальный код власти в системе религии на современном этапе развития мы можем проследить в бытовании религии в ее институционализированных формах - в организациях. Как пишет Е. А. Островская, религиозная организация - «это самая обычная организация. А значит в ней обнаруживаются правила членства, коллективы, нормативная регламентация взаимодействия, численный состав, свои пространство и расписание практик, правила распространения информации о себе» [18, с. 128]. В качестве примера можно привести организацию Русской Православной Церкви. Ее современная структура, порядок формирования центральных и местных органов управления, их полномочия определены Уставом; высшими органами церковной власти и управления являются Поместный собор, Архиерейский собор и Священный синод во главе с патриархом, обладающие законодательными, исполнительными и судебными полномочиями - каждый в своей компетенции. Организация осуществляет производство решений, которые и составляют ее аутопойезис как организации. «Должности замещаются, иерархия упорядочивает властные отношения, освобождая от необходимости каждый раз вычислять степень властных полномочий» [12, с. 82], а вся деятельность организации регламентирована правом.
Взаимосвязь власти и религии может быть проанализирована также в их отношении к феномену «влияние», которое с точки зрения Лумана может быть основой различных возможных селекций и обеспечивает «универсальное смысловое ориентирование», мотивирует действие [12, с. 116]. Луман выделяет три типа влияния: авторитет (временное измерение), когда Эго поддается влиянию, та как делало это прежде; репутация (предметное измерение) - под действия подводятся основания правильности; лидерство (социальное измерение) - Эго поддается влиянию, так как это влияние оказывается и на других. Дифференциация кода власти делает ее все более независимой от мотивационных предпосылок, от фиксированных тематик, лиц, типов ролей и контекстов, с которыми прежде были связаны гарантии ее исполнения. В исторический период, когда контингенция перерабатывалась в религиозной форме, религия влияла на производство властных решений. С ростом рациональности и усиления власти возникают все более абстрактные критерии принятия решений. «Политически конституируемая власть постепенно перестает функционировать как единый технический субститут авторитета, репутации и лидерства. Вместо этого развиваются технические субституты
самой власти, принимающие, например, формы самомистификации лидеров или внушения массам ощущения успеха» [12, с. 132], - считает Луман.
Итак, власть представляет собой жизненно-мировую универсалию существования общества. Эволюция власти идет от ее узурпации в определенных центрах в «устных культурах» к разным видам власти - в сообществах, политических системах, организациях, в семье. Власть может экспортироваться в любые социальные контексты, но при этом сохраняется ее специфика - производство цепочек решений в присутствии «альтернативы избежания». С точки зрения Лумана, власть не является средством принуждения, наоборот «в большинстве случаев можно говорить о том, что к насилию прибегают ввиду недостатка власти» [12, с. 19]. Власть является реципрокальным понятием, «упорядочивает социальные ситуации своей обоюдо-направленной селективностью» [12, с. 17]: планируя решения, властвующий ориентируется на ожидания подчиненного и ограничивает его пространство селекций. В этом контексте можно согласиться с описанием Э. Гидденса, что «власть есть возможность и способность добиваться результатов» [6, с. 355]. На протяжении истории власть применялась в сфере религии для осуществления решений. Посредством медиа «власть» представляется возможным проследить процесс дифференциации субсистем политики и религии, а также регулирования деятельности (не личных убеждений, верований, мировоззрения), то есть всего, что касается конкретных действий (например, области религии: жертвоприношения, строительство храмов, собрания верующих, культовая деятельность и др.), законом.
Литература
1. Luhmann N. A systems theory of religion. Stanford (California): Stanford university press, 2013. 310 p.
2. Аринин Е. И., Милькова А. В. Поморское древлеправославие на Владимирской земле (часть 1) // Вестник Владимирского государственного университета. Социальные и гуманитарные науки. 2017. № 2 (14). С. 76-85.
3. Бенвенист Э. Словарь индоевропейских социальных терминов / пер. с фр. Ю. С. Степанова. М.: Прогресс-Универс, 1995. 456 с.
4. Васильев Л. С. История религий Востока. М.: КДУ, 2000. 702 с.
5. Ведешкин М. А. Кодекс Феодосия «О язычниках, жертвоприношениях и храмах» // Научные ведомости Белгородского государственного университета. Серия: История. Политология. Экономика. Информатика. 2013. № 15 (158), вып. 27. С. 38-47.
6. Гидденс Э. Устроение общества: очерк теории структурации. М.: Академ. проект, 2005. 528 с.
7. Гревс И. Юстиниан // Христианство: энцикл. словарь. В 3 т. М., 1995. Т. 3. С. 287-288.
8. Доброклонский А. П. Руководство по истории Русской Церкви. М.: Крутицкое патриаршее подворье : О-во любителей церковной истории, 1999. 936 с.
9. Зеллин Ф. Политика // Словарь основных исторических понятий: избр. статьи. Т. 1 / пер. с нем. К. Левинсон; сост. Ю. Зарецкий, К. Левинсон, И. Ширле. М.: Новое литературное обозрение, 2014. С. 389-520.
10. Карташев А. В. Очерки по истории Русской Церкви. М.: Эксмо-Пресс, 2000. 816 с.
11. Лортц Й. История церкви. М.: Христианская Россия, 1999. 511 с.
12. Луман Н. Власть / пер. с нем. А. Ю. Антоновского. М.: Праксис, 2001. 256 с.
13. Луман Н. Общество общества / пер. с нем. под общ. ред. А. Антоновского, О. Никифорова. В 2 т. М.: Логос, 2011. Т. 2. 640 с.
14. Луман Н. Общество общества / пер. с нем. под общ. ред. А. Антоновского, О. Никифорова. В 2 т. М.: Логос, 2011. Т. 1. 640 с.
15. Луман Н. Социальные системы. Очерк общей теории / пер. с нем. И. Д. Гадзиева; под ред. Н. А. Головина. СПб.: Наука, 2007. 642 с.
16. Назарчук А. В. Учение Никласа Лумана о коммуникации. М.: Весь мир, 2012. 248 с.
17. Новейший политологический словарь / авт.-сост. Д. Е. Погорелый. Ростов н/Д: Феникс, 2010. 318 с.
18. Островская Е. А. Социология религии: введение. СПб.: Петербург. востоковедение, 2018. 320 с.
19. Полное собрание законов Российской империи. Т. 1: с 1649 по 1675 г. СПб.: тип. II отделения Собственной Его Императорского Величества Канцелярии, 1830. С. 1-161.
20. Хабермас Ю. Между натурализмом и религией / пер. с нем. М.Б. Скуратов. М.: Весь мир. 2011. 336 с.
References
1. Luhmann N. A systems theory of religion. Stanford (California): Stanford university press, 2013. 310 p.
2. Arinin Ye. I., Mil'kova A. V. Pomorskoye drevlepravoslaviye na Vladimirskoy zemle (chast' 1) [Pomor old believers on Vladimir land (part 1)] // Vestnik Vladimirskogo gosudarstvennogo universiteta. Sotsial'nyye i gumanitarnyye nauki [Scientific-methodical journal "Bulletin of Vladimir State University named after A. G. and N. G. Stoletovs. Series: Social Sciences and Humanities]. 2017. No. 2 (14). Pp. 76-85.
3. Benveniste E. Slovar' indoyevropeyskikh sotsial'nykh terminov [Indo-European language and society] / trans. from Fr. by Yu. S. Stepanov. Moscow: Progress-Univers, 1995. 456 p.
4. Vasilyev L. S. Istoriya religiy Vostoka [History of Religions of the East]. Moscow: KDU, 2000 . 702 p.
5. Vedeshkin M. A. Kodeks Feodosiya «O yazychnikakh, zhertvoprinosheniyakh i khramakh» [Code of Theodosius "On pagans, sacrifices and temples"] // Nauchnyye vedomosti Belgorodskogo gosudarstvennogo universiteta. Istoriya. Seriya: Politologiya. Ekonomika. Informatika [Scientific reports of Belgorod State University. Series: History. Political science. Economy. Computer science]. 2013. No. 15 (158), vol. 27. Pp. 38-47.
6. Giddens E. Ustroyeniye obshchestva: ocherk teorii strukturatsii [The Constitution of Society. Outline of the Theory of Structuration]. Moscow: Akademicheskiy Proyekt publ, 2005. 528 p.
7. Grevs I. Yustinian [Justinian] // Khristianstvo [Christianity]: Encyc. dictionary. In 3 vol. Moscow, 1995. Vol. 3. Pp. 287-288.
8. Dobroklonsky A. P. Rukovodstvo po istorii Russkoy Tserkvi [Guide to the history of the Russian Church]. Moscow: Krutitskoe patriarchal farmstead: Society of Friends Church History, 1999. 936 p.
9. Zellin F. Politika [Politics] // Slovar' osnovnykh istoricheskikh ponyatiy [Dictionary of basic historical concepts: fav. articles]. Vol. 1 / trans. from Germ. by K. Levinson; comp. by Yu. Zaretskiy, K. Levinson, I. Shirle. Moscow: NLE, 2014. P. 389-520
10. Kartashev A. V. Ocherki po istorii Russkoy Tserkvi [Essays on the History of the Russian Church]. Moscow: EKSMO-Press, 2000. 816 p.
11. Lortz J. Istoriya tserkvi [Church history]. Moscow: Khristianskaya Rossiya, 1999. 511 p.
12. Luhmann N. Vlast' [Power] / trans. from Germ. by A. Yu. Antonovskiy. Moscow: Praksis, 2001. 256 p.
13. Luhmann N. Obshchestvo obshchestva [The society of society] / transl. from German and ed. by A. Antonovskiy, O. Nikiforov. In 2 vols. Moscow: Logos, 2011. Vol. 2. 640 p.
14. Luhmann N. Obshchestvo obshchestva [The society of society] / transl. from German and ed. by A. Antonovskiy, O. Nikiforov. In 2 vols. Moscow: Logos, 2011. Vol. 1. 640 p.
15. Luhmann N. Sotsial'nyye sistemy. Ocherk obshchey teorii [Social Systems. Essay on the General theory] / translated from Germ. I. D. Gadziev; ed. N. A. Golovin. Saint-Petersburg: Nauka, 2007. 642 p.
16. Nazarchuk A. V. The teaching of Niklas Luhmann on communication [Ucheniye Niklasa Lumana o kommunikatsii]. Moscow: Ves' mir, 2012. 248 p.
17. Noveyshiy politologicheskiy slovar' [The Newest Political Science Dictionary] / ed. and comp. by D. E. Pogorelyy. Rostov-on-Don: Feniks, 2010. 318 p.
18. Ostrovskaya E. A. Sotsiologiya religii [Sociology of religion: Introduction]. Saint-Petersburg: Peterburg. vostokovedeniye, 2018. 320 p.
19. Polnoye sobraniye zakonov Rossiyskoy imperii [The complete collection of laws of the Russian Empire]. Vol. 1: 1649-1675. Saint-Petersburg: publishing house of II branch of His Imperial Majesty's Office, 1830. Pp. 1-161.
20. Habermas J. Mezhdu naturalizmom i religiyey [Between naturalism and religion] / trans. from German by M. B. Skuratov. Moscow: Ves' mir. 2011. 336 p.
Статья поступила в редакцию 06.10.2019 Статья допущена к публикации 30.11.2019
The article was received by the editorial staff06.10.2019 The article is approved for publication 30.11.2019
