CC BY
49
РУССКАЯ И ЗАРУБЕЖНАЯ ЛИТЕРАТУРА XIX ВЕКА
УДК: 821.161.1.0
Я. В. Смирнов
ФЕНОМЕН «ПОЖЕРТВОВАННОГО ПОКОЛЕНИЯ» В «ДНЕВНИКЕ ПИСАТЕЛЯ» Ф. М. ДОСТОЕВСКОГО (ИЮНЬ 1873 Г., ЯНВАРЬ 1876 Г.)
Представлвено исследование «пожертвованного поколения» как исторически обусловленного феномена русской культуры через призму авторской литературной виктимологии Ф. М. Достоевского. Анализ виктимо-логического дискурса «Дневника писателя» позволяет выявить важнейшие аксиологические аспекты концепта «жертва» и систему его реализации в различных выпусках моножурнала. Разрабатывая виктимологическую проблематику в художественных и публицистических текстах, писатель на уровне идеи показывает причины появления различных типов преступников и жертв, приходит к выводу об их самовоспроизводимости в глобальном масштабе государства. Результатом действия подобных деструктивных процессов ценностной деформации личности, противоречивых отношений юридического законодательства с принципами человечности и Божьим законом становится «пожертвованное поколение».
Ключевые слова: Ф. М. Достоевский, «Дневник писателя», жертва, литературная виктимология, автор, дискурс, публицистика, жанр, аксиология, духовные императивы.
При рассмотрении в рамках виктимологии Ф. М. Достоевского авторского концепта «жертва» особое внимание обращает на себя уникальная составляющая ядра концепта - понятие «пожертвованное поколение». А. Б. Соколов [1] с социально-культурологической позиции рассматривает это замеченное и обозначенное Достоевским явление жизни на материале современности. В литературоведении на этом понятии как отражении особого типа жертвы акцентирует внимание А. Н. Кошечко, рассматривая виктимологиче-ский дискурс в «Дневнике писателя»: «Переломные моменты, по мысли Достоевского, провоцируют кризис духовных ценностей, дезориентацию сознания, обессмысливание жизни, которое неминуемо ведет к саморазрушению человека. Цель существования утрачивается, потому что ценностные доминанты оказываются искаженными или полностью уничтоженными. Следовательно, Достоевский в «Дневнике писателя» акцентирует внимание на криминально-виктимологическом характере ситуации и ее влиянии на мировоззрение личности» [2].
Выражение «пожертвованное поколение» Федор Михайлович Достоевский впервые использует в «Дневнике писателя» за 1873 г. в критической статье под названием «По поводу новой драмы», которая посвящена разбору пьесы Д. Д. Кишенско-го «Пить до дна - не видать добра», опубликованной в июньских номерах журнала «Гражданин» за 1873 г.
1 Ссылки на произведения Достоевского по изданию [3].
Достоевский пишет о пьесе: «Это вполне трагедия, и fatum ее - водка; водка все связала, заполонила, направила и погубила. <...> Тут, кроме того, отзывается и все чрезвычайное экономическое и нравственное потрясение после огромной реформы нынешнего царствования. Прежний мир, прежний порядок - очень худой, но все же порядок -отошел безвозвратно»1 [т. 21, с. 96].
Здесь стоит вспомнить о попытке писателя в 1866 г. написать роман с социальной проблематикой, рабочим названием которого было «Пьяненькие». Как известно, работа над этим произведением шла сложно, и в итоге основные идеи, соединившись с еще несколькими сюжетными линиями, нашли воплощение в романе «Преступление и наказание». В это время писатель еще не озвучил выражения «пожертвованное поколение», хотя можно говорить о том, что этот феномен, реализованный Достоевским в первом романе «Великого пятикнижия» на различных уровнях поэтики, является принципиально важным для понимания этого сложнейшего многопланового произведения. То, что писателю не удалось в полном объеме реализовать в 1866 г. в художественном тексте, поскольку художественный метод писателя характеризуется отсутствием прямых оценок и размышлений биографического автора, было реализовано в публицистических текстах последующих лет, в частности в «Дневнике писателя», в котором персональный журнализм Достоевского позволил ему прямо и однозначно донести до читателя свои гражданские,
политические, философские, религиозные и иные взгляды.
Анализируя драму Кишенского, Достоевский переходит от размышлений о происходящем в стране к философскому осмыслению фактов и явлений, которые не утратили своего значения и в наше время, перешагнув через социально-экономические эпохи [4].
Рассматривая персонажей пьесы, писатель отделяет от общей массы действующих лиц положительных героев, которые становятся жертвами не только и не столько злодеев, сколько ситуации всеобщего разлада и крушения упорядочивающих жизнь норм и правил.
Характеризуя остальных, Достоевский пишет: «Другие лица молодого поколения - лица, погибшие чуть не с детства, „поколение пожертвованное", - вышли еще вернее „положительных" типов. Их два сорта: невиноватые и виновные <...> Верность этого изображения заставит человека с сердцем и смотрящего в наше будущее сознательно - ужаснуться. Это поколение, поднявшееся уже после реформы. В первом детстве оно застало семью уже разлагающуюся и циническое, поголовное пьянство, а затем попало прямо на фабрику» [т. 21, с. 98].
Писатель разделяет тех, кто неосознанно принимает диктуемые реальностью условия и не видит плохого в пьянстве и разврате, - «невиновные погибшие», и тех, кто «не простодушно подл, а с любовью, он в подлость привнес своего. Он понимает, что разврат есть разврат, и знает, что такое неразврат; но разврат он полюбил сознательно, а честь презирает. Он уже сознательно отрицает старый порядок семьи и обычая; . в нем какой-то энтузиазм плотоугодия и самого подлого, самого цинического материализма» [т. 21, с. 99].
Достоевский обращает внимание читателя не только на личности представителей «пожертвованного поколения», «погибших», но и на разлагающуюся крестьянскую общину, обнаруживает, что крестьянская сходка, «мир», утратили свою роль в деревне, так как при материальном расслоении и духовной деградации она утратила нравственный авторитет и с ним реальную власть.
Характеризуя «пожертвованное поколение» на материале драмы, Достоевский обобщает: «Внутренняя вековая правда пошатнулась - пошатнулась вместе с зашатавшимися людьми. <...> Все „ослабели"; ожирели сердца; всем хочется сладенького, материальной выгоды. Все рабы уже по существу своему и даже представить не могут себе, как это можно решить для правды, а не для собственной выгоды. Молодое поколение тут присутствует и смотрит на дело отцов не только без уважения, не только с насмешкою, но как на уста-
релую дичь, именно как на глупую, ненужную форму, которая и держится-то всего лишь упрямством двух-трех глупых стариков, которых вдобавок всегда купить можно» [т. 21, с. 100-101]. А. Н. Ко-шечко, делая акцент на проблеме апостасии, замечает, что «происходит подмена Абсолютной Истины Христа сиюминутными душевными переживаниями и, как следствие, человечество отказывается видеть и понимать эсхатологическую сущность происходящего, стремится к существованию в пределах своих эгоистических потребностей» [5].
В 1876 г., возобновив выпуск «Дневника писателя», Достоевский снова возвращается и к теме «пожертвованного поколения». Так, в январском выпуске Ф. М. Достоевский вторую главу [т. 22] посвящает проблеме неблагополучного детства. В состав главы входят публицистическая зарисовки «Мальчик с ручкой», рассказ «Мальчик у Христа на елке» и очерк «Колония малолетних преступников. Мрачные особи людей. Переделка порочных душ в непорочные. Средства к тому, признанные наилучшими. Маленькие и дерзкие друзья человечества». Три текста, составляющие эту главу, показывают трагедию положения детей крестьянского и рабочего сословий, и писатель продолжает здесь стратегически важный для его творчества разговор о пожертвованном поколении и проблеме детского страдания.
Ряд европейских и русских писателей и до этого, и одновременно с Достоевским затрагивают эту проблематику, но при этом, как правило, в художественной литературе изображаются отдельные единичные ситуации и утверждается, что данная проблема может быть преодолена на основе духовной чистоты и стремлению детей к счастливой семейной жизни под руководством душевных и добрых взрослых, создающих счастье ребенка (особенно это проявляется в творчестве Ч. Диккенса). Ф. М. Достоевский, анализируя проблему детского страдания, выходит на другой уровень объяснения причин этого явления как звена в цепи общего неблагополучия, обусловленного, в первую очередь, крушением системы традиционных ценностей и в итоге формированием «пожертвованного поколения».
«Дети странный народ, они снятся и мерещатся» [т. 22, с 13-14], - начинает Ф. М. Достоевский первую часть второй главы под названием «Мальчик с ручкой». Писатель в небольшой зарисовке дает яркую картинку детства, выхваченную из повседневности ситуацию нищеты, зависимости детей от своих родителей, целью жизни которых стали «водка, и грязь, и разврат, а главное, водка» [т. 22, с. 13]. Ребенок, который еще не имеет права работать официально, работает на своих пьяниц-родителей нищим попрошайкой, «мальчиком
с ручкой». И потом, когда он будет отправлен на фабрику или завод, подросток должен будет свои заработанные копейки отдавать им.
Завершая рассуждения о будущем этих детей, Ф. М. Достоевский пишет: «Это дикое существо не понимает иногда ничего, ни где он живет, ни какой он нации, есть ли бог, есть ли государь» [т. 22, с. 14]. Обратим внимание на то, что писатель акцентирует внимание читателя на наиболее значимых для формирования гражданской личности моментах, а именно осознании человеком существования:
1) родины,
2) нации, народа,
3) высшей власти и справедливости,
4) земной власти и законодательства, а также принципиальности гармоничного сосуществования с этими составляющими человеческого бытия. Данные элементы указывают нам на то, что для писателя в концепте «жертва» ключевой становится социальная составляющая с духовно-религиозной доминантой; для Достоевского русская православная культура строится, в первую очередь, на религиозном компоненте [6].
Вторая часть главы - рассказ «Мальчик у Христа на елке» [т. 22, с. 14-17] - служит для дальнейшего развертывания дискурса, где читатель может видеть не только то, как ребенок становится жертвой социальной несправедливости (мать, вынужденная ехать в неизвестный город на заработки с ребенком на руках), трагического стечения обстоятельств (ее болезнь и смерть), человеческого равнодушия (нищие соседи по подвалу, богатая дама с рождественскими пирогами, бездумно жестокие дети), но и то, как писатель, используя метод художественного письма, показывает читателю наивное и чистое сознание ребенка, далекое от понимания вопросов социального устройства, общественной справедливости, религиозной догматики и т. п. Рассказ «Мальчик у Христа на елке» продолжает линию невинной жертвы и доводит остроту и болезненность осознания жертвы, когда за грехи отцов как в узко биологическом смысле, так и в широком общественно-социальном несут расплату невинные дети, чья жизнь неправдоподобно изуродована и чье будущее формируется при отсутствии важнейших социальных представлений.
В очерке «Колония малолетних преступников. Мрачные особи людей. Переделка порочных душ в непорочные. Средства к тому, признанные наилучшими. Маленькие и дерзкие друзья человечества» [т. 22, с. 17-26], посвященном посещению писателем колонии малолетних преступников, описываются впечатления от увиденного и услышанного. Вместе с тем этот очерк является логическим развитием и завершением двух предыдущих ча-
стей второй главы январского «Дневника писателя» за 1876 г.
«Мальчик с ручкой» и «Мальчик у Христа на елке» помогают читателю проникнуться остротой и болезненностью поднимаемой проблемы неблагополучного детства, и именно через их призму содержание третьей части главы приобретает не криминально-уголовный характер, что с точки зрения большинства обывателей было бы логично при рассказе о колонии преступников, а социально-драматический, когда дети показаны многократными жертвами, всеми пожертвованным поколением.
Небольшой абзац, экспозиция к очерку, продолжает основную идею маленького цикла, акцентируя внимание читателя на жертвенном положении детей, даже если они оказываются преступниками - не по причине порочных наклонностей, а по причине преступных обстоятельств жизни. И закавыченным оказывается не все выражение «падшие ангелы», а только слово «падшие», что показывает читателю, что Ф. М. Достоевский считает детей ангелами, а факт их «падения» ставится под вопрос. После этого введения безмятежно-идиллическая обстановка природы, обустройства колонии, гуманный и просвещенный директор, воспитатели с духовным образованием - все эти положительные стороны колонии воспринимаются несколько скептично. «Отношение Достоевского к детям (а отчасти и к подросткам) напоминает его отношение к русскому народу. Он верит в детей не потому, что они ангелы (бывают и бесенятами), но потому, что они еще ни в чем не отвердели, не застыли, не приобрели законченной формы. Они могут быть порывами злее взрослых, но больше взрослых могут повернуться к добру» [7].
Как человек, прошедший через острог, Ф. М. Достоевский не может смотреть на порядки колонии некритично, оценивая многие моменты с позиции собственного опыта, представляя и понимая проблемы, которые директор колонии по профессиональным, служебным и этическим соображениям предпочел бы не озвучивать.
Описывая воспитанников колонии, увиденных им за обедом, Ф. М. Достоевский подчеркивает, что «в иных лицах есть как бы уж слишком скрытое про себя... Многие из них, очевидно, желают не проговариваться, это по лицам видно» [т. 22, с. 22]. Писатель, знакомый со средой исправительного заведения не понаслышке, видит трансформацию детского сознания и отношения к миру. Именно поэтому важный акцент Ф. М. Достоевский ставит на необходимости установки духовных ориентиров.
Говоря об отличии мальчиков в колонии от обычных детей, писатель говорит о том, что
у этих маленьких людей не было детства, что необходимо восполнять пробелы в духовном воспитании и что «эти покрытые мраком души с радостию и умилением открылись бы самым наивным, самым первоначально-простодушным впечатлениям, совершенно детским и простым» [т. 22, с. 23]. Существенным упущением в воспитательном процессе писатель называет отсутствие в колонии церкви и священника, а также изучения Закона Божьего или хотя бы Священной истории, осознавая важность этого момента для формирования полноценной личности.
В этом очерке читатель может увидеть, что дети становятся жертвой собственной семьи, в которой не были сформированы не только важнейшие социальные представления, но даже и физиологические («...иные из воспитанников и не очень маленькие, лет даже двенадцати и тринадцати, - так и делают свою нужду во сне, не вставая с койки. На вопрос мой: не особая ли тут какая болезнь, -мне ответили, что совсем нет, а просто от того, что они дикие, - просто до того приходят дикими, что просто и понять не могут, что можно и надо вести себя иначе. <...> Этот факт. гораздо серьезнее, чем может показаться» [т. 22, с. 19].
Преступник как жертва исправительной системы, как жертва социальной несправедливости - такой тип жертвы был обозначен в первом же крупном произведении Ф. М. Достоевского после каторги - в «Записках из Мертвого дома». Безусловно, этот момент отражен и в данном очерке, но писатель видит и подчеркивает разницу между острогом (закономерным в свете этого видится упоминание в февральском «Дневнике писателя», в «Мужике Марее» [т. 22, с. 46-50], о каторжных годах и остроге). И хотя автор говорит о педагогической
1. 2.
3.
4.
5.
6. 7.
Смирнов Я. В., аспирант.
Томский государственный педагогический университет.
Ул. Киевская, 60, Томск, Россия, 634061. E-mail: v-tomsk@yandex.ru
направленности данного заведения, его гуманной нацеленности, уже в названии очерка он иронизирует, вписывая в него слова «переделка порочных душ в непорочные». Потому что двумя предыдущими текстами Ф. М. Достоевский показал читателю, что это не души порочные, а жизнь порочная, уродующая людей с раннего детства, и виновны в том не только родители, но и общество в целом и каждый его член в отдельности. Потому и последними строчками очерка и главы станут: «Во всяком случае, средства к переделке порочных душ в непорочные нахожу пока недостаточными» [т. 22, с. 26].
Видя, что причина детской преступности состоит не в «порочности» детских душ, писатель доносит до читателя мысль, что корни этого явления лежат не в каждом отдельно взятом ребенке, который в данном случае однозначно является жертвой, а в той общественной системе, которая привела к кризису человеческого сознания и нравственности, и потому в рамках отдельно взятой колонии невозможно переделать «порочные души в непорочные», потому что менять надо гораздо больше.
В «Дневнике писателя» Ф. М. Достоевский попытается найти ответ на вопрос, откуда берутся преступники и жертвы, и приходит к печальному выводу о самовоспроизводимости жертв в глобальном масштабе государства, когда в жертвенной позиции оказывается не один человек или семья, а целое поколение или народ, оказавшись жертвами крушения традиционной системы морально-нравственных ценностей, когда законодательство противоречит принципам человечности и Божьим законам, подразумевая под этим принципы добра и милосердия, ориентацию не на собственные личные интересы, а на интересы сообщества.
Материал поступил в редакцию 17.09.2015.
Список литературы
Соколов А. Б. Диалоги с постсоветской гуманитарной интеллигенцией. СПб.: БАН, 2006. 564 с.
Кошечко А. Н. Виктимологический дискурс в «Дневнике писателя» Ф. М. Достоевского как опыт экзистенциальной рефлексии // Вестн. Томского гос. пед. ун-та (TSPU Bulletin). 2010. Вып. 8 (98). С. 86-93. Достоевский Ф. М. Полное собрание сочинений: в 30 т. Л.: Наука, 1972-1986.
Канунова Ф. З. Некоторые проблемы преподавания творчества Ф. М. Достоевского (общий курс по истории русской литературы XIX в. III часть // Достоевский и время: сб. статей. / под ред. Е. Г. Новиковой, А. А. Казакова. Томск: Изд-во ТГУ, 2004. C. 9-16. Кошечко А. Н. Достоевский и апостасия: к вопросу об атрибутивных характеристиках экзистенциального сознания // Вестн. Томского гос. пед. ун-та (TSPU Bulletin). 2013. Вып. 11 (139). С. 23-31.
Кошечко А. Н. Ценность как системообразующая категория экзистенциального сознания Ф. М. Достоевского // Современные проблемы науки и образования. 2014. № 5. URL: http://www.science-education.ru/119-14825 (дата обращения: 09.04.2015). Померанц Г. С. Открытость бездне: встречи с Достоевским. М.: РОССПЭН, 2003. 352 с.
Ya. V Smirnov
PHENOMENON OF "THE SACRIFICED GENERATION" IN F. M. DOSTOYEVSKY'S "A WRITER'S DIARY"
(JUNE, 1873, JANUARY, 1876)
Article is devoted to research of "the offered generation" as historically caused phenomenon of the Russian culture through a prism of an author's literary viktimologiya of F. M. Dostoyevsky. The analysis of a victimological discourse of "A Writer's Diary" allows to reveal the most important axiological aspects of a concept "victim" and system of its realization in various issues of this monomagazine. Developing a victimological perspective in fiction and publicistic texts, the writer at the level of idea shows the reasons of emergence of various types of criminals and victims, comes to a conclusion about their self-reproducibility on a global scale of the state. "The offered generation" becomes result of action of similar destructive processes of valuable deformation of the personality, the contradictory relations of the legal legislation with the principles of humanity and the Divine law.
Key words: F. M. Dostoevsky, A Writer's Dairy, victim, literary victimology, author, discourse, publicism, genre, axiology, spiritual imperatives.
References
1. Sokolov A. B. Dialogi s postsovetskoy gumanitarnoy intelligentsiey [Dialogues with post-Soviet humanitarian intelligentsia]. St. Peterburg, BAN Publ., 2006. 564 p. (in Russian).
2. Koshechko A. N. Viktimologicheskiy diskurs v "Dnevnike pisatelya" F. M. Dostoevskogo kak opyt ekzistentsial'noy refleksii [Victimological discourse in F. M. Dostoevsky's "A Writer's Dairy" as experience of existential reflection]. Vestnik Tomskogo gosudarstvennogo pedagogicheskogo universiteta - TSPU Bulletin, 2010, no. 8 (98), pp. 86-93 (in Russian).
3. Dostoyevsky F. M. Polnoye sobraniye sochineniy. v 30 t. [^triplete works: in 30 vol.]. Leningrad, Nauka Publ., 1972-1986 (in Russian).
4. Kanunova F. Z. Nekotorye problemy prepodavaniya tvorchestva F. M. Dostoyevskogo: obshchiy kurs po istorii russkoy literatury XIX v. (III chast') [Some problems of teaching creativity of F. M. Dostoyevsky. The general course on the history of the Russian literature of the XIX century (the III part))]. Dostoyevskiy i vremya: sb. st. [Dostoyevsky and time: Collection of articles]. Tomsk, TGU Publ., 2004. Pp. 9-16 (in Russian).
5. Koshechko A. N. Dostoyevskiy i apostasiya: k voprosu ob atributivnykh kharakteristikakh ekzistentsial'nogo soznaniya [Dostoyevsky and Apostasy: the problem of attributive characteristics of the existential consciousness]. Vestnik Tomskogo gosudarstvennogo pedagogicheskogo universiteta - TSPU Bulletin, 2013, vol. 11 (139), pp. 23-31 (in Russian).
6. Koshechko A. N. Tsennost' kak sistemoobrazuyushchaya kategoriya ekzistentsial'nogo soznaniya F. M. Dostoyevskogo [Value as backbone category of existential consciousness of F. M. Dostoyevsky]. Sovremennye problemy nauki i obrazovaniya - Modern Problems of Science and Education, 2014, no. 5. URL: http://www.science-education.ru/119-14825 (accessed 9 April 2015) (in Russian).
7. Pomerants G. S. Otkrytost' bezdne: vstrechi s Dostoyevskim [Openness to a chasm: Meetings with Dostoyevsky]. Moscow, ROSSPEN Publ., 2003. 352 p. (in Russian).
Smirnov Ya. V.
Tomsk State Pedagogical University.
Ul. Kievskayа, 60, Tomsk, Russia, 634061. E-mail: v-tomsk@yandex.ru
