CC BY
45
Дыня 0,826 1 4
Волк 0,818 0 35
Улитка 0,959 0 4
Карась 0,894 0 3
Астра 1,066 0 3
Синица 0,793 0 7
Лось 0,771 0 5
Крыса 0,702 0 34
Свекла 0,859 1 9
Горох 0,870 2 18
Ландыш 0,827 0 3
Паук 0,870 0 3
Краб 0,824 0 9
Ворона 0,741 0 8
Лиса 0,712 0 8
Коза 0,663 0 10
Слива 0,780 1 11
Репа 0,761 1 3
Щука 0,858 0 5
Лимон 0,956 2 8
Береза 0,865 0 36
Коршун 0,975 0 9
Голубь 0,779 0 15
Щавель 1,230 1 4
Тигр 0,721 0 9
Дуб 0,965 0 33
Жук 0,730 0 11
Муха 0,830 0 48
Вол 1,157 0 8
Вишня 0,890 2 10
Грач 0,712 0 5
Выдра 1,005 1 3
Мышь 0,696 0 38
Лилия 0,942 0 3
Комар 0,739 0 10
Орел 0,741 0 12
Слон 0,822 0 13
Сосна 0,812 0 24
А.А. Боронин ФЕНОМЕН НЕПОНИМАНИЯ И ИНТЕРПРЕТАЦИЯ ХУДОЖЕСТВЕННОГО ТЕКСТА
Симметричная художественная коммуникация бифокальна. Раскрывая этот тезис, следует отметить, что художественное сообщение - текст - зарождается как некий
«сгусток», как предельно сжатая «смысловая структура» [Паули 2006: 214], претерпевающая многочисленные метаморфозы и возвращающаяся к изоморфному состоя-
нию сингулярности (ср.: «понимание и есть своего рода сокращение, редукция» [Лукин 1999: 84]), которое выражается в том, что заданный писателем «смысловой узел» [Кошевая 1983: 113] привносится в сознание реципиента в неискажённом виде. В этом случае имеет смысл говорить об абсолютном/идеальном понимании.
Однако на практике идеальная коммуникация неосуществима [Портнов, Смирнов 2004: 31-32] потому, что в общении нет «прямолинейного понимания» [Демьянков 2005: 28] - для подтверждения последнего обстоятельства достаточно хотя бы вспомнить такое явление, как инференция [Макаров 2003: 124-127; Asher, Lascarides 2003. P. 1]. На практике идеальная коммуникация неосуществима также потому, что, как тонко подметил в одном из своих выступлений Е.Ф. Тарасов, при оречевлении мысли происходит наложение знаний, производящее негативный эффект: мысль ов-нешняется неточно. Таким образом, интерференция когнитивных структур ведёт к появлению деструктем, «зашумливающих» процесс понимания сообщения [Сорокин 2005: 339]. Кроме того, индивид воспринимает сообщение избирательно [Brown, Yule 1984. P. 11], тяготея к преломлению получаемой информации «с позиций "для меня -здесь - и сейчас"» [Залевская 2004: 64, 70].
Объективным фактором, затрудняющим общение, можно признать то обстоятельство, что язык не всегда проявляет себя как совершенная система передачи информации, что отражается в недостаточно четком соотнесении высказывания с миром, в лексической и синтаксической «двусмысленности» высказываний (ambiguity) [Foss, Hakes, 1978. P. 120-121; Hurford, Heasley, 1983. P. 121, 122, 128; Akmajian, Demers, Harnish, 1985. P. 402-403; Devitt, Sterelny, 1987. P. 22-23; Gamut, 1991. P. 25-26, Aoun, Li, 1993. P. 7; Ferris, 1993. P. 167-168; Gibson, Broihier, 1998. P. 158-159; Carpenter, 1997. P. 14; Asher, 1999. P. 248; Chierchia, McConnell-Ginet, 2000. P. 38; Asudeh, 2001. P. 260; Fricker, 2003. P. 349].
Причиной непонимания могут стать так называемые «аномальные» высказывания. К аномальным относят высказывания, содержащие тавтологические дефиниции типа 'Leben ist Leben', 'Boys will be boys' [Эйхбаум 1986: 29]; высказывания, в которых происходит «нарушение семантической ограничений на сочетаемость слов» /'человек-медведь', 'honest worm'/; контрадикторные высказывания /«Серж подошёл к своей чужой жене Марише». Л. Петру-шевская./ [Бочкарёв 2003: 15, 77, 85], «самофальсифицируемые» высказывания /«Все критяне лжецы». Эти слова принадлежат критскому философу и поэту Эпи-мениду./ [Шмелёв 1990: 87].
А.А. Дживанян подразделяет аномальные («алогические») образования на три класса: 1) алогические образования, компоненты которых демонстрируют отсутствие лексико-грамматических значений; 2) образования, алогичность которых связана с отсутствием у их компонентов лексических значений; 3) образования, логическая дефектность которых объясняется аномальными отношениями между конституэнтами, «полноценными» в плане проявления лексических и грамматических значений [Дживанян 1991: 4-5].
Отклонения от правил могут быть ненамеренными (речевые огрехи, ляпсусы) и намеренными [Булыгина, Шмелёв 1990: 98, 99; Дживанян 1991: 2]. К аномалиям второго типа можно отнести такие проявления когнитивной игры, как остроты [Шмелёв 1990: 92]. Различные разновидности языковой шутки являются «неопасными» аномалиями, внушающими чувство превосходства или «довольство по поводу исправности <...> интеллекта» [Санников 2005: 3-4].
Н.Д. Арутюнова указывает на диалектическую связь таких явлений, как норма и аномалия. Она отмечает, что условием существования последнего феномена является его необъяснимость [Арутюнова 1987: 5]. Аномалия представляет собой рефлективную трудность (Л.В. Короткова говорит о текстовых аномалиях как об акцентированных рецептивных трудностях [Коротко-
ва 2001: 1]): чтобы погасить чувство страха, возникающее у человека тогда, когда он сталкивается с неизведанным, неизвестным, не укладывающемся в рамки привычных представлений, мышление «нормализирует» девиацию . Аномалии в художественном тексте весьма своеобразны из-за того, что они являются предзаданными, они сознательно «программируются» креатором текста. В отличие от стихийных аномалий (или, точнее, считающихся таковыми до их объяснения) аномалии в художественном тексте примечательны упорядоченностью и преднамеренностью генезиса.
Итак, аномальность есть сущностный признак художественного текста, придающий литературному произведению оригинальность (которая, в свою очередь, есть не что иное, как атрибут любого творческого акта) и противопоставляющий художественный текст другим типам текстов. Аномалии присущи альтернативным мирам, находящим своё воплощение в художественном произведении. Аномалия (в широком смысле слова), наделённая триадой основных качеств, - «программируемое^», «условность» (близость к норме, дозиро-ванность введения в текст), «функциональность», - есть конструктивный элемент художественного текста. Интерпретация аномалий, заключённых в художественном тексте (ведь почти каждый «литературный текст, рассмотренный на содержательном уровне, в каком-то смысле <...> предполагает аномальность» своих персонажей, а также сюжета, фабулы [Радбиль 2005: 56]), требует значительных интеллектуальных усилий. Недостаток интеллектуальных усилий со стороны читателя неизбежно влечёт за собой непонимание текста.
Нельзя говорить и об «идеальном» непонимании: по всей видимости, абсолютное непонимание находится вне границ человеческого сознания. Так, даже тогда, когда реципиент не владеет языковым кодом,
* - Ср. у Н.Д. Арутюновой: «Аномалия часто <. > опасна. Она, поэтому, заставляет думать (творит мысль) /подчёркнуто нами - А.Б./ и действовать (творит жизнь)» [Арутюнова 1987: 4].
с помощью которого создан текст, не приходится говорить об абсолютном непонимании; в качестве вероятных причин, предотвращающих полное непонимание, будут выступать графическая образность (в случае рецепции письменного текста) либо фоносемантический потенциал текста (при восприятии устного сообщения).
Термин «непонимание» можно трактовать с позиций «личностно ориентированной деятельностной лингвистики» - праг-малингвистики, составляющей основу функционального языкознания, которое в фокус своего внимания помещает «взаимосвязи языка и среды его функционирования» [Сусов1988: 9]. В этом случае непонимание есть несоответствие речевого/неречевого поведения реципиента целевому потенциалу воспринятого им речевого действия.
Ещё один способ описания термина «непонимание» заключается в обращении к другому термину - «информация», который прочно вошел в обиход лингвистической науки. Вытекающий из этого обращения вариант описания исследуемого термина заключается в следующем: непонимание есть состояние отчуждённости субъекта от некоторых сведений, получивших языковое кодирование; непонимание есть такое состояние индивида, при котором остаётся невоспринятой/частично воспринятой «семантика речи» - информация [Блох 2005: 51, 52, 207; Ушакова 2000: 17]. В рамках стилистики декодирования о непонимании/недопонимании говорят тогда, когда читатель не может обнаружить зашифрованную в художественном тексте информацию - подтекст [Кайда 2004: 56].
На понятие «непонимание» можно взглянуть сквозь призму теории языкового сознания. В этом ракурсе непонимание предстаёт перед нами как нереализованная возможность определения через речь «состояния сознания» говорящего, как нереализованная возможность восприятия «психологического содержания внутреннего мира» [Ушакова 2000: 13] адресанта. Причиной неосуществления указанных воз-
можностей может быть «неполная общность» языковых сознаний коммуникантов - именно она приводит к неудачам в общении [Тарасов 1998: 30].
Кардинальным фактором, обуславливающим возникновение асимметрии в художественной коммуникации, является «полисемантичность» текста [Задорнова 1976: 3; Eco 1984. P. 24; Богин 1993: 4; Cor-riveau 1995. P. 9; Пешкова 2006: 219]. По словам В.Н. Топорова, «сама процедура формирования целого текста обеспечивает множественность приписываемых ему смыслов (а теоретически - их несчётность)» (Цит. по: [Лукин 1999: 103]). Существует точка зрения, в соответствии с которой различают два вида коммуникации: сильную и слабую. Сильная коммуникация (strong communication) обеспечивается адресантом, который ставит перед собой цель ограничить число возможных интерпретаций создаваемого сообщения. Когда же роль реципиента в процессе декодирования сообщения существенно возрастает, то следует говорить о «слабой» (weak) коммуникации [Blakemore 1993. P. 156157]. Интерпретация художественного сообщения относится, таким образом, ко второму типу коммуникации.
Возможности адресатной эвристики не ограничиваются теми или иными рамками во многом благодаря открытости словесно-художественного произведения для множества потенциальных реципиентов, благодаря неконкретной адресованности литературного текста [Долинин 1989: 26; Масленникова 2002: 18]. Следует, однако, сделать важное замечание: постулат о полисе-мантичности художественного произведения нужно воспринимать cum grano salis, то есть не абсолютизировать эту многозначность, а помнить об её относительности [Колодина 2001: 160, 154].
Неполнота понимания есть неизбежность интерпретационного процесса, что даёт основания говорить о наличии в ментальной проекции текста (в образе текста в сознании реципиента) зоны предельной разреженности смысла, которая существует
наряду с зоной смыслового максимума. Зона предельной разреженности смысла отчасти сравнима с состоянием сознания поэта в момент, который предшествует возникновению стихотворного произведения [Баженова 2003: 297-298].
Продолжая традицию использования эколингвистических понятий (см., в частности, [Боронин, 2006]), мы называем зону смыслового максимума трансгрессивной ментальной конструкцией.
Попутно заметим: противоположность трансгрессивной ментальной конструкции составляет иное ментальное образование (регрессивная ментальная конструкция, возможно, граничащая с зоной предельной разреженности смысла), возникающее в результате нейтрализации семантического признака, основанной на введении в ин-текст смысловой оппозиции (следует помнить, что противоположение объектов, явлений, признаков, процессов лежит в основе создания художественного текста).
In the town they tell the story of the great pearl - how it was found and how it was lost again. They tell of Kino, the fisherman, and of his wife, Juana, and of the baby, Coyotito. And because the story has been told so often, it has taken root in every man's mind. And, as with all retold tales that are in people's hearts, there are only good and bad things and black and white things and good and evil things and no in-between anywhere. <...> [Steinbeck 2004. P. 110]
В процессе понимания текста, то есть в ходе создания рецептивной проекции художественного произведения, есть вероятность того, что оппозиции, представленные в данном интексте, будут сняты, и передаваемая в нём ситуация будет репрезентова-на в сознании более «компактно», так как понимание связывается с процедурой редукции.
Необходимо сделать существенное замечание - зона предельной разреженности смысла может создаваться произвольно, по воле интерпретатора. Речь идёт об особой интерпретативной тактике, предполагающей «лакунизацию» [Сорокин 2003: 3], ко-
торая заключается в признании существования «неосвоенной» смысловой зоны как неотъемлемой, органической компоненты понимаемого [Пузырей 2005: 180 и след.]. Здесь возможно провести параллели с тем процессом восприятия некоего «чужого» объекта, когда минимальное количество «информации является релевантным для формирования системы отношений к объекту» [Балясникова 2003: 6].
Роль непонимания в процессе рецепции художественного текста может быть положительной. Подтвердим этот тезис, проанализировав конкретный пример. Ниже даны эпиграф (1) и персонажные субтексты (2, 3, 4, 5), взятые из романа Колина Уил-сона «Паразиты сознания» [Wilson 2001. P. 13, 16-17].
I must, before I die, find some way to say the essential thing that is in me, that I
have never said yet - a thing that is not love or hate or pity or scorn, but the very
breath of life, fierce and coming from far away, bringing into human life the vast-
ness and the fearful passionless force of non-human things ...
BERTRAND RUSSELL My Philosophical Development p. 261 (1) "Dr. Weissman is dead." (2)
<.> "He committed suicide." (3)
"He took poison. There is almost nothing else I can tell you. But his letter says we should contact you immediately. So please come. We are all very tired." (4)
<...> The moment we were alone, I asked him: "Could it be murder?" He replied: "It is not impossible, of course, but there is no reason to think so. He retired to his room at three this afternoon to write a paper, telling me that he was not to be disturbed. His window was locked, and I was sitting at a desk in the anteroom during the next two hours. At five, his wife brought tea, and found him dead. He left a letter in his own handwriting, and had washed down the poison with a glass of water from the toilet." (5)
Заглавие ("The Mind Parasites"), эпиграф и приведённые персонажные субтексты создают единую тематическую ось, в связи
с которой возникает психолингвистическое явление семантической напряжённости, или, что то же самое, рецептивное непонимание. Дело в том, что на промежуточном этапе восприятия художественного произведения реципиент не может провести полноценное логическое соотнесение денотатов, содержащихся в персонажных субтекстах, с денотатами, представленными в по-зиционно маркированных текстовых модулях - заглавии и эпиграфе. Корректное логическое соотнесение единиц денотативной информации всех текстовых модулей весьма затруднено из-за разного статуса денотатов. Статусную неоднородность информации можно увязать с разными способами лингвистического кодирования. В заголовке основная «текстовая» ситуация (или главное событие) представлена в метони-мически-конденсированном виде, в эпиграфе - в виде матрицы, а в персонажных субтекстах, как явствует из примеров, базовая ситуация текста находит предельно конкретизированное отражение. На промежуточных этапах интерпретации словесно-художественного произведения наличие денотатов разного ранга провоцирует читательское непонимание, служащее, вместе с тем, стимулом к дальнейшей рецепции, смысловой «переработке» текста.
Непонимание, свидетельствующее о сбое в художественной коммуникации, возникает тогда, когда реципиент выбирает неуместную установку по истолкованию текста. Так, установка на инвариантность значения языковых единиц, используемая при интерпретации короткого радиооповещения в общественном транспорте, является неадекватной при анализе художественного произведения. Ещё один пример. Существует интерпре-тативная установка, в соответствии с которой главное событие (а также, добавим, события низшего ранга) представлено центром и фоном [Гварджаладзе 1983: 8-9], где центр создаётся сложным денотатом, а фон - «периферийными» денотатами, которые «группируются в плане пространственно-временной характери-
зации отрезков действительности, вычлененных в соответствии с последовательностью действий» [Сосаре 1984: 9]. Исключительная ориентация на эту интер-претативную установку (своеобразная интерпретационная ригидность) сыграет роковую роль при толковании нижеприведённого отрывка - повлечёт его непонимание. Очевидно, что «периферийные» денотаты составляют логический стержень сегмента поэтического текста, становясь главными элементами микроситуации: Я помню, как в детстве, не зная забот, Я часто ходила на каменный брод, Туда, где в песке возле дремлющих вод, Лежал полусгнивший заброшенный плот.
Там ноги ласкал мне душистый чабрец, Туда пастухи пригоняли овец,
Оттуда сквозь робкую дымку тумана Любила смотреть я на шапки курганов -Творенья навеки ушедших эпох, Которые помнил, наверно, лишь Бог.
[И Г. Кошевая, 2002. С. 23-24]
Итак, рассматривая непонимание (под ним, напомним, имеется в виду различная степень неполноты понимания) как важнейший категориальный признак общения, нельзя не рассчитывать на то, что этот признак найдёт своё выражение на уровне фикциональной коммуникации. В связи с этим уместно поставить вопрос об исследовании лингвистических средств выражения непонимания при описании коммуникативного взаимодействия фикциональных субъектов.
Автор художественного произведения вынужден считаться с перспективой непонимания его творения, и это побуждает его вырабатывать механизм защиты против возможного непонимания. Этот механизм предусматривает создание системы интек-стов (наиболее распространенный вариант - создание системы персонажных субтекстов), а также использование стратегии ин-
формационного «дублирования» при описании сверхсложного текстового денотата.
Литература:
Арутюнова Н.Д. Аномалии и язык. (К проблеме языковой «картины мира») // Вопросы языкознания. - 1987. - №3. - С.3-19.
Баженова Е.А. Поэтическое речевое мышление // Стилистический энциклопедический словарь русского языка /Под ред. М.Н. Кожиной. - М.: Флинта: Наука, 2003.
- С. 296-301.
Балясникова О.В. «Свой - чужой» в языковом сознании носителей русской и английской культуры: Автореферат дис. ... канд. филол. наук. - М., 2002. - 22 с.
Блох М.Я. Теоретические основы грамматики. - 4-е изд., испр. - М.: Высшая школа, 2005. - 239 с.
Богин Г.И. Субстанционная сторона понимания текста: Учебное пособие. - Тверь: Твер. гос. ун-т, 1993. - 137 с.
Боронин А.А. Семантическая аура персонажного субтекста // Объединённый научный журнал. - 2006. - №7. - С. 39-42.
Бочкарёв А.Е. Семантический словарь. -Нижний Новгород: ДЕКОМ, 2003. - 200 с.
Булыгина Т.А., Шмелёв А.Д. Аномалии в тексте: проблемы интерпретации // Логический анализ языка. Сб. науч. тр. - М., 1990.
- С. 94-106.
Гварджаладзе В.Ф. Языковые маркеры как план выражения категории партитур-ности текста: Автореферат дис. . канд. филол. наук. - Тбилиси, 1983. - 23 с.
Демьянков В.З. Кооперированность общения и стремление понять собеседника // Общение. Языковое сознание. Межкультурная коммуникация. Сб. статей / Ин-т языкознания РАН. - Калуга: КГПУ им. К.Э. Циолковоского, 2005. - С. 28-36.
Дживанян А. А. Лингвистические и логико-когнитивные параметры алогических образований в художественном тексте (на материале английского языка): Автореферат дис. ... канд. филол. наук. - М., 1991. -20 с.
Долинин К. А. Лингво-семиотические основы интерпретации прозаического художественного текста (французский язык):
Автореферат дис. ... доктора филол. наук.
- М., 1989. - 46 с.
Задорнова В.Я. Филологические основы перевода поэтического произведения: Автореферат дис. . канд. филол. наук. - М., 1976. - 19 с.
Залевская А.А. Понимание и интерпретация: вопросы теории // Языковое сознание: теоретические и прикладные аспекты: Сборник статей / Ин-т языкознания РАН / Под общ. ред. Н.В. Уфимцевой. - М., Барнаул: изд-во Алт. Ун-та, 2004. - С. 64-70.
Кайда Л.Г. Стилистика текста: от теории композиции - к декодированию: Учебное пособие. - М.: Флинта; Наука, 2004. -208 с.
Колодина Н.И. Проблемы понимания и интерпретации художественного текста. -Тамбов: изд-во Тамб. гос. техн. ун-та, 2001.
- 184 с.
Короткова Л.В. Семантико-когнитив-ный и функциональный аспекты текстовых аномалий в современной англоязычной художественной прозе: Автореферат дис. . канд. филол. наук. - Киев, 2001. - 20 с.
Кошевая И.Г. Скифия - Русь моя - Россия. - М.: изд-во МПУ «Народный учитель», 2002. - 272 с.
Кошевая И.Г. Текстообразующие структуры языка и речи. - М.: МГПИ им. В.И. Ленина, 1983. - 169 с.
Лукин В.А. Художественный текст. Основы лингвистической теории и элементы анализа. - М.: изд-во «Ось-89», 1999. - 192 с.
Макаров М.Л. Основы теории дискурса.
- М.: ИТДГК «Гнозис», 2003. - 280 с.
Масленникова Е.М. «Обретение» смысла текста: культурологическая глухота // Текст и комментарий - 2: материалы круглого стола / Под ред. В.Н. Базылева. - М.: МАКС-Пресс, 2002. - С. 18-21.
Паули Ю.С. Об анафорическом способе развёртывания личностного замысла // Речевая деятельность. Языковое сознание. Общающиеся личности. XV Международный симпозиум по психолингвистике и теории коммуникации. Тез. докладов. Москва, 30 мая - 2 июня 2006 г. / Ред. Е.Ф.
Тарасов. - Калуга: ИП Кошелев (Издательство «Эйдос»). - С. 214-215.
Пешкова Н.П. Многозначность семантики текста: языковое сознание - текст -смысл // Речевая деятельность. Языковое сознание. Общающиеся личности. XV Международный симпозиум по психолингвистике и теории коммуникации. Тез. докладов. Москва, 30 мая - 2 июня 2006 г. / Ред. Е.Ф. Тарасов. - Калуга: ИП Кошелев (Издательство «Эйдос»). - С. 219-221.
Портнов А.Н., Смирнов Д.Г. Языковое сознание и семиотическое измерение гло-бализационных процессов проблемы // Языковое сознание: теоретические и прикладные аспекты: Сборник статей / Ин-т языкознания РАН / Под общ. ред. Н.В. Уфимцевой. - М., Барнаул: изд-во Алт. Унта, 2004. - С. 28-35.
Пузырей А.А. Манипулирование и май-евтика: две парадигмы психотехники // Методология: вчера, сегодня, завтра. - т. 3. -М.: [изд-во Шк. Культ. Полит.], 2005. - С. 167-204.
Радбиль Т.Б. Норма и аномалия в парадигме «реальность - текст» // Филологические науки. - 2005. - №1. - С. 53-63.
Санников В.З. Об истории и современном состоянии русской языковой игры // Вопросы языкознания. - 2005. - №4. - С. 320.
Сорокин Ю.А. Лакуны: ещё один ракурс рассмотрения // Лакуны в языке и речи. Сб. науч. тр. / Под ред. Ю.А. Сорокина, Г.В. Быковой. - Благовещенск: Изд-во БГПУ, 2003. - С. 3-11.
Сорокин Ю. А. Текстовые поступки: прессинг антропоморфизма или организ-мическое свойство? // Язык. Сознание. Культура. Сб. ст. / РАН, Ин-т языкознания, Ин-т психологии / Под ред. Н.В. Уфимцевой, Т.Н. Ушаковой. - М. - Калуга: ИП Кошелев А.Б. (Издательство «Эйдос»), 2005. - С. 335-340.
Сосаре М.В. Лингвистические основы делимитации текста (к проблеме описания структуры текста): Автореферат дис. . канд. филол. наук. - М., 1984.
Сусов И.П. Деятельность, сознание,
дискурс и языковая система // Языковое общение: процессы и единицы. Межвуз. сб. науч. тр. - Калинин, 1988. - С. 7-13.
Тарасов Е.Ф. К построению теории межкультурного общения // Языковое сознание: формирование и функционирование. Сб. ст. - М., 1998. - С. 30-35.
Ушакова Т.Н. Языковое сознание и принципы его исследования // Языковое сознание и образ мира. Сб. ст. /Отв. ред. Н.В. Уфимцева. - М.: Ин-т языкознания РАН, 2000. - С. 13-23.
Шмелёв А.Д. Парадокс самофальсификации // Логический анализ языка. Сб. науч. тр. - М., 1990. - С. 83-93.
Эйхбаум Г.Н. Экспонентная и содержательная тавтология в коммуникативно-речевом акте // Языковое общение и его единицы. Межвуз. сб. науч. тр. - Калинин, 1986. - С. 28-39.
Akmajian A., Demers R A., Harnish R M. Linguistics: An Introduction to Language and Communication. - 2nd edition. - Cambridge, Massachusetts. London, England: MIT Press, 1985. - 547 p.
Aoun J., Li Y.A. Syntax of Scope. - Cambridge, Massachusetts. London, England: MIT Press, 1993. - 225 p.
Asher N.Discourse and the Focus/Background distinction // Focus. Linguistic, cognitive and Computational Perspectives / Ed. by P. Bosch and R. van der Sandt. -Cambridge - New-York - Melbourne: Cambridge University Press, 1999. - P. 247-267.
Asher N., Lascarides A. Logics of Conversation. - Cambrdge - New-York - Port Melbourne - Madrid - Cape Town: Cambridge University Press, 2003. - 526 p.
Asudeh A. Linking, Optionality, and Ambiguity in Marathi // Formal and Empirical Issues in Optimality Theoretic Syntax / Ed. by P. Sells. - Stanford, California: CSLI Publications, 2001. - P. 257-312.
Blakemore D. Understanding Utterances: An Introduction to Pragmatics. - Oxford -Cambridge, Massachusetts: Blackwell, 1993. - 191 p.
Brown G., Yule G. Discourse Analysis. -Cambridge - London - New-York - New
Rochelle - Melbourne - Sydney: Cambridge University Press, 1984. - 288 p.
Carpenter B. Type-logical Semantics. -Cambridge (Massachusetts) - London (England): A Bradford Book/The MIT Press, 1997.
- 575 p.
Chierchia G., McConnell-Ginet Meaning and Grammar. An Introduction to Semantics.
- 2nd edition. - Cambridge (Massachusetts) -London (England): The MIT Press, 2000. -573 p.
Corriveau J.-P. Time-constraint Memory. A Reader based Approach to Text Comprehension. - Mahwah, New-Jersey: Lawrence Erlbaum Associates, Publishers, 1995. - 408 p.
Devitt, M., Sterelny K. Language and Reality. An Introduction to the Philosophy of Language. - A Bradford Book/The MIT Press, 1987. - 274 p.
Eco U. Semiotics and the Philosophy of Language. - Bloomington: Indiana University Press, 1984. - 242 p.
Foss D.J., Hakes D.T. Psycholinguistics: An Introduction to the Psychology of Language. - Englewood Cliffs, New Jersey: Prentice-Hall, Inc., 1978. - 434 p.
Ferris C. The Meaning of Syntax: A Study in the Adjectives of English. - London - New-York: Longman, 1993. - 235 p.
Fricker E. Understanding and knowledge of what is said // Epistemology of Language / Ed. by A. Barber. - Oxford - New-York et al.
- Oxford University Press, 2003. - P. 325366.
Gamut L. T.F. Logic, Language, and Meaning. - V. 1. Introduction to Logic. - Chicago and London: The University of Chicago Press, 1991. - 282 p.
Gibson E., Broihier K. Optimality Theory and Human Theory Processing // Is the Best Good Enough? Optimality and Competition in Syntax / Ed. by P. Barbosa, D. Fox, P. Hagstrom et al. - Cambridge (Massachusetts) -London (England): The MIT Press /MIT Working Papers in Linguistics/, 1998. - P. 157-191.
Hurford J.R., Heasley B. Semantics: A Coursebook. - Cambridge - London - New-
York - New Rochelle - Melbourne - Sydney: Cambridge University Press, 1983. - 291 p.
Maugham W.S. Up at the Villa / Steinbeck J. The Pearl. - Moscow: Jupiter-Inter, 2004. -
196 p.
Wilson C. The Mind Parasites. - Moscow: TSITADEL, 2001. - 240 p.
Н.А. Лемяскина ЭКСПЕРИМЕНТАЛЬНОЕ ИССЛЕДОВАНИЕ КОММУНИКАТИВНОЙ ЛИЧНОСТИ МЛАДШЕГО ШКОЛЬНИКА
Введение
В последние десятилетия объектом изучения целого ряда научных направлений становится языковая личность (Г.И. Богин, ЮН. Караулов, К.Ф. Седов, С.А. Сухих). В ряде работ прослеживается коммуникативный подход к изучению языковой личности (Г.Н. Иванова-Лукьянова, Н.В. Орлова, И.В. Сентенберг).
В некоторых случаях понятия языковая личность, коммуникативная личность исследователями не разграничиваются [напр., Карасик 2002: 26]. На наш взгляд, языковая личность в ее традиционном понимании (Ю.Н. Караулов) в процессе общения выступает как коммуникативная личность, отражающая проявления коммуникативного сознания человека, и обнаруживается в результате использования определенного репертуара средств (лингвистических и экстралингвистических), с помощью определенных стратегий и тактик. Языковая личность включена в нее как составной, ядерный компонент.
Проведенное нами исследование показывает, что выявление особенностей коммуникативной личности возможно путем анализа ее речевого и, шире, коммуникативного поведения в различных условиях общения. В процессе исследования мы также обратились к рассмотрению языкового и коммуникативного сознания личности, так как в особенностях коммуникативного сознания кроются проблемы различий в коммуникативном поведении [Гудков 2003, Уфимцева 2003]. Под коммуникативным сознанием понимается совокупность коммуникативных знаний и коммуникативных механизмов, которые обеспе-
чивают весь комплекс коммуникативной деятельности человека [Попова, Стернин 2002: 29].
Следует отметить, что в последние годы исследователи детской речи также все более пристальное внимание уделяют не вопросам формирования языковой структуры, а развитию коммуникативных навыков личности ребенка (В.В. Казаковская, С.Н. Цейтлин, Н.М. Юрьева). Но большинство исследователей интересует дошкольный этап развития, а период школьного возраста, который, по нашему мнению, является наиболее важным с точки зрения развития коммуникативной личности, наименее изучен в современной науке о языке. Именно этим объясняется наше обращение к исследованию коммуникативной личности младшего школьника (от 1 к 4 классу).
В результате проведенного нами исследования:
-определены общие понятия и принципы исследования и описания коммуникативной личности;
-предложен комплекс методов изучения коммуникативной личности;
-разработана аспектная модель описания коммуникативной личности;
-проведено исследование и описание особенностей развития коммуникативной личности младшего школьника (1-4 классов) по разработанной модели, что позволило выделить и рассмотреть основные коммуникативные категории и концепты и выявить особенности развития коммуникативного сознания младшего школьника (от 1 к 4 классу).
