CC BY
26
УДК 141.201.2
ВО! 10.24147/2413-6182.2023.10(1)38-52
2413-6182 вШБЫ 2658-4867
ФЕНОМЕН БАХТИНА И ЗАГАДКА КУЛЬТУРЫ: ОТ ДИАЛОГА К ИНТЕРТЕКСТУАЛЬНОСТИ
С.Е. Ячин1, Н.В. Петракова2
1,2 Дальневосточный федеральный университет (Владивосток, Россия)
Аннотация: Диалог М. Бахтина рассматривается как принцип, лежащий в основе культуры. Одновременно, в соответствии с методом аналитического расслоения модусов и экзистенциалов человеческого существования, диалог представлен как трехуровневая структура, включающая экзистенциальный, символический и нормативный планы. Показано последовательное смещение внимания Бахтина от экзистенциального (межличностного) слоя диалога, на котором делается акцент в самых ранних работах мыслителя, через символическое его измерение (как опосредованное языком общение) - к нормативному режиму, разворачивающемуся в логике обмена опредмеченными результатами речевой деятельности. Рассмотрены позиции трех последователей Бахтина, в которых указанная закономерность выражена наиболее ясно: в заслугу В. Библера входит понимание диалогизма как общей логики культуры; Ю. Лотман внес в понимание логики культуры идею межтекстового обмена; Ю. Кристева наиболее радикально отходит от идеи индивидуального субъекта, элиминируя экзистенциальное и символическое измерения диалога. Вместе с тем диалог как сложное интерсубъективное отношение не позволяет полностью разрешить загадку культуры, выявить ее собственный закон, поскольку он сам фундирован более глубоким основанием. Авторы, в согласии с устойчивой антропологической традицией, предлагают рассматривать в качестве такого основания принцип дара или дарообме-на. Культурная антропология фиксирует указанный выше принцип в качестве начала культурной жизни любых человеческих сообществ.
Ключевые слова: Бахтин, культура, коммуникативный мир культуры, диалог, дар, метод аналитического расслоения.
Для цитирования:
Ячин С.Е., Петракова Н.В. Феномен Бахтина и загадка культуры: от диалога к интертекстуальности // Коммуникативные исследования. 2023. Т. 10. № 1. С. 38-52. DOI: 10.24147/2413-6182.2023.10(1).38-52.
Сведения об авторах:
1 Ячин Сергей Евгеньевич, доктор философских наук, профессор, профессор Департамента философии и религиоведения Школы искусств и гуманитарных наук
© С.Е. Ячин, Н.В. Петракова, 2023
2 Петракова Наталья Валентиновна, ассистент Департамента философии
и религиоведения Школы искусств и гуманитарных наук
Контактная информация:
12 Почтовый адрес: 690922, Россия, Владивосток, о. Русский, п. Аякс, 10
1 E-mail: yachin.se@dvfu.ru
2 E-mail: nv_petrakova@mail.ru Дата поступления статьи: 08.07.2022 Дата рецензирования: 03.11.2022 Дата принятия в печать: 13.01.2023
Введение
Трудно найти в советском интеллектуальном наследии имя, завоевавшее большую мировую известность, чем Михаил Бахтин. В качестве одного из свидетельств мы можем взять реферативную базу Scopus, анализ которой показывает, что нет более цитируемого за рубежом российского мыслителя советского периода, чем Бахтин. То же можно сказать и о популярности идей Бахтина внутри страны. По данным РГБ, начиная с 1960 г. по настоящий момент в 43 тысячах диссертаций есть ссылки на работы автора, 31 работа посвящена ему непосредственно. Уместен вопрос: с чем связано такое внимание к творчеству автора? Чтобы ответить на него, надо иметь в виду тот парадигмальный сдвиг, который произошел во всей философии в начале XX в.: субъект-объектная парадигма, господствовавшая в эпоху Нового времени, сменяется на субъект-субъектную. И именно субъект-субъектное (или интерсубъективное] отношение формирует пространство и идею культуры.
В рамках интерсубъективной парадигмы извечное метафизическое противостояние идеального и материального, субъективного и объективного, духовного и практического, небесного и земного мира диалектически снимается в пространстве культуры. Культура не может ни существовать, ни быть помыслена ни как потусторонний мир идей, ни как посюсторонний порядок вещей, являясь тем третьим, что объясняет и то и другое. Бахтин не только предощутил намечающиеся изменения, но и приблизил их, приняв самое живое участие в утверждении нового миропонимания. Такой синтетический, объединяющий, преодолевающий антиномии подход, свойственный мышлению автора, способствовал росту его известности. На это же работали и особенности его стиля.
Несмотря на существенную оторванность от интеллектуальной атмосферы Западной Европы, мысль Бахтина во многом двигалась параллельно, а порой и предвосхищая намечающийся там «культурный поворот». Можно обратить внимание на сходство взглядов Бахтина и М. Хай-деггера в решении непростой задачи, стоящей перед всей философией в
целом, а именно - преодолении метафизики [Хайдеггер 1993]. Философы такого масштаба мышления, как Хайдеггер и Бахтин, не только отображают «эпоху, постигнутую в мышлении», но и приближают ее приход.
Лишь в последней четверти XX в. стало практически понятно, что цивилизованное человечество вступило в коммуникативный мир культуры, что нашло отражение и в его специфических именованиях, таких как «информационное общество» [Белл 1999], «информационная эпоха» [Кастельс 2000] или «общество знания» (knowledge society]. При этом культурный поворот включает в себя как минимум семь отдельных поворотов (интерпретативный, перформативный, рефлексивный, постколониальный, переводческий, пространственный и иконический] [Бахманн-Медик 2017] и как таковой не только не решает загадку культуры, но в некотором смысле усугубляет ее. В современных исследованиях культуры идет борьба за понимание основного принципа ее существования. Бахтин предложил один из лучших, на наш взгляд, ответов: он радикально и вполне определенно утвердил диалог как основополагающий принцип, лежащий в основе человеческого бытия, языка и культуры [Бахтин 1979].
О принципе диалогизма в философии Бахтина сказано много, но мало обращается внимания на ту последовательность, в которой внимание автора смещается к различным диалогическим режимам. Осмысление данной последовательности как в работах самого автора, так и в работах его последователей является целью данной статьи.
Методы исследования
Для внесения большей ясности в исследуемый вопрос обратимся к методу аналитического расслоения модусов и экзистенциалов человеческого существования, согласно которому бытие человека представляет собой последовательность наслоения экзистенциального, символического и нормативного планов, отчетливо видимых в онтогенезе [Ячин 2001; Ячин 2022]. Эта же последовательность находит свое отражение и в структуре диалога Бахтина [Петракова 2022]. Экзистенциальный уровень диалогического отношения проявлен как непосредственное вчув-ствование или вживание в Другого. Символический режим характеризуется наличием живой, не запечатленной на бумаге речи в качестве первого посредника. Нормативный уровень диалога дважды опосредован: вторым посредником выступает текст. Отношение на этом слое разворачивается в логике обмена опредмеченными результатами речевой деятельности.
Контекстуальный анализ работ Бахтина и его последователей, а также феноменолого-герменевтический метод позволили нам выявить последовательное смещение внимания исследователей (или перенос базового ударения] к третьему уровню диалогического отношения.
Обсуждение результатов
Прежде всего, мы рассмотрели концепцию диалога Бахтина сквозь призму указанного выше метода аналитического расслоения модусов и экзистенциалов человеческого существования. Суть концепции была сформулирована Бахтиным в самых ранних работах, а именно в очерке «К философии поступка», ориентировочно датируемым периодом между 1918 и 1924 гг. [Бахтин 1986], где сам концепт диалога еще не сформулирован вполне отчетливо. Более определенно он проявляется в работе «Автор и герой в эстетической деятельности» [Бахтин 1979], где Бахтин осмысляет его в категориях вчувствования, вживания, переживания, со-переживания, сооценки, эстетической интуиции и др. Этот уровень мы определяем как экзистенциальный, он разворачивается как непосредственно-чувственное общение.
В работе «Проблемы Творчества Достоевского» Бахтин смещает свое внимание на символический план диалога - к тому, что в классической феноменологии называется слоем выражения [Бахтин 1929]. Общение на данном уровне позволяет субъекту перейти от непосредственного переживания к понимающему отношению. Здесь появляется первый посредник - слово, или живая, не запечатленная на бумаге речь.
Далее возникает речь, запечатленная как текст, - текст, книга, корпус книг (в качестве второго посредника в отношении]. Речь становится чем-то объективированным в пространстве. Такой режим диалога мы назвали нормативным. Диалог здесь перестает быть бескорыстным даром слова и приобретает вид оформленного произведения или товарного продукта. Вспомним слова А. Пушкина, хорошо передающие всю последовательность: «Не продается вдохновение, но можно рукопись продать».
Среди исследователей, которые занимаются творчеством Бахтина, мы хотим отметить П. Гуревича, который, насколько мы можем судить, единственный обратил внимание на вышеуказанное изменение позиции Бахтина в хронологической последовательности его произведений. Особо выделяя работу «Творчество Франсуа Рабле и народная культура средневековья и Ренессанса» [Бахтин 1990], Гуревич отмечает, что она будто выпадает из общей концепции автора. В ней характерный для Бахтина чело-векоцентризм заменяется на культуроцентризм и социоцентризм, а бах-тинская антропология уступает место философии культуры и даже социальной философии. Отношение «Я - Другой» в работе о Рабле замещается некой «сообщительностью, сцепленностью различных потоков внутри целостного мира культуры» [Гуревич 1992]. Однако автор фиксирует чисто фактическое изменение круга интересов Бахтина, считая такое изменение не принципиальным. Для нас же важно обратить внимание на саму внутреннюю логику становления его позиции.
Так, при общем понимании многослойности диалогического отношения в концепции Бахтина, мы устанавливаем последовательное, хроно-
логически развернутое смещение акцентов автора с уровня переживания на уровень выражения и далее - на уровень социальной нормативности. На существование такого рода последовательности движения мысли Бахтина, отражающей реальную многослойность диалогического отношения, до нас никто не обращал внимания - и это является одновременно основной гипотезой нашей работы и той новизной, которую мы привносим в понимание философии диалога.
Далее мы обнаруживаем, что концепция диалога Бахтина у его последователей и исследователей его творчества также размечена акцентами на том или ином уровне понимания диалогического отношения. Наш анализ работ современных зарубежных авторов свидетельствует о том, что приблизительно 16 % публикаций акцентируют внимание на экзистенциальном слое непосредственных переживаний, основная часть (около половины] - на слое символического выражения и больше четверти (порядка 30 %] - на слое нормативности [Петракова 2022]. Это соотношение в целом характеризует структуру того внимания, которое сам Бахтин придавал уровням диалога. Смещение внимания к нормативности обнаруживается у авторов, которые продолжают и развивают концепцию диалога, приводя ее в соответствие с реалиями информационной эпохи.
Формат данной работы не позволяет дать подробный обзор многочисленных интерпретаций, поэтому ограничимся тремя авторами, которые, на наш взгляд, наиболее типично выражают логику смещения внимания от слоя переживаний к режиму нормативности.
Библер. Диалог и культура
В. Библер, позиционируя себя в качестве прямого последователя М. Бахтина, смещает внимание с межличностного плана диалога на диалог культур, понятый как диалог их голосов. При этом его концепция всё еще сохраняет тесную связь с личностным (экзистенциальным] планом диалога - слоем живой субъективности, сохраняет пафос личностного характера межкультурных взаимодействий. Не случайно основной работой Бахтина для Библера остаются «Проблемы творчества Достоевского» [Бахтин 1929].
По утверждению Библера, высокоразвитая творческая личность «замыкает на себя целостную культуру эпохи и выносит ее на перекресток иных культур и иных духовных миров» [Библер 1991: 147]. Личность оказывается вместилищем культуры, также как и диалог, развернутый «в горизонте личности». «Диалог в горизонте личности» и «диалог культур», «диалог сознаний» и «диалог идей» - разные обозначения одного и того же феномена [Библер 1991: 147]. Здесь не надо забывать, что само определение «личность», «личностная позиция», «горизонт личности» понимается (и поднимается] Бахтиным предельно высоко. Личность, по опре-
делению, есть творческая личность - подобие Творца, и именно она в точке экстремума сливается с понятием «культура».
Однако если мы говорим о диалоге, который влился в «диалог культур», т. е. вышел в общественную сферу, то мы с необходимостью говорим о нем как о чем-то зафиксированном в качестве текста. А объективирующая фиксация - есть уже признак нормативности. Мы видим вещного посредника - второго посредника (стопку листов, напечатанный текст], мы видим возрастание дистанции между субъектами и, соответственно, - рост фактора опосредования в отношении. Кроме того, мы понимаем, что само «письмо» подчинено определенным правилам правописания, следовательно, и в этом смысле можно говорить о нормативности процесса, так как возрастает значение нормативной грамотности сторон. То есть мы можем утверждать, что Библер в своей интерпретации Бахтина всё дальше смещается к уровню нормативности диалога - туда, где «слово, отстраненное от человека и запечатленное на бумаге, представляет собой остановленную и сгущенную "силу общения"» [Библер 1991: 97].
Лотман. Межтекстовый обмен и вызванный им культурный взрыв
Следующий шаг в утверждении нормирующей объективации диалога делает Ю. Лотман, которого как ученого уже совсем не интересуют отношения между индивидуальными субъектами. Структурализм отбрасывает любые субъективные и психологические моменты. Методологическая позиция Лотмана определяет тот способ, которым он обращается к наследию Бахтина, акцентируя свое внимание прежде всего на таких терминах, как «диалогическая структура романа», «диалог между текстами» или «память жанра» [Лотман 2001].
Лотман трансформирует понимание диалога в некую форму межтекстового обмена, который, по его утверждению, аналогичен внутритекстовому. А внутри текста обмен происходит за счет бесконечных смысловых токов и перекодировок, происходящих, в свою очередь, за счет неоднородностей самого текстового материала. Межкультурный обмен проистекает по тем же правилам.
Текст, по Лотману, это единство, обладающее отчетливо выраженной границей, позволяющей выделить его из окружающего семиотического контекста. При этом высокоорганизованный текст перестает быть лишь посредником в отношении, а становится равноправным собеседником, т. е. «мыслящим устройством» [Лотман 2001]. Здесь мы можем заметить двойную тенденцию в позиции Лотмана: с одной стороны, он проявляет явное желание объективировать диалог культур (представить его как диалог текстов], а с другой стороны, желая сохранить привязку к межличностной природе диалога, он метафорически наделяет текст чертами субъективности - интеллектом, памятью и даже «свойством души».
Теперь текст вступает в диалог на правах личности. И точно так же, как между двумя личностями, между текстом и читателем возникают отношения двух типов: понимания и непонимания. И так же, как между людьми, пониманию способствует единство языка. И текст и читатель перестраиваются по ходу общения. Текст «приноравливается» к читателю, так же как и читатель, использующий свой интеллектуальный потенциал и информационную гибкость для подстройки и перестройки под особенности текста. Отметим этот важный момент для понимания любого диалога. Вступающие в диалогические отношения - будь то люди, тексты или культуры - стремятся к взаимопроникновению. Для того чтобы найти «общий язык», каждый из участников диалога пытается перейти на язык Другого, заговорить на языке партнера по коммуникации. Так диалог меняет, «перекодирует» вступивших в него.
Когда один текст оказывается на границе с другим, то начинается активный межтекстовый обмен. Из взаимодействующих и взаимопроникающих текстов складывается культура. Лотман предлагает взглянуть на нее не только с точки зрения времени, но и с точки зрения пространства.
Как только культурное образование - допустим, государство или его часть - оказывается в ситуации пограничья с другими, более активными или более развитыми образованиями, начинается взаимодействие, напоминающее цепную реакцию. Относительно инертное образование «бомбардируется» потоком текстов, идущих со стороны более развитой структуры, находящейся в состоянии активности. Структура, подвергшаяся атаке, какое-то время впитывает и адаптирует полученный материал, одновременно усваивая его язык. Когда усвоение произошло, структура-акцептор приводит в движение собственные механизмы текстопорождения. Ситуация пассивности сменяется ситуацией возбуждения (вплоть до «взрыва»] - а далее уже новая возбужденная структура влияет на структуры, находящиеся в состоянии инертности [Лотман 2001].
Обращая внимание на первородность личностного характера диалога, Лотман утверждает соответствие вышеописанной ситуации межтекстового обмена с той, где развитое сознание взрослого влияет на сознание ребенка. И один из выводов, которые мы можем сделать из этого, состоит в том, что культура, которая закрывается от взаимодействия с другими культурами, обречена на стагнацию и умирание.
Кристева. Интертекстуальность против интерсубъективности
Ю. Кристева предложила термин «интертекстуальность», переосмыслив работу М. Бахтина «Проблема содержания, материала и формы в словесном художественном творчестве» [Бахтин 1975: 8-73]. Прежде всего она фиксирует свое внимание на понятиях амбивалентности и диало-гизма М. Бахтина. По мнению многих исследователей, термин «интертекстуальность» представляет собой кальку с понятия «диалогизм» - мета-
лингвистического термина, введенного для того, чтобы обозначить одним словом весь комплекс идей о диалоге. Диалог, понятый как вопрос-ответная структура, репликами в которой могут быть как малые смысловые целые (слова и высказывания], так и большие (тексты и романы], которые являются одновременно ответами на другие смысловые целые, - лег в основу концепта «интертекстуальность». Кристева пишет: «...любой текст строится как мозаика цитаций, любой текст есть продукт впитывания и трансформации какого-нибудь другого текста. Тем самым на место понятия интерсубъективности встает понятие интертекстуальности» [Кристева 2000: 429].
Однако, в отличии от Бахтина, всегда сохраняющего видение диалога как особого рода целостности, одновременно включающей в себя все три слоя межчеловеческого отношения, и никогда не теряющего из вида личность человека, вступающего в это отношение, Кристева размывает любые границы текстов, сливает «голоса культур» в безграничный «интертекст» (а далее и в гипертекст], в котором «чужое слово» перестает быть отличным от моего, а само высказывание превращается в «мозаику цитаций», т. е. в «хаос культурного бессознательного», по выражению Р. Барта [Barthes 1985]. Барт утверждает, что «текст представляет собой не линейную цепочку слов, а многомерное пространство, где сочетаются и спорят друг с другом различные виды письма, ни один из которых не является исходным» [Барт 1989: 388]. Бахтин же, напротив, всем корпусом своих произведений утверждает коренное различие Я и Другого, изначальную «неслиянность голосов». Кроме того, сам термин «интертекстуальность» чужд словарю Бахтина, так как совершенно безличен. Бахтин если и говорит о диалоге текстов, то всегда имеет в виду выраженные в них «голоса культур» - что есть, повторимся, четко выраженные позиции отдельных авторов (ответственный поступок каждого из них].
Следовательно, для Бахтина (как, кстати, и для Лотмана] важно взаимодействие высказываний как межличностный диалог, важны границы высказываний-голосов, а также единство, завершенность и целостность каждого из них. Для Кристевой, наоборот, важной представляется множественность голосов, языков и плоскостей пересекающихся текстов. Это уже не диалог, а именно «межтекстовый обмен», а логика обмена - есть логика третьего слоя интерсубъективности [Петракова 2017]. Таким образом, если Бахтин, признавая многослойность диалогического отношения, в какой-то степени удерживает его единство, то Кристева фактически изымает из диалога первые два уровня и сосредотачивает свое внимание на диалоге как обезличенном межтекстовом обмене.
При этом надо признать, что идея Кристевой гораздо более, нежели идея Бахтина, соответствует реалиям современной информационной эпохи, в которой коммуникативные процессы носят предельно обезличенный характер гипертекста.
Принцип дара как закон культуры
Мы рассмотрели позиции трех последователей Михаила Бахтина и можем сделать вывод о том, что каждый из них смещается в своих изысканиях к нормативному режиму диалога, временами забывая об экзистенциальном и символическом его измерении.
Логика подобного смещения обусловлена антропологической закономерностью включения каналов восприятия - от кинестетического (осязательного] к слуховому и только после этого - к визуальному [Бауэр 1979]. Осязание, слух, зрение - напрямую коррелируют с экзистенциальным, символическим и нормативным уровнями диалогического отношения. Так, любящий или «милующий» диалог матери и дитя, где осязание играет ключевую роль и само слово входит в кровь и плоть, переходит в диалог символический, где на первое место выходит слышание Другого, слушание и послушание. «Слух» и «голос» (многоголосие, полифония] -любимые слова Бахтина, который даже в текст предлагает «вслушиваться», а не читать его глазами. О превалирующем значении аудиального канала говорит и Деррида в работах «Фармация Платона» [Derrida 1972] и «Голос и феномен» [Деррида 1999].
И только после этапа слушания и послушания приходит время зрения. Время, когда «текст», «письмо» и другая «пространственная схематизация» вытесняют на периферию живой голос человека. Время, о важности которого писал Б. Латур: «Наука и технология продвигались вперед прямо пропорционально развитию способности человека изобретать методы, с помощью которых феномены, известные только благодаря осязанию, слуху, вкусу и обонянию, были помещены в серию визуальных узнаваний и стали объектом логической символизации, без которой невозможны рациональная мысль и анализ» [Латур 2017: 107]. И эта же логика смещения восприятия от слуха к зрению характеризует существенную особенность (преимущество и недостаток] Западной культуры в ее отличии от Восточной [Малявин, Ячин 2021]. С одной стороны, визуализация дает величайшее преимущество культуре для накопления и аккумуляции ее опыта, но платой за это становится разрыв живых родовых связей, индивидуализация и одиночество. Слух требует живого присутствия Другого. Но авторитет автора утверждается его письмом.
Однако когда мы говорим о последовательности смещения внимания исследователей от экзистенциального слоя диалогического общения к символическому и далее - к нормативному, речь идет не только и не столько о смене логики ощущений (осязание - слух - зрение], сколько о смене логик смысла перечисленных нами уровней. Так, экзистенциальный уровень диалогического отношения разворачивается в логике жертвы, символический - в логике дара, нормативный - в логике обмена опред-меченными результатами речевой деятельности (книгами, письмами, постами и т. д.] [Ячин 2022]. Исходя из чего, мы можем утверждать, что соб-
ственной логикой диалога или логикой «собственно диалога», который, как мы упоминали выше, имеет базовое ударение на слое символического понимания - является логика дара.
Таким образом, продолжая идею Бахтина, мы делаем следующий шаг - и высказываем предположение о том, что у культуры, понятой как диалог «голосов культур» [Бахтин 1979], есть более глубокое основание и собственный, глубинный принцип или универсальный закон, которым является творческий дар. Дар, выступая как общий принцип, разворачивает себя в культуре в виде дарообмена, что и соответствует многоуровневой структуре диалога. Именно феномен дара мы утверждаем как наиболее глубокую предпосылку культуры или самую ее суть и полагаем, что понимание культуры как дара, развернутого как дарообмен, несмотря на множество обращений к данному феномену [The gift 1996; Levi-Strauss 1987; Батай 2003; Marion 2003], до сих пор не достаточно осмыслено.
Так что же такое «дар»? М. Мосс определяет его как «таинство, обеспечивающее связь душ» [Мосс 1996]. Л. Хайд говорит о нем как о «том, что делает благой творец» [Hyde 1983]. П. Рикер определяет дар как «операцию взаимного признания» [Рикер 2010]. Дж. Капуто утверждает его как «любящее обязательство по отношению к Другому» [Caputo 2008], Ж. Дер-рида говорит о безумстве и невозможности подлинного дара, поскольку тот требует полного отказа от собственного «Я» и связанных с ним эгоизма, самолюбия и корысти [О даре 2001]. Как мы можем видеть, некоторые из перечисленных авторов смешивают собственную логику дара с логикой жертвы (Деррида] и логикой чистого обмена (Мосс, Капуто, отчасти Рикер]. И даже такой - не самый глубокий анализ - указывает на ту же самую тенденцию: смешение логики дара с логикой обмена и смещение внимания авторов в сторону последней.
Это можно считать проблемой, решение которой видится в «Возвращении к дару» [Ячин 2014], и одновременно - ответом на вопрос, почему Бахтин столь популярен во все времена. Мы считаем, что он уловил самую суть, глубинный нерв культуры, воплотил в жизнь «образ благого творца» и предощутил ту бездну, в которую шагнет культура, когда обмен совсем отменит дар. Известность Бахтина объясняется попыткой мыслящих сохранить культуру, спасти ее от морока обезличенных коммуникативных сетей, в которых неизбежна «смерть культуры».
Выводы
Итак, мы замечаем, что взгляды исследователей философии диалога М. Бахтина смещаются от личностного плана общения через его символическое измерение к институционально-нормативному режиму. Тенденция состоит в том, что в общей структуре диалога всё больше внимания уделяется его нормативности. И хотя прямо значение личностного (экзистенциального] и символического планов диалога не отрицается, но
сам факт смещения исследовательского внимания к нормативности умаляет их роль. Лучше всего указанная тенденция проявляется в понимании межкультурного взаимодействия как обезличенного межтекстового обмена или интертекстуальности. Наряду со своей технической эффективностью, такая направленность ставит современную культуру перед значимым риском утраты ее человеческого образа. Именно поэтому философия диалога М. Бахтина как акцентирующая внимание на личностной природе культуры, собственной логикой которой является логика бескорыстного дара, - имеет для нашего времени особое значение.
Список литературы Барт Р. Избранные работы: Семиотика. Поэтика / пер. с фр., сост., общ. ред. и
вступ. ст. Г.К. Косикова. М.: Прогресс, 1989. 616 с. Батай Ж. Проклятая доля. М.: Гнозис: Логос, 2003. 208 с.
Бахманн-Медик Д. Культурные повороты: Новые ориентиры в науках о культуре /
пер. с нем. С. Ташкенова. М.: Новое литературное обозрение, 2017. 504 с. Бахтин М.М. Творчество Франсуа Рабле и народная культура средневековья и
Ренессанса. М.: Художественная литература, 1990. 541 с. Бахтин М.М. К философии поступка // Философия и социология науки и техники:
ежегодник: 1984-1985. М.: Наука, 1986. С. 80-160. Бахтин М.М. Эстетика словесного творчества / сост. С.Г. Бочаров; примеч.
С.С. Аверинцева, С.Г. Бочарова. М.: Искусство, 1979. 423 с. Бахтин М.М. Вопросы литературы и эстетики. М.: Художественная литература, 1975. 504 с.
Бахтин М.М. Проблемы творчества Достоевского. Л.: Прибой, 1929. 244 с. Бауэр Т. Психическое развитие младенца. М.: Прогресс, 1979. 320 с. Белл Д. Грядущее постиндустриальное общество: опыт соц. прогнозирования. М.: ACT, 1999. 237 с.
Библер В.С. М.М. Бахтин, или Поэтика культуры. М.: Прогресс, 1991. 169 с. Гуревич П.С. Проблема Другого в философской антропологии М.М. Бахтина //
М.М. Бахтин как философ. М.: Наука, 1992. С. 83-96. Деррида Ж. Голос и феномен и другие работы по теории знака Гуссерля / пер. с
фр. С.Г. Калининой, Н.В. Суслова. СПб.: Алетейя, 1999. 208 с. Кастельс М. Информационная эпоха: экономика, общество и культура. М.: ВШЭ,
2000. 606 с.
Кристева Ю. Бахтин, слово, диалог и роман // Французская семиотика: от структурализма к постструктурализму / пер. с фр. и вступ. ст. Г.К. Косикова. М.: Прогресс, 2000. С. 427-457. Латур Б. Визуализация и познание: изображая вещи вместе // Логос. 2017. № 2 (27).
С. 96-156. DOI: 10.22394/0869-5377-2017-2-95-151. Лотман Ю.М. Культура и взрыв // Лотман Ю.М. Семиосфера. СПб.: Искусство,
2001. С. 11-147.
Малявин В.В., Ячин С.Е. Роковая метафора: зрение и слух в рефлексивном опыте культур Запада и Востока // Вестник Московского университета. Серия 7: Философия. 2021. № 2. С. 80-95.
Мосс М. Опыт о даре. Форма и основание обмена в архаических обществах // Мосс М. Общество. Обмен. Личность: тр. по соц. антропологии / сост., пер. с фр., предисл., вступ. ст., коммент. А.Б. Гофмана. 2-е изд. М.: КДУ, 2011. С. 134-285.
О Даре: дискуссия между Жаком Деррида и Жан-Люком Марионом // Логос.
2001. № 3 (82). С. 144-171. Петракова Н.В. Диалогизм в концепции М. Бахтина (по данным зарубежных исследований) // Коммуникативные исследования. 2022. Т. 9, № 2. С. 260-273. DOI: 10.24147/2413-6182.2022.9(2).260-273. Петракова Н.В. Диалог в пространстве интерсубъективности // Идеи и Идеалы.
2017. № 4 (34). С. 34-43. DOI: 10.17212/2075-0862-2017-4.2-34-42. Рикер П. Путь признания: три очерка. М.: РОССПЭН, 2010. 268 с. Хайдеггер М. Преодоление метафизики / пер. с нем. В.В. Бибихина // Хайдеггер М.
Время и бытие: ст. и выступления. М.: Республика, 1993. С. 177-192. Ячин С.Е. Жертва, дар и обмен. О методе аналитического расслоения модусов человеческого существования // Личность. Культура. Общество. 2022. Т. 24. Вып. 2 (№ 114). С. 55-62. DOI: 10.30936/1606_951X_2022_24_2_55_62. Ячин С.Е. Возвращение к дару: контуры рефлексивной культуры дара в современном мире // Вопросы философии. 2014. № 9. С. 33-41. Ячин С.Е. Человек в последовательности событий жертвы, дара и обмена. Владивосток: Дальнаука, 2001. 279 с. Barthes R. L'Aventure semiologique. Paris, 1985. 148 p.
Caputo 2008 - On the Power of the Powerless: Dialogue with John D. Caputo // Caputo J.D., Vattimo G. After the Death of God / ed. by J.W. Robbins. New York: Columbia University Press, 2007. P. 114-162. Derrida J. La dissemination. Paris, 1972. 170 p.
Hyde L. The Gift. Creativity and the Artist in the Modern World. Edinburg; New York;
Melbourne: Canongate, 1983. 312 p. Levi-Strauss Cl. Introduction to the Work of Marcel Mauss. London: Routledge: Kegan Paul, 1987. 195 p.
Marion J.-L. Being Given. Toward a Phenomenology of Givenness. Stanford, California: Stanford University Press, 2003. 201 p. The gift: An interdisciplinary perspective / ed. by A. Komter. Amsterdam: Amsterdam University Press, 1996. 230 p.
References
Bachmann-Medick, D. (2007), Cultural turns: Neuorientierungen in den Kulturwissenschaften [Cultural Turns: New Orientations in the Study of Culture], 2nd ed., Reinbek, Rowohlt Taschenbuch publ., 409 p. (in German). Bakhtin, M.M. (1990), Tvorchestvo Fransua Rable i narodnaya kul'tura srednevekov'ya i Renessansa [The work of Francois Rabelais and the folk culture of the Middle Ages and the Renaissance], Moscow, Khudozhestvennaya literatura publ., 541 p. (in Russian).
Bakhtin, M. (1986), K filosofii postupka [To the philosophy of action]. Filosofiya i sot-siologiya nauki i tekhniki [Philosophy and sociology of science and tekhnology], annual, 1984-1985, Moscow, Nauka publ., pp. 80-160. (in Russian).
Bakhtin, M. (1979), Estetika slovesnogo tvorchestva [Aesthetics of verbal creativity], Moscow, Iskusstvo publ., 423 p. (in Russian).
Bakhtin, M. (1975), Voprosy literatury i estetiki [Questions of Literature and Aesthetics], Moscow, Khudozhestvennaya literatura publ., 504 p. (in Russian).
Bakhtin M.M. (1929), Problemy tvorchestva Dostoevskogo [Problems of Dostoevsky's creativity], Leningrad, Priboi publ., 244 p. (in Russian).
Barthes, R. (1989), Selected Works: Semiotics. Poetics, Moscow, Progress publ., 616 p. (in Russian).
Barthes, R. (1985), L'Aventure semiologique [The Semiological Adventure], Paris, 148 p. (in French).
Bataille, G. (1967), La Part maudite [The Accursed Share], Paris, Minuit publ., 283 p. (in French).
Bell, D. (1973), The coming of post-industrial society, A venture in social forecasting, New York, Basic books publ., XIII + 507 p.
Bibler, V. (1991), M.M. Bakhtin, ili Poetika kul'tury [Bakhtin, or the Poetics of Culture], Moscow, Progress publ., 169 p. (in Russian).
Bower, T.G.R. (1974), Development in Infancy, San Francisco, W. H. Freeman publ., viii + 258 p.
Caputo, J.D. (2008), On the Power of the Powerless: Dialogue with John D. Caputo. Caputo, J.D., Vattimo, G. After the Death of God, ed. by J.W. Robbins, New York, Columbia University Press, pp. 114-162.
Castells, M. (2000), The Information Age. Economy, Society and Culture, Moscow, HSE publ., 606 p. (in Russian).
Derrida, J. (1972), La dissemination [Dissemination], Paris, 170 p. (in French).
Derrida, J. (1967), La voix et le phénomène. Introduction au problème du signe dans la phénoménologie de Husserl [Voice and Phenomenon and Other Works on Hus-serl's Theory of the Sign], Paris, Presses universitaires de France Publ., 117 p. (in French).
Gurevich, P.S. (1992), Problema Drugogo v filosofskoi antropologii M.M. Bakhtina [The Problem of the Other in Philosophical Anthropology M.M. Bakhtin]. M.M. Bakhtin kak filosof [M.M. Bakhtin as philosoph], Moscow, Nauka publ., pp. 83-96. (in Russian).
Heidegger, M. (1993), Preodolenie metafiziki [Overcoming Metaphysics]. Heidegger, M. Vremya i Bytie [Time and Being], articles and speeches, Moscow, Res-publika publ., pp. 177-192 (in Russian).
Hyde, L. (1983), The Gift. Creativity and the Artist in the Modern World, Edinburg, New York, Melbourne, Canongate publ., 312 p.
Komter, A. (ed.) (1996), The gift. An interdisciplinary perspective, Amsterdam, Amsterdam University Press, 230 p.
Kristeva, J. (1967), Bakhtine, le mot, le dialogue et le roman [Bakhtin, word, dialogue and novel]. Critique, Vol. 23, no. 239, pp. 438-465. (in French).
Latour, B. (2017), Visualization and cognition: drawing things together. Logos, No. 2 (27), pp. 96-156. DOI: 10.22394/0869-5377-2017-2-95-151. (in Russian).
Levi-Strauss, Cl. (1987), Introduction to the Work of Marcel Mauss, London, Routledge publ., Kegan Paul publ., 195 p.
Lotman, Yu.M. (2001), Kul'tura i vzryv [Culture and explosion]. Lotman, Yu.M. Semio-sfera [Semiosphere], St. Petersburg, Iskusstvo publ., pp. 11-147. (in Russian).
Malyavin, V.V., Yachin, S.E. (2021), The fatal metaphor: sight and hearing in refexive experience of cultures of the West and East. Vestnik Moskovskogo universiteta. Seriya 7: Filosofiya, No. 2, pp. 80-95. (in Russian).
Marion, J.-L. (2003), Being Given. Toward a Phenomenology of Givenness, Stanford, California, Stanford University Press, 201 p.
Mauss, M. (2011), Opyt o dare. Forma i osnovanie obmena v arhaicheskih obshchestvakh [The Gift: Forms and Functions of Exchange in Archaic Societies]. Mauss, M. Obshchestvo. Obmen. Lichnost' [Society. Exchange. Personality], Works on social anthropology, comp. by. A.B. Gofman, 2nd ed., Moscow, Universitet publ., pp. 134-285. (in Russian).
(1999), On the Gift: A Discussion between Jacques Derrida and Jean-Luc Marion. Ca-puto, J.D., Scanlon, M.J. (eds.) God, the Gift, and Postmodernism, Bloomington, Indiana University Press, pp. 42-78.
Petrakova, N.V. (2022), Dialogism in the concept of M. Bakhtin (according to foreign studies). Communication Studies (Russia), Vol. 9, no. 2, pp. 260-273. DOI: 10.24147/2413-6182.2022.9(2).260-273. (in Russian).
Petrakova, N.V. (2017), Dialogue in the intersubjectivity space. Ideas and Ideals, No. 4 (34), pp. 34-43. DOI: 10.17212/2075-0862-2017-4.2-34-42. (in Russian).
Ricreur, P. (2004), Parcours de la reconnaissance, Three essays, Paris, Stock publ., 386 p. (in French).
Yachin, S. (2022) Zhertva, dar i obmen. O metode analiticheskogo rassloeniya modusov chelovecheskogo sushchestvovaniya [Live in the logic and sequence of sacrifice, gift and exchange. On the method of analytical stratification of modes and existen-tials of human existence]. Personality. Culture. Society, Vol. 24, iss. 2 (no. 114), pp. 55-62. DOI: 10.30936/1606_951X_2022_24_2_55_62. (in Russian).
Yachin, S.E. (2014), Return to the gift: contours of reflexive culture of gift in modern world. Voprosy filosofii, No. 9, pp. 33-41. (in Russian).
Yachin, S. (2001), Chelovek v posledovatel'nosti sobytii zhertvy, dara i obmena [A person in the sequence of events of sacrifice, gift and exchange], Vladivostok, Dal'nauka publ., 279 p. (in Russian).
THE BAKHTIN PHENOMENON AND THE MYSTERY OF CULTURE
S.E. Yachin1, N.V. Petrakova2
1,2 Far Eastern Federal University (Vladivostok, Russia)
Abstract: In this article, M. Bakhtin's dialogue is considered as a principle underlying culture. At the same time, in accordance with the method of analytical stratification of modes and existentials of human existence, the dialogue is presented as a three-level structure, including existential, symbolic and normative planes. The paper shows the consistent shift of Bakhtin's attention from the existential (interpersonal) layer of dialogue, which is emphasized in the thinker's earliest works, through its symbolic dimension (as communication mediated by language), to the normative regime unfolding in the logic of the exchange of objectified results of speech activity. The article considers the positions of three followers of Bakhtin, in which the specified regularity is most clearly expressed. The merit of V. Bibler
is the understanding of dialogism as the general logic of culture. Yu. Lotman introduced the idea of intertextual exchange into the understanding of the logic of culture. J. Kristeva most radically departs from the idea of an individual subject, eliminating the existential and symbolic dimension of dialogue. At the same time, dialogue as a complex intersubjective relationship does not allow to fully resolve the mystery of culture, to reveal its own law, since it is itself founded by a deeper foundation. The authors, in accordance with the stable anthropological tradition, propose to consider the principle of gift or gift exchange as such a basis. Cultural anthropology fixes the above principle as the beginning of the cultural life of any human communities.
Key words: Bakhtin, culture, communicative world of culture, dialogue, gift, method of analytical stratification.
For citation:
Yachin, S.E., Petrakova, N.V. (2023), The Bakhtin phenomenon and the mystery of culture. Communication Studies (Russia), Vol. 10, no. 1, pp. 38-52. DOI: 10.24147/2413-6182.2023.10(1).38-52. (in Russian).
About the authors:
1 Yachin, Sergey Evgenievich, Prof., Professor of the Department of Philosophy and Religious Studies of the School of Arts and Humanities
2 Petrakova, Natalya Valentinovna, assistant of the Department of Philosophy and Religious Studies of the School of Arts and Humanities
Corresponding authors:
12 Postal address: 10 Ajax Bay, Russky Island, Vladivostok, 690922, Russia
1 E-mail: yachin.se@dvfu.ru
2 E-mail: nv_petrakova@mail.ru Received: July 8, 2022
Revised: November 3, 2022 Accepted: January 13, 2023
