CC BY
31
УДК 340
Бугаенко Юлия Юрьевна
кандидат философских наук, преподаватель кафедры уголовного права,
Кубанский государственный аграрный университет им. И.Т. Трубилина [email protected]
Uliya Yu. Bugayenko
Candidate of Philosophy,
lecturer of the Department of Criminal Law,
Kuban State University
Agrarian University of I.T. Trubilin
Факторы, стимулирующие
криминализацию российского общества в период социальных трансформаций
Factors that encourage
criminalization of russian society in the period of social transformation
Аннотация. Статья посвящена анализу источников криминализации российского общества в постсоветский период его истории. По мнению автора, этот процесс был фактически инициирован новыми элитами российского государства, создавших режим, подчинивший ре-формационные процессы в социуме своих удовлетворению клановых интересов. Реакцией же общества стал правовой нигилизм, девиант-ные отклонения в поведении индивидов, социальная аномия.
Ключевые слова: системный кризис общества, криминализация, девиантное поведение, социальная аномия, преступность, правовой нигилизм, теневая экономика.
Annotation. The article is devoted to analysis of the sources of the criminalization of Russian society in the post-Soviet period in its history. According to the author, this process was actually initiated by the new elites of the Russian State, establishing the regime, subdue reformacionnye processes in the society of their satisfaction of clan interests. The reaction of the society became the legal nihilism, deviant individuals who deviate from social ano-mie.
Keywords: systemic crisis of society, criminaliza-tion, deviant behavior, social anomie, crime, legal nihilism, shadow economy.
Более чем тридцатилетний исторический путь транзиции нашей страны от эпохи тоталитаризма к цели, которую отечественные либеральные реформаторы еще в период «перестройки» определили как движение советского общества от тоталитаризма к демократии и общечеловеческим ценностям по западному образцу, привел к неожиданным для них результатам: к глубокому системному кризису, затронувшему практически все сферы жизнедеятельности государства и общества. Причиной тому, по нашему мнению, стала ситуация неопределенности, которая последовала после развала СССР, и отсутствие у российского руководства и тактики, и стратегии развития нашей страны по новому вектору, повидимому, полагавшего, что у страны достаточно ресурсов для цивилизацион-ного рывка в новую историческую эпоху при поддержке Запада. Только повседневная реальность оказалась далекой от тех проектов, по которым, как полагали молодые реформаторы, пойдет развитие нашей страны. И одним из последствий этого системного кризиса стала криминализации государства и общества на фоне политического и правового вакуума, который выступил одним из решающих факторов этого явления. Ответственность за происшедшее мы, как и многие исследователи, возлагаем на новую
российскую власть, которая, воспользовавшись состоянием правовой неопределенности, используя полукриминальные схемы, приняла активное участие в перераспределении государственной собственности в своих клановых интересах, а фактически, в разграблении страны, в создании политического режима, ориентированного на удовлетворение потребностей государственной и региональной элиты. Остальная часть населения нашей страны довольно быстро адаптироваласьк новой исторической реальности, завершив процесс криминализации России, что послужило объективным основанием для отечественных и зарубежных криминологов отнести ее к странам с высокоразвитой культурой взяточничества, коррупционного поведения, получения денежных средств незаконным путем, многочисленных «теневых» источников экономической деятельности, несоответствия декларируемых расходов и имущества доходам и т.д. И эти практики оказались настолько жизнеспособными, что в первые двадцать лет постсоветского периода российской истории самостоятельные социальные действия, направленные на достижение важных жизненных целей, отстаивание значимых прав реализовывались, преимущественно, в неправовом пространстве, которое за годы реформ настолько расширилось, что для
большинства населения стало более привычным, чем правовое. Свидетельством тому стали результаты социологических исследований, проведенных исследователями восемь лет назад, в соответствии с которыми основная часть опрошенных более эффективным способом защиты своих прав (как и достижения других своих целей) в сложившихся условиях признала, скорее, обход законов, чем следование им (42 %). Значительно меньшая часть (29 %) , напротив, полагали, что «закон превыше всего». Причем, почти 70 % респондентов считали, что для защиты законных прав люди вынуждены прибегать к противозаконным действиям чаще, чем до реформ. К нашему глубокому сожалению, если современная ситуация и, в какой-то степени и изменилась, то не на столько, чтобы приводить результаты современных исследований на эту тему, что свидетельствует об адаптации основной массы населения нашей страны не только к новым условиям жизни с их «западными» правами и свободами, предполагающими рост самостоятельности и независимости индивидов. Одновременно она привела и к существенно расширившемуся неправовому пространству, которое по сей день пронизывает, по существу, все основные сферы жизнедеятельности разных социальных групп. В результате этого неправовые действия стали для одних индивидов важным способом социального продвижения, а для других - барьером адаптации к новым условиям. Они выступают важным каналом новых социальных неравенств и одним из наиболее труднопреодолимых последствий современного трансформационного процесса [1, с. 103].
К нашему глубокому сожалению, современная Россия еще не стала правовым государством[2], т.к. этот процесс осложняется продолжающимся на протяжении десятилетий возрастающим валом законов, исполнение которых является крайне затруднительным, что служит одним из источников коррупционных рисков в правоприменительной практике. По сравнению с дореформенным периодом разница заключается всего лишь в расширении свободы слова и права граждан на достоверную информацию о состоянии дел в стране, включая сведения о произволе и беззаконии в разных сферах общественной жизни и на разных уровнях иерархии. Однако высокая информированность не исключает наличия информационных «белых пятен» применительно к криминальной деятельности и вытекающей отсюда правовой беспомощности граждан. Новое институциональное пространство российского общества на протяжении десятилетий строилось на праве сильного.
Многие исследователи выражают тревогу по поводу глубокого разрыва, сложившегося между административно-правовой и социокультурной составляющими российских институтов. Многократно отмечалось, что новые законы и нормы нередко остаются на бумаге, реальные же практики развиваются так, как если бы этих норм не было [3]. Фиксируется растущая роль теневых правил и норм в экономике, политике и в других сферах общественной жизни [4]. Утверждается, что доминирование неформальных отношений
над формальными регуляторами - главная черта, отличающая Россию от стран Центральной и Восточной Европы, и основная причина неуспеха реформ [5].
Но, по нашему мнению, нет оснований и для другой крайности - целиком списывать рост неправовых практик на закономерности переходного периода. Ведь анализ институциональных источников расширения неправовых практик свидетельствует о том, что такое расширение, неизбежное в периоды крупных социальных преобразований, в российском обществе искусственно усиливалось. Ослабление неправовых практик может быть лишь постепенным и должно произойти в результате продуманной экономической и социальной политики, которая учитывала бы интересы и возможности акторов всех уровней, способствовала бы ослаблению несоответствий, как в конфигурации новых социальных институтов, так и между отдельными элементами каждого из них.
Но не только правовой и политический вакуум привели к системному кризису российского общества. По мнению многих исследователей, причиной тому стал духовно - нравственный кризис общества, который привел его в состояние аксиологического вакуума, характеризующегося, прежде всего, общим снижением ценностного статуса морали, нравственности, размытостью ориентиров в понимании добра и зла. Упадок социального авторитета традиционных ценностей оказался сопряженным с общим разочарованием, личностной дезинтеграцией. Показательно, что подавляющее большинство населения в ходе реформ прочно утратило интерес к морально-этической проблематике, нравственным поискам. Наблюдается более снисходительное отношение и к такому противоправному поведению в социально-экономической сфере, как дача взяток и уклонение от налогов. В то же время, не следует утверждать, что трансформация моральных норм идет только по нисходящей - в сфере частной жизни некоторые моральные ограничения, во всяком случае, на вербальном уровне, приобретают большую значимость.
Аксиологический вакуум сопряжен с состоянием аномии. Это означает, что социальные регуляторы в обществе ослаблены, социальные связи ситуативны, неустойчивы, а человек изолирован и отчужден от нормальных социальных взаимодействий. Социальные установки и интересы неотрефлексированы и легко сменяемы.
Появление термина «социальная аномия» в современном научном знании исследователи традиционно связывают с западными социологами Э. Дюркгеймом и Р. Мертоном. Характеризуя аномию как форму девиантного поведения, Э. Дюркгейм утверждает, что всплески аномии наблюдаются как в обществах, переживающих неожиданный упадок, так и процветание, ибо оба эти процесса связаны с «нарушениями коллективного порядка», когда общество оказывается временно неспособным оказывать нужное воздействие на человека [6].
Р. К. Мертон в процессе исследования культурных и социальных источников отклоняющего поведения анализировал явление социальной аномии с позиций изучения типов приспособления к этим культурным целям и нормам лиц, занимающих различное положение в социальной структуре общества. Из пяти основных форм индивидуального представления: конформности, инновации, ритуализма, ретрицизма, мятежа только конформизм характеризуется им как эталонная, так как индивидом принимаются и определяемые культурой цели, и институциализиро-ванные средства, что характерно для стабильно развивающегося общества, в котором сеть ожиданий, составляющая каждый социальный порядок, основывается на желательном поведении членов общества, соответствующем установленным и, возможно, постоянно меняющимся культурным образцам [7, с. 289-290]. Все же остальные, по его мнению, являются источником аномии.
Итак, аномия - это состояние дезорганизации личности, возникающее в результате ее дезориентации, что является следствием либо социальной ситуации, в которой конфликт норм и личность сталкиваются с противоречивыми требованиями, либо ситуации, когда нормы отсутствуют.
Фактически, в российском обществе оказалось разрушенным единое поле нравственных ориентиров. Представления о том, что такое хорошо и плохо, что желательно и нежелательно, нравственно и безнравственно, справедливо и несправедливо - все эти и многие другие важнейшие представления оказались предельно фрагмен-тированными и чаще всего отражали сугубо групповые интересы. В итоге, солидарность, консолидация, единство целей, взаимное доверие, открытый диалог оказались в глубоком упадке. Повсеместно и на всех уровнях господствовал принцип «каждый выживает в одиночку». Аномия - это дезинтеграция нравственных ценностей, смешение ценностных ориентаций, наступление ценностного вакуума по принципу «все дозволено». Аномия - опаснейшая болезнь, несовместимая с поступательным движением общества, болезнь, способная незаметно, но действенно разрушить изнутри любую конструктивную программу социально-экономических преобразований.
На поверхности общественной жизни аномия проявляется в виде резкого скачка ненормативного поведения - неуважения к закону, обвального распространения преступности и жестокости, роста числа самоубийств, господства группового эгоизма и равнодушия, разрушения преемственности между поколениями.
Аномия - несбалансированность нравственных, экономических, политических, культурных ценностей и поведенческих ориентации, представляет серьезнейшую проблему переходных обществ.
Общая картина социального контекста в России достаточно сложна.
Отечественные исследователи, рассматривая состояние современного российского общества в переходной период как близкое к аномии, обращаются к концептам крупнейших зарубежных социологов. Так, А.Ф. Филиппов утверждает, что для разъяснения сути аномии вообще и аномии в России в частности удобно использовать термин «гетеротопия», введенный М. Фуко. В этом смысле аномия представляет собой нахождение сразу в нескольких социальных пространствах, предполагающих разные модели действия. В России на рубеже тысячелетий человек оказался именно в такой ситуации, и аномия выразилась для него в потере или размывании идентичности.
В условиях России проблема аномии приобрела особенно запутанный характер в силу того, что аномия, в классическом ее понимании, накладывается на,своего рода, базовую асоциальность, связанную с ослаблением фундаментальных моральных норм и ценностей, без которых общество не может нормально существовать и в нем не может поддерживаться социальный порядок [8].
Таким образом, социальная аномия стала следствием неспособности достаточно широких слоев российского общества к принятию идейно размытых, законодательно и социально не отрегулированных образцов рыночной демократии. Ни один из созданных в этих условиях социальных и политических институтов не оказался способным заполнить духовный вакуум, возникший в индивидуальном и массовом сознании, что, несомненно, спровоцировало социальную аномию, а как следствие - и социальную апатию, парализующую волю человека и делающего его объектом пристального внимания тоталитарных сект, политических, националистических, клерикальных фундаменталистов и, конечно же, организованной преступности.
Важнейшим проявлением аксиологического вакуума и аномии является рост неправового поведения и соответствующих мотиваций в сфере межнациональных, межэтнических отношений. Принципы правового отношения к представителям иных этносов, издавна живущих на территории России, на определенное время оказались вытесненными регрессией к господству примитивных правил различения своих и чужих, друзей и врагов, «тех, кто против нас» и «тех, кто за».
Примитивный национализм и ксенофобия, без сомнения, стали реакцией на разрушение национальной самобытности, уничтожение национального достоинства, национальной гордости. Это стало следствием тотальной маргинализации общества. В самом деле, «маргинал, - как считает французский социолог А. Фарж, - калека средисебе подобных - человек с отсеченными корнями, рассечённый на куски в самом сердце родной культуры, родной среды» [9, с.146].
В современном российском обществе, бесспорно, прослеживается ситуация, где количество девиантных форм поведения остается на чрезвычайно высоком уровне. Формы поведения,
особо нарушающие нормы, можно разделить на две группы: во-первых, традиционные, на протяжении десятилетий или, скорее, столетий с высокой частотой наблюдаемые в жизни общества. Их можно назвать формами поведения, имеющего самоуничтожающий эффект (алкоголизм, самоубийство и частично психоневротические отклонения). Настораживает не только значительное число фактов девиантного поведения, но и тенденции его изменения [10].
Большинство криминологических и социологических концепций объясняет распространение форм девиантного поведения, в конечном счете, степенью интегрированности общества, причем, ее недостаточность выражается, прежде всего, в социальной аномии [11, с. 77]. Дюркгейм характеризовал последнюю как состояние отсутствия ценностей на стыке между изжитой старой и не-сформировавшейся неорганической новой структурой норм и ценностей, в рамках которой индивиды буквально не знают, что хорошо и что плохо, что допускается и что нет. Мертон описывает эту общественную ситуацию как расхождение общественных требований, культурно принятых жизненных целей с имеющимися в распоряжении средствами, Дарендорф связывает ее с ослаблением общественных привязанностей, Макайвер - с ослабленными социальными и эмоциональными контактами, Хабермас - с противоречием, сложившемся между интеграцией режима и культурной интеграцией (идентификация с общественным устройством, его легитимация). В каждой из этих версий встают проблемы интегрированности, дееспособности, организованности и предсказуемости общества.
Аномия, как известно, усиливается в период реорганизации общества, а именно в связи, как с общественными регрессиями, так и с прогрессивными процессами. Развитие российского общества за последние полтора столетия было историей аномийных общественных состояний. Общественная дезинтеграция носила почти постоянный характер, что проявлялось, с одной стороны, в макросоциальных процессах (в структуре, мобильности, в системе ценностей, культуре и т.д.), а с другой стороны, в микросоциальной сфере (в образовании, семье, в приватной сфере, вере, в мире труда и т.д.).Аномийное состояние общества в макро- и микросфере возникает почти всегда одновременно, очень редко случалось так, чтобы хотя бы один из этих уровней усиливал общественную интегрированность. Аномийные ситуации глубоко пропитывали структуру общества. Ценностные и нормативные кризисы, отсутствие средств, необходимых для претворения культурных целей, общественные легитимации, как правило, не оставались на уровне общественного сознания, но объективировались в структуре учреждений общества, его построении и механизме действия и поэтому органически врастали в макроструктуру общества [12, с. 76].
Литература:
1. Архипова Н.Ю. Социетально-архетипические факторы правового поведения. Ростов-н/Д., 2003.
Таким образом, проанализировав деформации и кризисные явления в транзитивном российском обществе, мы пришли к выводу о том, что в России в результате происшедших перемен отчетливо проявились практически все признаки правового и нравственного нигилизма: неуважение к закону, праву, общепринятым социальным нормам. Значительная часть населения оказалось не готовым слепо следовать существующему законодательству. Эти обстоятельства свидетельствуют о том, правовая культура современного российского общества демонстрирует наличие деформаций, связанных, в первую очередь, с утратой основных аксиологических различений, что свидетельствует о медленном выходе общества из состояния общего социокультурного кризиса. Деформация базовых траекторий социального пространства проявилась:
- в криминализации индивидуального и массового сознания и поведения;
- в росте преступности и изменении ее структуры в сторону криминализации всех без исключения возрастных, гендерных и профессиональных групп;
- в падении общественного интереса к моральной проблематике, ранее составлявшего традиционную особенность отечественного менталитета;
- в росте аморальности и безнравственности;
- в распространении на все общество ценностей и норм криминальной субкультуры;
- в развитии правового нигилизма на всех социальных уровнях.
Завершающийся тридцатилетний период постсоветской истории нашей страны, несмотря на положительные перемены в организации политической, правовой, социально - экономической жизни государства и общества, вызывают у многих представителей юридического сообщества чувство искренней тревоги за состояние правопорядка, высокий уровень реальной и латентной преступности, вызванных достаточно долгим периодом политической, правовой и социально -экономической нестабильности.
Отрадным для нас является лишь тот факт, что в последнее десятилетие наметились тенденции духовно - нравственного оздоровления общества, роста гражданской активности населения, не желающего мириться с коррупцией, преступностью во властных структурах, некомпетентностью в управленческой деятельности, на преодоление которых государство и общество направляет реальные усилия.
Literature:
1. Arkhipova N.Yu. Societalno-archetypal legal behavior factors. Rostov-on/D., 2003.
2. Александров В.А. Современная Россия - что это такое? URL : http://www.politcenter.ru/ discussion/dl70503/alexandrovl 70503.htm
3. См., например, Трансформация экономических институтов в постсоветской России / Под ред. проф. P.M. Нуреева. М. : МОНФ, 2000; Шабанова М.Л. Социология свободы: трансформирующееся общество / М.Л. Шабанова; Под ред. акад. Т.Н. Заславской. М. : МОНФ, 2000; Теневые отношения. Proet Contra, зима 1999. М.; Неформальная экономика: Россия и мир / Под ред Т. Шанина, М. : «Логос», 1999.
4. Рывкина Р.В. От теневой экономики к теневому обществу // Proet Contra. Зима, 1999. С. 2539; Клямкин И.М. Теневое общество / И.М. Клям-кин, Л.М. Тимофеев. М., 2000.
5. Капелюшников Р.И. Где начало того конца?.. (к вопросу об окончании переходногопериода в России // Вопросы экономики. 2001. № 1. С. 138156.
6. Дюркгейм Э. Самоубийство. Социологический этюд. М., 1994. С. 186-201.
7. Мертон Р.К. Социальная структура и аномия // Социология. Хрестоматия / Р.К. Мертон; Сост. Ю.Г. Волков, И.В. Мостовая. М., 2003.
8. Рачипа А.В. Обыденное правосознание населения среднего города России: социоструктур-ный аспект. Ростов-н/Д., 2004.
9. Опыт словаря нового мышлении: 50/50 / Под общ. ред. Ю. Афанасьева. М. : Ферро. М., 2009.
10. Попов М.Ю. Социальные девиации в структуре процесса социализации личности в современном социуме // Евразийские исследова-ния:актуальные проблемы и перспективы развития : коллективная моногафия. Ереван - Арзамас, 2013.
11. Овчинников А.И. Глобализация и идея универсального правопорядка в современном юридическом мышлении // Журнал «Правовая политика и правовая жизнь». 2014. № 2(15).
12. Самыгин П.С. Отчуждение права как социальный феномен современной России // Юридический вестник. 2003. № 1.
2. Aleksandrov V.A. Modern Russia-what is it? URL : http://www.politcenter.ru/discussion/dl/ 70503.htm
3. See, for example, transformation of economic institutions in post-Soviet Russia / Ed. Prof. P.M. Nureyev. M. : MPSF, 2000; Shabanova M.L. Sociology of freedom: transforming society / M.L. Shabanova; Ed. akad. The so-called T.N. Zaslavskaya. M. : MPSF 2000; Shadow relations. Pro et Contra. M., winter 1999; Informal economy: Russia and the world / Edited by t. Shanina. M. : «logos», 1999.
4. Ryvkina R. V. From shadow to shadow economy society//Pro et Contra. Zima 1999. Р. 25-39; Kljamkin I.M. Shadow society / I.M. Kljamkin, L.M. Timofeev. M., 2000.
5. Kapeljushnikov R.I. «Where the beginning of the end? (to a question about the end of the transition period in Russia // Questions of economy. 2001. № 1. 138-156.
6. Durkheim E. Suicide. Sociological etude. M., 1994. Р. 186-201.
7. Merton R.C. Social structure and anomie // Sociology. Anthology / R.C. Merton; Originators Yu.G. Volkov, I.V. Mostovaya. M., 2003.
8. Rachipa A.V. Everyday awareness of the population of the Middle cities of Russia: sociostrukturnyj aspect. Rostov-on/D, 2004.
9. The experience of the new dictionary thinking: 50/50/AGG. Ed. Y. and m. Afanasyeva. M. : Ferro, 2009.
10. Popov M.U. Social deviation in the structure of the socialization process of the individual in contemporary society // Eurasian Studies: actual problems and perspectives of development : Collective monogafija. Yerevan-Arzamas, 2013.
11. Ovchinnikov A.I. Globalization and the idea of a universal rule of law in contemporary legal thinking // Magazine «legal policy and legal life». 2014. № 2(15).
12. Samygin P.S. Exclusion law as a social phenomenon of modern Russia // Law Gazette. 2003. № 1.
