CC BY
89
А. Е. КУНИЛЬСКИЙ
Петрозаводский государственный университет
Ф. М. ДОСТОЕВСКИЙ В ВОСПРИЯТИИ НЕКОТОРЫХ ЦЕРКОВНЫХ АВТОРОВ
Вопрос о взаимоотношениях Достоевского с Церковью в наше время приобретает особую важность по многим причинам. Одна из них — необходимость наконец-то создать объективную картину мировоззрения писателя, благо условия для этого сейчас есть. Как все мы знаем, раньше мешали разные привходящие обстоятельства. Желание защитить Достоевского от обвинений в реакционности влияло на отбор фактов. Если спросить любого из тех, кто занимался изучением Достоевского, что он может сказать на интересующую нас тему, то вспомнится, как правило, следующее. Во-первых, приведенное в записках литератора Е. Н. Опочинина высказывание священника отца Алексия: «Вредный это писатель! <.. .> И хуже всего то, что читатель при всем том видит, что автор человек якобы верующий, даже христианин. В действительности же он вовсе не христианин, и все его углубления (sic!) суть одна лишь маска, скрывающая скептицизм и неверие»1. Во-вторых, свидетельство Константина Леонтьева, что «"Братьев Карамазовых" в "Оптиной <...> "правильным" православным сочинением не признают.»2. Распространенное сейчас чтение философов и публицистов начала ХХ века — времени «Религиозно-философского общества» — только прибавляет сомнений в ортодоксальности Достоевского. Так, Розанов констатировал, что «душевный строй», которым автор наделил старца Зосиму, противоположен реальному христианству: «Нет, Достоевский тут просто ничего не понял; "бе в языческой тьме". У него только фразеология, только "причитания" христианские.»3. Бердяев, называя Достоевского «глубоко христианским
© Кунильский А. Е., 2001
1 Опочинин Е. Н. Беседы с Достоевским: (Записки и воспоминания) // Звенья. Т. 6. М.; Л., 1936. С. 470.
2 Русский Вестник. 1903. Апрель. С. 643.
3 Розанов В. В. Темный лик // Розанов В. В. <Соч.> Т. 1. Религия и культура. М., 1990. С. 375— 376.
421
писателем», в то же время подчеркивал его обособленность от «исторического православия»4. И, как явствует из приведенного выше мнения отца Алексия, представители «исторического православия» эту отчужденность как будто осознавали. В «Летописи жизни и творчества Ф. М. Достоевского» цитируется сообщение из журнала «Искра» (№ 36—37 от 17 июня 1873 года) о том, что в некоей духовной семинарии «ректор застал одного семинариста за чтением "Идиота" Достоевского <...> и нашел такое чтение соблазнительным»5. И, вроде бы, даже есть основания говорить о каких-то «оргвыводах». По крайней мере, в книге И. Л. Волгина рассказывается о трудностях, на которые натолкнулось намерение А. Г. Достоевской похоронить мужа на монастырском кладбище .
Вот, в общем, круг тех фактов, которыми оперировали до недавнего времени исследователи, говоря о проблеме «Достоевский и Церковь». В последние годы, с распространением знаний о христианстве, возмещающим недостатки нашего «проклятого воспитания», появились статьи, где Достоевскому и его героям задается вопрос «како веруеши?», и в конце концов выясняется, что веровали они неправильно. Таким образом, сложившееся много десятилетий назад мнение,
разводящее Достоевского и Церковь, не умерло с исчезновением идеологического пресса.
Итак, ясно, что проблема существует (хотя, может быть, она существует больше для нас, людей посторонних, а не для Достоевского и не для Церкви). Осознавая масштабность этой проблемы, я, естественно, не претендую на ее разрешение. Просто, испытывая некоторую растерянность от всех вышеприведенных суждений, я обратился к отдельным оказавшимся доступными для меня духовным изданиям и трудам церковных публицистов XIX века за разрешением вопроса: как же они смотрели на Достоевского. Прочитанные мною авторы не прославленные властители дум, а представители церковной интеллигенции, на долю которых в конце XIX столетия не могла выпасть популярность. Это не Розанов и не Бердяев (не Михайловский etc.).
4 Бердяев Н. А. Миросозерцание Достоевского // Бердяев Н. А. О русских классиках. М., 1993. С. 213, 208.
5 Летопись жизни и творчества Ф. М. Достоевского. Т. 2. 1865—1874. СПб., 1994. С. 384.
6 См.: Волгин И. Л. Последний год Достоевского. М., 1986. С. 490—495.
422
Но скромность и, так сказать, «серость» их писаний как раз и представляла для меня особый интерес, потому что тут мы имеем дело не с оригинальным мнением яркой индивидуальности, а с выражением позиции целой организации (в которой, кстати, оригинальность никогда не рассматривалась как ценность).
Как известно, интерес к Достоевскому со стороны представителей Церкви и людей, близких к ней, становится особенно заметным в конце 70-х и начале 80-х годов прошлого века — во время публикации романа «Братья Карамазовы» и в связи со смертью писателя.
Например, в журнале «Православное обозрение» (1880. Сентябрь) опубликована статья «Идеалы будущего, набросанные в романе "Братья Карамазовы"», подписанная инициалами «С. Л.». Ее автор называет Достоевского «писателем-субъективистом», имея в виду, что он не скрывает своих взглядов (ср. с концепцией Бахтина): «...читателю становится вполне понятным тот идеал, к которому направлены симпатии нашего писателя, его заветные думы и чаяния» (с. 31). У корреспондента «Православного обозрения» не вызывают сомнений характер идеала Достоевского и степень его религиозной компетенции: «.его нравственные стремления находят себе полное удовлетворение только в христианском идеале <... > всякий, для кого нравственный идеал христианства не представляется только пустою мечтой, не может не признать широты и глубины философско-богословских воззрений нашего автора» (с. 33). В статье содержится и мягкая критика Достоевского. Но в связи с чем?! Это может вызвать удивление, но критик считает, что в романе «Братья Карамазовы» писатель несколько идеализирует монахов и проявляет излишнюю строгость по отношению к мирянам: «.нам кажется, что он слишком пессимистически относится к мирской жизни и слишком большие надежды возлагает на граждан монастырской общины» (с. 58). Заканчивается статья следующей констатацией значения выраженных в романе взглядов писателя: «Таким образом человечество, ради достижения своей заветной цели, должно будет стать на путь, намеченный г. Достоевским» (с. 65—66).
Эта статья, написанная и опубликованная при жизни Достоевского, не позволяет объяснить все последующие положительные отклики церковных авторов о нем в 1881 году особенностями момента (о мертвых хорошо или ничего) и заявленным после смерти писателя отношением к нему
423
со стороны Двора и Святейшего Синода. Как мы видим, духовные издания отзывались о Достоевском положительно и до этого7.
Реакция Церкви на смерть Достоевского охарактеризована в духовном журнале «Странник»: «Церковь с особенным выражением и признанием душу его почтила» (1881. Февраль. С. 345). О причинах этого в опубликованном здесь некрологе говорится: «Ибо не было еще такого страдальца за Русскую Землю и никто так полно не отдавал вдохновенной души народу, как покойный Федор Михайлович» (Там же). В заключение автор некролога касается интересующей нас темы: «О православии Ф. М. тоже бы многое можно и следовало говорить; но и опять не теперь — в этой скорбной заметке. Несомненно, что сам Ф. М. был искренно верующий, самый глубокий христианин (курсив мой. — А. К.). Называли его даже за это самое мистиком, — кто ровно ничего не понимает ни в христианстве, ни в мистике. В действительности он был просто — русский православный христианин, и православие, как самобытно-русский просвещающийся во Христе Боге дух поставил, и необычайное величие в нашем православии показал, отметив в нем такие стороны, каких никто раньше его не коснулся, и поставив в художественных образах такие философские и религиозные проблемы, над которыми долго-долго будут думать философ, художник, ученый, мыслитель.» (с. 346).
Показательны контексты, в которые церковные авторы помещают личность и идеи Достоевского. Например, протоиерей Морского Николаевского собора в Петербурге Иоанн Константинович Яхонтов (окончил Санкт-Петербургскую Духовную Академию, магистр богословия, с 1862 г. по 1876 г. редактор журнала «Духовная беседа», скончался в 1888 г.)8 помещает Достоевского в ряд людей, «которые как будто умирают, а живы. <.> Таков
7 См. также опубликованное в сборнике «Достоевский: Материалы и исследования» (Вып. 10. СПб., 1992) письмо профессора церковной истории А. М. Иванцова-Платонова, в котором он, по прочтении «Братьев Карамазовых», выражает автору «чувства — благодарности, любви, радости. Никогда еще ни одному из поэтов и романистов русских (кажется — и иностранных) не приходилось так глубоко касаться высших сторон духовной жизни и так сердечно освещать нас нравственно-христианской идеей, как Вы это делаете в своих произведениях» (с. 226).
8 См.: Полный православный богословский энциклопедический словарь. Т. II. СПб., <б. г.>. Стб. 2406. Приводимые в дальнейшем сведения о церковных авторах взяты из этого издания.
424
был святый Апостол Павел»9. Из 2-го Послания ап. Павла коринфянам и взяты слова о людях умирающих, но живых, — умирающих телесно, но живых в духе. Отец Иоанн указывает на слабое здоровье Достоевского (умирал ежедневно), на понесенные им страдания и труды, на пребывание в темницах и т. д. — все, как в автохарактеристике ап. Павла. Близость Достоевского к святому апостолу не только биографическая (хотя и биографическое сходство очень важно, достаточно вспомнить перерождение грешника Савла в приверженца Христа), но и идейная. В чем, по Яхонтову, состоят идеи Достоевского? «В том, что для человека и для целого народа основанием жизни должно быть христианство, что без христианства и жить нельзя существу разумно-нравственному, что христианство воплотилось в Православии, что Православие сроднилось, срослось с русским народом и что великая будущность предстоит русскому Государству, русской Церкви, русскому народу, — деятельность просветительная и примирительная» (с. 349).
Другой священник и так же, как Яхонтов, магистр богословия протоиерей Ион Дмитриевич Петропавловский (род. в 1844 г.) опубликовал в журнале «Православное обозрение» (1881. Февраль) «слово пред панихидою по Ф. М. Достоевском» «Земной жребий жизни ревнителей правды». Избранный им контекст также очень интересен: от представлений Платона и Исаии об антиэстетичности облика праведников до самоуничижения (кенозис) Христа (Петропавловскому — автору работы «Богочеловеческий образ Иисуса Христа» — данная тема была, очевидно, особенно близка). В его характеристике Достоевского оппозиция «нисхождение — восхождение» играет важную роль: «Кто такой Федор
Михайлович? Не титулованная, не знатная государственная особа, а просто — человек и христианин. Христианин! в этом разгадка тайны его духа. Чем же приобретены им это уважение, этот почет? Не вхождением в верхние сферы государственной жизни, а нисхождением в нижние слои народной жизни, служением человечеству. Это — бедный и самоотверженный труженик, много поработавший на благо человечества вверенными ему от Бога талантами; это глубоко верующий христианин, муж креста Христова (курсив мой. — А. К.), человек, ходивший пред
9 Иоанн Яхонтов, протоиерей. При поминовении Ф. М. Достоевского // Собрание духовно-литературных трудов. 184—1885. СПб., 1885. Т. 1. Отд. V. С. 346.
425
Богом, искавший грядущего града с вечно устремленным взором туда, куда ведут узкие врата.» (с. 342).
В журнале «Христианское чтение» (1881. Март—апрель) профессор Санкт-Петербургской Духовной Академии по кафедре общей гражданской истории Андрей Иванович Предтеченский (ум. в 1898 г.) в работе «Атеизм и народное развитие (Памяти Ф. М. Достоевского)» так описывает воздействие Пушкинской речи и ее характер: «Как громом поразила тогда слушателей оригинальная христианско-православная (курсив мой. — А. К.) аргументация оратора.» (с. 398). Достоевский в восприятии автора статьи это «.исповедник и борец за веру и церковь, за дух человека и за Христа, за православный русский народ с его великим историческим будущим.» (с. 399), «православный мыслитель», «вдохновенный великий исповедник духа» (с. 400). Резюме Предтеченского таково: «Обязанность друзей веры и родины подражать Достоевскому, т. е. бесстрашно и неутомимо оберегать священный кивот Церкви Христовой среди русского народа» (с. 429).
Другой профессор Санкт-Петербургской Духовной Академии (по кафедре пастырского богословия и гомилетики) Николай Иванович Барсов (род. в 1839 г.) в «Церковном вестнике» (1881. № 2, 4) затрагивает сходную тему: «Наша светская печать — по вопросу о религиозности русского народа» (впоследствии перепечатано, видимо в расширенном составе, в книге Барсова «Несколько исследований исто-рических и рассуждений о вопросах современных» — СПб., 1899. С. 124—158). В заслугу почвенникам он ставит, «что в ту эпоху, когда в литературе преобладало влияние теорий Чернышевского и когда всё, имевшее отношение к религии, игнорировалось или осмеивалось, они одни имели смелость останавливаться на явлениях религиозной жизни и духовной литературы с сочувственным вниманием.» (с. 125). «Одною из существенных черт русского национального гения, по воззрению этой школы, служит его православная религиозность, глубокое проникновение христианскими началами жизни. Об этом давно и много говорили, но никто, нам кажется, не развивал этой темы с такою полнотою и такою компетентностью (курсив мой. — А. К.), как Ф. М. Достоевский в единственном выпуске 1880 года «"Дневника писателя"» (с. 128). Ученый-богослов признается, что ему «.лично симпатичен образ мыслей знаменитого писателя <.> несмотря на некоторую степень идеализации, он в основных своих чертах совершенно правилен» (там же). Барсов считает,
426
что рассуждения Достоевского «обнаруживают в нем не только романиста, но и мыслителя, представляют довольно редкое проявление сочувственного отношения наших светских писателей к вопросам религии и к христианскому мировоззрению, а вместе с тем и значительную долю компетентности в этой области (курсив мой. — А. К.)» (с. 134—135).
Особое внимание мне хотелось бы обратить на высказывания о Достоевском,
принадлежащие архиепископу Никанору. Во-первых, это один из иерархов Русской Церкви, во-вторых, человек, сведущий и в богословии и в философии. В мире его звали Александр Бровкович, родился он в 1827 году (ум. в 1890 г.), окончил Санкт-Петербургскую Духовную Академию, был ректором в нескольких духовных семинариях и в Казанской Духовной Академии, служил викарием Донской епархии, затем епископом Уфимским и Мензелинским и наконец — архиепископом Херсонским и Одесским. Архиепископ Никанор — автор многих работ, в которых выражен взгляд церковнослужителя на проблемы современной ему жизни. К сожалению, работы эти в значительной степени оказались невостребованными. Такое уж было время: в авторитетах у русского общества ходили другие. Сам архиеп. Никанор писал о читательских интересах современников: «Духовная литература <.> кроме духовных же лиц, почти никем не читается и не требуется»10. В этом, кстати, я смог убедиться лично, когда в январе 2000 года заказал труды архиеп. Никанора в Славянской библиотеке Хельсинкского университета: книга оказалась неразрезанной, т. е. ее никто не читал и в предреволюционные годы, когда университет был российским — Императорским Александровским.
Суждения архиеп. Никанора принципиальны и зачастую суровы: он не льстит своему веку, духу его и кумирам. В 1881 году архиеп. Никанор произносит в храме поучение, в значительной мере посвященное памяти Достоевского. Проповеднику кажется исполненным глубокого смысла то, что поминовение писателя происходит в Неделю о блудном сыне11. По его мнению, соответствующая евангельская
10 Никанор, архиепископ Херсонский и Одесский. Поучения, беседы, речи, воззвания и послания. 3-е изд. в новом составе. Т. 1. Одесса, 1890. С. 451. Далее ссылки даются в тексте в скобках после цитат.
11 Ср.: «И все его повести и романы есть, в известном смысле, жизненные вариации на притчу о блудном сыне» (Аскольдов С. Религиозно-этическое значение Достоевского // Ф. М. Достоевский: Статьи и материалы / Под ред. А. С. Долинина. Пб., 1922. С. 12).
427
притча «имеет мировое значение, начинаясь и постоянно повторяясь на земле, от начала бытия, продолжаясь и оканчиваясь на небе и имея завершиться там же на небе только с концом сего привременного земного бытия» (с. 213). «И вот как раз сегодня, в неделю блудного сына, приходится нам помянуть молитвою о упокоении души достолюбезнейшую личность, полнейший и ближайший тип — отражение евангельского блудного сына, — тип, который прошел все ступени его ниспадения и восстания, все ступени до мысленного шатания и нравственного блуждания, до отрицания и преступления, до самых тяжких жизненных испытаний, даже до каторги; который затем стал не только достойнейшим и полезнейшим сыном отечества, но и обновленным сыном Отца небесного; который трудился на самом трудном и высоком поприще мысленного творчества и свой беспримерный, по психологическому анализу, не только в русской, но и европейской литературе, художественно-мыслительный гений употребил, — на что вы думаете? По моему мнению, ни на что иное, как исключительно на глубоко-художественное <.> разъяснение притчи Спасителя о блудном сыне, на создание многих трогательнейших образов блудных сынов и дщерей из среды нашего русского современного общества» (с. 220—221).
Архиеп. Никанор сравнивает Достоевского с Пушкиным, «который во многом был не христианский мыслитель и поэт», и с Гоголем, «который обратился к христианству, когда уже пошатнулся душевными силами», — «.Достоевского, который не стыдился употребить свой высокий дар на служение идеалу добра, возникающему иногда из самой зловонной нравственной грязи; который не постыдился в своей предсмертной исповеди признать себя рабом Христовым, а Христа провозгласил светом мира, и в частности светом Христолюбивого нашего отечества, просвещением во тьме седящего, в тине греховной валяющегося
русского люда, который однако же и из этой бездны умеет вопиять к Богу: Господи, Владыко живота моего, спаси и помилуй. Боже! буди милостив мне грешному. Отче! согреших на небо и пред Тобою».
Окончание поучения архиепископа Никанора красноречиво: «Помолимся об отшедшем к Богу нашем достохвальном и приснопамятном учителе, который не умрет для России
428
никогда, пока не умрет в ней русский христолюбивый народный дух, — о верном рабе Христовом Феодоре Достоевском. Аминь» (с. 221—222). Итак, по мнению архиеп. Никанора, Достоевский — «достохвальный и приснопамятный учитель», «верный раб Христов».
Так кто же прав? Те, кто отгораживал Достоевского от Церкви, или священнослужители (в том числе самого высокого ранга) и ученые-богословы, которые называли его истинным христианином, мужем креста Христова, православным мыслителем, учителем, отмечали глубину его философско-богословских воззрений, компетентность в вопросах религии и христианского мировоззрения? Я думаю, это вопрос риторический. Как сказал позднее митрополит Антоний (Храповицкий), за Достоевского «стоит вся история христианства»12.
Замечу, что большинство из приведенных в начале статьи высказываний, усматривающих противоречие между Достоевским и православием, принадлежит не клирикам, а мирянам. В свое время Лесков, откликаясь на критику Достоевского К. Леонтьевым, назвал ее «приходской прихотью»13 (это когда прихожане хотят быть, как говорится, святее самого папы).
«.всякое дерево познается по плоду своему.», — сказано в Евангелии (Лк. 6:44). Протоиерей Георгий Флоровский свидетельствует: «Достоевский во многих пробудил эту тягу к монастырю»14. Известно, какое влияние оказал Достоевский (и особенно его роман «Братья Карамазовы») на выбор жизненного пути Алексеем Храповицким, будущим митрополитом Антонием (он признавался, что никогда не мог читать без слез поучения Зосимы в этом произведении). Могу привести еще один пример, я думаю, до сих пор не вошедший в оборот достоевсковедения. В 1870 году в Петрозаводске родился Николай Чуков. Его дед Абрам
12Антоний, митрополит. Ф. М. Достоевский как проповедник возрождения. Нью-Йорк, 1965. С. 306.
13 Лесков Н. Поповская чехарда и приходская прихоть. Церковно-бытовые нравы и картины (Рассказаны по оригинальным источникам) // Исторический вестник. 1883. Февраль. С. 292. В современных собраниях сочинений Лескова печатается под заглавием «Случай у Спаса в Наливках» с пропуском интересующего нас места. Точности ради надо отметить, что Лесков, заступаясь за Достоевского и Толстого, характеризует их как «двух новых русских иересиархов».
14 Георгий Флоровский, протоиерей. Пути русского богословия. Вильнюс, 1991. С. 301.
425
Чуков — известный сказитель былин и помощник А. Ф. Гильфердинга. Чуков стал священником, окончил Санкт-Петербургскую Духовную Академию, до революции был ректором Олонецкой Духовной семинарии. В своих воспоминаниях он писал, что всего Достоевского он прочел еще будучи студентом семинарии: «Достоевский мне очень нравился. Я читал его с карандашом в руках и делал много выписок, особенно из "Братьев Карамазовых". Это чтение значительно повлияло на выработку моего мировоззрения»15. После революции Николай Чуков был изгнан из родного города, служил настоятелем Казанского собора в Петрограде и в 1922 году проходил по делу митрополита Вениамина (с ним — тогда Василием Казанским — Чуков подружился, когда они вместе учились в Олонецкой Духовной семинарии; в 1992 году митрополит Вениамин причислен к лику святых). Николая Чукова приговорили к расстрелу, но, в отличие от священномученика митрополита
Вениамина, не казнили. Чуков сохранил верность Церкви, впоследствии принял постриг и стал митрополитом Ленинградским и Новгородским, первым председателем Учебного комитета Московского Патриархата с 1946 г. по 1955 г. Он восстанавливал духовное образование в нашей стране после безбожного погрома. Я думаю, жизнь этого человека связана с теми плодами, которые давало древо творчества Достоевского, и может быть еще одним аргументом в решении проблемы «Достоевский и Церковь».
15 Цит. по: Владимир Сорокин, протоиерей. Митрополит Ленинградский и Новгородский Григорий (Чуков) и его церковно-просветительская деятельность // Богословские труды. М., 1986. С. 114.
