CC BY
23
УДК 141.4 (47) ББК 87.3(2)522:86.37
Ф.М. ДОСТОЕВСКИЙ И ВЛ. СОЛОВЬЕВ О ГРЯДУЩЕМ ЗНАЧЕНИИ
ХРИСТИАНСТВА1
ИИ. ЕВЛАМПИЕВ
Санкт-Петербургский государственный университет, Менделеевская линия, д. 5, г. Санкт-Петербург, 199034, Российская Федерация E-mail: yevlampiev@mail.ru
Предлагается исследование представлений Ф.М. Достоевского и Вл. Соловьева о сущности христианства, которое позволяет сделать вывод, что оба мыслителя не признавали историческое, церковное христианство в качестве истинной формы христианства. Показано, что Ф.М. Достоевский в «Дневнике писателя» за 1880 г. определяет христианство как стремление человека и человечества к «абсолютному самосовершенствованию», поскольку в нем задается идеал совершенства, относящийся к земному миру, а не к трансцендентной божественной реальности (Царствию Небесному), такое понимание сути христианства несовместимо с догматическим учением церкви. Взгляды Вл. Соловьева на церковное христианство анализируются на материале его работ «Три речи в память Достоевского» (1883 г.) и «Об упадке средневекового миросозерцания» (1891 г.), в которых также противопоставляются друг другу церковное христианство, имеющее формальный характер и не влияющее на жизнь людей, и истинное христианство, которое должно радикально преобразить человеческое общество и весь мир. В результате сделан вывод, что оба русских мыслителя признавали церковное христианство искаженной версией учения Иисуса Христа, заменившей идею преображения человека и мира идеей формальной веры в догматы. Показано, что, по их мнению, представителей истинного христианства пока еще очень мало среди людей, хотя они верили, что когда-нибудь истинное христианство станет религией всех людей и тогда оно превратится в главную силу истории, которая сделает человека и человечество совершенными. Указывается, что в своем позднем произведении «Три разговора о войне прогрессе и конце всемирной истории» Соловьев отказывается от своих прежних идей и переходит на позицию церковного христианства.
Ключевые слова: «Дневник писателя» Ф.М. Достоевского, философия Вл. Соловьева, церковное и истинное христианство, идеал земного совершенства, царство Божие на земле
F. DOSTOYEVSKY AND VL. SOLOV'EV ABOUT THE FUTURE IMPORTANCE OF CHRISTIANITY
I.I. EVLAMPIEV
St. Petersburg State University, 5, Mendeleevskaya liniya, St. Petersburg, 199034, Russian Federation E-mail: yevlampiev@mail.ru
The article represents a study of F.M. Dostoevsky 's and Vl. Solovyov 's views on the essence of Christianity enabling a conclusion that neither of the thinkers recognized historical, ecclesiastical Christianity as the true form of Christianity. It is shown that F. Dostoevsky in "A Writer's Diary" of
1 Исследование выполнено при финансовой поддержке РФФИ по проекту № 18-011-90003.
1880 defines Christianity as the desire of man and mankind for "absolute self-improvement". Since this is the ideal of perfection that pertains to the earthly world, and not to the transcendent divine reality (the Kingdom of Heaven), this understanding of the essence of Christianity is incompatible with the dogmatic teaching of the church. Vl. Solovyov's views on ecclesiastical Christianity are analysed based on his works "Three Speechwa in Memory of Dostoevsky" (1883) and "On the Decline of a Medieval Worldview" (1891), in which he also contrasts ecclesiastical Christianity, which has a formal character and does not affect people's lives, and true Christianity, which should radically transform human society and the whole world. As a result, a conclusion was made that both Russian thinkers recognized ecclesiastical Christianity as a sharply distorted version of Jesus Christ's teachings, replacing the idea of transfiguration of man and the world with the idea of formal faith in dogma. It is shown that, in their opinion, there are still very few representatives of true Christianity among people, though they believed that someday true Christianity would become the religion of all people, and then it would turn into the main force of history that would make man and mankind perfect. The article states that in his later work "Three Conversations about War, Progress and the End of the World History" Solovyov refuses from his previous ideas and supports the position of eccelesiastical Christianity.
Keywords: "A Writer's Diary" of Dostoevsky, Vl. Solovyov's philosophy, ecclesiastical and true Christianity, ideal of earthly perfection, kingdom of God on earth.
1
Христианство является безусловной основой мировоззрения Ф. Достоевского, однако до наших дней продолжается острый спор по поводу того, как Достоевский понимал христианство и соответствует ли это понимание традиционной его версии, которая воплощена в православной церкви. Сложность этой проблемы связана не с недостатком, а, наоборот, с избытком самых разных суждений о христианстве в творчестве Достоевского. Очень часто их высказывают герои его произведений, и это порождает известный вопрос о том, насколько суждения героев выражают мнение автора. Казалось бы, проблему можно решить, если ограничиться рассмотрением «Дневника писателя», где Достоевский всегда говорит от своего имени (хотя и здесь есть весьма важные вставные художественные произведения, например рассказ «Сон смешного человека»). Однако даже собственные высказывания Достоевского оказываются весьма разными и не ведут к однозначному представлению о сути его религиозных взглядов, если собрать их во всем их объеме.
Нам кажется, что начинать решать эту проблему нужно не с того, чтобы пытаться свести воедино все высказывания писателя, а с того, чтобы найти самые характерные и значимые из них - такие, в которых его представления были выражены наиболее прямо и недвусмысленно. Обнаружив такие суждения, можно будет все остальные относящиеся к этой теме фрагменты интерпретировать на основе этих самых важных высказываний.
Сформулированная здесь задача, к счастью, оказывается не такой уж сложной. Если внимательно просмотреть весь «Дневник писателя», то обнаруживается два наиболее принципиальных для нашей темы фрагмента. Первый содержится в «Дневнике писателя» за 1876 г., это главки «Запоздавшее нравоучение», «Голословные утверждения» и «Кое-что о молодежи», в которых Достоевский дает комментарий к собственному рассказу «Приговор», опубликованном ранее в том же году, и рассуждает об идее бессмертия - самой
главной идее в рамках его понимания христианства. Второй фрагмент - это полемика с А. Градовским по поводу Пушкинской речи, опубликованная, как и сама речь, в единственном выпуске «Дневника писателя» за 1880 г. Этот фрагмент особенно замечателен, поскольку это вообще последнее развернутое высказывание Достоевского о христианстве; через несколько месяцев, в январе 1881 г., он скоропостижно скончался. Именно этот фрагмент мы поставим в центр наших размышлений, поскольку он является своего рода ключом ко всему религиозному мировоззрению писателя.
Спор Достоевского и Градовского в качестве главного пункта имел вопрос о том, что является самым важным фактором совершенствования общества. Градовский в этом споре выступал как сторонник прямолинейного либерализма и прогрессизма, он утверждал, что совершенствование общества возможно только через внедрение в общественную жизнь либеральных принципов и институтов, обеспечивающих гражданам максимум политической свободы. Достоевского он обвинял в невнимании к этому направлению общественного движения в пользу противоположного пути развития — через совершенствование отдельных личностей, последнее Градовский и признал сутью христианских убеждений Достоевского.
Градовский так формулирует эти убеждения: «Г-н Достоевский призывает работать над собой и смирить себя. Личное самосовершенствование в духе христианской любви есть, конечно, первая предпосылка для всякой деятельности, большой или малой. Но из этого не следует, чтобы люди, лично совершенные в христианском смысле, непременно образовывали совершенное общество»2. Далее Градовский приводит пример, который был призван проиллюстрировать его мысль. Однако мы прервем его рассуждение и обратим внимание на удивительный факт: даже при самом пристальном прочтении Пушкинской речи Достоевского мы не сможем найти в ней утверждения о том, что личное самосовершенствование является главным фактором развития общества и что именно христианская вера ведет к такому самосовершенствованию. В своей речи Достоевский указывал, что русский народ сохранил преданность «лику Христа» и это составляет его преимущество перед иными народами. Раскрывая смысл этого преимущества, Достоевский утверждал, что оно ведет к братству с иными народами, но вовсе не к «личному самосовершенствованию».
Если бы Градовский неправильно передал убеждения Достоевского относительно сути христианской веры, писатель должен был бы резко возражать ему и, прежде всего, указать критику, что в его речи нет тезиса о том, что главное в христианстве - это «личное самосовершенствование». Однако Достоевский не только не возражает Градовскому, но, наоборот, подхватывает и
2 См.: Достоевский Ф.М. Дневник писателя. 1880 год // Достоевский Ф.М. Полн. собр. соч. В 30 т. Л., 1972-1990. Т. 26. С. 162 [1].
развивает высказанный тезис, подтверждая тем самым, что в нем абсолютно точно схвачено его представление о сущности христианства.
Теперь мы вернемся к рассуждению Градовского, которое прервали выше. Пытаясь доказать, что радикальное улучшение общественных отношений невозможно только через развитие личной христианской праведности, он приводит следующий гипотетический пример, используя образы героев известного романа Н. Гоголя: «Предположим, что, начиная с 1800 года ряд проповедников христианской любви и смирения принялись бы улучшать нравственность Коробочек и Собакевичей. Можно ли предположить, чтобы они достигли отмены крепостного права, чтобы не нужно было властного слова для устранения этого "явления"? Напротив, Коробочка стала бы доказывать, что она истинная христианка и настоящая "мать" своих крестьян, и пребывала бы в этом убеждении, несмотря на все доводы проповедника...» [1, с. 162].
Достоевский оборачивает этот пример против своего критика, он пишет: «Курьезно вы, однако же, понимаете христианство! <...> если б только Коробочка стала и могла стать настоящей, совершенной уже христианкой, то крепостного права в ее поместье уже не существовало бы вовсе, так что и хлопотать бы не о чем было, несмотря на то, что все крепостные акты и купчие оставались бы у ней по-прежнему в сундуке. <...> говоря от новых проповедниках христианства, вы разумеете хоть и прежнее по сути своей христианство, но усиленное, совершенное, так сказать, уже дошедшее до своего идеала? Ну какие же тогда рабы и какие же господа, помилуйте! И какое же дело тогда Коробочке, совершенной уже христианке, крепостные и некрепостные ее крестьяне? Она им "мать", настоящая уже мать, и "мать" тотчас же бы упразднила прежнюю "барыню". Прежняя барыня и прежний раб исчезли бы как туман от солнца, и явились бы совсем новые люди, совсем в новых между собою отношениях, прежде неслыханных. Да и дело-то совершилось бы неслыханное: явились бы повсеместно совершенные христиане, которых и в единицах-то прежде было так мало, что и разглядеть трудно было» [1, с. 162-163].
Как видно, Градовский и Достоевский понимают христианство очень по-разному: для Градовского оно совпадает с обычным церковным православием, которому привержено большинство окружающих людей, Достоевский же, настойчиво применяя термины совершенное, настоящее, представляет христианство в качестве чего-то радикально иного, чем христианство наличное, «несовершенное». Последнее - это просто формальная система убеждений, не влияющая в существенной степени на жизнь людей (что и утверждается в примере Градовского), первое - это нечто, радикально преобразующее людей, их отношения и их жизнь, превращающее их в совсем иных, совершенных существ; как сказано в тексте Достоевского, на месте прежних, обычных людей при господстве настоящего христианства появятся «новые люди» и «светлые
гении». При этом писатель несколько раз констатирует, что «настоящих христиан еще ужасно мало (хотя они и есть)»3 [1, а 164]. Все это заставляет предположить, что обычное христианство и христианство «настоящее» скорее противоположны по своей сути, чем согласованы друг с другом и переходят одно в другое. Более того, можно заключить, что немногочисленные «настоящие христиане» и само «настоящее христианство» существуют не благодаря наличию огромного количества обычных христиан и обычного христианства (т. е. христианства церкви), а скорее вопреки им, как нечто противостоящее этому обычному христианству. Это становится особенно ясно, когда Достоевский уточняет нравственный смысл своего «настоящего христианства» и использует и даже усиливает упомянутый выше тезис Градовского: «Чем соедините вы людей для достижения ваших гражданских целей, если нет у вас основы в первоначальной великой идее нравственной? А нравственные идеи только одни: все основаны на идее личного абсолютного самосовершенствования впереди, в идеале, ибо оно несет в себе всё, все стремления, все жажды, а, стало быть, из него же исходят и все ваши гражданские идеалы» [1, с. 164].
Личное абсолютное самосовершенствование - это понятие, которое немыслимо в традиционном христианстве и несовместимо с ним; ведь традиционное, ортодоксальное христианство построено на идее радикальной греховности человека (заимствованной из иудаизма), в силу этого человек признается «слабым», не способным даже на относительное совершенство в земном мире; все, что он может — это уповать на то совершенство, которое ему дарует Бог в ином мире, в Царствие Небесном. Достоевский же настаивает на идеале абсолютного совершенства, которое достигается силами самого человека, т.е. является его самосовершенствованием в рамках земного бытия. Правда, в приведенном определении остается не вполне ясным, насколько описанный нравственный идеал связан с христианской верой. Но Достоевский далее уточняет его именно в смысле прямой связи с христианством: «При начале всякого народа, всякой национальности идея нравственная всегда предшествовала зарождению национальности, ибо она же и создавала ее. Исходила же эта нравственная идея всегда из идей мистических, из убеждений, что человек вечен, что он не простое земное животное, а связан с другими мирами и с вечностью. Эти убеждения формулировались всегда и везде в религию, в исповедание новой идеи, и всегда, как только начиналась новая религия, так тотчас же и создавалась граждански новая национальность» [1, с. 165].
Как видим, нравственная идея определяет процесс формирования национальности, и она является непосредственным итогом мистического (религиозного) убеждения, что «человек вечен, что он не простое земное животное, а связан с другими мирами и с вечностью». Кажется, что здесь
3 См.: Достоевский Ф.М. Дневник писателя. 1880 год. С. 164.
термин «земное животное» используется писателем исключительно в риторических целях и имеет метафорическое, а не буквальное значение, ведь речь идет о людях, которые вроде бы «автоматически» превосходят животных и не могут быть приравнены к ним. Однако обратим внимание, что чуть раньше, говоря о том будущем, когда «настоящее христианство» победит в истории, Достоевский заявляет: «...все будут воистину новые люди, Христовы дети, а прежнее животное будет побеждено» [1, с. 164]. Возникает впечатление, что, называя нынешнего, несовершенного человека «животным», Достоевский имеет в виде не метафорическое значение этого понятия, а буквальное, т. е. он понимает современных людей, еще не проникнутых духом «настоящего христианства» и поэтому глубоко несовершенных, мало чем отличающимися от животных.
Справедливость такого понимания этих высказываний вытекает из второго важнейшего рассуждения Достоевского, которое мы упоминали выше и которое посвящено идее бессмертия. В рассказе «Приговор» из «Дневника писателя» за 1876 г. герой, задумавшийся над высшим смыслом жизни, так противопоставляет себя всем окружающим людям: «Посмотрите, кто счастлив на свете и какие люди соглашаются жить? Как раз те, которые похожи на животных и ближе подходят под их тип по малому развитию их сознания. Они соглашаются жить охотно, но именно под условием жить как животные, то есть есть, пить, спать, устраивать гнездо и выводить детей»4. Резкость оценки простых людей в рассказе невозможно «смягчить» тем, что эти слова говорит герой, а не автор. Чуть позднее в собственном комментарии к рассказу Достоевский полностью присоединиться к мнению героя и выскажется еще более грубо в отношении простых людей, не задумывающихся о смысле жизни: «Для него <для героя рассказа. - И.Е.> становится ясно как солнце, что согласиться жить могут лишь те из людей, которые похожи на низших животных и ближе подходят под их тип по малому развитию своего сознания и по силе развития чисто плотских потребностей. Они соглашаются жить именно как животные, то есть чтобы "есть, пить, спать, устраивать гнездо и выводить детей". О, жрать, да спать, да гадить, да сидеть на мягком - еще слишком долго будет привлекать человека к земле, но не в высших типах его. Между тем высшие типы ведь царят на земле и всегда царили, и кончалось всегда тем, что за ними шли, когда восполнялся срок, миллионы людей»5.
Сопоставляя это высказывание с предыдущими, можно прийти к неожиданному выводу, что проведенное здесь Достоевским деление людей на «высшие типы» и тех, кто живет «как животные», точно соответствует их делению на настоящих, совершенных христиан и христиан обычных,
4 См.: Достоевский Ф.М. Дневник писателя. 1876 год (май-октябрь) // Достоевский Ф.М. Полн. собр. соч. В 30 т. Т. 23. Л., 1972-1990. С. 146-147 [2].
5 См.: Достоевский Ф.М. Дневник писателя за 1876 год (ноябрь-декабрь) // Достоевский Ф.М. Полн. собр. соч. В 30 т. Т. 24. Л., 1972-1990. С. 47 [3].
церковных! Первых очень мало среди современных людей, но именно они и являются «высшими типами» и играют в обществе наиболее важную роль, ведь при случае за ними могут пойти, как сказано в последней цитате, «миллионы людей».
Очень низкая оценка обычной религиозности, свойственной большинству простых людей, выражена Достоевским не только в упомянутых высказываниях, но и во множестве других мест в «Дневнике писателя». В данном случае уместно вспомнить еще два фрагмента. В «Дневнике писателя» за 1876 г. в уже упомянутом рассуждении о смысле и значении идеи бессмертия Достоевский пишет: «Право, у нас теперь иной даже молится и в церковь ходит, а в бессмертие своей души не верит, то есть не то что не верит, а просто об этом совсем никогда не думает» [3, с. 50]. Не менее выразительная мысль сформулирована в «Дневнике писателя» за 1877 г.; говоря о слабости нравственных оснований современных людей, Достоевский так завершает свое рассуждение: «...я хочу лишь сказать только, что, несмотря на все эти правила, принципы, религии, цивилизации, в человечестве спасается ими всегда только самая незаметная кучка, — правда, такая, за которой и остается победа, но лишь в конце концов, а в злобе дня, в текущем ходе истории люди остаются как бы всё те же навсегда, то есть в огромном большинстве своем не имеют никакого чуть-чуть даже прочного понятия ни о чувстве долга, ни о чувстве чести, и явись чуть-чуть лишь новая мода, и тотчас же побежали бы все нагишом, да еще с удовольствием»6.
Как мы видим, Достоевский не верит, что существующие «правила, принципы, религии, цивилизации» делают обычных людей, живущих «как животные», более совершенными и нравственными; очевидно, что под «религиями» здесь прежде всего имеются в виду традиционные христианские конфессии, в том числе церковное православие. Только настоящее христианство, которое учит людей добиваться совершенства собственными силами в этой земной жизни, а не уповать на сказочное «Царствие Небесное», якобы даруемое нам после смерти мифическим трансцендентным Богом, способно радикально изменить ситуацию; только настоящее христианство способно сделать людей настоящими людьми, поистине отличающимися от животных, т. е. понимающими свою абсолютность, свою вечность и свое бессмертие.
В результате настоящее христианство оказывается для Достоевского только идеалом, только «великой надеждой» народа , но никак не действительностью. Вплоть до наших дней оно понято и реализовано в жизни только очень малым количеством людей, причем эти люди не имеют никакого отношения к христианской церкви. Тем не менее Достоевский верит, что когда-нибудь в будущем оно станет главной силой истории, охватит всех и это
6 См.: Достоевский Ф.М. Дневник писателя. 1877 год (январь-август) // Достоевский Ф.М. Полн. собр. соч. В 30 т. Т. 25. Л., 1972-1990. С. 46-47 [4].
7 См.: Достоевский Ф.М. Дневник писателя. 1880 год. С. 164.
приведет к радикальному изменению отдельного человека и всего человеческого общества. Хотя из нашего нынешнего несовершенного, «животного» состояния мы не можем себе представить, каким станет человек и человечество, когда христианство станет реальной силой.
2
Владимир Соловьев часто и по-разному высказывался о подлинной сути христианства, но его представления на этот счет понять гораздо проще, чем представления Достоевского, поскольку Соловьев формулировал свои идеи с гораздо большей прямотой, чем писатель. В его творчестве есть несколько работ, в которых отношение к христианству высказано совершенно определенно и недвусмысленно. Проблема однако в том, что в некоторых поздних сочинениях, особенно в последнем большом произведении Соловьева диалоге «Три разговора о войне, прогрессе и конце всемирной истории», мы обнаруживаем радикальное изменение взглядов философа. Однако пока не будем обращать внимание на это противоречие во взглядах Соловьева и рассмотрим два произведения, целиком посвященных пониманию современного состояния христианства и его исторических перспектив, - работы «Три речи в память Достоевского» (1883 г.) и «Об упадке средневекового миросозерцания» (1891 г.). В них позиция Соловьева вполне последовательна: он, точно так же как Достоевский, безусловно различает и противопоставляет друг другу наличное, традиционное христианство, называемое во второй работе «средневековым миросозерцанием», и настоящее, истинное христианство, которого еще нет в мире в качестве реальной силы.
Сначала рассмотрим работу 1891 г., поскольку в ней Соловьев дает предельно ясное выражение своего отношения к церковному христианству. Он начинает с разъяснения того смысла, который вкладывает в термин «средневековое миросозерцание»: в данном случае он имеет в виду «исторический компромисс между христианством и язычеством - тот двойственный полуязыческий и полухристианский строй понятий и жизни, который сложился и господствовал в средние века как на романо-германском Западе, так и на византийском Востоке»8. Нетрудно понять, что с помощью такой сложной конструкции он обозначает современное ему христианство, совмещая в этом понятии и католическую и православную церковь. Хотя в приведенной цитате утверждается, что рассматриваемое мировоззрение господствовало в средние века, но, очевидно, было бы нелепо в конце XIX века бороться с явлением, которое принадлежит далекому прошлому; Соловьев безусловно предполагает, что указанное мировоззрение, являющееся радикальным искажением истинного христианства, продолжает господствовать под именем «христианской церкви» и в современную ему эпоху.
8 См.: Соловьев В.С. Об упадке средневекового миросозерцания // Соловьев В.С. Соч. В 2 т. М., 1988. Т. 2. С. 339 [5].
Сущность истинного христианства, утверждает Соловьев, «есть перерождение человечества и мира в духе Христовом, превращение мирского царства в Царство Божье»9. Как видим, в это лаконичном определении речь идет о «здешнем», земном мире, который, в соответствии с главным смыслом и главной задачей христианства, необходимо преобразить к совершенному состоянию, - это определение точно соответствует представлениям Достоевского, выраженным в «Дневнике писателя» за 1880 г., о которых мы говорили выше. При этом, как и Достоевский, Соловьев полагает, что указанное преображение мира к совершенству должен совершить не столько Бог, сколько сам человек, раскрывший в себе божественные способности, «слившийся» с Богом. «Существенное и коренное отличие нашей религии от других восточных, в особенности от мусульманской, состоит в том, что христианство как религия богочеловеческая предполагает действие Божие, но вместе с тем требует и действия человеческого. С этой стороны осуществление самого Царствия Божия зависит не только от Бога, но и от нас, ибо ясно, что духовное перерождение человечества не может произойти помимо самого человечества, не может быть только внешним фактом; оно есть дело, на нас возложенное, задача, которую мы должны разрешать» [5, с. 339-340]. Небольшое отличие позиции Соловьева от позиции Достоевского (более радикальной в религиозном смысле) заключается только в том, что Достоевский как бы полностью «растворяет» Бога в человеке, он говорит о процессе «абсолютного самосовершенствования человека», Соловьев же все-таки мыслит Бога как самостоятельную высшую сущность, действующую в мире в единстве с человеком и через него.
Различие между современным ему церковным христианством, остающимся все тем же «средневековым миросозерцанием», и грядущим истинным христианством Соловьев иллюстрирует различием в состоянии апостолов, ближайших учеников Христа, во время его жизненного служения и после Пятидесятницы, приведшей к их радикальному преображению. При жизни Христа они были поражены Его духовной силой, были привязаны к Нему, но при этом оставались обычными людьми: «Они верили в Него как в факт высшего порядка и ждали от Него установления Царства Божия, так же как внешнего факта. И именно на них, на этих избранниках, на этой соли земли, мы лучше всего можем видеть, как мало значит такая вера в Божественное как во внешний сверхъестественный факт» [5, с. 340]. Только после того, как Христос покинул их, на них сошел божественный огонь и преобразил их, сделал достойными того учения и той задачи, которые оставил им Христос. Однако христианство в целом еще не пережило такого обращения, оно остается вне истины Христа: «Но церковь в обширном смысле, христианское человечество во всем своем объеме до сих пор еще не дожило до своей Пятидесятницы; оно также внешним образом относится к Христу, как
относились апостолы во время Его земного жития, - оно также еще не научилось мыслить по-божьи, также не знает, какого оно духа» [5, с. 341].
И далее Соловьев очень резко, но с неподдельной искренностью осуждает церковное, догматическое христианство за то, что оно подменило великую истину Христа фальшивой верой в догматы и требованием подчинения «духовным властям»: «Смысл христианства в том, чтобы по истинам веры преобразовать жизнь человечества. Это и значит оправдывать веру делами. Но если эта жизнь была оставлена при своем старом языческом законе, если самая мысль о ее коренном преобразовании и перерождении была устранена, то тем самым истины христианской веры потеряли свой смысл и значение как нормы действительности и закон жизни и остались при одном отвлеченно-теоретическом содержании. А так как это содержание мало кому понятно, то истины веры превратились в обязательные догмы, т.е. в условные знаки церковного единства и послушание народа духовным властям. Между тем нельзя же было отказаться от идеи, что христианство есть религия спасения. И вот от незаконного соединения этой идеи спасения с церковным догматизмом родилось чудовищное учение о том, что единственный путь спасения есть вера в догматы, что без этого спастись невозможно» [5, с. 346].
Всех церковных христиан, приверженных традиционным представлениям о спасении исключительно силой Бога, верящих в вечную жизнь в Царствии небесном, не заботящихся о собственном земном совершенствовании, Соловьев называет мнимыми христианами и противопоставляет им тех, кто, даже формально не являясь членами церкви и вообще не признавая себя верующими в Христа, на деле реализуют его заветы, поскольку работают над совершенствованием общества «в духе человеколюбия и справедливости, т. е. в духе Христовом»10. Эта ситуация является неестественной и нетерпимой, и Соловьев верит, что в конце концов должно произойти ее исправление: ложное, «средневековое» христианство должно наконец уйти со сцены истории и дать место истинному христианству, которое должно стать вселенским, должно охватить и увлечь всех людей, соединить их в Христовой истине, которая приведет к преображению человеческого общества.
В более ранней работе Соловьева «Три речи в память Достоевского» главной темой, как и в работе «Об упадке средневекового миросозерцания», является демонстрация резкой противоположности между современным христианством, которое остается «частным», только «домашним» и «храмовым», не претендующим на то, чтобы охватывать всю жизнь людей, и христианством вселенским, которого еще нет, но которое должно явиться как истинное наследие Христа, должно охватить всех людей и реально преобразить их бытие: «Христианства вселенского еще нет в действительности, оно есть только задача, и какая огромная, превышающая, по-видимому, силы человеческие задача. В действительности все общечеловеческие дела -
политика, наука, искусство, общественное хозяйство, находясь вне христианского начала, вместо того чтобы объединять людей, разрознивают и разделяют их, ибо все эти дела управляются эгоизмом и частной выгодой, соперничеством и борьбою и порождают угнетение и насилие. Такова действительность, таков факт» [6, с. 303].
Как и Достоевский, Соловьев констатирует, что в современном обществе мнимые (церковные) христиане полностью господствуют и своим ложным учением препятствуют распространению истинного учения Христа, остающегося уделом одиноких пророков, которых люди пока не желают слушать и тем более не желают следовать их призывам: «И у нас теперь, в эпоху духовного брожения, ... являются лишь немногие люди, которые, не удовлетворяясь никакими внешними целями и идеалами, чувствуют и возвещают необходимость глубокого нравственного переворота и указывают условия нового духовного рождения России и человечества» [6, с. 310]. Главным из таких пророков выступает Достоевский, Соловьев без сомнений присоединяется к нему в критике мнимого и проповеди истинного христианства. Он надеется, что, когда таких пророков станет достаточно много, их голос наконец будет услышан и произойдет возрождение подлинного религиозного чувства в человечестве, на место мнимой церковной религии придет настоящее, действенное христианство и наступит новая эпоха истории, которую назовут эпохой победившего христианства.
Две рассмотренные работы Соловьева разделены восьмью годами и написаны в самый плодотворный, зрелый период его творчества. Не вызывает никаких сомнений, что во всех своих главных произведениях Соловьев придерживался именно этих взглядов и целиком разделял убеждение Достоевского в том, что настоящего, истинного христианства еще нет в современном обществе. Но в последнем крупном произведении, в «Трех разговорах о войне, прогрессе и конце всемирной истории», написанных за полгода до кончины философа, мы находим радикально иную точку зрения. Здесь Соловьев зло иронизирует над своими собственными прежними убеждениями и демонстрирует явную приверженность традиционному, церковному христианству, утверждающему, что человечество не в состоянии достичь никакого существенного совершенства в своей истории, что его ждут только катастрофы и беды, от которых его может спасти только «внешнее» действие всемогущего Бога. Сознательный отказ от прежней религиозной позиции весьма наглядно выражен уже в предисловии к работе, в едкой иронии над «истинными христианами», которых Соловьев сравнивает с представителями нелепой секты «дыромоляев», поклоняющихся простой дыре в углу избы; главное их заблуждение Соловьев видит в том, что они верят в
построение «царства Божия на земле»11, - а ведь это как раз то убеждение, которое он сам раньше разделял и ставил в центр своей философской системы!
Эта новая позиция настолько очевидно противоречит самым главным идеям предшествующего творчества Соловьева, что нам кажется невозможным утверждать, что «Три разговора» являются неким «итогом» творческого развития мыслителя и чуть ли не самым «лучшим» его произведением, как утверждают многие исследователи. На деле это произведение — отражение личной драмы мыслителя, почувствовавшего дыхание смерти и пережившего «мистический испуг», по точному выражению Г. Флоровского, который не менее точно написал, что в этой работе «Соловьев отрекался от иллюзий и соблазнов всей своей жизни и осуждал их с полной силой. <...> В ней чувствуется вся горечь и весь трагизм такого личного крушения и отречения...»12. Будучи православным священником, Флоровский не может не видеть в этом «отречении» положительный процесс возвращения мыслителя к церкви, но для нас принятие такого «отречения» за подлинный итог жизни мыслителя означало бы полное отрицание всего его творчества, т. е. отрицание значения его идей в истории русской философии. Для нас несомненно обратное: при всей своей популярности «Три разговора» являются кризисным произведением, в нем нет ясной системы идей, точно так же как и последовательной логики изложения, вся его суть сводится к язвительной и бездоказательной критике своих прежних «заблуждений», причем под эту критику неизбежно попадает и Достоевский, с которым Соловьев был ранее согласен в наиболее принципиальных вопросах13. Признавать эту работу естественным итогом творчества Соловьева и чуть ли не лучшей его работой -значит ничего не понимать в его философии.
Еще раз повторим: на протяжении всего своего творчества и во всех своих главных сочинениях Соловьев был полностью солидарен с Достоевским в понимании современного церковного христианства как ложной формы учения Иисуса Христа, препятствующей распространению подлинного смысла этого учения. И вслед за Достоевским Соловьев полагал, что только в далеком будущем для истинного христианства появиться возможность стать ведущей силой истории.
Список литературы
1. Достоевский Ф.М. Дневник писателя. 1880 г. // Достоевский Ф.М. Полн. собр. соч. В 30 т. Т. 26. 1972-1990. С. 129-174.
2. Достоевский Ф.М. Дневник писателя. 1876 г. (май-октябрь) // Достоевский Ф.М. Полн. собр. соч. В 30 т. Л., 1981. Т. 23. С. 5-162.
11 См.: Соловьев В.С. Три разговора о войне прогрессе и конце всемирной истории // Соловьев В.С. Соч. В 2 т. Т. 2. М., 1988. С. 637 [7].
12 См.: Фроловский Г., прот. Пути русского богословия. Париж, 1937. С. 466 [8].
13 См. подробнее: Евлампиев И.И. Русская философия в европейском контексте. СПб., 2017. С. 123-154 [9].
3. Достоевский Ф. М. Дневник писателя за 1876 год (ноябрь-декабрь) // Достоевский Ф.М. Полн. собр. соч. В 30 т. Л., 1982. Т. 24. С. 5-65.
4. Достоевский Ф.М. Дневник писателя. 1877 г. (январь-август) // Достоевский Ф.М. Полн. собр. соч. В 30 т. Л., 1983. Т. 25. С. 5-223.
5. Соловьев В.С. Об упадке средневекового миросозерцания // Соловьев В.С. Соч. В 2 т. Т. 2. М., 1988. С. 339-350.
6. Соловьев В.С. Три речи в память Достоевского // Соловьев В.С. Соч. В 2 т. Т. 2. М., 1988. С. 289-323.
7. Соловьев В.С. Три разговора о войне прогрессе и конце всемирной истории // Соловьев В.С. Соч. В 2 т. Т. 2. М., 1988. С. 635-761.
8. Флоровский Г., прот. Пути русского богословия. Париж, 1937. 601 с.
9. Евлампиев И.И. Русская философия в европейском контексте. СПб., 2017. 468 с.
Reference
1. Dostoevskiy, F.M. Dnevnikpisatelya za 1880 god [A Writer's Diary. 1880], in Dostoevskiy, F.M. Polnoe sobranie sochineniy v 30 t., t. 26 [Complete collection of works in 30 vol., vol. 26]. Leningrad, 1972-1990, pp. 129-174. (in Russian)
2. Dostoevskiy, F.M. Dnevnik pisatelya za 1876 god (may-oktyabr') [A Writer's Diary. 1876 (May-October)], in Dostoevskiy, F.M. Polnoe sobranie sochineniy v 30 t., t. 23 [Complete collection of works in 30 vol., vol. 23]. Leningrad, 1981, pp. 5-162. (in Russian)
3. Dostoevskiy, F.M. Dnevnik pisatelya za 1876 god (noyabr'-dekabr) [A Writer's Diary. 1876 (November-December)], in Dostoevskiy, F.M. Polnoe sobranie sochineniy v 30 t., t. 24 [Complete collection of works in 30 vol., vol. 24]. Leningrad, 1982, pp. 5-65.
4. Dostoevskiy, F.M. Dnevnik pisatelya za 1877 god (yanvar'-avgust) [A Writer's Diary. 1877 (January-August)], in Dostoevskiy, F.M. Polnoe sobranie sochineniy v 30 t., t. 25 [Complete collection of works in 30 vol., vol. 25]. Leningrad, 1983, pp. 5-223. (in Russian)
5. Solov'ev, V.S. Ob upadke srednevekovogo mirosozertsaniya [On the Decline of a Medieval Worldview], in Solov'ev, V.S. Sochineniya v 2 t., t. 2 [Works in 2 vol., vol. 2]. Moscow, 1988, pp. 339350. (in Russian)
6. Solov'ev, V.S. Tri rechi v pamyat' Dostoevskogo [Three Speeches in Memory of Dostoev-sky], in Solov'ev, V.S. Sochineniya v 2 t., t. 2 [Works in 2 vol., vol. 2]. Moscow, 1988, pp. 289-323. (in Russian)
7. Solov'ev V.S. Tri razgovora o voyne progresse i kontse vsemirnoy istorii [Three Conversations about War, Progress and the End of the World History], in Solov'ev, V.S. Sochineniya v 2 t., t. 2 [Works in 2 vol., vol. 2]. Moscow, 1988, pp. 635-761. (in Russian)
8. Florovskiy, G., prot. Puti russkogo bogosloviya [The Ways of Russian Theology]. Paris, 1937. 601 p. (in Russian)
9. Evlampiev, I.I. Russkayafilosofiya v evropeyskom kontekste [Russian Philosophy in the European context]. Saint-Petersburg, 2017. 468 p. (in Russian)
