ЕВРОПЕЙСКАЯ КОНВЕНЦИЯ О ЗАЩИТЕ ПРАВ ЧЕЛОВЕКА И ОСНОВНЫХ СВОБОД В ПОСТАНОВЛЕНИЯХ КОНСТИТУЦИОННОГО СУДА РОССИЙСКОЙ ФЕДЕРАЦИИ (МОСКОВСКИЙ ПЕРИОД) Текст научной статьи по специальности «Право»

Европейская Конвенция о защите прав человека и основных свобод в постановлениях Конституционного Суда Российской Федерации (московский период)*

Кирилл Коротеев

В статье подробно рассматриваются вопросы обращения Конституционного Суда РФ к европейской Конвенции о защите прав человека и основных свобод и к судебной практике Европейского Суда по правам человека в 1998-2008 годах. Автор производит количественный и качественный анализ российской конституционной судебной практики по этому вопросу. Исследуются вопросы определения Конституционным Судом места Конвенции в российском праве и применение российскими конституционными судьями принципов, разработанных Европейским Судом на основании Конвенции (правовая определенность, пропорциональность). Производится критический анализ практики Конституционного Суда РФ по применению материальных положений Конвенции.

^ Конституционное судопроизводство, соотношение международного и национального права, европейская Конвенция в национальном правопорядке

Среди всех органов российской судебной системы Конституционный Суд Российской Федерации, созданный в 1991 году, является наиболее открытым для представления и оценки аргументов, основанных на международных договорах в области прав человека, в частности на Конвенции о защите прав человека и основных свобод (далее — Конвенция). Конституционный Суд РФ — единственный орган конституционного контроля на федеральном уровне. В силу полномочий по признанию актов или их отдельных положений неконституционными он играет особо значимую роль в имплементации стандартов Конвенции. С одной стороны, Конституционный Суд способен сам использовать Конвенцию, толкуя в соответствии с ней конституционные права и свободы граждан и оценивая соответствие законодательства Конституции РФ. С другой стороны, зачастую именно через су-

* Основная часть настоящей работы была выполнена в марте-апреле 2006 года в рамках проекта Центра «ДЕМОС» по изучению имплементации европейской Конвенции в России.

дебную практику Суда (в силу общеобязательного характера его постановлений) суды общей юрисдикции, арбитражные суды и конституционные (уставные) суды субъектов Российской Федерации получают импульс к использованию стандартов Конвенции и воспринимают способы обращения к этим стандартам при решении рассматриваемых ими дел.

Цель настоящей работы — исследование судебной практики Конституционного Суда Российской Федерации о месте, занимаемом Конвенцией и практикой Европейской Комиссии и Европейского Суда по правам человека в российском праве. С этой целью мы проанализировали постановления Конституционного Суда РФ, как наиболее значимые из решений этого органа. Именно в постановлениях дается толкование Конституции РФ и устанавливается соответствие или несоответствие ей законов, а определения Суда принимаются на основе его постановлений. Анализу были подвергнуты постановления Конституционного Суда РФ, вынесенные с 5 мая

1998 года (дата вступления в силу Федерального закона от 30 марта 1998 года № 54-ФЗ2 о ратификации Конвенции и Протоколов к ней) по 21 мая 2008 года (переезд Суда из Москвы в Санкт-Петербург). Таким образом, в наше исследование входит первое десятилетие участия России в европейской Конвенции (кроме того, будут рассмотрены четыре постановления Конституционного Суда РФ, вынесенные до 5 мая 1998 года, которые содержат ссылки на Конвенцию). Что же касается практики «санкт-петербургского» Конституционного Суда РФ, о ее результатах можно будет судить спустя более длительный промежуток времени.

В данной работе будет в основном идти речь о ссылках Конституционного Суда РФ на Конвенцию и практику Европейского Суда и Европейской Комиссии по правам человека. Выбор термина «ссылки» обоснован тем, что Конституционный Суд РФ не толкует Конвенцию (это полномочие закреплено за Европейским Судом по правам человека в статье 32 Конвенции) и не применяет Конвенцию, то есть не решает дел исключительно на основании Конвенции, поскольку он признает оспариваемые заявителями акты соответствующими или не соответствующими только Конституции РФ.

В рамках исследования проводился количественный анализ практики обращения Конституционного Суда РФ к Конвенции о защите прав человека и основных свобод и судебной практике страсбургских контрольных органов (I), а также качественный анализ этой деятельности (II). Последний заключался в изменении позиции Конституционного Суда РФ по вопросу о месте Конвенции в российском праве(П.А.1—3), о применении методов решения дел, сформулированных на основании Конвенции (П.Б.1) и о применении материальных гарантий, предусмотренных этим международным договором (П.Б.2).

I. Ссылки на Конвенцию

и решения Европейской Комиссии и Европейского Суда по правам человека: количественный анализ

В рамках исследования мы пытались оценить, насколько интенсивно Конституционный Суд использует Конвенцию и решения контрольных органов Совета Европы в своей практи-

ке и как менялась частота обращения Конституционного Суда РФ к этим источникам. Интенсивность использования Конституционным Судом европейских правовых стандартов мы оценивали на основании имеющихся в постановлениях ссылках на положения Конвенции (А) и на судебную практику, выработанную Европейским Судом и Европейской Комиссией по правам человека на ее основе (Б).

При анализе ссылок Конституционного Суда РФ на судебную практику Европейской Комиссии и Европейского Суда по правам человека особое внимание было уделено периоду с 5 мая 1998 года (дата вступления в силу Федерального закона от 30 марта 1998 года № 54-ФЗ «О ратификации Конвенции о защите прав человека и основных свобод»). Отметим, что с момента ратификации Конвенции до переезда из Москвы в Санкт-Петербург 21 мая 2008 года Конституционный Суд РФ вынес 167 постановлений.

А. Ссылки на нормы Конвенции в постановлениях Конституционного Суда РФ

Впервые Конституционный Суд РФ сослался на Конвенцию еще до ее ратификации Россией — в Постановлении от 4 апреля 1996 года № 9-П (см. ниже). До 5 мая 1998 года последовало еще 3 ссылки на нее: в постановлениях от 11 ноября 1997 года № 16-П, от 16 марта 1998 года № 9-П и от 29 апреля 1998 года № 13-П (см. ниже).

В период, на котором сконцентрировано наше внимание, Конституционный Суд РФ сослался на Конвенцию в 74 постановлениях, то есть почти в половине (44,3 %) из всех постановлений, вынесенных за рассматриваемый промежуток времени.

Если рассматривать постановления Конституционного Суда РФ, вынесенные в течение каждого года, прошедшего с момента ратификации Конвенции Россией, можно обнаружить следующую динамику количества постановлений, содержащих ссылки на Конвенцию:

1998 - 5 (всего - 15)3;

1999 - 9 (всего - 19);

2000 - 4 (всего - 15);

2001 - 9 (всего - 17);

2002 - 8 (всего - 17);

2003 - 9 (всего - 20);

2004 - 5 (всего - 19);

2005 - 10 (всего - 14);

2006 - 5 (всего - 10);

2007 - 5 (всего - 14);

2008 - 5 (всего - 7)4.

Конституционный Суд РФ ссылался на

нормы Конвенции при рассмотрении различных правовых вопросов. Примерное распределение постановлений Суда, содержащих такие ссылки, по отраслям права дает следующие числа:

уголовный процесс - 19;

гражданский и арбитражный процесс5 -

15;

административное право6 - 12;

гражданское и коммерческое право - 11;

избирательное право - 10;

уголовное право - 3.

Ссылки на Конвенцию встречаются также в одном постановлении Конституционного Суда РФ по толкованию Конституции (1998), в одном - по трудовому праву (2002), в одном -по вопросам налогообложения (2005), в одном -по статусу судей (2008).

Как видно из приведенных цифр, распределение ссылок Суда на Конвенцию в целом стабильно по годам. Российские конституционные судьи ссылаются на этот международный договор примерно в половине своих постановлений. Исключениями являются 2000 и 2004 годы (менее одной трети постановлений содержат соответствующие ссылки) и 2005 год (более двух третей постановлений содержат соответствующие ссылки). Увеличение числа ссылок в 2005 году не дает оснований говорить об увеличении интереса Конституционного Суда к европейским правовым стандартам, поскольку показатели за 2006 и 2007 годы (по 5 ссылок в 10 и 14 постановлениях соответственно) не подтверждают тенденцию относительного роста количества постановлений Суда со ссылками на Конвенцию.

Среди отраслей права в постановлениях, где упоминается Конвенция, безоговорочно лидируют уголовный и гражданский процесс. Это, на наш взгляд, обусловлено частотой жалоб и запросов в Конституционный Суд РФ о проверке конституционности норм этих отраслей права. Кроме того, конвенционные гарантии в отношении гражданского и уголовного судопроизводства подробно развиты как

в тексте Конвенции, так и в практике Европейского Суда по правам человека. Напротив, несмотря на значительное число жалоб и запросов в Конституционный Суд, касающихся налогового права и вопросов социального обеспечения, европейские правовые стандарты редко упоминаются российской конституционной юрисдикцией в налоговых делах, поскольку практически не содержат никаких норм в этой сфере.

Б. Ссылки на решения Европейской Комиссии

и Европейского Суда по правам человека

в постановлениях Конституционного Суда РФ

За рассматриваемый период Конституционный Суд РФ в 29 постановлениях сослался на практику контрольных конвенционных органов. В 27 случаях ссылки касались решений Европейского Суда по правам человека, а в 2 случаях - решений Европейской Комиссии по правам человека, прекратившей свое существование в 1999 году. Таким образом, доля постановлений со ссылками на практику страсбургских контрольных органов составляет примерно 17,4 %. Иначе говоря, такие ссылки имеются примерно в каждом шестом постановлении.

Первая ссылка на решение о приемлемости, принятое Европейской Комиссией по правам человека, была сделана в Постановлении от 17 ноября 1998 года № 26-П (см. ниже), а на решение Европейского Суда по правам человека - в Постановлении от 23 ноября 1999 года № 16-П.

Если рассматривать постановления Конституционного Суда РФ, вынесенные в течение каждого года, прошедшего с момента ратификации Конвенции Россией, наблюдается следующая динамика использования ссылок на практику Европейского Суда и Европейской Комиссии:

1998 - 1 (всего - 15);

1999 - 1 (всего - 19);

2000 - 2 (всего - 15);

2001 - 3 (всего - 17);

2002 - 3 (всего - 17);

2003 - 1 (всего - 20);

2004 - 1 (всего - 19);

2005 - 9 (всего - 14);

2006 - 3 (всего - 10);

2007 - 3 (всего - 14);

2008 - 2 (всего - 7).

Ссылки на решения страсбургских контрольных органов содержатся в постановлениях, посвященных различным правовым вопросам:

гражданский и арбитражный процесс - 8; избирательное право - 7; гражданское и коммерческое право - 5; уголовный процесс - 47. Ссылки на решения Европейского Суда по правам человека также есть в одном постановлении о статусе религиозных организаций (1999), в двух - о статусе политических партий (2005, 2008), в одном постановлении по трудовому (2002) и по налоговому (2005) праву.

Первая ссылка на решение Европейского Суда, касающегося России (решение по делу Бурдова8), обнаруживается в Постановлении Конституционного Суда РФ от 19 июля 2002 года № 11 -П. К моменту вынесения этого постановления Конституционным Судом решение Бурдов против России еще не вступило в силу (это произошло 4 сентября 2002 года). Следующих ссылок на решения Европейского Суда по российским делам пришлось ждать до 2005 года. Всего в решениях Конституционного Суда имеются семь ссылок на пять решений Европейского Суда по правам человека по российским делам. В частности, дважды упоминались дела Бурдова и Никитина9, по одному разу - дела Рябых10, Вас-сермана11 и Романова12. Кроме того, единожды упомянуто решение о приемлемости жалобы О.В.Р. против России13 (в Постановлении Конституционного Суда РФ от 19 декабря 2005 года № 12-П заявительница по этой жалобе названа полным именем: О. В. Романовская).

❖

Из приведенных цифр видно, что интенсивность обращения Конституционного Суда РФ к Конвенции отличается от интенсивности упоминания им решений Европейской Комиссии и Европейского Суда по правам человека. Если ссылки на Конвенцию присутствуют примерно в половине постановлений Конституционного Суда РФ за каждый год, то ссылки на решения страсбургских контрольных органов - в лучшем случае, менее чем в одной пятой от общего числа постановлений (2001, 2002) Исключение составляет 2005 год, когда Конституционный Суд РФ со-

слался на страсбургские решения в 9 постановлениях из 14 (примерно 64 %).

Далеко не во всех постановлениях, содержащих ссылки на Конвенцию, Суд также ссылается и на страсбургскую судебную практику, это соотношение менее 1 к 2 (39,2 %). Как правило, при распределении по годам, ссылки на решения Европейского Суда и Комиссии обнаруживаются в одной трети - одной девятой постановлений Конституционного Суда РФ, упоминающих Конвенцию14. Немного чаще решения Европейского Суда цитировались российскими конституционными судьями в 2000 году (2 постановления из 4, ссылающихся на Конвенцию) и в 2002 году (3 из 8 постановлений). После исключительного 2005 года (9 из 10 постановлений) рассматриваемое соотношение вернулось к прежнему уровню (3 из 5 постановлений в 2006 и 2007 годах).

Распределение ссылок на решения Европейского Суда и Европейской Комиссии в постановлениях Конституционного Суда по отраслям практически не отличается от распределения ссылок на Конвенцию (за исключением более редкого упоминания конвенционной судебной практики в делах по уголовному процессу). Но какой-либо убедительный анализ этого распределения вряд ли возможен, поскольку разрыв между количеством постановлений со ссылками на конвенционную практику, принятых Конституционным Судом РФ по различным отраслям права, несуществен и может серьезно измениться в течение нескольких месяцев.

II. Ссылки на Конвенцию и решения Европейской Комиссии и Европейского Суда по правам человека: качественный анализ

При рассмотрении ссылок Конституционного Суда РФ на Конвенцию мы пытались установить, как орган конституционного контроля определяет ее место в российском праве (А), а также оценить используемые Судом подходы к ее применению при решении конкретных дел по существу (Б). При рассмотрении этих вопросов мы не будем отделять Конвенцию от судебной практики страсбургских органов. Это противоречило бы характеру Конвенции как международного договора, значе-

ние которого развивается в практике Европейского Суда по правам человека15.

А. Конституционный Суд

о месте европейской Конвенции в российском праве

Поскольку Конституционный Суд РФ начал ссылаться на Конвенцию до ее ратификации Россией, мы рассмотрим, какое место отводилось ей в российском праве до (1) и после (2) ратификации. Во втором периоде поворотной датой является 5 февраля 2007 года, когда Конституционный Суд РФ изменил свою предыдущую позицию (3).

1. Позиция Конституционного Суда РФ по вопросу о месте Конвенции в системе российского права в период до ее ратификации

Впервые Конституционный Суд РФ сослался на Конвенцию в Постановлении от 4 апреля 1996 года № 9-П по делу о проверке конституционности ряда нормативных актов города Москвы и Московской области, Ставропольского края, Воронежской области и города Воронежа, регламентирующих порядок регистрации граждан, прибывающих на постоянное жительство в названные регионы16. Ссылка на Конвенцию в данном деле не предопределила окончательных выводов Суда и не была существенным элементом аргументации. Конституционный Суд лишь указал, что свобода передвижения гарантируется не только Конституцией РФ, но и Международным пактом о гражданских и политических правах и статьей 2 Протокола № 4 к Конвенции, и тем ограничился.

Вторая ссылка на Конвенцию была более важной для исхода дела. В Постановлении от 16 марта 1998 года по делу о проверке конституционности статьи 44 УПК РСФСР и статьи 123 ГПК РСФСР17 Конституционный Суд разъяснил природу ссылок на не ратифицированный Российской Федерацией международный договор (в данном деле таким договором была Конвенция). По мнению Высокой юрисдикции, нормы статьи 14 Международного пакта о гражданских и политических правах и статьи 6 Конвенции, гарантирующие право на справедливое судебное разбирательство, относятся к общепризнанным принципам и нормам международного права18; та-

ким образом, норма не ратифицированной на момент принятия постановления Конвенции была применима в силу части 4 статьи 15 Конституции РФ.

Отнесение норм европейской Конвенции к общепризнанным принципам международного права, обязательным к применению независимо от ратификации, - более чем спорный подход. Во-первых, Конвенция относится к договорному, а не к обычному международному праву19. Во-вторых, она является не универсальным, а региональным документом о защите прав человека20. В-третьих, в 1998 году Конвенция не была ратифицирована всеми европейскими странами и даже сейчас Конвенция связывает 47 из 48 государств Европы (Беларусь не является ее участником).

По мнению Н. В. Витрука, Конституционный Суд установил наличие общепризнанного принципа международного права, не указав на международные договоры и судебную практику, подтверждающую существование такого принципа21. В то же время Н. В. Вит-рук полагает, что понятие «общепризнанных принципов и норм международного права» неопределенно. По его мнению, это понятие относится к отечественной доктрине международного права22. Кроме того, не существует консенсуса в отношении каталога общепризнанных принципов международного права23. На этом основании Н. В. Витрук предположил, что Конституционный Суд мог бы признать тот или иной принцип общепризнанным «для себя и в данном деле»24. Однако такое толкование, отрицая всеобщность понятия «общепризнанный принцип международного права», полностью лишило бы его своего содержания: если принцип является общепризнанным, он не может устанавливаться «для себя и в данном деле».

Критикуемый подход к положениям Конвенции как к общепризнанным нормам международного права, не считая упомянутого Постановления по делу о проверке конституционности статьи 44 УПК РСФСР и статьи 123 ГПК РСФСР, использовался Конституционным Судом еще один раз. За неделю до вступления в силу закона о ратификации европейской Конвенции о защите прав человека и основных свобод Конституционный Суд РФ признал не соответствующим статье 6 Конвенции и статье 46 Конститу-

ции РФ положение части 4 статьи 113 УПК РСФСР, допускавшее обжалование ряда решений прокурора только вышестоящему прокурору, но не в суд25. При этом Конституционный Суд вновь указал, что статья 6 Конвенции подлежит применению в качестве общепризнанного принципа международного права, но не объяснил, почему он предпочел сослаться на эту норму, а не на статью 14 Международного пакта о гражданских и политических правах, ратифицированного Россией.

Отметим, что в период до ратификации Конвенции Конституционный Суд РФ не ссылался на решения Европейской Комиссии и Европейского Суда по правам человека и не объяснял их значение для своей судебной практики.

2. Позиция Конституционного Суда РФ

о месте Конвенции в системе российского права после ее ратификации до 5 февраля 2007 года

После вступления в силу 5 мая 1998 года Федерального закона о ратификации Конвенции, Конституционный Суд продолжил ссылаться на Конвенцию в своих постановлениях. Однако только в Постановлении от 25 января 2001 года № 1-П по делу о проверке конституционности части 2 статьи 1070 ГК РФ Конституционный Суд высказал свою точку зрения о месте европейской Конвенции в российском праве. По мнению Суда,

«Конвенция о защите прав человека и основных свобод ратифицирована Российской Федерацией, вступила в силу на ее территории и, следовательно, является составной частью ее правовой системы. При этом Российская Федерация признала юрисдикцию Европейского Суда по правам человека и обязалась привести правоприменительную, в том числе судебную, практику в полное соответствие с обязательствами Российской Федерации, вытекающими из участия в Конвенции и Протоколах к ней...

Следовательно, оспариваемое положение пункта 2 статьи 1070 ГК Российской Федерации должно рассматриваться и применяться в непротиворечивом нормативном единстве с требованиями Конвенции о защите прав человека и основных свобод. Иное расходилось бы с его действительным конституционно-правовым смыслом, выявленным в настоящем Постановлении, и привело бы вопреки

требованиям статьи 15 (часть 4) Конституции Российской Федерации и воле федерального законодателя, ратифицировавшего Конвенцию, к блокированию ее действия на территории Российской Федерации».

Из этой позиции, пусть и не очень четко высказанной, следует, что юридическая сила Конвенции больше, чем у законов и у судебной практики. Однако, как предусмотрено частью 4 статьи 15 Конституции РФ, Конвенция уступает по силе Основному закону страны26. В приведенном выше Постановлении (равно как и в других решениях) Конституционный Суд не оговорил, должна ли глава 2 Конституции толковаться в соответствии с Конвенцией, но признал такое толкование обязательным для законов.

Представляется, что, несмотря на верховенство Конституции РФ, Конвенция все же может использоваться как источник информации о содержании основных прав при толковании соответствующих конституционных положений. По крайней мере, ряд решений Конституционного Суда говорит о его стремлении толковать нормы Конституции РФ в соответствии с Конвенцией, но это стремление не обусловлено никаким нормативным предписанием и отражает скорее феномен «диалога судей», нежели нормы российского конституционного права27.

В приведенном выше постановлении Конституционный Суд подтвердил, что на всех государственных органах лежит обязанность соблюдать Конвенцию. При этом Суд не высказался по вопросу о том, создает ли Конвенция непосредственно права и обязанности в отношениях между частными лицами (Drittwirkung).

Поскольку Конституционный Суд РФ не сделал никаких оговорок в отношении превалирования Конвенции над своей судебной практикой, можно было бы сделать вывод о том, что он считает себя юридически связанным Конвенцией и будет принимать только те решения, которые соответствуют Конвенции28. Сформулированное Судом требование «рассматривать и применять» федеральное законодательство «в непротиворечивом нормативном единстве» с Конвенцией предполагает обязанность судов общей юрисдикции и арбитражных судов давать российскому законодательству толкование, соответствующее Конвенции.

Как мы показали выше, Конституционный Суд обращается не только к Конвенции, но и к практике Европейской Комиссии и Европейского Суда по правам человека. При этом он не счел нужным специально пояснять место решений конвенционных органов в российской системе права. Принимая во внимание тот факт, что в постановлениях Конституционного Суда ссылки на практику Европейской Комиссии и Европейского Суда по правам человека не встречаются отдельно от ссылок на саму Конвенцию, можно предположить, что российские конституционные судьи признают приоритет конвенционных органов в толковании положений Конвенции.

Первая ссылка на конвенционную судебную практику была сделана в Постановлении от 17 ноября 1998 года № 26-П29, где Высокая юрисдикция упомянула решение Европейской Комиссии от 8 декабря 1981 года по жалобе Х. против Исландии (№ 8941/80)30. Следует отметить, что указанное решение Комиссии не включено в базу данных судебной практики Комиссии и Суда HUDOC, хотя и опубликовано в сборнике «Decisions and Reports» за 1981 год. Кроме того, это решение ни Комиссия (во время своего существования), ни Суд не находят для себя убедительным: на него нет ссылок в последующей судебной практике. Тем не менее оно упоминается в доктринальных работах31 и в практике32 внутригосударственных органов, а следовательно, продолжает быть таковым для ученых и национальных правоприменителей.

Первую ссылку Конституционного Суда РФ на решение Европейского Суда можно обнаружить в Постановлении от 23 ноября 1999 года № 16-П33 по делу о проверке конституционности абзацев третьего и четвертого пункта 3 статьи 27 Федерального закона от 26 сентября 1997 года «О свободе совести и о религиозных объединениях». Конституционный Суд указал, что определенные ограничения на свободу совести были, с его точки зрения, поддержаны Европейским Судом по правам человека в делах Коккинакис против Греции34 и Мануссакис и другие против Греции35; как и в случае с решением Европейской Комиссии по жалобе Х. против Исландии, Конституционный Суд РФ не назвал наименования дел.

В Постановлении от 27 июня 2000 года № 11-П по жалобе В. И. Маслова (проверка

конституционности части 1 статьи 47 и части 2 статьи 51 УПК РСФСР) Конституционный Суд РФ со ссылкой на многочисленные решения Европейского Суда признал неконституционным положение УПК РСФСР, не позволяющее лицу, которому было предъявлено уголовное обвинение, немедленно воспользоваться помощью адвоката. В данном случае конвенционная аргументация играла основную роль в толковании конституционных положений и установлении несоответствия им норм закона.

Следует отметить, что Конституционный Суд РФ не предоставляет решениям Европейского Суда по правам человека, вынесенным против России, никакого специального статуса среди прочих актов этого международного органа: Конституционный Суд РФ не утверждает, что их юридическая сила превосходит юридическую силу решений Европейского Суда, вынесенных в отношении иных стран, или что на решения против России российским судам следует в первую очередь обращать внимание при уяснении смысла конвенционных норм. На наш взгляд, такой подход оправдан частично. Действительно, для целей толкования конвенционных норм не имеет значения, против какой страны вынесено решение, толкующее ту или иную норму. Такая позиция соответствует статье 32 Конвенции, согласно которой «в ведении Суда находятся все вопросы, касающиеся толкования и применения положений Конвенции и Протоколов к ней». Однако Конституционный Суд как внутригосударственный орган сталкивается также и с вопросами исполнения решений Европейского Суда по правам человека, обязательных в силу статьи 46 Конвенции. То есть решения Европейского Суда, вынесенные в отношении конкретной страны, могут повлечь такие последствия для внутригосударственного права, как пересмотр судебных решений на внутригосударственном уровне (в том числе, при необходимости, решений Конституционного Суда РФ), отмена (в том числе посредством решений Конституционного Суда) законодательных норм, нарушающих Конвенцию, и т. д. Однако до настоящего момента Конституционный Суд РФ не высказывал мнения о своей роли в исполнении решений Европейского Суда по правам человека (даже, когда эти вопросы возникали на Ильинке, 21).

3. Позиция Конституционного Суда РФ

о месте Конвенции в системе российского права после 5 февраля 2007 года

В Постановлении от 5 февраля 2007 года № 2-П36 Конституционный Суд пересмотрел свой предыдущий подход к обязательной силе Конвенции и решений Европейского Суда во внутригосударственной правовой системе Российской Федерации:

«Ратифицируя [Конвенцию], Российская Федерация признала юрисдикцию [Европейского Суда] обязательной по вопросам толкования и применения Конвенции и Протоколов к ней. Таким образом, как и Конвенция о защите прав человека и основных свобод, решения [Европейского Суда] - в той части, в какой ими, исходя из общепризнанных принципов и норм международного права, дается толкование содержания закрепленных в Конвенции прав и свобод. являются составной частью российской правовой системы, а потому должны учитываться федеральным законодателем при регулировании общественных отношений и правоприменительными органами при применении соответствующих норм права» (курсив наш. - К. К.).

Последнее предложение цитируемого абзаца в корне изменяет положение не только Конвенции, но и любых других международных договоров в российском праве: если договор «является составной частью правовой системы», то, по мнению Конституционного Суда РФ, органам власти Российской Федерации его стоит лишь «учитывать» (а не соблюдать, как это требовалось ранее), то есть, по смыслу современного русского языка, он более не является для них обязательным37.

Несмотря на то что Конституционный Суд РФ впервые прямо высказался о том, что решения Европейского Суда также являются составной частью правовой системы Российской Федерации на основании части 4 статьи 15 Конституции РФ, по мнению Конституционного Суда РФ, следует «учитывать» не все страсбургские решения, а лишь толкующие права, гарантированные Конвенцией, на основании общепризнанных принципов и норм международного права (то есть международных обычаев). Такие решения, однако, редки. Среди них можно назвать такие дела, как Стрелетц, Кесслер и Кренц против Гер-

мании38 или Аль-Адсани против Соединенного Королевства39 - капля в море десяти тысяч решений Страсбургского суда по существу. Как и Конвенцию, эти немногие европейские решения теперь нужно лишь «учитывать», а не «соблюдать», как это следовало из предшествующей судебной практики. Кроме того, подход Конституционного Суда исключает решения Европейского Суда, толкующие (пусть и на основании международных обычаев) такие важные положения Конвенции, как нормы о юрисдикции (ст. 1)40, о праве на обращение в Страсбург с индивидуальной жалобой (ст. 34)41 или об обязательной силе решений Европейского Суда (ст. 46)42.

Б. Подходы Конституционного Суда РФ к использованию Конвенции и практики Европейской Комиссии и Европейского Суда по правам человека

Практика Конституционного Суда, связанная с обращением к нормам Конвенции и решениям Европейской Комиссии и Европейского Суда по правам человека, включает в себя использование стандартов, определяющих содержание тех или иных прав и свобод, и допустимые пределы их ограничения (2). Не менее важно и то, что Конституционный Суд применяет в своей практике те методы решения дел, которые были разработаны страс-бургскими органами при толковании и применении Конвенции(1).

1. Применение методов решения дел, разработанных Европейским Судом по правам человека на основании Конвенции

Многие из основных прав и свобод человека могут быть подвергнуты различным ограничениям для охраны иных ценностей: общественной нравственности, государственной целостности и безопасности, прав и свобод других лиц и т. п. Однако, чтобы быть допустимыми, такие ограничения должны отвечать ряду требований: быть предусмотрены-ми законом, преследовать правомерную цель, быть соразмерными преследуемой цели. И Конвенция, и Конституция РФ предусматривают схожие основания ограничения гарантированных этими документами прав и свобод (ср., например, ч. 3 ст. 55 Конституции РФ и вторые части ст. 8-11 Конвенции).

Поэтому Конституционный Суд РФ и Европейский Суд по правам человека применяют одни и те же принципы для оценки ограничения прав и свобод человека. Конституционный Суд, скорее всего, не заимствовал эти принципы у Страсбургского суда и зачастую применяет их без ссылки на Конвенцию и решения Европейского Суда. Но анализ применяемых Конституционным Судом принципов оценки ограничения прав и свобод человека с точки зрения их схожести или различия с аналогичными принципами конвенционных органов имеет большое значение, так как по ряду вопросов, решенных Конституционным Судом РФ, возможно, придется высказаться и Европейскому Суду по правам человека.

Мы рассмотрим два наиболее важных для национального права принципа, применяемых как Европейским Судом по правам человека на основании Конвенции, так и Конституционным Судом РФ на основании Конституции РФ: принцип правовой определенности (а) и принцип пропорциональности ограничения основных прав и свобод (б). Они определяют подходы к разрешению значительного количества конкретных дел, касающихся ограничений основных прав и свобод.

а) Принцип правовой определенности

Принцип правовой определенности - один из важнейших принципов, лежащих в основании Конвенции. Он применяется для оценки исполнения различных положений этого договора. Элементы принципа правовой определенности - качество закона, стабильность судебных решений, ограничение срока давности привлечения к ответственности - присутствуют в российском конституционном праве и применяются Конституционным Судом РФ. И даже если он не ссылается на Конвенцию и решения Европейского Суда, то использует эти принципы, приходя, однако, к иным результатам при определении их содержания и сферы применения. В этой главе мы рассмотрим подходы Европейского Суда по правам человека и Конституционного Суда РФ к таким элементам принципа правовой определенности, как оценка качества закона (1) и давность привлечения к ответственности (2). Требование стабильности судебных решений будет рассмотрено ниже в связи со статьей 6 Конвенции.

1)Оценка качества закона

Оценка качества закона — это один из методов, который используется Европейским Судом для определения соответствия правовой нормы требованиям Конвенции. Этот подход подразумевает, что кроме анализа существа законодательного предписания оценивается законодательная техника. Точнее, оценке подлежит ясность закона, непротиворечивость устанавливаемых им правил поведения. Неясный закон — закон ненадлежащего качества — рассматривается как невыполнение законодателем своих обязанностей и как нарушение прав и свобод частных лиц. Европейский Суд находит основание для требования ясности закона в принципе правовой определенности, входящем, с его точки зрения, в принцип верховенства права, закрепленный в преамбуле к Конвенции. Качество (определенность) закона, с точки зрения страсбург-ских судей, подразумевает соответствие трем требованиям: наличие закона, его доступность и предсказуемость. Для конституционного судопроизводства наиболее важным является третий критерий, поскольку в конституционном суде оспаривается закон, который был принят (существует) и опубликован (что достаточно для соблюдения требования о доступности), чтобы стать таковым.

Конституционный Суд РФ при рассмотрении вопроса о соответствии законодательного положения требованиям Конституции, применяет метод оценки предсказуемости закона. Вместе с тем практика Суда показывает, что его подход к рассматриваемому принципу несколько отличается от подхода Европейского Суда: нельзя назвать совпадающими представления Конституционного Суда РФ и Европейского Суда по правам человека об основаниях и сфере применения метода оценки предсказуемости закона. Мы рассмотрим сходства и различия этих подходов.

Европейский Суд указал, что «норма не может считаться "законом", если она не сформулирована с достаточной степенью точности, позволяющей гражданину сообразовывать с ней свое поведение: он должен иметь возможность — пользуясь при необходимости советами — предвидеть в разумной степени последствия, которые может повлечь за собой данное действие»43. В то же время Конвенция не требует абсолютной определенно-

сти «закона»: национальные суды должны иметь возможность развивать право в соответствии с требованиями общественного развития посредством толкования44.

Классический пример применения метода анализа качества закона с точки зрения его ясности и предсказуемости можно найти в деле о прослушивании телефонных разговоров обвиняемого в преступлении - Крюслен против Франции. Рассматривая данное дело, Суд установил, что общие нормы французского УПК, как они были истолкованы Кассационным судом, составляли доступное заявителю правовое основание45 для прослушивания. Но ни законодательство, ни судебная практика не определяли категории лиц, чьи телефоны могли бы быть прослушаны по решению суда, характер правонарушения, расследование которого требует прослушивания телефонов, продолжительность применения данной меры, порядок оформления полученных при прослушивании доказательств, основания для уничтожения записей прослушки и т. п.46 Таким образом, французское право не было в этой сфере «предсказуемым».

В деле Гусинский против России Европейский Суд пришел к выводу, что основание для помещения подозреваемого под стражу до предъявления ему обвинения в виде наличия «исключительных обстоятельств» не соответствует требованиям определенности закона, поскольку ни в российской судебной практике, ни в других источниках права не имелось никаких уточнений того, что считается «исключительными обстоятельствами»47.

Конституционный Суд РФ также проверяет предсказуемость оспариваемых заявителями законодательных норм. Однако в отличие от Европейского Суда, который выводит это требование из принципа верховенства права, Конституционный Суд нашел основание требованию ясности и определенности правовой нормы в конституционном принципе равенства всех перед законом (ст. 19 Конституции РФ). Впервые Конституционный Суд сформулировал это требование в Постановлении от 25 апреля 1995 года № 3-П48 по жалобе Л. Н. Ситаловой. В этом деле Суд признал неконституционным положение Жилищного кодекса РСФСР, предусматривавшее, что вселение нанимателем в помещение других лиц производится в соответствии с «установленным порядком». Кодекс не ука-

зывал, какие органы уполномочены устанавливать порядок вселения, в результате чего этот порядок произвольно определялся субъектами Российской Федерации. На этом основании Конституционный Суд признал неопределенные нормы Кодекса не соответствующими принципу равенства всех перед законом.

Окончательно требование определенности закона было сформулировано Конституционным Судом РФ в Постановлении от 15 июля 1999 года № 11-П49 по жалобе ОАО «Большевик» и других:

«Общеправовой критерий определенности, ясности, недвусмысленности правовой нормы вытекает из конституционного принципа равенства всех перед законом и судом (статья 19, часть 1 Конституции Российской Федерации), поскольку такое равенство может быть обеспечено лишь при условии единообразного понимания и толкования нормы всеми правоприменителями. Неопределенность содержания правовой нормы, напротив, допускает возможность неограниченного усмотрения в процессе правоприменения и неизбежно ведет к произволу, а значит - к нарушению принципов равенства, а также верховенства закона».

Как видно из процитированного постановления, Конституционный Суд РФ называет «определенностью» закона то, что Европейский Суд называет «предсказуемостью» (то есть третьим этапом оценки определенности закона с точки зрения Конвенции). Это различие нам представляется несущественным, поскольку российский орган конституционного контроля не сталкивается (и не может столкнуться) с проблемами наличия или доступности закона.

Европейский Суд, предмет деятельности которого ограничен нормами Конвенции, применяет метод оценки определенности закона только к правовым положениям, лежащим в сфере действия этого международного договора. Конституционный Суд РФ, чья компетенция шире, применяет метод оценки определенности ко всем законам, а не только к тем, которые регулируют правоотношения в сфере применения Конвенции50. В частности, Конституционный Суд РФ выделил из принципа определенности закона два специальных принципа: определенность делегирования законодателем Правительству РФ полномочий

по нормотворчеству и определенность налога.

Судебная практика Конституционного Суда РФ не позволяет с достаточной четкостью проанализировать критерии оценки соблюдения принципа определенности правовых норм. Практика Суда на данный момент позволяет лишь составить каталог норм, рассмотренных с позиции принципа определенности, но не систему критериев оценки определенности норм права. Как противоречащие этому принципу были признаны неконституционными положения, которые:

- обладали настолько широкой сферой применения, что позволяли государственным органам произвольно применять усложненные административные процедуры к отношениям, не требующим строгого административного контроля51;

- не определяли критериев распределения бюджетных поступлений муниципальными образованиями, в состав которых входят иные муниципальные образования52;

- позволяли Центральной избирательной комиссии со ссылкой на «особые обстоятельства» определять юрисдикцию Верховного Суда53;

- не определяли состав правонарушения, устанавливая, однако, ответственность за его совершение54;

- передавали Правительству РФ полномочия по определению содержания договора, позволяя произвольно определять его55;

- передавали Правительству РФ полномочия по нормотворчеству, не определяя пределов этих полномочий56.

Перечень рассмотренных нарушений требования предсказуемости закона может быть расширен последующей судебной практикой. Необходима, тем не менее, более ясная формулировка Конституционным Судом РФ общих критериев оценки определенности законодательных норм.

2) Срок давности привлечения к ответственности

Кроме непосредственного применения принципа определенности законодательных норм (предсказуемости закона), Конституционный Суд рассматривал его в связи с таким элементом правовой определенности, как срок давности привлечения к ответственности,

подвергнутый в конституционной судебной практике необоснованным, на наш взгляд, ограничениям. В Постановлении от 14 июля 2005 года № 9-П57 по жалобе Г. А. Поляковой и в связи с запросом Федерального арбитражного суда Московского округа Конституционный Суд РФ указал, что срок давности привлечения к ответственности за налоговые правонарушения по-разному применяется к разным налогоплательщикам:

«.оспариваемые положения статьи 113 Налогового кодекса РФ не могут истолковываться как предполагающие, что установленный ими срок давности распространяется равным образом как на тех налогоплательщиков, которые соблюдают свои обязанности при осуществлении налогового контроля, так и на тех, которые такому контролю противодействуют. Применяя их при рассмотрении дел о налоговом правонарушении, суд. вправе, не ограничиваясь одной лишь констатацией пропуска срока давности привлечения налогоплательщика к ответственности, учесть иные обстоятельства, в частности по ходатайству налогового органа проверить, имели ли место неправомерные действия со стороны налогоплательщика, препятствующие нормальному ходу контрольных мероприятий и направленные на их затягивание по времени» (абз. 8 п. 5.2 мотивировочной части).

Таким образом, Конституционный Суд РФ позволяет привлечение налогоплательщика к ответственности в течение неопределенного срока по окончании срока давности, не определяя при этом, что является «противодействием налоговому контролю», и ставя тем самым под вопрос принципы правовой определенности и назначения наказания только на основании закона.

При этом в комментируемом постановлении Конституционный Суд РФ отметил, что срок давности привлечения к юридической ответственности понимается Европейским Судом по правам человека, как право предоставляемое законом лицу, совершившему правонарушение, не быть преследуемым по истечении определенного срока с момента совершения деяния, с тем чтобы достигалась правовая определенность и не подвергалось посягательствам право на защиту, которое было бы скомпрометировано, если бы суды выносили решения, основываясь на неполной в силу истекшего времени доказательствен-

ной базе58. Однако Конституционный Суд РФ проигнорировал абсолютность запрета, закрепленного в статье 7 Конвенции (наказание только на основании закона)59, поскольку именно в связи с жалобой по статье 7 Европейский Суд рассматривал привлечение к ответственности в тот момент, когда, по утверждению заявителя, срок давности уже истек. Различие между статьями 6 и 7 Конвенции заключается в том, что принцип наказания только на основании закона (ст. 7) не может быть подвергнут никаким ограничениям (кроме случаев суда над нацистскими военными преступниками, для чего в статью 7 был включен второй параграф), в то время как право на справедливое судебное разбирательство (ст. 6 Конвенции) не абсолютно и в определенных случаях может быть ограничено. Замена применимой нормы со статьи 7 на статью 6 Конвенции позволяет обосновать решение, которое иначе не соответствовало бы Конвенции, что и сделал Конституционный Суд РФ в комментируемом Постановлении. Но даже и на основании статьи 6 Конвенции выводы Конституционного Суда небесспорны: в связи с делом по статье 6 Конвенции60 Европейский Суд по правам человека постановил, что истечение срока давности, препятствовавшее возбудить дело против ответчика, не нарушает право на доступ к суду.

Таким образом, развитие конституционной судебной практики, связанное с применением принципа правовой определенности (формулирование и применение Конституционным Судом РФ отдельных составных элементов этого принципа, постепенное расширение сферы его применения), не препятствует Конституционному Суду РФ принимать решения, которые игнорируют принцип правовой определенности (хотя бы и признавая его применимость) и позиции Европейского Суда по правам человека (пусть даже и со ссылками на последние).

б) Контроль пропорциональности ограничения основных прав и свобод

Требование пропорциональности ограничений прав и свобод человека отражено как в Конституции РФ (ч. 3 ст. 55; слова «в той мере, в какой это необходимо»), так и в многочисленных нормах европейской Конвенции. Ниже мы рассмотрим критерии, применяе-

мые Европейским Судом по правам человека и Конституционным Судом РФ при оценке пропорциональности ограничений прав и свобод (1) и сферу применения принципа пропорциональности (2).

1)Критерии оценки пропорциональности ограничения прав и свобод

Как постоянно напоминает Европейский Суд по правам человека в своих решениях, оценка пропорциональности вмешательства в осуществление прав и свобод является составной частью анализа его «необходимости в демократическом обществе» — последнего этапа изучения обоснованности вмешательства (после требований о том, что вмешательство должно быть предусмотрено законом и преследовать правомерную цель). При этом анализ «необходимости в демократическом обществе» проводится по единым критериям, определенным в европейской судебной практике. Так, вмешательство должно быть продиктовано насущной общественной потребностью (pressing social need), быть соразмерным для достижения правомерных целей, а аргументы, приведенные национальными органами в обоснование вмешательства, должны быть убедительными и неоспоримыми.

С опорой на конституционную норму части 3 статьи 55 Конституции РФ Конституционный Суд РФ в судебной практике (начиная с Постановления от 16 января 1996 года № 1-П по жалобе А. Б. Наумова61) закрепил и многократно применял впоследствии принцип пропорциональности (соразмерности) ограничения прав и свобод человека и гражданина. Однако общие критерии применения принципа соразмерности ограничений конституционных прав и свобод с трудом могут быть определены исходя из конституционной судебной практики. Конституционный Суд ни разу прямо не указал, каким образом следует анализировать конкретное дело, чтобы определить, было ли ограничение прав и свобод человека и гражданина соразмерно конституционно-охраняемым целям. Тем не менее в конституционной судебной практике можно выделить отдельные факторы, при наличии которых Конституционный Суд признавал несоразмерность ограничения основных прав и свобод.

Так, по мнению Конституционного Суда РФ, не будет соответствовать принципу соразмерности законодательное ограничение права, если имелись иные способы достижения конституционно значимых целей62, влекущие менее строгие ограничения прав63. Не будет пропорциональной мера, которая не принимает во внимание различия между ситуациями разных лиц, устанавливая общее ограничение, адекватное только для части его адресатов64. Нарушит рассматриваемый принцип норма, которая ограничит право настолько, что единственной альтернативой для лица будет лишь отказ от права65. В остальных случаях, как, например, в Постановлении от 22 июля 2002 года № 14-П66, Высокая юрисдикция будет проверять, был ли соблюден при ограничении прав и свобод граждан баланс частных и публичных интересов, позволяющий достичь конституционно значимых целей. Хотя в указанном постановлении Конвенция прямо не цитируется, анализ дела Конституционным Судом совпал с анализом, проведенным в это же время Европейским Судом по аналогичному вопросу при определении приемлемости жалобы Шестаков против России67, касавшейся урегулирования последствий финансового кризиса 1998 года. Решение Европейского Суда о приемлемости на месяц предшествует постановлению Конституционного Суда РФ, но конституционные судьи могли не знать о данном решении по жалобе Шестакова, так как решения о приемлемости жалоб публикуются на сайте Европейского Суда с задержкой в несколько недель. Рассматриваемое постановление Конституционного Суда РФ является прекрасным примером того, что он может осуществлять контроль конституционности законов и достигать требуемого Конвенцией результата, даже не ссылаясь на европейскую Конвенцию, поскольку тот же инструментарий для анализа допустимости ограничения прав и свобод человека дедуцируется из российской Конституции.

Несмотря на то что в конституционной судебной практике сформулированы некоторые критерии соразмерности ограничения прав и свобод, Конституционный Суд РФ в большинстве случаев не дает в своих решениях подробного анализа соответствия указанным критериям конкретной оспариваемой меры, ограничиваясь лишь простым утверждением

о соответствии или несоответствии той или иной меры принципу соразмерности. Таким образом, Конституционный Суд РФ не устанавливает четких пределов усмотрения законодателя при выборе мер, ограничивающих права и свободы человека и гражданина.

В конституционной судебной практике применения принципа пропорциональности выделяется подпринцип, заключающийся в соразмерности наказания совершенному правонарушению. В частности, Конституционный Суд РФ постановил:

«Принцип соразмерности, выражающий требования справедливости в сфере публично-правовой ответственности, предполагает установление этой ответственности лишь за виновное деяние и ее дифференциацию в зависимости от тяжести содеянного, размера и характера причиненного ущерба, степени вины правонарушителя и иных существенных обстоятельств, обусловливающих индивидуализацию при применении взыскания. Указанные принципы привлечения к ответственности в равной мере относятся к физическим и юридическим лицам»68.

Этот принцип, к сожалению, не нашел последовательного применения. Так, например, при оценке конституционности норм Таможенного кодекса РФ о юридической ответственности Конституционный Суд РФ ограничился указанием, что определение оснований, видов и мер ответственности относится к компетенции законодателя. Конституционный Суд признавал конституционной или неконституционной конфискацию имущества, с которого не были уплачены таможенные сборы, со ссылкой на наличие или отсутствие у законодателя полномочия, основанного на части 3 статьи 55 Конституции РФ, вводить такие санкции и составы правонарушений. Но ни разу Конституционным Судом не был рассмотрен ни вопрос о пределах свободы законодателя по установлению данного наказания, ни соразмерность санкции конституционным гарантиям права собственности69.

В то же время со ссылкой на принцип соразмерности наказания было признано неконституционным лишение вынужденного переселенца его статуса за совершение преступ-ления70. Конституционный Суд РФ указал, что совершение преступления не имеет отношения к основаниям лишения статуса. Суд отметил, что правовая природа статуса вы-

нужденного переселенца допускает его прекращение только с отпадением оснований для его предоставления, поведение же лица, которому статус предоставлен, не влияет на действительность этих оснований.

2) Сфера применения принципа

пропорциональности

Принцип соразмерности (пропорциональности), являясь, по неоднократно повторяемому Конституционным Судом РФ утверждению, общим принципом российского конституционного права, может использоваться не только для оценки ограничений прав и свобод граждан. Так, Конституционный Суд применял его для решения вопроса о конституционности контроля, осуществляемого органами государственной власти за органами местного самоуправления71, или для установления соответствия Конституции РФ такой меры, как роспуск законодательных органов субъектов Российской Федерации72.

Но даже расширенная сфера применения принципа соразмерности должна иметь свои границы. В частности, не все права человека могут быть подвергнуты ограничению, пусть даже и пропорциональному. Как Конституция РФ, так и европейская Конвенция устанавливают перечень прав, которые не подлежат ограничению ни при каких условиях. Кроме того, некоторые конвенционные права (право на свободу и личную неприкосновенность, право на справедливое судебное разбирательство) допускают определенные ограничения, однако требуют более строгой проверки их обоснованности, чем проведение теста на пропорциональность. Например, при оценке разумности срока содержания под стражей Европейский Суд изучает, были ли основания для предварительного заключения «относимыми» и «достаточными» и проводились ли судебные процедуры с «особой осмотрительностью» (иначе говоря, не было ли необоснованных задержек в процессе)73. Как мы видим, здесь нет места применению принципа пропорциональности.

Тем не менее статьи 22 и 55 Конституции РФ не исключают пропорционального ограничения права на свободу и личную неприкосновенность. Так, в Постановлении от 22 марта 2003 года № 4-П74 Конституционный Суд РФ, перечислив факторы, которые в

соответствии с практикой Европейского Суда следует принимать во внимание при оценке обоснованности содержания под стражей, указал также, что «должна обеспечиваться соразмерность ограничений, связанных с применением в отношении лица заключения под стражу в качестве меры пресечения». Между тем принцип пропорциональности может применяться к решению вопросов о содержании под стражей только в ущерб обвиняемому, ослабляя аргументы в пользу его освобождения. С конвенционной точки зрения, если нет исключительных оснований содержать человека под стражей до судебного разбирательства, он должен быть освобожден. Конституционный Суд РФ, со своей стороны, допускает ограничение возможности освобождения в тех случаях, когда имеются основания для освобождения лица из-под стражи, но предварительное заключение пропорционально каким-либо конституционно значимым целям.

Кроме того, Конституционный Суд применил принцип соразмерности при оценке конституционности надзорного производства. В Постановлении от 11 мая 2005 года № 5-П75 Конституционный Суд РФ указал, что «надзорное производство по уголовным делам... призвано обеспечить исправление судебных ошибок путем пересмотра вступивших в законную силу приговоров, определений и постановлений, с тем чтобы - исходя из принципов справедливости, соразмерности и правовой безопасности76 - гарантировать эффективную защиту конституционных ценностей». Проблема состоит в том, что постоянной позицией в российской конституционной судебной практике является утверждение о том, что невозможность оспорить судебное решение, с которым лицо не согласно, нарушает конституционные гарантии охраны достоинства личности (мы не комментируем проблему обоснованности такого подхода). А поскольку к праву на оспаривание судебного решения в вышестоящую инстанцию применим ряд ограничений, то он может быть применен и к принципу уважения человеческого достоинства, из которого, с точки зрения Конституционного Суда, и вытекает право на оспаривание судебного решения.

Однако ни Конституция РФ, ни Конвенция (которая гарантирует этот принцип в статье 3, запрещая пытки, бесчеловечное и

унижающее достоинство обращение и наказание) не допускают никаких ограничений принципа уважения человеческого достоинства. Связывая охрану человеческого достоинства с принципом пропорциональности, Конституционный Суд РФ косвенно признает возможность ограничить пределы охраны человеческого достоинства. Как мы предупреждали ранее77, такой подход может иметь катастрофические последствия при рассмотрении конституционности законов, непосредственно регулирующих вопросы человеческого достоинства. Мы предположили, что такие проблемы могут возникнуть в связи с возможной проверкой Конституционным Судом законов в сфере биомедицины или уголовного наказания в виде смертной казни на основании именно принципа охраны достоинства человека78. Однако допущенная Высокой юрисдикцией возможность ограничения этого принципа проявилась в других обстоятельствах.

В Постановлении от 28 июня 2007 года № 8-П79, вынесенном по жалобам К. И. Гу-зиева и Е. Х. Кармовой, Конституционный Суд РФ рассматривал конституционность положений Федерального закона «О погребении и похоронном деле», запрещающих выдавать родственникам тела и сообщать о месте захоронения лиц, которые погибли в ходе контртеррористической операции. Конституционный Суд, следуя рассмотренной выше практике, прямо допустил ограничение принципа уважения человеческого достоинства, гарантированного статьей 21 Конституции РФ и статьей 3 Конвенции (п. 3.1 мотивировочной части и п. 1 резолютивной части). Конституционный Суд признал, что оспариваемый запрет соответствует требованиям части 3 статьи 55 Конституции, допускающей ограничения прав и свобод человека и гражданина федеральным законом, если это необходимо для достижения конституционно значимых целей. Такое решение в рамках Конвенции равносильно добавлению к статье 3 второй части, подобной тем, которые фигурируют в ее статьях 8-11.

Данное постановление Суда является открытым отрицанием одной из фундаментальных основ современной системы прав человека, в том числе европейской Конвенции, -недопустимости ограничений принципа уважения человеческого достоинства.

2. Использование конвенционных норм, гарантирующих основные права и свободы, при решении Конституционным Судом РФ конкретных дел

При разрешении конкретных дел Конституционный Суд РФ в некоторых случаях использует стандарты реализации прав и свобод человека, установленные европейской Конвенцией и решениями Европейского Суда по правам человека. В связи с этим перед Конституционным Судом РФ стоит задача выбора конвенционной нормы, подлежащей применению в конкретном случае (а), а также задача принятия решения, согласуемого с требованиями Конвенции (б).

а) Определение применимости конвенционных норм

Прежде чем оценивать соблюдение той или иной нормы, необходимо установить, подлежит ли норма применению в данном случае. Сфера применения конкретных норм Конвенции ограничена определенным кругом отношений. Например, статья 6 Конвенции (право на справедливое судебное разбирательство) применяется не ко всем случаям рассмотрения дела судом, а только к спорам о гражданских правах и обязанностях, а равно к уголовному обвинению, которое выдвинуто против какого-либо лица. В то же время статья 3 Протокола № 1 (право на свободные выборы) применяется только к парламентским выборам. По этой причине Европейский Суд, равно как и другие судебные органы, обращающиеся к указанным нормам Конвенции о защите прав человека и основных свобод, вынуждены решать, является ли тот или иной спор спором о гражданских правах и обязанностях, является ли тот или иной выборный орган власти парламентом и т. д.

Конституционный Суд РФ, обращаясь к Конвенции, также решал вопросы о применимости тех или иных норм этого международного договора в конкретном деле. Решение данных вопросов нашло отражение в постановлениях Суда. Рассматривая эти постановления, мы можем отметить следующие особенности понимания Конституционным Судом сферы применения норм Конвенции: расширительное толкование применимости статьи 6 Конвенции (1), применение статьи 6 Конвенции в уголовных делах к потерпев-

шим (2), особое толкование применимости статьи 1 Протокола № 1 к Конвенции (3) и его же статьи 3 (4).

1)Расширительное толкование применимости статьи 6 Конвенции

В первом из постановлений Конституционного Суда (от 28 мая 1998 года № 9-П по жалобе Е. А. Арбузовой и других80), которое касалось вопросов применимости положений Конвенции, «уголовная» часть статьи 6 Конвенции была применена к производству по делам об административных правонарушениях. Решение о необходимости применить гарантии статьи 6 Конвенции в данном деле было мотивировано тем, что рассматриваемые административные нарушения, по мнению Конституционного Суда РФ, могли повлечь столь тяжкие наказания, как арест и штраф. Этот подход соответствует толкованию понятия «уголовное обвинение», данному Европейским Судом. Суд считает, что квалификация деяния как уголовно наказуемого в национальном праве является существенным, но не единственным фактором, принимаемым во внимание при определении того, является ли то или иное обвинение уголовным в смысле статьи 6 Конвенции81.

В Постановлении от 15 января 2002 года № 1-П по жалобе А. М. Траспова Конституционный Суд РФ рассматривал вопрос о конституционности нормы закона, которая, по утверждению заявителя, препятствовала исполнению судебного решения об отмене решения избирательной комиссии об отказе заявителю в регистрации кандидатом на выборах в Государственную Думу. Конституционный Суд при мотивировке решения сослался на обязательность исполнения судебных решений, как одного из элементов эффективной защиты прав граждан. Свой вывод конституционные судьи подтвердили решением Европейского Суда по делу Хорнсби против Греции82, где Европейский Суд постановил, что право на доступ к суду было бы иллюзорным, если бы правовая система позволяла, чтобы судебные решения оставались неисполненными. Но сам Европейский Суд утверждает, что статья 6 Конвенции применяется только к спорам о гражданских правах и обязанностях, а избирательные дела находятся вне сферы применения этой нормы83.

Спустя 10 дней после вынесения решения по жалобе Траспова, в Постановлении от 24 января 2002 года № 3-П, посвященного конституционности запрета увольнять работников, имеющих детей-инвалидов, и членов профсоюзных органов, Конституционный Суд указал, что судебная защита «должна быть полной, что предполагает не только возможность для каждого обратиться в суд, но и обязанность суда вынести справедливое и обоснованное решение». При этом Суд сослался на статью 6 Конвенции, и отметил, что «право на универсальную судебную защиту подтверждено Европейским Судом по правам человека, в частности в решениях от 21 февраля 1975 года по делу "Голдер ^оИег) против Соединенного Королевства" и от 27 февраля 1980 года по делу "Девеер (Deweer) против Бельгии"» (курсив наш. - К. К.). Тем не менее Европейский Суд никогда не утверждал права на универсальную судебную защиту, а только лишь право на доступ к суду по делам, касающимся гражданских прав и обязанностей лица или уголовного обвинения против него84. Некоторые трудовые дела действительно признаются Европейским Судом «спорами о гражданских правах и обязанностях», например дела о выплате заработной платы. Однако дела, касающиеся увольнения с работы или восстановления на работе, как правило, не подпадают под действие статьи 6.

Расширительное толкование сферы применения статьи 6 Конвенции в принципе не является невозможным, но требует соответствующего обоснования. Так, Государственный совет Франции применяет положения статьи 6 Конвенции о независимости и беспристрастности суда, а также о публичном и состязательном характере процесса в делах, не попадающих в сферу применения этой статьи. Однако при этом французские административные судьи указывают, что применяют эти положения как общие принципы права, а не как конкретную норму конкретного международного договора.

2)Применимость статьи 6 Конвенции при решении вопроса о статусе потерпевших в уголовном процессе

Напомним, что статья 6 Конвенции в ее «уголовной» части гарантирует каждому лицу справедливое судебное разбирательство не-

зависимым и беспристрастным судом, созданным на основании закона, дела о предъявлении этому лицу уголовного обвинения. То есть это положение может применяться только к подозреваемому, обвиняемому, подсудимому, осужденному (при рассмотрении дела вышестоящими судами). Конвенция не устанавливает какие-либо правила относительно участия потерпевших в уголовном процессе из-за чрезмерного различия в пра-вопорядках государств-участников: в континентальных странах потерпевшие, как правило, могут участвовать в уголовном процессе и обладают различным объемом процессуальных прав, но в странах общего права участниками уголовного процесса являются только защита и обвинение. При этом Европейский Суд признавал, что «гражданская» часть статьи 6 Конвенции может быть применима к потерпевшим в той степени, в которой их участие в уголовном процессе связано с требованиями о компенсации причиненного преступлением ущерба, но это конвенционное положение не дает никому права требовать уголовного преследования третьих лиц85.

Невзирая на вышеизложенную позицию Европейского Суда, Конституционный Суд применяет к потерпевшим именно уголовно-процессуальные положения статьи 6 Конвенции. Так, в Постановлении от 15 января 1999 года № 1-П86 по жалобе М. А. Клюева Конституционный Суд РФ признал, что в силу статьи 6 Конвенции потерпевшие имеют право выступать в судебных заседаниях по уголовным делам. Этот вывод не противоречит Конвенции как таковой. Действительно, статья 13 Конвенции, взятая вместе со статьями 2, 3 или 4, может предполагать участие потерпевших в судебных заседаниях по делам о предполагаемом нарушении права на жизнь, запрета пыток или рабства. Однако такое заключение не может быть сделано только на основании статьи 6 Конвенции.

Тем не менее шесть лет спустя после рассмотрения жалобы М. А. Клюева Конституционный Суд РФ подтвердил позицию о распространении гарантий статьи 6 на потерпевших. В Постановлении от 27 июня 2005 года № 7-П87 со ссылкой на эту статью Конвенции он обязал прокуроров и следователей поддерживать потерпевших в делах частного обвинения, если требуется розыск обвиняемого88. Полутора месяцами ранее, в Постановлении

от 11 мая 2005 года № 5-П по делу о проверке конституционности статьи 405 УПК РФ Конституционный Суд, сославшись на положения статьи 6 Конвенции, признал, что равенство прав потерпевших с правами осужденных, имеющих возможность улучшить свое положение при помощи надзорных жалоб, требует допустить возможность отмены оправдательных приговоров надзорной инстанцией по жалобам потерпевших.

3)Применимость статьи 1 Протокола № 1 к Конвенции

Согласно многолетней практике Европейской Комиссии по правам человека и Европейского Суда, статья 1 Протокола № 1 к Конвенции, предусматривающая защиту собственности, также имеет ограниченную сферу применения. Она используется тогда, когда заявитель в состоянии доказать, что обладает «собственностью» (possessions в английской версии, biens — во французской) в смысле Конвенции. «Собственность» включает в себя не только движимое и недвижимое имущество, но и многие права, имеющие экономическое значение, например: акции89, патенты90, лицензии91, права на охоту92 и рыбную ловлю93, суммы, подлежащие выплате на основании вступившего в силу судебного реше-ния94, требования о выплате социальных пособий95 и т.д.

Ряд постановлений Конституционного Суда РФ касались применимости статьи 1 Протокола № 1 к Конвенции (защита собственности), а именно вопроса о том, являлись ли те или иные права «имуществом» в смысле Конвенции. Так, в Постановлении от 16 мая 2005 года № 8-П по жалобе компании «Timber Holdings Int. Ltd.»96 Конституционный Суд признал, что статья 35 Конституции РФ, гарантирующая право собственности, защищает не только вещные права, но и права требования кредиторов, указав при этом, что такой подход «корреспондирует толкованию [понятия «имущество»] Европейским Судом по правам человека, которое лежит в основе применения им статьи 1 Протокола № 1 к Конвенции». Конституционный Суд не привел (и, на наш взгляд, не мог привести) ни одного решения Европейского Суда в подтверждение своей позиции. Возможно, отсутствие конкретной ссылки связано с тем, что

Европейский Суд признает права кредиторов «имуществом», только если они «достаточно определены», например установлены вступившим в силу судебным решением97, а российские конституционные судьи подобного уточнения в свое решение не внесли. Такая неконкретизированная ссылка на практику Европейского Суда тем более странна, поскольку Конституционный Суд имел возможность признать права кредиторов подлежащими защите только на основании статьи 35 Конституции.

В Постановлении от 13 декабря 2001 года № 16-П по жалобе Т. В. Близинской Конституционный Суд РФ также признал «имуществом» право пожизненного наследуемого владения земельным участком. При этом ни одно из процитированных Судом решений Европейского Суда по правам человека (Спорронг и Лённрот против Швеции98, Джеймс и другие против Соединенного Королевства99 и Карбонара и Вентура против Италии100) не подтверждают этот вывод. Так, например, в деле Спорронг и Лённрот против Швеции вопрос о применимости статьи 1 Протокола № 1 к Конвенции заключался в том, являются ли определенные обременения (разрешения на экспроприацию, запреты на строительство) «вмешательством» в право собственности заявителей, а в делах Джеймс и другие против Соединенного Королевства и Карбонара и Вентура против Италии применимость статьи 1 Протокола № 1 вообще не оспаривалась. Тем не менее нельзя исключать, что «пожизненное наследуемое владение» в силу ряда признаков может быть признано «имуществом» в смысле статьи 1 Протокола № 1 к Конвенции и, несомненно, подлежит защите в соответствии со статьей 35 Конституции РФ.

4)Применимость статьи 3 Протокола № 1 к Конвенции

Конституционный Суд РФ единожды в своей практике сослался на статью 3 Протокола № 1 к Конвенции (требование о периодичности выборов). Эта ссылка была дана в Постановлении от 9 июля 2002 года № 12-П101, касавшемся возможности перевыборов глав субъектов Российской Федерации на третий и последующий сроки пребывания в должности, несмотря на то что статья 3 Протоко-

ла № 1 применяется только к парламентским выборам, о чем прямо говорит ее текст. Лишь три с половиной года спустя Высокая юрисдикция в Постановлении от 21 декабря 2005 года № 13-П дезавуировала такую судебную практику, признав статью 3 Протокола № 1 неприменимой к выборам глав субъектов Российской Федерации.

❖

Таким образом, подход Конституционного Суда РФ к установлению применимости положений Конвенции характеризуется расширением сферы их применения, однако без объяснения оснований для такого расширения. В то же время ограничения Конвенции часто обусловлены ее характером как общеевропейского документа. Представляется, что Конституционный Суд мог бы отказаться от произвольного расширения сферы применения положений Конвенции, а вместо этого опираться на аргументы, основанные на российской Конституции, положения которой не содержат таких ограничений сферы своего применения, как нормы Конвенции. Например, для защиты прав потерпевших в уголовном процессе было бы уместнее использовать статью 46 Конституции РФ, которая гарантирует право на универсальную судебную защиту, а не положения статьи 6 Конвенции, касающиеся только лишь процессуального статуса подозреваемых, обвиняемых, подсудимых и осужденных.

б) Использование конвенционных норм при принятии решений по существу

При рассмотрении практики использования стандартов европейской Конвенции Конституционным Судом РФ, важно обращать внимание не только на то, как он оценивает сферу применения этих положений, но и как он понимает содержание конвенционных норм. Сравнительный анализ конституционной и европейской судебной практики позволяет выявить вопросы, в решении которых Конституционный Суд следует страсбургской судебной практике или противостоит ей. Среди этих вопросов права обвиняемых в уголовном процессе (1), надзорное производство (2), проблемы статуса общественных организаций, религиозных организаций и политических партий (3).

1)Права обвиняемых

в уголовном процессе

Обеспечение прав обвиняемых (подозреваемых, подсудимых, осужденных) в уголовном судопроизводстве всегда102 было сильной стороной судебной практики Конституционного Суда РФ.

В 1998-2000 годах Конституционный Суд вынес ряд постановлений, направленных на усиление роли защиты в уголовном процессе. Так, Постановлением от 2 июля 1998 года № 20-П103 Суд признал неконституционными нормы УПК РСФСР, препятствовавшие обжалованию промежуточных решений суда по уголовному делу, а Постановлением от 23 марта 1999 года № 5-П104 - нормы, не позволявшие обжаловать решения прокурора и следователя. В обоих случаях Суд мотивировал свое решение ссылкой на право доступа к суду в уголовных делах и принцип равенства сторон в уголовном процессе, предусмотренные статьей 6 Конвенции.

Доступ граждан к кассационной инстанции стал предметом еще двух постановлений Конституционного Суда РФ. В Постановлении от 28 мая 1999 года № 9-П по жалобе Е. А. Арбузовой и других Суд признал не соответствующим Конституции РФ запрет обжалования судебных решений об административных правонарушениях. В Постановлении от 10 декабря 1998 года № 27-П105 Конституционный Суд закрепил право осужденных участвовать в заседаниях суда кассационной инстанции и представлять суду свои доводы и свое мнение об аргументах других участников процесса. Впоследствии Конституционный Суд распространил эти гарантии на участие осужденных в заседаниях суда надзорной инстанции106.

В Постановлении от 20 апреля 1999 года № 7-П107 Конституционный Суд признал неконституционным положения УПК РСФСР о возвращении судом дела на дополнительное расследование, если, с точки зрения суда, требовалось предъявление новых или более тяжких обвинений. Однако в отношении возвращения уголовного дела прокурору для исправления существенных процессуальных ошибок эта позиция применена не была108.

Дважды Конституционный Суд обращался к вопросу о допуске защитника к обвиняемому (или подозреваемому). В Постановлении

от 27 июня 2000 года № 11-П109 по жалобе В. И. Маслова Высокая юрисдикция, ссылаясь на положения статьи 6 Конвенции и многочисленные решения Европейского Суда, признала право подозреваемого на свидание и консультацию с защитником с момента задержания. Постановлением от 25 октября 2001 года № 14-П110 были признаны неконституционными законодательные положения, регулирующие доступ адвокатов к заключенным, содержащимся в следственных изоляторах. Указанные нормы закона требовали, в частности, получение разрешения следователя на каждое свидание адвоката с подзащитным. Конституционный Суд пришел к выводу, что эти нормы недостаточно определенные и могут быть произвольно применены правоохранительными органами.

Наконец, еще два постановления касались содержания обвиняемых под стражей. Именно Конституционный Суд РФ, опираясь, в частности, на статью 5 Конвенции, сделал судебный арест частью российского уголовного процесса111. Кроме того, в Постановлении от 22 марта 2005 года № 4-П Конституционный Суд обязал суды общей юрисдикции при каждом продлении срока предварительного заключения изучать обстоятельства, требующие продолжения заключения или освобождения из-под стражи обвиняемого. Это постановление можно считать реакцией на ряд решений Европейского Суда по правам человека (например, по делам Калашникова112, Кляхина113, Панченко114 и многих других), который признавал основания, указанные российскими судами для продления срока содержания под стражей, недостаточными или не относившимися к делу.

2)Надзорное производство в гражданском процессе

В отличие от вопросов защиты прав подозреваемых и обвиняемых, в подходе к вопросу о надзорном производстве Конституционный Суд РФ всегда противостоял позиции Европейского Суда по правам человека. В 1999 году в решении по делу Брумареску против Румынии115 Европейский Суд постановил, что надзорное производство, позволяющее оспаривать вступившие в силу судебные решения, является нарушением принципа правовой определенности, требующего, среди прочего,

стабильности судебных решений, а также права на доступ к суду. Этот подход Европейского Суда сохранился и в делах против России как в отношении ГПК РСФСР116, так и в отношении ГПК РФ 2002 года117. Но если первоначальная практика Европейского Суда говорила о полной несовместимости надзорного производства с Конвенцией118, то в решении Рябых против России была сделана оговорка, что отмена окончательного решения допустима для исправления фундаментальных ошибок в судопроизводстве119. Нарушение Конвенции в рамках этого подхода зависит уже от фактов конкретных дел120.

Процедура пересмотра окончательных судебных решений по гражданским делам в порядке надзора стала основой для осуждения Европейским Судом России в десятках дел за нарушение принципа правовой определенности и требования стабильности судебных решений. Нормы ГПК 2002 года о надзорном производстве стали предметом рассмотрения Конституционного Суда РФ в упомянутом выше Постановлении от 5 февраля 2007 года № 2-П121. Несмотря на последовательную страсбургскую практику, признающую ничем не ограниченную возможность пересматривать окончательные судебные решения нарушением статьи 6 Конвенции, Конституционный Суд не признал оспариваемые положения противоречащими Конституции. Не была аннулирована даже статья 389 ГПК РФ, сохранившая возможность рассмотрения протеста Председателя Верховного Суда РФ и его заместителей против любого окончательного решения Президиумом Верховного Суда РФ122.

По мнению Высокой юрисдикции, надзорное производство является не нарушением, а конституционно допустимой гарантией права на справедливое судебное разбирательство. Тем не менее конституционные судьи признали существование ряда угроз правовой определенности, связанных с отменой окончательных судебных решений в порядке надзора, но воздержались от признания оспариваемых норм неконституционными. Данное постановление Конституционного Суда РФ представляет собой не только упущенную возможность устранить из российского права причину многочисленных нарушений Конвенции, но и отказ в правосудии заявителям по данному делу.

3)Надзорное производство

в уголовном процессе

В первом из дел о надзорном производстве в уголовном процессе, Никитин против России, не было найдено нарушения принципа правовой определенности. Но в этом деле надзорное производство не возбуждалось, а само требование Генеральной прокуратуры о начале такого производства не поставило под вопрос окончательность оправдательного приговора в отношении заявителя, поскольку было отклонено Верховным Судом РФ. Это решение, принятое на конкретных фактах конкретного дела (в котором отказ в возбуждении надзорного производства не нарушал Конвенцию), было, однако, воспринято на Ильинке, 21 как выражение общего принципа о совместимости надзорного производства с Конвенцией.

В Постановлении от 14 апреля 1999 года № 6-П по жалобам Б. Л. Дрибинского и А. А. Майстрова123 Конституционный Суд применил к надзорному производству статью 6 Конвенции по существу ее предписаний, предъявив к этой процедуре требования состязательности и равенства сторон, а не положение о праве на доступ к суду. Это Постановление может рассматриваться как шаг на пути к ограничению злоупотребления надзорным производством: Конституционный Суд утвердил обязательность уведомления сторон процесса о принесенном надзорном протесте и предоставления им права выступить в заседании суда надзорной инстанции. В той же логике было выдержано и Постановление от 14 февраля 2000 года № 2-П по жалобам А. Б. Аулова и других124, где Конституционный Суд признал неконституционной возможность рассмотрения надзорного протеста без уведомления защиты и ее участия в заседании суда, рассматривающего протест.

Тем не менее в Постановлении от 17 июля 2002 года № 13-П125 Конституционный Суд РФ не выразил никаких сомнений в конституционности надзорного производства как такового. При этом Конституционный Суд не только не изучил вопрос о соответствии возможности отмены окончательного судебного решения принципу правовой определенности и праву на доступ к суду, но и обосновал необходимость ее существования положениями статьи 4 Протокола № 7 к Конвенции. Эта

норма устанавливает, что никто не может быть повторно осужден или судим за одно и то же преступление (принцип non bis in idem), но допускает среди исключений из этого права возобновление производства ввиду новых обстоятельств, вскрывающих существенный дефект в исходном процессе. По мнению Конституционного Суда, судам надзорной инстанции следует проверять, имели ли место такие существенные дефекты в каждом конкретном деле, чтобы надзорное производство не нарушало требования стабильности судебных решений по Конституции РФ и Конвенции. Таким образом, Конституционный Суд более не делает различия между пересмотром дел по вновь открывшимся обстоятельствам126 и пересмотром дел в порядке надзора.

Однако в Постановлении от 11 мая 2005 года № 5-П Конституционный Суд признал неконституционной статью 405 УПК РФ о запрещении поворота к худшему для осужденного в надзорной инстанции. Эта статья укрепляла принцип правовой определенности в отношении оправдательных приговоров, но при этом не препятствовала возобновлению уголовных дел в связи со вновь открывшимися обстоятельствами. Этим постановлением Конституционный Суд РФ серьезно подорвал принцип стабильности судебных решений, особенно ввиду того, что УПК РФ не содержит временных пределов подачи надзорных жалоб. После данного постановления любой оправдательный приговор может быть пересмотрен, а любой обвинительный — отягощен, в любое время после его вступления в силу.

Неудивительно, что такая конституционная судебная практика привела к решениям Европейского Суда о нарушениях статьи 6 Конвенции в связи с применением надзорного производства в уголовном процессе, ухудшающего положение осужденного127.

4) Статус общественных, религиозных организаций и политических партий

В ряде постановлений Конституционного Суда РФ рассматривалась конституционность ограничений, налагаемых федеральными законами на создание и существование общественных и религиозных объединений, а также политических партий.

Так, например, в Постановлении от 23 ноября 1999 года № 16-П по жалобам религиозного общества Свидетелей Иеговы в Ярославле и религиозного объединения «Христианская церковь прославления» Конституционный Суд признал, что требование 15-летнего существования религиозной группы для возможности приобретения ею статуса религиозной организации не нарушает свободу вероисповедания заявителей и конституционный принцип равенства. Таким образом, Конституционный Суд допустил установление преград для осуществления свободы вероисповедания «с тем, чтобы не предоставлять статус религиозной организации автоматически, не допускать легализации сект, нарушающих права человека и совершающих незаконные и преступные деяния, а также воспрепятствовать миссионерской деятельности (в том числе в связи с проблемой прозелитизма), если она несовместима с уважением к свободе мысли, совести и религии других и к иным конституционным правам и свободам, а именно сопровождается предложением материальных или социальных выгод с целью вербовки новых членов в церковь, неправомерным воздействием на людей, находящихся в нужде или в бедственном положении, психологическим давлением или угрозой применения насилия и т. п.».

С точки зрения конституционных судей, эти ограничения продиктованы частью 2 статьи 9 Конвенции и допущены Европейским Судом по правам человека в делах Коккина-кис против Греции и Мануссакис против Греции, хотя ни о чем подобном в европейской судебной практике не говорится. И хотя выводы Конституционного Суда РФ в отношении 15-летнего срока касались только вопросов его ретроактивного применения128, общие принципы анализа ограничений свободы совести дали законодателю широкую свободу усмотрения в регулировании данного вопроса.

Еще два постановления Конституционного Суда РФ касались ограничений, введенных новым Федеральным законом «О политических партиях», а именно: запрета создавать политические партии на национальной и религиозной основе, а также запрета создавать региональные политические партии.

В Постановлении от 15 декабря 2004 года № 18-П по жалобе «Православной партии

России», И. В. Артемова и Д. А. Савина129 Конституционный Суд признал конституционными запреты религиозных и национальных политических партий. В отношении религиозных партий Конституционный Суд применил принцип светского государства. Суд решил, что существование религиозных партий не соответствует принципу светскости государства: цель каждой партии - овладение политической властью, достижение этой цели религиозной партией будет несовместимо с требованием светскости (понятия «христианский» или «мусульманский» не относятся к многонациональному народу в целом, а только к отдельным конфессиям). Однако Конституционному Суду этот универсальный вывод, действительно основанный на нормах Конституции, не показался достаточным. В следующем абзаце рассматриваемого постановления он был ограничен политико-временными рамками: суд отметил, что «на современном этапе российское общество, в том числе политические партии и религиозные объединения, еще не приобрели прочный опыт демократического существования. В этих условиях партии, созданные по национальному или религиозному признаку, неизбежно ориентировались бы на преимущественное отстаивание прав соответствующих национальных (этнических) или религиозных групп». Эта позиция Высокой юрисдикции является чистейшей спекуляцией в отсутствие каких бы то ни было ссылок на конкретные факты (изучение фактических обстоятельств не находится в ее компетенции). Повсюду в постановлении вместе с понятиями «христианский», «мусульманский» употребляются понятия «русский», «татарский» и даже гибриды «славяно-христианский» и «тюрко-мусульманский». Также многочисленны ссылки на межконфессиональную и межэтническую напряженность в стране, политические претензии религиозного фундаментализма, что не позволяет допустить существование религиозных и национальных партий. При этом Конституционный Суд во многом объединил свои выводы в отношении религиозных и национальных партий. Если недопустимость религиозных партий основывается на принципе светскости государства (его нейтральности по отношению ко всем религиям), то для недопустимости национальных партий российская Конституция не дол-

жна была бы признавать никакой этнической идентичности ее граждан. Но Конституция РФ характеризует российский народ как многонациональный (преамбула, ст. 3 и т. д.), закрепляет право определять свою национальную принадлежность (ч. 1 ст. 26), допускает существование коренных малочисленных народов (ст. 69), национальных меньшинств (п. «б» ч. 1 ст. 72) и субъектов Федерации, организованных на национальной основе. Таким образом, единый подход для религиозных и национальных партий представляется сомнительным.

Запрет региональных партий рассматривался Конституционным Судом РФ в Постановлении от 1 февраля 2005 года № 1-П по жалобе Балтийской региональной партии130. Суд поддержал запрет по основаниям, во многом совпадающим с основаниями конституционности запрета религиозных и национальных партий. Конституционный Суд прямо это признал, приравняв региональные политические партии к национальным. Он отметил:

«Между тем в современных условиях, когда российское общество еще не приобрело прочный опыт демократического существования, при том что имеют место серьезные вызовы со стороны сепаратистских, националистических, террористических сил, создание региональных политических партий -поскольку они стремились бы к отстаиванию преимущественно своих, сугубо региональных и местных, интересов - могло бы привести к нарушению государственной целостности и единства системы государственной власти как основ федеративного устройства России».

Как и в случае с предыдущим постановлением, такие утверждения нуждаются в фактическом подтверждении, без которого (как в случае рассматриваемого постановления) они являются не чем иным, как спекуляцией. Запрет региональных партий еще сложнее обосновать с точки зрения российской Конституции, чем запрет национальных: он наталкивается на такую фундаментальную конституционную ценность, как федерализм.

Эта почти единая мотивировка для поддержки запрета трех различных типов партий может быть осуждена Европейским Судом по правам человека, по крайней мере в отношении национальных и региональных партий.

Так, в деле Станков и Объединенная македонская организация «Илинден» против Болгарии131 Суд признал нарушением статьи 11 Конвенции запрет политической партии лишь на том основании, что она создана по национальному признаку и поддерживает сепаратистскую идеологию. Суд указал, что с точки зрения связи демократии и свободы выражения мнений «не может быть оснований для установления препятствий группе исключительно потому, что она желает публично обсудить вопрос, касающийся части населения государства, и найти, в соответствии с демократическими правилами, удовлетворяющее всех решение» (§ 88). И ниже:

«Тот факт, что группа лиц призывает к автономии или даже отделению части государственной территории, требуя таким образом фундаментальных конституционных измене -ний, не может автоматически обосновать запрет ее собраний. Требования территориальных изменений в речах и на демонстрациях не могут автоматически приравниваться к угрозе территориальной целостности и национальной безопасности.

Свобода собраний и право выражения мнений на них находятся среди высших ценностей демократического общества. Сущность демократии в ее способности решать проблемы через открытое обсуждение. Сметающие все превентивные меры, направленные на подавление свободы собраний и свободы выражения мнений, кроме случаев подстрекательства к насилию и отрицания демократических принципов, - какими бы шокирующими и неприемлемыми могли показаться определенные взгляды властям и какими бы неправомерными могли быть заявленные требования - служат плохую службу демократии и часто ставят ее под угрозу» (§ 97).

Но в деле Горжелик и другие против Польши132, рассмотренном Большой Палатой Европейского Суда, судьи не нашли нарушения статьи 11 из-за отказа в регистрации организации, называвшей себя «союзом людей си-лезской национальности». Поскольку отказ был основан только на упоминании национальности в уставе, может показаться, что решение по делу Горжелик и другие против Польши вступает в противоречие с решением по делу Станков и Объединенная македонская организация «Илинден» против Болгарии. Однако отсутствие нарушения статьи 11

Польшей было продиктовано тем, что власти были готовы зарегистрировать организацию без упоминания национальности, при том что организация не смогла бы претендовать на избирательные льготы, предоставляемые национальным меньшинствам (но могла бы баллотироваться на выборах на общих основаниях). Суд указал, что по сути ограничения не касались права заявителя на объединение как такового (§ 106).

Тем не менее запрет национальных партий, обоснованный Конституционным Судом РФ, был поддержан и Европейским Судом по правам человека в решении о неприемлемости жалобы Игорь Артемов против России133. Страсбургский суд, однако, отметил, что факты дела (продолжение деятельности организации, возглавляемой заявителем, и после отказа в ее регистрации как партии) и то обстоятельство, что жалоба подана от главы организации, а не от имени организации, говорят о том, что право заявителя по статье 11 Конвенции не было ограничено как таковое (как и в деле Горжелик и другие против Польши). Затем Европейский Суд применил тот же подход, что и Конституционный Суд РФ при запрете религиозных партий: поскольку партия стремится защищать интересы лиц одной национальности (в данном деле - русской), она вряд ли будет способна выражать интересы и лиц всех остальных национальностей в нарушение положений о запрете дискриминации по признаку этнического происхождения. Кроме того, пределы усмотрения, предоставленные внутригосударственному законодателю и судебной власти, в области регулирования статуса политических партий не были нарушены российскими конституционными судьями: Европейский Суд был удовлетворен, что аргументы, приведенные в рассматриваемом постановлении Конституционного Суда РФ, не были произвольными или неразумными.

Несмотря на данное решение Европейского Суда, следует принимать во внимание, что оно принималось на основании конкретных фактов. Поскольку Европейский Суд демонстрирует индивидуальный (case-to-case) подход к рассмотрению дел, в ситуации с иными фактами (например, в случае жалобы, поданной политической организацией коренного или малочисленного народа, которая из-за невозможности зарегистрироваться как по-

литическая партия окажется неспособной осуществлять какую бы то ни было политическую деятельность, особенно при отмене выборов по одномандатным округам на федеральном уровне и их сокращении в регионах) выводы страсбургских судей могут быть иными.

Заключение

В количественных терминах итог работы Конституционного Суда РФ на Ильинке, 21 за десять лет после ратификации Конвенции действительно убедителен: 74 ссылки на Конвенцию и 29 ссылок на европейскую судебную практику в 167 постановлениях. Интенсивность ссылок на Конвенцию и на решения страсбургских органов тем не менее существенно различается: ссылки на Конвенцию встречаются почти в половине постановлений, в то время как на решения страсбург-ских органов - лишь в одной шестой. Автор полагает, что у Конституционного Суда РФ имеется ресурс для более частого обращения к практике Европейской Комиссии и Европейского Суда, когда он ссылается на Конвенцию.

В иерархии российских правовых норм Конвенция занимает превалирующее по отношению к законам место и связывает государственные органы. Однако этот вывод Конституционного Суда РФ 2001 года, прямо следующий из положений части 4 статьи 15 Конституции РФ, был пересмотрен им же в 2007 году в сторону сокращения обязательств, вытекающих из Конвенции. Теперь ее (и страсбургскую судебную практику) следует лишь «учитывать» при принятии решений. Юридическое содержание этого действия пока крайне неясно, но Конституционный Суд РФ и после Постановления от 5 февраля 2007 года № 2-П продолжает прибегать к тем же методам обращения к Конвенции, что и ранее, позволяя утверждать, что данное изменение в его судебной практике не сказалось на существе принимаемых им решений (вне зависимости от того, соответствуют ли они Конвенции или противоречат ей).

Применение тех же, что и у Европейского Суда, принципов решения дел позволяет Конституционному Суду РФ достигать результата, требуемого Конвенцией, и без ссылок на нее (как было продемонстрировано в реше-

ниях 2002 года, касавшихся урегулирования финансового кризиса 1998 года). Кроме того, Конституционный Суд ссылается на Конвенцию, необоснованно расширяя сферу ее применения, хотя решения, принимаемые российскими конституционными судьями, могут быть вполне обоснованы одной лишь Конституцией РФ (как в делах о праве на доступ к суду).

Конституционный Суд РФ, за редкими исключениями (например, в делах о правах обвиняемых или при определении критериев допустимости пересмотра уголовных дел в порядке надзора), не обращается к Конвенции и европейской судебной практике для установления содержания конституционных прав или расширения их содержания и обогащения толкования Конституции. Как признал один из судей Конституционного Суда РФ, ссылки на Конвенцию включаются в постановления Суда для придания решению большей видимости убедительности134. Конституционные судьи таким образом призывают своих страсбургских коллег «санкционировать» свои решения. В то же время ссылки на конвенционные нормы и практику страсбургских контрольных органов используются и для обоснования решений, идущих вразрез с постоянной практикой Европейского Суда (как в случае с надзорным производством в гражданском процессе).

Но ссылки на Конвенцию и страсбургскую судебную практику в постановлениях Конституционного Суда РФ не гарантируют соответствие им постановлений Конституционного Суда. Они не предохраняют и от искаженного применения методов анализа дел, основанных полностью или в части на Конвенции. Это может быть обусловлено как практическими соображениями (как в случае с надзорным производством), не имеющими, однако, никакого отношения ни к конституционности, ни к конвенционности рассматриваемых Судом законов, так и политическими рассуждениями, прокравшимися в конституционную судебную практику (как в случае с делами о свободе объединений). Наконец, в значительной части дел Конституционный Суд обосновывает свои выводы, ссылаясь на Конвенцию, хотя решение может и должно быть принято на основании Конституции РФ, предоставляющей гражданам и юридическим лицам более широкий перечень прав и свобод.

Коротеев Кирилл Николаевич — научный сотрудник Университета Париж I (Пантеон-Сорбонна).

kirill.koroteev@gmail.com

2 См.: Собрание законодательства Российской Федерации. 1998. № 14. Ст. 1514.

3 В числе постановлений за 1998 год учтены только те, которые были приняты после ратификации Конвенции.

4 За 2008 год учтены лишь постановления, вынесенные в Москве.

5 Гражданский и арбитражный процесс объединены нами, поскольку к ним применима одна и та же норма Конвенции — пункт 1 статьи 6 в части «определения гражданских прав и обязанностей».

6 Производство по делам об административных правонарушениях, таможенное право, статус общественных и религиозных организаций, политических партий.

7 Два из указанных четырех постановлений были вынесены в 2005 году.

8 Eur. Ct. H. R., Application no. 59498/00, Burdov v. Russia, Judgment of 7 May 2002, ECHR 2002-III (дальнейшие ссылки на решения Европейского Суда по правам человека даются без указания на юрисдикцию).

9 Application no. 50178/99, Nikitin v. Russia, Judgment of 20 July 2004, ECHR 2004-VIII.

10 Application no. 52854/99, Ryabykh v. Russia, Judgment of 24 July 2003, ECHR 2003-IX.

11 Application no. 15021/02, Wasserman v. Russia, Judgment of 18 November 2004.

12 Application no. 63992/00, Romanov v. Russia, Judgment of 20 October 2005.

13 Application no. 44319/98, O.VR. v. Russia, Decision of 3 April 2001.

14 Ссылок на решения Европейского Суда и (или) Комиссии без ссылок на Конвенцию в постановлениях Конституционного Суда РФ не было.

15 Правомерность судебной практики Европейского Суда, основанной на «эволютивном» толковании Конвенции, является отдельным вопросом, выходящим за рамки данного исследования.

16 См.: Собрание законодательства Российской Федерации. 1996. № 16. Ст. 1909.

17 См.: Собрание законодательства Российской Федерации. 1998. № 12. Ст. 459.

18 Эта правовая позиция была воспроизведена еще один раз уже после ратификации Россией Конвенции, в Постановлении Конституционного

Суда РФ от 16 июля 2004 года № 15-П по делу о проверке конституционности части 5 статьи 59 АПК РФ (См.: Собрание законодательства Российской Федерации. 2004. № 31. Ст. 3282).

19 Существуют международные договоры, положения которых признаны международными обычаями (например, Общая ст. 3 Женевских Конвенций 1949 года), но европейская Конвенция к ним в основном пока не относится.

20 Несмотря на наличие подобных договоров на американском и африканском континентах, в Азии аналогов не существует.

21 См.: ВитрукН.В. Конституционное правосудие в России (1991-2001 гг.). М., 2001. С. 127.

22 Это утверждение ошибочно: понятие «общепризнанные принципы международного права» известно зарубежным правопорядкам, например, праву ФРГ и Греции, а также присутствует в Уставе ООН. (Ср.: Shaw M. International Law. 5th ed. Cambridge, 2003. P. 92-99).

23 См.: Витрук Н. В. Указ. соч. С. 127.

24 Там же.

25 Постановление Конституционного Суда РФ от 29 апреля 1998 года № 13-П по делу о проверке конституционности части 4 статьи 113 УПК РСФСР в связи с запросом Костомукшского городского суда Республики Карелия // Собрание законодательства Российской Федерации. 1998. № 19. Ст. 2142.

26 Это косвенно подтверждается позицией Конституционного Суда РФ, отказавшегося допускать оспаривание конституционных положений (Определение от 27 мая 2004 года № 177-О по жалобе В. М. Гладкова, не опубликовано).

27 Несмотря на это, обязанность по толкованию в соответствии с Конвенцией прав, гарантированных Конституцией, вытекает, на наш взгляд, из того соображения, что одинаковым (или схожим настолько, что расхождения несущественны) предписаниям должен придаваться одинаковый смысл. Формально такая обязанность могла бы быть предусмотрена частью 1 статьи 17 Конституции, если бы там говорилось, что права и свободы человека и гражданина признаются и гарантируются не только в соответствии с общепризнанными принципами и нормами международного права (лишь немногие из них относятся к сфере прав человека) и с Конституцией РФ, но и в соответствии с международными договорами о правах человека.

28 Такой вывод был бы нелогичным, если бы решение Конституционного Суда РФ можно было бы преодолеть лишь поправкой к Конституции.

Но, как мы знаем после Постановления Конституционного Суда РФ от 21 декабря 2005 года № 13-П (Собрание законодательства Российской Федерации. 2006. № 3. Ст. 336), правовая позиция Конституционного Суда может быть преодолена принятием закона, ранее признанного неконституционным.

29 См.: Собрание законодательства Российской Федерации. 1998. № 48. Ст. 5969.

30 Eur. Comm. H. R., Application no. 8941/80, X. v. Iceland, Decision of 8 December 1981, 27 DR 145. Отметим, что в Постановлении Конституционного Суда РФ была упомянута только дата решения, без названия и номера жалобы.

31 См.: Marcus-Helmons S. Article 3 du Protocole 1 // La Convention européenne des droits de l'homme: Commentaire article par article / Sous la dir. de L.-E.Pettiti, E. Decaux, P.-H. Imbert. 2e éd. Paris : Economica, 1999. P. 1016.

32 CE belge, avis n° 36.229/2, 13 janvier 2004, Proposition de loi spéciale modifiant les articles 25 et 26 bis de la loi spéciale du 8 août 1980 de réformes institutionnelles et les articles 13 et 21 de la loi spéciale du 12 janvier 1989 relative aux institutions bruxelloises, en vue de permettre aux Belges résidant à l'étranger de voter aux élections législatives régionales (doc. Sénat, n° 3-284/3, 2003-2004).

33 См.: Собрание законодательства Российской Федерации. 1999. № 51. Ст. 6363.

34 Application no. 14307/88, Kokkinakis v. Greece, Judgment of 25 May 1993, Series A no. 260-A.

35 Application no. 18748/91, Manoussakis and Others v. Greece, Judgment of 26 September 1996, Reports 1996-IV.

36 См.: Собрание законодательства Российской Федерации. 2007. № 7. Ст. 932.

37 См.: Koroteev K., Golubok S. Judgment of the Russian Constitutional Court on Supervisory Review in Civil Proceedings: Denial of Justice, Denial of Europe // Human Rights Law Review. Vol. 7. 2007. No. 3. P. 619-632, 624. В статье эта критика касалась только (не)обязательности решений Европейского Суда, однако при дальнейшем изучении текста данного Постановления Конституционного Суда РФ она оказалась справедливой в отношении (не)обязательности Конвенции.

38 Applications nos. 34044/96, 35532/97, 44801/98, Streletz, Kessler and Krenz v. Germany [GC], Judgment of 22 March 2001, Reports 2001-II.

39 Application no. 35763/97, Al-Adsani v. the United Kingdom [GC], Judgment of 21 November 2001, Reports 2001-IX.

40 Application no. 15318/89, Loizidou v. Turkey (preliminary objections) [GC], Judgment of 23 March 1995, Series A no. 310.

41 Application nos. 46827/99, 46951/99, Mamat-kulov and Askarov v. Turkey [GC], Judgment of 4 February 2005, ECHR 2005-I.

42 Application no. 14556/89, Papamichalopoulos and Others v. Greece (just satisfaction), Judgment of 31 October 1995, Series A no. 330-B.

43 Application no. 6538/74, Sunday Times v. the United Kingdom, Judgment of 26 April 1979, Series A no. 30, § 49.

44 Ibid.

45 Заявитель имел возможность ознакомиться с нормой закона и с практикой Кассационного суда и на их основании сделать вывод, что прослушивание телефонных разговоров в рамках следствия по уголовному делу может быть предписано следственным судьей.

46 Application no. 11801/85, Kruslin v. France, Judgment of 24 April 1990, Series A no. 176-A, § 35.

47 Application no. 70276/01, Gusinskiy v. Russia, Judgment of 19 May 2004, § 63-64, ECHR 2004-IV.

48 См.: Собрание законодательства Российской Федерации. 1995. № 18. Ст. 1708.

49 См.: Собрание законодательства Российской Федерации. 1999. № 30. Ст. 3988.

50 Постановление Конституционного Суда РФ от 11 ноября 2003 года № 16-П в связи с запросом Челябинского областного суда // Собрание законодательства Российской Федерации. 2003. № 46. Ст. 4509.

51 Постановление Конституционного Суда РФ от

13 декабря 2001 года № 16-П по жалобе Т. В. Близинской // Собрание законодательства Российской Федерации. 2001. № 52. Ст. 5014.

52 Постановление Конституционного Суда РФ от 11 ноября 2003 года № 16-П.

53 Постановление Конституционного Суда РФ от 25 февраля 2004 года № 4-П в связи с запросом Верховного Суда РФ // Собрание законодательства Российской Федерации. 2004. № 9. Ст. 831.

54 Постановление Конституционного Суда РФ от 17 июня 2004 года № 12-П // Собрание законодательства Российской Федерации. 2004. № 27. Ст. 2803.

55 Постановление Конституционного Суда РФ от 31 мая 2005 года № 6-П // Собрание законодательства Российской Федерации. 2005. № 23. Ст. 2311.

56 Постановление Конституционного Суда РФ от

14 июля 2005 года № 8-П // Собрание законо-

дательства Российской Федерации. 2005. № 30. Ст. 3199.

57 См.: Собрание законодательства Российской Федерации. 2005. № 30. Ст. 3200.

58 Applications nos. 32492/96, 32547/96, 32548/96, 33210/96, Coëme and Others v. Belgium, Judgment of 22 June 2000, ECHR 2000-VII.

59 Ответственность за налоговые правонарушения может составлять «уголовное обвинение» по Конвенции, а потому статьи 6—7 могут быть применимы: Application no. 14902/04, OAO Nef-tyanaya Kompaniya Yukos v. Russia, Decision of 29 January 2009.

60 Applications nos. 22083/93; 22095/93, Stub-bings and Others v. the United Kingdom, Judgment of 22 October 1996, Reports 1996-IV, § 5657.

61 См.: Собрание законодательства Российской Федерации. 1996. № 4. Ст. 408.

62 Перечень целей, для достижения которых допускается ограничение прав и свобод человека, указан в части 3 статьи 55 Конституции РФ: защита основ конституционного строя, нравственности, здоровья, прав и законных интересов других лиц, обеспечение обороны страны и безопасности государства.

63 Постановление Конституционного Суда РФ от 13 июня 1996 года № 14-П по жалобе В. В. Ще-лухина // Собрание законодательства Российской Федерации. 1996. № 26. Ст. 3185.

64 Постановления Конституционного Суда РФ от 24 февраля 1998 года № 7-П (Собрание законодательства Российской Федерации. 1998. № 10. Ст. 1242) и от 12 мая 1998 года № 14-П (Собрание законодательства Российской Федерации. 1998. № 20. Ст. 2173). Такая ситуация, с точки зрения Конвенции, относится к «обратной дискриминации»: дискриминацию может составлять не только разное отношение к лицам, находящимся в одинаковой ситуации, но и одинаковое отношение к лицам, находящимся в разных ситуациях. Поскольку не всякое, а только неразумное и необъективное различие в отношении составляет дискриминацию, принцип пропорциональности применяется для определения разумности и объективности ограничений (Application no. 34369/97, Thlimmenos v. Greece [GC], Judgment of 6 April 2000, § 44, ECHR 2000-IV).

65 Постановление Конституционного Суда РФ от 23 февраля 1999 года № 4-П // Собрание законодательства Российской Федерации. 1999. № 10. Ст. 1254.

66 Постановление Конституционного Суда РФ от 22 июля 2002 года № 14-П // Собрание законодательства Российской Федерации. 2002. № 31. Ст. 3161.

67 Application no. 48757/99, Shestakov v. Russia, Decision of 18 June 2002.

68 Постановление от 15 июля 1999 года № 11-П, абз. 6 п. 5 мотивировочной части.

69 Постановление Конституционного Суда РФ от 11 марта 1998 года № 8-П // Собрание законодательства Российской Федерации. 1998. № 12. Ст. 1458; Постановление Конституционного Суда РФ от 14 мая 1999 года № 8-П // Собрание законодательства Российской Федерации. 1999. № 21. Ст. 2669; Постановление Конституционного Суда РФ от 27 апреля 2001 года № 7-П // Собрание законодательства Российской Федерации. 2001. № 23. Ст. 2409.

70 Постановление Конституционного Суда РФ от 21 ноября 2002 года № 15-П // Собрание законодательства Российской Федерации. 2002. № 48. Ст. 4829.

71 Постановление Конституционного Суда РФ от 30 ноября 2000 года № 15-П // Собрание законодательства Российской Федерации. 2000. № 50. Ст. 4943.

72 Постановление Конституционного Суда РФ от 4 апреля 2002 года № 8-П // Собрание законодательства Российской Федерации. 2002. № 15. Ст. 1497.

73 Например: Application no. 26772/95, Labita v. Italy [GC], Judgment of 6 April 2000, § 153, ECHR 2000-IV

74 Собрание законодательства Российской Федерации. 2005. № 14. Ст. 1271.

75 Собрание законодательства Российской Федерации. 2005. № 22. Ст. 2194.

76 Видимо, имелся в виду принцип правовой определенности, которому надзорное производство противоречит почти во всех случаях.

77 См.: Koroteev K. Contrôle de conventionnalité dans le contentieux constitutionnel en France et en Russie, Mémoire de Master 2. Université Paris I, 2006. P. 63-64.

78 См., например, решение Конституционного суда Литвы от 9 декабря 1998 года № 2/98 (Valstybes Zinios, 11 December 1998; ссылка в базе данных CODICES: LTU-1999-1-003), в котором литовские уголовно-правовые нормы, предусматривающие смертную казнь, были рассмотрены конституционной юрисдикцией именно на предмет их соответствия конституционному принципу уважения человеческого достоинства.

79 Собрание законодательства Российской Федерации. 2007. № 27. Ст. 3346.

80 Собрание законодательства Российской Федерации. 1999. № 23. Ст. 2890.

81 Например: Application no. 8544/79, Ozturk v. Germany, Judgment of 21 February 1984, Series A no. 85, § 50-56.

82 Application no. 18357/91, Hornsby v. Greece, Judgment of 19 March 1997, Reports 1997-II, § 40.

83 Application no. 24194/94, Pierre-Bloch v. France, Judgment of 21 October 1997, Reports 1997-VI, § 50.

84 Application no. 4451/70, Golder v. the United Kingdom, Judgment of 21 February 1975, Series A no. 18, § 36; Application no. 6903/75, Deweer v. Belgium, Judgment of 27 February 1980, Series A no. 35, § 49.

85 Application no. 47287/99, Perez v. France [GC], Judgment of 12 February 2004, § 62.

86 Собрание законодательства Российской Федерации. 1999. № 4. Ст. 602.

87 Собрание законодательства Российской Федерации. 2005. № 28. Ст. 2904.

88 Такой вывод также мог бы основываться на статье 13 Конвенции, но не на статье 6.

89 Eur. Comm. H. R., Applications nos. 8588/79, 8589/79, Bramelid and Malstrom v, Sweden, Decision of 12 October 1982, 29 DR 64.

90 Eur. Comm. H. R., Application no. 12633/87, Smith Kline and French Laboratories Ltd. v. Netherlands, Decision of 4 October 1990, 66 DR 70.

91 Application no. 10873/84, Tre Traktorer Aktiebo-lag v. Sweden, Judgment of 7 July 1989, Series A no. 159, § 53; Application no. 12033/86, Fredin v. Sweden, Judgment of 18 February 1991, Series A no. 192, § 40; Application no. 51728/99, Rosen-weig and Bonded Warehouses Ltd. v. Poland, Judgment of 28 July 2005.

92 Application no. 25088/94, Chassagnou and Others v. France, 28331/95, 28443/95, Judgment of 29 April 2000.

93 Application no. 33538/96, Alatulkkila and Others v. Finland, Judgment of 28 July 2005.

94 Hornsby v. Greece.

95 Application no. 67099/01, Solodyuk v. Russia, Judgment of 12 July 2005.

96 Собрание законодательства Российской Федерации. 2000. № 21. Ст. 2258.

97 Application no. 13427/87, Stran Greek Refineries and Stratis Andreadis v. Greece, Judgment of 9 December 1994, Series A no. 301-B, § 59-61.

98 Applications nos. 7151/75; 7152/75, Sporrong and Lonnroth v. Sweden, Judgment of 23 September 1982, Series A no. 52.

99 Application no. 8793/79, James and Others v. the United Kingdom, Judgment of 21 February 1986, Series A no. 98.

100 Application no. 24638/94, Carbonara and Ventura v. Italy, Judgment of 30 May 2000, ECHR 2000-VI.

101 См.: Собрание законодательства Российской Федерации. 2002. № 28. Ст. 2909.

102 По крайней мере, до 11 мая 2005 года, см. ниже.

103 См.: Собрание законодательства Российской Федерации. 1998. № 28. Ст. 3393.

104 См.: Собрание законодательства Российской Федерации. 1999. № 14. Ст. 1749.

105 См.: Собрание законодательства Российской Федерации. 1998. № 51. Ст. 6341.

106 Постановление Конституционного Суда РФ от 14 февраля 2000 года № 2-П // Собрание законодательства Российской Федерации. 2000. № 8. Ст. 991.

107 См.: Собрание законодательства Российской Федерации. 1999. № 17. Ст. 2205.

108 Постановления Конституционного Суда РФ от

4 марта 2003 года № 3-П (Собрание законодательства Российской Федерации. 2003. № 12. Ст. 1176) и от 8 декабря 2003 года № 18-П (Собрание законодательства Российской Федерации. 2003. № 51. Ст. 5026).

109 См.: Собрание законодательства Российской Федерации. 2000. № 27. Ст. 2882.

110 См.: Собрание законодательства Российской Федерации. 2001. № 48. Ст. 4551.

111 Постановление Конституционного Суда РФ от 14 марта 2002 года № 6-П по жалобам С. С. Маленкина, Р. Н. Мартынова, С. В. Пусто-валова // Собрание законодательства Российской Федерации. 2002. № 12. Ст. 1178.

112 Application no. 47095/99, Kalashnikov v. Russia, Judgment of 15 July 2002, ECHR 2002-VI.

113 Application no. 46082/99, Klyakhin v. Russia, Judgment of 30 November 2004.

114 Application no. 45100/98, Panchenko v. Russia, Judgment of 8 February 2005.

115 Application no. 28342/95, Brumarescu v. Romania [GC], Judgment of 28 October 1999, Reports 1999-VII.

116 См. цитированное выше решение по делу Рябых против России и, например: Application no. 48758/99, Volkova v. Russia, Judgment of

5 April 2005.

117 Application no. 24247/04, Prisyazhnikova and Dolgopolov v. Russia, Judgment of 28 September 2006; Application no. 3548/04, Luchkina v. Russia, Judgment of 10 April 2008.

118 Как указал Европейский Суд в деле Совтранс-авто Холдинг против Украины, «судебная система, предусматривающая надзорное производство и, таким образом, возможность многократных отмен окончательного судебного решения... как таковая несовместима с принципом правовой определенности, который составляет один из фундаментальных элементов верховенства права» (Application no. 48553/99, Sovtransavto Holding v. Ukraine, Judgment of 25 July 2002, § 77, ECHR 2002-VII).

119 Ср.: Ryabykh v. Russia, § 52.

120 В двух решениях Европейский Суд не нашел нарушения статьи 6 из-за применения надзорного производства: Application no. 13151/04, Protsenko v. Russia, Judgment of 31 July 2008 (невызов в суд первой инстанции третьей стороны по делу); Application no. 28730/03, Len-skaya v. Russia, Judgment of 29 January 2009 (отмена в порядке надзора обвинительного приговора, повлекшая и отмену решения по гражданскому иску).

121 Подробное обсуждение данного постановления см.: Koroteev K., Golubok S. Op. cit. P. 619— 632; Новик-Качан М., Филатова М. Надзорное производство в России: перспективы развития в свете Постановления Конституционного Суда Российской Федерации от 5 февраля 2007 г. // Права человека. 2008. № 1. С. 3446; Султанов А. Р. Правовая определенность в надзорном производстве ГПК РФ и практика Конституционного Суда РФ // Право и политика. 2007. № 5. С. 30-39; Терехова Л. А. Надзорное производство в гражданском процессе: проблемы развития и совершенствования. М., 2009. С. 40-61; Pomeranz W. Supervisory Review and the Finality of Judgments under Russian Law // Review of Central and East European Law. Vol. 34. 2009. No. 1. P. 15-36.

122 Конституционный Суд РФ сформулировал оговорки о том, что процедура, предусмотренная статьей 389 ГПК РФ, может быть инициирована лишь по просьбе одной из сторон по делу, в общий срок для оспаривания решений в порядке надзора, и Председатель Верховного Суда РФ или его заместитель, внесшие протест, не вправе участвовать в заседании Президиума, хотя такие положения в ГПК РФ отсутствовали.

123 См.: Собрание законодательства Российской Федерации. 1999. № 16. Ст. 2080.

124 См.: Собрание законодательства Российской Федерации. 2000. № 8. Ст. 991.

125 См.: Собрание законодательства Российской Федерации. 2002. № 31. Ст. 3160.

126 К этой процедуре применимы в целом те же конвенционные критерии оценки, что и к надзорному производству. См., например: Application no. 69529/01, Pravednaya v. Russia, Judgment of 18 November 2004.

127 Application no. 65582/01, Radchikov v. Russia, Judgment of 24 May 2007; Application no. 75469/ 01, Kiselev v. Russia, Judgment of 29 January 2009. Суд решил, что в этих делах не возникает отдельного вопроса по статье 4 Протокола № 7 к Конвенции. Однако см. особое мнение судьи Здравки Калаиджиевой в деле Киселев против России, считающей, что применение надзорного производства в уголовном процессе может нарушать и запрет non bis in idem. О неизбежности подобных осуждений практики Конституционного Суда РФ Страсбургским судом мы предупреждали в 2006 году: Koroteev К. Op. cit. P. 76.

128 В то же время Европейский Суд по правам человека признал приемлемой жалобу против России, в которой оспаривается требование о 15-летнем сроке существования религиозной группы для ее регистрации в качестве религиозной организации, приобретения статуса юридического лица и целого ряда прав (Applications nos. 76836/01, 32782/03, Kimlya, Sultanov and Church of Scientology of Nizhnekamsk v. Russia, Decision of 9 June 2005).

129 Собрание законодательства Российской Федерации. 2004. № 51. Ст. 5260.

130 Собрание законодательства Российской Федерации. 2005. № 6. Ст. 491.

131 Applications nos. 29221/95, 29225/95, Stankov and the United Macedonian Organization Ilinden v. Bulgaria, Judgment of 2 October 2001, ECHR 2001-IX.

132 Application no. 44158/98, Gorzelik and Others v. Poland [GC], Judgment of 17 February 2004, ECHR 2004-I.

133 Application no. 17582/05, Igor Artyomov v. Russia, Decision of 7 December 2006.

134 См.: Эбзеев Б. С. Конституция Российской Федерации: прямое действие и условия реализации // Государство и право. 2008. № 7. С. 12.