CC BY
36
Вестник СПбГУ. Сер. 5. 2003. Вып. 2 (№13)
Л.Д.Широкорад
ЕВРОПЕЙСКАЯ ЭКОНОМИЧЕСКАЯ МЫСЛЬ И РАЗВИТИЕ ПОЛИТИЧЕСКОЙ ЭКОНОМИИ
В САНКТ-ПЕТЕРБУРГСКОМ УНИВЕРСИТЕТЕ в ХГХ - первой половине XX в.
Первые университеты в России появились в XVIII в., т. е. спустя примерно 500 лет после зарождения университетского образования в Западной Европе. К тому же возникли они в условиях, когда развитая система начального и среднего образования, которая только и может быть адекватной базой полноценного университетского образования, в России отсутствовала. В 1724 г. в Петербурге был создан Академический университет, где преподавали приглашенные из-за границы профессора, которых, однако, оказалось больше, чем студентов, набиравшихся принудительным путем из учеников духовных академий и семинарий. Сделать это было гораздо проще, чем начать создание современной системы образования с глубокой и, конечно, дорогостоящей реформы начального и среднего образования.* И Академия, и Академический университет были созданы Петром I в немалой степени «ради славы перед иностранцами», по его собственному выражению." Достаточно почитать М.В. Ломоносова, чтобы понять, сколь тяжелыми были условия их деятельности и сколь ограниченными были их возможности в XVIII в. И не случайно в этот период российская экономическая наука в целом была еще очень слаба и, как правило, представлена неуниверситетскими авторами.
Положение существенно меняется в начале XIX в., когда императором стал Александр I. Огромное воздействие на формирование его личности оказал выбранный Екатериной II в качестве его учителя и воспитателя швейцарец Лагарп - человек, воспитанный в духе идеалов Просвещения, высокообразованный и высоконравственный. Получив в свои руки неограниченную власть и побуждаемый лишь самыми благородными
‘ Критикуя реформу российского образования, развертывавшуюся в начале XIX в., и имея в виду то обстоятельство, что основная часть ассигнуемых на это средств шла на создание гимназий, т. е. средних школ, в то время как приходские училища, представлявшие начальную школу, не обеспечивались никаким бюджетом, М М. Сперанский заявил Александру I, что вся эта система построена «вопреки здравому смыслу, ибо здравый смысл требует начинать вещи с их основания и вести к совершенству постепенно, и, следовательно, должно бы было начать народными школами и хончить академией».1
В конечном счете, однако, эти учреждения сыграли немаловажную роль в формировании российской интеллигенции.
ШИРОКОРАД
Леонид Дмитриевич
- заслуженный деятель науки РФ, д-р экон. наук, профессор кафедры экономической теории СПбГУ. В 1961 г. окончил экономический факультет ЛГУ. Кандидатскую диссертацию защитил в 1965 г., докторскую - в 1981 г. Сфера научных интересов - история экономической мысли, методологические проблемы экономической теории. Автор более 100 научных работ, в том числе трех монографий.
© Л.Д. Широкорад, 2003
мотивами, Александр I с юношеской решительностью приступает к либеральным реформам, еще не представляя всей невероятной сложности того дела, которое он начал (императором Александр I стал в 23 года). Реформы затронули и сферу науки и культуры. Уже в марте 1801 г., когда был убит его отец, он подписал указы, отменявшие запрет Павла I на ввоз книг из-за границы и на печатание книг и журналов в частных типографиях. Ровно через месяц после гибели Павла I был подписан Указ о выделении Вольному экономическому обществу по 5000 рублей ежегодно. Разрабатывается развернутая программа издания важнейших произведений великих европейских мыслителей XVIII в. В частности, уже в 1802 г. на русском языке была издана книга А. Смита «Исследование о природе и причинах богатства».
По словам известного русского историка A.A. Корнилова, «первые годы царствования Александра могут быть признаны самым блестящим периодом в истории русского просвещения в XIX веке»." Уже в январе 1803 г. было образовано Министерство народного просвещения, которое разработало широкую программу создания по всей стране учебных заведений разных уровней, начиная от приходских училищ и кончая университетами. В мае того же года это Министерство преобразовало «сообразно с новыми потребностями новых учебных заведений и с состоянием наук в Европе» находившуюся в Петербурге Учительскую семинарию* в Учительскую гимназию.** Для этой гимназии потребовались преподаватели с такой подготовкой, которой не обладали тогдашние российские педагоги, и Попечитель Петербургского учебного округа H.H. Новосильцев, один из ближайших друзей юного Александра, входивший в образованный через несколько месяцев после его воцарения особый негласный комитет из четырех человек для обсуждения проектов общественных преобразований, решил пригласить дтя решения этой задачи заграничных ученых.*** Среди них был и профессор Пештского универаггета М. АБалугьянский, окончивший Кошицкую королевскую академию**** и юридический факультет Венского университета.
В 1780-е годы, когда М. А. Балугьянский был студентом указанных учебных заведений, в интеллектуальных кругах Австро-Венгрии происходил интенсивный процесс обновления мировоззренческих ориентиров. «Философия в то время начала все больше проникаться радикализмом, который в области юридически-теоретических основных воззрений привел к восстановлению доктрины естественного права, причем, по сравнению с классической древностью, эта доктрина оплодотворялась индивидуализмом эпохи возрождения наук и искусств и созидалась на тех методологических основаниях, какие ведут свое начало от Декарта и Бэкона. Поэтому истолкование этой доктрины принимало частью английский эмпирический характер (Джон Локк), частью отвлеченно метафизический (Бенедикт Спиноза, Жан Жак Руссо)».3
Серьезные изменения происходили и в политической и экономической системе Австро-Венгрии. Реформы Марии-Терезии и Иосифа II «привели Венгрию к коренным
* Учительская семинария была открыта в 1782 г. с целью подготовки учителей для народных училищ. Формирование системы народных училищ началось в 1786 г., когда были открыты 26 главных народных училищ в губернских городах.4
**В 1804 г. были открыты Казанский и Харьковский университеты.
‘“Всего в Россию были приглашены около 60 иностранных ученых. По мнению А.А. Корнилова, «эти стоявшие на высоте своего положения иностранцы имели большое значение как хорошо подготовленные культуртрегеры».3
**** Королевские академик в Венгрии конца XVIII в. представляли собой нечто среднее между гимназиями и университетами. Преобладающее место в них отводилось преподаванию юридических наук. 6
изменениям в политике, экономике и, соответственно, в построении теоретической и практической юриспруденции и экономии... В эту эпоху просвещенного абсолютизма светская власть не только начинала чувствовать себя в центре управления, но и сознавать себя единственным источником преобразовательного процесса. В экономике происходило выдвижение на передний план государственной производительной деятельности, как imitas oeconomica, общегосударственной хозяйственной организации...государство сосредоточило в себе управление силами, действующими по определенному плану, выражаемыми одной светской законодательной волей. Теперь рациональное руководство из цекгра всем регуляторным планом государства должно было совершаться, как признавала теория и практика государствоведения, только при нормальном проникновении разума в законы движения государственного надорганизма... важно уже то, что эпоха просвещения от самих государственных глав и руководящих чинов потребовала научного изучения законов этого надорганизма».7
Такова была та общественная и научная атмосфера, в которой формировались взгляды М.А. Балугьянского. По прибытии в Петербург в феврале 1804 г. он был назначен ординарным профессором по кафедре политической экономии и статистики Петербургского педагогического института, в который в этом году была преобразована Учительская гимназия. Либералы, окружавшие молодого Александра, сразу же увидели, какими огромными знаниями и талантом обладает профессор из Австро-Венгрии, и стали привлекать его к составлению различных реформаторских планов и проектов. Очень скоро после своего появления в Петербурге он был приглашен принять участие в работе Комиссии составления законов, а в 1809 г. назначен начальником IV Отделения при этой Комиссии. Как отмечалось в Энциклопедическом словаре Брокгауза и Ефрона, «все важнейшие записки по политическим вопросам, выходившие из этой комиссии, главным образом по финансовым вопросам и крестьянскому делу, - записки, имевшие непосредственное влияние на законодательные мероприятия императора Александра I, принадлежали перу Балугьянского».8 В 1812 г. М.А. Балугьянский стал членом V Отделения Канцелярии министра финансов. Тогдашний министр финансов Д А. Гурьев высоко ценил знания М.А. Балугьянского ив 1817 г. предложил ему пост директора Комиссии погашения государственных долгов. При содействии М.А. Балугьянского были разработаны основные принципы организации кредитных учреждений и внесены улучшения в порядок составления росписи государственных приходов и расходов.
В 1817 г. М.А. Балугьянский был избран деканом философско-юридического факультета Главного педагогического института, который был образован в 1816 г. на базе Педагогического института, сохранив этот пост ив 1819 г., при преобразовании этого института в университет. Тогда же он был утвержден первым ректором С.-Петербургского университета.
Со времени своего воссоздания в 1819 г. С.-Петербургский университет становится центральным звеном в новой системе учебных заведений страны, формировавшейся в начале XIX в. Инициатор его образования - попечитель Петербургского учебного округа С.С. Уваров - был учеником немецких гуманистов. Гёте называл его ученым-«интернационалистом»9 Он стремился привлечь в Петербург европейски образованных ученых, отразил в разработанном им проекте университетского устава опыт немецких университетов (за что подвергся жестокой критике со стороны реакционеров типа М Л. Магницкого и Д.П. Рунича), энергично выступал против рекомендаций директора С.-Петербургского университета Д.А. Кавелина основывать преподавание политической экономии на Священном Писании.10
Роль первого ректора С.-Петербургского университета М.А. Балугьянского в формировании университетских традиций трудно переоценить: именно он заложил здесь
основы преподавания политической экономии, «проводил приемы чисто академические просвещенного германского ученого, посеял ту простоту и товарищеские отношения, которые шли вразрез с политикою Магницких».11
Хотя М. А. Балугьянский и был обласкан властями, все же ему, человеку, воспитанному на европейских традициях, было очень трудно сжиться с проявлениями невежества, с которыми нередко приходилось сталкиваться в России, даже в академической среде и на самом высоком правительственном уровне.* В 1821 г. новый попечитель Петербургского учебного округа, ярый реакционер Д.П.Рунич обвинил лучших профессоров С.-Петербургского университета Э.-В.-С. Раупаха, К.Ф. Германа, К.И. Арсеньева и А.И. Галича в том, что они «проповедуют обманно явную систему неверия», в «маратизме и робеспьеризме» и в других грехах.12 А. И. Галич, например, был обвинен Д. П. Руничем в том, что он предпочитает язычество христианству, «распутную философию - девственной невесте Христовой церкви, безбожного Канта - Христу, а Шеллинга - Духу Святому».13 М.А. Балугьянский как ректор сделал все, чтобы снять эти обвинения и защитить своих коллег, однако вопреки его воле указанные профессора все же были уволены из университета. Министр духовных дел и народного просвещения АН. Голицын предлагал выслать за границу Э.-В.-С. Раупаха и К.Ф. Германа как иностранцев и предупредить правительства стран Священного союза об опасном характере их научной и педагогической деятельности, однако у профессоров нашлись защитники, и он так и не смог реализовать этот план. Все же в такой обстановке работать было трудно и неприятно, поэтому уже в 1822 г. Э.-В.-С. Раупах навсегда покидает Россию. Университет лишился крупного специалиста по всеобщей истории и литературе. Надо сказать, что Э.-В.-С. Раупах пользовался глубоким уважением в С.-Петербургском университете. Об этом свидетельствует, например, тот факт, что во время выборов первого ректора Университета голоса распределились поровну между М. А. Балугьянским и Э.-В.-С Раупахом. Совет Университета постановил решить этот вопрос жребием, однако Комитет министров признал, что такой способ решения столь важного вопроса противоречит существующим правилам избрания ректора и назначил на эту должность, по предложению министра народного просвещения, М. А. Балугьянского.14
«Университетское дело» вызвало острое противоборство в правящих сферах, что способствовало его затягиванию. Однако когда к власти пришел Николай I, он повелел признать уволенных профессоров невиновными, а «дело» закрыть. О том, сколь несерьезным считал он его, свидетельствует такой факт. В 1821 г. Великий князь Николай Павлович как генерал-инспектор по инженерной части, по словам Н.И. Греча, благодарил Рунича «за изгнание Арсеньева, который мог теперь посвятйть все свое время инженерному училищу, и просил выгнать из университета еще несколько человек подобных, чтоб у себя с пользою употребить их на службу».15
Атмосфера обскурантизма и гонений на крупных ученых, воцарившаяся в С.-Петербургском университете с начала 1820-х годов, вынудила М.А. Балугьянского
* Очень показателен в этом отношении такой случай, о котором вспоминал профессор русской истории Н.Я. Аристов: президент Российской академии наук (в разные годы он работал также государственным секретарем, членом Государственного Совета, министром народного просвещения, главноуправляющим духовными делами иностранных исповеданий) А С. Шишков «уверял, что статистика обязана извещать только о благих делах, а такие, как смертоубийство и самоубийство, должны погружаться в вечное забвение и не следует трудиться над такими пустыми вещами».
сначала покинуть ректорский пост (в 1821 г.), а затем (в 1824 г.) и профессорство. В 1822 г. из Университета был уволен и бывший ученик М. А. Балугьянского по Педагогическому институту М.Г. Плисов, с мая 1820 г. читавший курс политической экономии вместо М.А. Балугьянского и так же, как и он, выступивший в защиту указанных выше профессоров в ходе «университетского суда».
Изгнание из Университета лучших профессоров в 1821 г. привело к резкому понижению уровня преподавания в нем. «Последствием грозы... была замена лучших профессоров поколением совершенных ничтожностей».1 Достаточно сказать, что политическую экономию вместо блестящего М.А. Балугьянского начал преподавать НИ. Бутырский, который был специалистом по филологии и эстетике, но не по экономическим наукам. В целом, по словам А.А. Корнилова, «народное... просвещение, сильно двинувшееся было вперед в начале царствования (Александра I. - Л.Ш.), теперь было подавлено, искажено и изуродовано обскурантскими и реакционными мерами клерикалов и изуверов-мистиков...».17 Николай I, еще при восшествии на престол смертельно напуганный восстанием декабристов, в своей политике в области народного просвещения решающее значение придавал недопущению проникновения опасных для существующей политической системы и тем более революционных идей. Он взял на вооружение «русские охранительные начала православия, самодержавия и народности», сформулированные тем самым С.С. Уваровым, который сыграл столь позитивную роль в первые годы существования С.-Петербургского университета, но в период царствования Николая I оказался проводником реакционной политики в сфере народного просвещения, в течение 16 лет (с 1833 по 1849 г.) возглавляя Министерство народного просвещения. Принятый в 1835 г. новый университетский устав существенно ограничивал университетскую автономию. Что касается политической экономии, то она, по-видимому, рассматривалась как одна из потенциально опасных наук и потому, в соответствии с новым уставом, ее преподавание на юридических факультетах было исключено; с указанного времени эту науку стали преподавать лишь на филологических факультетах. Вполне соответствующим господствующим охранительным тенденциям представляется и тот факт, что первым зарубежным экономистом, ставшим в 1830 г. Почетным членом С.-Петербургского университета, был не кто иной, как известный Т.Р. Мальтус.18
Вместе с тем в 1830-е годы большое внимание уделялось серьезной, фундаментальной подготовке профессорских кадров для университетов. В частности, молодые ученые, готовившиеся к профессорской карьере, получали возможность использовать для повышения своей квалификации длительные заграничные научные командировки. Подобного рода стажировки, прежде всего в Германию, стали с этого времени нормой, в том числе и для ученых-экономистов С.-Петербургского университета, что в немалой степени способствовало постепенному сближению европейской и российской экономической науки.
После ухода в 1835 г. из Университета Н.И. Бутырского профессором по кафедре политической экономии и статистики здесь был назначен B.C. Порошин, в свое время окончивший Дерптский университет, а позже - образованный в 1827 г. на базе того же Университета Профессорский институт. «После лекций Бутырского, который ни словом не упоминал о существовании социалистической школы в политической экономии, - писал
В.В. Григорьев, - чтения Порошина показались студентам удивительно глубокими, и вскоре, благодаря разнообразию своей образованности и гуманистическиим тенденциям при благородстве характера, сделался он, несмотря на полное отсутствие красноречия, одним из самых любимых профессоров в Университете, и приобрел в нем почти такое же значение, как Грановский в Московском».19
Надо сказать, что B.C. Порошин многие годы жил в Париже, хорошо знал Европу и европейскую экономическую литературу, печатался за границей. Опыт организации учебного процесса, накопленный европейскими университетами, он пытался использовать при решении аналогичных проблем в С.-Петербургском университете Не все из этих начинаний оказывались успешными. Так, по его инициативе в 1843 г. на юридическом факультете был открыт разряд камеральных наук. По словам Ф.Н. Устрялова (сына профессора и академика русской истории, в течение 12 лет работавшего деканом историкофилологического факультета), закончившего камеральное отделение юридического факультета, на деле этот разряд «представлял собою чистейший винегрет, давая образование энциклопедическое, причем хватались только верхушки, а при выборе дальнейшей деятельности окончивший курс находился точно в лесу, не зная, какую выбрать себе специальность или. что то же, карьеру».20
Революция 1848 г. в Западной Европе, как известно, имела большой резонанс в политической и общественной жизни России. Напуганные власти запретили отпуска и командировки за границу даже для чиновников Министерства народного просвещения, ограничили численность «своекоштных» студентов на всех философских и юридических факультетах российских университетов тремястами человек. Советы университетов были лишены права избирать ректора из своей среды, а факультеты были ограничены в праве избрания деканов. С конца 1849 г. было приостановлено преподавание в С.-Петербургском университете государственного права европейских держав, а с января 1850 г. в университеты было разрешено принимать преимущественно дворянскую молодежь. Право университетов и даже Академии наук выписывать из-за границы книги и периодику без разрешения цензуры было отменено. Кафедра философии была заменена кафедрой педагогики, а курс философии был ограничен логикой и опытной психологией.21
В новых условиях даже реакционный С.С. Уваров казался верховной власти недостаточно надежной опорой трона. Он вынужден был уйти в отставку, а министром народного просвещения в 1850 г был назначен князь П.А. Ширинский-Шихматов, настаивавший на том, «чтобы впредь все положения и науки были основаны не на умствованиях, а на религиозных истинах в связи с богословием». По поводу этого назначения современники втайне злословили, что для народного просвещения оно означает шах и мат.22
Все эти ограничения и стеснения были ликвидированы во второй половине 1850-х годов, в первые годы царствования Александра II. В частности, «широко раскрыты были двери в Западную Европу», начался пересмотр университетского устава 1835 г. «с целью дать университетам устройство и средства, сообразнейшие с расширением знаний в Западной Европе...».23 Однако в декабре 1861 г., после сильнейших студенческих волнений, С.-Петербургский университет был временно закрыт. Новый университетский устав, предоставлявший российским университетам определенную автономию, все же был утвержден в 1863 г.
Почетными членами С.-Петербугского университета были избраны: в 1861 г. -профессор Гейдельбергского университета К.-Г. Рау, а в 1869 г. - профессор Венского университета Л. Штейн.24 К.-Г. Рау был одним из признанных лидеров в европейской экономической науке XIX в. Лица, готовившиеся к преподаванию наук о финансах в С.-Петербургском университете, в 1860-е годы, как и ранее, направлялись учиться к нему в Гейдельберг. Его учебник «Основные начала финансовой науки», второй том которого был переведен на русский язык под редакцией В.А. Лебедева (СПб., 1868), более 40 лет преподававшего финансовое право в С.-Петербургском университете, в течение многих лет служил здесь основным пособием при изучении этой науки. Работы профессоров
С.-Петербургского университета И.Я. Горлова и В.А. Лебедева по теории финансов и финансовому праву опирались на теоретические исследования К -Г. Рау.
Л. Штейн, давший новую постановку проблем финансового права, отличавшуюся углубленным социологическим анализом финансового законодательства, также оказал значительное влияние на проф. В. А. Лебедева.
В 1863-1864 гг. С.-Петербургский университет пополнился рядом талантливых молодых ученых. Среди них были магистр политической экономии Э.Р. Вреден и защитивший в 1864 г. магистерскую диссертацию по политической экономии Ю.Э. Янсон. Э.Р. Вреден подвергает критике понимание предмета политической экономии не только А. Смитом, но и представителями немецкой исторической школы. Он опирается на работы Л. Штейна и А. Шеффле, в частности, исходя именно из этих работ, проводит четкое различие между ключевыми понятиями своей теоретической системы - физиологией и морфологией хозяйства, хозяйственностью и общественностью.
П.И. Георгиевский был профессором С.-Петербургского университета с конца 1880-х годов по 1911 г. Он также прошел школу немецких университетов. Из немецких экономистов он особенно почитал А. Вагнера, лекции которого слушал в Берлине в начале 1880-х годов. Он был убежденным противником марксизма и высоко ценил австрийскую школу предельной полезности (особенно Е. Бем-Баверка) как за ее позитивный вклад в экономическую теор*по, так и за глубокую критику марксистского экономического учения. Именно под его редакцией и с его предисловием еще в 1897 г. впервые был издан перевод на русский язык работы Е. Бем-Баверка «Теория Карла Маркса и ее критика». Влияние
А. Вагнера и Е. Бем-Баверка получило особенно сильное отражение в его фундаментальном курсе политической экономии, выдержавшем в конце Х1Х-начале XX в. четыре издания (четвертое издание - 1904 г.),25
К концу XIX - началу XX в. российская экономическая мысль достигла такой ступени зрелости, когда она превратилась в органичную и в то же время вполне самостоятельную часть европейской экономической науки. Работы таких выдающихся экономистов, работавших в С.-Петербургском университете, как М.И. Туган-Барановский, И.И. Кауфман, Н.Д. Кондратьев и др., получили широкую известность в Западной Европе. По словам Н.Д. Кондратьева, который был одним из многих учеников М.И. Туган-Барановского, «можно смело утверждать, что М.И. в области экономической теории был первым, кто заставил европейскую экономическую мысль серьезно прислушаться к движению ее на востоке Европы, в России». Этого не могло бы произойти, если бы М.И. Туган-Барановский не был великолепным знатоком не только русской, но европейской мысли в целом. «Учения Маркса и Рикардо, австрийской школы и школы Виндельбанда-Риккерта, идеи Канта и Достоевского являются в этом отношении определяющими... Но М.И. не был односторонним последователем, учеником какого-либо из упомянутых учений. Из них он исходил, но как творческий ум и талант он стремился идти - и действительно шел - вперед, через них, дальше их, привнося многое свое. Этим и обусловливается то видное место, которое М.И. должен занять в истории развития общественных наук, и особенно в истории русской общественной мысли». Н.Д. Кондратьев особо подчеркивает значение М.И. Туган-Барановского как «русского ученого в области экономической теории... он больше, чем кто-либо, способствовал тому, чтобы поставить русскую экономическую науку в ряд с европейскими. С этой точки зрения М.И является симптомом нарастающей мощи русской экономической мысли и фактором ее».26
Такова диалектика научного творчества, метко подмеченная Н.Д. Кондратьевым: серьезное национальное значение могут приобрести труды только тех экономистов, кто владеет достижениями мировой экономической мысли. Противопоставлять национальную и
общемировую компоненты любого экономического учения или теории было бы грубой ошибкой.* М.И. Туган-Барановский, по словам Н.П. Макарова, «брал много с Запада, являвшегося источником идей для него; но идеи Запада он вплетал в историю русских идеологических переживаний».27
В цитированном выше некрологе, посвященном памяти М.И. Туган-Барановского, Н.Д. Кондратьев сделал вывод, что отечественная экономическая наука «еще только выступает на историческую сцену и ей предстоит дать многое»,28 но что она обладает огромным потенциалом. Действительно, в одном только С.-Петербургском университете в начале XX в работали такие крупные экономисты, как М.И. Туган-Барановский, И.И. Кауфман, ПИ. Георгиевский, В. А. Лебедев, A.A. Кауфман, И.Х. Озеров, П.П. Мигулин, Л.В. Ходский, В.В. Святловский и многие другие. В 1908 г. в рамках юридического факультета здесь открывается отделение государственных и экономических наук.29 По существу это был важный шаг в направлении образования самостоятельного экономического факультета при Университете. Отделение выпускало талантливых молодых ученых, лучшие из которых обладали необходимыми знаниями и способностями, чтобы принять эстафет}’ от своих знаменитых учителей. Достаточно сослаться на тот факт, что после окончания Университета Н.Д. Кондратьев был оставлен при кафедре политической экономии для приготовления к профессорскому званию
К сожалению, этот ценнейший научный потенциал, постепенно, в течение многих десятилетий накапливавшийся в С.-Петербургском университете, после 1917 г. в значительной степени был потерян, а лучшие традиции российской экономической науки были вырваны с корнем. Юридические факультеты, в рамках которых развивалась экономическая наука, были упразднены еще в 1918 г. Вместо них и исторических отделений историко-филологических факультетов в 1919 г. были образованы факультеты общественных наук (ФОНы). Их учебные планы коренным образом отличались от дореволюционных учебных планов гуманитарных факультетов университетов. Преподавание политической экономии, например, сосредоточивается в основном на изучении «Капитала» К. Маркса. Все немарксистские и, тем более, антимарксистские концепции уже с первых послереволюционных лет превращаются исключительно в объект критики. Изучение этих концепций становится сначала необязательным, затем нежелательным и, наконец, рассматривается как нечто запретное. Наконец, наиболее талантливые ученые-марксологи, такие как Н.И. Бухарин, И.И. Рубин, ДБ. Рязанов, АФ. Кон, С.А. Бессонов, И.А. Давыдов и др., объявляются «врагами народа», меньшевиствующими идеалистами, механистами и т.д. Монополия государства постепенно распространяется и на экономическую теорию: преподавать разрешается лишь
определенный, утвержденный властями вариант марксистской политической экономии. Отечественная экономическая наука все более отрывается от мировой, замыкается в очень узких теоретических границах, все более интенсивно обслуживает идеологические потребности власть имущих.
* То же самое можно сказать о соотношении национальных традиций и мирового опыта хозяйствования. По словам проф. А А.Исаева, в течение многих лет преподававшего политическую экономию в С.-Петербургском университете, «задача экономическою творчества в России состоит в том, чтобы все мероприятия, направленные на улучшение народного хозяйства, представляли в гармоническом сочетании охранение и развитие некоторых немногих своеобразных особенностей нашего общественного хозяйства и продуманное заимствование лучших экономических форм, которые дают Западная Европа и Америка».30
Все же ФОН Петроградского (Ленинградского) университета, в частности его экономическое отделение, давал еще неплохое по сравнению с 1930-ми годами образование. Там еще работали некоторые крупные экономисты, большинство из которых в свое время окончили С.-Петербургский университет (ИМ. Кулишер, М.И. Боголепов,
В.В. Святловский, С.И. Солнцев, А.И. Буковецкий, В.Н. Твердохлебов, A.B. Венедиктов и др.). Они знали иностранные языки и были знакомы с достижениями мировой экономической науки, хотя вынуждены были вписываться во все более сужавшееся «прокрустово ложе» утверждавшихся в центре учебных планов и программ.
В 1926 г. ФОН Ленинградского университета был закрыт, профессора и студенты экономического отделения были переведены в основном на экономический факультет Политехнического института.
На рубеже 1920-1930-х годов было провозглашено, что в СССР начался период развернутого наступления социализма по всему фронту. Модными стали теории, обосновывавшие необходимость немедленного отказа от денег, торговли, хозрасчета и других инструментов рынка, хотя и грубо подавленного и деформированного. Это была попытка совершить «большой скачок» (сам этот термин впервые был использован не китайцами, а одним из известных экономистов начала 1930-х годов Л.М. Гатовским, специализировавшимся на теоретическом и идеологическом обосновании всех очередных поворотов в экономической политике партии). Эта идеология и политика самым печальным образом отразилась на развитии экономической теории. В сфере научной политики общий резкий крен влево в политическом курсе партии выразился в провозглашении лозунга «науку надо до конца ввинтить в производство». Соответственно университеты с их ориентацией на развитие фундаментальных научных исследований, часто не дающих немедленной практической отдачи, были объявлены ненужными универсальными мастерскими, где выделываются бесполезные, но очень дорогие «игрушки». Особенно малополезными «игрушками» представлялись гуманитарные факультеты. В мае 1930 г. впервые в стране именно в Ленинградском университете были ликвидированы все гуманитарные факультеты. «Ленинградский университет, - с гордостью заявлял в конце 1931 г. его директор Ю. Никич, - представляет собою естественно-научный, физикоматематический и химический комбинат...»,31
Эти нелепые эксперименты, а также постоянные репрессии нанесли смертельный удар по экономической науке в Ленинградском университете. Существовавшие в 1930-е годы в ЛГУ общеуниверситетские кафедры политической экономии и теории советского хозяйства выполняли чисто идеологические функции, руководили ими случайные люди, которых очень часто меняли, работали там малоквалифицированные преподаватели.
К концу 1930-х годов высококвалифицированных кадров теоретиков-экономистов в Ленинграде осталось очень мало и они были рассредоточены по различным вузам. В 1938 г. директор Ленинградского института инженеров железнодорожного транспорта Д.Д. Базюкин говорил: «У нас в Ленинграде все профессора и преподаватели... по политической экономии нарасхват, причем часть их работает одновременно в нескольких вузах. Самое же преподавание социально-экономических дисциплин не поставлено на должную высоту».3 Даже в таком крупном вузе, как Ленинградский университет, на кафедре политэкономии вообще не было ни одного профессора или доцента. По признанию начальника Отдела экономических вузов Всесоюзного комитета по высшей школе М.Т. Нагавицына, «до последнего времени здесь читал лекции по политической экономии малоопытный преподаватель с недостаточно высоким культурным уровнем».33 Директор МГУ проф. А. С. Бутягин отмечал, что «сейчас подготовка работников в области экономических дисциплин по существу замерла». Он говорил об огромных трудностях,
которые «испытывают высшие учебные заведения при комплектовании кафедр по социально-экономическим дисциплинам».34 Интересно отметить в этой связи, что к началу 1938 г. в СССР было всего 7 аспирантов по политэкономии.35
На I Всесоюзном совещании работников высшей школы в 1938 г. прямо говорилось о том, что «в общей системе высших учебных заведений экономические вузы являются, пожалуй, наиболее отстающим звеном... экономическое образование не пользуется авторитетом среди советской молодежи».36
Страшную деградацию экономического образования в стране официально объясняли деятельностью вредителей. «Вредители, сидевшие у руководства высшей школы, - говорил в докладе на указанном совещании новый Председатель Всесоюзного комитета по делам высшей школы при С НК СССР С.В. Кафтанов, - держали курс на ликвидацию преподавания социальноэкономических наук в вузах. Некоторые директора вузов, зараженные политической беспечностью, не подбирали преподавателей социально-экономических наук».37
Все руководство Всесоюзного комитета по делам высшей школы во главе с его председателем И.И. Межлауком и первым заместителем Ш.М. Дволайцким (известным экономистом), назначенное совсем недавно, в июне 1936 г., а также директора многих вузов страны, в том числе и директор Ленинградского университета М.С. Лазуркин, были сняты с работы во второй половине 1937 г. и позже репрессированы.
В действительности кризис в системе преподавания социально-экономических дисциплин, в том числе и политэкономии, в стране был неизбежным результатом того политического курса, который проводился в сфере высшего образования в течение 20 лет и который начался с ликвидации юридических факультетов, выкорчевывания традиций русской экономической и других общественных наук, в том числе и традиции постоянной заботы об укреплении теснейших связей и контактов с европейской экономической наукой. Как это часто бывало в России, старое до основания разрушили, а новое создать не сумели.
Об этих уроках нельзя забывать и сейчас, когда вопрос о путях развития российской экономической науки вновь стал предметом острых дискуссий. Нигилистическое отношение к мировой экономической мысли или ее недооценка, попытки противопоставить российскую и европейскую экономическую мысль могут лишь усугубить то отставание отечественной экономической науки, которое еще далеко не преодолено.
I См.: Милюков IT.Н. Очерки по истории русской культуры. Т. 2. Ч. 2. С. 284. - Такой же упрек можно было бы предъявить и Петру I.
'Корнилов A.A. Курс истории России XIX века. М., 1993, С. 131.
’Фатеев А Н. Академическая и государственная деятельность М.А.Балугьянского (Балудянского) в России. Ужгород, 1931. С. 12 -13.
4 См.: О начале и постепенном возрастании Императорского С.-Петербургского университета. Читано в торжественном собрании университета в день открытия его в бывшем здании Двенадцати коллегий 25 марта 1838 г. ректором И. Шульгиным // Слова и речи, читанные ректором и профессорами Императорского С -Петербугского университета в день огкрытия его в бывшем здании Двенадцати коллегий 25 марта 1838 г. СПб., 1838. С. 15.
5 См.: Фатеев А Н. Указ. соч. С. 10.
6 Ф а т е е в А.Н. Там же.
7 Энциклопедический словарь / Под ред. проф. И.Е. Андреевского. Т. НА СПб., 1891. С 833.
8 См.: Жуковская Т.Н. С.С. Уваров и воссоздание С.-Петербургского университета // Очерки по истории С -Петербургского университета. СПб., 1998. С. 58.
9 Там же. С. 59,61-62, 64.
10 Энциклопедический словарь. С. 833.
II Аристов Н.Я. Состояние образования России в царствование Александра I // Известия Историкофилологического института Князя Безбородко в Нежине. Т. Ш. Киев, 1879. С. 83
|2. См.: Русский биографический словарь Притвиц - Рейс. СПб., 1970. С. 501.
|3. См.. Русский биографический словарь. Гааг - Г'ербель. М., 1914. С. 171.
14 См.: Русский биографический словарь. Притвиц - Рейс. С. 500.
13 См.: Русский биографический словарь. T. II. СПб., 1900. С. 318.
14 Милюков II.Н. Очерки по истории русской культуры. Т. 2. Ч. 2. М., 1994. С. 287.
17 Корнилов А. А Указ. соч. С. 130.
18 Список Почетным членам С.-Петербургского университета по порядку их избрания //Григорьев В.В. Императорский С.-Петербургский универси тет в течение первых пятидесяти лет его существования. СПб., 1870. С. IV.
19 Г ригорьев В.В. Указ. соч. С. 169.
20Устрялов Ф.Н. Воспоминания о С.-Петербургском университете в 1852-1856 гг. // Исторический весгник. 1884. Июнь. С. 581.
21 Григорьев В.В. Указ, соч. С. 121-122.
22.К о р н и л о в А.А. Указ. соч. С. 191.
23 Григорьев В.В. Указ. соч. С. 126-127.
24 Список Почетным членам С.-Петербургского университета по порядку избрания. С. VIII, X. ’’Георгиевск ий П.И. Политическая экономия. Т. 1-2. Изд. 4-е. СПб., 1904.
26 Кондратьев Н.Д. М.И. Туган-Барановский (основные черты его научного мировоззрения) // Общественная мысль: исследования и публикации. М., 1990. С. 254.
27 Макаров H.I1. Памяти М.И. Туган-Барановското, как русского экономиста // Высшая школа. 1919. № 3-4.
С. 83
28 Кондратьев Н.Д. Указ. соч. С. 255.
29 См.: Отчет о состоянии и деятельности Императорского С.-Петербургского университета за 1907 г. СПб., 1908.
С. 93.
30 И с а е в А А Настоящее и будущее русского общественного хозяйства. СПб,, 1896. С. 187.
31 Письмо Президиума Облпрофсовега и Директора ЛГУ о массовой технической пропаганде // Ленинградский государственный университет. Бюллетень. 1931. № 7. С. 2.
3 Первое Всесоюзное совещание работников высшей школы // Высшая школа. № 6-7. С. 111.
" Н а г а в и ц и и М.Т. О преподавании социально-экономических дисциплин в вузах // Проблемы экономики. 1938. № 2. С. 111.
34 Первое Всесоюзное совещание работников высшей школы // Высшая школа. 1938. № 6-7. С. 76.
35 См.: Носов В. Год работы на основе штатно-окладной системы // Советская наука. 1939. № 2. С. 147.
}‘. См.: Высшая школа. 1938. № 6-7. С. 64.
37 Там же. С. 33.
Статья поступила в редакцию 17 марта 2003 г.
