CC BY
17Res publica
Европа: агония Евросоюза, возвращение к патриотизму
© Делягин М. Г. © Delyagin M.
Европа: агония Евросоюза, возвращение к патриотизму Europe: agony of the European Union, return to patriotism
Аннотация. Проанализировано историческое развитие Евросоюза, показан его вторичный и зависимый от США характер. Раскрыты основные проявления и фундаментальные причины его современного кризиса. Показаны основные глобальные проекты, реализуемые сегодня Евросоюзом и на его территории. Обоснована исключительная значимость Австрии для будущего Европы.
Annotation. Historical development of the European Union is analysed, its character, secondary and dependent on the USA, is shown. The main manifestations and the fundamental reasons of its modern crisis are opened. The main global projects implemented now by the European Union and in its territory are shown. The exclusive importance of Austria for the future of Europe is proved.
Ключевые слова. Евросоюз, интеграция, конкуренция, глобальный бизнес, США, Брекзит, Австрия. Key words. European Union, integration, competition, global business, USA, Brexit, Austria.
Почему Европа важна для России
Символическому падению Берлинской стены уже более 30 лет — три четверти времени, которое Моисей водил евреев по пустыне. Европейский проект, казавшийся образцом для всего мира (о чем говорят соглашения об «ассоциации», подписанные с Евросоюзом такими странами, как Иордания, Марокко, Мексика, Чили и даже ЮАР), остался региональным — правда, создавшим заранее (когда о Глобальной депрессии еще никто и не думал) крупный и относительно устойчивый макрорегион.
Он уже выработал свой ресурс: все способные осуществиться надежды уже воплощены в жизнь, — и оказалось, что «возвращение Восточной Европы в Европу» (как и превращение Южной Европы в полноценную Западную) невозможно.
При этом наряду с США и Китаем Евросоюз остается одним из трех мировых экономических «центров силы», — правда, до сих пор практически лишенным политического самосознания. Его разрозненные проявления пока не превышают по масштабам отказ от экономического самоубийства отдельных крупнейших народов (например, от замены
ДЕЛЯГИН Михаил Геннадьевич — научный руководитель Института проблем глобализации.
российского газа дорогим сланцевым из США), но в целом Евросоюз остается1 американским проектом, направленным на политическое, коммерческое, а главное — идеологическое подчинение Европы.
Несмотря на глухое растущее возмущение не только народов, но и элит, расширяющиеся операции США (включая нацистский переворот с последующим развязыванием гражданской войны на Украине) все более выпячивают вперед страны Евросоюза (и даже далеко не всегда «в шкуре» НАТО) в ходе их агрессий. Европейские страны, как бы ни пытались их элиты служить своим интересам, остаются покорными сателлитами США.
При этом Евросоюз, несмотря на развязанную им против нас политическую агрессию, все еще остается крупнейшим торговым партнером России (а Россия — его четвертым по масштабам партнером после США, Китая и Швейцарии). И хотя грузоперевозки начали переориентироваться на занятые работой, а не нравоучениями Китай и Юго-Восточную Азию задолго до украинской катастрофы, важно знать, сохранили ли европейские элиты хотя бы теоретическую способность к сотрудничеству с Россией, или же Глобальная депрессия вернет Европу в Темные века после распада Римской империи.
России следует понимать и то, будет ли вражда к ней, доходящая до насаждения животной русофобии, оставаться в Восточной Европе стержнем самоидентификации, будет ли Польша (не говоря уже о странах Прибалтики) считать себя 28-м членом ЕС или 51-м штатом США, и будет ли развитая часть ЕС продолжать растаптывать свои интересы ради демонстрации ненависти к нашей стране и, все чаще, к нашему народу.
Еще более важна культурно-идеологическая составляющая интереса к Европе и ее опыту. Именно в России все еще жива идея Европы как квинтэссенции «свободы, равенства и братства». Переживая с 1987 г. Катастрофу, вызванную либеральными реформами, мы отчаянно нуждаемся в том, чтобы нашему стремлению к цивилизованности и культуре было на что опереться не только в прошлом, в воспоминаниях о Советском Союзе, но хотя бы и в настоящем, — и с ужасом видим категорический отказ Европы от ее недавних ценностей, превращающий нас в их единственных носителей.
Тем не менее ценность Евросоюза заключается и в исходном гуманизме этой пятой попытки евроинтеграции — после Древнего Рима, Карла Великого, Наполеона (остановленного гибелью большинства пригодных к войне французских мужчин) и Гитлера. Европа нужна России в том числе как символ и прививка гуманности, даже полностью растоптанной европейской политической практикой, — и не только ее нежелание, но и неспособность выполнять эту функцию ярко выражают угрозу расчеловечивания, нависшую над всем современным миром.
Внутренняя разнородность Европы даже не ослабла
С середины «нулевых» ясно: евроинтеграция в ее первичном видении — как достижение общего уровня развития и качества жизни — провалилась, а расширение Евросоюза лишь усугубляло его внутренние проблемы.
1 Особенно после преобразования в 1993 г., на руинах Советского Союза, Европейского экономического сообщества (ЕЭС) в Европейский Союз.
Ключевая проблема ЕС — глубочайшая внутренняя дифференциация, не только экономическая, но и культурная, ведущая к сосуществованию часто мало совместимых моделей и государственного, и коммерческого управления. Носители разных культур — даже таких близких, как французская и немецкая, — по-разному реагируют на одни и те же сигналы, что затрудняет единое управление, — что же говорить о Средиземноморье!
Стал апокрифом циркуляр Евробанка, в котором его чиновники, объясняя колоссальное (почти на треть) падение евро во время войны с Югославией и избегая вопроса о его реальных причинах, указывали, что ни для кого из авторов и исполнителей циркуляров этого банка английский язык, на котором они пишутся, не был родным (что могло привести к недопониманию, причем различному у представителей разных культур).
Естественная реакция на это надгосударственного управления — усиление регламентации: так, директивой Еврокомиссии определялся даже диаметр помидоров (и это не было инструментом конкуренции — как определение диаметра дырочек в сыре швейцарскими властями для защиты от американских сыров!).
Не менее естественная реакция на это чрезмерное регулирование — игнорирование европейских директив: так, Люксембург в начале «нулевых» выполнял лишь треть их.
Ситуация кардинально усугубилась в 2004 г., когда единая Европа вышла за свои культурные границы, — но политкорректность не дала даже осознать этот вызов. (Хотя высокопоставленный представитель Еврокомиссии и заявлял автору, что «у нас нет проблем с Болгарией и Румынией, так как мы не верим ничему, что исходит от них».)
Внутренняя дифференциация Евросоюза высока и вызвана не только принятием новых членов, невозможность «подтягивания» которых до уровня развитых стран доказана экспериментально. С 1988-го по 1992 г. он не расширялся, но его внутренняя разнородность росла: развитые страны развивались в целом быстрее неразвитых.
Дифференциация ЕС в целом увеличивается в благополучные периоды: отсутствие потрясений позволяет развитым странам реализовать свои преимущества во внутриевропейской конкуренции, несмотря на помощь новым членам. Потрясения же ложатся основным грузом на развитые страны, «локомотивы» евроинтеграции, сокращая их отрыв и тем снижая внутреннюю дифференциацию (как после кризиса 1997—1999 гг.) или хотя бы замедляя ее нарастание (как после кризиса 2008—2009 гг.).
Таким образом, общность ЕС поддерживается лишь шоками: без них он неминуемо разделится.
Не менее знаменательна динамика бывших соцстран. Рубеж в половину французского ВВП на душу населения пересекли лишь Словения (в 2005 г.), а также Эстония и Чехия (в 2018-м). Отставание остальных, хотя в целом и сокращается, остается качественным, а не количественным: они по-прежнему «Восточная Европа», а не «Европа».
Неуклонность их подтягивания к уровню Старой Европы после распада СЭВ и начала евроинтеграции вызвана прежде всего их катастрофическим падением в конце 1980-х — начале 1990-х гг.
Таблица 1
Динамика экономик стран Евросоюза (ВВП на душу населения, долл., в % к уровню Франции)
Страна 1980 1985 1988 1992 1995 2000 2005 2010 2015 2018
Франция 100,0 100,0 100,0 100,0 100,0 100,0 100,0 100,0 100,0 100,0
Люксембург 135,7 123,1 136,9 159,5 183,5 211,9 224,8 251,7 268,0 266,4
Ирландия 47,8 58,7 56,8 62,3 68,8 112,7 139,9 115,5 162,6 177,5
Дания 106,2 121,3 123,5 120,5 127,9 132,7 135,4 137,9 141,0 141,5
Швеция 127,1 132,0 131,3 130,7 107,8 126,2 119,3 123,1 133,3 125,6
Нидерланды 104,6 98,6 98,0 97,8 105,6 113,0 116,5 121,0 119,2 123,9
Австрия 82,1 89,9 96,7 101,9 109,4 106,1 106,6 111,3 116,7 120,1
Финляндия 86,1 113,7 121,3 91,6 95,0 104,9 108,4 110,0 112,0 116,2
Германия 84,7 85,5 90,2 107,5 115,0 103,4 97,7 101,1 109,2 112,6
Бельгия 96,4 85,2 88,2 93,3 103,1 100,4 102,9 105,9 107,0 109,0
Великобритания 82,1 93,9 95,2 90,7 83,0 120,8 116,0 92,7 117,3 99,3
Италия 65,5 80,1 87,4 94,0 74,3 86,7 88,6 84,5 79,5 79,9
Мальта нд нд нд нд 32,2 45,0 44,1 50,1 64,1 72,4
Испания 46,8 46,3 52,5 65,0 55,6 63,4 73,6 73,0 68,1 71,6
Кипр 34,8 47,7 45,0 49,4 55,5 62,3 70,7 74,1 61,3 66,1
Словения нд нд нд 39,1 38,6 44,3 50,5 55,7 55,1 61,2
Португалия 25,5 26,9 30,3 44,2 42,5 49,7 52,1 53,5 50,8 54,1
Эстония нд нд нд нд 9,5 17,6 28,7 34,8 45.9 53,6
Чехия 35,6 44,4 32,0 12,9 20,9 25,8 37,0 47,0 46,7 53,3
Греция 45,5 47,8 41,8 45,7 46,9 52,9 62,7 63,9 47,7 47,6
Словакия нд нд нд нд 13,3 16,5 25,3 39,4 42,7 45,7
Литва нд нд нд нд 6,7 14,2 21,8 28,5 37,7 44,6
Латвия нд нд нд 2,6 7,8 14,4 20,9 26,6 35,8 42,1
Венгрия 16,5 20,0 15,6 15,2 16,2 19,9 31,0 31,0 32,9 37,1
Польша 12,2 18,8 10,0 9,4 13,0 19,3 22,2 29,9 33,1 36,0
Хорватия нд нд нд 10,5 18,1 21,4 28,3 32,1 31,0 34,6
Румыния 15,8 20,9 14,3 3,5 5,7 7,2 12,9 19,4 23,6 28,7
Болгария 21,7 29,2 27,2 3,7 5,4 7,0 10,6 16,0 18,5 21,6
Индекс дифференциации Восточной Европы 2,9 2,4 3,2 15.0 7,1 6,3 4,8 3,5 3,0 2,8
Индекс дифференциации стран ЕС (по составу ЕС на 2018 г.) 11,1 раз 6,5 раз 9,6 раза 45,6 раз 34,0 раза 30,3 раза 21,2 раза 15,7 раза 14,5 раз 12,3 раза
Индекс дифференциации ЕС (по составу ЕС на соответствующий год) 3,0 раза 2,6 раза 4,5 раза 3,6 раза 4,3 раза 4,3 раза 10,3 раза 15,7 раза 14,5 раз 12,3 раза
Источник: МВФ, 2019.
Примечания: Страны ранжированы по ВВП на душу населения в 2018 г. Индекс дифференциации рассчитывается упрощенно: как разница (в разах) ВВП на душу населения между странами с наибольшим и наименьшим за каждый год уровнем этого показателя.
Серой заливкой выделены данные по странам, не являвшимся в соответствующие годы членами Евросоюза.
Данные по Чехии за 1980—1994 гг. были без каких бы то ни было разъяснений изъяты из базы официальных данных МВФ в 2010-х гг.; они приведены по базам МВФ прошлых лет и выделены курсивом.
Относительно низкие результаты Германии до воссоединения вызваны учетом ее в современных границах (включая ГДР; пересчет показателей нерыночной экономики по рыночным обменным курсам занижает их).
Индекс дифференциации Европы в пределах современного ЕС занижен для 1980—1992 гг. и, в меньшей степени, 1995 г. отсутствием данных по ряду стран.
Относительно высокие результаты социалистической Румынии при общеизвестной массовой нищете вызваны сверхконцентрацией и неэффективным использованием «нефтедолларов» режимом Чаушеску.
Франция выбрана для сравнения как наиболее развитая и крупная страна ЕС, не менявшая границ (в отличие от Германии) и с проевропейским руководством (в отличие от Великобритании).
Лишь Польша достигла уровня своего отставания от Франции 1980 г. уже в 1995-м, т. е. через 15 лет, и затем превысила его. Венгрия стала отставать от Франции меньше, чем в 1980 г., лишь в 2000-м, т. е. 20 лет спустя; Чехия превысила его в 2005-м, а Румыния — в 2010 г., через 30 лет. Болгария же лишь в 2018 г. вплотную приблизилась к нему.
Сохраняется высокая неравномерность развития самих стран Восточной Европы, хотя аутсайдеры частично сменились (место Польши заняла Болгария, при социализме бывшая одним из лидеров, а Румыния осталась на предпоследнем месте).
Разрыв в ВВП на душу населения между наиболее и наименее развитой из пяти стран Восточной Европы (без Прибалтики, Словакии и Словении) в первой половине 1980-х гг. снизился. Но после страшного увеличения разрыва между ними в результате катастрофы конца 1980-х — начала 1990-х гг. (в 1992-м индекс дифференциации стран Восточной Европы превысил уровень 1985 г. более чем впятеро) и последующего выхода из кризиса на основе разных моделей он лишь в 2018 г. стал ниже уровня 1980-го, а уровень 1985 г. представляется недостижимым (в социалистическое время, до начала рыночных преобразований, дифференциация снижалась заметно).
Отставание стран Восточной Европы и их хроническая потребность в помощи обусловлены самой моделью евроинтеграции. Глубокая внутренняя дифференциация Евросоюза, хотя и снижается, является его неотъемлемой чертой и будет носить качественный, а не количественный характер.
Бывшие страны социализма: новые колонии
Ориентация стран Евросоюза прежде всего на внутренний рынок, а не на экспорт за его пределы, жестко навязываемая всем новым членам, рациональна: связи внутри ЕС должны быть интенсивней внешних. Но для новых членов этот принцип оборачивается требованием переориентации экспорта на внутренний рынок ЕС, на котором для их национального производства (даже если оно соответствует европейским стандартам, разрабатывавшимся в том числе и для обеспечения нетарифного протекционизма) обычно нет и не будет места.
Это обеспечивает деиндустриализацию новых членов ЕС. Так, Греции пришлось резко сократить производство экспортных товаров — вина, табака, оливок и даже хлопка, не нужных объединенной Европе. Из базовых отраслей ей оставили одно судостроение, вскоре не выдержавшее глобальной конкуренции.
Для бывших соцстран вступление в Евросоюз резко сокращало торговые связи с Россией, с которой они были объединены в рамках социалистической модели интеграции.
«Гиперконкуренция» европейских фирм порождала массовую безработицу, вытесняла население в нестабильные сферы с высокой самоэксплуатацией. Это превозносимый либералами малый бизнес: мелкая торговля и сельское хозяйство. А ведь «измельчание» бизнеса снижает национальную конкурентоспособность — в частности, технологический уровень страны.
Другое следствие — массовая миграция в развитые страны ЕС, где она «испортила» рынок труда.
Экономики Восточной Европы, за малым исключением, перешли под контроль глобальных корпораций Старой Европы, которые сохранили лишь небольшую часть их промышленности. (Некоторое относительное улучшение экономических показателей новых членов ЕС вызвано переносом в них перед их присоединением экологически вредных производств.)
В странах с непривлекательными для глобальных корпораций мощностями (Румынии, Болгарии, странах Прибалтики) еще при подготовке к вступлению в ЕС была организована промышленная катастрофа, благодаря чему квалифицированные и активные работники при открытии границ просто бежали на Запад (так, в 2007—2008 гг. из Румынии уехало 20—30% экономически активного населения — 2—3 млн человек). Это создало в новых членах ЕС дефицит рабочей силы и повысило стоимость оставшейся, что во многом лишило их преимущества дешевизны квалифицированного труда. Подготовка же специалистов из-за уничтожения производств почти прекратилась.
Важно, что западный капитал обычно не создавал новые, а использовал уже существующие в Восточной Европе и созданные до него ресурсы, делая модернизацию «рефлективной».
Сохраненная промышленность в основном собирает продукцию корпораций Старой Европы, в первую очередь ориентированной на экспорт в Россию и (до 2014 г.) на Украину.
Всеобъемлющая деиндустриализация создала в Восточной Европе двухсекторную экономику, характерную для колоний.
Добавленная стоимость выводится из новых членов ЕС в страны базирования глобальных корпораций, что сочетает экспортную ориентацию с хроническим дефицитом текущего платежного баланса (во многом за счет высоких инвестиционных доходов). Так, в Румынии 85% инвестиционного импорта идет на обеспечение производства экспортной продукции.
Президент Чехии Клаус в свое время был вынужден признать, что вступление его страны в ЕС превратило ее в «объект выкачивания денег». Сальдо текущих операций платежного баланса всех стран Восточной Европы еще до начала кризиса 2008—2009 гг. (что принципиально) было намного хуже, чем в 1990-м, последнем году существования социалистической системы. (В Болгарии оно снизилось с -8,1% ВВП в 1990-м до -25,2% ВВП в последнем предкризисном 2007 г., Чехии — с 0,00 до -4,4% ВВП, Венгрии — с +1,1 до -7,3% ВВП, Польше с +4,9 до -6,2%ВВП, Румынии с -4,6 до -13,4% ВВП; за 1992—2007 гг. оно снизилось в Словении с +5,7 до -4,0%ВВП, Хорватии с +2,6до-7,1%ВВП, Литве с +5,3 до-14,5% ВВП, Латвии с +12,3 до -22,4% ВВП; за 1993—2008 гг. в Эстонии с +1,2 до -15,1% ВВП, Словакии с -4,9 до -5,3% ВВП — и это, как мы видим, наименьшее ухудшение данного показателя!)
Отрицательное сальдо текущего платежного баланса некоторое время может поддерживаться притоком иностранных инвестиций, но при хроническом характере означает «жизнь в долг» с высокой зависимостью от внешних шоков и рисками девальваций либо, если они невозможны из-за вступления в зону евро, ухудшения социальной защиты.
Когда эти «скрытые резервы» исчерпываются, т. е. в стране заканчиваются деньги, которые из нее можно выкачать, платежный баланс нормализуется, — но эта обескровленность исключает возможность развития. Поэтому улучшение платежного баланса после кризиса 2008—2009 гг. — не подготовка «европейского рестарта», а экономическое выражение «тишины на погосте». В 2018 г. из 11 стран Восточной Европы в щести текущее сальдо платежного баланса было лучше, чем в начале 1990-х (в Словении +6,5% ВВП, в Болгарии +3,9, в Хорватии +2,9, в Эстонии +1,7, в Чехии +0,2, в Словакии -2,0); в четырех по-прежнему хуже (в Литве +1,4% ВВП, в Венгрии +0,5, в Польше -0,7, в Латвии -1,0); а Румыния вышла на уровень 1990 г.: -4,6% ВВП.
Фонды ЕС финансируют развитие лишь при выполнении жестких условий. Так, в 2007 г. Румыния могла рассчитывать на 2 млрд евро из них, а получила лишь 400 млн из фонда рыболовства. В то же время ее взнос в бюджет Евросоюза — 1,1 млрд евро (1,8% ВВП), т. е. Румыния стала не бенефициаром, а донором ЕС. Латвия смогла начать использовать средства, выделенные ЕС на модернизацию автодорог, лишь в 2013 г.
Скупка активов сделала западные корпорации хозяевами всей экономики, а через нее — и политики стран Восточной Европы. Показателен провал попытки выработать стратегию социально-экономического развития той же Румынии: оказалось, что будущее страны в рамках евроинтеграции определяется не ее властями, но корпорациями Старой Европы и Еврокомиссией, на которые власти Румынии не могут влиять. Поэтому национальная стратегия развития для новых членов ЕС невозможна.
В связи с этим резонен вопрос: если это суверенитет, то чем в таком случае является колониальная зависимость? И где тот «суверенитет» членов ЕС, который от России истерически требуют уважать? Принцип развитых стран — «Возьмите наши стандарты, а мы возьмем ваши ресурсы
и уничтожим то, чем вы можете конкурировать с нами». Риторика взаимовыгодного сотрудничества прикрывает беспощадную неоколониальную эксплуатацию.
Управленческая импотенция как результат интеграции
Колониальный характер евроинтеграции обусловливает глубокую внутреннюю дифференциацию ЕС, которая разделяет интересы его членов и превращает все значимые решения в плоды сложнейших многоуровневых компромиссов. Поскольку компромиссы эти вырабатываются без учета интересов не входящих в ЕС стран, они заключаются за их счет, — а затем (в силу своей многоуровневости2) не поддаются корректировке.
Определяющее влияние США на руководство целого ряда стран ЕС (от Германии Меркель3 до Польши, стран Прибалтики и Болгарии), подкрепляясь доминирующим влиянием на евробюрократию, является главным фактором, обеспечивающим целостность европейской политики. Однако из-за него же ЕС сплошь и рядом действует себе в убыток, служа интересам США.
Важны и интеллектуальное рабство, в которое европейский политический класс передал себя США и их глобальным аналитическим структурам, и страх ответственности последних поколений европейской политической «элиты». Она делегирует принятие значимых решений США, получая от них умеренные (и в основном частные) дивиденды и шепотом обвиняя их в последствиях этих решений для избирателей и национальных элит.
Нападение на Ирак в 2003 г. было настолько откровенно преступным, что руководители континентальной Европы, публично не соглашаясь с ним (или, как минимум, сомневаясь в его правомерности), впервые вплотную подошли к преодолению зависимости от США. Но, ощутив, что им сейчас придется самим принимать решения и отвечать за них, перепугались и в ужасе бежали «под крыло» хозяев. Это паническое бегство от суверенитета было названо «трансатлантическим ренессансом».
Не подлежащие в силу трудности выработки корректировке решения делают невозможным нормальный диалог с ЕС. Даже до его расширения в 2004 г. евробюрократ напоминал запись соответствующей директивы и велеречивых рассуждений о компромиссах, взаимопонимании и других выхолощенных (в том числе им же самим) ценностях. После этого расширения, резко усилившего неоднородность ЕС, ситуация усугубилась.
2 При которой решение, например, по транспорту обусловлено компромиссами по целому ряду других вопросов — от энергетики до сельского хозяйства.
3 Рабская позиция последней по отношению к США вызвала многочисленные предположения о ее прямой личной зависимости — вплоть до гипотезы о том, что в юности Меркель была поймана «Штази» на членстве в нелегальной молодежной нацистской организации и завербована, а затем, после захвата ГДР Западной Германией (на Востоке Германии вместо Vereinigung — «воссоединение» до сих пор говорят Anschluss — «насильственное присоединение»), контроль за ней перешел от «Штази» к захватившим часть ее архива американским спецслужбам.
На деле демократия и компромиссы для евробюрократии — безоговорочное подчинение ее требованиям, в том числе и прямо нарушающим ее же нормы (так, Еврокомиссия долгие годы отчаянно требовала от России ратифицировать заведомо невыгодный той Договор к Энергетической хартии, хотя по европейским нормам не имеет права даже обсуждать вопросы энергетического сотрудничества). При этом евро-бюрократы не видят противоречия между своими проповедью толерантности и авторитарным навязыванием демократии. Как разъяснил один из депутатов бундестага автору, «демократический диалог — это когда мы говорим вам, что вы должны делать, думать и чувствовать, а вы точно выполняете наши указания».
Но это далеко не самое худшее.
Ценностный кризис Европейского Союза
Имманентная разнородность ЕС диктует, как и в СССР, идеологизацию управления: именно идеология дает сверхценности, ради которых люди (включая членов управляющей системы) готовы жертвовать своими интересами.
Но, с другой стороны, идеологизация грозит снижением качества управленческих решений, что мы также видели в СССР.
Кроме того, ее основа — ритуально провозглашаемые (при чудовищном извращении на практике) европейские ценности и расширение сферы их применения, т. е. расширение ЕС, — сталкивается с двумя непреодолимыми вызовами.
Прежде всего, противоречие между формальным политическим равноправием членов ЕС и различным уровнем их не только экономического, но и культурно-цивилизационного развития ослаблено Лиссабонским договором за счет равноправия. Надежды на «подтягивание» новых членов к лидерам умерли, — и ради эффективности управления ЕС отступил от равноправия, оскопив прокламируемые им ценности. При этом управляемость ЕС, как показала практика после подписания Лиссабонского договора, не повысилась.
Второй вызов декларируемым европейским ценностям — осознание завершения существенного расширения и ЕС, и еврозоны. У развитых стран Европы больше нет ресурсов для расширения своего формализованного влияния, а неразвитые страны из-за колониального характера евроинтеграции не выполнят даже смягченные требования евробюро-кратии. Вступление Хорватии в Евросоюз в 2013 г., а Латвии и Литвы в еврозону в 2014-м и 2015 г. своей незначительностью лишь подтверждают: это демонстрация успеха ЕС в то время, когда его ресурсы уже исчерпаны. Возможное присоединение экономически незначительных Черногории (которая использует евро в качестве валюты), Сербии и Албании лишь подтвердит эту тенденцию.
Важным паллиативом, позволившим на время замаскировать исчерпанность евроинтеграции, стало «Восточное партнерство», усилившее привязку к евробюрократии административных и коммерческих элит
стран-соседей и расчистку их юридического пространства для экспансии европейского бизнеса.
Таким образом, Евросоюз, этот экспансионистский по своей природе проект, из вовне поневоле перенацеливается вовнутрь, — и это болезненно трансформировует его облик. Не стоит забывать, сколько прожил другой интеграционный — советский — проект после отказа от расширения.
Проблема прекращения расширения носит принципиальный характер. Ведь отказ от неограниченной экспансии своих ценностей есть признание их неуниверсальности, ограниченности, что является синонимом их неполноценности. А сознание этого подрывает и сами ценности, и идентичность их носителей.
Другая проблема ЕС — удивительная слабость европейской самоидентификации, даже на уровне элит (если, конечно, ориентироваться на их реальное поведение, а не на официальную риторику). Рост значения регионов в рамках концепции «Европы регионов», усиление действия общеевропейских и глобальных сил (среди которых наиболее важны либеральный и исламский фундаментализмы) разрушают не только национальные бюрократии и идентичности, как это планировалось идеологами «новой» Европы, но и саму европейскую целостность, существующую в виде отдаленной и расплывчатой мечты.
Значима для руководства ЕС, в том числе и из-за его идеологизации, и проблема морали. Переписывание истории, насаждение демократии в новых «крестовых походах» в Афганистане, Ираке, Ливии, Сирии и на Украине при предельно циничной толерантности к ее «дефициту» (по официальной формулировке), как минимум, в Латвии и Эстонии (единственных в мире режимах апартеида!), попустительство государственной реанимации фашизма в странах—членах ЕС, торговля людьми (покупка Милошевича за обещание 300 млн долларов правительству Джинджича, — без нее они оба были бы живы), одобрение госпереворотов, — все это глубоко аморально и свидетельствует об отрицании Евросоюзом рекламируемых им европейских ценностей и их сохранении лишь за его пределами, в первую очередь в России.
Шокирующее проявление морального кризиса ЕС — априорная неравноправность его сотрудничества с другими странами. Когда после 11 сентября 2001 г. президент Путин, выступая в бундестаге на немецком языке, предложил ЕС в лице Германии стратегический пакт «энергия в обмен на технологии», ему даже не ответили: европейцы не пожелали вступать в диалог с «низшей расой». Этот термин — не преувеличение: когда после нацистского переворота украинское руководство стало все более активно применять к России и русским гитлеровскую риторику — вплоть до «недочеловеков» и «тотальной войны», это не вызвало возражений стран ЕС, включая Германию.
Неофициально же России четко дали понять, что она от ЕС никуда не денется, ее ресурсы все равно будут работать на Европу, ее рынок будет раскрываться перед европейским бизнесом, а высокие технологии Ев-
росоюз оставит себе как гарантию своего стратегического превосходства над Россией.
Понимание диалога с нашей страной как диалога всадника с лошадью обусловлено выработавшейся с конца 1980-х привычкой к отсутствию у России отстаиваемых интересов и учетом того, что критически важная часть активов правящей нами «оффшорной аристократии» находится именно в юрисдикции стран ЕС.
Такой подход толкает Россию к союзу с Китаем и попыткам углубления тактического партнерства даже с США (для понимания степени вменяемости современных европейских руководителей не стоит забывать, что после введения по требованию США санкций против России ее товарооборот с Германией сократился в 2014 г. на 6,5%, а с США — увеличился на 5,6%, причем импорт нашей страны из Германии упал на 13,1%, а из США вырос на 12,1%. В 2018 г. товарооборот России с США был ниже уровня 2013-го на 9,5% с максимальным спадом в 2016 г. на 26,6%, а с Германией — ниже уровня 2013-го на 20,5% с максимальным спадом в том же 2016 г. на 45,7%).
Евросоюз своим примером доказывает: всякая аморальность (и тем более возведенная в принцип) разрушает жизнеспособность — и отдельных людей, и сообществ наций.
Глобальный кризис: конец равноправия
Собачатина седьмой категории: рубка вместе с будкой.
Из советского анекдота
Глобальный кризис все более наглядно обнажает неэффективность ЕС. Свойственное европейской культуре «умениеуживаться с проблемами» перестает быть стабилизатором и грозит самому существованию Европы в привычном виде.
Нежизнеспособность даже старых его членов, обнажившаяся в 2010 г., — чего стоит популярность аббревиатуры PIGS (Португалия, Италия (иногда называют и Ирландию), Греция и Испания) — остается нерешаемой (хотя и смягчаемой на время) проблемой. А ведь речь идет об органичных частях ЕС, десятилетия получавших колоссальную поддержку и породивших огромные надежды. Что же остается на этом фоне Восточной Европе — и тем более ее бесперспективной периферии, к которой относятся как минимум Румыния, Болгария и Прибалтика?
В кризисе 2009 г. только Польша сохранила рост ВВП — и то ценой болезненной девальвации. В остальных странах Восточной Европы спад был сильнее, чем во Франции (-2,9%). Правда, он все же оказался ниже германского (-5,1%, что, возможно, вызвано «бременем» Восточной Германии) в успешной Чехии (-4,5%) и бывшей единым целым с ней Словакии (-4,9%). В 2010 г. никто в Восточной Европе (кроме продолжившей рост Польши) не компенсировал провал 2009 г. (правда, и из «старых» членов это удалось лишь Мальте и Швеции), и лишь в 2011-м это удалось Словакии — единственной.
Экономики ровно половины из 28 членов Евросоюза даже в 2014 г. все еще не оправились от кризиса 2008—2009 гг., так и не достигнув предкризисного уровня 2007 г. (правда, в ряде этих стран производство снижалось и в 2012-м, а некоторые, подобно Греции, Кипру, Италии, Хорватии и Финляндии, вошли в свой собственный социально-экономический кризис).
Португалия и Хорватия только в 2018 г. превысили докризисный уровень 2007 г., Финляндия — в 2017-м, а Италия и Греция так и не достигли его.
Исключительно важен отказ развитых стран Евросоюза от поддержки его новых членов в 2008—2009 гг. (Поддержка Греции, как и отказ от поддержки Кипра с ограблением иностранных, в первую очередь российских, вкладчиков его банков, — специфические события с собственной внутренней логикой, не связанные прямо с трансформацией Евросоюза как такового.)
Отказ от помощи слабым членам объединения до определенного предела необходим для его сохранения. Ведь, когда не хватает денег даже на стабилизацию наиболее развитых стран (именно их состояние определяет благополучие зависимых), для выживания интеграционной системы в целом и наибольшего числа слабых ее членов надо поддерживать сильных.
Но этот отказ внятно зафиксировал разделение стран формально еще единой Европы на минимум четыре категории:
— крупных доноров (и, соответственно, основных выгодоприобретателей интеграции);
— развитых экономик (как правило, небольших), самим оплачивающих свои нужды в рамках единой Европы;
— крупных и потому политически влиятельных получателей помощи, являющихся значимыми рынками для корпораций стран первых двух групп;
— небольших неразвитых стран, не имеющих политического влияния и экономического значения4.
Такое разделение — открытый и очевидный для всех крах идеи, легшей в основу Евросоюза, о продвижении к экономически и политически однородной, равно развитой и, соответственно, равно демократичной во всех своих внутренних элементах Европе.
На смену этой прекрасной, но оказавшейся не реализуемой идее идет возрождение патриотизма. Рост влияния патриотических сил вне зависимости от того, в какие из традиционных политических одежд они рядятся (в этом смысле знаменателен блок левой греческой партии СИРИЗА не с левой, а с правой партией «Независимые греки», а в Италии — союз левого по своей программе движения «Пять звезд» и правой «Лиги Севера»), — новая доминанта, преображающая Европу.
Расширение и углубление евроинтеграции остановлены. Украина показывает: «европейский выбор» и «ассоциация с ЕС» сегодня значат даже
4 Разумеется, страны могут со временем переходить из одной категории в другую.
не вхождение в ЕС без прав и возможностей его более старых членов, а превращение в его бесправную и разоренную колонию — «седьмой сорт» новой Европы.
Евросоюз: гниение без разрушения
Слабость ЕС вызывает иллюзии возможности его распада или самороспуска, а также краха евро. Безысходный кризис Греции, приход в ней к власти патриотических левых и угрозы германского руководства изгнать Грецию из еврозоны, если греки проголосуют за свои, а не немецкие интересы (стыдливо переданные через журналистов со ссылкой на тайные источники) активизировали размышления на эту тему.
Но вероятность распада ЕС (как и еврозоны) в ближайшие пять лет (более длительный период не поддается оценкам) пренебрежимо мала даже с учетом срыва в Глобальную депрессию [2].
Причина в характере Евросоюза: активность евробюрократии — не повод забыть, что для самих европейцев он прежде всего не политическое (как для американцев), но сугубо хозяйственное образование. И его реальные, а не пропагандируемые цели были и остаются преимущественно экономическими.
Грубо говоря, ЕС — зона, в которой крупному бизнесу Старой Европы (прежде всего Германии и Франции) гарантирована прибыль за счет устранения любых потенциальных конкурентов (в том числе в присоединяемых странах) и отрицаемой на словах, но изощренно выстроенной на деле протекционистской системы (барьеры носят прежде всего нетарифный характер и связаны со стандартами, над внешней абсурдностью ряда которых наблюдатели до сих пор наивно смеются).
Аналогично и еврозона — инструмент гарантирования прибыли крупному финансовому бизнесу Старой Европы.
Именно в этом — в гарантировании прибыли крупнейших корпораций наиболее развитых стран континентальной Европы — и заключается реальный смысл европейской интеграции. Все остальное, истошно провозглашаемое и навязываемое в качестве якобы европейской «повестки дня» остальному миру (как и самим членам ЕС), — не более чем вишенка на торте.
Поэтому распад Евросоюза (или еврозоны) возможен, лишь если расходы ключевых корпораций Старой Европы на поддержание тех или иных стран в рамках евроинтеграции превысят гарантированно извлекаемые из них доходы.
Поскольку расходы корпораций на евроинтеграцию — это уплачиваемые ими налоги, дезинтеграция ЕС начнется, когда доходы ключевых европейских корпораций от того или иного региона станут меньше, чем налоги этих корпораций, направляемые правительствами стран их базирования на удержание соответствующего региона в Евросоюзе.
Безусловно, это касается только получателей помощи ЕС: доноры могут выходить, что показал Вгех^ (ключевой бизнес Великобритании,
выродившейся в «финансовый бутик», глобален и мало связан с континентом). Если же из интеграционных структур Европы до названного момента попытается выскочить кто-то из получателей помощи, его будут уничтожать — слишком гарантированные прибыли поставлены на карту.
Списание и тем более реструктуризация безнадежных долгов слабых стран в силу многоуровневой защиты от рисков не обязательно несут крупному бизнесу значимый долгосрочный убыток. А улучшение репутации наиболее развитых членов ЕС по контрасту с терпящими бедствия странами приносит им дополнительные прибыли, с лихвой перекрывающие все возможные убытки. Так, максимально возможные потери Германии в греческом кризисе оценивались в середине 2015 г. в 90 млрд евро. А выигрыш от удорожания ее ценных бумаг, во многом вызванного ее превращением в европейскую «тихую гавань» на фоне Греции, к тому же времени составил около 100млрд!
Как ни парадоксально, глобальный кризис помогает ЕС. В отчаянной борьбе за все более дефицитный спрос его сжатие в отдельных регионах, даже ведущее к убыткам, не будет для крупного европейского бизнеса сигналом к обязательному уходу и, соответственно, к выбрасыванию этих регионов из еврозоны, а то и ЕС. Сам факт присутствия в регионе, сам факт даже территориального (а не денежного) масштаба операций становится самостоятельной ценностью и ресурсом, ибо даже при убытках позволяет поддерживать (в том числе и на фондовом рынке) надежду на изменение к лучшему.
Поэтому даже при хронической убыточности операций, даже если налоги на удержание, например, Греции в еврозоне превысят для финансовых корпораций Старой Европы прибыли, извлекаемые ими из нее, они не отпустят ее сразу из паутины евроинтеграции. Греция в ЕС будет нужна им как минимум в качестве символа надежды, которой они для продолжения балансирования на грани срыва в депрессию будут яростно и изобретательно обманывать всех вокруг — и прежде всего себя.
А евроинерция исключительно велика и на время сохранит евроин-теграцию даже при неблагоприятных условиях.
Потребляйте Европу правильно
Объявление нам пока «холодной войны» в виде санкций (принятие их второго пакета сразу после вторых Минских соглашений доказало неприятие ЕС нашей попытки прекратить развязанное и поощряемое им кровопролитие на Украине) развеяло последние гуманитарные иллюзии в отношении ЕС.
Исторический символ гуманизма — Европа утратила творческий дух в политике, страдает агрессивным провинциализмом и догматизмом в предельно острой и опасной для окружающих форме, поражена близкой к патологии склонностью к стимулированию предательства. Это не даст ей, при всем ее колоссальном культурном багаже, возможности
вести глобальную экспансию и даже просто стать субъектом мирового развития.
Сегодня это не более чем пассивный, управляемый внешними силами и клонящийся к упадку, хотя все еще обеспеченный, мощный и самовлюбленный регион.
Для России Европейский Союз — по-прежнему емкий рынок сырья, полезный (в своей мемориальной части) культурный феномен, источник частично пригодных для заимствования форм и принципов и одновременно — зловещее предупреждение о недопустимости слепого копирования даже лучших из них.
Европа для нас выродилась в не более чем предмет и инструмент потребления, включая эмоциональное и интеллектуальное. Ее разложение — не повод для самоограничения этого потребления. В конце концов, «если вам не нравятся кошки — значит, вы просто не умеете их готовить».
Просто не нужно ждать, что они решат за вас ваши проблемы и откроют перед вами дверь в лучший мир.
Европа — источник благ, связанных с обеспечением личного комфорта: от материального потребления и приобщения к культурным ценностям до бизнеса, личной безопасности, здравоохранения и доступа к еще сравнительно качественному (при всем неуклонном снижении его уровня) образованию.
Этим и надо пользоваться.
А вот поиск союзников и учителей, коллективных и личных норм, смыслов, ценностей или, упаси боже, мировоззрения — это не к Европе, как бы ни старались ее пропагандисты.
Потребляйте Европу правильно, пока она еще существует. Впрочем, подъем патриотизма (ассоциируемый только с «правыми» ошибочно: патриоты Европы действительно опираются на корпорации, но при этом формально могут быть и левыми — как Ципрас в Греции или будущая канцлер Германии Сара Вагенкнехт) открывает ей новые исторические перспективы.
Будущее Европы: сочетание трех проектов
Максимальное раздробление Европы для установления финансового контроля за незначительными национальными государствами было стратегией еще Ротшильдов. Их глубочайшая, длившаяся поколениями ненависть к Российской империи (которая казалась иррациональной российским императорам, как минимум дважды посылавшим к ним парламентеров), увенчавшаяся войной против нее на уничтожение, ведшейся в основном американской ветвью Ротшильдов (через Кунов и, прежде всего, Якоба Шиффа), была вызвана именно блокированием этих планов — и после наполеоновских войн, и в ходе революций 1848—1849 гг. Стратегия ослабления Европы при помощи поддержки второго по силе континентального игрока против сильнейшего, чтобы не допустить его власти над континентом, была объективно обусловленной постоянной стратегией Англии.
Вместе с положением мирового гегемона США унаследовали и многие объективно обусловленные стратегии Британской империи, в том числе и по отношению к континентальной Европе. Начиная с планов уничтожения послевоенной Германии (одно из преступлений Сталина перед англосаксонской цивилизацией — их блокирование, включая идею Рузвельта об уничтожении немецкого народа поголовной насильственной стерилизацией [3]; впрочем, несколько миллионов немцев в западных зонах оккупации успели стремительно выморить до развязывания США «холодной войны»), стратегия США заключалась в предельном политико-интеллектуальном ослаблении Европы, чтобы она никогда не могла стать их стратегическим конкурентом.
Переформатирование Европейского экономического сообщества (ЕЭС) в Евросоюз, породившее принципиально безответственную (в стиле советской интеллигенции) и при том диктующую национальным властям брюссельскую евробюрократию (назвав ее «элитой», вы можете спровоцировать драку в любой стране Европы), как и хаотическое расширение последнего как можно более далеко за рамки не только культурной идентичности, но и элементарной управляемости, были элементами реализации этой стратегии.
Развязанные США балканские войны и подчинение евробюрократии НАТО ликвидировали глобальный потенциал объединенной Европы, не дали ей стать самостоятельным геополитическим актором, замкнули ее в собственной региональной местечковости, — обусловив тем самым ее загнивание.
Успех этой стратегии диалектически привел к самоотрицанию в виде Вгех^'а: английская элита, сохранившая самосознание, поддалась инстинкту самосохранения и в ужасе шарахнулась от Брюсселя, когда тот оказался готовым всерьез обсуждать предложенное Б. Обамой в виде Трансатлантического торгово-инвестиционного партнерства (ТТ1Р) самоубийство Европы во благо американских хозяев. ТТ1Р предполагало не только заведомо непосильную для континентальной Европы зону свободной торговли с США (Великобритания, создав такую зону с Канадой сразу после решения о Вгвх(г'в, показала, что боится не этого), но и урегулирование споров стран Европы с глобальными (в основном американскими) корпорациями на основе арбитража, создаваемого не правительствами, но в конечном счете самими этими корпорациями. Это превращало европейские государства в региональных менеджеров глобального бизнеса и лишало их субъектности.
Эмансипация английской элиты от брюссельской бюрократии не только повысила самостоятельность Великобритании и сделала ее «одиноким игроком» в грядущем распаде мира (заставив пытаться стать партнером Китая и тщетно попытавшись вернуть контроль за арабским миром), но и завершила процесс исторического высвобождения Германии, начатый ценой своей карьеры «лучшим немцем 1989 года» М. Горбачевым (именно объединение Германии его волей вопреки интересам США, Англии и Франции и привело к его выбрасыванию из политики, став заметным фактором распада СССР).
В рамках созданного США «расширенного» Евросоюза Германия жестко удерживалась в тисках между Англией и Восточной Европой: политический бомонд последней настолько же верно служил купившим и воспитавшим их (в том числе и руками проамериканских немцев, в том числе из спецслужб) США, насколько плотно их экономика контролировалась Германией. Выход Великобритании из Евросоюза выпускает Германию на исторический оперативный простор, — а уход Меркель из политики лишает США возможности править Германией непосредственно, на агентурной основе.
Ослабление позиций Восточной Европы в Евросоюзе из-за утраты ее старшего проамериканского партнера в лице Великобритании и ухудшения экономической конъюнктуры (вынуждающего помогать сильным, а не слабым для спасения системы в целом) выразилось в намеченной на 2021 г. переориентации европейской помощи с востока на юг. Для западноевропейского костяка ЕС Южная Европа важнее Восточной в силу как культурной близости, так и экономической развитости: Южная Европа несравнимо глубже Восточной интегрирована в общеевропейскую (в том числе финансово, через крупные государственные долги) и потому оказывает на нее качественно большее воздействие.
Уход Великобритании, обеспечивавшей 10% европейского бюджета, стал лишь поводом для глубоких структурных изменений, вызванных кризисом. Снижение отчислений в общеевропейский бюджет поддержит наиболее богатых членов Евросоюза (расчетная экономия за 2021— 2025 гг. Германии — 8,4 млрд евро, Нидерландов — 3,8, Швеции — 1,7, Дании — 354 млн, Австрии — 343 млн евро), а новые взносы (в первую очередь за непереработанный пластик) ударят по относительно бедным, в первую очередь восточноевропейским, странам, культурно чуждым западноевропейскому костяку ЕС.
Естественный выход для Восточной Европы — поддержание экономик (и уровня жизни) реинтеграцией с Россией; однако ее блокируют отсутствие модернизации (а значит, и привлекательного имиджа, и растущих возможностей) последней и длительная (продиктованная Западом в качестве условия евроинтеграции) русофобия элит, приведшая в Польше и Прибалтике к формированию в обществе глубокой вражды к России.
Поэтому единственным источником необходимых денег для Восточной Европы становится управляемое США НАТО, а средством их получения — разжигание вражды к России. Но опыт Польши, разместившей огромную базу США за свой счет, показал: новая администрация США требует, чтобы за ее базы платили сами европейцы. Понятно, что попытка заставить немцев платить американцам за восточных европейцев (обслуживающих американские базы) не удастся даже при Меркель.
Это лишает Восточную Европу стратегических перспектив и превращает этих брошенных лимитрофов в перспективное для разнообразных геополитических игр и противоборств, но обреченное на деградацию пространство.
Европа же в целом (включая даже импотентную брюссельскую ев-робюрократию, которая не оздоровилась даже шокирующими ее
перевыборами Европарламента) испытывает объективную потребность в создании противовеса потенциальному Четвертому рейху. Это соответствует и интересам России, ибо самый мудрый из ныне живущих немцев, Штайнмайер, приводил к власти на Украине откровенных нацистов и их пособников в соответствии с не только американскими указаниями, но и, возможно, собственно германской исторической традицией.
Новая стратегия США, ориентированная на сохранение максимального влияния в условиях неизбежного распада глобальных рынков на макрорегионы и срыва в Глобальную депрессию, также ориентирована на блокирование установления немецкого доминирования в Европе. Помимо миссии выдающегося оперативника современности Бэннона, разжигающего патриотизм европейских народов для максимального ослабления Европы как целого и имеющей стратегической целью ликвидацию Евросоюза в его нынешнем виде (представляющем собой готовую оргструктуру Четвертого рейха, просто пока с чужеродным для него кадровым и идеологическим наполнением), США нуждаются в уничтожении самой идеи европейской армии. Ведь та неминуемо станет противовесом полностью управляемой США НАТО и заменит ее, став (наряду с немецкими концернами) основой Четвертого рейха. Не случайно «желтые жилеты» (некоторые группы которых демонстрировали удивительную тактическую выучку) дискредитировали Макрона и на время вывели Францию из европейской политики сразу после поддержки им этой идеи.
Ключом к реализации устремлений и планов по созданию нового механизма сдерживания Германии объективно становится Австрия. Эта страна, несправедливо воспринимаемая в России в основном как дружественный альпийский курорт, сохранила не просто память о жившей за счет уникальных социальных технологий Австро-Венгерской империи, но и элиту, являющуюся частью и эхом этого общественного организма.
Австрия сдержанно относится к Германии, не принимая ее самоощущения как «старшего брата», жестко хранит нейтралитет (она непред-ставима в статусе Швеции и Финляндии, обязавшихся по приказу НАТО принять обязанности ее членов, включая финансирование ее войск, — без каких бы то ни было прав) и является ключом к будущему энергетическому доминированию Германии в Европе («Северный поток-2» и последующие проекты сделают ее важнейшим газовым хабом).
Новое стратегическое положение Австрии поставило ее в центр внимания глобальных групп, борющихся за управление будущим и за формирование мира Глобальной депрессии.
Австрийская элита становится ключевым элементом консервативного проекта обновления Европы. Опираясь на «старую элиту», он вберет в себя американскую энергию дезинтеграционного проекта и, направив ее на размывание брюссельской бюрократии, затем попытается преобразовать ее в неприемлемое для США созидание новой континентальной Европы как геополитического субъекта. Экономическое доминирование Германии может быть уравновешено и нейтрализовано в нем не только Ватиканом и условными Ротшильдами, но и глубинными поли-
тическими и идеологическими структурами, обеспечивающими немцам достойное, но не исключительное место, безопасное и полезное как для других европейцев (от Исландии до России, от Турции до Норвегии), так и (прежде всего) для них самих.
Но возможность успеха этого проекта в силу глубины европейской деградации невелика. Даже лучшие из европейских патриотов далеки от давно привычных для их либеральных противников американских технологий системной организации политического процесса и поражают отечественных аналитиков феноменальными разгильдяйством и безответственностью.
Поэтому возрождение патриотизма в Европе не только будет порождать в ряде случаев фашистские проявления (что хорошо показывает, например, Польша, жаждущая реализации своей вековой мечты о превращении на костях Украины в рабовладельческое общество), но и не будет обладать должным уровнем осознанности и организации.
Эта внутренняя слабость, с одной стороны, превратит европатри-отизм в орудие США по разрушению европейского единства (вместо вывода его на новый уровень) по «схеме Бэннона», лишь усиливающий деградацию Европы во сравнению с временами господства либералов, а с другой — не позволит ему выстоять в цивилизационном конфликте, меняющем лицо и внутреннее содержание Европы прямо сейчас.
Меркель, пригласив в Германию беженцев (или «бешенцев» — от слова «бешенство», как говорят многие русские в Европе) для отвлечения среднего класса от неумолимого обеднения и замены в повестке дня вопросов благосостояния вопросами безопасности, лишь ускорила процесс исламизации Европы (как ранее ускорил его Обама, превративший исламский фундаментализм в геополитический инструмент США).
Смирение европейского среднего класса с падением уровня жизни и утратой жизненных перспектив (вызванных глобальным кризисом и потому неустранимых) ценой ускорения исламизации Европы — наглядное выражение ее убожества.
И поскольку единственным способом сдержать протест беднеющих европейцев для любых европейских руководителей является создание для них прямой и непосредственной угрозы прямо в местах их обитания и замещение культуры потребления культурой повседневного выживания, в ближайшие 30 лет Евросоюз будет превращаться в Евро-халифат.
Подчинение беженцев интересам Европы и изгнание их неинтегриру-ющейся части представляется невозможным. Прибывшим из разрушенных американцами и европейцами исламских стран завоевывать Европу изнутри не грозит участь цыган (кочующих кузнецов и иных ремесленников, врачей и актеров, пришедших в Европу из Византии и первыми оказавшихся «лишними» на раннем этапе формирования капитализма), тотальное истребление которых началось в конце XV в. и продолжалось вплоть до промышленной революции (хотя еще в 1849 г. в Польше польские кочевые цыгане были объявлены вне закона — и это положение
было отменено только после восстания 1863 г. и отмены российским императором автономии царства Польского) [1]._
Объективность процесса исламизации богатой части Европы превращает для России в необходимость, наряду с поддержкой консервативных и патриотических сил в Европе (против США), системную подготовку как минимум управленческих кадров для грядущего Халифата. Помимо реализации российских геополитических интересов, это даст «социальный лифт» выходцам из Средней Азии (ослабив связанное с ними напряжение в России и частично восстановив ее влияние в Средней Азии и исламском мире в целом) и сохранит максимальную часть достижений европейской культуры (включая восприимчивость к технологиям и абстрактное мышление) после ее глубокого этнорелигиозного переформатирования.
Существенно, что одной из причин разворота экспансии политического ислама в сторону Европы, помимо ее богатства и высокого уровня социальной поддержки, а также организационных усилий глобального управляющего класса, является преобразующая сила русской культуры: для носителя арабской культуры, как отмечают специалисты, мечети постсоветского пространства выглядят глубоко чуждыми исламу и производят впечатление тех же православных церквей, лишь украшенных полумесяцами и минаретами.
Литература
1. Бессонов Н., Деметер Н., Кутенков В. История цыган: новый взгляд. Воронеж : Институт этнологии и антропологии им. Н. Н. Миклухо-Маклая РАН, 2000.
2. Делягин М. Конец эпохи: осторожно, двери открываются! М. : Книжный мир, 2019. Т. 1: Общая теория глобализации.
3. Фурсов А. Ничейный дом Европа! // Завтра. 2018. 27.07. ♦
