CC BY
39
УДК 81' 233
А.В. Колмогорова
ЭВРИСТИЧЕСКИЙ ПОТЕНЦИАЛ ВИДЕОКОРПУСА «РОДНАЯ РЕЧЬ: ПРАКТИКИ МАТЕРИНСКОГО ОБЩЕНИЯ» ДЛЯ ИССЛЕДОВАНИЯ КОНЦЕПТУАЛИЗАЦИИ СОЦИАЛЬНЫХ ЭМОЦИЙ В РУССКОМ ЯЗЫКОВОМ СОЗНАНИИ
В статье обсуждается проблема отбора эмпирического материала для лингвистического описания концептов социальных эмоций. На примере концепта ГОРДОСТЬ в русском языковом сознании обосновывается перспективность использования видеокорпуса «Родная речь: практики материнского общения» для вовлечения в процесс концептуального анализа вербализаций интерпретирующих признаков концепта, обеспечивающих узнавание социальной ситуации как «ситуации гордости» и формируемых в общении матери с ребенком.
Ключевые слова: концептуализация, категоризация, признаки концепта, лексемы-репрезентанты концепта, материнское общение, видеокорпус.
Введение
Данная публикация посвящена обсуждению проблемы расширения эмпирических данных для лингвистических исследований, выполняемых в русле концептуального анализа.
В современной лингвистике уже сложился достаточно устойчивый репертуар методик концептуального анализа. Однако центробежные тенденции в когнитивной лингвистике, сближающие данное направление исследований с другими направлениями когнитивной науки (нейрофизиологией, когнитивной психологией, нейро-лингвистикой), создают условия для осознания необходимости расширения, как самого исследовательского аппарата, так и эмпирической базы для выявления и описания вербальных объекти-ваций некоторых типов концептов.
Таким образом, целью данной публикации является обоснование теоретического тезиса о наличии двух групп вербальных репрезентантов концептов социальных эмоций (актуализирующих категориальные признаки концепта и его интерпретирующие признаки) и экспликация его практического следствия: для того чтобы изучать второй вид вербальных репрезентантов концепта требуется некий иной источник эмпирического материала, нежели лексикографические или текстовые корпусные источники, обрабатываемые с использованием методик компонентного или дистрибутивного анализа.
В качестве доказательной базы используются результаты анализа концепта ГОРДОСТЬ в паре сопряженных концептов ГОРДОСТЬ - СТЫД в русском языковом сознании. Выбор данных концептов обусловлен их исключительно социальной природой и модусной функцией, что по-
зволяет четче профилировать интерпретирующие концептуальные признаки и их вербальные объективации.
Социально-психологическая природа стыда и гордости
Феномены стыда и гордости долгое время находились на периферии предметного поля гуманитарных наук в связи с диффузностью и мно-гоаспектностью природы данных явлений. Обсуждаемые феномены классифицируют как эмоцию [Mascolo, Fischer 1995; Tracy, Robins 2004], чувство [Sedgwick and Frank 1995; Misheva 2006], как вариант поведения [Мухина, Хвостов 2011].
Если принять точку зрения ряда зарубежных психологов о том, что обсуждаемые феномены - это, в силу их ситуативной обусловленности, все-таки, эмоции, то следующая дилемма возникает при попытке их охарактеризовать и типоло-гизировать. Эмоции стыда и гордости определяются как врожденный вид аффекта, призванный естественным образом ограничивать стремление человека к наслаждению [Tangney 1991], как социальная эмоция [Darwin 1989] или вариант врожденного морального императива [Ницше 2001]. В современной, преимущественно экспериментальной, психологической литературе стыд и гордость рассматриваются в рамках категорий "self-focused emotions" или "emotions of self-assesment" [Tangney 1990; Lindsay-Hartz, De Rivera, Mascolo 1995; Smith, Webster, Parrott, Eyre 2002] как максимально социальные по своей природе и формированию эмоции.
Несмотря на дискуссионность многих вопросов, связанных с обсуждаемыми феноменами, большинство исследователей согласны с тем, что эмоции стыда и гордости являются объектива-
цией самооценки и саморефлексии индивида, возникающих в ответ на отношение к нему социума -эмоция стыда актуализируется в том случае, когда статусу индивида в первичной и основной социальной общности угрожает нечто, и, наоборот, эмоция гордости - когда статус индивида в группе повышается [Misheva 2006]. Кроме того, стыд и гордость, не занимая центрального места в спектре человеческих эмоций, незримо присутствуют в качестве первопричины, примитивного мотива практически каждой эмоциональной реакции или мыслительного акта и, будучи социальными эмоциями, они имеют обусловленные неписанными правилами конкретного сообщества проявления и оценки этих проявлений другими, что в итоге позволяет говорить об антиномии универсальности (эти эмоции есть у представителей всякого сообщества)/социо- и эт-носпецифичности данных эмоций.
Концептуальный статус стыда и гордости
Относительно методологической сущности концепта мы разделяем точку зрения А.А. Залев-ской, считающей, что концепт есть «спонтанно функционирующее в речемыслительной деятельности индивида базовое перцептивно-когнитивно-аффективное образование динамического характера» [Залевская 2005: 243]. В концепции автора концепт есть ансамбль распределенных между мозгом и телом нейронных связей, формируемых во взаимодействии организма со средой. А.В. Кравченко определил концепт как сложную репрезентацию - структуру, охватывающую специфические состояния активности нервной системы, возникающие в процессе когнитивной деятельности и сохраняющиеся во времени как единицы опыта/ памяти [Кравченко 2005: 94], в которую обязательно входит репрезентация взаимодействия с языковым знаком. Последний, с точки зрения теоретиков распределенной модели языка и ког-ниции, выполняет в социальной интеракции, которая одна только и наполняет смыслом язык, функцию якоря, ограничителя для закрепления в когнитивном опыте индивида успешного, адекватного с точки зрения социума способа поведения в сообществе и, одновременно, триггера, способного актуализировать данную модель [Cowley 2004]. Таким образом, концепт с точки зрения когнитивной философии языка есть способ организации, осуществления и результат когнитивной деятельности одновременно.
В терминах когнитивной лингвистики эта мысль воплощается в определении концепта как формата знания [Болдырев 2009], тесно связанно-
го с процессами концептуализации и категоризации. Вероятно, следует говорить о двух важнейших функциях концепта: средства концептуализации как выделения и осмысления какого-либо фрагмента среды и средства категоризации как отнесения уже подвергшегося узнаванию и осмыслению фрагмента среды, а точнее - знания о нем, к определенному классу, рубрике уже имеющегося когнитивного опыта.
Специфика же концептов ГОРДОСТЬ и СТЫД, понимаемых с вышеочерченных позиций, состоит в том, что они, с одной стороны, не самодостаточны (горд всегда за что-то; стыдно за что-то или от чего-то), с другой - направлены всегда на какой-либо фрагмент окружающей среды, который концептуализируется с функциональной точки зрения - насколько он опасен (СТЫД)/полезен (ГОРДОСТЬ) для моего статуса в социальной группе. Исходя из данных двух посылок, считаем непротиворечивым охарактеризовать СТЫД/ГОРДОСТЬ как модусные матричные концепты, т.е. концепты формирующие концептуальную связку СМЫСЛ+ИНТЕРПТЕРИРУЕ-МЫЙ КОНЦЕПТ [Болдырев 2011].
Кроме того, интуитивно ощущается взаимосвязь данных концептуальных образований. В современной концептологии в контексте развития и становления концептуальной систематики [Кос-тюшкина 2009] получили описание и конкретизацию такие корреляции концептов, как концепт и антиконцепт, смежные концепты и сопряженные концепты. При этом идея противопоставления, в той или иной мере, присутствует в каждом из вышеназванных коррелятивных типов. Наименее всего она выражена в определении смежных концептов как единиц когнитивного опыта не обладающих однородностью, а стоящих на стыке двух или более тематических полей и объединяющих в себе несколько признаков других концептов, например, концепт EXITEMENT, объединяющий признаки энтузиазма и рвения [Рыкунов 2008: 5-13]. В максимальной степени противопоставленными, отрицающими друг друга, представляются концепт и антиконцепт - в антиконцепте ценностно маркированное содержание концепта либо полностью нивелируется, либо приобретает противоположный валоративный статус, например, концепт MAGIC и его антиконцепт GLAMOUR [Ларина 2011], концепт ИСКУССТВО и его антиконцепт КИЧ [Степанов 2007]. В основе же сопряженных концептов лежит не объединение концептуальных признаков разных концептов, не взаимное отрицание концептов, а бинар-
ная оппозитивность ключевых концептуальных признаков, приводящая к тому, что сопряженные концепты определяют и взаимообусловливают друг друга, являясь, по сути, «сторонами одной и той же сущности - этического смысла» [Полонская 2011: 7]. При этом отмечается симметричность структуры таких, представляемых оппозитивно, концептов [Воронина 2012: 11]. Как показало дальнейшее моделирование концептов ГОРДОСТЬ и СТЫД, данные концептуальные структуры симметричны, поскольку на понятийном уровне обе включают в себя признаки «субъект переживания», «эмоция», на ценностном - «социальная оценка». При этом аксиологический вектор последнего концептуального признака противоположен в концептуальных структурах ГОРДОСТЬ и СТЫД, формируя бинарную оппозицию: то, что социум одобряет/то, что социум порицает. Таким образом, считаем возможным классифицировать ГОРДОСТЬ и СТЫД как сопряженные концепты, образующие концептуальный континуум власти социума, отношений социальной зависимости.
Опираясь на работы в области психологии эмоций и социальной психологии, посвященные изучению социального смысла обсуждаемых эмоций, а также авторское определение концептуального смысла как адекватной интерпретации мыслящим субъектом фрагмента его когнитивной ниши, служащей самосохранению индивида, мы формулируем смысл сопряженных концептов ГОРДОСТЬ и СТЫД следующим образом:
Я испытываю это, если Х ГОРДОСТЬ помогает мне оставаться частью группы и улучшить мой статус в ней
СТЫД угрожает моему вхождению
в группу и ухудшает мой статус в ней
В данной формулировке в качестве Х может выступать денотат, включенный в один из трех кластеров концептуальных сфер: 1 кластер «то, что я сделал» (поступок, жест, высказывание, артефакт и т.д.), 2 кластер «то, чем я обладаю» (родственные связи, деньги, власть, атрибуты власти, атрибуты социального влияния, внешние признаки), 3 кластер «то, чем я являюсь, что я есть» (личные качества и характеристики).
Таким образом, в зависимости от типа предмета гордости или стыда Х мы можем выделить по три модуляции каждого из концептов: ГОРДОСТЬ Фактитивная/ ый СТЫД
Посессивная/ ый Экзистенциальная/ый
Кроме того, можно существенно упростить формулу, использовав ряд условных обозначений математической логики:
Я испытываю это, если Х ГОРДОСТЬ ^ Я С группе Y и | статус Я в Y СТЫД ? ^ Я С группе Y и | статус Я в Y
Итак, концепты ГОРДОСТЬ и СТЫД в русском языковом сознании эвристически непротиворечивым и онтологически оправданным представляется охарактеризовать как концепты, функционально определяемые как модусные, а с точки зрения их места в парадигме концептов - как сопряженные. При этом структурная часть, определяемая как смысл концепта или ведущий концептуальный признак, в своей надэтнической универсальной части может быть описана одной формулой, в которой ключевым является понятие социального статуса, но с разными операторами (способствует/угрожает).
Проблема выбора эмпирического материала для лингвистического исследования концептов социальных эмоций
При исследовании концептов социальных эмоций актуальным является способ получения эмпирического материала для анализа, способ выборки лингвистических данных.
Проблема состоит в том, что концепты социальных эмоций в аспекте своих вербальных объективаций обнаруживают существенные отличия от предметных или культурных концептов, поэтому для их изучения оказываются нерелевантны распространенные методики лингвокуль-турного описания с элементами лексикографического портретирования. Стыд и гордость - это и продукты рефлексии над собственным эмоциональным состоянием и социальным положением в группе (я горд тем, что совершил нечто - ситуация и вызванное ею эмоциональное состояние категоризированы соответствующим образом), и само эмоциональное состояние, актуализируемое определенными вербальными и невербальными маркерами и переживаемое (я - хороший врач — категоризация эмоционального состояния как гордости еще не произошла, но само состояние актуализировано). Иными словами, для активизации некого перцептивно-когнитивно-аффективного образования - концепта ГОРДОСТЬ индивид должен интерпретировать социальную ситуацию определенным образом, узнать в ней ситуацию, которая повышает его социальный статус в группе. Сделать это можно по определенным вербальным и невербальным маркерам в собственной речи индивида-субъекта социальной эмоции
или в речи других людей о нем, не имеющим отношения к ключевой лексеме-номинанту концепта. Если же речь идет о предметном концепте, то для активизации сложной репрезентации, образующей когнитивную структуру данного концепта, вполне достаточно восприятия самого объекта либо ключевой лексемы-репрезентанта концепта: увидеть Луну на небе или прочитать словоформы Луны/луной.
Возникает вопрос о том, что считать вербальными объективациями концепта ГОРДОСТЬ? В связи с тем, что в семантике языковой единицы, ее семном составе, фиксируются результаты процесса категоризации, в речевых контекстах, фиксирующих употребление словоформ лексем гордый, гордость, гордиться, горд в составе синтагм: S горд/горда за/оттого, что; S гордится (в парадигматике) тем, что; S испытывать гордость оттого/ за то, что, мы имеем дело с вербализацией уже категоризированного знания - говорящий после определенной (само)рефлексии уже классифицировал собственное эмоциональное состояние или состояние другого. В данных лексемах присутствуют семы «чувство» и «причина», онтологически необходимые для репрезентации социальной эмоции. За пределами рассмотрения оказываются лексемы, объективирующие процесс интерпретации социальной ситуации, как ситуации, каузирующей эмоцию гордости, а также и переживание данной эмоции. Поиск синонимов не дает релевантного результата, поскольку в ряду кичливый, презрительный, претенциозный, надменный, самолюбивый, заносчивый, пренебрежительный, спесивый, высокомерный, горделивый, величавый, обидчивый, брезгливый [Абрамов 1999] ни один синоним не фиксирует переживания или интерпретативный процесс субъекта чувства -только внешнюю (негативную) оценку социумом либо внешних проявлений чувства гордости, либо гордости как качества личности (гордыня), которая не является объектом нашего исследования. Следовательно, выборка эмпирического материала, получаемая из текстового языкового корпуса путем поиска через ключевые лексемы горд, гордый, гордость, не дает достаточно валидных результатов.
Например, при работе с НКРЯ при помощи ключевых лексем-репрезентантов концепта ГОРДОСТЬ мы выявили 651 контекст употребления лексемы горд в аспекте социального чувства, а не качества характера. Из них 16 % употреблений объективировали чувство фактитивной гордости:
(1) Где-то два года назад я писал в редакцию письмо со своими предложениями об обобщении боевого опыта. Очень обрадовался, когда увидел, что вы начали вести «Книгу боевого
опыта», и горд тем, что внес свою лепту в создание этой рубрики (Виктор Копча. России долго придется воевать... (2004) // «Солдат удачи», 2004.06.09).
79 % - чувство посесотвной гордости:
(2) Я, например, горд сыном - работает ди-джеем у нас же, в Медведеве («Марийская правда» (Йошкар-Ола), 2003.01.11).
И только 5 % - примеров вербальной объективации экзистенциальной гордости:
(3) Я горд тем, что в такую трудную минуту являюсь фюрером! (Вишневский В.В. Дневники военных лет (1943-1945)).
Однако данные результаты выборки не означают того, что экзистенциальная гордость является маргинальной социальной эмоцией, а другие - нет, ведь задействованной оказалась лишь часть объ-ективаций концепта - объективаций, связанных с уже категоризированным субъектом знанием о социальной ситуации. Возникает вопрос о доказательности подобной выборки по лексемам-репрезентантам, выявленным путем исключительно семантического анализа и лексикографического отбора. Есть ли альтернативные способы отбора вербальных репрезентантов концептов социальных чувств? Вероятно, это выборка по лексемам-репрезентантам, актуализирующим определенный гештальт опыта, связанный с восприятием ситуации как «ситуации гордости». Проблема в том, что данные лексемы не обнаруживают в семантике релевантных сем чувства, переживания и при лексикографической выборке не могут в нее попасть.
Эвристический потенциал использования видеокорпуса «Родная речь: практики материнского общения» для концептуального анализа
Выдвинув гипотезу о том, что стыд и гордость, будучи социальными эмоциями, как когнитивные феномены формируются в процессе социализации, а значит - концептуализация данных эмоций носит направленный интерсубъектный характер, мы придерживаемся точки зрения о том, что протекание и средства осуществления концептуализации доступны непосредственному наблюдению в общении матери с ребенком. Именно мать непреднамеренно, но, следуя циклически воспроизводимым в общении матерей с дочерьми [Чодороу 2006] паттернам материнского поведения, формирует или создает условия для формирования в когнитивном опыте ребенка социального знания, структурированного в формате концепта социальной эмоции СТЫД/ГОРДОСТЬ.
В качестве эмпирического базиса исследования выступил авторский корпус видеозаписей общения русскоязычных матерей (от 21 года до 43 лет) с детьми от 0 до 10 лет общей длительностью 61 час 26 минут. Основной метод сбора материала - включенное наблюдение.
В процессе просмотра видеозаписей мы зафиксировали случаи реализации всех трех выделенных нами в ходе анализа психологической литературы и текстовых корпусных данных модуляций концептов ГОРДОСТЬ и СТЫД. Продолжим на примере профилизации концепта ГОРДОСТЬ. В видеокорпусе нам достаточно легко вычленить отдельные практики общения матери, в частности, практику формирования модели актуализации социальной эмоции гордости.
Подчеркнем, что под практикой материнского общения мы понимаем способ осуществления ориентирующего поведения, используемый матерью в повседневном взаимодействии для формирования в когнитивном опыте ребенка релевантных для данного лингвокультурного сообщества моделей взаимодействия со средой, представляющий собой специфическое сцепление актов вербальной, невербальной, интенциональной и аффективной активности матери [Колмогорова 2013]. Критерий выделения практики общения -наличие некого поворотного момента в общении матери и ребенка - момента взаимопонимания, абсолютного контакта, совпадения когнитивных ниш (the event pivot [Steffensen 2013]), после которого ребенок получает возможность прогнозировать определенный тип событий, взаимодействий. Основанием для отбора видеоматериала как материала, фиксирующего реализацию практики общения, условно названной нами практикой «формирования гордости», было наличие в качестве поворотного момента положительной оценки со стороны взрослого и возникновение в данный момент эмоционального подъема, возбуждения у обоих членов диады.
Приведем примеры реализации практики формирования модели актуализации социальной эмоции гордости в материнском взаимодействии с ребенком:
1. Я испытываю это, если то, что я сделал (фактитивная гордость)
помогает мне оставаться частью группы и улучшить мой статус в ней (мать 38 лет, дочь Лера 2,3 года) (4) Мать: Лера, пойдем кап-кап рисовать красочками. Давай солнышко. Вот солнышко (показывает, как рисовать), лучики. (Лера произносит вопросительную реплику) Рисуй здесь вот.
Ой, какая красота! Красочки не забывай брать. Посмотрите, как красиво! Да, Лера? (Лера реагирует вербально) Папа, иди, посмотри, как красиво! (Лере) Смотри, папа идет посмотреть. Дима-аа! Дима, ну иди, скажи, как красиво у нас получается.
Папа: Ух, ты! Ну, молодец Лера!
В рамках данного взаимодействия мы не наблюдаем использования лексем-ключевых репрезентантов концепта, выявленных семантическим путем, - мы оказываемся как бы «внутри» процесса концептуализации, в ракурсе операционального, процессуального ее аспекта. Тем ценнее те лексические единицы, которые служат в контексте данной интеракции формированию и дальнейшей актуализации концепта. Это, прежде всего, императивные глагольные формы, обращенные к третьему лицу, эксперту, олицетворяющему собой оценку социумом в целом: скажи, посмотри. С точки зрения семантического анализа, данные словоформы не имеют семы «чувство», но они тесно связаны с социальным контекстом формирования и актуализации соответствующего эмоционального состояния, а, следовательно, становятся своеобразными ограничителями (second order constraints) для фиксации в индивидуальном сознании данного когнитивно релевантного опыта переживания гордости. Дальнейшая выборка в НКРЯ по данным словоформам позволила выявить более 350 релевантных для описания концепта ГОРДОСТЬ контекстов, например:
(5) А посмотрите, какую молодежь я вам вырастил! Красивую, сильную, передовую. Вы же сами на них молитесь как на святых! (Домбровский Ю.О. Факультет ненужных вещей, часть 4. (1978)).
2. Я испытываю это, если то, чем я обладаю (посессивная гордость)
помогает мне оставаться частью группы и улучшить мой статус в ней
(мать 23 года, дочь Аня 2,5 года, мама входит в комнату и видит Аню с бантом в волосах)
(6) Мама: Ой, а у кого же такой красивый бант? У нашей Анечки? Ой, какая Анечка красивая! Ох, лапа, ты моя!
Типичной вербальной структурой, повторяющейся в материнском взаимодействии в аналогичных ситуациях в поворотные, ключевые моменты интеракции - вопросительная конструкция ... а у кого это? а чьи это такие...? и восклицательные: а какие у нас глазки (ручки и т.д.)!, а какие у нее игрушки!
В данных НКРЯ обнаруживаем те же конструкции в ситуациях актуализации концепта ГОРДОСТЬ, например, такую - классическую:
(7) Проезжал через Диканьку блаженной памяти архиерей, хвалил место, на котором стоит село, и, проезжая по улице, остановился перед новою хатою. «А чья это такая размалеванная хата?» спросил преосвященный у стоявшей близ дверей красивой женщины с дитятей на руках. (Гоголь Н.В. Ночь перед Рождеством (1831-1832)).
Неудивительно, что подобные конструкции мы находим в иронических или саркастических контекстах «псевдогордости»:
(8) Просто любопытно, а чьи это детки так широко и вызывающе громко гуляют в центре Москвы?.. (URL: http://board.compro-mat.net/20121108/47362.shtml).
3. Я испытываю это, если то, чем я являюсь, что я есть (экзистенциальная гордость)
помогает мне оставаться частью группы и улучшить мой статус в ней
(мать 28 лет, сын Рома 4 года: оба смотрят в зеркало)
(9) Мать: Кто там?
Рома (встречается с матерью глазами в зеркале): Рома!
Мать: Рома? Правда, Рома? (смотрит в зеркало на сына)
Рома: Да!
Мать: Рома хороший мальчик, да?
Рома: Да!
Мать: А зубы Рома умеет чистить? Он может сам зубки почистить? Да!
Обращает на себя внимание прилагательное общей оценки в позиции предикатива хороший. Именно оно произносится в ключевой момент взаимодействия, когда мать и ребенок встречаются глазами, глядя на свои отражения в зеркале.
Поиск по данной лексеме в НКРЯ дал очень обширный материал такого рода:
(10) Я всегда буду плохим администратором, плохим чиновником, но думаю, что без самообольщения могу сказать, что я хороший писатель. (Серова Л. Гармонии таинственная власть. Внушать любовь к прекрасному (Алексей Константинович Толстой) // «Наука и жизнь», 2007).
Расширение списка вербальных объектива-ций концепта ГОРДОСТЬ в русской речевой практике путем обращения к видеокорпусу взаимодействия матери и ребенка существенно изменило, например, количественное соотношение вербализуемых концептуальных модуляций гордости по данным НКРЯ. Так, процентный показатель реализации посессивной гордости снизился до 53 %, а экзистенциальной гордости - увеличился до 16 %, фактитивной гордости - увеличился до 31 %.
Заключение
Таким образом, при анализе концептов социальных эмоций, например концепта ГОРДОСТЬ в русском языковом сознании, следует принимать во внимание тот факт, что вербальной объективации могут подлежать 2 группы признаков концепта - категориальные, фиксирующие результат процесса категоризации осмысленного переживания социальной эмоции и отнесения его к уже существующей «ячейке опыта», и интерпретирующие, позволяющие узнать, диагностировать некую ситуацию, состояние, как «ситуацию переживания гордости» (концептуализировать ее), поскольку вне социально формируемых правил интерпретации последняя как «объективная» реальность не существует. Первый тип репрезентантов концепта социальной эмоции выявляется достаточно традиционно - путем применения интегрированных в алгоритм концептуального анализа приемов компонентного анализа значения лексемы, второй же тип вербальных репрезентантов может быть выявлен путем привлечения эмпирического материала особого рода - видеокорпуса, фиксирующего процесс направленного формирования у ребенка паттернов социально релевантного в данном сообществе поведения - узнавания и переживания ситуаций гордости.
Расширение привлекаемого для описания концепта социальной эмоции материала может оказать влияние на результаты качественно-количественного анализа содержания концепта.
Список литературы
Абрамов Н. Словарь русских синонимов и сходных по смыслу выражений. 7-е изд., стереотип. М.: Русские словари, 1999.
Болдырев Н.Н. Концептуальная основа языка // Когнитивные исследования языка. Вып IV. Концептуализация мира в языке: коллективная монография / гл. ред Е.С. Кубрякова. М.: Ин-т языкознания РАН; Тамбов: Изд-во ТГУ, 2009. С. 25-78.
Болдырев Н.Н. Интерпретирующая функция языка // Вестник Челябинского государственного университета. 2011. № 33 (248). Филология. Искусствоведение. Вып. 60. С. 11-16.
Воронина Т.М. Оппозиция «ОБРАЗОВАННЫЙ/НЕОБРАЗОВАННЫЙ ЧЕЛОВЕК» как объект описания в лингвокультурологическом словаре концептов // Вестник Томского государственного университета. 2012. № 355. С. 10-12.
Залевская А.А. Концепт как достояние индивида // Психолингвистические исследования.
Слово. Текст: Избранные труды. М.: Гнозис, 2005. С.234-244.
Колмогорова А.В. «Мамин язык»: практики материнского общения в контексте распределенной модели языка и когниции. М.: Флинта-Наука, 2013.
Костюшкина Г.М. Концептуальная систематика языка, речи и речевой деятельности как объект лингвистики // Вестник ИГЛУ. 2009. № 1.
C. 6-13.
Кравченко А.В. Место концепта в соотношении языка, сознания и мышления // Жанры речи: Жанр и концепт. Вып. 4. Саратов: Колледж, 2005.С. 84-102.
Ларина М.Б. Корреляция концепта и антиконцепта в лингвокультуре (на материале концептов MAGIC и GLAMOUR): автореф. дис. ... канд. филол. наук. Кемерово: КемГУ, 2011.
Мухина В. Хвостов А. Отчуждение от себя: тщеславие и гордость, порождающие зависть и ненависть к ближнему // Проблемы развития и бытия личности. 2011. № 2. С. 26-67.
Ницше Ф. Собрание сочинений. По ту сторону добра и зла. К генеалогии морали / пер. с нем. Н. Полилова, К.А. Свасьяна. М.: Олма-Пресс, 2001.
Полонская О.Ю. Эмоционально-этические концепты PRIDE и HUMILIATION в английском языковом сознании: автореф. дис. ... канд. филол. наук. Иркутск: ИГЛУ, 2011.
Рыкунов Р.Н. Концептосфера эмоций и особенности ее выражения в лексике английского языка: автореф. дис. ... канд. филол. наук. СПб.: СПбГУЭФ, 2008.
Степанов Ю.С. Концепты. Тонкая пленка цивилизации. М.: Языки славянских культур, 2007.
Чодороу Н. Воспроизводство материнства: психоанализ и социология тендера: пер. с англ. М.: РОССПЭН, 2006.
Cowley S. J. Contextualizing bodies: how human responsiveness constrains distributed cognition //
D. Spurrett (ed.) Special issue on Integrational Lin-
guistics and Distributed Cognition, Language Sciences, 2004. 26 (6). P. 565-591.
Darwin Ch. The Expression of the Emotions in Man and Animals. Ed. by Francis Darwin. N.Y.: New York University Press, 1989.
Lindsay-Hartz J., De Rivera J., Mascolo M.F. Differentiating Guilt and Shame and Their Effects on Motivation. In Fischer and Tangney (eds.) Self-Conscious Emotions. The Psychology of Shame, Guilt, Embarrassment, and Pride. N.Y., London: The Guilford Press, 1995. P. 274-300.
Mascolo M.F., Fischer K. W. Developmental transformations in appraisals for pride, shame, and guilt // Tangney JP, Fischer KW, editors. Self-Conscious Emotions: The Psychology of Shame, Guilt, Embarrassment, and Pride. N.Y.: Guilford; 1995. P.64-113.
Misheva V. Shame and guilt: the social feelings in a sociological perspective // Interaction on the Edge. Proceedings from the 5th GRASP conference. Brussels, 2006. P. 128-142.
Sedgwick E., Frank A. Shame And Its Sisters. A Sylvan Tomkins Reader. Durham: Duke University Press, 1995.
SmithR.H., Webster J.M., Parrott W.G., EyreH.L. The role of public exposure in moral and nonmoral shame and guilt // Journal of Personality and Social Psychology. 2002. 83 (1). P. 138-59.
Steffensen S.V. Human interactivity: Problemsolving, solution-probing and verbal patterns in the wild // S.J. Cowley, F. Vallée-Tourangeau (eds.), Cognition Beyond the Brain, 2013. P. 195-221.
Tangney J.P. Assessing individual differences in proneness to shame and guilt: development of the Self-Conscious Affect and Attribution Inventory // Journal of Personality and Social Psychology. 1990. 59 (1). P. 102-111.
Tangney J.P. Moral affect: the good, the bad, and the ugly // Journal of Personality and Social Psychology. 1991. 61(4). P. 598-607.
Tracy J.L., Robins R.W. Show your pride: evidence for a discrete emotion expression // Psychological Science. 15 (3). 2004. P. 194-197.
A.V. Kolmogorova
HEURISTIC POTENTIAL OF VIDEO CORPUS "MOTHERESE: PRACTICES OF MOTHER-CHILD COMMUNICATION" FOR EXPLORING THE CONCEPTUALIZATION OF SOCIAL EMOTIONS IN RUSSIAN LANGUAGE CONSCIOUSNESS
The study is focused on the concept of pride as accessed from its verbal objectifications in the Russian language. The primary aim of this paper is to show the heuristic potential of video corpus which consists of more than 120 half-hour recordings of Russian mother-child interactions for linguistic exploring the concept of this social emotion.
The applied methodology includes cognitive modeling method accompanied by more specific procedures of cognitive event analysis and empirical data quantitative analysis.
Having integrated classification of linguistic data from Russian National Corpus and findings of psychological researches we found out three variations of pride: factitive, possessing and existence prides. The corporal search by primordial lexemes pride, proud provided us with both a distribution of items relating to each type of pride and with the evidence of the insufficiency of feedback. Then we detected verbal "pride markers" in the video data and included them in our list of words for the next text corporal searching that modified the final data rates.
The results show that if the verbalizations of the categorical conceptual component are easily identified in lexical items analyzed separately from their communicative context, the verbal objectifica-tions of the interpretative items are deeply socially contextualized and accessible to observing from mother-child interactions video corpus.
Key words: conceptualization, categorization, conceptual features, lexemes representing the concept,
mother-child communication, video corpus.
