CC BY
36
СОЦИАЛЬНАЯ ФИЛОСОФИЯ
УДК 323.1
ФИНОГЕНОВ В.А* ЕВРЕЙСТВО В ТВОРЧЕСТВЕ ДОСТОЕВСКОГО : К 200-ЛЕТИЮ СО ДНЯ РОЖДЕНИЯ ПИСАТЕЛЯ.
Аннотация. Автор исследования сосредоточен на одной из вечных дискуссионных проблем, а именно - «еврейском вопросе», рассматриваемом на перекрестке философской, национально-исторической, национально-психологической и религиозной тематики Ф.М. Достоевского.
К своим выводам автор приходит посредством анализа литературных персонажей в центральных художественных произведениях Достоевского, так как типизированная обрисовка этих лиц является главным источником выражения идеологии писателя. В статье подчеркивается эволюция подхода писателя к еврейской проблематике - от «остранения» как способа показать инаковость еврейского менталитета до аллегорической схематизации образа еврея. Существенную роль играет итоговое наблюдение относительно того, что, у Достоевского присутствует вся национальная палитра, с которой сталкивался житель Российской империи, но еврейский народ, наряду с немцами, занимает одно из самых почетных мест по числу упоминаний в его художественном творчестве (не говоря уже о «Дневнике писателя» и эпистолярном наследии).
Ключевые слова: каторга; иудейское обособление; мировое еврейство; «идея Ротшильда»; «кровавый навет»; богоизбранность.
* Финогенов В .А., 2022
Финогенов Виктор Анатольевич - выпускник РГГУ, магистр филологии по профилю «Сравнительное изучение литератур». E-mail: p_jh@mail.ru
FINOGENOV V.A. Jewishness in Dostoevsky's Works: on the Bicentenary of the Writer's Birth
Abstract. The author of the study focuses on one of the eternal debatable problems, namely, the "Jewish question" considered at the crossroads of national-historical, national-psychological and religious themes by F.M. Dostoevsky.
The author comes to his conclusions with the analysis of literary characters in the central works of Dostoevsky's pieces of fiction, as far as the typified depiction of these persons is the main source of expression of the writer's ideology. The article highlights the evolution of the writer's approach to Jewish issues from defamiliarization (ostranenie) as a way to show the stranger nature of Jewish mentality to the allegorical schematization of the image of a Jew. A significant role is played by the final observation that Dostoevsky has the entire national palette that a resident of the Russian Empire faced, but the Jewish people, as well as the Germans, occupies one of the most honorable places in terms of the number of references in his literature work (not to mention the «Diary of a Writer» and the epistolary legacy).
Keywords: katorga; Jewish isolation; world Jewry; «Rothschild's idea»; «blood accusation»; chosen people
Для цитирования: Финогенов В.А. Еврейство в творчестве Достоевского : к 200-летию со дня рождения писателя // Социальные и гуманитарные науки. Отечественная и зарубежная литература. Сер. 3: Философия. - 2022. - № 1. - С. 119-130. DOI: 10.31249/rphil/2022.01.07
Тема, вынесенная в заглавие, отнюдь не нова; в основном она поднималась в книгах и статьях русских мыслителей прошлого века, но тем не менее интерпретация художественных текстов Достоевского в этих исследованиях нередко отодвигалась на второй план. Эта проблематика рассматривается обычно в русле отношения Достоевского к еврейскому вопросу, что выводит нас за рамки литературоведения и приближает к рассмотрению философии мыслителя в области национального вопроса как такового. Подобной трактовке часто сопутствует трудность в отделении Достоевского-писателя от Достоевского-публициста. Однако здесь моей целью является сосредоточение исключительно на беллетристических произведениях; изучении того, какие идейные функции выполняет еврейская тематика собственно в художественном
творчестве писателя, и попытке реконструировать на этом основании мировоззрение писателя по этому вопросу.
Рассматриваемую тему саму по себе можно считать проблемной из-за острой постановки вопроса, связанного с еврейскими мотивами в произведениях Достоевского (как художественных, так и публицистических). Ее восприятие зачастую сводится к следующей формулировке: «Был ли Достоевский антисемитом?» Подобный акцент не фигурирует в данной работе, поскольку он вряд ли помогает определить роль персонажей, а также разнообразных отсылок к еврейской тематике в произведениях писателя. Тем не менее исторический фон, достаточно описанный в исследованиях, которые упоминаются ниже, необходимо учитывать, поскольку порою он необходим для понимания функций ряда персонажей.
Нужно сделать оговорку, что конфессиональная иудейская тематика в произведениях Достоевского здесь оставлена на периферии, несмотря на ее очевидную связь с тематикой моей работы. Более уместно ее рассматривать в связи с религиозными концепциями писателя во всей их широте. Но несомненно, что для понимания роли еврейской темы в целом оказалось необходимым затронуть и этот вопрос. В связи со всем вышесказанным, работа строится вокруг еврейских персонажей, которые присутствуют во многих крупных произведениях Достоевского, их функции в системе действующих там лиц, а также вокруг ярко маркированных эпизодов, где еврейская тематика занимает важное место в идеологических концепциях.
Логично, что материалом для моей работы служат произведения Достоевского, в которых появляются еврейские персонажи или присутствует еврейская тематика в таком объеме, который можно считать важным для понимания идейно-художественных задач. Опираясь на хронологию, следует рассмотреть следующие тексты: «Записки из Мертвого дома» (1860-1861); «Преступление и наказание» (1866); «Бесы» (1871-1872); «Подросток» (1875); «Братья Карамазовы» (1879-1880). Кроме того, источником мне служил и «Дневник писателя», хотя, я не стал концентрироваться на публицистике Достоевского и на его письмах.
В «Записках из Мертвого дома» впервые в творчестве Достоевского появляется образ еврея, Исая Фомича Бумштейна, ювелира и ростовщика. Он занимает видное место в системе персона-
жей повести, учитывая, что большую их часть составляют каторжники, с которыми пришлось сосуществовать Александру Петровичу Горянчикову, главному герою и рассказчику, и вереница чьих портретов и историй предстает перед читателем. Одним из заметных отличий Исая Фомича от остальных каторжников становится то, что, хотя он осужден за убийство (что контрастирует с его религиозностью), рассказчик не сообщает никаких подробностей о совершенном Исаем Фомичом преступлении, - между тем как во всех прочих случаях делает это. (О таком отличии упоминает Л.П. Гроссман в своей статье «Достоевский и иудаизм»). Описание этого персонажа дано сугубо уничижительное: «Исай Фомич, наш жидок, был как две капли воды похож на общипанного цыпленка. Это был человек уже немолодой, лет около пятидесяти, маленький ростом и слабосильный, хитренький и в то же время решительно глупый. Он был дерзок и заносчив и в то же время ужасно труслив. Весь он был в каких-то морщинках, и на лбу, и на щеках его были клейма, положенные ему на эшафоте. Я никак не мог понять, как мог он выдержать шестьдесят плетей. Пришел он по обвинению в убийстве»1.
Тем не менее он пользуется покровительством со стороны арестантов («Он у нас один, не троньте Исая Фомича»2), которые при этом относятся к нему с брезгливостью. Причем подчеркивается, что рассказчик был дружен с ним и проявлял большой интерес к исполнению им религиозных обрядов. Здесь можно было бы провести параллель с персонажами-мусульманами, с которыми также дружил рассказчик. При описании молитвы еврея используется прием остранения, который должен подчеркнуть чуждость персонажа ментальности главного героя. Например: «На обе руки он навязывал наручники, а на голове, на самом лбу, прикреплял перевязкой какой-то деревянный ящичек, так что казалось, изо лба Исая Фомича выходит какой-то смешной рог»3. При этом молящийся никак не реагирует на пришедшего в этот момент майора, главного врага арестантов, и хотя с точки зрения рассказчика это
2 Там же. С. 94.
3 Там же. С. 95.
характеризует его как хитреца и лицемера, знающего, что ему ничего не будет, о нем можно заключить и как о твердом в своей вере человеке. По мере знакомства с персонажем мы обнаруживаем совершенно другие свойства, нежели те, которые многократно подчеркивает рассказчик в своих описаниях. Способность к терпению, стойкость твердость в своих убеждениях, верность этнорелигиозным традициям - эти качества явно свидетельствуют в пользу Исая Фомича. По ходу действия персонаж приобретает глубину, которой нельзя увидеть в первоначальном, несколько карикатурном портрете. Эту особенность также отмечает Л.П. Гроссман в упомянутой выше статье.
Перейдем к роману «Преступление и наказание», где перед самоубийством Свидригайлова появляется эпизодический персонаж, будочник «в ахиллесовой каске», на чьем лице присутствовала «вековечная брюзгливая скорбь, которая так кисло отпечаталась на всех без исключения лицах еврейского племени»1. Несмотря на свою незначительную роль, этот персонаж неслучайно возникает в символически значимом месте романа. Твердя свое «здеся нельзя, здеся не место»2, он религиозно протестует против готовности к самоубийству и одновременно являет собой ипостась «Вечного жида». Также следует отметить, что он многократно называется «Ахиллесом», не только из-за каски, а потому что, наряду с его еврейским происхождением, присваиваемое ему имя языческого героя подчеркивает чуждость его фигуры христианским переживаниям отчаявшегося Свидригайлова. Этот эпизод подробно рассматривается и анализируется в книге Г.А. Мейера «Свет в ночи» и в эссе А.З. Штейнберга «Достоевский и еврейство».
В романе «Бесы» присутствует уже не эпизодический, а весьма значимый еврейский персонаж - Лямшин, мелкий почтамтский чиновник, который играет заметную роль среди членов террористической организации Петра Веховенского, хотя его нельзя отнести к лицам первого плана. Лямшин, отчасти подобно Исаю Фомичу, представляет собой «смесь коварства и глупости, робости и нахальства, тщеславия и самодовольства», как пишет Штейнберг
С. 394.
2 Там же. С. 395.
в своем эссе. Отмечаются его особенные цинизм и шутовская ко-щунственность, даже по сравнению с другими соумышленниками Верховенского и их окружения (эпизоды с поеданием винограда в комнате самоубийцы, подкидывания порнографических картинок книгоноше, торгующей Евангелием).
Как и почти все члены революционной организации города, Лямшин не имеет имени, но его типаж раскрывается более полно, нежели характеристики других лиц в окружении Петра Верховен-ского и губернаторши Юлии Михайловны. Кроме того, он играет существенную роль в фабуле романа. Он «плут», мелкий закладчик, сплетник, знающий все пикантные городские новости; его презирают, но он быстро становится необходимым. Он исполняет роль придворного шута как в доме губернатора, так и при сборищах подпольной организации, будучи незаурядным пианистом-импровизатором («у мерзавца действительно был талантик»1) и, кроме того, обладая актерскими способностями, даром подражания и даже акробатическим умением ходить на руках. Тот факт, что Петр Верховенский делает его членом своей кровавой «пятерки», говорит о том, что он возлагает на него серьезные надежды, впоследствии, однако, не оправдавшиеся.
Хотя Лямшин представлен в качестве одного из революционеров, его мотивы участия в «пятерке» неизвестны нам совсем. Важным представляется то, что именно он в конечном итоге явился с доносом на «пятерку» (чему предшествовал его буйный истерический срыв во время убийства Шатова). Тем не менее автор не дает нам проникнуть во внутренний мир этого персонажа, и его мы видим, как и Исая Фомича, лишь со стороны.
В романе «Подросток» главный герой Аркадий одержим идеей стать столь же богатым, как Ротшильд. Эта моноидея заслуживает отдельного рассмотрения. Хотя здесь национальность Ротшильда, казалось бы, остается за скобками, а существенным представляется именно его богатство, на «идею Ротшильда» можно посмотреть и под соответственным нашей теме углом - в связи с популярными представлениями того времени о власти «мирового
С. 252.
еврейства», которые Достоевский разделял и идеологом которых отчасти был сам.
Наконец в романе «Братья Карамазовы» значимым представляется эпизод из главы «Ананасовый компот», где Лиза Хох-лакова расспрашивает Алешу о так называемом «кровавом навете»: «правда ли, что жиды на Пасху детей крадут и режут»1. Здесь этот эпизод отчасти служит для характеристики истерического склада Лизы, которая представляет себя на месте еврея, распинающего мальчика, и, воображая его муки, пьющей при этом ананасовый компот. Как пишет А.Л. Панченко в своей статье, Лиза «принадлежит к типу "истерических" героинь Достоевского, и ее речи изобилуют разнообразными невротическими и садомазохистскими мотивами»2. Поэтому, ее слова встраиваются в цепь высказываний других персонажей на тему страдания детей; эта тема проходит через весь роман и занимает важное место при аргументации этических и религиозных вопросов.
Тем не менее здесь на первый план выступает исторический контекст, поскольку этот эпизод романа, повторим, напрямую связан с представлениями о «кровавом навете», - на протяжении многих веков евреев обвиняли в принесении человеческих жертв. Одним из предполагаемых источников, в которых рассматривается эта тема и с которыми Достоевский был знаком, могло стать напечатанное в «Гражданине» в том же году, что и сам роман, переиздание опубликованного в 1844 г. Министерством внутренних дел «Розыскания о убиении евреями христианских младенцев и употреблении крови их» («К истории евреев» / «Сведения о убийствах евреями христиан для добывания крови»), приписываемого В. Далю. Кроме того, была широко известна книга «Вопрос об употреблении евреями-сектаторами христианской крови» Ипполита Люто-станского, основанная на предыдущем тексте.
Таким образом, этот эпизод целиком встраивается в систему националистических воззрений, одним из идеологов которых был Достоевский как редактор «Гражданина» и представитель правой
1 Достоевский Ф.М. Полн. собр. соч. : в 30 т. - Л., 1972-1990. - Т. 15. -
С. 24.
2 Панченко А.Л. К исследованию «еврейской темы» в истории русской словесности: сюжет о ритуальном убийстве // Новое литературное обозрение. -2010. - № 104. - С. 79-113.
печати. Как отчасти в «Бесах» и в «Подростке», появление еврейской тематики носит во многом публицистический характер. Уместно здесь было бы вспомнить и высказывание Федора Павловича Карамазова, который познакомился «"со многими жидами, жидками, жидишками и жиденятами", а кончил тем, что под конец даже не только у жидов, но "и у евреев был принят"»1. Это соотносится со взглядами Достоевского на сущность еврейского капитала, которые он развивает в «Дневнике писателя». В эпизоде же с Лизой наибольший интерес представляет не столько она сама, сколько примечательный ответ Алеши Карамазова на ее вопрос о еврейских злодействах: «Не знаю», - чем тем самым не отрицается господствовавшее в то время в правых кругах представление о принесении евреями христиан в жертву, распространявшееся официальными государственными инстанциями и правительственными публицистами. Поэтому здесь стоит говорить не столько об антисемитизме самого Достоевского, сколько об установке на включение в структуру произведения наиболее острых проблем общества. Как пишет Гроссман, Достоевский, как и во многих других случаях, включает в свой роман темы актуальной публицистики.
Как я уже отмечал, те работы, которые посвящены еврейской теме в художественных произведениях Достоевского, часто ставят на первый план отношение самого писателя к евреям, и главным предметом этих исследований становится фигура Достоевского. Я же хотел бы сместить фокус именно в сторону анализа непосредственно произведений.
В 20-х годах XX в. еврейская тема была поднята с новой интенсивностью, и в литературных журналах того времени позиция Достоевского оказывается в числе важных моментов в рамках полемики по еврейскому вопросу. Одной из работ того времени, в которых достаточно подробно изучается этот вопрос, становится статья Л.П. Гроссмана «Достоевский и иудаизм» (1924), опубликованная в качестве приложения к его книге «Исповедь одного еврея» о публицисте еврейского происхождения А. Ковнере, который совершил преступление, вдохновившись образцом Расколь-никова, и потом вел переписку с Достоевским из заключения. По-
С. 21.
мимо вопросов, непосредственно касающихся отношения писателя к иудаизму, в статье подробно рассматривается образ Исая Фомича. Важной представляется мысль, что в «Записках из мертвого дома» Исай Фомич предстает перед нами не просто жидком, острожным шутом, а, вопреки предполагаемой авторской интенции выставить его преимущественно в карикатурном виде, вызывает у читателя сочувствие.
Весьма интересным и глубоким по содержанию представляется эссе А.З. Штейнберга «Достоевский и еврейство», опубликованное в 1928 г. в № 3 журнала «Версты», где он, поднимая вопрос об отношении Достоевского к еврейству вообще, достаточно подробно анализирует и сами тексты. Штейнберг пишет, что «еврей как тип обладает у Достоевского вполне устойчивыми чертами, и для известного рода человеческого характера, отталкивающего и в то же время по-своему занимательного, опасного и вместе с тем до уморительности смешного». При этом подчеркивается неоднозначное отношение писателя к этому вопросу, что связано с его собственными представлениями о «богоизбранности» и иудаизме.
В книге Г.А. Мейера «Свет в ночи ("О "Преступлении и наказании". Опыт медленного чтения» (1967), как и в эссе Штейнберга, подробно рассматривается приведенный выше эпизод с будочником - свидетелем самоубийства Свидригайлова. Существуют и современные филологические статьи на эту тематику (например: Белов С.В., Ф.М. Достоевский и евреи), хотя в них, опять-таки преимущественно, поднимается вопрос об отношении самого писателя к еврейскому вопросу.
В качестве подспорья при изучении того, как евреи представлены в русской литературе того времени, я воспользовался статьями А.Л. Панченко «Владимир Даль и кровавый навет» и «К исследованию "еврейской темы" в истории русской словесности: сюжет о ритуальном убийстве». В последней статье достаточно подробно анализируется эпизод главы «Ананасовый компот» из «Братьев Карамазовых».
Между тем в качестве основного метода для меня остается анализ художественного текста. При системном рассмотрении персонажей в структуре тех или иных произведений Достоевского я руководствовался определениями, данными в «Словаре актуаль-
ных терминов и понятий» Н.Д. Тамарченко. Помимо этого, я воспользовался некоторыми терминами из арсенала формалистов. Особенно меня интересовало понятие остранения, введенное Шкловским и вполне уместное при анализе сцены в «Записках из Мертвого дома», как было показано выше. О бахтинской полифонии в случае анализа роли еврейских персонажей говорить не приходится, так как им отводится обычно второстепенная роль (как Лямшину или Исаю Фомичу). Они исключены из круга тех лиц, которым Достоевский предоставляет слово; мы их видим исключительно со стороны, глазами рассказчика (хроникера в случае «Бесов») или других персонажей и недостаточно знаем об их мотивации.
У Достоевского присутствует практически вся национальная палитра, с которой сталкивался житель Российской империи, но евреи, наряду с немцами, занимают одно из самых почетных мест по количеству упоминаний. Проведя последовательный анализ всех значимых эпизодов, где появлялись персонажи-евреи или поднималась тема еврейства, становится возможным понять, почему именно эта тематика столь последовательно и настойчиво возникает практически в каждом крупном произведении писателя.
Для Достоевского были характерны неоднозначные представления о евреях как о народе. Его представление о евреях как воплощении мирового капитализма и, одновременно, как о представителях богоизбранного народа, который в не вполне осознанной концепции Достоевского оказывается соперником другого богоизбранного народа, русского, - оба эти концепта лежат в различных идейных плоскостях, существуют параллельно в его произведениях и иногда накладываются друг на друга. К первому пласту относятся все упоминания евреев в контексте экономических отношений - сюда можно отнести и постоянные сравнения по типу «богат как жид», мысли героя «Подростка» о Ротшильде, ростовщичество Исая Фомича и Лямшина и т.д. Богатство, нажитое нетрудовым путем, - одна из ключевых характеристик, которые присущи еврею в тривиальных представлениях той эпохи.
Второй идейный пласт представляется куда более глубоким. Обособленность евреев, отличие судьбы их нации от судьбы других народов и одновременная их роль и как «христопродавдцев», и как основоположников христианской религии, - все это делает ев-
рейскую тематику весьма важной в идейном плане для Достоевского. Это мы видим на примере Исая Фомича, который вызывает двойственную реакцию у персонажей, восхищающихся его моральной непоколебимостью, и который, помимо всего прочего, необходим и для понимания главного героя «Записок из мертвого дома». Именно осознанное обособление Исая Фомича в качестве представителя иной культуры от всех остальных обитателей острога вызывает у последних, помимо заведомого презрения к представителю еврейской нации, с самого начала невольное уважение. В свою очередь и рассказчик, будучи представителем дворянского сословия, в попытках сойти за своего вызывает поначалу среди каторжников исключительно неприязнь и поэтому способен изнутри ощутить бремя изгойства. Образ Исая Фомича остается наиболее глубоко прорисованным образом еврея у Достоевского.
В «Преступлении и наказании» образ будочника наделен чисто символическим значением, которое указывает на пропасть между христианским и иудейским мировоззрением; он воплощает собой апокрифического «Вечного жида».
Мелкий чиновник Лямшин, несмотря на достаточно большую роль, отведенную ему в романе, более схематичен, нежели Исай Фомич. Еврей, как представитель отторгаемой группы, не обладающий равными правами с остальным населением, неслучайно оказывается, пусть и в шутовской роли, членом революционной организации. Этим Достоевский предсказывает то, какую роль евреи сыграют в будущем во время революционных событий.
В «Братьях Карамазовых» еврей, распинающий мальчика, воплощает собой абсолютное зло, но здесь присутствует та же идея культурно-этического антагонизма: христианство - иудаизм. Эту идею мы видели на примере будочника и Исая Фомича, только тут она доведена до крайней степени. В отличие от предыдущих произведений, здесь Достоевский включает еврейско-иудейскую тему в общее идейное русло романа. Но этот воображаемый еврей, исполнитель зловещего ритуала, даже по сравнению с будочником, наделен уже почти аллегорическим значением, так что мы видим последовательную тенденцию к упрощению еврейских образов и сведению их к определенной схеме, которая косвенно связана с воззрениями Достоевского на соперничество в «богоизбранности».
Достоевский верил в мессианское призвание России - показать остальному миру воплощенный идеал подлинного братства, на основе не замутненной Западом христианской истины, предъявить идеал «русского социализма», «социализма с другого конца», как писатель подчас выражался, - вопреки просвещенческому атеизму и коммунистическому революционаризму. Отсюда его в некотором роде пренебрежительное отношение к другим народам, претендующим на свою особую миссию в истории: «полячишкам», немчуре (исключение подчас делалось только для англичан). Понятно, что «гордыня» и «власть» еврейства, как ему это виделось в современном мире эгоистического капитализма, оказывались самой подходящей мишенью для его национально-религиозных воззрений.
Список литературы
1. Белов С.В. Ф.М. Достоевский и евреи (Новая постановка старого вопроса) // Достоевский и современность. - Старая Русса, 2002. - С. 29-34.
2. Гроссман Л.П. Достоевский и иудаизм // Исповедь одного еврея. - М. : Де-конт+ : Подкова, 1999. - С. 175-190.
3. Даль В.И. Записка о ритуальных убийствах. - М., 1995. - XV, 110 с.
4. Достоевский Ф.М. Полн. собр. соч. : в 30 т. - Л., 1972-1990.
5. Лютостанский И.К. Об употреблении евреями (талмудистскими сектаторами) христианской крови для религиозных целей : в 2 т. - СПб., 1905.
6. Мейер Г.А. Свет в ночи : (О «Преступлении и наказании»): опыт медленного чтения. - Франкфурт на Майне : Посев, 1967. - 517 с.
7. Панченко А.А. Владимир Даль и кровавый навет // Новое литературное обозрение. - 2011. - № 111(5). - С. 79-113.
8. Панченко А.Л. К исследованию «еврейской темы» в истории русской словесности : сюжет о ритуальном убийстве // Новое литературное обозрение. -2010. - № 104. - С. 79-113.
9. Штейнберг А.3. Достоевский и еврейство // Версты. - Париж : Imprimerie de Navarre, 1928. - № 3. - С. 94-108.
