CC BY
17Светлана Амосова
(Москва)
«Еврейские» Любавичи в рассказах местных жителей
В августе 2015 г. в рамках экспедиции, организованной Институтом славяноведения РАН и центром «Сэфер», проводилась работа в селе Любавичи (Руднянский р-н Смоленской обл.). Основной целью экспедиции было изучение устной истории, памяти о евреях и еврейской этнографии и фольклора, а Любавичи в настоящий момент являются важным местом в «сакральной еврейской географии», местом хасидского паломничества.
Если обратиться к истории местечка, то первое упоминание о евреях в Любавичах относится к XVII в. В 1772 г. после раздела Речи Посполитой местечко вошло в состав Российской империи, на рубеже XVIII-XIX в. в Любавичах было 99 еврейских дворов и синагога (КЕЭ 4: 996), то есть в целом это было обычное местечко, одно из многочисленных в созданной тогда черте оседлости. Его статус и значение в еврейском мире изменились после того, как Дов Бер Шнеерсон (сын основателя Хабада) с семьей бежал от войск Наполеона из Ляд и в 1813 г. обосновался в Любавичах. Таким образом, Любавичи стали центром хабадского хасидизма (см., например: Лукин 2012: 25). В 1915 г. цадик покинул местечко, но за последователями движения Хабад сохранилось название «любавичские хасиды». До начала Второй мировой войны в Любавичах проживало 1069 евреев, большая часть из них погибла во время Холокоста (КЕЭ 4: 996). После окончания войны в деревне не было евреев, местные жители говорят лишь об одной учительнице, которая оказалась в деревне после распределения в институте, но эта женщина всегда отрицала, что она еврейка.
На сегодняшний день в Любавичах проживает около 400 человек, есть православная церковь, два магазина, почта, в прошлом году закрылись средняя школа и дома престарелых. Несмотря на общий социальный упадок и умирание этой деревни, всё, что связано с «еврейскими» Любавичами, активно развивается. Так, в августе 2015 г. происходила реставрация и благоустройство еврейского кладбища, строительство огеля над могилами хабадских цадиков. Построен хасидский двор (якобы на том месте, где до Первой мировой войны он существовал), сейчас там располагается гостиница для паломников и синагога. Около кладбища построен «дом Шнеерсона», который тоже выполняет функции гостиницы, на реке напротив хасидского двора построена миква. Вся современная активная жизнь в Любавичах так или иначе связана с еврейскими туристами и паломниками.
Сейчас в Любавичах уже почти нет пожилых местных жителей, которые бы хорошо помнили довоенную жизнь; нам удалось поговорить со всеми - это четыре женщины, которые родились в 1930-е гг. и всю жизнь жили в этой деревне; кроме того, мы беседовали с теми, кто переехал в Любавичи из соседних деревень уже после войны. Все наши информанты описывали Любавичи как еврейское местечко и называли это поселение именно местечком.
Все тексты о евреях, которые были записаны от жителей Люба-вичей, можно четко разделить на два блока - это рассказы о евреях, которые жили до войны в местечке, и рассказы о современных паломниках и туристах, которые сейчас приезжают на могилы цадиков. В данной статье мы в основном сосредоточимся на рассказах о довоенных Любавичах; тексты о столкновении местных жителей с современной паломнической культурой заслуживают отдельного анализа. Вообще рассмотрение «еврейского текста» отдельных локальных сообществ, где нет евреев уже много десятков лет, являлось предметом нескольких работ (см., например: Мороз 2014, Амосова 2016).
Для любавичского «еврейского текста» характерно, что те евреи, которые жили в местечке до войны, «свои»; они понятны, фактически нет каких-то особенных стереотипов, связанных с евреями. Очень много нарративов записано о соседях, одноклассниках, друзьях, просто каких-либо случаях из жизни. Вот одна из наиболее ярких историй о соседке, которая получила прозвище «Какерка»:
У нас тут была одна еврейка, на нашей улице жила, - Фрида, а муж у неё, как его, я уже и забыла. А у нас там в конце улицы был такой ху-лиганчик мальчик. Он было хулиганил очень. А у них у евреев варили цимус - морковку. Морковку вот такую, как у нас тушёную картошку, а у них морковку такую варили. Она наварила этой. Пришёл муж кушать, а хулиган этот взял и цимус этот на печку поставил. Пришёл, этот муж её Фридин, встал, что такое? Там немножко ничего, а то вонючее. Она на него, как-то его звали: «Кюшай, вкусно. Цимус вкусный, цимус вкусный, вкусный». А он говорит: «Фрида, кака цимус». И ее прозвали Фрида Какерка. Фрида Какерка. Вот этот наш русский нахулиганил ей (ЬиЬ_15_06_РесЬепкта).
Самым ярким стереотипным представлением, зафиксированным в Любавичах, является «еврейский» запах, это подчеркивали все информанты:
Соб.: От них как-то пахло или что?
Инф. 1: Да пахло не нашим, знаешь, пахло, мы не так пахнем. Инф. 2: У всех евреев дети жили в городах, у всех евреев дети в городах, приезжали.
Инф. 1: Помнишь Галину Моисеевну, точно от неё пахло всегда.
Соб.: А чем пахло?
Инф. 1: Не нашим, не нашим.
Инф. 2: Потому что она в Любавичах была одна еврейка, учительница. Инф. 1: Да.
Инф. 2: Учительницу послали, ее все жидовка, жидовка. Её все звали жидовка, кто скажет еврейка, а кто скажет жидовка.
Инф. 1: Говорили: «От тебя жидом пахнет», - это наши говорили (ЬиЬ_15_01_Рп1а8ЬкеушЬ).
По мнению информантов, этот запах позволил вычислить «еврейство» местной учительницы, которую прислали из города и которая отрицала, что она еврейка.
Евреи пахли дюже плохо. Я не знаю, чего, но говорила, пахли так, что за километр пахнет, что евреи здесь, чем они мылися, чем и что -понятия не имею (ЬиЬ_15_02_У1аё1шиопк:оуа}.
Вообще представление о том, что евреи источают отчетливый и неприятный запах, было широко распространено уже в Средние века в Европе. Д. Трахтенберг пишет, что «£ое1:ог _)'иёаюи8» («еврейское зловоние») было характерным свойством фигуры еврея (Трахтенберг
1998: 44-45). В большинстве современных записей, как и в записях из Любавичей, запах не идентифицируется, но подчеркивается, что он неприятный, «чужой» (см. подробнее: Белова 2005: 60-61). Кроме того, именно по запаху можно было определить еврея/нееврея, и именно таким образом, например, определяли, что местная учительница была еврейкой.
Еще одна отличительная черта евреев - это их акцент, когда говорили на русском. Довольно частым стереотипом является представление, что евреи картавили, в разных регионах зафиксировано несколько легенд, которые объясняют эту еврейскую особенность (см. подробнее: Белова 2005: 67). Но в Любавичах зафиксирована другая особенность еврейской речи - они говорили «мягко». Это, например, выражается в изображении еврейской речи, когда информант пересказывал историю из детства:
Я помню, у нас один тут еврей был, он [отец информантки] у него огород вспахал, а она меня угощает, говорит: «Иди кусять, надо поку-сять». <.. .> А она: «Кусяй, вкусно клецки» (ЬиЬ_15_06_РесЬепкта).
Встречается и сюжет о том, что по этой особенности произношения немцы определяли, кто перед ними - еврей или нет:
Инф. 2: Их загнали в церковь с русскими вместе, чтобы отличить еврея от нееврея, просили их сказать слово «бык», а еврей не скажет бык, а скажет «бик», вот это я запомнила. <.. .>
Инф. 1: Только когда пришли немцы, видит, что подозрительный человек, ага, скажи «мыло»: «Мило». - «Юда!» Вот их собрали всех.
Инф. 2: Скажи «бык» - «бик» (ЬиЬ_15_01_Рп1азЬкеушЬ).
Подобные истории и такая же характеристика еврейской речи как «мягкой» (что они не способны произнести «ы» и правильно сказать слово «мыло») были записаны в Латгалии (Гехт 2013: 273, 279-281).
Если говорить о еврейских праздниках, то наши информанты знают только один еврейский праздник - Пасху. Из устойчивых представлений есть только то, что евреи на этот праздник пекли мацу, которой потом угощали своих соседей и таким образом платили им за какую-либо работу по дому:
Инф. 1: Нас бывало позовут, у них мыца, Пасха. Мыца, мыца пекут, такие мыцы. Мы свет потушим, водички им принесём, а они нам мацы этой дадут. Хорошо жили, очень.
Соб.: А из чего эту мацу делали?
Инф. 1: Они из муки, такие, мыца у них называется, сухие такие сухари.
Инф. 2: Только тоненькая.
Инф. 1: Это их пасхальная была.
Соб.: Это Пасха, да? <.. .>
Инф. 1: Да. Пасха, мацу пекли. Эта Пасха за неделю, раньше нашей. Сначала у них, а потом наша. У них там отдельно, гуляли, праздновали, мы их вообще не касались (ЬиЬ_15_01_Рп1азЬкеу1сЬ);
Инф.: Была маца у них. Это тоненькие такие, как у нас блинчики, они у них побольше и тоненькие. Они к Пасхе её, эту мацу, больше пекли. Маца была.
Соб.: Они пекли каждый у себя дома эту мацу?
Инф.: Им русские им помогали печь, дома, да. Они у себя дома, мы как пироги пекли, так они эту мацу (ЬиЬ_15_06_РесЬепкта);
Они в праздники ничего не делали, Мы бегаем: иди сюда, - просили зажечь печь, вынеси ведро. Некоторые наши женщины ходили, они платили, они что скажут, они то и делали, они, конечно, платили. А нас звали вечером - иди свечку запали, давали конфетку, мы же это не видели до войны, они нас угощали. Мацу давали. Давали нам всем кушать мацу. Это у них поверие, идут дети, и они выносят и дают мацу, большие круги и пресное несолёное несладкое. Просто хрусть, хрусть и все (ЬиЬ_15_05_&ошкауа).
Рассказы о Пасхе и угощении мацой, обсуждение ее вкусовых качеств и т.п. является, пожалуй, самым частотным нарративом о евреях. Так или иначе все наши информанты слышали / пробовали / знают о том, что евреи готовят мацу. Нужно отметить, что в Любавичах не зафиксировано никакого намека на кровавый навет. Одна из наших информанток попробовала мацу только сейчас, когда в Люба-вичах появилась новая еврейская жизнь:
Маца - это такой блин тонкий, он, наверное, спечён, очень невкусный, я пробовала, он такой жёсткий, но им вкусно. [Вам давали попробовать?] Нет, мне не давали. У нас, когда строили синагогу на выезде из Любавичей, там синагога большая построена, там работал мой сын, были праздники, он пришёл домой и принес мацы покушать. Не солёная, не сладкая, так просто на муке испечена. А им вкусно. [А до войны вы не пробовали мацу?] Нет, я малая была, мне было четыре года (ЬиЬ_15_02_У1аё1ш1гопкоуа).
Одна из наших информанток вспомнила текст, который евреи говорили перед Пасхой (вероятно, во время уборки дома):
Маца - это пресное тесто, они его раскатывали, пекли. Пекли в одном доме каком-то, там где-то у них была кухня, это были такие большие круги. Маца твёрдая хрустящая, как у нас корка. Они ели это. Вот у них перед Паской помню: «Хамец, хамец, иди под печь». Хамец - это хлеб. «А маца, маца, иди в хату». «Хамец, хамец, иди под печь, а маца, маца в хату» (LuЬ_15_05_Gгonskaya).
Вариант этого текста был записан и от евреев в Смоленске; правда, женщина, которая его помнит из своего детства, родилась и выросла в белорусской Родне (Могилёвская обл.): «...из дома выносили крупу, муку: "хамец, иди под пець"» (8шо1_15_01_Ки§е1еуу); еще один вариант записан от неевреев в д. Петровичи (Шумячский р-н Смоленской обл.). Особенность этого присловья в том, что оно произносилось на русском языке, а не на идише, поэтому неевреи его запомнили. Надо отметить, что подобные свидетельства не единичны; так, в г. Лепеле (Витебская обл.) белоруска, описывая свою жизнь у евреев, вспомнила сходный текст: «Маца-маца, иди до стола, а ты, хлебец, иди в хлевец» (Петров 2015: 72). Вероятно, в этом культурном регионе существовали некоторые варианты этого текста, которые произносились на русском или белорусском языках.
Из обрядов жизненного цикла информанты из Любавичей помнят только похороны, эти тексты довольно типичны: похоронить «до солнца», то есть в тот же день, когда человек умер; могилу делают с подкопом, хоронят не в гробах, а «в мешках» или «в одеяле»:
Мама говорит, что Фрида померла, тело лежит на полу, чёрным накрыто, вечером пришли мужчины, такие как носилки, в одеяло ее закрутили в тёмное, понесли на кладбище. У нас и сейчас есть могильник -еврейское кладбище, понесли они её на это кладбище и её там схоронили. Я не видела, чтобы гроб, без гроба. Шапиро похоронили тоже без гроба, дураки были, бегали смотреть туда, интересно же, видели тоже без гроба, без всего. Носилки на плечи, тут два и тут два, шаг, шаг, шаг и пошли ^иЬ_15_05_вгошкауа);
Я помню, тут перед синагогой домик был еврейский. И у них сын умер, а мама моя с ними дружила. И когда хоронили этого, у них так на пол ложат и в мешок помещают, не в гроб, а в мешок, и стоят на коленках и: «А-а-а-а», - и голдят. А когда в могилу, бросают его туда, не то,
чтобы отпускают, а бросают, потом отбегают и тоже начинают галдеть, и побежали. Когда мальчика хоронили, он молодой был, она сильно плакала, и мама моя туда заходила (ЬиЬ_15_06_РесЬепкта);
Соб.: А вот похороны вы видели еврейские?
Инф. 1: Мне говорили, в мешках. <...> Вот мешок и закапывают, это так мы слышали от людей. Что выкопают ямку, а не так, что у нас, а в бок. Выкапывают в бок. Садят в мешок и туда (ЬиЬ_15_01_ РгЛазЬкеушЬ);
Кто их знает, как их хоронили. Но говорили, что нужно было хоронить до солнца, пока солнце ещё не село, окручивали в материю такую-то и без гроба, так ложили (ЬиЬ_15_02_У1аё1ш1гопкоуа).
В некоторых регионах для еврейского кладбища существует отдельное название, так и в Любавичах свое христианское обозначается словом кладбище, а еврейское часто называют могильник или еврейский могильник.
Еще один аспект еврейской жизни, который попадает в поле зрения иноэтничных соседей, - это особенности еврейских религиозных практик и молитва. Надо отметить, что все наши информанты говорят о том, что посещение могилы раввина и молитва там - совершенно новая практика, так не делали евреи, которые жили в местечке до Второй мировой войны. Они описывают молитвы в синагоге, которая была в центре Любавичей (некоторые называют ее школа), или дома. Из особенностей молитвы подчеркивают, что она была очень громкой, так что ее все слышали:
Они как-то встанут на коленки и «га-га-га». Боже мой, галдят на своем языке на всю округу. Теперь я не видела, как они молятся, не знаю, а как раньше они молилась, то видела, до войны (ЬиЬ_15_06_РесЬепкта);
Инф. 2: Но слышим же что «бо-бо-бо-бо». Молятся на центры, там же была синагога их и внизу на сам центр. Это уже жиды молятся (ЬиЬ_15_01_Рп1а8ЬкеушЬ);
Инф.: Видела, как это сосед молился, какие-то чёрные гузы1 такие ставил, туда, сюда, и накручивали на голову, накручивали и сами обкручивались.
Соб.: Как обкручивались?
Инф.: Ну, как вам сказать, вот такие они ставили, так на голову сюда, чёрные такие. А потом, как проводы какие-то или шнуры какие-то, об-
кручивали они это и так плечи обкручивали, и всё молились. Все молились, все по-своему разговаривали и молились. Долго стоять не будешь глядеть, мама нас гоняла: «Туда идти не надо, не надо любопытствовать». <...>
Соб.: А раньше у них была такая, типа церковь, где они собирались, молились?
Инф.: Школа была у них.
Соб.: Школа, да?
Инф.: Да. Эта школа была, мы тогда внимания не обращали на это дело, тогда они не приезжали, но молились, была школа2. Я знаю, что была школа. А школа - был такой дом, обыкновенный деревянный дом, длинный, большой. Был дом, школа у них была (LuЬ_15_05_Gгonskaya).
Ключевым моментом «еврейского текста» в Любавичах, как и во многих других местах, являются истории о Холокосте и вообще о войне. Нарративы о расстрелах евреев, о положении местных жителей во время оккупации - одни из наиболее эмоционально окрашенных. Здесь важно отметить, что информанты из Любавичей рассказывают очень личные истории о своих знакомых или о каких-либо семьях. В этих рассказах есть общие моменты, описывающие канву событий: приход немцев, создание гетто, приказ о том, что нужно сделать желтые нашивки на грудь, и описание событий дня расстрела (евреев согнали в церковь и приказали взять только документы и самые ценные вещи). У наших информантов нет какого-то единого выстроенного текста с одним набором сюжетов, который обычно формируется под влиянием газетных или научно-популярных статей, циркулирующих в местном сообществе, или же под влиянием какого-либо стандартного текста, произносимого в той или иной официальной или полуофициальной обстановке:
Забыла фамилию, её звали Роза, мы звали ее Розька, у них был сын Меер, Зяма и Толя, трое детей, но их расстреляли, а их отец был на фронте, он был кузнецом. Мейлах - его звали, Миша, он после войны пришёл в Любавичи. Война кончилась, и он пришёл сюда, нет ещё были немцы. Он зашёл в Хомино, ему говорили не ходить в Любавичи, там немцы тебя расстреляют, оставайся у нас и будешь жив, мы тебя не продадим. Он говорит: «Пойду туда, где моя семья», - он пришёл сюда к полицейским в управу. Пришёл, «где моих расстреляли, я туда и пойду», и снял с себя одежду, и сказал, чтобы стреляли там, там его убили, лёг на эту могилу. Ещё по соседству жил ещё старый Мейлах. Геня, Дора
и Рахиля - три девушки были взрослые, мы ещё малые были, нас позовут, угощали чаем, все были довольные. Мы как соседи очень хороши жили. Сейчас больно вспоминать. Знаете, как их вели, мама никуда не пускала, нас было четверо. Мама сказала, чтобы все ушли от окна, а жили на той улице, по которой их вели стрелять, колонну вели. Они плакали, кричали. Мама плакала, мама сказала: «Не смейте к окну», - и мы не пошли. Три партии их вели. Всех расстреляли. Был сарай - бойня назы-валася, там их раздевали, отбирали все. Уже прошло сколько времени, я вижу уже осенью у полицейского у девочки шуба, шуба девочки Сони, которую знала, она была с белым воротничком. И я вижу, что эта девочка одела эту шубу. Мама сказала, что нужно молчать, уходи и ничего не говори, потому что жили среди двух огней. Теперь в Любавичах старых совсем мало, нас осталось три - четыре человека старых. [А почему евреев убивали?] Евреев убивали, потому что не любили. Они же бросали листовки, что юдам и коммунистам капут. И когда они пришли в Люба-вичи, они уже тут управу сделали. Немцы нашили им такие жёлтые знаки. <...> Да, кружочки спереди и сзади, и вот он идёт, и они знают, что это еврей. Потом согнали на одну улицу, они там все жили, Шиловская она называется. Потом их оттуда согнали сюда к церкви, в ограду эту закрыли и потом оттуда выводили, и расстреляли. Были, конечно, и учителя, и учительницы, помню, они нас учили. Я до войны шесть классов кончила. Я не знаю, почему они евреев не любили, юда, юда и всё. Недалеко от нашего дома, там домик маленький был, и там жила одна еврейка, у неё был сын, а как её звали, не помню, у неё был сын летчик, он приехал с женой перед войной. Войну объявили, он поехал, а она осталась, она была русская. Она была красивая такая, когда их расстреливали, она пошла вместе с ними со свёкром и свекровью. Разговор был такой, ее спросили: «Ты русская?» Она: «Русская». Ей сказали, чтобы отошла в сторону, мы тебя стрелять не будем, мы тебе спасем жизнь. Она сказала, что нет, должна погибнуть вместе с родителями, её расстреляли. После войны приехал этот летчик, ему сказали, и он сразу уехал. Сходил на могилку и всё. Больше не приезжал (ЬиЬ_15_05_ вгошкауа);
Их расстреливали, тут ихнее кладбище, мемориал. Моя свекровь говорила. Приехали люди в чёрном одетые, как их называют по-русски -палачи. Между прочим, наши расстреливали, не немцы. Только они были в чёрном одеты. Евреи были, видимо, в церкви, по-моему, их в церковь всех созвали и сказали: возьмите с собой паспорта, вы будете перерегистрироваться и только самое необходимое и только драгоценности. Они так и сделали. Потом пригнали, сбрасывали вещи в одно место. Их расстреляли. Осталась одна девочка малая. Вот моя свекровь, это рас-
сказывала. Девочка все бегала, кричала, кто-то её прятал. Девочка искала маму и плакала: «Где моя мама? Где моя мама?». Тут наши фашисты, тут её стрельнули над ямкой. Даже ребёнка не пощадили, хоть бы ребёнка оставили. Я за всех людей, нам Бог всем дал жизни на земле. Людям и евреям и всем. Это наши - палачи (LuЬ_15_03_Kгavcova);
Инф. 1: Когда немцы пришли, и сразу им [евреям] на грудь такие жёлтые пятны.
Инф. 2: Сначала на грудь, а потом на руку.
Инф. 1: И выпускали их за хлебом, не всех, а кто у них бригадир был, покупал хлеб, сахар, что им надо на всю улицу. Но потом, когда расстреливали, их загнали всех на цвинтар [в церковный двор], где церковь белая там. А нас, кого ловили полицейские, то гнали смотреть. Нам же было по 14 лет, и знали их всех евреев. Гнали их по большаку на край Любавич, где была конюшня.
Инф. 2: Они не знали, куда их ведут, а их на расстрел.
Инф. 1: Да. Сказали с собой брать только золото, серьги, брошки, это берите с собой, а вещи не надо.
Инф. 2: Что ссилите в руки взять. <.. .>
Инф. 2: Они не знали, куда их ведут, а их на расстрел.
Инф. 1: Сказали, что с собой берите.
Инф. 2: Что можете унести.
Инф. 1: Золото, серьги, брошки, берите с собой, а вещи не надо, что осилите унести. Оказывается, не в плен на Богушев, а их на расстрел.
Инф. 2: За Любавичи.
Инф. 1: Помню, был наш учитель по немецкому - Юлий Борисович Райхлин. Когда мы стояли на церкви, когда их уже загнали, у нас уже полицейские стояли, чтобы мы глядели. Он подбрасывал мальчика - ребёнка: «Моисей, спаси нас». Ему уже стало плохо, у него была голова завязана. А нас пёрли смотреть, когда их расстреливали. Там в конце ихняя могила общая ^иЬ_15_01_Рп^Ькет1сК).
С одной стороны, в Любавичах существует типичный для большинства бывших еврейских местечек текст об иноэтничных соседях: некоторый набор стереотипов, воспоминания о конкретных людях -соседях, друзьях. Ключевым моментом этой коллективной памяти всегда является Холокост, рассказы о том, что происходило в местечке, когда пришли немцы, рассказы о расстрелах и т.д. Эти рассказы могут фольклоризироваться, рассказываться в рамках некоторого определенного канона, но в Любавичах несколько иная история: нарративы, которые были записаны нами, очень индивидуальны.
С другой стороны, Любавичи - уникальное место, потому что сейчас оно является одним из главных центров еврейского паломничества, все это накладывает свой отпечаток на рассказы о евреях, актуализирует воспоминания местных жителей об иноэтничных соседях, заставляет их сравнивать «прежнюю» жизнь евреев и поведение приезжих сейчас. Эта тема восприятия паломников, особенностей их поведения является важным предметом для отдельного рассмотрения. Рефлексируя и сравнивая, жители Любавичей в основном приходят к выводу, что «довоенные евреи» были своими и понятными, а вот нынешние евреи, приезжающие издалека, кажутся им чужими, неправильными, и на этой почве возникают новые стереотипы и оценки, которые требуют дополнительного анализа.
Примечания
1 Гуз - узкая длинная полоска чего-либо (смолен.) (СРНГ 7: 206).
2 Здесь встречается типичное наименование для синагоги - школа, от идиш «шул».
Литература
Амосова 2016 - Амосова С.Н. «Еврейская жизнь» без евреев. Воспоминания о довоенной жизни в г. Бурштын Ивано-Франковской области // Свое среди чужого, чужое среди своего / Ред.-сост. Е.Е. Жигарина, Ю.Н. Наумова. М., 2016. С. 52-75.
Белова 2005 - Белова О.В. Этнокультурные стереотипы в славянской народной традиции. М., 2005.
Гехт 2013 - Гехт М. Представления о еврейских языках // Утраченное соседство: евреи в культурной памяти жителей Латгалии. Материалы экспедиций 2011-2012 годов / Отв. ред. С. Амосова. М., 2013. С. 272-284. КЕЭ 4 - Любавичи // Краткая еврейская энциклопедия. Т. 4. [Электронный ресурс] http://www.eleven.co.il/article/12526 . Лукин 2012 - Лукин В. Война 1812 года в коллективной памяти российского еврейства // 1812 год - Россия и евреи / Ред.-сост. В. Лукин и др. М.; Иерусалим, 2012. С. 6-58. Мороз 2014 - Мороз А. «Еврейский текст» города Велижа // Круг жизни в славянской и еврейской культурной традиции / Отв. ред. О.В. Белова. М., 2014. С. 285-295.
Петров 2015 - Петров Н. «На меня всё говорят: "Ты на яурейку похожа!"»: Индивидуальное интервью в системе знаний о традиции // Лепель: память о еврейском местечке / Отв. ред. С. Амосова. М., 2015. С. 68-80.
СРНГ 7 - Словарь русских народных говоров. Л., 1972. Вып. 7. Трахтенберг 1998 - Трахтенберг Д. Дьявол и евреи: Средневековые представления о евреях и их связь с современным антисемитизмом. М.; Иерусалим, 1998.
Информанты
ЬиЪ_15_01_Рг11а8Ькеу1сЬ - Клавдия Петровна (Инф. 1) и Валентина Петровна
(Инф. 2) Прилашкевич (Рублёвы), 1929 г.р. Соб. Амосова С.Н., Левчук О. ЬиЪ_15_02_У1аё1ш1гопкоуа - Лидия Стефановна Владимиронкова, 1936 г.р. Соб.
Амосова С.Н., Левчук О. ЬиЪ_15_03_Кгаусоуа - Татьяна Федоровна Кравцова (Гапеенкова), 1933 г.р.
Соб. Амосова С.Н., Белявский К., Михайлова Я. Lub_15_05_Gronskaya - Раиса Ефимовна Гронская (Полякова), 1929 г.р. Соб.
Амосова С.Н., Белявский К., Михайлова Я. Lub_15_06_Pechenkina - Екатерина Васильевна Печенкина, 1931 г.р. Соб. Амосова С.Н., Белявский К., Михайлова Я. Бшо1_15_01_К^е1еуу - Зинаида (Циля) Борисовна Кугелева (Эльгудина), 1923 г.р. Соб. Каспина М.М., Орлофф Е., Блум Я.
Работа выполнена в рамках проекта «Проблемы межэтнических контактов и взаимодействий в текстах устной и письменной культуры: славяне и евреи» (грант РНФ, 15-18-00143)
