CC BY
34
УДК 94(130)
Э. Г. Задорожнюк
ЕРАЗИИСКИИ КОНЦЕПТ «МЕСТОРАЗВИТИЕ»: СЕВЕРОКАВКАЗСКАЯ СОСТАВЛЯЮЩАЯ1
Анализируются смысл и значение концепта «ме-сторазвитие» в евразийстве. Подчеркивается его многосоставный характер, отраженный в теориях П. Савицкого и его последователя К. Чхеидзе -единственного из плеяды евразийцев выходца из Северного Кавказа. Он манифестировал идею месторазвития данного локального региона и в то же время обосновал (утопическую) идею всего земного шара как месторазвития. На Северном Кавказе вырабатывались специфические формы
общежительства славянских и северокавказских, равно как южнокавказских этносов. В этом плане лишь предстоит выяснить роль таких центров, как Дербент, Владикавказ, Грозный, а еще в большей мере - Тифлис и Баку, с одной стороны, и Ставрополя, Краснодара - с другой.
Ключевые слова: евразийство, месторазви-тие, Северный Кавказ, хронотоп, туранство, иде-ократизм, «государства-миры».
Е. G. Zadorozhnyuk
EURASIAN «TOPOGENESIS» CONCEPT: NORTH CAUCASIAN COMPONENT
The meaning and significance of «topogenesis» concept in Eurasianism is analyzed. Its multipartite character, reflected in the theories of P. Savitsky and his successor K. Chkheidze, the only one of the Eurasians from the North Caucasus, is emphasized. K. Chkheidze manifested the idea of Topogenesis of that local region and at the same time proved the (utopian) idea of Global Topogenesis. Specific forms of common life of Slavic and North Caucasian, as well
as South Caucasian ethnic groups were developed in the North Caucasian region. In this regard, the role of such centers as Derbent, Vladikavkaz, Grozny, and to an even greater extent - Tbilisi and Baku, on the one hand, and Stavropol, Krasnodar- on the other is only to be figured out.
Key words: Eurasianism, topogenesis, North Caucasus, chronotope, turanstvo, ideocratism, «World-States».
Концепт «месторазвитие» в евразийстве был введен П. Н. Савицким и развит его соратниками, в первую очередь К. А. Чхеидзе. Широкую и одновременно привязанную к местным реалиям социально-экономической жизни трактовку указанного концепта Савицкий представил в своем труде «Месторазвитие русской промышленности» (Берлин, 1923), а к реалиям жизни культурной в книге «Местодей-ствие в русской литературе (географическая сторона русской литературы)» (Прага, 1931). Контуры же этого понятия можно обнаружить еще в ранних его статьях: «Поворот к Востоку» (1921), «Миграция культуры» (1921), «Степь и оседлость» (1923) и др.
1 Статья подготовлена в рамках комплексной программы фундаментальных исследований ОИФН РАН «Евразийское наследие и его современные смыслы». Проект «Евразийство в политических проектах стран Центральной и Юго-Восточной Европы XX века».
По ряду свидетельств, К. Чхеидзе еще до введения этого концепта познакомился с Савицким в 1921 г. в Софии. Позднее - в Праге -между ними усилились творческие контакты. В немалой степени именно двунаправленный анализ Чхеидзе концепта месторазвития, осуществленный после усвоения и переработки взглядов философа Н.Ф. Федорова о необходимости всеобщего воскрешения, привел к тому, что и Савицкий скорректировал ряд своих положений. Анализ Чхеидзе выводится из его повышенного внимания к Северному Кавказу как одному из месторазвитий идей евразийства в сфере культуры, политики, искусства, с одной стороны, и расширению трактовки данного концепта до уровня, говоря современным языком, глобальности (под влиянием в первую очередь идей Н. Федорова) - с другой.
Так, не без влияния своего ученика Савицкий в 1934 г. писал в статье под знаменательным названием «Географические и геополитиче-
ские основы евразийства»: «Несмотря на все современные средства связи, народы Европы и Америки все еще в значительной мере сидят каждый в своей клетушке, живут интересами колокольни. Евразийское месторазвитие, по основным свойствам своим, приучает к общему дому (ключевая идея Н. Ф. Федорова. - Э. 3.)» [7, с. 545]. Назначение евразийских народов, как утверждали и учитель, и ученик, - своим примером увлечь на эти пути также другие народы мира.
Специфика применения данного концепта сводится к следующему парадоксу. Идея евразийства поначалу в «предместье Европы» -это, в первую очередь, вновь возникшие славянские государства Югославия и Чехословакия, а также Болгария. Именно в их столицах появились первые труды, заложившие основы евразийства (статьи, сборники, монографии) с учетом того, что в них об указанных государствах говорилось совсем мало или ничего, а идеи славянофильства и панславизма подвергались острой критике.
Лишь значительно позднее эти идеи привязывались к другим местам, причем весьма экзотическим. В их числе - Северный Кавказ, Калмыкия и даже ... Украина. Два слова о двух последних «месторазвитиях». Польский исследователь Р. Беккер обратил внимание на то, что идеи евразийства разрабатывали в основном не-азийцы, - за исключением калмыка, именовавшего себя монголом и создавшего труды о Чингисхане, Э. Хара-Давана, и еще «писавшего по-русски, но проживавшего в Нью-Йорке еврея» [14, э. 85].
Что касается Украины, то здесь уместно упомянуть книгу графа А. А. Салтыкова (1872— 1941), в которой он активно дискутировал с Н. Трубецким [8]. У этого изданного в чехословацком государстве труда сложнейшая история: автор не считал украинцев отдельной нацией, но и не вполне доверял евразийцам, хотя и считал их «попутчиками» в деле восстановления Великой России; сам же он проживал в Берлине, где имел свое издательство.
Вернемся к Северному Кавказу, осмысление роли которого в становлении не только идей евразийства, но и соответствующего мирочув-ствия в полной мере лишь предстоит осмыслить. Правда, реперных точек при этом уже обнаруживается немало, но в основном в художественном творчестве. Хотелось бы напомнить, что именно на землях Северного Кавказа по-особому осветил сочетаемость локального и глобального начал М. Лермонтов в стихотво-
рении о «кремнистом пути» (локальном пункте месторазвития) и «земли сиянье голубом» (соответственно - глобальном). Северный Кавказ, по мемуарным свидетельствам и его письмам, оказался месторазвитием уникальных талантов Лермонтова как литератора и художника и до него - гения А. Пушкина, а после него - гения Л. Толстого. Как подчеркивает А. Панарин, характеризуя данное и другие стихотворения, прозу и живопись Лермонтова, можно говорить о «стиле евразийском, заданном России ее «внутренним Востоком» и таковой заявляет поэт, единственный его достойный» [10]; этот стиль задавался только и именно Кавказом - а не горами Шотландии или Альпами, подчеркивает он.
Надо признать, что многие элементы евразийства разрабатывал художник В. Верещагин. Он охватывал весь периметр сочетаемости русского и азиатского этносов в своих путешествиях по Крыму, Северному Кавказу, Средней Азии. В частности, он путешествовал и по Закавказью, хотя и не оставил столь подробных записей, как относительно Средней Азии. Все же его меткий взгляд художника и очеркиста уловил специфику отношений культур и этносов в данном регионе [Подробнее см.: 6, с. 121-127].
Обратим более пристальное внимание на взгляды в этом ракурсе представителя Северного Кавказа, пожалуй, единственного из 16 классиков евразийства, типологизация которого уже была представлена нами [5, с. 49-64]. Это уроженец города Моздока К. А. Чхеидзе, представитель третьей из тройки евразийцев, остальные в основном являлись уроженцами столиц империи.
Взгляды Чхеидзе относительно поздно попали в поле зрения исследователей евразийства, а их потенциал еще не выявлен в полной мере. Большую работу по этой теме проделала А. Г. Гачева [2, с. 147-167], которая обратила внимание на момент сочетаемости во взглядах Чхеидзе евразийства с учением Н. Ф. Федорова. Именно эта сочетаемость, как представляется, позволила выявить глобальное измерение понятия месторазвитие; это отразилось в знаменитом афоризме Чхеидзе: месторазвитие - весь мир.
В вышедшей в 1932 г. статье «К проблеме идеократии» (первоначальное ее название -«К организации идеократического интернационала») Чхеидзе окончательно легитимизировал идею организации «государств-миров» (Америки, России, Европы, отчасти Японии) и их дальнейшего единения в фазе «некоторого высшего объединения - всемирного» Ранее, апеллируя
к взглядам Федорова в статье «Из области русской геополитики», он подчеркивал, что «место-развитием будет весь земной шар, а субъектом истории - все человечество» [13, с. 340, 362]. В целом, в отличие от эмигрантов-современников, Чхеидзе не мыслил Кавказа вне России,
Как раз Федоров с его идеей воскрешения отцов и освоения космоса и в меньшей мере учения о ноосфере позволяет всерьез относиться к такой постановке проблемы и к такому статусу концепта месторазвитие. Данная тема уже разрабатывается и, думается, будет форсировано разрабатываться, в первую очередь, именно философами и специалистами в области историософии и геополитики. Хотелось бы обратить внимание и на другую сторону взглядов Чхеидзе - его вклад в концепт месторазвитие. Он выводим во многом из его биографии. Известно, что Чхеидзе родился в Моздоке, учился в Полтавском кадетском корпусе и в Твери, а с 1917 г. воевал в Кавказской тузем-ской («дикой») дивизии - сначала с турками, а затем с красными, в основном в Кабарде. Затем с Врангелем попал в Крым и дальше -в Константинополь. Северокавказский след обнаруживается как в его художественном творчестве, так и научных статьях. В статье «Моя тема - Кавказ» [12, с.215] он заявил об этом с полной определенностью. Книга о Прометее и Кавказе - месте его мучений и славы - вышла на русском языке в 1932 г. Харбине и в 1933 г. -на чешском в Праге.
Действительно, Северный Кавказ - особый пункт встречи разнородных этносов, особый пункт проявления их культурного потенциала. Это место сочетаемости не столько леса и степи, кочевников и горожан, о чем писал Савицкий, сколько пункты пересечения торговых путей и их своеобразного религиозно-культурного обрамления. Например, подвижное северокавказское пограничье характеризовалось противостоянием и взаимообучаемостью северокавказских этносов и казачества, христианства и ислама, о чем столь впечатляюще писали Лермонтов и Толстой, но и не только они. Специфика таких контактов в ракурсе евразийства - предмет дальнейших исследований, которые начаты, в частности, Ч. Г. Сангаджиевым [9] и P.P. Вахитовым [1, с. 123-139].
Научно-исследовательским отделом библиографии Российской государственной библиотеки в 2011 г. был подготовлен указатель «Евразийство в философско-исторической и политической мысли русского зарубежья 19201930-х годов». Характерно, что из 60 зафикси-
рованных указателем работ треть появилась в Софии (5) и Праге (15); здесь же было напечатано 10 из 30 работ Флоровского. Это и понятно: многие проекты в рамках двух указанных умопостроений - романо-германского начала и славянства [Подробнее см.: 4, с. 41-54] похоронили итоги Первой мировой войны и Октябрьской революции. От них большинству евразийцев пришлось спасаться разновременно, но по одной траектории: юг России - Крым -Константинополь - Болгария или Югославия. Такой путь проделали трое из четверки первооснователей евразийства - Н. Трубецкой, П. Савицкий и Г. Флоровский; четвертый П. Сувчинский, прибыв в Европу через Берлин, именно в Софии организовал книгоиздательство, где вышла и работа Трубецкого, и первый сборник их статей. Двое из группы разработчиков идей евразийства в разных предметных областях - юрист Н. Алексеев и историк Г. Вернадский тоже оказались обреченными на эту траекторию, а следующая четверка евразийцев - К. Чхеидзе, П. Бицилли, Я. Садовский и А. Лурье - прошла ее целиком. В дальнейшем одни из них оставались в новообразовавшихся государствах, другие оказались в Берлине и Париже, третьи (историки Г. Флоровский и Г. Вернадский) достигли Америки. С. Эфрон через Константинополь и Прагу добрался до Парижа, а Д. Святополк-Мирской через Польшу и Грецию - в Лондон.
Основная их идея, выраженная в названии вышедшего в 1921 г. классического труда «Исход к Востоку», своеобразно дополнялась в биографическом плане их «исходом к Западу», а если взять группу евразийцев в пригороде Парижа Кламаре - то и «исходом к Марксу», классическому западному мыслителю. В государствах же Центральной и Юго-Восточной Европы, во многом появившихся в итоге окончания Первой мировой войны и Октябрьской революции, евразийцы нашли не очень теплый прием [Подробнее см.: 5, с. 51].
Как раз столица Болгарии - страны, куда русские эмигранты прибыли из Царьграда (так именовал Стамбул сам Трубецкой, его коллеги предпочитали другое название - Константинополь) - стала местом выхода монографии Н. С. Трубецкого «Европа и человечество» (1920), которая по-новому высветила проблему соотношения романо-германской и других культур. Здесь же увидел свет и сборник статей «Исход к Востоку. Предчувствия и свершения. Утверждение евразийцев» (1921), фактически учредивший евразийство как течение обще-
ственной мысли. В дальнейшем книги и сборники начали появляться в Белграде, Праге и (реже) Варшаве, а потом в Берлине и, наконец, в Париже и Брюсселе.
Ряд последующих сборников явно свидетельствует о поиске определенности евразийством исторического пути России. Ведь именно при участии представителей этого течения выпускались журналы «Путь» (1925-1940), «Смена вех» (1921-1922), «Версты» (1926-1928). Само их название указывает на поиск устойчивого места, в то время как советский журнал «На посту» (1925-1928) как бы подтверждал: место найдено и его надо охранять. Фактически эти названия в чем-то отражают и полемику между евразийской и советской идеологией; она велась даже на съездах Всероссийской коммунистической партии (большевиков), в отсутствие оппонентов прозябавших на задворках Европы.
Опираясь на идеи своих предшественников (в первую очередь В. Ламанского), евразийцы подчеркивали, что земли восточнее Новгорода, а затем Москвы осваивались как на принципах самодеятельности (ушкуйники), так и по повелению царя (казаки Ермака), что является свидетельством органичности продвижения на восток и становления Евразии. Парадоксально, однако, что эти идеи им пришлось эксплицировать как раз в Европе. Можно говорить о некотором реверсе места их развития: наиболее убедительные труды классиками евразийства - и в их числе «азийцами» Чхеидзе и Хара-Даваном - создавались как раз в новых славянских государствах.
Пафос идей евразийства - предвидение, условно говоря, противостояния германо-романского и евразийского начал после краха германского начала в его столкновении с романским, а также другими, включая евразийское. Полем сражения, естественно, первоначально выступили эти государства, но говорить об их трагической в отдельных случаях судьбе евразийцы не стали. Они как бы предчувствовали судьбу этого места столкновения, ставшего и месторазвитием идеи евразийства. В дальнейшем первоевразийцы тем или иным образом отходили от этих идей, меняя заодно место их развития. Трубецкой оказался в Вене, Сувчинский проявлял издательскую и культу-ротворческую активность в Париже и Берлине, а Флоровский - в Америке. Со временем евразийские устремления с учетом места их возникновения хотя и трансформировались, но сохранились. В целом с опорой на данные
сравнительного языкознания Трубецкой подчеркивал непродуктивность любого национального «местопоклонства» и доказывал, что именно русский народ задавал и задает образцы взаимообогащающего общежительства народов. Это позволяло, исходя из языковой славянской общности, укреплять также и межкультурные связи, приводя к появлению, по мнению евразийцев, «многонародной нации», как она образовывалась в СССР. Чхеидзе и Ха-ра-Даван в большинстве пунктов соглашались с Трубецким и разделяющим его взгляды языковедом Р. Якобсоном. Положительные оценки близких Трубецкому надэтнических государственных образований в Чехословакии и Югославии можно отыскать в его переписке, пронизанной тревогой относительно их исторических судеб под напором германского начала.
Сувчинский налаживал связи как между культурами, так и между идеологиями. Он впервые выявил роль туранского начала в музыке, которое еще с дягилевских гастролей в Париже преобразило мировой музыкальный ландшафт континента; через это формировался интерес и к месту появления этого начала. Флоровский, даже признавая глубокий кризис экуменизма, внедрил в него некоторые установки евразийства, сохранив при этом интерес к туранскому и монгольскому элементам. Эти элементы берут истоки в кочевых азиатских племенах, которые уже в древние времена нападали на более развитые государства.
Ход мысли Флоровского таков: в свое время христианский эллинизм был привит славянству, так почему не привить ценности христианства всему миру? Не получилось славянского единения - пусть будет единение мировое, хотя бы в религии [5, с. 55].
Лишь Савицкий не покидал Прагу (за исключением 10-летних лагерей в Мордовии); та же судьба, включая тот же срок, выпала на долю и его ученика Чхеидзе (практически не пришлось покинуть Софию и П. Бицилли). Более того, Савицкий как раз из Праги передал эстафету разработки этих идей Л. Гумилеву. Его жизнь и судьба в особой степени подтверждают, что месторазвитие идеи евразийства (он закончил жизнь в Праге до момента ввода войск Организации Варшавского Договора, то есть и «евразийского» СССР, и «романо-германской» ГДР, и монославянской Польши) - как раз земли славян Центральной и Юго-Восточной Европы.
Как уже говорилось, именно Савицкий ввел такое понятие, как месторазвитие. Оно обозначает единство социального и природного
пространства в рамках географической среды, что и определяет характер жизнедеятельности населяющих его этносов. Не случайно оно является одним из центральных в социологии евразийцев и было выработано с учетом похожих понятий в минералогии и биологии: месторождение, местообитание, местопроизрастание и т.д. Для характеристики социально-исторической среды это понятие, указывающее на привязку к ней географического индивидуума, играло значимую роль.
На наш взгляд, концепту «месторазвитие» присуще латентное противоречие, почти не выявленное Савицким. С одной стороны, создатель кочевниковедения активно разрабатывал программу миграции народов и связанную с этим проблему культурных сдвигов. С другой стороны, концепт месторазвитие имплицитно предполагал локальность культурных центров. Надо сказать, что это такое противоречие, которое относят к диалектическим. Действительно, чрезмерный застой в развитии культурных центров - тех же Афин или древнего Рима -требовал некоторых внешних воздействий для их функционирования. С другой стороны, кочевники в той или иной мере подвергались воздействию культурных центров: даже самые свирепые вожди туранских и других племен становились цивилизованными.
Надо сказать, что данное противоречие наблюдается сегодня и в сфере образования. Наиболее успешные центры наук и образования носят характер кочевничества. Это касается, к примеру, создания в Новосибирске университета, это касается многочисленных кампусов, расположенных вне исторических центров городов Запада. Это касается также форсированного обмена профессорскими кадрами. Есть основание предполагать, что и в других сферах можно зафиксировать проявление этого противоречия, в чем непосредственная заслуга Савицкого и его ученика Чхеидзе -наследника грузинского княжеского рода, родившегося в Моздоке.
Это противоречие Савицкого выявляет сегодня и моменты социального деконстуктивиз-ма в процессах суперурбанизма. Не случайно наиболее крупные по численности населения города развиваются как раз в странах с низким уровнем экономического развития - Мехико. В то же время в западных странах происходит так называемая сабурбизация, то есть расселение жителей по кочевническим образцам в пригородах. Наблюдается быстрый рост пригородных зон в результате переселения в них населения из городов.
Ряд идей в этом направлении высказывал Л. Н. Гумилев, на преемственность взглядов которого с идеями месторазвития Савицкого указал польский исследователь Р. Парадов-ский [16, 5.182-183].
Метафорически месторазвитием идей евразийства являлись относительно молодые и вновь возникшие славянские страны (Сербия, Болгария и Чехословакия, но не Польша). Именно в Софии выпускались первые сборники по евразийству, именно Прага являлась месторазвитием ряда его идей, в частности, в рамках Пражского лингвистического кружка. Дальнейшие этапы развития евразийства связаны с перемещением его центров в Берлин и Париж, но эти города стали пунктами не столько месторазвития, сколько, так сказать, местоу-падка классического евразийства. Характерно, что путь вхождения представителей классического евразийства в славянские страны пролегал и через Предкавказье, и через Крым. Евразийцы-классики, включая приват-доцента Донского (Ростовского) университета Н. Трубецкого (до этого лечившегося в Кисловодске), или обеспечивали идеологическую поддержку Врангеля, или сотрудничали с образовавшимся там Таврическим университетом.
Однако есть основания трактовать славянские страны как путь развития евразийства не только метафорически. В связи со сказанным для объяснения судеб идей евразийства мы предпочитаем концепт «месторазвитие» концепту «хронотопа» М. М. Бахтина (существенная взаимосвязь временных и пространственных отношений) в картине славянского мира и национальной истории. Один из мотивов этого предпочтения заключается в том, что евразийцы являлись все же «потаенными славянофилами», но в реальных политических условиях того времени они не видели в молодых славянских государствах самостоятельных акторов и для этого им давала веские основания политика элиты этих государств.
Практически все они в той или иной форме искали контакты с Германией еще в начале 1930-х гг., но уже с середины 1930-х гг. вектор их предпочтений стал меняться, а в конце 1930-х гг. оказалось, что одни славянские государства противостояли натиску на Восток (Польша, Югославия), другие относились к нему сдержанно (Чехословакия), третьи принимали в нем участие (Болгария). Политике новообразованных государств были свойственны реверсы в поисках покровительства, и это - как справедливо полагали евразийцы - особен-
ность или даже обреченность их внешнеполитического курса. Для чехов до 1917 г. это были Романовы, и внимание к ним было свойственно даже Т. Г. Масарику, который в дальнейшем делал ставку то на немцев, то на французов, но наиболее сильную - на В. Вильсона, президента США. О приоритетности его «европейского выбора» писал в 1930 г. П. Милюков в англоязычной статье, включенной в немецкоязычный сборник [15]. И всегда эти государства натыкались на тупики в реализации любой из направленностей курса - к Европе или к Евразии (России).
Евразийцы «угадали» линию на неизбежность этих реверсов, но они как бы скрывали такое знание, что не отменяет настоятельности поисков страновой, а также региональной и общеевропейской идентичности славянских народов, на землях которых вызревали идеи евразийства. Прежде всего, это касается чехов, которые первыми и интуитивно чувствовали и чувствуют опасности, исходящие из односторонней внешнеполитической ориентации. Во времена евразийцев таковой была ставка на поддержку со стороны Англии и Франции, дискредитировавшая себя в 1938 г. в Мюнхене, и запоздавшая ставка на СССР после договора 1935 г. В настоящее время подобную ставку на евроатлантизм, причем ее ущербность в широкой исторической перспективе ощущают как бывший чешский президент правоориентированный В. Клаус, так и президент нынешний -левоориентированный М. Земан.
Литература евразийцев и о евразийстве к концу второго десятилетия нашего века насчитывает сотни названий на русском и иностранных языках. В ней описывается и эволюция евразийства, и появление неоевразийства, и ущербность идейных позиций его носителей. В то же время в ней слабо артикулирован запрос на новые смыслы трактовки евразийства, вызванные, в частности, событиями в том же Крыму и на Украине.
Дело в том, что классические евразийцы трактовали в качестве одного из ключевых противоречий общечеловеческого развития конфронтацию романо-германской и евразийской цивилизаций, причем трактовали небезосновательно и многим жертвовали (не только репутацией, но и жизнью в защиту ценностей второй). К нашему же времени резко обострилось противостояние евроатлантической и евроазиатской цивилизаций. Оно пока не получило должного освещения.
Месторазвитие - не только метафора евразийства, но в чем-то и фактура истории сла-
вянских народов и их этнического окружения. Ведь именно славянские страны были в то время и остаются в настоящее своеобразной ареной противоборства указанных начал. Поэтому тема евразийство и славянство нуждается в крайне глубоком и всестороннем изучении, не сводящемся только к подчеркиванию того факта, что евразийство, по мнению одних исследователей, является продолжением славянофильства и панславизма, а, согласно утверждениям других, их отрицанием.
В этом плане можно привести крайне интересное наблюдение. С конца 1930-х гг. и по начало 1940-х гг. «под немцем» оказались практически все славянские народы. Сначала это были западные славяне (1938-1939 гг.), затем южные (1940 г.), наконец, к 1942 г., земли, населяемые украинцами, белорусами и в значительной степени русскими. Евразийцы как бы интуитивно предвидели возможность такого столкновения, поэтому их интерес к славянству находился отнюдь не на периферии, и в этой связи месторазвитие было не только метафорой.
Остается добавить, что одни славянские народы чувствовали себя «союзниками» Германии и, при всех оговорках, даже способствовали ее продвижению на Восток (словаки, хорваты, болгары). Другие же (поляки, сербы) оказывали ему сопротивление - тоже с оговорками. Эта тема заслуживает отдельного и довольно пристального рассмотрения, но нельзя не заметить некую похожесть данной ситуации с современностью, когда евроатлантизм укрепляет свои позиции в восточном направлении. Следовательно, именно евразийцы обнаружили особенную чувствительность славянского мира к таким тектоническим сдвигам и процессам. Как раз поэтому славянские страны стали месторазвитием указанных идей не случайно.
Уже фактом своего возникновения и потенциала месторазвития славянские страны по-новому поставили и славянский вопрос. Новые подходы евразийцев к его решению сводились к сомнению в способности только что сформировавшихся государств защитить свою культурную идентичность и политическую суверенность. Оказавшись во время выработки своих идей как раз на славянских землях и во вновь созданных здесь государствах, они пересмотрели роль славянства, причем не только в настоящем, но и в прошлом. Трубецкой допускал наличие общеславянского элемента в русской культуре и ее плодотворное влияние на культуры славянских народов, но это не дает оснований, по его убеждению,
говорить об общеславянском характере или всеславянской психике. «Каждый славянский народ, - подчеркивал он, - имеет свой особый психический тип, и по своему национальному характеру поляк также мало похож на болгарина, как швед на грека. Не существует и общеславянского физического антропологического типа. «Славянская культура» - тоже миф, ибо каждый славянский народ вырабатывает свою культуру отдельно. Культурные влияния немцев, итальянцев, тюрков и греков на тех же славян в свою очередь имеют самостоятельный процессуальный характер. Более того, славяне принадлежат к различным этнографическим зонам» [11, с. 218]. Есть все основания утверждать, что языковая «привязка» указанных зон к месту проживания славянских народов - одно из выдающихся достижений Трубецкого-ученого. Но он разуверился в общеславянской культурной перспективе, а его вера в перспективу евразийскую подверглась таким испытаниям, что он был вынужден от нее отказаться. Правда, в это слабо верили не только его единомышленники: потаенное евразийство было ему все же присуще и после формального выхода из рамок течения. Хуже, что в этот отказ не поверили и представители немецкого начала. Трагедия Трубецкого в том, что ему не нашлось места ни в общеславянском, ни в евразийском, ни в романо-герман-ском пространствах. По доносу за сугубо научную статью о индоевропейских языках он подвергся трехдневному аресту «арийцами» -носителями некоего праязыка, ставшего, по их убеждению, первоосновой языка немецкого, и умер в 48-летнем возрасте от вызванного этими потрясениями инфаркта.
Следует отметить, что судьба евразийцев, столкнувшихся с советским началом, была более трагична. Правда, Савицкий и его ученик Чхеидзе находились по 10 лет в мордовских лагерях в относительно комфортных условиях. Но Эфрон был расстрелян, а Карсавин и Свя-тополк-Мирский умерли в лагерных больницах. Бицилли после окончания Второй мировой войны притесняли в Софии, а Алексеева -в Белграде. Лишь Иванов смог стать «рядовым советским писателем», но в далеком Хабаровске. Сегодня Вена - место глубокой памяти о Н. Трубецком как о выдающемся профеесо-ре-лингвисте самого крупного в Австрии Венского университета.
Савицкий также признавал, что между славянскими народами есть культурно-исторические и языковые связи. В то время он насто-
ятельно подчеркивал, что хотя историческое своеобразие России во многом славянское, но не оно определяет ее принадлежность только к славянскому миру. Этого рода суждения не помешали идейным оппонентам евразийства идентифицировать его как позднее славянофильство и даже панславизм. Действительно, евразийский проект во многом восполнял идеи всеславянства в их демократическом (кирил-ло-мефодиевцы) и консервативном истолковании. Более того, тот факт, что именно русские как славянский народ освоили континент Евразии - говорил, по их убеждению, в пользу ранних славянофильских идей, допускавших спасение Россией «загнивающего» Запада [5, с. 59].
Естественно, что взгляды лидеров евразийства на трансформацию славянства отличались. И все же они единодушно критиковали европоцентризм и доминирование романо-гер-манского начала, которые отводили культурам народов, находящихся в центре Европы, места, по слову Трубецкого, в хвосте европейской культуры, на задворках цивилизации. Евразийцы же признавали равноправие народов как своеобразных культурных единиц, независимо от степени и характера их цивилизационного развития. Русский народ как носитель начал евроазиатского национализма доказал своей историей уживчивость этих единиц в местах их обитания, например, через ненасильственное (в идеале, хотя на практике было по-разному) оправославнивание, которое как бы «перемалывало» византийские, туранские и монгольские корни. Этот процесс интенсифицировался после 1917 г., и Трубецкой обнаруживает его следы в успешной языковой политике СССР, Савицкий - в подтягивании культуры некоторых «инородцев» (слово отнюдь не из лексикона евразийцев) к более высокому уровню культуры.
В ходе истории России практически ни один из этносов не был истреблен, сохраняя свою идентичность - языковую и культурную. В основном, они не покидали и мест своего пребывания. Нашествие германского начала имело своим косвенным следствием насильственное переселение многих этносов, в первую очередь кавказских. Вину за такое переселение отечественным властям нужно разделить с германскими агрессорами, а также признать, что вскоре эти народы вернулись на места своего обитания. Это дает основание считать убеждения евразийцев в способности к уживчивости русских с восточными народами культурно значимыми, в отличие от европейских народов по отношению к славянским. Гер-
манские племена, считали евразийцы, еще в средневековые времена прошлись катком по восточным соседям: были уничтожены едва ли не десятки славянских этносов (пруссы и др.) или они оказались полностью ассимилированы (лужицкие сербы). Факты же общежитель-ности со стороны германцев обнаруживаются с большим трудом и в дальнейшем. Ассимиляционные процессы даже в XVI11—XIX вв. были очень интенсивными, и польские земли, особенно отошедшие к Пруссии и затем вошедшие в Германскую империю, (в меньшей степени в Австро-Венгерскую), ощущали на себе нивелирующее давление. То же самое можно сказать и о Чешских землях, заселенных немцами (Судеты), на что неоднократно указывали евразийцы [5, с. 60].
В целом трактовку культуры как социально окрашенного пространственно-временного континуума можно приложить и к части истории культуры - истории идей. Такая трактовка коррелирует с признанием множественности форм человеческой истории и жизни или, как писал Савицкий, живым чувством духовных принципов жизни. Можно зафиксировать, отметил он, перерастание великороссийского настроения в евразийские.
Как раз поэтому - нисколько не сомневаясь в эвристическом потенциале понятия «хронотоп» для культурологии и истории идей - все же предпочтительнее, по крайней мере, в данной работе, концепт «месторазвитие».
Мы попытались ответить на вопрос, почему именно в столицах вновь образовавшихся славянских государств зародились и впервые развернулись идеи евразийства. Дальнейшие
исследования в этом направлении можно продолжить по двум направлениям. Первое: как резонировали эти идеи в указанных странах. Есть основание предполагать, что нарочитость их замалчивания вовсе не является свидетельством их полного игнорирования. Второе: как отзываются эти идеи в вариантах современного евроскептицизма, связанного с евразийством не только по похожести звучания.
Казалось бы, его центром выступает - и небезосновательно - Казахстан, президент которого еще с начала 1990-х гг. взял на вооружение многие идеи евразийцев, а также основал университет им. Гумилева. Но, как видно, евроскеп-тиками становятся и президентами европейских стран, которые, может, и совсем не знакомы с идеями евразийцев, а уж тем более «азийцев» из их числа, один из которых апологетизировал миссию Чингисхана, а второй проповедовал взгляды Федорова о воскрешении мертвых.
В заключение еще раз подчеркнем уникальность фигуры Чхеидзе, который предельно расширял - до уровня глобальности - содержание концепта месторазвитие. Вместе с тем он достаточно глубоко рассмотрел локальные пункты месторазвития, где вырабатывались специфические формы общежительства славянских и северокавказских, равно как южнокавказских этносов. В этом плане лишь предстоит выяснить роль таких центров, как Дербент, Владикавказ, Грозный, а еще в большей мере - Тифлис и Баку, с одной стороны, и Ставрополя, Краснодара - с другой, в формировании концепта «месторазвитие» и его развития сегодня.
Источники и литература:
1. Вахитов Р. Р. Эренжен Хара-Даван: азийский евразиец // Эренжен Хара-Даван и его наследие. Элиста: АУ PK Издательский дом «Герел», 2013. С. 123-139.
2. Гачева А. Г. Неизвестные страницы евразийства. К. А. Чхеидзе и его концепция совершенной идеократии It Вопросы философии. 2005. №9. С. 147-167.
3. Доронина Н. В. Кавказ в творчестве художников XIX в. URL: https://pglu.ru/upload/iblock/a88/doronina-n.v.-kavkaz-v-tvorchestve-khudozhnikov-xix-v.pdf (Дата обращения: 5.01.2017).
4. Задорожнюк Э. Г. Ф. И. Тютчев и Ф. Энгельс о судьбах славянства // Вопросы истории. 2014. №1. С. 41-54.
5. Задорожнюк Э. Г Неуслышанные споры: евразийцы о судьбах славянства // Вопросы истории. 2016. №7. С. 49-64.
6. Задорожнюк Э. Г. Горизонты рассмотрения и интерпретаций евразийства: мировоззренческое ядро и культурно-художественные окрестности // В. В. Верещагин и Восток. В предчувствии евразийства. Материалы международной научной конференции (Череповец, 26-28 октября 2016 г.). Череповец: ЧГУ, 2016. С. 121-127.
7. Савицкий П. Н. Избранное. М.: РОССПЭН, 2010. 776 с.
8. Салтыков А. А. Евразийцы и украинцы К проблеме единства русской национальной культуры. Ужгород: Типография «Школьной помощи», 1930. 60 с.
9. Сангаджиев 4. Г Проблема целостности России в воззрениях евразийцев-эмигрантов (1921-1938): автореф. ... канд. ист. наук. Ставрополь: СГУ, 2009. 24 с.
10. Панарин А. С. Лермонтовский антитезис: демонизм, космизм и евразийская воля URL: http://www.naslednick.ru/ articles/culture/cuIture_11228.html (Дата обращения: 4.01.2017).
11. Трубецкой Н. Наследие Чингисхана. М.: Аграф, 2000. 554 с.
12. См. Чхеидзе К. А. Страна Прометея. Нальчик: Полиграфсервис и T, 2004. 264 с.
13. Константин Чхеидзе. Путник с Востока. Проза. Литературно-критические статьи. Публицистика. Письма. М.: «Книжница»/«Русский путь», 2011. 524 с.
14. Bekker R. Mi^dzywojenny eurazjatyzm. Od intelektualnej kontrakulturacji do totalitaryzmu? Lodz: Wydawriictvo «IBIDEM», 2000. 266 s.
15. Miliukov P. Eurasianism and Europeariism in Russiari History // Festschrift Th.G. Masaryk zum 80 Geburtstage. Erster Teil. Bonn: Friedrich Cohen, 1930.
16. Paradowski R. Eurazjatyckie imperium Rosji. Studium idei. Warszawa: Dom Wydawniczy «Elipsa», 2003. 306 s.
References
1. Vahitov R. R. Jerenzhen Hara-Davan: azijskij evraziec ((Eringen Hara-Davan: Asiatic Eurasian) // Jerenzhen Hara-Davan i ego nasledie (Eringes Hara-Davan and its heritage). Elista: Gerel, 2013. P. 123-139. (In Russian).
2. Gacheva A. G. Neizvestnye stranicy evrazijstva. K.A. Chheidze i ego koncepcija sovershennoj ideokratii (Unknown pages of Eurasianism. K. A. Chkheidze and his conception of the perfect ideocracy) II Voprosy filosofii. 2005. No.9. P. 147167. (In Russian).
3. Doronina N. V. Kavkaz v tvorchestve hudozhnikov XIX v. (Caucasus in the works of artists of the XIX century) URL: https://pglu.rU/upload/iblock/a88/doronina-n.v.-kavkaz-v-tvorchestve-khudozhnikov-xix-v.pdf (Accessed: 05.01.2017). (In Russian).
4. Podrobnee sm.: Zadorozhnjuk E. G. F. I. Tjutchev i F. Jengel's o sud'bah slavjanstva (For details, see: F.I. Tiutchevand F. Engels about the fate of the Slavs) II Voprosy istorii. 2014. No.1. P. 41-54. (In Russian).
5. Sm.: Zadorozhnjuk E. G. Neuslyshannye spory: evrazijcy o sud'bah slavjanstva (Unheard debates: the Eurasians about the fate of the Slavs) II Voprosy istorii. 2016. No. 7. P. 49-64. (In Russian).
6. Podrobnee sm: Zadorozhnjuk E. G. Gorizonty rassmotrenija i interpretacij evrazijstva: mirovozzrencheskoe jadro i kul'turno-hudozhestvennye okrestnosti (For details, see: Horizons of consideration and interpretation of Eurasianism: ideological core and cultural-artistic neighborhood) // V. V. Vereshhagin i Vostok. Vpredchuvstvii evrazijstva (V. V. Vereshchagin and East. In anticipation of Eurasianism). Cherepovets: ChSU, 2016. P. 121-127. (In Russian).
7. Savickij P. N. Izbrannoe (Selected works). Moscow: ROSSPEN, 2010. 776 p. (In Russian).
8. Saltykov A. A. Evrazijcy i ukraincy K probleme edinstva russkoj nacional'noj kul'tury (Eurasians and Ukrainians. On the problem of the unity of Russian national culture). Uzhgorod: Printing office «Shkol'noj pomoshhi», 1930. 60 p. (In Russian).
9. Sangadzhiev Ch. G. Problema celostnosti Rossii v vozzrenijah evrazijcev-jemigrantov (1921-1938) (The problem of Russia's territorial integrity in the views of Eurasians-emigrants): abstract of thesis. Stavropol': SSU publ., 2009. 24 p. (In Russian).
10. Panarin A. S. Lermontovskij antitezis: demonizm, kosmizm i evrazijskaja volja (Lermontov antithesis: demonism, Art Space and the Eurasian Will) // URL: http://www.naslednick.ru/articles/culture/culture_11228.html (Accessed:: 04.01.2017). (In Russian).
11. Trubeckoj N. Nasledie Chingishana (Chingizkhan's Heritage). Moscow: Agraf, 2000. 554 p. (In Russian).
12. Sm. Chheidze K. A. Strana Prometeja (Prometheus's Country). Nalchik: Poligrafservis i T, 2004. 264 p. (In Russian).
13. Konstantin Chheidze. Putnik s Vostoka. Proza. Literaturno-kriticheskie stat'i. Publicistika. Pis'ma (Traveller from the East. Prose. The literary-critical articles. Reading. Letters). Moscow: «Knizhnica»/«Russkij put'», 2011. 524 p. (In Russian).
14. Bekker R. Miedzywojenny eurazjatyzm. Od intelektualnej kontrakulturacji do totalitaryzmu? (Interwar eurasianism. From the intellectual counterculture to totalitarianism?). Lodz: IBIDEM, 2000. 266 p. (In Polish).
15. Miliukov P. Eurasianism and Europeanism in Russian History// Festschrift Th. G. Masaryk zum 80 Geburtstage. Erster Teil. Bonn: Friedrich Cohen, 1930.
16. Paradowski R. Eurazjatyckie imperium Rosji. Studium idei (Eurasian empire of Russia. Study Ideas). Warszawa: Dom Elipsa, 2003. 306 p. (In Polish).
