CC BY
87
Н В. Кудрявцев
ЭВОЛЮЦИЯ ВЗГЛЯДОВ ВИКТОРИАНСКИХ СТОРОННИКОВ ИНДУСТРИАЛЬНОГО ПРОГРЕССА НА ПРИМЕРЕ РАБОТ УИЛЬЯМА ЛЕККИ
К 1837 г., времени восшествия королевы Виктории на английский престол, индустриальный переворот уже завершился. Стало очевидно, что под влиянием новых экономических взаимоотношений, порожденных этим процессом, научных открытий, усовершенствования технологий началось разрушение старого привычного общества и образование нового, ориентированного на прогрессивное индустриальное развитие. К 1850-м гг. анализ самого явления индустриального прогресса перестал ограничиваться экономической и научной сферами, с ним начали связывать такие насущные проблемы, как расширение избирательного права, взаимоотношения между различными классами общества, государственными учреждениями, даже членами семьи. Скорость изменений, происходящих в обществе, возросла настолько, что зачастую теория не успевала подвести базу под уже свершившееся преобразование, и наглядным примером тому для многих викторианцев раннего периода служила избирательная реформа 1832 г. Естественно, процесс такой степени интенсивности не мог не породить ожесточенной дискуссии о последствиях индустриального прогресса, о его роли в развитии общества, об оценке происходивших изменений.
Для сторонников индустриального прогресса середины XIX в. он был реальностью, они сами постоянно становились свидетелями неуклонного улучшения общества. Прогрессивное развитие не следовало подталкивать, но нужно было защищать, несмотря на то что оно просто существовало для них в виде неотъемлемого факта повседневной викторианской жизни. Как утверждал Чарльз Кингсли в одной из своих проповедей, написанных под впечатлением от посещения Выставки 1851 г., «если бы наши праотцы могли подняться из могил сегодня, то в наших больницах, железных дорогах, в достижениях физической науки они бы увидели доказательство своей веры, доказательство возможности существования Царства Господа на земле»1. Для Маколея, Лекки, Кингсли то общество, в котором они жили, и было лучшим доказательством торжества прогресса. Его не стоило менять, т. к. именно оно было залогом развития человеческой истории, и это доказывали такие работы, как «История Англии в XVIII веке» Уильяма Лекки, «История английской мысли в XVIII веке» Лесли Стивена, «История Англии от воцарения Якова II» Томаса Маколея. Все они утверждали, что история Англии—это история цивилизации и прогресса, что именно верность английского народа традиционным государственным институтам вкупе с его готовностью принимать достижения индустриального прогресса обеспечили и обеспечивают развитие английского общества от худшего к лучшему. Они подчеркивали, что новые веяния, идущие рука об руку с индустриальным прогрессом, не деформируют общество, но делают его лучше, не изменяя по сути. Прогресс для них становился, прежде всего, нравственной категорией, хотя всем викторианским апологетам прогресса середины XIX в. была
О Н. В. Кудрявцев, 2008
в определенной степени близка точка зрения Маколея, которому будущее собственной страны представлялось в виде беспрерывного совершенствования науки и техники, производящих все больше товаров, улучшающих повседневную жизнь человека. XX век, по его представлениям, отличался бы от викторианской эпохи только тем, что люди в нем жили бы лучше, дольше и богаче, они были бы лучше одеты, накормлены и благоустроены, путешествовали бы только на поездах и пароходах, а в каждом доме имели бы по машине, основанной на еще не открытых принципах2.
Те, кто пришел на смену сторонникам прогресса в 1880-1890-х гг., не были столь благосклонны к викторианскому обществу. Фабианцы (Бернард Шоу, Беатрис и Сидней Веббы, Герберт Уэллс), социалисты вроде Уильяма Морриса или Эрнеста Бакса, технократы, такие как Карл Пирсон или Френсис Гальтон, связывали индустриальный прогресс с полным изменением общества, и пространство для проектов было огромным: от республики с демократическими выборами до евгенических научных «утопий» Уэллса или Пирсона с их выбраковкой по генетическим признакам3.
Практически все сторонники прогресса, начинавшие свою популяризаторскую деятельность в середине века, крайне резко отреагировали на новые тенденции в развитии мысли, служению которой они посвятили всю жизнь, после чего они, естественно, перешли на относительно консервативные позиции, а в их произведениях позднего периода основной акцент делался на защите былых ценностей и традиционного общественного устройства Англии. Такова была трансформация взглядов Энтони Фру-да, Лесли Стивена, Джона Морли, Генри Сиджвика и Уильяма Лекки.
Анализ эволюции взглядов этих мыслителей важен для изучения внутренней жизни английского общества XIX в. Он дает нам картину динамики его развития, представление об изменении общественного мнения в период с середины до конца XIX в., а также помогает осмыслить викторианское понимание индустриального прогресса, его эволюцию.
Выбор фигуры Уильяма Эдварда Хартпоула Лекки4 в данном контексте обоснован несколькими причинами. Он был ведущим историком идей викторианского периода, и его перу принадлежат две работы, которые вполне можно расценивать как манифесты прогрессизма и соответственно его критики — «История подъема и влияния рационализма в Европе»5 и «Демократия и свобода»6. Если первая закрепила за ним репутацию поборника прогресса, свободы слова и совести, то вторая была проникнута пессимизмом и неверием в дальнейшее прогрессивное развитие английского общества, выдержана в жесткой оппозиции по отношению к новым веяниям времени, начиная от всеобщего избирательного права и кончая рабочим законодательством. На примере эволюции взглядов Лекки можно понять, как менялись взгляды сторонника индустриального прогресса, проследить трансформацию либерала, не боявшегося идти против общественного мнения, в человека, с глубоким пессимизмом взирающего на развитие собственной страны и мира в целом.
Взгляды Лекки на значимость индустриального прогресса и прогресса вообще получили свое законченное оформление в его классической работе «История подъема и влияния рационализма в Европе». Философия Лекки проста: по его мнению, в современном мире влияние догматизма неуклонно падает, влияние же рационализма растет. Под последним автор понимает «не какой-то определенный класс законов или критических замечаний, но скорее определенное течение мысли, основу доя умозаключений, которая за последние три века широко распространилась по всей Европе. [Подобное течение мысли] заставляет людей во всех ситуациях подчинять догматическую теологию диктату разума и в результате сильно снижает влияние первой на жизнь людей. В истории дух рационализма предрасполагает людей приписывать все виды явлений естественным,
а не чудесным причинам; <...> а в этике рассматривать как должное только то, что совесть считает таковым»7. По утверждению Уильяма Леки, столь неконкретное понятие приводит к вполне конкретным результатам. Во-первых, в людях исчезает страх перед неизведанным, они перестают верить в чудеса, следовательно, церковь, чья сила базируется именно на иррационализме и страхе, медленно, но верно теряет свое влияние и контроль над человеческим обществом. Соответственно, исчезает дух догматизма, который является главный причиной войн, нетерпимости и преследований тех, кто не соблюдает законов, установленных религией, а методы управления государством секуляризируются, т. е. церковь отделяется от государства, и на первый план выходят принципы свободы совести и слова. Таким образом, прогресс, по Лекки,—это освобождение разума от принципов догматизма (здесь в первую очередь имеется в виду ослабление влияния католической церкви) и появление новой морали, свободной от религиозных предрассудков, основанной на прогрессивном чувстве патриотизма.
Каковы же реальные проявления духа рационализма согласно теории Лекки? Прогресс в области политики и морали в немалой степени происходит под влиянием индустриального прогресса. Процесс развития физической науки, а также торговли, новых методов производства и т. д. является одним из главных факторов современного Лекки общества. Как пишет сам историк, «открытия физической науки, покушающиеся на власть ненормального и непонятного, расширяют наши представления о рамках законов и показывают связь явлений, до того казавшихся изолированными, формируя тем самым направление мысли, простирающееся далеко за пределы только физической науки. Так астрономическое открытие того, что наш мир не является центром материальной вселенной, имеет большое и ощутимое влияние на наши теологические представления. Поощряя занятия, имеющие отношения к коммерческому духу, мы неминуемо поощряем развитие близких ему мнений. Нельзя проложить железную дорогу, не создав интеллектуального влияния. Вероятно, что Ватт и Стивенсон так же глубоко повлияли на мнение человечества, как Лютер и Вольтер»8.
Целую главу своего труда Лекки посвящает истории индустриализма, под которым понимает комплексное развитие технологии, промышленности и торговли как внутренней, так и международной. В этой главе он подробно разбирает, насколько сильно, а, главное, насколько благотворно он повлиял на формирование прогрессивного типа общества, воплощенного в викторианской Англии середины XIX в. Индустриализм, согласно Лекки, во многом разрушил прежний средневековый уклад и догматический образ мысли. «Он появился в обществе, где светскость находилась в жалком подчинении у духовенства, и развил, сделав почетной, профессию ростовщика. Он появился в обществе, где религиозная нетерпимость была аксиомой, и породил движение к толерантности, объединив людей различных вероисповеданий в общем диалоге... заставив обращать внимание не на теорию, а на практику и создав такую ситуацию, при которой любое преследование было серьезным ущемлением [коммерческих] интересов»9. Лекки последователен в своих взглядах и не идеализирует индустриальный прогресс, но в некотором смысле идет дальше. Он открыто признает, что «любовь к богатству, как и любовь к знаниям—два главных фактора человеческого прогресса. И хотя первая гораздо менее благородна, чем последняя... можно поставить вопрос, какая же из них реально полезнее для прогресса. Любовь к богатству стала причиной всей торговли, всей промышленности, всех материальных благ цивилизации, и в то же время превратилась в самый мощный стимул для интеллектуальных изысканий»10.
Лекки последовательно и четко разбирает чуть ли не каждый признак индустриального развития викторианской Англии и доказывает читателю, что все
изменения, происходящие в обществе на момент выхода «Истории подъема и влияния рационализма в Европе», идут людям на пользу, более того, что именно в XIX в. те тенденции, которые приведут мир к всеобщему благополучию, наконец, получили достойное развитие. Лекки пишет об урбанизации и говорит о том, что противостояние между промышленностью и сельским хозяйством—это не столько экономический вопрос, сколько вопрос морали и направления развития общества. «Деревня всегда воплощала стабильность, неподвижность и реакцию, город—прогресс, инновации и революцию. Сельское население может быть предельно порочным, но даже в гуще своих пороков оно всегда суеверно, всегда цепляется за религиозные обычаи, уже давно ставшие историей. Особенно же оно склонно именно к тем сторонам религии, которые более всего противоположны духу рационализма». Города же являют собой полную противоположность деревни. Лекки отмечает, что максимальное разделение труда сказывается на интеллектуальном развитии рабочего, но считает этот недостаток исправимым, т. к. «ни пороки, ни добродетели больших городов никогда не принимают формы реакции в политике, или суеверия в религии. Прошлое мало касается больших городов, порой даже слишком мало. Приветствуется новизна, люди следуют за прогрессом»11. Далее он касается вопроса механизации промышленности, отмечая негативное последствие этого явления в виде крайне неравномерного распределения доходов. Лекки пишет, что «несомненным следствием современного машиностроения является рост значения промышленности, количества занятых в ней людей. Таким образом, в противостоянии тенденций развития сельскохозяйственных и промышленных классов оно склоняет баланс в пользу последних»12.
Ничто не вызывало столько откровенных насмешек у исследователей, как вера викторианских сторонников прогресса середины XIX в. в то, что развитие промышленности и торговли в самом скорейшем времени прекратит все войны и обеспечит Европе вечный мир13. Лекки в этом отношении был сыном своего времени и искренне верил в то, что «каждая новая коммерческая сделка—это дополнительная гарантия мира». Он писал, что будущее мирное процветание Европы обеспечено именно благодаря ускоренному развитию промышленности и торговли, урбанизации населения, и «когда различные государства Европы будут тесно связаны коммерческими отношениями, когда классы, представляющие эти интересы станут ведущей силой национальных государств и проникнутся мыслью, что любая война разрушительна для их интересов, для Европы будет достигнута гарантия мира»14.
Чем объяснить эту безграничную веру в прогресс? Конечно, можно отнести эти мнения, столь популярные в середине XIX в. в Англии, к очередному проявлению викторианского оптимизма, достаточно полное определение которого дал Уолтер Хоутон в своем труде «Викторианский образ мысли»15. Естественно, это явление нельзя полностью сбрасывать со счетов, но и придавать ему решающее значение не следует.
Как утверждал Дж. Гуч, одной из основных целей, которую преследовал Уильям Лекки при написании «Истории рационализма», было доказать викторианскому обществу, что «распадающиеся интеллектуальные процессы современного мира не принесут вреда современной морали»16. Таким образом, когда мы имеем дело с такими работами, как «История подъема и влияния рационализма в Европе» Уильяма Лекки, «Бэкон» Томаса Маколея и даже «Основы политической экономии» Джона Стюарта Милля, нужно помнить, что перед нами не только труды по истории или политической экономии, но и пространные манифесты, защищающие определенную идею. Не следует думать, что Лекки был оптимистом, не видящим очевидных проблем, возникающих перед новым индустриальным обществом. В своем труде он часто указывает
на издержки промышленности (такие как растущая неравномерность распределения доходов, отрицательное влияние на здоровье человека, неожиданные колебания, которым подвержена машинная промышленность и т. д.17), на политические проблемы управления, возникшие перед новым обществом, например, говоря о новом проявлении духа догматизма, воплотившегося в борьбе различных партий, когда программа движения ставится выше, чем индивидуальное мнение18. Недаром свою «Историю рационализма» он заканчивает на достаточно меланхолической ноте, когда говорит о потере чувства самопожертвования и уверенности в своей собственной цели, которое человечество понесло в результате прогресса19. Но для Лекки главной задачей его труда было именно оправдание устоев нового, еще очень хрупкого, по его мнению, общества в глазах читающей публики разных возрастов, мнений, социального положения и религиозных убеждений. Он доказывал, что основы новых моральных устоев, новых систем поведения, непривычных для основной массы населения процессов являются благом, что слепая приверженность традиции разрушает общество и что индустриального прогресса не следует бояться, т. к. базис социальных отношений нового времени является единственно правильным в человеческой истории20.
Большинство работ сторонников индустриального прогресса и прогресса вообще середины XIX в., какую бы форму они ни принимали, написаны с целью защитить достижения этого нового для многих процесса, сформировать качественно иное мнение, опирающееся скорее не на традицию, а на новацию. Лекки при создании законченной картины торжества прогресса просто не мог позволить себе критику тех изменений, которые происходили в обществе. Причина этого, кроме всего прочего, заключалась и в том, что, как пишет оксфордский историк Стефан Колли-ни, в викторианской Англии «прогресс, в конце концов, все еще рассматривался как редкость в мировой истории, как хрупкое достижение бесчисленных действий индивидуальной инициативы. Страх возвращения „китайской стационарности" был более чем просто культурным клише»21.
Во многом именно этим объясняется такое пренебрежение молодого Лекки традицией, которую он отождествлял чуть ли не с прямой противоположностью прогресса, свободы и истины, трех оснований взглядов любого сторонника прогрессивного развития общества средневикторианского периода. Во время работы над «Историей подъема и влияния рационализма в Европе» и ее не менее успешным продолжением, «Историей европейской морали от Августа до Карла Великого», Лекки старался показать своим читателям, что мораль, традиции, привычки меняются и так же подлежат историческому развитию, как и все в мире, а значит, не стоит опасаться новых веяний индустриального общества. Как писал Лекки в своем письме к кузену Найтли Четвуду, «общество должно понять, насколько суеверны и беспочвенны некоторые из его моральных предубеждений»22. Тем не менее такое отношение к традиционным ценностям не мешало Лекки быть в своем роде консервативным историком. Согласно его видению развития английского, да и европейского общества, все основные, необходимые изменения, приведшие к складыванию современной ему ситуации, уже произошли. Викторианская Англия 1860-1870-х гг., по его мнению, представляла собой не некую подвижную систему, до сих пор пребывающую в стадии изменения, а уже практически законченную структуру, в которой индустриальный прогресс не затрагивает основ общества, а только приводит к естественному завершению процессов, начало которых относится к периоду Реформации. Таким образом, большинство процессов, в какой-то мере меняющих существующее положение дел, представлялось Лекки априорно разрушающими и тормозящими прогрессивное развитие общества.
Здесь мы вплотную подходим к анализу работы, казалось бы совершенно противоположной по духу «Истории подъема и влияния рационализма в Европе», а именно— к «Демократии и свободе». С формальной точки зрения критика Лекки демократии, равенства, рабочего законодательства, социализма естественно говорит об определенной ревизии взглядов и переходе с радикальных на достаточно консервативные позиции. Но так ли это на самом деле? Почему единственная книга Уильяма Лекки, некогда активного проповедника прогресса, посвященная современной ему истории, оказалась выдержана в столь консервативном тоне?
Рассмотрение этой проблемы следует начать с четкого определения тех целей, к достижению которых, согласно взглядам Уильяма Лекки, должно идти европейское, а вместе с ним и английское общество под влиянием прогресса. По представлениям Лекки, главной целью развития любого общества должны быть свобода слова и совести, которые, в свою очередь, являются средством для достижения некой абсолютной истины, в существование которой практически каждый викторианец середины XIX в. верил безоговорочно. В этой связи можно вспомнить и Джона Стюарта Милля с его трактатом «О свободе», и все творчество Мэтью Арнольда. Под воздействием индустриального прогресса, по мнению Лекки, рождается «дух беспристрастности, который в случае противоречий требует изложения всех мнений, доводов и фактов. Постоянная практика обсуждения постепенно формирует чувство несправедливости при виде подавления одной из сторон спора. Оно распространяется через все виды интеллектуальной жизни и постепенно становится неотъемлемой частью национального характера»23. Какую же роль в этом движении играет процесс демократизации общества, являющийся следствием возрастающей активности общества под влиянием распространения богатства и знания? Как пишет сам Лекки, рост вовлеченности населения в политику приводит к укреплению «критического духа», который «ведет людей, как в политике, так и в теологии к эклектизму, позволяет судить различные вопросы по степени их внутренних достоинств, а не по их положению в политической и теологической системе... Таким образом, каждое расширение избирательного права позволяет проявиться более широкому кругу мнений»24.
Соответственно, главный смысл демократии для Лекки заключался в создании эклектичности взглядов, столкновении различных точек зрения, в ходе которого и родилось бы оптимальное, приемлемое для всех решение, та самая истина, возможная только при слиянии различных мнений. Сама по себе демократия практически для любого интеллектуала середины XIX в. не была целью, она была в идеале средством для достижения гармонии между различными классами общества. Поэтому критика демократии, прозвучавшая в последнем большом труде Уильяма Лекки, оправдана с этой точки зрения и не противоречит тем убеждениям, которые Лекки высказывал в 1860-х гг. Он достаточно четко и убедительно показывает, что демократия в современном ему обществе может привести к чему угодно, но только не к истине и не к манифестации различных точек зрения. Лекки говорит, что расширение избирательного права может привести лишь к расколу общества по партийному признаку, о котором он писал еще в «Истории подъема и влияния рационализма в Европе», что подавляющая масса людей, которые просто не в состоянии из-за недостатка образования или по какой-либо другой причине вынести осознанное политическое решение, «естественно, изменит весь курс действия политиков и может серьезно навредить представительскому характеру парламента, подавляя или просто растворяя разнообразие подлинного мнения в огромных единообразных массах невежественных и легко подающихся влиянию избирателей»25. Лекки пишет, что вместо сообщества, в котором
одинаково представлены все точки зрения, того идеала, который представлялся ему в предыдущих работах, английское общество получит легко управляемую толпу, где будут властвовать не мнения, а демагоги, после чего констатирует: «нет ничего более иррационального, чем представление о том, что лучшим путем усовершенствования мира и сохранения рационального прогресса будет передача правительства под контроль наименее просвещенных классов»26.
По сути, перед нами старая, классическая, во многом оправданная боязнь власти большинства основной массы интеллектуалов викторианской Англии, да и в общем Европы того времени (достаточно вспомнить «Демократию в Америке» Алексиса де Токвиля). О ней неоднократно писал Джон Стюарт Милль27, Сэмюэль Смайле28 и другие мыслители. Боязнь демократии была свойственна и самому Лекки задолго до выхода в свет «Демократии и свободы». Еще в своем раннем труде «Лидеры общественного мнения в Ирландии», вышедшем в 1861 г., в главе «Церковные влияния», которая была изъята автором из последующих изданий и вышла отдельной брошюрой только в 1911 г., Лекки писал в связи с ирландским вопросом, что вследствие демократизации «опасность столкновения между различными группами в парламенте многократно возрастет. Главная причина, по которой политическую власть следует доверять именно высшим классам общества — это их умение находить компромисс. <...> Демократическое собрание может править страной со всей мудростью и предприимчивостью, но едва ли возможно, чтобы оно находилось в гармонии с другим собранием, имеющим противоположные взгляды на политику»29.
В «Истории Англии в XVIII веке» Лекки уже прямо заявляет, что демократическая форма правления открыто враждебна как индустриальному, так и моральнокультурному прогрессу. Он доказывает, что в случае введения всеобщего избирательного права, наделения абсолютной властью «простого численного большинства» подлинное отражение интересов нации невозможно. «Нравится это законодателям или нет, но различия и антагонизмы интересов классов и различных слоев общества будут существовать всегда; в государстве всегда будут существовать зависть, ревность, жадность и ненависть, поэтому первоочередной задачей любого государства является обеспечение безопасности всех интересов и всех классов. Этого можно достичь, только давая каждому определенную, не слишком большую долю политической власти»30. Далее он указывает на мудрость британской дореформенной системы выборов, при которой соблюдалась диспропорция в избирательном представительстве различных округов, и именно это позволяло «Палате Общин быть различной по своему составу, давая голос представителям различных слоев, интересов, способностей, желаний и мнений. Сбалансированного и разумного представительства различных классов и интересов общества можно легко добиться, сделав выборные округа неравномерными»31. Это полное повторение тех выводов, к которым Лекки приходит уже в «Демократии и свободе», когда пишет, что вершиной политического развития Англии был период между двумя избирательными реформами, с 1832 по 1867 гг.: «Мне кажется очевидным, что мир не видел конституции совершеннее той, что была у Англии в период с 1832 по 1867 год... Избирательные округи в то время как нельзя лучше соответствовали разбросу общественного мнения»32.
Лекки последователен не только в своем отношении к демократии, но и ко многим другим аспектам развития общества, которые, по его мнению, препятствовали торжеству прогресса. Так, постоянной критике в «Демократии и свободе» подвергается усиление влияния государства на производство и экономическую жизнь страны. Лекки пытается доказать, что даже такое, казалось бы, благое начинание правительства, как
введение всеобщего восьмичасового рабочего дня искажает картину здоровой экономики страны, снижает производительность, т. :с. директивное проведение подобной реформы не учитывает специфику различных видов трудовой деятельности (например, разные ритмы и энергозатраты работников сельскохозяйственной сферы и городских рабочих). Но, как и по каждому вопросу, изложенному в «Демократии и свободе», Лекки не указывает выходов из этой ситуации, предлагаемые им методы проведения, без сомнения, благой реформы полностью заимствованы из классической политической экономии, основываются на том взгляде на взаимоотношения работодателя и работника, который бытовал еще в 1850-1860-х гг. Он предлагает решать этот вопрос путем заключения двухсторонних соглашений между предпринимателем и наемным работником, не вовлекая в этот процесс государство33.
Причина столь сильного неприятия любых попыток ввести в мир экономики третьего игрока в лице государства крылась в приверженности Лекки классической доктрине laissez-faire с ее четко постулированным законом невмешательства государства. Его взгляды на сущность индустриального прогресса не отличались особой оригинальностью, т. к. историка, в первую очередь, заботили культурные и моральные последствия этого процесса. Поэтому главным в развитии промышленности и торговли для него было непрерывное увеличение производительности и доходов, и это Лекки расценивал как один из факторов прогрессивного развития общества. «Под влиянием занятий, связанных с индустриальным производством, подавляются страсти, исчезают старые агрессивные привычки, культивируются уважение к закону, внимание к интересам других, воздержанность и упорность характера». Далее он поясняет: «принимая в целом человеческую натуру со всеми ее недостатками, просвещенный эгоизм [индустриализма] влияет сначала на действия, а потом и на характер человечества, оказываясь достаточным основанием фундамента цивилизации, если же этот принцип убрать, то все рассыплется в прах»34.
«Демократия и свобода» Уильяма Лекки только отчасти была ревизией его прежних взглядов (в основном, это касается несбывшихся прогнозов об установлении мира по мере роста международной торговли и падения земельной аристократии). Это все та же защита викторианского общества в той форме, в какой оно существовало в середине XIX в. Именно поэтому в данной работе столь мало конструктивной критики, т. к. для него единственным ответом на все вопросы являлось сохранение того общества, идеал которого он отстаивал в «Истории подъема и влияния рационализма».
Эволюция взглядов Лекки во многом показательна для осмысления прогресса в викторианской Англии. Как и многие представители своего поколения в середине XIX в., он выступал в роли если не проповедника ценностей нового индустриального общества, то, по крайней мере, защитника, интерпретатора новых систем морали и поведения в изменившемся мире. Если ранние сторонники прогресса XIX в. вроде Маколея, раннего Милля, Кингсли просто разворачивали перед своими читателями картину грядущего или уже наступившего благоденствия, то их последователи перенесли основную дискуссию с материальной стороны вопроса в область морали и духа. Становление большинства классических сторонников прогресса, вроде Уильяма Лекки, Лесли Стивена, Джона Морли, происходило в то время, когда шло непосредственное обсуждение перемен, которые викторианское общество уже не могло остановить (интересно отношение современников к избирательной реформе 1867 г., которую многие считали теоретической, возникшей под влиянием политической теории, а не под воздействием непосредственных событий, как это было с избирательной реформой 1832 г.35). В результате сторонники прогресса этого периода стремились
объяснить общество, в котором они жили, не изменить его, а укоренить в системе ценностей и понятий, важных для высших и средних классов викторианского общества.
Однако процесс обоснования постулатов общественного развития в новых условиях индустриального прогресса, в юнце концов, подошел к своему логическому завершению. Общество приняло точку зрения сторонников прогресса, и на сцену вышли новые проповедники, те, кто уже действительно не был связан традицией и преемственностью, те, кто не считал существующее викторианское общество наилучшим из возможных и кто понимал прогресс не как совершенствование существующего, но как качественное изменение его, прагматичные политики, вроде Джозефа Чемберлена, эстеты в литературе и искусстве, социалисты и сторонники государственного управления в экономике. Естественно, эта установка на развитие в виде изменения, а не совершенствования, не могла быть воспринята спокойно теми, кто отстаивал идеалы прогресса в середине века, т. к. она в буквальном смысле разрушала построенный ими мир.
Таким образом, одна из главных особенностей эволюции взглядов викторианских сторонников индустриального прогресса заключается в том, что на протяжении жизни одного поколения мыслителей произошла смена представлений о том, чего общество ждало от развития истории. Многие из тех, кто в середине века создавал основы для нового понимания морали и этики, зачастую оказались просто не готовы к решению вполне насущных проблем, таких как распределение капитала или повышение требований, предъявляемых к уровню жизни со стороны всех слоев населения. Их критика приверженности традиции как сдерживающего элемента прогрессивного развития общества предсказуемо ударила по ним самим, т. к. новое поколение поборников прогресса просто не видело смысла, основываясь на тех же самых трудах Лек-ки, в сохранении того, что представлялось им уже изжившим и откровенно замедляющим ход истории. На этом фоне прежние либералы, вольнодумцы, возмутители общественного спокойствия середины XIX в., как и следовало ожидать, оказались в числе критиков новых тенденций развития общества, но они уже мало что решали, навсегда оставшись в том мире, который так превозносили.
1 Циг. по: Houghton W.E. The Victorian Frame of Mind. London: Oxford University Press, 1957. P. 43.
2 Macaulay T.B. Southey’s Colloquies//Miscellaneous Works. New York, 1880. Vol. 1. P. 433.
3 Cm.: KevlesD.J. In The Name of Eugenics. New York, 1987. (Глава, посвященная Карлу Пирсону); Himmelfarb G. Fabianism // Poverty and Compassion: The Moral Imagination of the Late Victorians. New York, 1991.
4 Литературы, посвященной исследованию жизни и творчества Уильяма Лекки, не так много. Основным источником для биографов служат мемуары жены историка (Lecky Е. Memoir of the Right Honourable William Edward Hartpole Lecky. New York, 1909), в которых приводятся выдержки из дневников, писем и т. д. В первой половине XX в. вышло два эссе, посвященных творчеству Лекки (Phillips A. W. Lecky: A Lecture in Celebration of the Centenary of Lecky’s Birth. Dublin, 1932; Auchmuty J.J. Lecky: A Biographical and Critical Essay. Dublin, 1945) и сборник его писем к своему кузену Найтли Четвуду под редакцией Монтгомери Хайда (A Victorian Historian: Private Letters of W. E. H. Lecky / Ed. by H. Montgomery Hide. London, 1947). Обстоятельный разбор творчества Лекки можно найти в монографии Джеффри Пола фон Аркса (Arx J. P. Progress and Pessimism: Religion, Politics and History in the Late-Nineteenth Century Britain. Harvard, 1985), но в ней основной упор сделан на ирландскую проблематику. В том же духе выдержано и единственное полноценное биографическое исследование, посвященное Лекки, вышедшее в 1994 г. (McCartneyD. W.E.Н.Lecky, historian and politician, 1838-1903. Dublin, 1994).
3 Lecky W. E. H. History of the Rise and Influence of Rationalism in Europe. Vol. 1-2. London, 1865. Vol. 1.
6 Lecky W.E. H. Democracy and Liberty. Vol. 1-2. Indianapolis, 1981.
7 Lecky W.E. H. History of Rise... Vol. 1. P. xviii-ix.
8 Ibid.
9 Ibid. Vol. 2. P. 318-319.
10 Ibid. P. 316.
11 Ibid. P. 370.
12 Ibid. P. 381-382.
13 Cm. Houghton W E. Op. cit. P. 42.
14 Lecky W.E.H. History of the Rise... P. 389.
15 Houghton W.E. Op. cit. P. 27-51.
16 Gooch G. P. History and historians in the nineteenth century. London; New York; Bombay; Calcutta, 1913. P. 366.
17 Lecky W.E.H. History of the Rise... P. 381.
18 Ibid. P. 148.
19 Ibid. P. 409.
20 См. о несовместимости политики и приверженности традиции: Ibid. P. 142; о благотворном влиянии индустриального развития общества на человеческую мораль: Ibid. Р. 400.
21 ColliniS. Public Moralists: Political Thought and Intellectual Life in Britain. 1850-1930. Oxford, 1993. P. 108.
22 W.E.H. Lecky to Knightley Chetwode, March 1869/A Victorian Historian... P. 75.
23 Lecky W. E. H. History of European Morals from Augustus to Charlemagne. New York; London, 1917. Vol. 1. P. 139.
24 Lecky W.E.H. History of the Rise... Vol. 2. P. 148.
25 Lecky W.E.H. Democracy and Liberty. Vol. 1. P. 23.
26 Ibid. P. 24.
27 Cm.: Mill J. S. Of Individuality, As One of the Elements of Well-Being//On Liberty. London,
1859.
28 См.: Смайле С. Характер. М., 1997. С. 130-132.
29 Lecky W. Е. Н. Clerical Influences: An Essay On Irish Sectarianism and English Government / Ed. by W. E. G. Lloyd and F. Cruise O’Brien. Dublin, 1911. P. 41-42.
30 Lecky W.E.H. History of England in the Eighteenth Century. London, 1911. Vol. 6. P. 257.
31 Ibid. P. 259.
32 Lecky W.E.H. Democracy and Liberty. Vol. 1. P. 20.
33 Ibid. Vol. 2. C. 346-353.
34 Lecky W.E.H. History of the Rise... Vol. 2. P. 400.
35 Cm.: Briggs A. Benjamin Disraeli and Leap in the Dark//Victorian People: A Reassessment of Persons and Themes. 1851-1867. London, 1975.
