CC BY
82
ISSN 0869-4362
Русский орнитологический журнал 2008, Том 17, Экспресс-выпуск 443: 1471-1491
Эволюция с точки зрения биогеографа
С. М. Яблоков- Хнзорян
Второе издание. Первая публикация в 1972*
Современные проблемы дарвинизма всё чаще трактуются в свете достижений генетики, в результате чего значительно уточнились наши представления о так называемой микроэволюции. Однако, как ни интересны эти данные сами по себе, следует признать, что они очень мало дают для понимания хода эволюции в целом и не способны определить ни её направленность, ни её темпы. В этой статье нам хотелось бы, наоборот, постараться уточнить те факторы и условия среды, которые должны направлять и определять именно эти моменты.
В прошлом (Яблоков-Хнзорян 1963б), рассматривая эволюцию одной из важнейших функций у животных — трофической, мы пришли к заключению, что она является производным взаимодействия организмов друг с другом, следовательно, является одним из результатов деятельности биотического фактора.
Согласно этому выводу громадная и сложнейшая эволюция пищевого тракта животных и связанных с ней преобразований многочисленных органов, тканей и функций определяется длительным взаимодействием организмов, объединённых в одной трофической цепи. Эта связь, находясь в состоянии динамического равновесия, постоянно изменяется в силу стремления организмов к коадаптации, так что каждое изменение в одном из этих организмов вызывает соответствующие реакции у других, а путём обратной связи — также и в нём самом. По-видимому, именно длительная взаимосвязь двух или нескольких групп организмов и есть то условие, которое определяет возможность глубоких преобразований в строении трофической функции гетеротрофных организмов. Соответствующую модель можно назвать биокомплексной.
Эта модель приложима и к другим случаям, в частности, к эволюции паразитов и не только для их органов питания, но, пожалуй, и всех других. Адаптивное значение эволюции паразитов очевидно и общепризнано. Но проследить влияние паразита на ход эволюции хозяина труднее. Здесь можно только отметить тот давно известный факт, что общее направление в эволюции хозяина и паразита приводит их к симбиозу, часто облигатному. Таким образом, паразит становится не-
* Яблоков-Хнзорян С. М. 1972. Эволюция с точки зрения биогеографа // Проблемы эволюции. Новосибирск, 2: 154-169.
обходимым элементом в трофической функции хозяина либо благодаря тому, что (как у термитов) перерабатывает пищу, поступающую в кишечный тракт хозяина, делая её пригодной для усвоения хозяином, либо (как у бронзовок) благодаря тому, что, размножаясь за счёт этой пищи, он сам становится питательным субстратом. В других случаях наличие паразита побуждает хозяина изменить свою трофику. Известно, например, что некоторые кузнечики (ВЫЬиЫв ша1ё,1з), заражённые определённым вирусом, способны развиваться на таких растениях, которые непригодны в пищу незаражённым особям (Мага-шоговеЬ 1963).
Другим примером приложимости биокомплексной модели могут служить взаимосвязи между цветками и насекомыми, их опыляющими. Здесь насекомые, превратившись из цветоедов в необходимый агент перекрёстного опыления растений, не только прекрасно приспособились к своей новой функции, в частности, путём существенных морфологических изменений, но и вызвали параллельную эволюцию у генеративных органов растений.
У насекомых приспособления к питанию на цветках наиболее резко сказываются на преобразовании ротовых органов у нектароедов. Так, у примитивных бабочек — Micropterigidae, питающихся пыльцевыми зёрнами, эти органы в целом ещё жующего типа, но у всех прочих чешуекрылых они превращены в сосущую трубку за счёт максилл. Давно описан цветок одной мадагаскарской орхидеи с таким глубоким венчиком, что ни одно из местных насекомых, известных в то время, не способно было его опылить. Это обстоятельство побудило Уоллеса предсказать в 1891 году существование на Мадагаскаре длиннохобот-ного бражника, который был описан 12 лет спустя Джорданом (Шван-вич 1949).
У жесткокрылых ротовые органы подавляющего большинства видов жующего типа, но они превратились в сосущие у некоторых нектароедов. Так, в семействе маек Meloidae сосущие ротовые органы известны у двух родов, которые настолько близки, что в последней классификационной схеме этого семейства (Ка87аЪ 1959) отнесены в одну и ту же трибу, включающую и роды с жующими ротовыми органами. Замечательно, что у этих двух родов преобразование ротовых органов шло совсем разными путями: у рода ЬерЬораЬриБ Оиег. — в основном за счёт интенсивного удлинения челюстных щупиков, у рода Nemognatha Г. — благодаря вытягиванию галеи в узкую лопасть, длина которой у некоторых видов превышает длину тела. Такое же строение рта, как у Nemognatha, отмечается и у некоторых пластинчатоусых (Machatschka 1959), хотя эти последние очень отдалены филогенетически от маек. Эти данные интересны тем, что указывают на возможность, во-первых, интенсивного преобразования определённых органов, в данном случае
ротовых, без видимого изменения в строении прочих, и, во-вторых, на возможность преобразования ротовых органов сравнительно быстрыми темпами у тех насекомых, которые приспособились к питанию на цветках определённого типа. Сходные изменения ротовых органов можно найти у многих других насекомых нектароедов, филогенетически отдалённых друг от друга, например у некоторых перепончатокрылых, двукрылых, ручейников и т.д.
У цветков также легко проследить за адаптивными преобразованиями, вызванными энтомоопылением, в том числе в развитии яркого и разнообразного венчика, в расположении тычинок и рыльца, запасов нектара и т.д. Даже изменение в расположении завязи, опустившейся под венчик в процессе эволюции цветка, вызвано, по-видимому, надобностью защитить её от насекомых (Тахтаджян 1954). Наоборот, изменения физических условий среды часто едва отражаются на структуре генеративных органов растений. Так, известно много примеров исходно лесных форм, которые, приспособившись к существованию в аридных ландшафтах, сохранили неизменным строение своих цветков.
Таким образом, взаимосвязь между насекомыми и цветками нам даёт пример параллельного изменения как в органах питания (у насекомых), так и в органах размножения (у растений). Однако у большинства организмов органы размножения изменялись в основном в силу взаимодействия гамет, а при наличии двух полов — и половых связей. Здесь опять-таки эволюция органов и функций укладывается в биокомплексную модель, даже у гермафродитов. Исключение из этого правила составляют случаи самооплодотворения, апогамии и партеногенеза, но эти случаи давно уже рассматриваются как «тупики» эволюции, преграждающие соответственным формам возможность дальнейших преобразований или по крайней мере резко её ограничивающие.
Строение половых органов отличается удивительным разнообразием, а часто и своеобразием, несмотря на исходно тождественный процесс гаметогамии у всех организмов, что давно уже используется систематиками для установления тех или иных таксонов. В ботанике ещё Линнеем оно было положено в основу классификации всего растительного мира и сохранило с тех пор эту ведущую роль. У животных оно приобретает всё большее значение в систематике наземных беспозвоночных, но у морских и у позвоночных его значение гораздо скромнее. Таким образом, возможность применения биокомплексной модели сказывается в этом случае по-разному у разных таксонов.
У морских беспозвоночных преобладает наружное оплодотворение, взаимодействие обоих полов носит здесь довольно подчинённый характер, половые функции изменяются мало, но часто дают различные своеобразные отклонения.
У членистоногих большинство видов обоеполо, гермафродитизм ре-
док, брачные игры обычны и разнообразны. В систематике этого типа животных строение гениталий стремится приобрести то же значение, что у растений. Замечательно, что именно это строение даёт часто наиболее надёжные видовые признаки, т.е. обладает большей способностью, чем многие другие структуры, образовывать чёткие звенья.
Однако между эволюцией генеративных и соматических структур нередко наблюдаются серьёзные расхождения, ставящие систематикам иногда трудно разрешимые задачи. В некоторых случаях создаётся впечатление, что всё протекает так, как будто в эволюции некоторых групп существуют два параллельных направления: одно - для половых и другое — для соматических структур. Эти явление напоминают случаи преобразования ротовых органов, отмеченные выше.
Интересен в этом отношении пример насекомых — эндогеев, постоянно живущих и развивающихся в почве, а также некоторых спелео-бионтов. Эти виды находятся в условиях среды, отличающихся очень большим постоянством в пространстве и во времени. Колебания температуры и влажности незначительны и цикличны, среда обитания однородная, так как большинство видов заселяет лишь карстовые почвы определённой структуры, биотический фактор ослаблен благодаря большой бедности биоценоза, враги и паразиты, по-видимому, редки. Таким образом, у этих форм почти единственным фактором среды, способным изменяться, является половой. Соответственно основным, если не единственным, видовым отличием служат половые органы. Так, у трибы жесткокрылых — стафилинид Leptotyphlini, состоящей исключительно из эндогеев, виды едва отличаются по внешним признакам или чаще не отличаются вовсе, но обладают очень разнообразными половыми органами, что привело к описанию большого количества видов, распространённых, за редкими исключениями, на очень небольших ареалах (Coiffait 1958). Обилие викариатов свидетельствует об образовании этих видов на месте после их проникновения в землю. Замечательно, что в противовес всем прочим два из этих видов расселены широко. Но как раз они оказались оба партеногенетиче-скими (что доказано для одного из них и очень вероятно для другого). Поскольку у этих видов все факторы среды, в том числе и половой, стабилизированы, можно считать их эволюцию застывшей. Напомним: образование большинства средиземноморских эндогеев следует отнести к плиоцену (Яблоков-Хнзорян 1961), что даёт представление об их темпах эволюции.
Однако примеры сходных видов, отличимых лишь по гениталиям, существуют не только среди эндогеев, но также у открыто живущих форм, в том числе у многих бабочек (пядениц, совок и т.д.), жесткокрылых и др. Наряду с этим нередки противоположные явления, когда чётко отличающиеся виды имеют совсем сходные гениталии. Так, в
семействе жуков ощупников Pselaphidae строение мужских гениталий обычно очень изменчиво даже у близких видов, но в роде Claviger Ргеувв1. этого семейства оно сходно у всех видов рода ^еаппе1 1950). В некоторых случаях оказалось возможным установить большую стабильность строения половых органов во времени. Так, из янтаря (Яб-локов-Хнзорян 1961) описан один щелкун из рода Athous ЕвеЬвеЬ., у которого мужской половой аппарат, оказавшийся выставленным наружу, ничем не отличался от такового у современных представителей рода. Эти данные свидетельствуют о большом различии в темпах и интенсивности преобразования половых органов у насекомых. Может быть, причину этого следует искать в каких-то особенностях процесса совокупления?
В систематике позвоночных строение гениталий играет очень скромную роль, хотя и здесь можно установить некоторую специфичность. Зато большое разнообразие наблюдается во вторичных половых признаках и в брачном поведении. Но наибольшее значение полового фактора сказывается в заботе о потомстве. Этот момент также увязывается с биокомплексной моделью за счёт взаимодействия потомства и родителей. Эта модель в какой-то мере приемлема для всех организмов, у которых яйцеклетка оплодотворяется в чреве матери, но она приобретает большое значение у живородящих форм и у видов, воспитывающих своё потомство. В частности, у живородящих видов наблюдается образование специальных органов (плацента и сходные органы), возникающих независимо друг от друга у разнообразных беспозвоночных и у млекопитающих.
Существование биокомплексных моделей нетрудно выявить также в эволюции органов и функций защиты, где их роль очевидна, органов чувств и нервной системы. Таким образом, эта модель проверяется на почти всех основных преобразованиях организмов. Конечно, наряду с биотическим фактором бесспорное влияние должен был оказать также абиотический, но приспособления организмов к изменениям физических условий среды достигаются простыми способами, как это наглядно установлено на приспособлениях млекопитающих к суровому климату Субарктики (Шварц 1963). То же самое можно сказать о засухоустойчивости, причём в обоих случаях известно много примеров даже крупных таксонов, которые отсутствуют в этих фаунах, так как не сумели приспособиться к их условиям среды. В то же время между фаунами тундры и пустыни есть много существенных различий. Одно из них — разность в обилии древних реликтов. Так, на севере Голарктики, несмотря на большую бедность фауны в целом, сохранилось немало очень примитивных форм. Наоборот, в пустынных биоценозах, несмотря на гораздо большее богатство их фаун, древние реликты очень редки, хотя пустыни, согласно современным представлениям, существо-
вали извечно. В частности, в фауне пустыни или даже полупустыни трудно найти пример хотя бы одного крупного таксона (выше трибы), который был бы свойствен исключительно этим ценозам или представлен в них наиболее примитивными для этого таксона формами. Наиболее известное исключение из этого правила — вельвичия, но и она не более примитивна, чем прочие гнетовые. Наоборот, в тугаях древние реликты нередки. Наряду с этим примеры групп, в том числе и родов, представленных как в аридных, так и в гумидных ландшафтах, очень многочисленны и свидетельствуют о возможности ксерофи-лизации данных групп без существенных структурных преобразований. Аналогичные данные можно привести и для фауны высокогорья, но эта фауна в целом гораздо беднее, однороднее и, по-видимому, моложе пустынной.
Однако, если приспособления к изменениям тех или иных условий среды носят в целом второстепенных характер, то изменение среды обитания, например переход к существованию из водной среды в наземную или освоение воздушного пространства, часто связано с радикальной перестройкой организмов.
Из сказанного вытекает, что основным фактором эволюции следует считать биотический, так как лишь он способен создать условия длительного биокомплексного динамического равновесия между организмами с вытекающей отсюда возможностью медленной, но коренной перестройки их основных функций. Значение в эволюции биотического фактора подчёркивалось ещё Ч.Дарвином и в дальнейшем нашло широкое признание, но его основная особенность, отмеченная нами выше, до сих пор не была учтена. По существу, она в известной мере отражает то реальное различие, которое лежит в понятиях макро- и микроэволюции, хотя эти термины принято толковать в совсем ином понимании (Симпсон 1948). Но учёта одной лишь биокомплексной модели ещё недостаточно для понимания хода эволюции.
Мы уже пробовали анализировать этот ход для наземных животных за последние геологические периоды (Яблоков-Хнзорян 1959, 1961а,б, 1963а) и пришли к выводу о решающем значении климатических колебаний. Однако эти колебания не только не могут благоприятствовать активизации биокомплексной модели, но должны, наоборот, резко ограничить сферу её действия, так как при перестройке ценозов отбор будет вестись в первую очередь по направлению к приспособлению популяций к новым физическим условиям среды, причём взаимосвязи между организмами будут изменяться и нарушаться в силу изменения видового состава ценозов и их условий существования. Поэтому следует искать возможное поле применения нашей модели как раз в противоположном случае, следовательно, при полном или почти полном постоянстве физических условий среды, так как именно в этом
случае их влияние на эволюцию будет минимальным, а биотический фактор приобретает ведущее значение. Соответственный путь эволюции можно назвать биотическим.
Из данных палеогеографии известно, что периоды длительного постоянства физических условий среды в прошлом не только существовали, но даже преобладали в истории земного шара за геологически обозримые отрезки времени. Во время этих периодов биотический фактор должен был стать ведущим и приводить к всё более совершенной коадаптации организмов. Именно в этих условиях должны были протекать процессы, отмеченные выше, с преобразованием паразитов в симбионтов, хищников в санитаров, конкурентов в сотрудников и т.д. Таким образом возникала замечательная гармония природы, так поразившая мыслителей XIX века. В результате этой эволюции наиболее полноценно используется пищевой субстрат путём тщательной специализации трофики каждого вида, заселяются все пригодные экологические ниши, развивается территориальный инстинкт, усовершенствуется связь между цветками и насекомыми-опылителями, мимикрия и миметизм, специализируется структура и функция половых органов, приводящая к распределению популяций в чётко обособленные виды, и т.д. Параллельно с этой эволюцией, названной академиком В.Н.Сукачёвым (1938) экогенезом, постепенно развивается тип отбора, цель которого закрепить её достижения в консервативные рамки. Таким образом создаётся климакс (применяя этот термин в несколько ином смысле исходного понимания Клементса). Согласно представлениям академика И.И.Шмальгаузена (1946), при таком климаксе должен господствовать стабилизирующий отбор, имеющий целью препятствовать всякому изменению фенотипа. Однако в свете изложенных выше соображений такой отбор может протекать лишь в исключительно редких случаях (например, у партеногенетически развивающихся видов эндогеев, отмеченных выше), так как ему должно препятствовать влияние биотического фактора. Но длительное сосуществование одних и тех же видов в одном биоценозе при полном постоянстве физических факторов должно привести к постепенному затуханию темпов эволюции в этих ценозах, поскольку действие отбора будет сказываться тем слабее, чем совершеннее уже существующая коадаптация организмов. Поэтому настоящий стабилизирующий отбор может рассматриваться как конечная модель, к которой должен стремиться биотический путь эволюции, когда он действует достаточно длительное время. Но и в этом случае стабильность фенотипа не препятствует обогащению генотипа и образованию рецессивных признаков (Мауг 1965). Палеонтологическая летопись полностью подтверждает эти данные, так как известны длительные периоды, во время которых эволюция как бы замирает. Особенно чётко это явление установлено палеобота-
никами, что побудило А.Н.Криштофовича (1946) выдвинуть свою теорию полихронных флор, но сходные данные имеются и для фаун (Яблоков-Хнзорян 1963а).
Таким образом, для длительного развития хода эволюции необходимо наличие не только периодов с преобладанием биотического пути, но также и других, во время которых застывшие рамки старых биоценозов ломаются, а организмы, оказавшиеся в новых для них условиях среды, преобразуются. При этом резервы изменчивости, накопленные в предыдущем периоде, интенсивно отбираются, приводя к образованию новых биоценозов, приспособленных к новым условиям среды (период сингенеза, по терминологии В.Н.Сукачёва). Этот процесс в какой-то мере напоминает онтогенез насекомых с чередованием линек и длительных периодов накопления новых свойств.
Из сказанного следует, что процесс эволюции не может быть приурочен лишь к одному пути, а является производным воздействия нескольких, в том числе и тех, которые связаны с изменением условий среды. Таких путей можно выделить четыре: 1) инвазионный, 2) миграционный, 3) изоляционный, 4) ценогенетический.
1) Инвазионным мы называем путь эволюции, связанный с изменениями в распространении организмов при сохранении неизменными физических условий среды. Этот путь наблюдается в случае изменений очертаний или рельефа суши или благодаря случайному преодолению той или иной биологической преграды, в частности, благодаря антропогенному фактору или при расселении новообразовавшегося вида или морфы из своего исходного ареала. При всех обстоятельствах будут заселяться лишь те стации, в которых данный организм найдёт приемлемые условия существования. Соответствующие миграции, которые мы назвали горизонтальными (Яблоков-Хнзорян 1959), часто отличаются очень быстрыми темпами, так как они не связаны с какими бы то ни было преобразованиями мигрантов. Примером таких расселений могут служить многочисленные адвентики, переселившиеся с помощью человека, например, в Европу, Америку, Австралию. Все эти виды, за очень редкими исключениями, не изменились на новых частях их ареала. Однако со временем в результате инвазий виды часто распадаются на викариаты (подвиды или виды), которые вообще характерны именно для этого пути эволюции. Установить длительность времени, нужного для образования викариатов, сейчас ещё трудно, но в некоторых случаях (например, для некоторых горных видов или субарктов) викарирующие подвиды могут, по-видимому, образоваться за десяток тысяч лет, а виды, вероятно, за несколько сотен тысяч лет (некоторые примеры такого процесса приведены нами в статье 1963 г.).
2) Под миграционным путём эволюции мы понимаем изме-
нения организмов вследствие вертикальных миграций (Яблоков-Хнзорян 1959), вызванных изменениями климатических условий. Эти изменения приводят к сдвигу растительных зон и соответствующих биоценозов. Поскольку мы уже неоднократно останавливались на примерах таких миграций, здесь ограничимся напоминанием некоторых из их основных моментов.
Так как вертикальная миграция охватывает большинство элементов биоценоза, то его структура частично сохраняется, чем ограничивается диапазон изменений организмов. Из данных биогеографии, в частности по биполярному распространению многих животных (Берг 1948), по обилию родов, распространённых по меридианам в Европе и Африке или в Северной и Южной Америке, следует, что интенсивность этого пути эволюции невелика, хотя видовой состав обычно изменяется, и часто полностью.
3) Изоляционный путь эволюции представляет в известной мере противоположность двум предыдущим. Соответственно он может возникнуть двояко. В случае изменений в рельефе или очертании суши некоторые популяции, находившиеся раньше в контакте друг с другом, могут оказаться изолированными. Ещё чаще такая изоляция возникает при сдвиге растительных зон, так как сходные биотопы могут сохраниться в определённых рефугиумах или даже на обширных территориях, но изолированных друг от друга часто очень большими дизъюнкциями. Так, часто громадные дизъюнкции в ареалах многих видов рассматриваются как следствие ледниковых периодов, уничтоживших этот вид на части исходного ареала, например в Сибири. Таким путём образовались бореоальпийцы (НоЫЬаив, Ы^гоШ 1939) или виды, общие для Европы и Северной Америки (Ы^гоШ 1957). Сейчас некоторые биологи (Мауг 1965) стремятся объяснить этим путём образование большинства современных подвидов и видов, так как изоляция популяций должна привести к их преобразованию в новые таксоны. Эти соображения, более или менее удовлетворительно проверявшиеся на примере высших позвоночных, гораздо менее убедительны для низших, а ещё менее — для насекомых и многих растений, так как количество родов и видов, даже монотипических, расселённых на очень больших пространствах, в том числе и на островах или на разных материках, и часто вследствие, по-видимому, очень древних миграций, трудно примирить с представлением о ведущей роли изоляции в процессе видообразования. Также противоречит этому представлению обилие примеров видов, сохранившихся лишь в нескольких отдельных рефугиумах, отдалённых друг от друга мощными биологическими преградами и не давших никаких викариатов, несмотря на часто очень длительную изоляцию этих популяций. В предыдущих работах нами уже приведено большое количество примеров дизъюнктив-
ных ареалов; эти примеры можно было бы умножить почти до бесконечности, ограничимся лишь некоторыми дополнительными данными.
Каменный дуб Quercus ilex L. распространён в Средиземноморье и в Китае, причём на западе этот вид вечнозелёный, а на востоке может быть и листопадным. Дизъюнкция в ареале должна была произойти не позднее среднего плиоцена.
Среди жуков-карапузиков примеры разорванных ареалов обычны, в т.ч. и среди монотипических видов (Рейхардт 1940), например:
Acritus homoeopaticus Woll. - остров Мадейра, Северо-Западная Африка, Западная Европа, юг европейской части СССР, Закавказье, Приморье;
Acritus punctum Aube - Сенегал, Канарские острова, Западная Европа, Крым, Талыш;
Gnathoncus nanus Scriba - Голарктика, Тайвань, Занзибар;
Gnathoncus punctuator Reitt. - Европа, долина Аракса, Средняя Азия, Сахалин.
Распространение некоторых родов жуков-навозников
Род Сев. Америка Юж. Америка Африка Мада гаскар Пале-арктика Индо-Малайская область Австралия
Sisyphus + — + — + + —
Panelus — — + — + + +
Copris + — + — + + —
Catharsius — — + — — + —
Oniticellus — — + — + + —
Liatongus + + + — + — —
Oxyomus + + + — + + —
Didactylia 1 вид + + + + — —
Euparia + + + — — + +
Saprositus + + + + + + +
Ataenius + + + + + + +
Dialitus + — — + + + +
Psammobius + + + + + + +
Diastictus + + + — + + +
Pleurophorus + + Юг + + + —
Rhyssemus + + + + + + +
Trichorhyssemus + — + + + + —
Rhyparus — — + + + + +
У родов пластинчатоусых — навозников (Balthsar 1963-1964) — примеры разорванных ареалов многочисленны. Так, роды Onthophagus Latr. и Aphodius Illig. распространены практически всюду и насчитывают эндемиков на всех материках. Sisyphus crispatus Gory состоит из трёх подвидов (один в Мексике, другой в тропической Африке и третий в Индии). В роде Panelus Lewis один вид общий для Японии и Индо-
Малайской области, другой - для Индо-Малайской области и Африки (Танганьика). В родах Saprositus Redt. и Ataemus Harold многие виды - островные эндемики. Схема расселения некоторых родов навозников представлена в таблице, где видно обилие родов с обширными ареалами и многочисленными дизъюнкциями, часто отражающими очень древний тип расселения.
По нашему мнению, данные о распространении насекомых в целом свидетельствуют об ограниченном значении географической изоляции в процессе видо- и родообразования для форм, занимающих сходные экологические ниши в более или менее сходных биотопах, даже когда эти виды распространены на противоположных концах света.
Эти представления подтверждаются и палеонтологическими данными. Так, из янтаря давно уже описаны инклюзы насекомых, которые ничем не отличаются от современных или отличаются от них лишь очень незначительно. Впрочем, известно много примеров групп животных, едва эволюционировавших за очень длительные промежутки времени. Согласно данным палеоботаники, почти все виды современных деревьев Европы и Кавказа известны с верхнего плиоцена. Хотя во время ледниковых периодов лесные массивы претерпели очень существенные изменения, временами сильно сокращаясь в объёме и сохраняясь лишь в единичных рефугиумах, а затем разрастаясь часто на очень большом пространстве, эти пертурбации, видимо, не отразились на их видовом составе. Все эти данные не ратуют в пользу ведущего значения изоляции в процессе видообразования.
Изоляционный путь эволюции характеризуется, в частности, тем, что он в большей мере, чем любой другой, может быть связан с фактором случайности, так как случайная возможность для некоторых особей (или даже одной беременной самки) преодолеть биологическую преграду может привести к заселению ими новых территорий. В литературе приводятся примеры видообразования, связанные, вероятно, с такой случайностью (Mayr 1965). При сдвиге растительных зон сохранение того или иного реликта в изолированных рефугиумах может зависеть от ряда случайностей. Однако процессу такого видообразования вряд ли разумно приписать большое значение, а односторонняя, резкая и продолжительная изоляция «ведёт к депрессии, к тупику эволюции» (Дубинин 1966, с. 431).
4) Ценогенетический путь эволюции также связан со сдвигами растительных зон, но свойствен тем популяциям, которые сохранили, по крайней мере частично, свой исходный ареал, приспособившись на месте к новым для них условиям среды и изменившим, соответственно, свой биотоп. Эти преобразования популяций всегда связаны с резким сокращением их численности и поэтому должны в широкой мере зависеть от стохастических процессов. Мы уже подробно ос-
танавливались в прошлом на этом пути и отметили его большую мор-фогенетическую значимость, приводящую к образованию не только новых видов, но и родов. Как мы на это уже указывали, основные преобразования связаны с повышением холодо- и сухоустойчивости исходно гумидной группы. Обратный процесс наблюдается редко и на малохарактерных примерах. Поэтому создаётся впечатление, что этот путь эволюции приводит в основном к узкой специализации видов, теряющих способность к дальнейшим преобразованиям. Соответственно при потеплении или увлажнении климата данные формы должны исчезнуть или мигрировать.
Перечисленными причинами можно объяснить некоторые отмеченные выше особенности этих фаун. В тундре сохраняются кое-какие древние реликты, но они не дают начало новым формам. В пустыне такие реликты вообще очень редки, потому что здесь амплитуда сдвигов растительных зон в прошлом была настолько велика, что привела к исчезновению древних ксерофильных форм. Наименее мощные сдвиги произошли, по-видимому, в пустыне Калахари, чем и объясняется удивительное богатство её фауны и сохранение в ней такого древнего реликта, как вельвичия.
Изложенные выше пять путей эволюции представляют пять моделей, в которые, согласно нашим представлениям, должны укладываться все возможные преобразования наземных организмов, происшедшие и происходящие на земном шаре. Но поскольку такая трактовка не вяжется со взглядами некоторых биологов, нам необходимо остановиться на этом вопросе.
Согласно воззрениям многих современных генетиков, основным фактором видообразования является изоляция популяций, причём иногда допускают, что без изоляции процесс видообразования невозможен вообще. А так как всякая эволюция сводится к цепи последующих видообразований, то и она всецело зависит от протекания изоляционных процессов. Наиболее крайнюю позицию в этом направлении занял Э.Майр (Mayr 1965), давно уже утверждающий, что единственной эффективной изоляцией является географическая. В свете этих представлений из наших путей эволюции лишь изоляционный может привести к процессу видообразования, прочие же способны лишь в какой-то мере подготовить для него почву.
Позиции Э.Майра нам кажутся неприемлемыми по многим причинам. Заметим сначала, что сам Майр вынужден сделать ряд оговорок. Не касаясь здесь вопросов полиплоидии, как очень редкой у животных, и партеногенеза, как частного случая, не имеющего существенного эволюционного значения, отметим, что Майр вынужден признать возможность симпатрического процесса видообразования у форм, развивающихся и спаривающихся на одном и том же хозяине (животном
или кормовом растении), хотя он сомневается в существовании таких случаев для насекомых, развивающихся на растениях, в чём он неправ. Так, у короедов-древесинников (род Xyleborus Е1еЬЬ.) спаривание происходит в личиночных ходах до вылета имаго (вылетают лишь оплодотворённые самки) или реже снаружи, но на стволе кормового дерева во время дружного выхода жуков тотчас же после их оформления. Сходное поведение мы наблюдали также у некоторых других жесткокрылых, у которых самцы в природе очень редки, потому что спариваются тотчас же после выхода из своих личиночных ходов. Основным аргументом Майра против возможности симпатрического видообразования является отсутствие достоверных примеров этого процесса. В то же время он считает возможным доказать существование аллопатри-ческого видообразования, для которого таких примеров также не существует, путём приведения случаев промежуточных звеньев этого процесса, не замечая, что этим же образом можно доказать существование и симпатрического пути. При этом он даже отрицает возможность образования временной изоляции путём сдвигов в периоде спаривания, хотя такой процесс отмечен многими биологами. В частности, очень многие насекомые имеют два брачных периода — осенний и весенний. Один из них может легко выпасть в связи с теми или иными изменениями среды.
Из допущений Майра вытекает:
1) что все современные виды и географические расы образовались путём изоляций отдельных популяций, в большинстве случаев предположительно во время ледниковых периодов. Таким образом, количество современных подвидов политипического вида должно быть равным количеству разрывов, образовавшихся в прошлом в видовом ареале. А почему эти подвиды сохраняются сейчас в тех многочисленных случаях, когда они сомкнули свои ареалы и, следовательно, могут скрещиваться друг с другом, он не объясняет, хотя, согласно его трактовке, в смежных популяциях отличия должны были бы сгладиться;
2) что случаи ступенчато возрастающей физиологической изоляции между популяциями у одного и того же вида возникают таким же путём, хотя опять-таки непонятно, почему эти отличия не исчезают в смежных популяциях.
А о том, как может возникнуть клинальная изменчивость, Майр умалчивает, хотя он правильно отмечает обилие примеров такой изменчивости в одних и тех же популяциях и отсутствие корреляции между ними, в частности, в пространстве. Уже этот факт доказывает недостаточность позиций Майра, так как в клинах никакой прерывистости, как правило, не бывает (единичные исключения не изменяют сути дела). Наконец, сам Майр отмечает случаи видообразования при пространственном обособлении, но при сохранении контактов, нару-
шающих изоляцию популяций друг от друга и, следовательно, согласно его трактовке, и сам процесс видообразования.
Однако все сделанные нами выше замечания, по сути дела, второстепенные. Основным является вопрос о том, возможен ли процесс симпатрического видообразования в норме, т.е. для большинства популяций любого вида? В противовес Э.Майру многие генетики отвечают на него положительно. В частности, ещё С.С.Четвериков (1928) признавал возможность «ойкологической» эволюции (по его выражению), такого же мнения придерживается Н.В.Тимофеев-Ресовский (1965); академик Н.П.Дубинин (1966) недавно подробно остановился на этом вопросе. Согласно его представлениям, «наследственная гете-розиготность популяций — база эволюции, на которой зиждется как зарождение внутривидовой приспособительной дифференцировки, выражающейся в образовании рас, так и сложные процессы зарождения и происхождения новых видов» (Там же, с. 258), «образование экологических рас — один из главных путей внутривидовой эволюции» (с. 268); «экологическая раса не связана с географическим критерием: две и большее число экологических рас может одновременно находиться в пределах одного ареала» (с. 286). Ссылаясь на работы Баура (1932), Н.П.Дубинин приписывает естественному отбору способность углублять зарождающийся разрыв между расами, приводящий к их превращению в вид не только в силу изоляции этих рас, но также при отсутствии такой изоляции для того, чтобы их защитить от вредных действий перекрёстного скрещивания; изучая симпатрический метод образования изолирующих механизмов, Дубинин отмечает несостоятельность позиций Майра (с. 304) и значение транслокаций как одного из изолирующих механизмов. Изучая действие дизруптивной селекции (с. 663), он отмечает, что «дивергенция и становление изоляции (подразумевается генетической - С.Яблоков-Хнзорян) возникают без влияния географической или какой-либо другой изоляции, физически предотвращающей скрещивание». Отметим, однако, что и Дубинин придаёт изоляции очень большое значение в процессе видообразования в целом.
Если симпатрический процесс видообразования возможен, он должен протекать, по-видимому, приблизительно согласно следующей схеме:
1) Учитывая, что полиморфизм обычен в популяциях любых организмов, он должен привести к разделению этой популяции на группы, которые могут отличаться по условиям существования, например по трофике, по выбору хозяина (касается паразитов), биотопа, почвенных разностей, стации, экологической ниши и т.д., и это независимо от того, окажутся ли эти группы обособленными в пространстве или нет (например, если они развиваются на разных растениях, произрастающих
совместно). При всех обстоятельствах влияние естественного отбора на эти группы будет разным, в первую очередь из-за биотического фактора. Например, при развитии на разных растениях каждая группа будет приспосабливаться по-разному к особенностям пищевого субстрата, к его механизму, к консорции, связанной с данным растением, и т.д. Соответственно в каждой из этих групп возникнут определённые адаптации к своим особым условиям существования, и чем сильнее будет расхождение в этих условиях, тем интенсивнее будет действовать отбор. Эти соображения нетрудно подтвердить.
Так, многочисленными опытами доказано (Камшилов 1961), что искусственное изменение пищевого субстрата насекомых приводит к резкому повышению смертности в первом поколении, даже если подопытные особи взяты из популяции, часть которой может питаться новым субстратом. Однако новое поколение, выросшее на этом субстрате, если оно вообще образуется, будет предпочитать его своему исходному. Таким образом, трофический преферендум может измениться очень быстро и оказаться разным у особей одной и той же популяции.
Ещё разительнее пример полиморфизма у семейных насекомых, хотя он всецело фенотипичен и образуется внутри одного и того же клона. Естественно полагать, что такой полиморфизм неизбежно закрепился бы генотипически, если это было бы возможно.
Если в полиморфической популяции возникнет мутация, полезная для одной группы особей и вредная для прочих, то она закрепится в этой группе и элиминируется из прочих независимо от того, в какой группе она возникла.
Хорошим примером такого процесса может служить появление ме-ланистических мутаций у разнообразных видов чешуекрылых в различных промышленных районах Европы и Северной Америки (Кей-lewell 1961). Эти мутации закрепляются у бабочек, которые нормально держатся днём неподвижно на стволах деревьев и имеют криптиче-ский эффект, так как стволы, нормально светлые из-за покрывающего их слоя лишайников, чернеют от загрязнения воздуха в промышленных районах, где лишайники гибнут. В этих районах светлоокрашенные бабочки становятся хорошо видимыми и легче поедаются птицами. Сейчас во многих случаях светлые формы заменены тёмными, но нигде не вытеснены полностью. В этом примере мутации закрепились в тех популяциях, где они оказались выгодными, и с большой быстротой, несмотря на полное сохранение панмиксии и отсутствие гомогамии. Для некоторых видов экспериментально установлено предпочтение самками анизохромных самцов изохромным.
У многих насекомых (Данилевский 1961) развитие может протекать с диапаузой или без неё в зависимости от трофики, в частности от выбора кормового растения, и это в одной и той же популяции. Эти
данные свидетельствуют не только об определённом трофическом полиморфизме, но и о возможности изменения сроков лёта и спаривания в разных группах одной и той же популяции с различным кормовым режимом. Другим примером закрепления полезных мутаций при отсутствии всякого типа изоляции может служить отбор генетически обособленных форм, иммунных к определённым ядам, в тех популяциях вредителей, против которых борются химическим путём.
Подобные примеры доказывают полную возможность накапливания мутаций в различных группах одной и той же популяции, и это в полном соответствии с современными представлениями о генетике популяций.
2) Для того, чтобы группы оказались физиологически изолированными друг от друга, достаточно появления новой мутации, которая, во-первых, была бы выгодна для некоторых групп и вредна для других; во-вторых, коррелировала бы с каким-нибудь признаком, способствующим физиологической изоляции, например с изменением сроков спаривания, особенностями половых признаков, брачного наряда, пения, стрекотания, химизмом пахучих веществ, связанных с полом, и т.д. Такая мутация приведёт к симпатрическому видообразованию независимо от пространственной изоляции обеих групп.
Заметим, что Майр усиленно старается поставить знак равенства между географической и экологической изменчивостью, но это означает отрицание возможности существования экологической изменчивости в пределах популяции, что не соответствует действительности. Прибавим, что даже в тех весьма обычных случаях, когда географическая и экологическая изменчивость совпадает, остаётся понять, как он объясняет процесс видообразования в смежных популяциях.
С нашей точки зрения, этот процесс определяется не наличием пространственных преград, а изменениями в условиях среды (биотических и абиотических). Каждый раз, когда эти изменения вызовут преобразования организмов, возникнет процесс видообразования, и это тем интенсивнее, чем интенсивнее будут изменения. Если они приведут к полиморфизму в пределах одной и той же популяции, то процесс видообразования будет протекать в ней, если же преобразования возникнут в разных популяциях, то этот процесс станет аллопатрическим. Таким образом, интенсивность эволюции зависит лишь от интенсивности изменений организмов, вызванных воздействиями факторов среды. Если популяции, даже длительное время изолированные друг от друга, существуют в сходных или почти сходных условиях среды, то и сами эти популяции останутся сходными, чем объясняется обилие дизъюнктивных ареалов, отмеченных выше.
Изложенная выше модель симпатрического видообразования несколько упрощена. На самом деле, согласно данным классической тео-
рии генетики популяций (L'Héritier 1954), закрепление в одной из наших модельных групп нового признака может протекать по-разному в зависимости от относительной жизнеспособности и (или) плодовитости гомо- и гетерозигот по этому признаку. Известно, что даже в том случае, когда определённая мутация летальна в гомозиготном состоянии, она всё-таки может сохраниться в популяции, если жизнеспособность и (или) плодовитость гетерозигот по этой мутации выше, чем у гомозигот, которые её лишены. В принципе влияние отбора может привести как к исчезновению невыгодного признака, так и к определённой системе равновесия между исходной формой и мутантом, т.е. к явлению сбалансированного полиморфизма, которое будет тем сложнее, чем большее количество аллельных признаков подвергается действию отбора, а также в случае появления признаков, сцепленных с полом. Наконец, картина может ещё усложниться из-за стохастических процессов и в тех случаях, когда направление действия отбора будет зависеть от исходного состояния популяции. Однако с интересующей нас здесь точки зрения существенно не уточнение всех возможностей направления отбора при появлении новой мутации, а лишь тот факт, проверенный экспериментально, в частности на популяциях дрозофил, что во многих случаях новый признак может закрепиться во всём составе определённой группы особей (популяции или её части), если этот признак выгоден для этой группы, при полном сохранении панмиксии с другими соседними группами («зона преходящего полиморфизма», по выражению Дубинина 1966). Прибавим, что когда такой признак связан с другими, влияющими на половой преферендум, то тогда возникает гомогамия, которая, даже если она относительная, значительно ускоряет обособление этой группы.
Таким образом, между приведённой нами выше моделью и представлениями некоторых биологов существуют существенные расхождения. Их вероятную причину можно объяснить обязанностью систематика, как и селекционера, оперировать только с фенотипом, не считаясь с генотипом, который является как раз основным объектом изучения генетиков. Изоляция популяций должна, по-видимому, приводить к различиям в их генотипах, но их фенотипы изменятся лишь постольку, поскольку отбор в них будет действовать в разных направлениях, т.е. поскольку условия существования популяций будут различными. Если же отбор будет иметь сходную направленность, то и фенотипы этих популяций останутся сходными, что побудит систематика отнести их к одному и тому же виду, несмотря на возможность очень
существенных генотипических различий.
* * *
Остаётся рассмотреть, насколько отмеченные выше пути эволюции исчерпывают возможности этого процесса по крайней мере у наземных животных.
На примере Западной Палеарктики мы уже подробно останавливались в наших прошлых работах на факторах, определивших генезис современной фауны наземных животных с палеогена, и пришли к выводу, что основным путём эволюции за данный отрезок времени был ценогенетический, а второстепенным — миграционный. Инвазионный, изоляционный и биотический пути имели лишь подчинённое положение, биотический сказался, видимо, лишь на крайнем западе Европы потому, что изменения условий среды были там гораздо менее резкими, чем в остальной части Палеарктики. Но прослеженные нами преобразования организмов были весьма скромными (Яблоков-Хнзорян 1963а). Тогда же мы высказали некоторые соображения об условиях среды, которые способны вызвать ароморфозы.
В свете соображений, изложенных в этой статье, можно уточнить наши представления об этом процессе. Ароморфоз связан, по-видимому, с изменяющимися условиями среды, чередующимися многократно с периодами покоя, следовательно, в результате сочетания биотического пути с другим, вероятно, главным образом с ценогенетиче-ским, так как именно на этом пути отбор должен действовать наиболее интенсивно. К сожалению, ни одного достаточно изученного примера протекания процесса ароморфоза не установлено, поэтому и проверка применимости указанной модели с достаточной степенью достоверности невозможна. Как бы то ни было, логично полагать, что специфика и амплитуда ароморфоза должны зависеть не только от наличия определённого количества сочетаний различных путей эволюции, но и от их специфики. Слишком быстрые или интенсивные колебания физических условий среды вредны, так как они приводят к массовому истреблению организмов и к миграции уцелевших элементов (Кришто-фович 1946). В тех биотопах, где физические условия среды мало благоприятны для жизни, образуются и сохраняются лишь узкоспециализированные формы, мало способные к дальнейшей эволюции. Наконец, длительность и темпы чередования биотического и прочих путей эволюции должны иметь очень большое значение, так как эффективность преобразования форм будет зависеть в очень большой мере от того запаса изменчивости, который им удалось накопить на своём биотическом пути. Согласно Дубинину (1966, с. 431), максимальная эволюционная пластичность вида достигается при определённом соотношении изоляции и панмиксии, но такое соотношение вряд ли может быть достигнуто в один и тот же момент и при наличии лишь одного пути эволюции. Гораздо более вероятно допущение его возникновения, по крайней мере в большинстве случаев, при чередовании биотическо-
го пути с другими за определённый отрезок времени и такими темпами, которые позволяют организму периодически накапливать и израсходовать оптимальный запас изменчивости.
Таким образом, ход ароморфоза определяется как амплитудой изменений физических условий среды, так и их темпами и длительностью. Но и сами организмы в зависимости от их специфики и условий существования будут реагировать по-разному на изменения условий среды, тогда как при биотическом пути мы должны допустить гораздо более однородные нормы реакций. Поэтому наиболее существенной переменной в определении хода ароморфоза нам представляется специфика протекания зональных сдвигов.
Труднее понять процессы, связанные с переходом организмов в новую среду обитания. Из этих процессов наибольшее значение для эволюции имел переход из водной среды на сушу. Естественно допустить, что он происходил вдоль береговой зоны в связи с колебаниями уровня моря, отлива и прилива, морских трансгрессий и регрессий, паводками и обмелением рек; в результате этих процессов многие водные организмы оказались вынуждены оставаться на суше более или менее длительное время. Но эти колебания не были связаны с климатическими и соответствуют поэтому биотическому пути эволюции, хотя в данном случае биотический фактор должен был иметь весьма подчинённое значение. К этому пути следует, по-видимому, отнести и освоение воздушного пространства. Для птиц было предложено несколько схем, поясняющих возможные этапы эволюции функции полёта. К сожалению, ни одна из них не может быть проверена из-за скудности палеонтологических материалов, и ни одна не приложима для прочих летающих организмов (например, для летучих мышей). Однако палеонтология в целом подтверждает наши допущения, так как во время переломных моментов в истории земного шара (например, в перми или в нижнем меле) никаких чётких процессов перехода организмов из одной среды в другую не прослеживается.
Заключение
Если верно, как об этом уже упоминалось, что, с точки зрения биогеографа, «эволюция есть не что иное, как производное отражения на живых организмах изменений среды» (Яблоков-Хнзорян 1961б), то и ход эволюции должен зависеть от специфики этих изменений и может в некоторой мере ею определяться. В этой статье мы пришли к выводу, что для наземных организмов в зависимости от возможностей характеристики условий среды можно выделить пять путей эволюции, каждый из которых ввиду своей специфики отразился на преобразованиях организмов. Однако эволюция в целом определяется не мозаичной комбинацией этих путей, а их интеграцией в один общий комплекс, так
как направление каждого из этих путей находится в определённой зависимости от предыдущих. Эти же соображения позволяют объяснить темпы эволюции, зависящие в основном от тех же изменений среды и определяющиеся так же, как ход эволюции, спецификой сочетания разных путей и их темпами, а также спецификой каждой отдельной группы организмов.
Литература Берг Л.С. 1947. Климат и жизнь. М.: 1-35в.
Данилевский А.С. 19в1. Фотопериодизм и сезонное развитие насекомых. Л.: 1243.
Дубинин Н.П. 19вв. Эволюция популяций и радиация. М.: 1-743.
Камшилов М.М. 19в1. Значение взаимных отношений между организмами в
эволюции. М.; Л.: 1-135. Криштофович А.Н. 194в. Эволюция растительного покрова в геологическом прошлом и её основные факторы // Материалы по истории флоры и растительности СССР. М., 2: 21-8в. Рейхардт А.Н. 1941. Насекомые жесткокрылые. Т. 5. Вып. 3. Сем. Sphaeritidae и
Histeridae. Ч. 1. М.; Л.: 1-419 (Фауна СССР. Зоол. ин-т АН СССР. № 2в). Симпсон Дж.Г. 1948. Темпы и формы эволюции. М.: 19-358.
Сукачёв В.Н. 1938. Главнейшие понятия из учения о растительном покрове //
Растительность СССР. М.; Л., 1: 15-33. Тахтаджян А. Л. 1954. Вопросы эволюционной морфологии растений. Л.: 1-214. Тимофеев-Ресовский Н.В. 19в5. К теории вида // Тр. Ин-та биол. Урал. фил. АН СССР 44: 11-25.
Четвериков С.С. 19в5. О некоторых моментах эволюционного процесса с точки
зрения современной генетики // Бюл. МОИП. Сер. биол. 7G, 4: 33-74. Шванвич Б.Н. 1949. Курс общей энтомологии. М.; Л.: 1-890.
Шварц С.С. 19в3. Пути приспособления наземных позвоночных животных к условиям существования в субарктике. I. Млекопитающие // Тр. Ин-та биол. Урал. фил. АН СССР 33: 1-132. Шмальгаузен И.И. 194в. Факторы эволюции. М.; Л.: 1-395. Яблоков-Хнзорян С.М. 1959. Об историческом методе в зоогеографии // Зоол. журн. 3S, 4: 497-508.
Яблоков-Хнзорян С.М. 19в1а. Опыт восстановления генезиса фауны жесткокрылых Армении. Ереван. Яблоков-Хнзорян С.М. 19в1б. О роли зональности в процессе эволюции // Зоол. журн. 4G, в: 797-808.
Яблоков-Хнзорян С.М. 19в1в. Новые жесткокрылые семейства Elateridae из балтийского янтаря // Палеонтол. журн. 3: 84-97. Яблоков-Хнзорян С.М. 19в3а. О ритмике эволюции // Зоол. журн. 42, 10: 14331445.
Яблоков-Хнзорян С.М. 19в3б. О роли питания в эволюции // Бюл. МОИП. Отд. биол. 4S, 5: 109-112.
Balthasar V. 19в3-19в4. Monographie der Scarabaeidae und Aphodiidae der
paläarktischen und orientaler Region. 1: 1-391; 2: 1-в27; 3: 1-в52. Coiffait H. 1958. Les Coleopteres du sol. Paris: 1-204.
Holdhaus K., Linroth C. 1939. Die europäischen Koleopteren mit boreoalpiner
Verbreitung // Ann. Nat. Hist. Museum Wien 50: 122-293. Jeannel R. 1950. Faune de France. 53. Coleopteres Pselaphides. Paris: 1-421. Kaszab Z. 1959. Phylogenetische Beziehungen des Flügelgeäders der Meloiden, nebst
Beschreibung neuer Gattungen und Arten //Acta zool. hungar. 5: 67-114. Kettlewell H.B.D. 1961. The phenomenon of industrial melanism in Lepidoptera //
Ann. Rev. Entomol. 6: 245-262. L'Héritier Ph. 1954. Traite de genetique. II. La genetique des populations. Paris : 345518.
Lindroth C. 1957. The faunal connection between Europe and North America. Stockholm: 1-346.
Machatschka I.W. 1959. Untersuchungen über die verwandschaftlichen Beziehungen der Gattungen der bisherigen Glaphyrinde (Col., Lamellicornia) // Beitr. Entomol. 9, 5/6: 528-545. Maramorosch K. 1963. Arthropod-transmitted plant viruses // Ann. Rev. Entomol. 8: 369-414.
Mayr E. 1965. Animal species and evolution. Harvard Univ. Press: 1-787. ISSN 0869-4362
Русский орнитологический журнал 2008, Том 17, Экспресс-выпуск 443: 1491-1493
Новые находки редких видов птиц в Южном Приморье
Ю. Н. Глущенко1), О. А. Бурковский2^, И. Н. Кальницкая3), Д. В. Коробов3)
1) Уссурийский государственный педагогический институт, ул. Некрасова, д. 35, г. Уссурийск, 692500, Россия
2) Дальневосточный государственный университет, Владивосток
3) Ханкайский государственный природный биосферный заповедник
Поступила в редакцию 8 ноября 2008
Материалы для данного сообщения были собраны в разные годы в южной половине Приморского края.
Amaurornis phoenicurus (Pennant, 1769). В последней четверти ХХ века в прибрежных районах Приморского края зафиксировано четыре случая обнаружения белогрудого погоныша или его останков (Лабзюк 1988; Назаров, Казыханова 1988; Елсуков 1999). Одна птица наблюдалась кормящейся в придорожном кювете оживлённой автомобильной трассы и была сфотографирована. Это произошло 25 мая 2008 в Кава-леровском районе, в 5 км к западу от посёлка Рудный вблизи перевала Венюкова (хребет Сихотэ-Алинь).
