CC BY
34
9. ПотебняА.А. Слово и миф. - М.: Правда, 1989. - 623 с.
10. Cазонова Т.Ю. Моделирование процессов идентификации слова человеком: психолингвистический подход. - Тверь: Твер. гос. ун-т, 2000. - 134 с.
11. Сазонова Т.Ю., Умеренкова А.В. Эффект обманутого ожидания: лингво-когнитивное моделирование // Вопросы психолингвистики. -2007. - №>5. - С. 30-32.
12. Телия В.Н. К проблеме связанного значения слова: гипотезы, факты, перспективы // Язык - система. Язык - текст. Язык - способность. - М., 1995. - С. 106-113.
13. Фейгенберг И.М. Вероятностное прогнозирование в деятельности мозга // Вопросы психологии. - 1963. - №>2. - С. 59-67; Фейгенберг И.М. Видеть - предвидеть - действовать. - М.: Знание, 1986. - 160 с.
14. Cutler A. (Ed.). Twenty-first century psycho-linguistics: four cornerstones. - Hillsdale, NJ: Lawrence Erlbaum Associates, 2005. - 423 p.
15. Feigenberg I.M. Probabilistic Prognosis and Its Significance in Normal and Pathological Subjects // A Handbook of Contemporary Soviet Psychology.
Ed. by M. Cole and I. Maltzman. - New York; London: Basic Books, 1969. - Pp. 354-369.
16. Grimes-Maguire R. & Keane M.T. Evidence of Muddy Knowledge in Reaching for the Stars: Creating Novel Endings to Event Sequences // Proceedings of the twenty-Sixth Annual Conference of the Cognitive Science Society. - Hillsdale, NJ: Erlbaum, 2004. -Pp. 833-838.
17. Meyer W.V., Reisenzein R. & Schützwohl A. Towards a Progress Analysis of Emotions: The Case of Surprise // Motivation and Emotion. - 1997. -№ 21(3). - P. 251-274.
18. SchankR.C. &AbelsonR.P. Scripts, Plans, Goals and Understanding: An Inquiry into Human Knowledge Structures. - Hillsdale, NJ: Lawrence Erlbaum Associates, 1977. - 256 p.
19. Sperber D. & Wilson D. Relevance: Communication and cognition. - Oxford: Blackwell, 1986. -338 p.
20. Sternberg R.J. Cognitive psychology. Fort Worth etc.: Cengage Learning, 2005. - 624 p.
21. Ungerer F. & Schmid H. -J. An introduction to cognitive linguistics. - London; New York: Longman, 1996. - 400 p.
Г.В. Федянова
ЭВОЛЮЦИЯ МОТИВОВ МОНАРХИИ В РУССКОЙ ПОЭЗИИ ПЕРИОДА КРЫМСКОЙ ВОЙНЫ (1853-1856)
Предлагаемая тема ранее не была предметом специального рассмотрения . в литературоведении. Однако анализ проблемы дает возможность углубить представление как о творчестве отдельных поэтов, так и о русской поэзии и общественном сознании данного периода в целом, влиявших на историческое развитие России.
Во время Крымской войны в зависимости от военных успехов и поражений менялся взгляд общества на личность императора Николая I. Если Высочайший Манифест от 9 февраля 1854 г., призывавший к единству нации, вызвал патриотический подъем и свидетельствовал о реальном авторитете царя, то резкое изменение ситуации в Крыму, несостоятельность правительства, повлияли и на оценку роли Николая I в исторических событиях, придали ей негативный характер. Это, в свою очередь, не могло не влиять на отношение рус-
ского общества к монархии как к социальному институту.
В газетах 1854-1855 гг., прежде всего в «Русском инвалиде» и «Северной пчеле», печатались стихотворения, возвеличивающие императора. Они носили агитационно-пропагандистский характер. К ним, например, можно отнести «Песню алтайских стрелков» неизвестного автора («Русский инвалид». 1855. №286. 20 апреля): «Царский взгляд один чудеса свершит. / Им, как солнышком оживленные, / Мы на бой пойдем безбоязненно».
«Северная пчела» (1855. .№15. 20 января) напечатала «Песню храбрых защитников Севастополя. Царское спасибо». П. Ободовского: «Дождались мы чести славной, / Наградил нас царь державный, / Разуважил нас одним / Словом ласковым своим».
Больший интерес представляет ряд стихотворений известных поэтов.
На победы русских войск при Синопе и Ахал-цихе осенью 1853 г откликнулся стихотворением «Памяти Державина» А.Н. Майков. С точки зрения его лирического героя самодержавие, ведущее свое начало от Петра I, - национальная черта русской жизни. Оно противопоставлено европейским порядкам, «духу партий», который «злобу там таит». В России, напротив, «.. .мы за нашими царями <.> Пошли к величью и добру».
Лирический герой уверен в неизменности этих основ русского государства:
Познай, наш враг хитроугрозный! С ее царем дороги розной России ввек не может быть [6, с. 5].
Тот же мотив единения царя и народа - в май-ковском «Послании в лагерь» (1854). Для поэтического выражения этой мысли использован закон жанра - стремление преодолеть границу между «большим» и «малым» миром [5, с. 50], между «всеми оставшимися» и «лагерем боевым». Объединяет «два мира» посылаемый лирическим героем «друзьям», стих, который характеризуется как «тоже меч», так как в нем «блещет идеал России молодой». Образ «меча» вводит пушкинский подтекст «Во глубине сибирских руд» (1827).
Образ «идеал России молодой», выражает преемственность Николаем I традиций Петра I, и «Все осязательней и ярче тридцать лет/ Осуществляет под скиптром Николая» [6, с. 20].
Итак, в этом стихотворении конкретизирован образ «наших царей» и лейтмотив единения монарха и народа. Но уже в стихотворении Майкова «Когда по улице в откинутой коляске...», датированным автором «5 мая 1854 года» [8, с. 497], это единение нарушено. Выразительно начало стихотворения:
Когда по улице в откинутой коляске Перед беспечною толпою едет он...
Слово «перед» подчеркивает здесь отделен-ность едущего от пешей «толпы», которая, по-видимому, в своей «беспечности» равнодушна к монарху, в «мрачном величии» которого отражен его «жребий». Это образное разделение имеет и названную причину - «злоязычие» «сонмища хулителей». При этом восстановление справедливости возлагается на «Историю».
С Майковым как бы вступает в диалог А. С. Хомяков, автор «России» (23 марта 1854 г.). Образа монарха в его стихотворении нет. Но в подтексте возникает мысль о его ответственности «за грехи» «ужасные» России:
В судах черна неправдой черной, И игом рабства клеймена; <...> И всякой мерзости полна!..
Образ России здесь антропоморфен и мифо-поэтичен: «С душой коленопреклоненной, / С главой, лежащею в пыли» [17, с. 137-138].
На крушение авторитета царя влияли и военные поражения. После начавшейся осады Севастополя П.Л. Лавровым было написано стихотворение «Русскому народу» (1854). Оно как бы комментирует стихотворение «России» Хомякова и вводит образ царя:
Меня поставил Бог над русскою землею, -Сказал нам русский царь. Во имя Божие склонитесь предо мною, Мой трон - его алтарь...
Под властью самодержца Россия, от имени которой говорит лирический герой, стала страной, преступающей закон: «В защиту воровства, в защиту нераденья».
Неправедным законом противопоставлены «суд истории» и «Божий суд» и ответчиком становиться «Царь»: «Предстань, Царь, пред судом истории, закона, / Пред Божиим судом!» [2, с. 31-41]
Перекличка с пушкинским «народ безмолвствует» подчеркивает переосмысление мотива безмолвствия, «грозное» «волнение» допускает и новое отношение к монархии, сомнение в ее незыблемости.
Итак, мотив «всяких мерзостей полна» является связующим для «России» Хомякова и «Русскому народу» Лаврова. Уже заглавия этих стихотворений говорят о различии мировоззрения авторов. Славянофильство Хомякова проявилось в акцентированности общего - русскости. У Лаврова в заглавии заметна формирующаяся народническая направленность. Эти произведения различны и в своей публицистичности. У Хомякова публицистичность выражена через мифопоэти-ку. Стихотворение Лаврова - поэтическая прокламация. Но, тем не менее, взаимность этих стихотворений была столь ясна читателю, что стихотворение Лаврова приписали Хомякову. Е.А. Штакеншнейдер в своем дневнике свидетельствует, что Лавров, чтобы спасти от преследований неповинного Хомякова, хотел сообщить о своем авторстве, но «его удержали» [18, с. 174]. Взаимосвязь этих произведений выражалась еще и в том, что Лавров в качестве эпиграфа взял строку из стихотворения Хомякова «Ночь»: «Ты вставай во мраке, спящий брат». Перенесение в эпиг-
рафе запятой: «Ты вставай, во мраке спящий брат!», усиление императивности, изменило тональность стиха Хомякова, превратилось в обращение к русскому народу, вошло в контекст.
Военные неудачи поставили под сомнение и компетентность сановников. Критическое отношение к власть предержащим обострилось с самого начала войны. Так, Ф.И. Тютчев в письме к жене от 24 ноября 1854 г. «с горечью отмечал, что в Петербурге очень много людей, которые "благодаря своему положению" могут причинить России "гораздо больше вреда", чем ее нынешние враги» [16, с. 407].
Тревога за судьбу России выражена в стихотворении Тютчева «На Новый 1855 год». Публикуя его в «Русском архиве» в 1867 (№12. Столб. 1368), П.И. Бартенев в примечании пишет: «Между тем, стоит перенестись мысленно к злосчастной эпохе Альмы и Пнкермана, стоит вспомнить напряжение всей Европы, тогдашнюю общественную и политическую духоту, чтобы понять, какой животрепещущий смысл имело это стихотворения для того времени». Неясность своих предчувствий будущего лирический герой передает как «Бред пророческих духов... » Мотив Нового года выражает всемирное значение надвигающихся событий, их роковой смысл: С собой принес он два меча: Один - сражений меч кровавый, Другой - секиру палача. Но для кого?.. Одна ли выя, Народ ли целый обречен?..
В этих стиха выражено отношение не только к Николаю I, но и к монархии, как к условию жизни народа.
Одним из следствий царской политики было поражение войск на Черной речке 4 августа 1855 г., о чем свидетельствует «Песня Крымских солдат» Л.Н. Толстого, начиная с первых строк: Как четвертого числа Нас нелегкая несла Горы занимать (bis). [15, с. 228]
Сильное влияние на общественные настроения оказало падение Севастополя и поражение России в войне. М.П. Погодин в дневниковой записи 30 августа 1855 г. сообщает о своем впечатлении от известия о падении Севастополя: «Так и ударило по лбу. Вечер в очень страшном беспокойстве» [1, с. 86]. В тот же день делает дневниковую запись А.В. Никитенко: «Одного мановения безумной воли, опьяневшей от самовластия и высокомерия, достаточно было, чтобы с лица
земли исчезло столько цветущей жизни, пролито столько крови и слез, родилось столько страданий...» [10, с. 418]
Характерен памфлет Майкова «Окончена война. Подписан подлый мир.»; здесь «Отечества отцы», «устраивающие пир» противостоят скорби народа:
Не в первый раз бумажным крючкотворством Пришлося вам прикрыть отечества пятно, Подьячие в звездах с умом и сердцем черствым
[7, с. 654].
Необходимо отметить эволюцию в отношении Майкова к власти. В рассмотренном выше стихотворении «Когда по улице в откинутой коляске...» зло представало в образе «сонмища хулителей». Теперь же оно очерчено: это вершащие политику «Отцы отечества» и «подьячие в звездах», противостояние которых России подчеркнуто не только «поднимающимися бокалами» «пира», ни и их бездушием - «с умом и сердцем черствым».
Майковым был переосмыслен и образ Николая I, что можно видеть в эпиграмме:
Я вижу трудовых сподвижников Петра, За ними следуют орлы Екатерины. Там александровских встречаю генералов. От Николая же времен
Ряд николаевских остался же капралов [8, с. 498].
Сопоставляя эту эпиграмму и «Окончена война. Подписан подлый мир.», можно говорить о том, что поэт возлагает на Николая I ответственность за положение дел.
Еще более резкую оценку Николаю I дал Тютчев в эпиграмме:
Не богу ты служил, и не России. Служил лишь суете своей, И все дела твои, и добрые и злые, -Все было ложь в тебе, все призраки пустые: Ты был не царь, а лицедей [16, с. 73].
Сатирический эффект усиливается здесь повторениями и удвоениями слов и смыслов, цензурой и утроением рифмы: АВААВ. Первая строка перекликается с девизом воинов «За Веру, Царя и Отечество!». Царь - центральный образ этого триединства, отделенный от служения Богу и России, воспринимается как изменник традиционным ценностям нации.
Эта оценка, поэтически выраженная, перекликается со словами поэта из письма Э.Ф. Тютчевой 17 сентября 1855 г.: «Для того, чтобы создать такое безвыходное положение, нужна была чудовищная тупость этого злосчастного человека, который в течение своего тридцатилетнего царство-
вания, находясь постоянно в самых выгодных условиях, ничем не воспользовался и все упустил, умудрившись завязать борьбу при самых невозможных обстоятельствах» [16, с. 407].
В это же время в русской поэзии появляется мотив противостояния народа и власти, нередко выраженный через ситуацию враждебных России стран. Так, например, в стихотворении П.А. Вяземского «Англичанке» (1855) этот мотив как бы завуалирован жанровой формой - шутливые стихи в альбом, адресованные даме. Но уже в первой строфе этот мотив возникает в полной мере. Он усилен аллитерацией «р» и смысловым контрастом образов «братья» - «проклятья»: «Когда, беснуясь, ваши братья / В нас шлют ядра, и проклятья».
Политика правящих кругов Великобритании осмысливается как лженародная, противостоящая интересам свободомыслящей личности.
Концовка стихотворения перекликается с его началом, являясь как бы ответом на него. Если в начале стихотворения дается обобщенный образ Англии - Джон-Буль, то заключенная в его символике ирония уже адресована Пальмерсто-ну. В то же время усилен мотив «дружелюбия» «Англичанки» и русского «варвара»:
Боясь, чтоб Пальмерстон не сведал, И вас за руссицизм не предал Под уголовную статью, Украдкой варварскую руку, Сердечных чувств моих поруку, Вам дружелюбно подаю [3, с. 331-332].
В еще более резкой форме в жанре эпиграммы выражен мотив противоречия нации и власти С.П. Шевыревым в «К портрету Л-Н»: Ковач злокозненных союзов, Мучитель счастия земли, Он шлет на нас своих Французов, Чтоб на него они не шли [9, с. 20].
Сатирический эффект достигается мотивом коварства Наполеона III, его внешней политики («Ковач злокозненных союзов») и конфликта со «своими Французами» внутри страны.
Поэтическая мысль эпиграммы Шевырева как бы конкретизируется в образах смертельно раненых французских солдат, возвращающихся из Крыма во Францию, и Луи-Наполеона, которому «фимиам необходим» в стихотворении Я.П. Полонского «На Черном море». Обреченность героев метафоризируется:
Сердитый вал нам в люки бьет, Фонарь скрипит над головой,
И тяжко стонет пароход, как умирающий больной.
Главный персонаж осмысляет свою трагедию через контраст мировосприятия и судьбы - своей и монарха - «кумира и его жрецов». «Пускай наш новый полубог / Вкушает славу... Я б не мог...» [13, с. 139]
Безымянность героя делает его образ обобщающим.
Трагизм, внесенный в жизнь войной, оживил в русской поэзии мотивы мира как единой семьи народов. Этот гуманистический взгляд на мир, как правило, прямо не затрагивал тему монархизма, но латентно снижался культ монарха как вождя нации. Так в стихотворении А.Н. Плещеева «После чтения газет» («Мне тяжело читать кровавые страницы») (1854) современный мир воспринимается лирическим героем как семья, где «издавна господствует разлад». Гуманист, говоря о любви к Отчизне, признается: «Но к племенам чужим вражды я не питаю» и выражает надежду на гуманизацию отношений в будущем: «Покорные Христа высокому ученью - / Все племена слились в единую семью! [12]
Симптоматично, что написанная в 1840-е гг. баллада А.К. Толстого «Курган» была впервые напечатана в 1856 г.
Таким образом, рассмотренные стихотворения через совокупность мотивов гуманизма и отрицания войн ставили под сомнение авторитет монарха.
С восшествием на престол Александра II появилась надежда на обновление общественной жизни. Авторитет личности монарха вновь поднялся. Мотив надежды на нового царя возникает в стихах И.И. Лажечникова «Тверь и Москва», П.И. Григорьева «К В.А. Кокореву в Москву», М.А. Дмитриева «Ода на заключение мира» (1856), В.Г. Бенедиктова «Стансы. По случаю мира», П.Я. Полонского «На корабле» (1856), Ф.М. Достоевского «На коронацию и заключение мира» (1856), П.А. Вяземского «Царь Горох» (1856) и других.
В «Стансах» Бенедиктова [4, с. 119] лирический сюжет строится на интерпретации библейской легенды о Девах разумных и Девах неразумных. Историческая ситуация приобретает метафоричность; если образ Дев из Библии заменен образом «братьев», то образ Жениха грядущего прямо включен в текст: «Жених в полунощи грядет: / Блажен, кого найдет не спящим...» Эта метафора и становится «зачатком сюжета, в чем
проявляется особенность поэтики Бенедиктова». Лейтмотив строится на контрасте работы и сна: «Не время спать» - «Всем будет дело». Особые надежды возлагаются на царя как вождя нации: Царь, призывая нас к мольбе За это мир любви словами, Зовет нас к внутренней борьбе -Со злом, с домашними врагами [14].
Итак, в этом стихотворении образ «Царя» как бы дан в союзе со всеми, кто жаждет дела и готов к внутренней борьбе - «со злом».
В стихотворении Полонского «На корабле» это мотив демократизации, активности общества усилен. Роль «Капитана» в символической картине послевоенного состояния, когда «еще вчерашняя гроза не унялась» не противостоит движению: «В безлунном мраке мы дорогу потеряли <.> Наш капитан впотьмах стоит, раздумий полн...»
Образ «капитана», таким образом, завершает картину «Ночи», где итог, исход зависит от всех: «чтоб мы не спали». «Заря» символизирует грядущее, спасение, начало нового пути: .. .Глядите, как яснеет -и капитан, и мы, и гребни черных волн [11, с. 141].
Лирический герой не выделяет «Капитана» из коллективного образа «мы» как лидера и оптимизм его - в обращении к Богу: «Господь, благослови грядущий день!»
Надежда, сдерживаемая сомнением, - так можно охарактеризовать гражданскую позицию Вяземского, поэтически выраженную в стихотворении «Царь Горох». Дар памфлетиста своеобразно проявился в сопоставлении гипотетического прошлого, настоящего и не менее гипотетического, чем «дни царя Гороха», будущего России. Первая часть стихотворения строится на противопоставлении идиллических картин времен «Царя Гороха» и современного состояния России, рождающего призыв: «Возвратися к нам, добрый царь Горох!»
Вяземский использует прием литературной игры. Вторые строки строфы-рефрена можно читать как самостоятельное стихотворение, создающее нелицеприятную картину настоящего.
В концовке стихотворения лирический герой называет нового царя «Надежда царь», но в обращении к нему - «огороши зло» - ощущается завуалированная ирония и сомнение:
Но, бог в помощь, царь, бодро с первых пор Огороши зло, дай добру простор [3, с. 340-342].
Итак, русская поэзия отразила умонастроения общества периода 1853-1856 гг. Мотив монархической власти, как и образ монарха, претерпел изменения. Репрезентативный образ императора Николая I сменился критикой монарха и его окружения. Неудачи, а затем и поражение в Крымской войне обострили необходимость в демократизации общественной жизни, что отразилось в мотивах поэзии. Преодоление обществом кризиса проявилось в антивоенных мотивах, слитых с гуманистическим мотивом мира как единой семьи народов. В поэзии прозвучали мотивы как доверия царю (в связи с престолонаследием Александром II), так и недоверия, вплоть до сомнения в перспективности монархической формы государства.
Библиографический список
1. Барсуков Н.П. Жизнь и труды М.П. Погодина. - СПб., 1900. - Кн. 14.
2. Вольная русская поэзия ХУШ-ХТХ вв. В 2 т. -Л., 1988. - Т. 2.
3. Вяземский П.А. Стихотворения. - Л., 1968.
4. ГинзбургЛ.Я. О лирике. - Л., 1974.
5. ГрехневВА. Лирика Пушкина. - Горький, 1985.
6. Майков А.Н. 1854 год. Стихотворения А.Н. Майкова. - СПб., 1855.
7. Майков А.Н. Стихотворения. - Л., 1976.
8. Майков А.Н. Сочинения. В 2 т. - М., 1984. -Т. 2.
9. Москвитянин. - 1855. - .№10. - Кн. 2.
10. Никитенко А.В. Дневник. - М.; Л., 1955. - Т. 1.
11. Русская поэзия второй половины XIX века. - М., 2001.
12. Русский вестник. - 1856. - .№20.
13. Современник. - 1855. - .№9.
14. Сын отечества. - 1856. - N«6. - 13 мая.
15. Толстой Л.Н. Собр. соч. В 14 т. - М., 1957. -Т. 2.
16. Тютчев Ф.И. Полн. собр. соч. В 6 т. - М., 2003. - Т. 2.
17. Хомяков А.С. Стихотворения и драмы. -Л., 1969.
18. Штакеншнейдер Е.А. Дневник. Записки. (1854-1886). - М., 1934.
