CC BY
64
Рецензии
Этот мир придуман не нами, этот мир придуман не мной...
П.П. Александров-Деркаченко
Якунин В.И., Багдасарян В.Э., Куликов В.И., Сулакшин С.С. Вариативность и цикличность глобального социального развития человечества. — М.: Научный эксперт, 2009. — 464 с.
В конце года научное сообщество столицы получило неожиданную возможность ознакомиться с фундаментальным исследованием, подготовленным в недрах Центра проблемного анализа и государственно-управленческого проектирования. Объемный труд (изданный к тому же в конце года), причем оформленный в лучших традициях отечественной академической науки, является, без преувеличения, исключением из грустных правил современной кризисной издательской практики. Книга, как оказалось, застала многих представителей научной общественности врасплох и стала, если так можно выразиться, лакмусовым ферментом для экспертов, профилирующихся на цивилизационной проблематике. Впрочем об этом — отдельно.
Книга написана группой авторов (не обозначенной в качестве автор-
ского коллектива), первым из которых заявлен человек, не нуждающийся в представлении, — Владимир Иванович Якунин. Мы сознательно не ставим перед его именем привычное — президент ОАО «РЖД», поскольку помимо этой, пожалуй, самой публичной и политической из своих должностей, он, кадровый дипломат, с успехом реализует себя и в многообразной общественной деятельности, являясь председателем Попечительского совета Центра национальной славы, Фонда Андрея Первозванного и Мирового общественного форума (МОФ) «Диалог цивилизаций» (в неразрывной связи с позитивной деятельностью которого следует рассматривать и содержание рецензируемой книги). Читатели «Свободной мысли» знают В.И. Якунина как одного из наших авторов*.
Его соавторами в работе над монографией выступили ведущие сотрудники указанного Центра проблемного анализа и государственно-управленческого проектирования: директор Центра, доктор физико-математических и политических наук Степан Степанович Сулакшин, доктор политических наук,
*Цит. по: Хантингтон С. Трудности... привыкания // «Свободная мысль». 2005. № 4. С. 14
профессор Вардан Эрнестович Баг-дасарян и исполнительный директор МОФ «Диалог цивилизаций» Владимир Игоревич Куликов.
Надо сказать, что Центр, созданный попечением В.И. Якунина, ставит перед собой весьма амбициозные научные цели и реализует обширную издательскую программу. Только в этом году помимо рецензируемой книги планируется выход восьми других изданий, а еще четыре готовятся к печати. Очевидно, что в этом отношении Центр может быть сравним со знаменитым американским мозговым трестом — «Рэнд-Корпо-рейшн».
Это видно и по направлениям исследовательской деятельности, реализуемой сотрудниками Центра, и по конкретным задачам. Ни много ни мало, они касаются разработки альтернативных вариантов всех сколь-нибудь значимых направлений современной государственной политики РФ — от финансов и трудовых отношений до религиозной и демографической политики. Все эти разработки осуществляются на основе принципов междисциплинарности, в основе которых — идея совмещения методологии гуманитарных и точных наук, что можно только приветствовать. Не является исключением и рецензируемая книга. Уже во вступлении авторы констатируют: «В настоящее время теория цивилизаций представляет собой исключительно гуманитарную конструкцию с характерными для современного состояния гуманистики недостатками. Главный из них связан с метафизической умозрительностью... Авторами применяется. методика оцифровки слабоформализуемых гуманитарных показателей истори-
ческого процесса и, соответственно, количественные методы обработки данных» (с. 13-14). Данная формулировка, раскрывающая стремление авторов к распространению методов точных наук на гуманитарные, является характерной для всего текста, подкрепленного для наглядности многочисленными графиками и схемами, призванными раскрывать, что называется, «исследовательскую кухню».
По существу, книга представляет собой три отдельные монографии, объединенные под общей обложкой: «Мультидисциплинарная феноменология вариативности глобального развития человечества» (гл. 1), «Мегацикл и цикличность глобального развития» (гл. 2) и наконец «От глобализационной унификации к цивилизационному полилогу» (гл. 3). Объединены же все три темы, главным образом, общностью исследовательской проблематики и методологии. Авторы ставят перед собой грандиозную, на наш взгляд, задачу найти альтернативу негативным проявлениям глобализационных процессов в их современном виде. Решительно (и вполне обоснованно) отвергая экстремизм антиглобализма, авторы предлагают последовательно альтер-глобалистское прочтение современных проблем. По их мнению, на смену унифицирующей глобализации, с неотъемлемо присущими ей деформациями самих основ политической, экономической, социальной и культурной жизни современного мира, должен прийти гармонизирующий полилог цивилизаций в самом широком смысле (под «полилогом» подразумевается равноправное участие многих в том же смысле, в котором диалог как форма
обмена информацией предполагает двоих участников).
Прежде всего (этому посвящена вся первая глава) авторы обращают внимание на решение проблемы, сама постановка которой еще лет 10-15 назад была бы отвергнута как ненаучная. Они стремятся показать, что вопреки сложившимся представлениям, глобализация, понимаемая как унификация, не только вредна, но и попросту неосуществима, ведь многообразие мира — это не только прошлое и настоящее, но и обозримое будущее человечества. Сложная, полицивилизационная структура определяет особенности демографического поведения, государственной организации, форм корпоративного управления, политических систем и режимов, правовых институтов и ряда других ключевых сторон жизни современных обществ.
Основополагающим моментом авторского анализа определено явление «цивилизации». В первой главе кажется, что они подразумевают под ним нечто близкое к концепциям П. Сорокина, А. Тойнби и С. Хантингтона, ставящих во главу угла религиозный фактор; в дальнейшем, однако, авторское понимание разворачивается, и становится понятным, что оно далеко отстоит от механистического деления на «западно-христианскую» «восточно-христианскую», «исламскую» и другие упрощенные версии. Цивилизация Китая четко дистанцируется от японской, «российская» отделяется от других «православных» («восточно-христианских»), намечается четкое различие между цивилизационными формами, определяемыми западным христианством — соответственно, протестантизмом и католицизмом.
Цивилизации в авторской интерпретации оказываются цельными живыми организмами, или, говоря языком книги, «будучи живыми (а не “сказочными”) органическими образованиями, они основываются на не идеальных конструкциях (что означает, впрочем, отсутствие идеалов), а на некоем оптимуме цивилизационного существования» (с. 313). По мнению авторов, главная особенность цивилизаций — их устойчивость в своей идентичности (отсюда — используемое авторами выражение «цивилизацинный код» (с. 212 и др.)). В конечном итоге именно цивилизации становятся структурными единицами умозаключений авторов, которые буквально мыслят «цивилизациями».
Подход этот приносит некоторые неоспоримо плодотворные результаты. Скажем, взгляд на демографические процессы в рамках цивилизационной парадигмы показывает полную несостоятельность неолиберальных трактовок развития этих процессов в современной России. В противовес механистическому представлению о будто бы неотвратимой смене формы демографического поведения, свойственной аграрным (традиционным) обществам (высокая рождаемость/ низкая средняя продолжительность жизни), более «продвинутым» вариантом, характерным для урбани-зованных обществ современного типа (низкая рождаемость/высокая средняя продолжительность жизни), авторы демонстрируют широкую гамму вариантов. Так, например, Ирландия и Израиль при высоком уровне рождаемости значительно превосходят большинство стран и по средней продолжительности жизни (77,7 и 79,7 года соответственно).
Гораздо более высокий последний показатель, чем у России, отмечается в таких высокорепродуктивных современных странах, как Иран, Филиппины, Алжир и некоторых других. При этом за пределами бывшего СССР неизвестно ни одного аналога печально знаменитого «русского креста» (низкая рождаемость/ низкая средняя продолжительность жизни), и это притом, что по показателям рождаемости Россия уступает не только «развивающимся», но и абсолютному большинству развитых стран (с. 27 и др.).
Подчеркнем, что таких аналогов нет не только сейчас, но и в прошлом. Таким образом, «втиснуть» российскую действительность в некий глобальный сценарий демографических процессов «переходного периода» от аграрного к урбанизованному социуму не удается хотя бы потому, что такого сценария попросту не существует. О том же говорят и многие другие факты и тенденции. В частности, формы демографического поведения отнюдь не универсальны и в пределах внешне гомогенных регионов — таких, например, как Западная Европа (в качестве антиподов здесь можно привести, к примеру, Ирландию и Германию). Далее, показатель средней продолжительности жизни вовсе не является автоматическим свидетельством высоты уровня экономического развития (чтобы понять это, достаточно, например, сравнить соответствующие данные по США (77,4) и Чили (77,9)).
Объяснение описанного феномена видится авторам в факте цивилизационной обусловленности специфики демографического поведения, присущей различным обществам. В рамках парадигмы цивилизации
«русский крест» в первую очередь оказывается следствием надлома традиционных ценностных ориентаций, присущих российской православной цивилизации. Это хорошо видно, в частности, если сопоставить данные о демографических процессах в России и тех странах СНГ, в которых цивилизационная матрица оказалась повреждена в гораздо меньшей степени — в Казахстане, Узбекистане, Таджикистане, Туркменистане.
Более того, аналогичные результаты дает и сравнение аналогичных показателей в разных регионах самой России. В зонах традиционного преобладания исламской и буддистской культуры также не наблюдается ничего подобного «русскому кресту». Ни уровень жизни, ни степень урбанизации региона не повлияли на демографическое поведение россиян так сильно, как факт присутствия/отсутствия надлома цивилизационной идентичности (с. 20-26 и др.). Современное состояние российской цивилизации, по мнению авторов, объясняет и ход экономических процессов в РФ с начала 1990-х годов. Прежде всего, они сбрасывают псевдопрагматический покров с образа пресловутого homo oeconomicus — «экономического человека», убедительно показывая неприменимость стереотипов обыденного сознания для характеристики истоков этого феномена.
Вопреки последним, в этом качестве оказывается вовсе не «естественно» присущая любому индивиду страсть к обогащению, а вполне конкретные теологические тренды протестантизма, в русле которых мыслили «отцы-основатели» представления о «невидимой руке рынка», начиная с А. Смита и И. Бентама (с. 57-61). Не будем пересказывать идеи авторов
далее — предоставим это читателю. Вернемся к характеристике собственно российской экономики.
Глубинной причиной ее балансирования на грани распада не только в 1990-е, но и в 2000-е годы авторам видится более или менее последовательное следование неолиберальным представлениям, выдвигающим в качестве единственно допустимого некий универсалистский сценарий «эффективной экономики» и «эффективного корпоративного управления», в основе которого лежит некритическая универсализация черт, присущих даже не «западной» вообще, а именно северо-американс-кой модели. Но этот взгляд на экономику как «точную науку», которым так любили щеголять на публике молодой Е. Гайдар со товарищи, вдребезги разбивается о характеристику реально существующих форм экономической организации менеджмента стран, которые принято относить к числу «успешных» и которые сумели либо значительно приблизиться к показателям «первого мира», либо даже войти в него (Япония).
При ближайшем рассмотрении оказывается, что означенные показатели в случае Китая, Индии, Южной Кореи, Тайваня, Бразилии и ряда других стран не только не всегда соответствуют заокеанским «рекомендациям», но порой оказываются их прямой противоположностью. Та сумма факторов, которая обусловливает успех экономического развития (и первым из которых являются конкретные формы мотивации к труду, представления о справедливых/несправедливых критериях и размерах его оплаты и др.), определяется вовсе не материальными, а культурными причинами. То есть в конечном итоге
экономическое развитие (а также тесно связанная с ним специфика форм корпоративного управления) также оказывается не чем иным, как следствием цивилизационных особенностей (с. 57-94, 125-157). Аналогичные выводы о значимости фактора цивилизационной принадлежности обществ делаются применительно к характеристике путей формирования социального государства (с. 94124), а также политических и правовых институтов (с. 158-207).
На основе сделанных наблюдений авторы подходят к проблеме, занимающей их прежде всего, а именно — к исследованию внутренних механизмов цивилизационного развития, того, что авторы называют «цивилизационными кодами».
Утверждая, что цивилизации — это «не только культурные различия народов, но и вырабатываемые тысячелетиями фундаментальные особенности жизни сообщества людей», вырабатывающих и совершенствующих «социальные цивилизационно-ценностные культурные коды» (с. 214), авторы уподобляют их экосистемам, некорректное внешнее вмешательство в которые способно привести к губительным последствиям. Соответственно, к развитию этих цивилизаций-экосистем применяются и подходящие случаю характеристики — «наследственность», «нескре-щиваемость», «ареальные условия обитания» и др. (там же).
Проистекающая отсюда констатация необходимости сохранения цивилизационного многообразия логичным образом оказывается объектом изучения во второй главе (с. 229-390), где авторы исследуют циклы внутрицивилизационных изменений в их влиянии на циклич-
ность глобального развития. В свою очередь эти факторы важны для них как материал для прогнозирования оптимальных сценариев развития мира и России как его части. Суть авторских идей сводится к поиску оптимального сочетания элементов традиционализма и модернизма — некоему синергийному традиционализму (понятие «синергия» вообще оказывается для авторов ключевым: они снова и снова возвращаются к понятию «синергийности»). Эти замечания получают органичное завершение в третьей главе (с. 391-432), во многом выполняющей в книге функцию заключения (с. 433-438). (Хотя этот раздел, пусть и весьма краткий, также присутствует в тексте, но на деле он оказывается не столько заключением ко всему содержанию, сколько своеобразным «заключением заключения».)
Подводя общие итоги, следует заметить, что многие из выводов авторов представляются более чем обоснованными и оригинальными даже тогда, когда вызывают определенное несогласие.
В частности, это касается описания оптимальной модели российской экономики как преимущественно автаркической (с. 314 и далее). Но так ли это? Ограниченные рамки рецензии не позволяют разобрать авторскую концепцию на этот счет с необходимой степенью подробности. Обратим внимание лишь на то, что отдельные аспекты этой концепции кажутся недостаточно обоснованными, например, мысль о том, что «отбор лучшего, что есть в мировой научной и технической мысли, зависит не от открытости национального рынка, а прежде всего от профессионализма ответственных за научно-
техническую политику государства чиновников» (с. 318). (Следует ли доказывать, что именно эта политика завела в тупик значительную часть отраслей советской промышленности, не связанных с ВПК? А ведь запоздало появившиеся у нас персональные компьютеры, низкокачественные легковые автомобили, отсталая по уровню советская бытовая техника — все это из того же ряда.) Но одновременно в рамках все той же концепции присутствуют и интереснейшие, глубоко аргументированные рассуждении о природе монополизации, ее позитивных сторонах, неприемлемости механического применения в экономике западных рецептов демонополизации и т.п. (с. 318-322).
В общем, есть и о чем поспорить, и о чем подумать. Главное же, что подкупает в авторском подходе, — так это их искренняя вера в позитивное будущее России. Тем не менее книга вызывает и другие вопросы, которые нельзя отнести к разряду второстепенных, поскольку они касаются самих основ авторской методологии.
Во-первых, излишнее стремление оперировать глобальными закономерностями порой придает авторским выводам чрезмерно абстрактный характер, что порой делает эти выводы весьма уязвимыми.
Так, например, оценивая особенности демографических процессов в России XIX в. и уверенно связывая их со сменой либеральных и консервативных трендов, свойственных правлениям того или иного монарха, авторы попросту не учитывают, как ограничены данные демографической статистики, имеющиеся в распоряжении историков. Первая всеобщая перепись населения произошла в империи, как известно, в 1897 г.
До этого ни одной подобной переписи не проводилось. Статистические источники XIX столетия крайне разнородны. Речь идет, прежде всего, о трех ревизиях, наиболее полных из существующих документов: 1816, 1834, 1850 гг. Однако в них учитывалось лишь крепостное и мужское, а вовсе не все население. За бортом остаются лица женского пола, горожане, некрепостные — как этнически русские (казаки, жители Сибири), так и нерусские («инородцы») — то есть все те, кто не платил подушную подать. Городское население учитывалось особо — в так называемых статистических таблицах, но и они составлялись весьма нерегулярно. Авторы же, рассуждающие о трендах демографического развития, похоже, не учитывают этого (во всяком случае, на фундаментальные работы (в частности — монографии В.М. Ка-бузана) по означенной теме они не ссылаются). Это Россия XIX века! Что же тогда говорить о демографических процессах в Поздней Римской империи и Византии? Хотелось бы знать, откуда берется соответствующая информация для обязывающих обобщений (кстати, касающихся не только демографии) (с. 45, 82 и др.)? Прикидочные данные на этот счет, содержащиеся в научной литературе конца XIX века, современные историки воспринимают более чем критически. Однако эти сведения успели «просочиться» в работы жаждущих цифири экономистов и уже от них попадают куда угодно...
Весьма спорными с точки зрения профессионального историка представляются также графики «цивилизационной идентичности» (с. 302-306) и им подобные, охватывающие период с середины XIX века
(а то и XVIII). Представляя их как вещи само собой разумеющиеся, авторы уходят от важнейшего вопроса, а именно — о критериях отбора материала для количественного анализа. Как правило, он оказывается весьма случайным и не учитывает сложности явления, которое историки именуют «исторический факт» (типичный пример — пресловутые «циклы Чижевского», столь популярные в среде непрофессионалов). Впрочем, здесь авторы следуют, на наш взгляд, примеру своих западных (прежде всего американских) коллег. Интересно, например, на чем основываются выводы Дж. Модельски и У. Томпсона о цикличности развития экономики Китая за. 1000 лет (с. 369)? А ведь подобные обобщения, раз возникнув, в силу своей привлекательности впоследствии «кочуют» из работы в работу.
Нельзя не указать на определенный механицизм, свойственный авторским рассуждениям. Его примером является, в частности, констатация «устойчивой повторяемости в идеологическом смысле российских государей через одного» (с. 300 и др.). Идея интересная. Но доказуемая ли? Можно ведь при таком подходе дойти до того, чтобы выстраивать циклы смены «через одного» советских руководителей ХХ века по принципу «лысый» «волосатый» (Ленин/Сталин, Хрущев/ Брежнев, Андропов/Черненко, Горбачев/Ельцин и т.д.). Квалификация правления того или иного монарха как «консервативного» или «либерального» кажется столь же продуктивной. Так, например, 18171825 годы «либерального» Александра I трудно назвать либеральными. А вот Александр III, если оценивать
его не только с позиции либеральной публицистики, оказывается при ближайшем рассмотрении проводником многих реформ (другое дело, что эти реформы не коснулись самодержавия, но это отдельная тема). К тому же, стоит только (и вполне обоснованно) добавить в ряд монархов XIX века молодого Николая II или противоречивого Павла I, цикличность исчезает.
Далее. Вопрос о том, какая форма поселений исторически старше — город или деревня, — является открытым и не может быть решен однозначно применительно к разным цивилизациям. Если говорить только о постоянных поселениях (не принимая во внимание, например, временные стоянки первобытных людей), то город как укрепленный политический, культурный и религиозный центр оказывается старше деревни. Так, древнейшие государства Месопотамии — шумерские — возникли как города-государства. То же можно сказать и о древнейшей государственности Индии — поселениях в Мохенджо-Даро и Хараппе. Та же закономерность свойственна и значительной части истории античной цивилизации, которая имела преимущественно городской характер: даже в римский период в средиземноморском ареале в городах проживало до половины населения и более. Наконец, в Западной Европе постоянные поселения деревенского типа появились не раньше VIII века, а в России (преемнице Древней Руси — «Гардарики» («страны городов») скандинавских саг) — и вообще речь идет о XV-XVI столетиях.
В итоге, автоматическое противопоставление традиционного «аграрного» мира «городскому» обще-
ству Модернити не так очевидно, как может показаться на первый взгляд (с. 272 и др.).
Останавливаясь на «культуртрегерской миссии» варварских королей Раннего Средневековья (с. 268), следует задать очевидный, на наш взгляд, вопрос: а не было ли это делом рук Церкви, точнее — образованной части клира? И могли ли короли того времени предпринимать что-либо инициативно, без благословения, а то и напутствия? Ох, что-то не представляется.
Однако это не главное. Вернемся к тому, с чего мы начинали. Книга, во всяком случае, полемизирует: она спорит, доказывает и провоцирует — и это замечательно. Осталось дело за малым — найти книге соответствующего читателя. Мы не оговорились. Напротив, нам кажется, что читатель книги должен быть способен к размышлениям, сравнимым с теми, что подвигли в свое время авторов к написанию книги.
Стоит сказать, что, следуя этому убеждению, мы, получив своевременно книгу в редакцию, обратились к разным экспертам с предложением написать рецензию, которую и собирались опубликовать на страницах нашего журнала. Каково же было наше удивление, когда все уважаемые и очень уважаемые эксперты в один голос стали отказываться от предложения и просили вообще не упоминать о них! Почему, спросит читатель, повторяя тем самым наш собственный вопрос? Действительно: почему?!
Оказывается, все опрашиваемые нами эксперты в той или иной форме являются участниками мирового общественного форума «Диалог цивилизаций», организаторами которого
являются некоторые авторы книги. И желание сохранить за собой участие в этом достойном мероприятии взяло у наших респондентов верх над способностью высказать свое мнение об издании:
Ведь мир устроен так,
Что все возможно в нем,
Но после ничего Исправить нельзя.
Досадно, ведь сами авторы, насколько нам известно, не давали повода так относиться к себе и своему творчеству. И тем более досадно, что межличностного научного диалога избегают эксперты, стремящиеся к участию в диалоге цивилизаций.
По этим причинам, а также в силу того, что автор этих строк не входит ни в Мировой общественный форум «Диалог цивилизаций», ни в экспертное сообщество Центра проблемного анализа и государственно-управленческого проектирования (к деятельности которых он относится с искренним уважением), а также потому что наш журнал носит название «Свободная мысль», мы решили поддержать авторов данной
рецензией и пожелать им дальнейших творческих успехов на трудной, но благородной ниве российского просвещения.
Мы искренне надеемся, что после нашей рецензии на эту книгу появятся и другие, которые привлекут к поднятой в ней проблематике новых читателей.
Тем же, кто не захотел (или не смог, или побоялся) поделиться своим мнением, мы с удовольствием процитируем слова Самюэля Хантингтона из его интервью, опубликованного в апрельском номере «Свободной мысли» за 2005 г.:
«К сожалению, далеко не все стремятся разобраться в аргументах. Большинство не стремится. Конечно, специалисты быстро понимают, о чем идет речь и как построена книга. Но общей тенденцией остается желание схватить основную идею, отдельную фразу, а иногда даже изображение на обложке — и вложить в книгу то содержание, которое, по мнению читателя, должно было бы в ней присутствовать. Но не присутствует».
Рецензия перепечатана из журнала «Свободная мысль». 2009. № 12. С. 189-196.
