CC BY
99
ИСТОРИЧЕСКИЕ НАУКИ
«Это, видно, Польша подкупила докторов так морить...»: к вопросу об источниках возникновения агрессивных слухов во время эпидемии холеры 1830/1831 гг. в России Егоров А. К.
Егоров Александр Константинович /Egorov Alexander Konstantinovich - кандидат исторических наук, независимый исследователь, г. Петрозаводск
Аннотация: в статье рассматривается один из источников возникновения и распространения слухов об отравлении во время эпидемии холеры 1830/1831 гг. в России.
Ключевые слова: слухи, отравление, холера.
Летом 1831 года в России широко распространились слухи об отравлении, впервые появившиеся еще осенью 1830 года. Они охватили многие города и губернии европейской части страны. В целом ряде мест эти слухи вызвали «холерные» волнения и бунты [2, 3, 4, 7].
Слухи об отравлении распространялись летом 1831 года и во Владимире. Майор Гейкинг доносил начальнику 2-го округа Корпуса жандармов о том, что «с недавнего времени... распространилась общая молва, будто холеру везде производят люди злонамеренные, подкупленные поляками, французами и турками, кои отравляя колодцы и съестные припасы, производят смертность под видом холеры. От чего в народе усилилась недоверчивость к лечению медиков, кои самые, кажется, подают к сему повод беспрерывными своими спорами о прилипчивости и неприлипчивости холеры» [1, л. 1].
Под подозрением оказалась и губернская администрация. Начальник 2-го округа Корпуса жандармов писал А. Х. Бенкедорфу, что «к губернатору Куруте также доверенность потеряна. Он сам говорил Гейкингу, что его и чиновников подозревают в выдумке существования холеры в Владимирской губернии, и будто для того, чтобы получить чрез сие награждения» [1, л. 1об].
Каким образом среди населения возникали представления и основанные на них слухи о том, что холера есть результат умышленного отравления? В данной статье мы рассмотрим одно очень интересное письмо из Петербурга, перехваченное полицейским служителем Сперанским в городе Вязники Владимирской губернии [1, л. 1об]. Копия письма сохранилась в фонде III Отделения [1, л. 3-4].
Автором письма был Федот Гагаев, отставной поручик из военного поселения Московского пехотного полка, житель Вязников. В июне 1831 года, во время холерных бунтов в Петербурге, он находился в столице «по своим делам». Адресат письма - некий Василий Филипыч. Письмо вызвало серьезную обеспокоенность высших российских властей. Николай I на донесении о Гагаеве «собственноручно» написал: «Надо сыскать» [1, л. 8]. Причина этого беспокойства заключалась в том, что письмо излагало специфическую, опасную для власти и общественного порядка версию массовых беспорядков, произошедших в Петербурге в двадцатых числах июня 1831 года и получивших название «холерные бунты».
Вот что писал Гагаев «Василию Филипычу» в этом письме о событиях в Петербурге (орфография и пунктуация сохранены): «.Спешу милой друг вас уведомить на счет Санкт-Петербургского горестного происшествия для царя нашего. Константин Павлович помре, еще беда сего месяца 21 и 22 числа, какой был бунт в Питере, какого не бывало никогда, народ черной осердился на лекарей, морят людей и говорят, что холера, разбил три больницы, лекарей, фельдшеров, частных приставов, 5 карет побросали в каналы; армия стояла 24 числа в ружьях на Сенной площади, у Спаса и
32
подьяческой части, в рожественской части пехота, кавалерии, артиллерии все просили слезно, мужиков губернатор, Генералы, полицмейстер унимали, и сам Государь приехал 23 числа, как у церкви Спаса на Сенной на коленки со слезами горько заплакал, возгласил веруете ли в Бога и Царя, вся закричали веруем, готовы все пасть с оружием на поле брани, а не погибать от рук докторов, кои живых людей в гробы кладут, какое было слезное рыдание, что делается в России, теперь сделать приказал Государь городову больницу, казны велел дать 320.000 рублей и всякого звания народа должен быть чиновник выбран поверять больных какой болезней и пять сот тысяч жителей будь-то не должно мереть; попы уже не хоронят, и все лекаря в рогатках как скот валят в ямы, чтобы звания не было холеры; это видно Польша подкупила докторов так морить; ходят кругом крестным ходом кажней церкви; народ мрет скоропостижно, ужасно валится, где с воды, где с квасу, где с чаю, а где с водки; 25 числа у Глазова кабака была баталия народная; били лекарей и частных, где все войска собирались, немцов, поляков, французов всех вон из Питера, ловят и на гауптвахту сажают, в квасы мышьяк кидают, за это ни одного чтобы не было» [1, л. 3-4].
Чем было опасно это письмо? С одной стороны, оно довольно объективно описывает некоторые эпизоды холерных бунтов в Петербурге, что подтверждается другими источниками. Речь идет и о нападениях на больницы в Петербурге, и о вводе войск в столицу, и о полулегендарном выступлении Николая I на Сенной площади [7, р. 108-114]. В глазах властей это письмо было слишком подробным в плане фактов, излагая детали, которые царская администрация хотела бы замолчать.
С другой стороны, это письмо дает этим событиям определенное толкование, потенциально опасное для общественного порядка, поскольку объясняет гибель людей не природной болезнью, а злым умыслом врачей, поляков, немцев и французов, которые морят и травят людей. Еще более опасно оно было тем, что фактически представляло события в Петербурге как образец для подражания - нужно ловить и уничтожать «отравителей». В этом письме мы видим опасный сплав фактов и домыслов, когда реальные факты придают в глазах читателей правдоподобность и слухам о злом умысле и отравлении.
Рассказы именно такого содержания жители северо-западных и центральных губерний европейской части России слышали от тысяч людей, вышедших из Петербурга после холерных бунтов. Более того, рассказы подобного содержания стали одной из причин бунтов в военных поселениях в июле 1831 года. Один из очевидцев бунтов военных поселян, генерал Эйлер, вспоминал, как к нему явился офицер и донес, что «возвращавшиеся из Петербурга рабочие распространили по дороге, что выгнали холеру из столицы и что не худо и здесь за нее приняться...» [6, с. 391]. Другой очевидец, подполковник Панаев, вспоминал, как люди, проходившие по дороге, кричали военным поселянам: «Бейте всех наповал, в Петербурге умели с ними управиться православные» [5, с. 80].
Письмо Гагаева, равно как и ему подобные письма (в их существовании сомневаться не приходится), одновременно формировали и отражали широко распространенную в разных слоях общества версию и причин необъяснимых смертей людей, и событий в Петербурге в июне 1831 года, создавая опасность открытых народных выступлений.
Литература
1. ГА РФ. Ф. 109. Оп. 6. Д. 499. 8 л.
2. Гессен С. Холерные бунты (1830-1832 гг.). М., 1932. 63 с.
3. Евстафьев П. П. Восстание военных поселян Новгородской губернии в 1831 г. М.,
1934. 249 с.
4. Каратыгин П. Холерный год. 1830-1831. СПб., 1887. 243 с.
5. Панаев Н. И. Рассказ инженер-подполковника Панаева, производителя работ в округе поселенного Гренадерского императора Австрийского полка // Бунт военных поселян в 1831 году. Рассказы и воспоминания очевидцев. СПб., 1870. С. 63-131.
6. Эйлер А. А. Записки // Русский архив. 1880. Кн. 2. С. 333-399.
7. McGrew R. E. Russia and the cholera. 1823-1832. Madison, 1965. 229 p.
