CC BY
60
9 (165) - 2008
СТРАНИЦЫ истории
ЭТО СТРАШНОЕ СЛОВО «ДЕФОЛТ», ИЛИ ДЕСЯТЬ ЛЕТ СПУСТЯ*
Р. ЗАРИПОВА, А. УЛАЕВА, И. КОМЛЕВА, Р. РОМОВ
«Девальвации рубля не будет. Это твердо и четко. Мое утверждение — не просто моя фантазия, и не потому, что я не хотел бы девальвации. Мое утверждение базируется на том, что все просчитано. Работа по отслеживанию положения проводится каждые сутки. Положение полностью контролируется» (Президент России Борис Ельцин, ответ на вопрос агентства «Интерфакс» 14 августа 1998 г.).
Российский финансовый рынок по мировым меркам молод, а если не вспоминать о его дореволюционной истории, от которой новой эпохе в наследство достались лишь безнадежные требования иностранных владельцев «царских» облигаций, то даже юн. Однако, несмотря на «младенческий» возраст, он уже может похвастаться целым набором боевых шрамов. Это и «черный вторник» валютного рынка 1994 г., и эпическое дело ЮКОСа, и много чего еще. Но настоящей вехой, разделившей время на «до» и «после», стал августовский дефолт 1998 г.
События 17 августа оставили глубокий след в сердцах не только чиновников, бизнесменов и участников фондового рынка, вовлеченных в вихрь финансовых процессов той эпохи, но и простых обывателей, которые вдруг оказались один на один с обвальным обесценением национальной валюты. Понятие «дефолт» настолько прочно вошло в народное сознание, что выбить его оттуда до конца не могут никакие бюджетные достижения последних лет. Чтобы в нынешней ситуации повторить опасное приключение десятилетней давности, России нужно срочно набрать кредитов на несколько десятков миллиардов долларов, погрузить резервный фонд вместе с золотовалютными резервами на гигантский лайнер, затопить его в мировом океане и, наконец, законодательно запретить экспорт нефти, газа и металлов. Представить себе безумца, способного реализовать такую экономическую программу, можно только в ночном кошмаре. И, тем не менее, страшное слово «дефолт» то и дело
* busmess@mterfax. т; fmance@mterfax. т
мелькает в разговорах (и не только на улицах, но и в солидных столичных офисах!), а корреспонденты информационных агентств по-прежнему вынуждены передавать 276-е заявление очередного высокопоставленного чиновника о том, что повторение 17 августа нам не грозит, с пометкой «срочно».
Первая круглая дата — отличный повод вспомнить, как все это было, и поговорить о том, к чему это привело и чего нам ждать в будущем. В преддверии юбилея корреспонденты агентства «Интерфакс-АФИ» побеседовали с непосредственными участниками событий десятилетней давности — как со стороны власти, так и со стороны бизнеса. В чем-то их взгляды совпали, в чем-то разошлись, но в одном собеседники агентства оказались солидарны — это было действительно событие гигантского масштаба, полностью изменившее пейзаж российского финансового рынка.
Хроника пикирующей экономики
Россия шагала к дефолту широкой уверенной поступью не один месяц и даже не один год. Азиатский финансовый кризис, стартовавший в 1997 г., выступил лишь катализатором, а истинной причиной стала катастрофическая бюджетная ситуация на фоне крайне низкой собираемости налогов и стремительного падения цен на нефть.
«В 1997 году инфляция достигла 11 %, т. е. практически была подавлена. Следующий раз 11 %-ная инфляция была достигнута только в 2005—2006 гг. Но в это время у нас был очень острый бюджетный кризис, большой дефицит бюджета и низкие сборы налогов. Огромные неплатежи и бартер в значительной мере были средством жесткой денежной политики, которую проводили власти, чтобы справиться с инфляцией», — вспоминает бывший министр экономики Евгений Ясин.
«Мне кажется, что тот риск, который реализовался в 1998 г., — прежде всего риск несогласованности бюджетной и денежно-кредитной политики. В условиях серьезного бюджетного дефицита
поддержание валютного коридора практически обречено на провал», — считает зампред ЦБ РФ Константин Корищенко, в 1998 г. возглавлявший департамент Банка России.
Летом 1998 г. российская экономика находилась в откровенно предынфарктном состоянии. Затраты на обслуживание госдолга составляли около 34 % общих расходов бюджета и продолжали быстро увеличиваться на фоне фактически бесконтрольного роста доходности государственных краткосрочных облигаций (ГКО). Совокупный госдолг достиг 44 % от ВВП (в том числе 26 % — внешний). О профицитном или хотя бы бездефицитном бюджете и подумать было смешно. Азиатский кризис, вызвавший масштабный отток капитала с развивающихся рынков, окончательно «добил» российскую финансовую систему. Судорожные меры, предпринятые новым Правительством РФ Сергея Кириенко, такие как обмен ГКО на еврооблигации, ситуацию спасти уже не могли. Не стоит забывать и о том, что исполнительная власть была связана по рукам и ногам сильной и в значительной степени оппозиционной Думой, которая блокировала многие предложения правительства, популярность которого на фоне многомиллиардной задолженности по зарплате стремилась к нулю.
«В 1998 году у Ельцина явно не хватало сил на борьбу с Думой. Продвигая законы Кириенко, он уже не мог проявить такую же решительность, как раньше. Поэтому мы через парламент никак не могли провести меры, которые бы исправили кризис. Если честно, я думаю, что не было такого «теоретического» правительства, которое могло бы справиться с тем приближающимся кризисом. Что бы вы ни делали, вы уже находились в такой ситуации, от которой не было спасения», — говорит Е. Ясин.
Далеки от совершенства были как молодая банковская система страны, так и надзор за ней.
«Я вспоминаю, в то время, буквально за полгода-год до кризиса, создан был ОПЕРУ-2 для контроля за поведением крупнейших системообразующих банков. И что? Наблюдали ОПЕРУ-2 за этими крупными банками, и все эти крупные банки «легли». Вот такое наблюдение было формальное, а нужно было двигаться к содержательному», — говорит первый исполнительный вице-президент Российского союза промышленников и предпринимателей Александр Мурычев, в 1998 г. возглавлявший Российскую ассоциацию промышленно-строительных банков (позже — Ассоциация «Россия»).
В пятницу 14 августа 1998 г. Президент России Борис Ельцин в телеэфире заявил, что дефолта не будет. В следующие два дня, которые, по счастью, были выходными, ничего страшного действительно
не случилось. В понедельник, 17 августа, дефолт наступил.
Председатель совета директоров Алор Инвеста, один из «ветеранов» российского фондового рынка Анатолий Гавриленко вспоминает, что в 1998 г. денег в стране не было, нефть стоила копейки и страна жила в основном за счет кредитов международных финансовых организаций. Летом одна из них — МВФ — выдала России очередной заем на 4 млрд долл.
«Мы посчитали, что этих денег должно хватить на 3 недели, и поехали отдыхать. Я был на Волге с сыном. Мы купались, загорали, ловили рыбу. Это был самый дорогой отдых в моей жизни, который стоил мне около 2 млн долл.! Ведь если бы я сидел в Москве, то, может быть, и выкрутился как-то.
Самое интересное, что я звонил на работу и интересовался ситуацией, мне говорили, что все спокойно, даже поднесли трубку телефона к телевизору, где выступал Борис Ельцин и обещал, что дефолта не будет. Для меня самым ярким впечатлением было недоумение от того, зачем он в пятницу говорил, что дефолта не будет, а в понедельник все началось? Я до сих пор не понимаю, зачем было так подставлять свою репутацию и подрывать авторитет власти», — возмущается А. Гавриленко.
Управляющий директор Альфа-банка Доминик Гуалтиери: «В то время я работал в московском представительстве инвестиционного фонда ТетрМоп. Как раз в это время в Москву приезжал наш большой начальник Марк Мобиус. За день до объявления дефолта он ужинал с Борисом Федоровым (в 1998 г. — руководитель Госналогслужбы). Тогда все говорили, что ситуация в стране крайне тяжелая, но Федоров убеждал Марка в том, что все в порядке и никакого дефолта не будет. Уезжая, Мобиус думал, что, скорее всего, действительно все будет в порядке, хотя все признаки приближающегося кризиса были налицо».
Комплекс мер, направленных на стабилизацию
Утром 17 августа Правительство РФ и Банк России заявили «о внедрении комплекса мер, направленных на нормализацию финансовой и бюджетной политики». За этой сложной формулировкой скрывались простые иностранные слова «дефолт» и «девальвация».
«В ответ на угрозу финансовой паники правительство вынуждено было пойти на экстраординарные меры. Эти меры ни в коей мере не являются отступлением от объявленного ранее курса. С самого начала финансового кризиса такого рода шаги рассматривались нами как возможные и необходимые в том случае, если более мягкие действия не приведут к результату. К сожалению, неблагоприятное для России сочетание обстоятельств — ази-
атского кризиса, снижения мировых цен на нефть и газ и ряда других факторов — привело к тому, что ни скрупулезное выполнение наиболее профессиональной и согласованной с МВФ программы, ни четкое и своевременное обслуживание госдолга не принесли желаемого эффекта», — комментировал решение правительства Анатолий Чубайс, который весной 1998 г. возглавил РАО «ЕЭС», но вскоре перед лицом угрозы кризиса в пожарном порядке был призван спасать ситуацию в статусе «спецпредставителя президента по связям с международными финансовыми организациями».
Игорь Петров, директор по связям с общественностью группы «Онэксим», в 1998 г. — руководитель службы оперативных банковских и финансовых новостей «Интерфакс-АФИ»: «Утро 17 августа 1998 года не предвещало ничего зловещего. Редакционная летучка в агентстве уже подходила к концу, когда руководитель Службы политической информации предупредил нас, что сегодня может быть сделано какое-то важное правительственное заявление. Не успел я заварить чашку чая, как в начале 11 -го принесли несколько факсовых страниц. Первые абзацы текста заявления правительства и Центробанка были написаны в лучших бюрократических традициях. Что-то насчет того, что «идя навстречу многочисленным просьбам трудящихся и в стремлении сделать рынок госдолга еще лучше», объявляется новый «валютный коридор», а в связи с этим на 90 дней приостанавливается выполнение обязательств перед нерезидентами по кредитам, сделкам на срочном рынке и по залоговым операциям. Слова «дефолт» не было, но все и так стало ясно.
Через несколько минут после выхода новости на ленту рынка краткосрочного госдолга, кредитного и валютного рынков в России не стало. Как не стало и нужды в нескольких аналитиках и корреспондентах агентства. Анализировать было нечего и почти что не для кого».
Для председателя совета директоров УК «Тройка Диалог» Павла Теплухина самым ярким впечатлением от дефолта был шок. «В мире есть постулаты, базовые ценности, которые являются некой точкой отсчета, с которой все сравнивается. Таким постулатом было то, что государственные облигации являются надежным инструментом. А государство сказало, что денег нет. Рухнула основа финансовой системы. Это заставило переосмыслить все крупные конструкции, выстроенные на этом фундаменте, — банковскую систему, валютную и так далее».
Александр Мурычев: «Воспоминания, конечно, тяжелые. Они до сих пор иногда перед глазами. Я был тогда президентом банковской ассоциации и эти дни активно бегал по государственным орга-
нам, в том числе Центробанку, в поисках стабилизационных кредитов для банков России.
Второе, что запомнилось, — полное непонимание того, что происходит во всех руководящих государственных кабинетах. Приходилось объяснять, что застопорились денежные переводы, платежи, вообще остановилась платежная система — это коллапс. Когда началась приостановка платежей, пришло отрезвление. Пришло понимание, что надо какие-то меры предпринимать, но они были запоздалыми. Дефолт — очень серьезный был для нас урок».
Константин Корищенко: «Вряд ли кто-то из людей замечает в своей личной жизни какое-то глобальное событие вроде создания ООН. Каждый запоминает какие-то свои мелкие вопросы. Я вот, например, запомнил то, что 15 августа прилетел из отпуска и не успел даже доехать до дома, как меня вызвонили и привезли в Минфин, заниматься написанием документа, который вышел 17-го числа».
Дмитрий Панкин, замминистра финансов РФ, с декабря 1994 г. по ноябрь 1999 г. был председателем правления «Санкт-Петербургского банка реконструкции и развития»: «Эмоционально было ощущение, что все иностранные инвесторы, все мировое сообщество вычеркнет Россию из числа нормальных партнеров на 10—15—20 лет и, соответственно, на этом нормальная экономика закончилась».
Генеральный директор компании «Ренессанс Капитал» по России, руководитель управления инвестиционно-банковских услуг по России и СНГ Рубен Аганбегян: «То, что будет кризис, было ясно за несколько месяцев, где-то с апреля, но никто не знал, что он будет именно таким. В августе, когда сделка Goldman Sachs по реструктуризации ГКО не удалась, ясно было, что проблему не решили и все равно кризис будет. Я тогда работал в Credit Suisse. Наш кредитный портфель составлял 2 млрд долл., не считая ГКО, которых было еще на несколько миллиардов долларов. Это был год, когда банк показал убыток около 1 млрд долл.».
В день дефолта и в последующие несколько дней, когда национальная валюта стремительно «сыпалась», сбережения населения обесценивались, а многие отпускники, которых 17 августа застало с рублями на руках, не могли вернуться домой, публичные политики описывали ситуацию и ближайшие перспективы в исключительно мрачных тонах.
По иронии судьбы, самый, пожалуй? адекватный и дальновидный комментарий в день дефолта дал эксперт, чьи дороги с Россией в целом и ее экономикой в частности спустя несколько лет разойдутся в диаметрально противоположные стороны.
«Ситуацию нельзя назвать катастрофической» и «при правильных действиях и воле, которые должно проявить правительство, возможно вхождение в нормальную экономическую ситуацию», — так прокомментировал дефолт «по горячим следам» в интервью Интерфаксу Борис Березовский, в то время занимавший должность исполнительного секретаря СНГ.
Дымящиеся руины рынка
«Уже после кризиса мы просыпались, ходили на работу и пытались понять, что же на самом деле произошло и какие последствия это будет иметь. Девальвация и дефолт одновременно было двойным ударом и почти нокаутом», — вспоминает Д. Гуалтиери.
Для многих этот нокаут стал самым настоящим и окончательным. Больше половины банков, вошедших в сформированный 17 августа для обеспечения стабильности платежной системы «пул 12-ти», не выдержали испытаний кризисом и скончались — кроме «вечных» Сбербанка, ВТБ и ВЭБа, в когорте «системообразующих» из той группы остался только Альфа-банк.
Поначалу банкиры храбрились и надеялись на чудо. «Проводимые правительством и ЦБ меры дают российским банкам шанс остаться в живых», поскольку все форвардные контракты, заключенные с нерезидентами, содержали в себе положение о форс-мажоре, который наступает в случае изменения валютного законодательства», — говорил 17 августа Александр Попов, тогда — начальник казначейства банка «ОНЭКСИМ», в будущем — руководитель Росбанка. Изменив границы валютного коридора, правительство и ЦБ «выбрали меньшее из зол», полагал Алексей Френкель, тогда — председатель правления банка «Диамант», ныне — заключенный.
Однако надежды на то, что все обойдется, развеялись очень скоро.
«Коллапс государственных финансов как раз ударил с наибольшей силой по самым крупным и успешным банкам первой десятки. На себе пришлось испытать, что такое нестабильность и политический риск слабой экономики. То, что это кризис — стало ясно сразу. Но какие будут последствия? Первые два дня я считал убытки. И пришел к выводу — банк спасти нельзя!», — делится воспоминаниями с читателями своего блога Михаил Прохоров, в то время — предправления банка «ОНЭКСИМ». Ему все же удалось предотвратить худший сценарий — ОНЭКСИМу пришлось пройти через банкротство, но в итоге с кредиторами было подписано соглашение о реструктуризации задолженности, и банк слился со вполне успешным ныне Росбанком. Другие банковские империи — как,
например, СБС-Агро Александра Смоленского, рушились с большим треском, погребая под своими обломками сотни тысяч вкладчиков.
На долгие годы покинули Россию многие крупнейшие западные банки, некоторые из них возвращаются на рынок только сейчас (впрочем, А. Гавриленко советует иностранным мейджорам, до сих пор рассказывающим о многомиллиардных потерях 1998 г., не лицемерить: «Зарабатывали по 150 % годовых 2 года подряд, и это было нормальным, а система ГКО оказалась пирамидой — они вдруг обиделись. Все прекрасно знали, что делали. Не может быть инструмент с такой доходностью надежным и стабильным»).
Дмитрий Панкин, в 1998 г. предправления СПБРР: «Яркие воспоминания. Собственный капитал банка сократился примерно в 4 раза в долларовом исчислении. Для нас основная проблема была в том, что мы активно инвестировали в ГКО и, соответственно, много потеряли.
Плюс был в том, что у нас не было валютной позиции, т. е. не было обязательств в валюте, поэтому для нас катастрофы не произошло. Если бы были обязательства в валюте, тогда все, был бы конец банку. Выйти из ГКО уже было очень сложно, потому что весной, летом шло стремительное падение котировок госбумаг, соответственно, ставки по ним росли вверх, а котировки падали. Досрочно выйти было нельзя, мы фиксировали бы убытки.
И у меня самого были личные средства вложены в ГКО. Потом удалось частично вернуть, потому что я ГКО не продал, а дождался погашения».
Александр Мурычев: «Региональные банки потеряли на кризисе меньше, чем крупные московские банки. Потому что кризис развивался из Москвы. Региональные банки держали кризис до последнего, они оставались один на один с клиентами, пытались минимизировать панические настроения, которые шли из Москвы. Шум и визг шли из Москвы. При этом многие филиалы московских банков в регионах были закрыты.
После кризиса наступило полное отрезвление, полное понимание того, что мы имеем дутую финансовую систему, без активно работающих средств и банковского капитала. Вывод один: ребята, надо капитализироваться».
Анатолий Гавриленко, компания «Алор Инвест»: «Я очень хорошо помню чувства от дефолта — это большое расстройство, переживание и разочарование во всем бизнесе в России. Это был двойной дефолт — по ГКО и по валютному рынку. В то время люди не верили в рубль, поэтому хранили деньги в долларах и давали нам под управление тоже в долларах. Мы не хотели их брать, поэтому предлагали более низкие проценты: если по вкладам в рублях
доходность была около 100 % годовых, то в долларах мы предлагали только 20 %. Мы покупали ГКО, но вышли из них перед кризисом, так что «попали» только на курсовой разнице. Когда ко мне пришли люди, они, конечно, не требовали вернуть им их деньги, но, чтобы сохранить свою репутацию, пришлось отдавать. И мы все, что заработали от продажи акций Газпрома, отдали клиентам, а сами остались без денег. А поскольку компания принадлежит мне на 100 %, то на этом кризисе я потерял 1,5—2 млн долл., но зато мы расплатились со всеми клиентами».
Будущий руководитель биржи РТС Иван Ты-рышкин за несколько дней до дефолта возглавил Национальную ассоциацию участников фондового рынка. «Нам пришлось решать задачи общероссийского характера: нужно было организовать площадку для выражения интересов инвесторов по реструктуризации возникших долгов. НАУФОР выступила такой площадкой и вошла в состав Московского клуба кредиторов. Кроме того, были и проблемы внутри самой ассоциации: начался кризис неплатежей, а остатки на счетах ассоциации являлись активами, с которыми ничего невозможно было сделать», — вспоминает И. Тырышкин.
Восстание из пепла
Если бы в августе 1998 г. нашелся аналитик, который назвал дефолт переломным моментом в истории российской экономики со знаком «плюс», его, скорее всего, ждала бы принудительная госпитализация и смирительная рубашка.
Однако в итоге именно так и произошло. Освободившись от ига «крепкого рубля», российские производители получили мощную инъекцию конкурентоспособности. Рост ВВП уже в 2000 г. достиг рекордной отметки 10 %. Закаленный дефолтом, переродившийся финансовый рынок уже не сулил фантастической доходности, но и не таил гигантских рисков. Наконец, боги мировой торговли неожиданно решили обратить благосклонный взор на измученную Россию. В бюджет хлынул золотой нефтяной поток.
Доминик Гуалтиери: «Теперь, по прошествии 10 лет, совершенно ясно, что дефолт 1998 г. стал главным фактором будущего успеха России. Мы стали жить по средствам, более ответственно подходить к фискальной политике. Министерство финансов РФ сейчас является одним из самых жестких и эффективных в России и на развивающихся рынках.
После кризиса не было легких денег. Нельзя было просто взять кредит и «бахнуть» его в свой бизнес. И это отсутствие инвестиций и закрытые рынки капитала заставили российские предприятия работать более эффективно и развивать свое производство.
Это была шоковая терапия, не совсем заплани -рованная, как хотелось бы. Россия получила прививку, да, болезненную, но она защищает от более серьезных болезней. Этот переломный момент дал понимание законов мировой экономики и понятий ответственного бизнеса.
Более того, 1998 г. для умных людей стал хорошей возможностью снова выйти на рынок. И многие успешные сегодня бизнесмены, миллиардеры видели в этом кризисе не катастрофу, а огромные возможности».
Новые времена — новые риски
Десятилетие дефолта Россия встречает посреди бушующего океана мирового кредитного кризиса. Встречает не в пример более готовой к любым потрясениям. Однако вовлеченность в глобальную финансовую систему помимо плюсов несет с собой и минусы — страшное слово «дефолт» вновь входит в моду, пока в контексте корпоративных рублевых заимствований.
Чего все-таки добилась российская экономика за прошедшие 10 лет, и чего нам стоит опасаться в новых условиях?
Дмитрий Панкин: «Сейчас главные риски не связаны с долговыми вопросами, а с возможным усилением инфляционных тенденций в экономике. Это риск и для бизнеса, и для граждан, для всей макроэкономики. Если будут усиливаться инфляционные тенденции, у нас ухудшится макроэкономическая ситуация, соответственно, будет падение инвестиций, падение темпов роста.
Конечно, для иностранных инвесторов та ситуация была страшнее, с нынешней не сравнить. Сейчас, я считаю, для иностранных инвесторов благоприятная макроэкономика».
Доминик Гуалтиери: «За прошедшие 10 лет бизнес и государство сильно продвинулись и набрались опыта. Сейчас и ресурсов у нас больше. Это все позволит нам без особого труда пережить нынешние сложности на мировом рынке.
Конечно, в связи с ситуацией с Грузией для западных инвесторов возникают политические риски при работе в России. Но многие понимают, что это проходящие события и точечные операции, которые не повлияют в дальнейшем на общую политику».
Александр Мурычев: «Сегодняшняя финансовая система стабильна и вполне управляема. Даже в последние тяжелые военные дни что мы наблюдаем? Интерес к ликвидности. При этом ЦБ РФ и Минфин России дают столько, сколько нужно. Тогда таких возможностей не было, не было таких золотовалютных резервов, не было такой основы для рискованного поведения Центробанка по раздаче стабилизационных кредитов.
Риски и сегодня существуют. И связаны, прежде всего, с внешними корпоративными заимствованиями. Есть зависимость от поведения международных финансовых рынков».
Павел Теплухин: «Сейчас ситуация совершенно иная: факторы сменились с «минуса» на «плюс» — бюджетный профицит, растущая экономика, приток капитала. Тогда не было золотовалютных резервов, а сейчас Россия — один из лидеров в мире по размеру золотовалютных резервов. Однако внешние факторы похожи: в частности, сейчас мы наблюдаем кризис в США. Кроме того, в экономике появились качественные стратегические инвестиции, но остались и «горячие деньги». Конечно, ситуация очень сильно отличается, но отдельные схожести есть.
Сейчас российская экономика довольно сильно защищена от тех перипетий. Но на 100 % защититься мы не можем, хотя сейчас мы переживаем кризис на мировых рынках гораздо лучше, чем многие другие страны».
Константин Корищенко: «Первое и главное утверждение — это то, что ситуация 2008 года кардинально отличается от ситуации 1998 года. Если мы возьмем 10 ключевых макроэкономических показателей — начиная от резервов и заканчивая состоянием бюджета, то увидим, что они отличаются друг от друга на порядок».
Рубен Аганбегян: «Сейчас, конечно, таких рисков, как в 1998 году, нет. Тогда был кризис неопытности, и он пошел на пользу всей системе. А сейчас компании окрепли, научились жить без денег. Единственный риск, который сейчас можно отметить, это риск геополитический, с точки зрения событий в Южной Осетии».
Анатолий Гавриленко: «На мой взгляд, сейчас ситуация хоть и другая, но расслабляться на рынке никогда нельзя. Для меня одним из главных источ -ников опасности является наша власть. Кто бы мог ожидать публичную порку Мечела, причем с такими сильными заявлениями, которые напугали людей. Кто бы мог подумать, что будет война в Южной Осетии. Да, мы миротворцы, да, мы правы — это понятно, но мы не умеем работать с прессой и мировой общественностью. Руководство страны плохо понимает, как работают фондовые рынки, насколько это тонкий механизм. Это непонимание может привести к различным неприятностям».
Иван Тырышкин: «Основной риск сейчас не со стороны государства, а со стороны частных корпораций, которые несколько лет назад вышли на рынки капитала и теперь, когда рынки закрыты, испытывают сложности с поддержанием ликвидности. Уже начались неплатежи по облигациям. Проблема в том, что непонятны последствия этих дефолтов. Они могут дать эффект домино».
Такие разные судьбы
Дальнейший жизненный путь участников событий 10-летней давности сложился по-разному — кто-то по-прежнему определяет пути развития российского рынка, занимает руководящие посты в крупнейших компаниях и банках. Кто-то сидит в тюрьме, кто-то ведет тихую жизнь миллионера-эмигранта, кто-то обличает пороки власти из Лондона. Кого-то, как, например, основателя Инкомбанка Владимира Виноградова и первого зампреда ЦБ Андрея Козлова, уже нет в живых. Ниже приводятся биографические справки некоторых персонажей этого обзора.
Сергей Дубинин, в августе 1998 г. — председатель Банка России.
В 1994 г. возглавлял Минфин России, однако покинул этот пост после обвала курса рубля в результате октябрьского «черного вторника». После дефолта ушел из Центробанка. Затем работал в Газпромбанке и Газпроме. Занимал пост финансового директора РАО «ЕЭС России», где проработал вплоть до ликвидации компании. Ныне — управляющий директор ВТБ Капитала.
Михаил Задорнов, в августе 1998 г. — министр финансов РФ.
С 1990 г. — член Госкомиссии по экономической реформе Совета Министров РСФСР, один из авторов программы «500 дней». В 1993—1997 гг. — депутат Госдумы. С ноября 1997 г. по май 1999 г. — министр финансов. С 25 мая 1999 г. — первый вице-премьер. С октября 1999 г. — советник президента Сбербанка России Андрея Казьмина. В 1999—2005 гг. — вновь депутат Госдумы. С июля 2005 г. возглавляет банк «ВТБ 24».
Сергей Кириенко, в августе 1998 г. — Председатель Правительства РФ.
С 1990 г. — депутат Горьковского облсовета. В 1993—1996 гг. — председатель правления банка «Гарантия», в 1996—1997 гг. — президент нефтяной компании «Норси-ойл». В 1997—1998 гг. — сначала первый заместитель министра, затем — министр энергетики РФ. С 24 апреля по 23 августа 1998 г. — премьер-министр. В мае 2000 г. назначен полпредом президента в Приволжском федеральном округе. С 2005 г. руководит атомной отраслью страны сначала в ранге руководителя Федерального агентства по атомной энергии, затем — гендиректора госкорпорации по атомной энергии «Росатом».
Михаил Прохоров в 2000 г. возглавил Росбанк, в 2001 г. — Норильский никель. В 2007 г. приступил к разделу активов со своим многолетним партнером по холдингу «Интеррос» Владимиром Потаниным. Создал группу «Онэксим», контролирующую большой набор активов в различных отраслях. Владеет крупным пакетом акций Полюс Золота, минори-тарий Российского алюминия.
Борис Федоров в 1990 г. назначен министром финансов РСФСР. В 1991 - 1992 гг. работал в ЕБРР. В 1992-1994 гг. — вице-премьер. С марта 1993 г. одновременно министр финансов. С 1994 г. — депутат Госдумы. В 1998 г. — министр — руководитель Государственной налоговой службы, с августа одновременно — вице-премьер. После ухода из правительства занимается частными инвестициями, в разное время входил в советы директоров Газпрома, РАО «ЕЭС России», Сбербанка.
Алексей Френкель в 1992-1993 гг. — ведущий экономист валютного отдела «Русского акцептного банка»; в 1993 г. — начальник валютного отдела, 19941995 гг. — начальник управления валютно-финансо-вых операций, заместитель председателя правления банка «Нефтяной»; с 1995 г. — предправления банка «Диамант». В 2000 г. возглавил КБ «ВИП-Банк», в
ноябре 2005 г. был отправлен в отставку с этого поста. В январе 2007 г. был задержан по обвинению в организации убийства первого зампреда Центробанка Андрея Козлова. По версии следствия, убийство было связано с тем, что Козлов инициировал отзыв лицензии у ОАО «ВИП-банк», а затем и банка «Ев-ропроминвест», в котором работал брат Френкеля.
Борис Березовский до 1997 г. — председатель совета директоров АО «ЛогоВаз», член совета директоров Сибнефти. С октября 1996 г. по ноябрь 1997 г. — заместитель секретаря Совета безопасности РФ. С апреля 1998 г. — исполнительный секретарь СНГ. В декабре 1999 г. избран депутатом Госдумы от Карачаево-Черкессии. В июле 2000 г. сложил с себя полномочия депутата. Переехал в Великобританию, где в 2003 г. получил политическое убежище. Российская Генпрокуратура требует его экстрадиции.
