Этноспецифические и культурно-универсальные свойства паремий в светекогнитивно-прагматиче ского подхода Текст научной статьи по специальности «Языкознание и литературоведение»

ЛИНГВИСТИКА

© 2009

Н.Н. Семененко

ЭТНОСПЕЦИФИЧЕСКИЕ И КУЛЬТУРНО-УНИВЕРСАЛЬНЫЕ СВОЙСТВА ПАРЕМИЙ В СВЕТЕ КОГНИТИВНО-ПРАГМАТИЧЕСКОГО ПОДХОДА

Употребляясь в речи в качестве ретранслятора культурной информации, паремии (пословицы, поговорки, приметы, загадки и т.п.) способны к реализации этнообразующей и кумулятивной функции культуры и металингвистической функции языка. Наиболее показательны традиционно рассматриваемые в аспекте этнокультурной функции пословицы и поговорки, являющиеся универсальным источником сведений о культуре народа. Действительно, пословицы и поговорки на протяжении веков живут в сознании людей, вместе с тем, их применение с самых разных ситуациях на протяжении нескольких поколений связано не столько с доскональным знанием паремиологического фонда собственной культуры носителем языка, сколько с его когнитивной способностью расшифровывать прагматические смыслы (рекомендации морализующего характера, транслируемые текстом паремий как национально значимые стереотипные установки сознания и поведения), заложенные, в том числе, в паремиях, которых носитель языка ранее не знал, впервые от кого-либо слышит, обнаруживает в художественном или публицистическом тексте.

Причина этой «опознаваемости» паремий и их безошибочное отнесение носителями языка к тому или иному виду народных афоризмов связано не столько с «генетической» памятью на прецедентные тексты национальной культуры, сколько с четкой категориальной отнесенностью различных видов паремий к тем или иным когнитивным моделям высказывания. Когнитивная общность в выражении прагматических смыслов паремий, на наш взгляд, состоит в универсальности принципов построения пропозитивных моделей высказывания паремий, основанных на фреймовой семантике.

Фреймовая природа паремий обусловлена их способностью отражать обобщенные ситуации, которые служат своеобразными «протодесигнатами»1 пословиц, примет и загадок. При этом, репрезентируя определенный фрагмент фрейма (как правило, в его интегративном взаимодействии с другими когнитивными структурами), паремии, в особенности пословицы и поговорки, выполняют роль не только периферийных, но и более значимых вербализаторов, поскольку способность паремий выражать умозаключение изначально основывается на интегративной природе их когнитивных моделей, демонстрирующих именно взаимодействие различных фреймовых структур. Подобная репрезентация дает

«объемный» эффект, при котором фреймовая структура предстает не только в своих отдельных фрагментах, но и в оппозиционных связях с другими когнитивными структурами. Например, пословица Никто не знает, что его ожидает имеет в своей смысловой основе следующую когнитивную модель: взаимодействие слота «Непредсказуемость» фрейма «Жизнь» и фрейма «Судьба» через его слот «Судьба счастливая/несчастливая».

Паремическая репрезентация фреймовых структур характеризуется еще и высокой степенью прагматической значимости высказывания, неизбежно трактуемой как этнокультурная ценность. При этом, вопрос об интернациональности или этнической специфичности паремий как выразителей народной ментальности является предметом оживленного обсуждения в среде фразеоло-гов, лингвокультурологов, когнитологов и этимологов. Как доказывается в исследованиях Мокиенко В.М., «основные структурно-семантические модели фразеологизмов, паремий универсальны»2. При этом, весьма интригующим остается вопрос о культурной специфике фразеологизмов и паремий. Как нам кажется, оппозиционные, на первый взгляд, положения относительно национальной универсальности или специфичности паремий не столько противоречат друг другу, сколько являются взаимодополняющими аспектами рассмотрения целостного феномена культурной значимости народных афоризмов, поскольку универсальными оказываются, как правило, общие для паремий разных языков когнитивные субстраты (фреймы), но этнокультурными — их языковое выражение. Кроме того, положение о самой культурной значимости паремий, на наш взгляд, должно учитывать и общность логико-когнитивных структур высказываний афористичных фольклорных форм, и специфику национальных прагматических смыслов, являющихся проводниками соответствующих когнитивных единиц и структур.

Фреймовая семантика паремий создает множество предпосылок для репрезентации когнитивных моделей как следствия концептуальной интеграции — процесса, в котором базовые для смысловой структуры паремии слоты фрейма вступают во взаимодействие со слотами других фреймов, а также с отдельными концептами, напрямую в тексте паремий не репрезентированных. Например, в тематической парадигме пословиц, репрезентирующих когнитивную модель, основанную на взаимодействии слотов «Талант» и «Расторопность» фрейма «Ум», у паремий обнаруживаются различные способы концептуальной интеграции. В пословице Давал Бог клад, да не умели взять (рус.) наряду с указанными слотами репрезентированы концепты «Умение» (лексические маркеры — умели взять) и «Удача» (лексический маркер — клад), отсюда — прагматический смысл высказывания — «Без умения не спасут ни ум, ни везенье». В пословицах Даже на вора десять лет надо учиться (яп.) и Далек от знанья тот, кто зазнается (перс.) наблюдается интеграция концептов «Ремесло», «Мастерство» и слота «Работа» фрейма «Учеба».

Подобный аспект рассмотрения текстов паремий наиболее показателен именно при изучении культурной универсальности последних. Следует отметить, что наиболее универсально в плане прочтения прагматических установок культуры выглядят паремии, описывающие характер человека. К примеру, интернациональная тематическая группа пословиц и поговорок, характеризую-

щих высокую приспособленность к жизни наглого и находчивого человека: В глаза и Бога боится, и людей боится; а за глаза — никого не боится (рус.); В царском дворе поест, в мечеть спать идет (бенг.); Встретит человека — говорит как человек, встретит черта — говорит как черт (кит.); Вьется и ужом и жабою (рус.); Быстрый в славе — при дворе, быстрый в выгоде — на базаре (кит.); Брось его в море — вынырнет с рыбой в зубах.

Конгломерат культурной специфичности и культурной универсальности паремий хорошо виден и при сопоставлении загадок с общей разгадкой в различных языках, например:

Шел-шел медведь и повесился (пуговица) — алтайская;

Маленький Данилка в петельку удавился;

Безделица в петлю попала (пуговка);

Филька повадился к девке (застежка) — русские.

Весьма показательным для рассмотрения проблемы культурной специфичности или универсальности паремий является определение функции лексемы в тексте пословиц, поговорок и загадок. Действительно, если говорить о пословицах, то функция лексем в их контексте двояка, поскольку первичная референция, заложенная в лексическом значении, снижается под влиянием специфического хронотопа пословицы. И, чем больше «свернут» событийный план (в тексте пословицы мы имеем дело уже не с самим событием, а его результатом, подвергшимся оценке, переосмыслению), тем менее информативен для смысла пословицы в целом буквальный план содержания лексемы. Вместе с тем, лексема в контексте пословицы выполняет важнейшую функцию языкового маркера, связывающего образную основу пословицы с ее когнитивной моделью.

Текстовый хронотоп пословиц как соотношение между субъектом, его действием, временем и пространством совершения действия представляет собой достаточно специфическое образование, поскольку все его составляющие предельно типизированы. В подобных условиях лексема не может реализовать своей номинативной функции в том объеме, который требует контекст. Наиболее очевидно это явление просматривается при наблюдении за вариантными парадигмами пословиц. Например: Дело не медведь — в лес не уйдет; Дело не волк — в лес не убежит; Дело не коза — в лес не убежит; Дело не сокол — в лес не улетит; Дело не малина — не укаплет; Дела не голуби, не разлетятся. Выделенные лексемы реализуют функцию маркера когнитемы «подвижный объект», реализуя данную функцию косвенным путем (через ассоциативно-метафорическое значение). При этом актуальной остается единственная сема «движение», являющаяся для большинства отмеченных лексем периферийной, а для лексемы малина и вовсе потенциальной, и реализация этой семы возможна благодаря антитетическому объединению выделенных лексем с соответствующими глаголами движения. При этом когнитивная модель, лежащая в основе вариантной парадигмы пословиц, образуется антитезным концептом «Подвижный — неподвижный» и слотом «Работа» фрейма «Дело». Причем, прагматическое выражение смысла в данных паремиях изначально альтернативно: с одной стороны, дело — категория неподвижная, значит, с ним нет смысла тянуть, т.к. «все равно придется делать», а, с другой стороны, как неподвижная категория, дело мо-

жет быть отложено до любого срока — «дело никуда не денется и может подождать». Двойное прагматическое прочтение лексически никак не маркировано, оно не зависит от денотативной ситуации, соотнесенной с обозначенной концептуальной антитезой, и мораль, заложенная в высказывании, прочитывается в соответствии с особенностями ценностного восприятия содержания фрейма «Дело».

В рассматриваемых пословицах дело как субъект действия скорее домысливается, чем репрезентируется. Медведь и сокол — субъекты, пределы физического действия которых известны, категоризованы и предсказуемы, в то время как дело не наделяется в тексте пословицы своим вариантом предиката, оно остается «неведомым зверем», от которого неизвестно, чего ожидать. По сути дела, двоякое прочтение прагматического смысла спровоцировано именно отсутствием глагола движения, связанного напрямую с лексемой дело.

Таким образом, сложность семантической характеристики текстов пословиц заключается еще и в том, что когнитивно-прагматическая ситуация, как правило, шире, чем базовая когнитивная модель высказывания, и именно прагматическое выражение смысла свидетельствует о взаимодействии языкового и когнитивного в смысловом плане паремий.

Не менее актуальна проблема реализации лексемой своего семантического потенциала и применительно к загадкам, поскольку их смысловой план представляет собой результат еще более сложного взаимодействия когнитивной модели паремии и языковой семантики, выраженной в контексте высказывания. У загадки сложная метафорическая структура, в которой композиционно взаимодействуют лексические компоненты. Обобщенность значения загадки несколько иной природы, чем у пословицы: если пословица выражает предельно типизированные ситуации, которые, в зависимости от потребностей дискурса могут выражать конкретные прагматические смыслы, то загадка обобщает, возводя в ранг онтологической закономерности не частные случаи типичной ситуации, а различные денотаты, имеющие в качестве изоморфных косвенные, а не категориальные семантические признаки. Например, Меня бьют, колотят, ворочают, режут; я все терплю и всем добром плачу (земля). Алгоритм разгадки в данном примере включает несколько ходов: 1) объект подвергается любому активному физическому воздействию, 2) физическое воздействие не уничтожает и не повреждает объект, 3) объект отвечает на воздействие добром. Таким образом, создается следующая предпосылка к отгадке: «Объект вечен, невредим и плодотворен», а когнитивная модель данной загадки представляет собой взаимодействие слота «Бессмертие» фрейма «Жизнь» и слота «Разрушение» фрейма «Смерть».

Но для прагматического выражения данного текста важен не способ логического поиска, лежащий в основе разгадки, а связь номинации объекта земля и его метафорическая представленность в тексте загадки. Метафорическая модель высказывания расширяет семантическое поле лексемы земля, вводя в него семы 'бессмертие', 'терпимость', 'всепрощение'. Данные компоненты смысла актуальны для номинации сакрального слоя концепта «Земля», связанного как с мифологическими представлениями о земле-прародительнице, так и с традиционным для земледельческой культуры отношением к земле как к источнику

жизни. Как нам кажется, именно взаимодействие слота «Бессмертие» фрейма «Жизнь» и сакрального слоя концепта «Земля» порождает интегрированное когнитивное пространство, которое способствует репрезентации прагматического смысла 'Земля — это самый безропотный благодетель человека, дающий жизнь в противовес разрушению'.

Следует отметить, что и пословицы, и загадки выражают смыслы, далеко выходящие за пределы языковых значений, находящих в тексте паремий лексическое выражение. Это позволяет предположить, что процесс лексикализации смысла (обусловленность смыслового плана пословицы конкретными лексическим значения слов-компонентов) паремий лишь отчасти способствует его выражению. Большая часть выражаемого паремией смысла — это следствие когнитивной деятельности реципиента, это своеобразная культурно-обусловленная рефлексия на типовую для сознания когнитивно-прагматическую ситуацию. Ситуация же задается с помощью лексических маркеров, выполняющих при этом самые различные функции:

• прямой или непосредственной репрезентации конструктивно значимых для модели высказывания когнитем. Например, в пословице Мешай дело с бездельем — с ума не сойдешь выделенные лексемы репрезентируют концепт «Разнообразие» посредством реализации антитетических сем, заключенных в их значении;

• опосредованной репрезентации при помощи контекстуально (или фразеологически) обусловленного значения. Например, в пословице Хороший товар сам себя хвалит обозначенные лексемы репрезентируют концепт «Качество» через идиоматизированные значение 'говорит сам за себя', реализованное при участии в тексте пословицы олицетворяющей метафоры;

• косвенно-метафорической номинации, когда для репрезентации соответствующей когнитемы используется периферийная или потенциальная сема. Например, в пословице Грибы растут в деревне, а их и в городе знают при участии потенциальной семы 'местный', актуализированной в ее возможной антитетической позиции репрезентирован в числе иных ког-нитем концепт «Известность/популярность»;

• нулевой позиции, когда лексема отсутствует, но подразумевается ряд возможных вариантов ее представленности. Так, например, в пословице Больной что ребенок не лексикализуется категориальный признак, отсюда потенциальная полифония прагматических смыслов с различной коннотацией: 'больной капризный, ему не надо потакать', 'больной зависимый и слабый, ему нужно потакать', 'больной не может выразить, что его мучает — нужно быть к нему внимательным', 'больной может преувеличивать свои страдания из жалости к себе, не нужно обращать особого внимания на жалобы' и. т.д.

Таким образом, следует различать этноспецифическую функцию лексических маркеров прагматического смысла паремий — лексем, номинирующих культурно значимые денотаты, на которых и основывается перенос значения, и когнитивно-прагматическую функцию самих паремий как афористических единиц, базирующихся на образной когниции, связанной с манипуляциями

языкового сознания с различными когнитивными единицами как в их целостном воплощении, так и отдельных фрагментах, структурных элементах и в ин-тегративных связях.

Что же касается когнитивной общности в выражении прагматических смыслов паремий, относящихся к различным языкам, но имеющих общую тематическую направленность, то она, на наш взгляд, заключается именно в универсальности принципов построения различными языками пропозитивных моделей высказываний, в то время как национальная специфика народных афоризмов обеспечивается целым рядом факторов. В первую очередь, это особенности грамматики, которые диктуют определенные пропозитивные модели при построении афористических высказываний. Так, к примеру, в своде якутских загадок заметно явное преобладание модели «Говорят, что некто совершает нечто / Говорят, что нечто имеет определенные характеристики» (Говорят, все люди пользуются лоскутками платка, что царская дочь в клочки разорвала да разбросала (растения), а русские пословицы заметно тяготеют к антитетической форме высказывания в различных ее грамматических вариантах реализации (Умел дитя родить — умей и научить; Ехал бы воевать, да ленив вставать; Глаза глядят, а руки делают).

При всей очевидности выражения грамматической специфики в текстах паремий кажется весьма спорным ее выделение в качестве основания для сопоставительного анализа, поскольку каждый язык, выступая как средство категоризации, опирается на те ресурсы, которые изначально заложены в его грамматическом строе. Подобный анализ укажет скорее на избирательность языка, нежели на национальную специфику в выражении смысла. Вне сомнения, большей частью национальная специфика паремических единиц проявляется через лексический состав высказываний, поскольку «культурная коннотация представляет собой в самом общем виде интерпретацию денотативного или об-

3

разно мотивированного аспектов значения» лексических компонентов пословиц, поговорок и загадок.

Многие народные афоризмы содержат безэквивалентную и даже лакунар-ную лексику (Либо ткать, либо прясть, либо песни петь — рус.; И мы не на руку лапоть обуваем — рус.; Не зазнается кокила (индийская кукушка с мелодичным голосом), хотя пьет божественную росу с деревьев манго — инд.) либо лексические обозначения традиционных прецедентных ситуаций (Старый хитрец, а попался в ловушку для аистов — вьет.; Оловянное копье легко ломается, непостоянный человек легко отрекается — монг.). При этом нельзя не учитывать, что огромное количество паремий непосредственно на уровне отбора лексики не выражает никакой специфики, позволяющей установить национальную принадлежность высказывания. Например, Осел как на гору влез, так на нее свысока смотреть начал (бенг.); Кто хвалит себя — дурень, кто хвалит детей своих — круглый дурак — лак.); Лихих глаз стыд неймет (монг.) и т. д.

Это, на наш взгляд, кажущееся противоречие можно объяснить тем, что паремии как порождения фольклорного дискурса стремятся выразить максимум смысла посредством минимума языкового материала, выбирая для репрезентации когнитивно-денотативной ситуации те лексемы, которые типично и в то же время ярко активизируют в сознании носителей языка необходимые ассо-

циативные связи. Поэтому одной из задач сопоставительного изучения паремий с целью выявления их способности транслировать национальную специфику видится не описание непосредственно лексического состава народных афоризмов, а изучение механизма когнитивной метафоры, влияющей на отбор этой лексики.

Особого подхода требуют паремии, основной прагматический смысл которых связан с базовыми онтологическими и ценностными категориями. Фольклорная природа пословиц, загадок, поговорок и иных паремий нередко обеспечивает им статус единиц с полифоническим смыслом. В частности, пословицы и поговорки, при всей догматичности формы высказывания, часто допускают двоякое, а то и многозначное прочтение прагматического смысла. Проявляется эта многозначность как в пределах паремического фонда одного языка, так и в «интернациональной» тематической парадигме. Например, С кривдою жить больно, а с правдою тошно (рус.); Спасительная ложь лучше правды, сеющей смуту (перс.); в то же время — Ругай меня, но будь правдивым (араб.); Ты говори правду, а потом пусть хоть небо провалится (ассир.); или У лжи ноги восковые (лак.); У лжи ноги коротки (адыг.), но У правды нет приятелей (туркм.).

Таким образом, сопоставительный анализ прагматического смысла, выражаемого паремиями в пределах определенных когнитивных моделей, зачастую весьма убедительно показывает своеобразный конгломерат национально-специфического и интернационального в пословицах.

В меньшей степени современной лингвистикой изучена проблема культурной специфичности или универсальности такой разновидности паремий, как загадка. Загадки представлены в языках различных народов разными структурными типами: от развернутых притч до лаконичных, в одно предложение, высказываний метафорического характера. Например, аварские загадки На высокой горе две вязанки (брови); Обойдя весь свет за межой присаживаются (глаза) и русская загадка Под мостом-мостищем, под соболем-соболищем два соболька разыгрались (брови и глаза) репрезентируют одни и те же денотаты с определенной этнической спецификой, выраженной преимущественно на уровне лексических компонентов: традиционный для русского фольклора рефренный повтор — мост-мостище, соболь-соболище, — в остальном, при адекватном переводе, восприятие иноязычной загадки не вызывает затруднений. Во всех случаях метафорическая номинация частей лица основывается на репрезентации логической пропозиции «Одна часть прикрывает другую». При этом в первой загадке вербализован концепт-схема «Высота», актуальный для организации когнитивной сцены, лежащей в основе метафорического образа; во второй загадке репрезентируется концепт «Зрение», способствующий ассоциации «весь свет» — «доступный взгляду»; в третьей загадке репрезентирована концептуальная антитеза «Подвижный — неподвижный», формирующая метафорический образ соотносимых частей лица — бровей и глаз.

Помимо предметных категорий, загадки могут номинировать и абстрактные сущности, тогда когнитивная модель заключенных в них высказываний будет основываться не только на целостных, но и на сложно структурированных когнитивных единицах (фреймах, сценариях и их отдельных или интегрированных фрагментах).

Вне сомнения, в своде загадок любого языка обнаруживаются и такие единицы, которым трудно найти тематические соответствия в паремиологическом своде другого языка. Например, монгольская загадка Рюмочка из черного дерева (след лошадиных копыт на дороге) или кашмирская загадка На одном склоне холма снег идет, на другом склоне холма град идет (чешут хлопок). Адекватное восприятие таких паремий в условиях межкультурной коммуникации возможно лишь при наличии у коммуникатора определенных фоновых знаний.

Таким образом, как нам кажется, культурная специфика и культурная универсальность паремий — это параметры, рассматривать которые следует не в их противопоставленности, а в дихотомичной структуре как неразрывно связанные и взаимообусловленные стороны одного феномена культурной значимости паремий.

Вне сомнения, единство законов человеческой логики и значительная степень общности этических норм различных носителей языков индоевропейской семьи позволяет говорить о коррелятивности паремических единиц, причиной которой являются не только и не столько культурные контакты и непосредственные заимствования, а стереотипичность механизма когнитивной интеграции, наблюдаемая в любом языке. Вместе с тем, для реализации умозаключения, содержащегося в паремии, чрезвычайно важна прагматическая значимость высказывания, которая находится под влиянием этноспецифического языкового выражения.

Кроме того, культурная универсальность и культурная специфика паремий должны рассматриваться с учетом видовых и тематических особенностей пословиц, загадок и примет, что позволит максимально учесть прагматическую значимость народных афоризмов.

ПРИМЕЧАНИЯ

1. Алефиренко Н.Ф. Фразеология и когнитивистика в аспекте лингвистического постмодернизма. Белгород, 2008. С. 43.

2. Мелерович А.М., Мокиенко В.М. Семантизация межъязыковых фразеологических коррелятов и языковая картина мира // Проблемы семантики языковых единиц в контексте культуры (лингвистический и лингвометодический аспекты): сб. материалов междунар. науч.-практ. конф. М, 2006. С. 21.

3. Алеференко. Ук. соч. С. 98.

ETHNIC AND CULTURE UNIVERSAL FEATURES OF PAREMAS: COGNITIVE-PRAGMATIC APPROACH

N.N. Semenenko

Proverbs, omens, riddles live in peoples' mind broadcasting and preserving major aims of national culture through centuries. The frame nature of paremas is determined by their ability to reflect the generalized stereotyped situations which form a denotation basis for proverbs, omens and riddles. Cultural universality and cultural specificity of paremas are considered taking into account both generality of logical-cognitive structures within the statements of aphoristic folklore forms, and specificity of the national pragmatic meanings being the conductors of corresponding cognitive units and structures.