CC BY
16А В. Мозговая
ЭТНОСОЦИАЛЬНАЯ ТОЛЕРАНТНОСТЬ: ВЗГЛЯД С ПОЗИЦИИ СОЦИОЛОГИИ РИСКА
Социальные изменения последних 20 лет в странах социалистического лагеря привели к обострению проблем беженцев и вынужденных переселенцев, в частности, жертв бедствий и катастроф. В научный оборот вошел термин «вынужденная миграция», сформировались основные подходы к осмыслению данной проблематики, среди которых можно условно выделить административный, позитивистский и социологический (этносоциологический) [4, с. 88]. Сложились научные коллективы, активно и успешно изучающие явление вынужденной миграции в различных аспектах1. Все четче формулируются принципы социокультурного подхода в практической психологии вынужденной миграции. Процесс психологической и социально-психологической адаптации вынужденных мигрантов все чаще становится предметом исследований (см. список литературы к статье); появляются монографические работы [13; 16]. Апробируются методы психологической помощи, такие как тренинги толерантности, арт-терапия и др. [30]. Возник целый ряд общественных организаций, занимающихся различного рода практической помощью вынужденным мигрантам, среди которых специализированные психологические службы2.
1 Среди них — Лаборатория миграции и демографии Центра вынужденной миграции в странах СНГ Института народнохозяйственного прогнозирования РАН (Ж.А. Зайончковская), Международная организация по миграции (Г.С. Витковская), Центр демографии Института социально-политических исследований РАН (Л.Л. Рыбаковский), Центр по изучению проблем народонаселения экономического факультета МГУ (B.C. Хорев), Институт этнологии и антропологии РАН (И. Субботина, В. Тишков, Е. Филиппова).
2 «В 1998 году впервые в России открылся Центр социально-психологической адаптации и реабилитации беженцев из дальнего зарубежья Российского Общества Красного Креста (РОКК). В 1999 году начала свою работу Программа УВКБ ООН «Психологическая поддержка беженцев и лиц, ищущих убежище», осуществляемая Научно-практическим Центром психологической помощи «Гратис». В настоящее время в России масштабная психологическая работа с русскоязычными мигрантами из стран СНГ проводится в рамках программ «Миграция населения» и «Экстренная помощь перемещенным лицам на Северном Кавказе и Юге России» Российского Общества Красного Креста — старейшей благотворительной организации, первой в России осознавшей важность и необходимость психологической поддержки вынужденных мигрантов, как наиболее уязвимой и страдающей части населения» [34, с. 8].
Исследования социальных проблем бедствий и катастроф, которые проводит сектор Института социологии РАН под руководством А.В. Мозговой, позволили зафиксировать определенную проблемную ситуацию. Переселенцы из зон бедствий и катастроф, спасатели (к примеру, чернобыльские переселенцы и ликвидаторы, переселенцы из санитарно-защитных зон технологически рискованных предприятий) зачастую сталкиваются с проявлением ин-толерантности со стороны принимающих поселенческих общностей, представителей отдельных социальных групп, институтов и ведомств. Полагаем, что социальные предпосылки нетерпимости во многом сходны как для жертв катастроф, так и для иных категорий вынужденных переселенцев. В конце 2002 г. в рамках Федеральной целевой программы «Формирование установок толерантного сознания и профилактика экстремизма в российском обществе» была выполнена социологическая экспресс-диагностика факторов, обусловливающих проявления нетерпимости в отношении вынужденных переселенцев на уровне поселенческой общности. Предварительный анализ показал, что проблема интеграции в то или иное сообщество рассматривается исследователями преимущественно с позиций интересов вынужденных переселенцев. Нам показалось целесообразным и продуктивным в рамках экспресс-диагностики рассмотреть этот процесс как субъект- субъек -тное взаимодействие.
Идеология проекта состояла в принятии тезиса о том, что инто-лерантность по отношению к вынужденным переселенцам в значительной степени обусловливается факторами социальной среды. В этой связи эффективность программ психологической и иной помощи, на наш взгляд, прямо и непосредственно связана с тем, учитывается или нет социальная обусловленность нетерпимости по отношению к такой специфической категории как вынужденные переселенцы со стороны территориальных общностей, в которых они пытаются «прижиться». Стратегия проекта была сугубо разведывательная, диагностическая. Реализовать полностью заявленную субъект-субъектную парадигму в рамках экспресс-диагностики не представлялось возможным. Мы осознанно ограничили свои задачи исследованием социального поведения поселенческой общности как одного из субъектов взаимодействия.
В рамках проекта была принята схема основных понятий, среди которых: вынужденные мигранты или лица, ищущие убежища; принимающее население; безопасность; адаптация как социальный процесс; качество жизни; ценности.
Согласно Законам РФ «О вынужденных переселенцах» и «О беженцах», и та и другая категории по сути представляют собой вынужденных мигрантов. В отличие от переселенцев, беженцы не имеют российского гражданства, хотя и те и другие вынужденно (но не насильственно) покинули место постоянного жительства. Специалисты подчеркивают: «под вынужденностью понимается, с одной стороны, отсутствие позитивной мотивации для переезда, с другой стороны, — такое изменение ситуации, когда становится невозможным дальнейшее нормальное существование, возникает реальная угроза безопасности (физической, этнической, социальной) и отсутствует перспектива нормализации (в пределах жизни мигрантов или их детей). То есть люди переезжают не из нормальных условий, чтобы их улучшить (продвинуть свою карьеру, повысить образование, жить в более подходящем климате и т.д.), а из резко и безнадежно ухудшившихся — в любые, имеющие перспективу нормализации» [10, с. 121].
Для целей нашего проекта наличие или отсутствие гражданства не имело принципиального значения (соответственно, уравнивались категории «беженец» и «переселенец»); была важна характеристика «вынужденности» миграции. Здесь и далее мы будем говорить о «пришлых» в отличие от «коренных» (принимающее население), называя их вынужденными мигрантами или лицами, ищущими убежища. При этом мы признаем, что такой подход упрощает реальность, но полагаем, что на этапе диагностики подобное упрощение уместно и даже целесообразно.
Ключевое в исследовании — понятие безопасности. Мы рассматриваем его в данном случае на уровне индивида и территориальной общности и понимаем как «единство природных и социальных условий существования... , обеспечивающих [человеку] достойное выживание, благосостояние и свободу» [28, с. 5], а территориальной общности — социокультурную целостность и социальный порядок. Исследователи отмечают следующие характеристики безопасности: помимо первичного, физического аспекта (здоровье, сытость и защищенность от неблагоприятных природных воздействий, социального и политического насилия), представление о минимальной безопасности включает «в себя еще три аспекта: а) экономическую безопасность (доступ к вознаграждающей занятости, удовлетворяющей не только базовые потребности, но и позволяющей отложить что-то на черный день); б) социальную безопасность (достойный статус и гарантии предотвращения угроз физической и экономической безопасности, предостав-
ляемые формальными и/или неформальными общественными институтами и государством); в) безопасность этнокультурной идентичности» [29, с. 6—7].
Анализ литературы показывает, что социальный аспект вынужденной миграции представлен исключительно психологическим и социально-психологическим подходами. Основная категория — адаптация: психологическая или более широкого содержания — социокультурная; субъект адаптации — переселенцы. Фокус исследований — особенности психологической адаптации мигрантов в иной этнокультурной среде. Анализируются основные теории, раскрывающие процесс адаптации и аккультурации мигрантов (см., например, [12; 13; 20 и др.]).
Наше внимание концентрируется на социологическом аспекте адаптационного процесса. В его рамках адаптация понимается как «приведение индивидуального и группового поведения в соответствие с господствующей в данном обществе, классе, социальной группе системой норм и ценностей», основные механизмы ее осуществления, социализация, а также «механизмы социального контроля, включающие меры общественного и государственного принуждения» [19, с. 38].
В социальном процессе адаптации вынужденных переселенцев, кроме них самих, участвуют и иные социальные субъекты и прежде всего — территориальная общность, которая их принимает или отторгает во имя осознаваемой индивидуальной и/или групповой безопасности.
Одна из продуктивных для целей нашего проекта категория
— качества жизни. В самом общем виде она дает представление о степени развития и удовлетворения потребностей и интересов людей, выраженной в форме субъективных оценок. «Категория качества жизни позволяет оценить не только объективные показатели уровня жизни, но главным образом характер субъективного восприятия людьми своей жизненной ситуации, их, скажем, социальное самочувствие» [27, с. 12].
В источниках встречаются перечни показателей качества жизни различной полноты. В рамках нашего проекта мы не ставили цель охватить все известные показатели; остановимся на тех из них, которые релевантны предмету нашего исследования. Среди них: состояние здоровья; наличие жилья и его обустройство; образование; доступность учреждений культуры; условия для отдыха и использования свободного времени; гарантии занятости и защита от безработицы; благосостояние и безопасность семьи;
состояние окружающей природной среды; возможность контролировать свою жизненную ситуацию; удовлетворенность жизнью и отдельными ее условиями как «осознанная оценка качества жизни в целом» [3, с. 33]; социальный порядок, защита от преступности; социальный комфорт, защищенность.
Еще одно важное для нашего проекта понятие — ценности. Не останавливаясь на углубленной разработке этого понятия в рамках данной работы, мы ставили цель — зафиксировать ценности бытия тех или иных его субъектов, которые оказываются под угрозой в процессе адаптационного взаимодействия.
Методика и организация экспресс-диагностики имела следующий алгоритм. На первом этапе были проведены глубинные фокус-интервью с десятью экспертами из следующих организаций и ведомств: «Горячая линия: Региональная общественная организация соблюдения прав человека»; Координационный совет помощи беженцам и вынужденным переселенцам «Форум»; Комитет по делам миграции Москвы; Ассоциация «Гражданское содействие».
Результаты этих интервью послужили основой проведения семинара участников проекта, который позволил обобщить первичный материал и выявить основные направления экспресс-диагностики на следующем этапе, а именно — в поселенческой общности. Конкретным объектом, определенным в ходе работы с экспертами, стал пос. Востряково Солнцевской управы Москвы. Здесь на протяжении последних девяти лет через миграционную службу и самозахватом размещаются переселенцы, пострадавшие от Спитакского землетрясения в Армении, мигранты из Азербайджана; в последнее время появились таджики. Таким образом, вынужденные переселенцы здесь и жертвы природной катастрофы, и этнокультурные мигранты, и гастарбайтеры.
На втором этапе работ по проекту при содействии главы управы «Солнцево» исследовательской группой были осуществлены 5 глубинных фокус-интервью с работниками управы и ДЕЗа поселка; 10 интервью и 3 фокус-дискуссии с коренными жителями;
5 интервью в поселковой средней школе (с учителями и учащимися) и 3 фокус-дискуссии со старшеклассниками и с преподавателями в Востряково и Москве.
Рассмотрим отдельно результаты первого и второго этапов экспресс-диагностики: фокус-интервью с экспертами и полевые данные, собранные в ходе работы с принимающим населением.
Экспертный опрос: субъектно-позиционный анализ результатов фокус-интервью. Абсолютное большинство экспертов как
функционеров, так и представителей общественных организаций, занимают традиционные для российских правозащитников позиции. В рассуждениях исходят исключительно из интересов вынужденных переселенцев и их проблем. Единственным социальным субъектом, взаимодействующим с вынужденными переселенцами, представляется государство и его исполнительные структуры. Принимающее население при описании и анализе ситуации вообще не упоминается. Между тем, именно принимающее население в структуре нашего подхода — «низовой» социальный субъект, взаимодействующий с вынужденными переселенцами не косвенно и опосредованно, а прямо и непосредственно.
Следует пояснить, что мы ни в коем случае не оспариваем того, что люди, ищущие убежища, нуждаются в правозащитных мероприятиях. На наш взгляд, невозможно не сострадать трагедии вынужденных мигрантов, и мы в значительной степени разделяем позиции правозащитников в отношении необходимости мирного, гуманистического разрешения любых ситуаций, в особенности таких, как в Чечне.
Однако в фокусе нашего проекта другой субъект — принимающее население, которое также сталкивается с целым рядом проблем, частично связанных с нарушениями их гражданских прав, ведущих к деформации качества их жизни.
Методика фокусированных дискуссий основывалась на механизме неоднократного обращения к многоаспектному рефлексированию по поводу одной и той же проблемы, позволяющему, преодолевая возможную агрессию респондента, вывести его на более глубокий уровень осмысления ситуации. Применяя эту методику, мы в большинстве случаев смогли уйти от рассуждений по поводу роли государства, его политики и вывести экспертов на размышления о положении непосредственного субъекта, с которым в первую очередь взаимодействуют «пришлые» -«принимающего населения».
Попытаемся свести соответствующие высказывания экспертов к некоторым, наиболее общим пунктам. В самом общем виде те разнообразные угрозы, которые принимающее население ощущает от вынужденных мигрантов, можно обозначить как угрозу устоявшемуся укладу жизни. Заметим, что в понятие «уклад жизни» включаются как традиционные, исторически воспроизводимые не одним поколением жизненные модели, так и модели социального поведения, сложившиеся в ходе адаптации к перманентному многолетнему системному кризису нашего общества, который затро-
нул все население страны, специфически проявляясь в различных регионах.
Эта осознанная или пока еще не отрефлексированная угроза находит отражение, с одной стороны, в формировании тех или иных позиций и ожиданий, с другой, — в определенном поведении позитивного или негативного характера по отношению к вынужденным переселенцам. Позитивные ожидания связаны с надеждой на возрождение умирающих населенных пунктов через появление новых рабочих мест, новых черт образа жизни. Негативные
— основываются на ожидании конкуренции в сфере занятости, неприятии другого, более активного образа жизни.
Переселенцы приезжают из мест с благоприятным для ведения хозяйства климатом, их образ жизни сложился в более комфортных условиях. Стремясь возродить былое благополучие, переселенцы пытаются воспроизвести прежний уклад. Коренными жителями такой тип социального поведения зачастую воспринимается как упрек их образу жизни, фактор его насильственного изменения: ведь известно, что переселенцев расселяют в глубинку, в так называемые бесперспективные места, где остается чаще всего малоактивное, менее обеспеченное население. Аналогичным образом формируется, например, отношение к фермерам: они иные, их образ жизни основан на иных, непонятных и не разделяемых большинством ценностных ориентациях. Эти иные вызывают определенный дискомфорт, демонстрируя иной способ бытия в тех же условиях. Переселенцам не прощается «легкая жизнь», которую большинство коренного населения им с уверенностью приписывает.
Не последнюю роль в формировании негативного отношения к лицам, ищущим убежища, играют средства массовой информации, создавшие образ мигранта как преступника или иждивенца.
«Принимающее население»: краткий очерк взаимодействия с вынужденными переселенцами. Взгляд на переселенцев глазами коренных жителей — не менее важный аспект проблемы. Его реконструкция на основе данных экспресс-диагностики позволяет нарисовать следующую картину.
Представим себе тихую, утопающую в зелени окраину крупного мегаполиса: это поселок Востряково десятилетие назад, до того как московские власти стали в массовом порядке «компактно» размещать здесь вынужденных переселенцев. Сейчас малоэтажные дома в поселке примерно наполовину заселены армянами,
азербайджанцами, таджиками и мигрантами других национальностей. Русские — преимущественно женщины пенсионного возраста; кто помоложе — выехали, и не без веских причин.
Днем переселенцы-мужчины отдыхают, женщины — прогуливаются на улице с малолетними детьми. В подъездах на этажах стоят мешки с мусором, который мигранты в мусоропровод не выбрасывают. Это в лучшем случае, а чаще всего мусор выбрасывают прямо в окно с любого этажа. Рядом с мусоропроводом ночуют по нескольку человек, не имеющих жилья, — родственников или знакомых тех мигрантов, которые его здесь имеют.
После 23 часов начинается привычная для переселенцев и чуждая для постоянных жителей ночная жизнь, которая продолжается до самого утра: приезжают и уезжают машины, готовятся шашлыки, устраиваются национальные пляски и звучат песни, ругань, драки. Деревья, посаженные еще 30 лет назад востряковс-кими жителями, вырубаются на костры. Электропровода из квартир выведены к «ракушкам», к столам во дворе — электричество бесплатно, поскольку мигранты освобождены от оплаты коммунальных платежей и за квартиру платят значительно меньше, чем остальные. Автомобили переселенцы моют прямо во дворе. Здесь же на глазах у всех режут и разделывают баранов.
Систематически к телефонам местных жителей незаконным образом подключаются приезжие: в результате первым приходят счета на переговоры с Баку, Ереваном, государствами дальнего зарубежья.
За последние пять лет вся инфраструктура досуга (клубы, кафе), торговли и общественного питания оказалась в монопольном владении переселенцев. Рабочие места они дают только своим землякам; цены повсюду держат высокие. Местным жителям за элементарными продуктами приходится выезжать за пределы микрорайона.
Некоторые «вынужденные переселенцы» давно купили себе квартиры в престижных домах Москвы, а квартиры в Востряково сдают своим землякам.
Угрозы физической расправы, как рассказывали нам респонденты, местные жители слышат постоянно, а иногда реально рискуют жизнью. Так, по свидетельству одного из техников-смотри-телей, при попытке выселения мигрантов из занятой самозахва-том квартиры члены комиссии были «забросаны ножами». Обращения в милицию остаются без ответа: по мнению местных жителей, переселенцы откупаются. Обращения к депутату, мэру, президенту также остаются без ответа.
Местные жители убеждены, что молодежь приобщается к употреблению наркотиков непосредственно через переселенцев.
Во время фокус-дискуссий со старшеклассниками в Востряко-во и Москве было очевидно, что москвичи более открыты для контакта по проблематике вынужденной миграции. Дети из Вос-тряково опасаются высказывать свое мнение, «закрываются». Требуется немало усилий, чтобы их «разговорить», снять напряжение и выйти на интересующие нас проблемы. Первое, что можно констатировать четко — страх, вызванный угрозой физической расправы со стороны организованных и сплоченных между собой переселенцев («Им что барана, что человека зарезать ничего не стоит»). Дети переселенцев саботируют преподавание русской истории и литературы в школе. Заметен отток русских детей из школы, которая фактически попадает под влияние приезжих. Уровень общей образовательной подготовки детей переселенцев невысок, они препятствуют нормальному процессу обучения, мешают успешно учиться как русским, так и хорошо подготовленным детям из числа переселенцев. Уровень преподавания в таких условиях неминуемо снижается.
Школьный психолог отмечает наличие психопатологий у значительного числа детей переселенцев. Различия в характере эмоциональных проявлений — умеренном у русских, безудержном у переселенцев — создает ряд проблем. Дети переселенцев вызывают тревогу у русских уже внешними проявлениями внутригруппового общения: они ведут себя шумно, эмоционально, угрожающе.
Методические мероприятия для учительского персонала, имеющие целью специальную подготовку для работы в «смешанных» школьных коллективах, не проводятся. Учителя работают без соответствующей поддержки, методом проб и ошибок.
Фокус-дискуссия с представителями преподавательского персонала востряковской школы (учителя, директор, библиотекарь) зафиксировала специфические особенности взаимодействия учителей со школьниками-переселенцами и их родителями. В отличие от местных уроженцев, родители переселенцев чаще всего демонстрируют обвинительную позицию в отношении преподавателей («Вы не можете найти подход к ребенку») и стремление «защитить своих детей от нападок учителя» (справедливые замечания воспринимаются предвзято: «Все русские ненавидят кавказцев, вы, учителя, — не исключение»). Бывали случаи, когда родители-мигранты подавали жалобы на учителей в вышестоящие образовательные инстанции, проявляя при этом «необыкновенное
умение жаловаться», а также «артистизм и чудеса красноречия» (из интервью).
Негативная позиция родителей-переселенцев стимулирует неуважительное отношение к преподавателям со стороны детей, атмосферу вседозволенности и безнаказанности. Приведем один, на наш взгляд, яркий пример. Старшеклассник-переселенец размахивал на уроке национальным флагом и выкрикивал антирусские лозунги. На попытку учителя успокоить хулигана был ответ: «Да ничего вы мне сделать не можете!».
В таких условиях в востряковской школе высока текучесть преподавательского персонала, что, естественно, нарушает учебный процесс и снижает уровень образовательной подготовки школьников.
Некоторые итоги. Экспресс-диагностика дает основание утверждать, что действенная психологическая помощь вынужденным переселенцам невозможна без учета всех социальных факторов, без понимания того, что принимающее население оказывает на процесс адаптации мигрантов значительное влияние. Более того, коренные жители зачастую сами нуждаются в социальной и психологической поддержке в связи со стрессом, вызванным новым соседством. Взаимная или односторонняя нетерпимость, ин-толерантность участников процесса адаптации на уровне поселенческой общности обусловлена фактором риска, осознанием субъектами социального взаимодействия реальной или потенциальной угрозы их ценностям и образу жизни, их безопасности со стороны иных участников взаимодействия.
Основную угрозу, которая, по мнению принимающего населения, исходит от вынужденных переселенцев, можно охарактеризовать как угрозу относительной стабильности (своего рода безопасности), с трудом достигнутой в процессе адаптации к глубинным изменениям в России.
Анализ материалов экспресс-диагностики позволяет обобщить способы социального поведения принимающего населения как реакцию относительно типов воздействия «пришлых» на качество жизни общности.
а) Вынужденные переселенцы привносят в образ жизни принимающего населения новое, что в принципе может способствовать повышению уровня и улучшению качества жизни поселенческой общности: новые способы хозяйствования на земле, новые формы трудовой деятельности и досуга, иные подходы к обустрой-
ству жилища и быта, общую более активную и деятельностную позицию, требовательность к местным властям, стремление к полной реализации гарантий прав и свобод личности и др.
Принимающее население в процессе взаимодействия с новым субъектом в привычном социальном пространстве демонстрирует по крайней мере два способа поведения: оно либо воспринимает (обучается и воспроизводит) это новое и прогрессивное; либо противодействует ему в различных формах. Противодействуя новому и прогрессивному, принимающее население «защищает» свои проблемы (как само их наличие, так и нежелание или невозможность их разрешения) через неприятие чужих проблем и позиций. Новое и прогрессивное воспринимается как упрек привычному «течению жизни», насильственное стимулирование изменений через переосмысление своей жизни.
б) Вынужденные переселенцы привносят в образ жизни коренного населения новое, воспроизводящее их социокультурные традиции, но чуждое принимающей общности, более того, снижающее основные показатели качества жизни членов общности. В конкретном случае поселка Востряково практически все показатели качества жизни местных жителей ухудшились: экологические условия проживания, физическая безопасность, жилищные условия, образование детей, доступность учреждений культуры, возможности для отдыха и использования свободного времени, гарантии занятости, состояние здоровья, социальный порядок, защищенность и др. Под угрозой оказываются основные ценности социального бытия: физическая безопасность, выработанный годами уклад жизни (работа и досуг), право на труд и отдых, на воспроизводство своих социокультурных традиций, норм и принципов социального бытия, право на защиту от тех или иных видов преступности.
Какие способы социального поведения реализуются в такой ситуации? Если коренная поселенческая общность скреплена сильными внутренними социальными связями, она может успешно противостоять угрозам своей социокультурной целостности, защищая собственную безопасность. Слабая, неструктурированная общность принимающего населения перед сплоченной, активной, этнически однородной, сильной своими родственными и земляческими связями общностью переселенцев оказывается слабо защищенной. Молодые не смиряются, но и не отстаивают свои права, уходят от проблем, мигрируя в пределах мегаполиса. Оставшиеся либо смиряются, либо апеллируют к органам власти. Органы ох-
раны порядка, местные властные структуры, которые призваны решать проблемы на уровне территориальной, поселенческой общности, в данном случае устранились, понимая, что общность слабая, социальный контроль здесь отсутствует, а единичные «правдоискатели» разобьются о систему безразличия и бездушия, сложившуюся на низовом чиновничьем уровне.
По крупному счету, «борьба» идет за безопасность общности в целом или различные ее аспекты. «Борьба» эта идет по принципу «выигрыш — проигрыш», в то время как возможен, а главное социально продуктивен иной принцип: «выигрыш — выигрыш», но он может быть реализован только через переговоры, при желании быть партнером, а не победителем. Отсутствует осознание того, что безопасность не однажды и навсегда даруется, а достигается; это достижение — процесс, в котором участвуют различные субъекты. Стремиться к росту собственной безопасности, не учитывая интересы других субъектов, значит добиваться снижения уровня их безопасности, на что последние отвечают вполне определенным образом, в частности, агрессией, неприятием, отчуждением. Безопасность, по меткому выражению Е. Ротшильд, есть «коллективное или общее договорное предприятие» [42, р. 63]. Безопасность многоаспектна. Необходимы баланс, равновесие.
Какие рекомендации можно сформулировать на базе экспресс-диагностики и кому предназначаются эти рекомендации? Если исходить из задачи формирования толерантного сознания в ситуациях социального взаимодействия, субъектами которых выступают лица, ищущие убежища (вынужденные переселенцы), и принимающее население (поселенческая общность), то первая рекомендация относится к корректировке принципов государственной политики.
Государственная миграционная политика должна строиться на принципах взаимной ответственности государства и граждан. Государство отвечает за разработку и реализацию таких нормативных документов, которые исключают возможность развития иждивенческих установок, способствуют самоорганизации, утверждению самоуправления на уровне территориальных поселенческих общностей, исключают возможность снижения качества жизни принимающего населения в результате решения исполнительной власти о компактном размещении в месте проживания вынужденных переселенцев.
Государственное управление распространяется на самые общие процессы; дойти до регулирования конкретных последствий действия тех или иных абстрактных норм в поселенческих общ-
ностях, на уровне драм отдельных людей оно не может и не должно. Необходимо, однако, последовательно создавать условия для развития гражданской самодеятельности, способствовать воссозданию поселенческих общностей как социального явления.
На данном этапе развития общества в ситуациях, которые характеризуются противостоянием принимающего населения и вынужденных переселенцев, общая рекомендация состоит в обязательном введении в систему координат развития процесса адаптации социальной составляющей. Тогда индивидуальная психологическая адаптация будет результатом социально-психологической адаптации (на уровне малой группы: школьного класса, «тусовки», круга ближайших соседей) и социальной адаптации на уровне поселенческой общности.
Однако, исходя из данных экспресс-диагностики, заметим, что в формировании толерантного сознания и терпимого отношения нуждаются как принимающее население, так и мигранты. В этой связи рискнем утверждать, что интолерантность по отношению к вынужденным переселенцам в ряде случаев не только оправдана, но и необходима. Если общность не защищает свою социокультурную целостность, она перестает существовать. Так, некоторые этнокультурные характеристики образа жизни, который принесли с собой переселенцы-кавказцы в жизнь преимущественно русского населения поселка Востряково, не могут быть им приняты.
Толерантность — понятие столь же многоаспектное, что и безопасность. В каждом конкретном случае общность вырабатывает конкретные решения. Помощь социологов здесь необходима. Социологическая диагностика проблем дает возможность избежать или своевременно предотвратить развитие ситуации по кризисному или конфликтному сценарию. Более того, социологический анализ конкретных случаев, конкретных практик взаимодействия принимающего населения и вынужденных переселенцев даст базу для формирования социальных механизмов и социальных технологий, способствующих развитию отношений на базе принципа взаимной этнокультурной терпимости, социального партнерства.
ЛИТЕРАТУРА
1. Абулъханова-СлавскаяКА. Стратегия жизни. М.: Мысль, 1991.
2. Абульханова КА. Российский менталитет: кросскультурный и типологический подход // Российский менталитет: Вопросы психологической теории и практики / Под ред. К.А. Абульхановой, А.В. Брушлинского, М.И. Воловиковой. М.: Изд-во Ин-та психологии РАН, 1997. С. 7—37.
3. Аргайл М. Психология счастья / Общ. ред. М.В. Кларина. М.: Прогресс, 1990.
4. Арутюнян. ЮЯ., Дробижева ЛМ., Сусоколов А. А. Этноеоциология: цели, методы и некоторые результаты исследования. М.: Аспект пресс, 1999.
5. Асмолов А.Г. Культурно-историческая психология и конструирование миров. М., Воронеж: Смысл, 1996.
6. Бакеев В А. О тревожно-внушаемом типе личности // Новые исследования в психологии. 1974. № 1.
7. БизюкАЛ., Вассерман ЛМ., Иоелев БЛ. Интегративный тест тревожности: Методические рекомендации. СПб., 1996.
8. Василюк Ф£. Типология переживания различных критических ситуаций // Психологический журнал. 1996. Т. 16. № б. С. 104—115.
9. Витковская Г.С. Вынужденная миграция: проблемы и перспективы. Вып. 3. М.: Ин-т народохоз. прогнозирования РАН, 1993.
10. Витковская Г.С. Миграционное поведение нетитульного населения в странах Центральной Азии // Миграция русскоязычного населения из Центральной Азии: причины, последствия, перспективы / Под ред. Г.С.Витков-ской. М., 1996. (Науч. докл. / Моск. Центр Карнеги. Вып.11).
11. Вынужденные мигранты и государство / Отв. ред. В.А.Тишков. М., 1998.
12. ГриценкоВ.В. Русские среди русских: проблемы адаптации вынужденных мигрантов из стран ближнего зарубежья в России. М.: Балашовс-кий гос. пед. ин-т, Ин-т этнологии и антропологии им. Н.Н. Миклухо-Маклая, 1999.
13. ГриценкоВН. Социально-психологическая адаптация переселенцев в России. М.: Изд-во Ин-та психологии РАН, 2002.
14. Гузенкова Т.С., Коростелев АД. Этнокультурные ценности и ориентации в республиках Российской Федерации: сходство и различия // Суверенитет и этническое самосознание: идеология и практика / Отв. ред. JI.M. Дробижева, Т. С. Гузенкова. М.: Ин-т этнологии и антропологии им. Н.Н. Миклухо-Маклая, 1995. С. 143—171.
16. Джидаръян И А. Счастье и удовлетворенность жизнью в русском обществе // Российский менталитет: Вопросы психологической теории и практики / Под ред. К.А. Абульхановой, А.В. Брушлинского, М.И. Воловиковой. М.: Ин-т психологии РАН, 1997. С. 187—223.
16. Жогин БТ., Маслова Т.Ф., Шаповалов BJC. Интеграция вынужденных мигрантов в местное сообщество: опыт практической и исследовательской деятельности. Ставрополь: Ставропольсервисшкола, 2002.
17. ЗайончковскаяЖА. Миграции населения России: новейшие тенденции // Проблемы расселения: история и современность. М., 1997. С. 30—37.
18. Закон Российской Федерации о вынужденных переселенцах // Миграция. 1996. № 1. С. 42—47.
19. Корелъ Л-В. Социология адаптаций: этюды апологии, Новосибирск: Ин-т экономики и орг. пром. производства, 1997.
20. Космарская НЛ. Трудности адаптации переселенцев в сельской России: попытка концептуализации / /В движении добровольном и вынужденном. Постсоветские миграции в Евразии / Под ред. А.Р. Вяткина, Н.П. Кос-марской, С. А. Панарина. М., 1999. С. 215—239.
21. Кузнецов П.С. Концепция социальной адаптации. Саратов: Изд-во Саратовского ун-та, 2000.
22. Лебедева HJA. Исследование психологической природы межгруппо-вой (межэтнической) толерантности // Психологические проблемы общественного развития. М., 1992.
23. Леонтьев ДА., Пилипко Н.В. Выбор как деятельность: личностные детерминанты и возможности формирования // Вопросы психологии. 1995. № 1. С. 97—110.
24. Леонтьев ДА. Самореализация и сущностные силы человека // Психология с человеческим лицом: Гуманистическая перспектива в постсоветской психологии / Под ред. Д.А.Леонтьева, В.Г. Щур. М., 1997. С. 156—176.
25. Маслоу А. Мотивация и личность / Пер. с англ. А.М.Татыдаевой. СПб.: Евразия, 1999.
26. Материалы по проблемам миграций, беженцев и вынужденных переселенцев. М., 1996.
27. Мозговая А. Технологический риск и экологическая составляющая качества жизни населения. Возможности социологического анализа. М.: Диалог-МГУ, 1999.
28. Мукомель ВЛ. Вынужденная миграция в СНГ // Миграция. 1997. № 1. С. 7—10.
29. Панарин С. Безопасность и этническая миграция // Pro et contra. 1998. Т. 3. № 4. С. 6—25.
30. Психология беженцев и вынужденных переселенцев: опыт исследований и практической работы. М.: Смысл, 2001.
31. Садовская Е.Ю. Миграция в Казахстане на рубеже XXI века: основные тенденции и перспективы. Алма-Ата: Каз. гос. ун-т им. С.М. Кирова, 2001.
32. Смотрова ТЛ. Профессиональная самоактуализация как способ преодоления жизненных кризисов // Сборник научных трудов. Балашов, 1998.
33. СоколоваЕ.Т. Проективные методы исследования личности. М.: Изд-во Моск. ун-та, 1980.
34. Солдатова ГУ. От гражданина до беженца: ценности и мотивы поведения русских ближнего зарубежья // Ценности и символы национального самосознания в условиях изменяющегося общества. М.: Ин-т этнологии и антропологии им. Н.Н. Миклухо-Маклая, 1994. С. 111—125.
35. Солдатова Г.У. Социокультурный подход в практической психологии вынужденной миграции // Психология беженцев и вынужденных переселенцев: опыт исследований и практической работы. М.: Смысл, 2001.
36. Субботина И А. Стратегия поведения русской молодежи в странах нового зарубежья: Молдавия. М.: Ин-т этнологии и антропологии им. Н.Н. Миклухо-Маклая, Центр по изучению межнац. отношений, 1998.
37. Филиппова ЕМ. Вынужденные мигранты в Псковской области: Проблемы адаптации // Русские в новом зарубежье: миграционная ситуация, переселение и адаптация в России / Отв. ред. С.С. Савоскул. М.: Ин-т этнологии и антропологии им. Н.Н. Миклухо-Маклая, Центр по изучению межнац. отношений, 1997. С. 312—345.
38. Филиппова ЕМ. Опыт создания компактных поселений мигрантов в России // Вынужденные мигранты: интеграция и возвращение / Отв. ред. В. А. Тишков. М.: Ин-т этнологии и антропологии им. Н.Н. Миклухо-Маклая, Центр по изучению межнац. отношений, 1997. С. 75—88.
39. Филиппова ЕМ. Роль культурных различий в процессе адаптации русских переселенцев // Идентичность и конфликт в постсоветских государствах. М.: Ин-т этнологии и антропологии им. Н.Н. Миклухо-Маклая, Центр по изучению межнац. отношений, 1997. С. 134—150.
40. Шапкин С А., Дикая JIT. Деятельность в особых условиях: компонентный анализ структуры и стратегии адаптации // Психологический журнал. 1996. № 1. С. 19—34.
41. Шлягина ЕМ., Ениколопов СМ. Методы исследования этнической толерантности // Методы этнопсихологического исследования. М.: Из-во Моск. ун-та, 1993. С. 28—54.
42. RothschildЕ. What is Security? Daedalus. 1995.
