CC BY
261
Рыжков В.А. Национально-культурные аспекты ассоциативного значения интернациональных стереотипов. АКД., 1983.
Савицкий В.М. К вопросу о психолингвистической вычленимости слова в составе фразеологической единицы // Текст как психолингвистическая реальность. М., 1972.
Сорокин Ю.А. Метод установления лакун как один из способов выявления специфики локальных структур // Национально-культурная специфика речевого поведения. М., 1977.
Сорокин Ю.А., Марковина И.Ю. Опыт систематизации лингвистических и культурологических лакун // Лексические единицы и организация структуры литературного текста. Калинин, 1983.
Стеблин-Каменский М.И. Историческая поэтика. Л., 1978.
Стеблин-Каменский М.И. Мир саги. Становление литератцры. Л., 1984.
Степанов Ю.С. Семиотика. М., 1971.
Стернин И.А. Проблемы анализа структуры значения слова. Воронеж, 1979.
Стернин И.А., Харитонова В. Опыт описания национально-культурной специфики слова. На материале русского и немецкого языков // Психологические и лингвистические аспекты проблемы языковых контактов. Калинин, 1984.
Стужина Э.А. Китайский город 11-13 вв.: экономическая и социальная жизнь. М., 1979.
Сумаруков Г.В. Кто есть кто в «Слове о полку Игореве». М., 1983.
Толстой Н.И. Некоторые проблемы и перспективы славянской и общей этнолингвистики // Изв. АН СССР, сер. яз. и лит., т. 41, №5, 1982.
Томахин Г.Д. Америка через американизмы. М., 1982.
Торчинов Е.А. Рецензия на книгу Л.Е. Бежина «Под знаком "ветра и потока"» // Народы Азии и Африки, №4, 1983.
Фишман О.Л. О традиционных китайских представлениях в сборниках художественной прозы 17-18 вв. // Из истории традиционной китайской идеологии. М., 1981.
Фрумкина Р.М. Современные представления о когнитивных процессах и культурно-историческая психология Выготского-Лурии // НТИ, сер.2, 1998, №6.
Фрэзер Д.Д. Золотая ветвь. М., 1983.
Человек и мир в японской культуре. М., 1985.
Шейман. Основы методики преподавания русской литературы в киргизской школе, ч.1-2. Фрунзе, 1981-1982.
Шмелева Т.В. К проблеме национально-культурной специфики эталона сравнения у носителей английского и русского языков // Психологические и лингвистические аспекты проблемы языковых контактов. Калинин, 1984.
Этнологические исследования за рубежом. Критические очерки. М., 1979.
Юсупов Г. А. Лексико-фразеологические средства русского и татарского языков. Казань, 1980.
Н.В. Уфимцева ЭТНОПСИХОЛИНГВИСТИКА: ВЧЕРА И СЕГОДНЯ
Главным препятствием любого общения, а особенно межкультурного, является тот факт, что мысль нельзя непосредственно передать из одной головы в другую. Для этого мы пользуемся специальными знаками, и, прежде всего, языковыми знаками, и, следовательно, опираемся при этом на знания, которые сформированы у нас в рамках
родной культуры. Это ключевое положение для московской психолингвистической школы и в той области исследований, которая получила имя этнопсихолингвисти-ки. Термин был предложен А.А.Леонтьевым и им же был обрисован основной круг проблем, которые должны были решаться исследователями в этой области. И, если
мы посмотрим на те монографии, которые выпускала Группа психолингвистики и теории коммуникации Института языкознания РАН в конце 70-х, начале 80-х годов ХХ века, то в этот период, московская психолингвистическая школа как бы солидаризируется с теорией межкультурной коммуникации в ее исходном американском варианте, т.к. в центре внимания исследователей находится поведение - вербальное и невербальное - носителей разных культур.
На первом этапе этнопсихолингвисти-ческие исследования в отечественной науке в основном велись силами исследователей, группировавшихся вокруг сектора психолингвистики и теории коммуникации Института языкознания АН СССР, (см. коллективные монографии «Национально-культурная специфика речевого поведения». М., 1977; «Национально-культурная специфика речевого общения народов СССР». М., 1982; «Этнопсихолингвисти-ка». М., 1988) и шли по нескольким направлениям в соответствии с факторами, детерминирующими общение, которые были выделены А.А.Леонтьевым.
Наряду с разработкой теоретических проблем, среди которых особое место занимала проблема соотношения языка, мышления и культуры, теория лакун, большое место в этих коллективных монографиях заняли конкретные исследования различий в вербальном и невербальном поведении народов мира и СССР (описания особенностей коммуникативного поведения носителей конкретных языков и культур: сравнительное описание русской и английской, русской и французской кинесики, описание кинесического поведения арабов, индонезийцев, японцев, китайцев, армян; речевого этикета американцев, корейцев, венгров, монголов и калмыков и т. п.).
Но затем московская психолингвистическая школа пошла иным путем, и, по словам Е.Ф.Тарасов, ее стало интересовать, а что же наполняет сознание говорящего на том или ином языке, т. е. что же является содержанием сознания носителя
той или иной культуры. Именно этим исследованиям и будет уделено основное внимание в этой статье. Я имею в виду то направление исследований, у истоков которого стояла А.А.Залевская, и которое сложилось как исследование вербальных ассоциаций.
Благодаря исследованиям структуры лексикона на материале ассоциативного тезауруса Дж. Киша (А.А.Залевская и ее ученики) и языкового сознания (Московская психолингвистическая школа) на материале Русского ассоциативного словаря, Славянского ассоциативного словаря и других ассоциативных словарей мы и имеем теперь направление психолингвистических исследований, которое пытается ответить на вопрос, на какое же содержание сознания опирается носитель той или иной культуры, когда он формулирует свою мысль, чтобы передать ее другому. Поскольку уже стало совершенно тривиальным для психолингвистов утверждение, что для того, чтобы общаться, необходимо иметь не только общий код, но и общность знаний (т.е. общность сознаний).
В этом смысле межкультурное общение является патологическим (по Е.Ф.Тарасову), поскольку коммуниканты, как правило, располагают только общностью кода (т.е. языка), и не располагают общность знаний, поскольку принадлежат к разным культурам. Именно психолингвистический подход позволяет показать не только разницу или отличия в тех или иных формах коммуникативного поведения носителей разных культур, но и что стоит за этим особенностями в образе мира носителя той или иной культуры.
Для того чтобы понять это, необходимо сделать некоторое, на первый взгляд, неожиданное отступление и обратиться к тому, как ребенок овладевает языком. Точнее было бы сказать, как ребенок входит в мир родной культуры, ибо у ребенка нет отдельной задачи овладеть языком. Это мы, когда овладеваем вторым, третьим и т.д. языком, создаем искусственную ситуацию и вырываем язык из контекста культу-
ры и изучаем язык отдельно. А ребенок входит в мир культуры, т.е. в мир культурных предметов и в мир человеческих отношений, а язык - это тот удивительный инструмент, который предлагает ему культура для решения этой сложной задачи. За словом стоит гораздо больше знаний, чем мы привыкли думать, это не только значения и смыслы, за словом стоит определенный фрагмент образа мира, и это не только знания, но и умения, поскольку формирование знания, которое стоит за словом, начинается с действия с предметом еще задолго до того, как у ребенка формируется значение и смысл. Вслед за А.Н.Леонтьевым (1977) и В.П.Зинченко (1988) в структуре образа сознания можно выделить два слоя: рефлексивный (или рефлексивно-созерцательный) и бытийный слой (впервые это сделал Л.Фейербах). Смысл и значение образуют рефлексивный слой сознания, а биодинамическая ткань движения и действия и чувственная ткань
Познаваемый предмет
Д
Формирование языкового сознания начинается с бытийного слоя, точнее, с биодинамической ткани движения и действия и чувственной ткани образа до возникновения вербального значения.1
За словом родного языка стоит множество знаний и умений, связанных с культурным предметом, которое оно (слово)
1 С психологической точки зрения значения бывают трех видов: операциональные, предметные и вербальные. Такова же и последовательность их формирования в онтогенезе.
образуют бытийный слой сознания. Компоненты этой структуры не являются независимыми, поскольку они имеют общий источник происхождения - действие. Сами значения также неоднородны: значения могут быть предметными, операциональными, не фиксируемыми словом («ручные понятия», «предметные обобщения», «практические концепты», «ситуативные значения» и т.п.) и собственно вербальными (концептуальными).
Таким образом, индивидуальное сознание существует как весьма сложное образование, в строении которого дано единство субъективного и объективного: самонаблюдению доступны чувственная ткань и смысл, внешнему наблюдателю и регистрации доступны биодинамическая ткань и значение. Слои сознания «как бы пронизывает онтологическая вертикаль», она стоит на фундаменте действия» [Велихов и др. 1988: 102].
обозначает, а когда мы переходим на язык другой культуры, то мы можем усвоить, как правило, только знания. Слово родного языка несет в себе потенциальную энергию живого действия, а слово чужого языка такой потенциальной энергией не располагает.
Еще один момент, на котором хотелось бы остановиться - это роль контекста (в широком смысле) в овладении языком и в нашей постоянной жизнедеятельности. Как показывают современные психологические исследования [Сергиенко 2006; Ушакова
СТРУКТУРА ИНДИВИДУАЛЬНОГО СОЗНАНИЯ Рефлексивный слой сознания
Действие
Значение ^ Смысл
^ ^ Тело
I | знака
Бытийный слой сознания Язык
Биодинамическая ткань ^ Чувственная ткань образа движения и действия
2005], аперцепирующее поведение является врожденным у ребенка, т.е. умение воспринимать повторяющиеся события в контексте является врожденным свойством человеческой психики.
Эти представления восходят к идее опережающего отражения действительности П.К.Анохина [Анохин 1987]. Суть опережающего отражения состоит в том, что на основе опыта прошлого организм активно приспосабливается к предстоящим событиям. По мнению П.К.Анохина, основой развития органической жизни на земле являлись повторяющиеся воздействия внешнего неорганического мира на организм, что привело к возникновению его способности к активному отражению внешнего мира. Субстратом этой способности стала нервная система. Человеческий же мозг обладает практически безграничной возможностью опережающего отражения действительности. Причем мозг как орган психической деятельности сформировался именно на основе опережающего отражения последовательно повторяющихся рядов внешних явлений, т.е. представляет собой орган всеобщего отражения мира в мыслительной деятельности человека. Итак, принцип опережающего отражения действительности - универсальный принцип любого поведения, в том числе и речевого. И, следовательно, наш мозг должен обладать наряду со способностью формировать отражение ситуации, переживаемой в настоящий момент и уже пережитых, зафиксированных в памяти ситуаций, и способностью в какой-то форме «отражать» или конструировать ситуацию непосредственно предстоящего. По мнению А.Н.Бернштейна [Бернштейн 1966], наш мозг располагает двумя формами моделирования воспринимаемого мира, существующими как единство противоположностей: это модель прошедше-настоящего и модель будущего. Первая модель является однозначной и категоричной, а вторая имеет вероятностную природу, т.е. базируется на прогнозировании с той или иной мерой вероятности.
Поэтому, в том числе, ребенок в состоянии так быстро без специального обучения войти в мир культуры, т.е. эти контексты вычленить и усвоить. Каждый контекст содержит знаковый элемент, появление которого сигнализирует о его постоянном окружении. Именно из таких контекстов состоит любая культура, и язык (если говорить о его грамматике) - это так же конечный набор контекстов.
Благодаря этому ребенку удается за короткий срок войти и в мир языка, и в мир культуры, что мы не можем сделать, когда приступаем к изучению иностранного языка как к отдельной задаче. Кроме этих удивительных прирожденных способностей, каждый из нас, входя в мир родной культуры, имеет возможность учиться бессознательно, а информация на уровне бессознательности [Дубровский 1978] обрабатывается в 10000000 раз быстрее, чем на уровне сознания. В силу этого объем информации, который обрабатывается ребенком, огромен, и он значительно больше, чем может обработать взрослый человек на уровне сознания. Кроме того, сознание - очень затратный механизм для организма, поскольку требует большого расхода энергии. Еще раз подчеркну, что именно психолингвистика позволяет осознать удивительную роль языка в этом процессе, и то, что человек, культура и язык - это взаимодополнительные системы. Ребенок как бы заранее предрасположен войти в мир культуры и освоить язык как код данной культуры.
Еще одно достижение, которое может предложить отечественная психолингвистика тем, кто занимается теорий межкультурной коммуникации - это показать реальную системность обыденного сознания носителя культуры, хотя сама идея и не является чем-то новым. Еще Л.С.Выготский признавал за сознанием системное строение и видел единственный плодотворный путь его изучения в «семи-ческом анализе», цель которого - раскрыть структуру значений и смыслов.
Можно вслед за Э.С. Маркаряном считать, что неповторимость любой культуры
есть результат особой, свойственной лишь данной культуре системы организации элементов опыта, которые сами по себе не всегда являются уникальными и повторяются во множестве культур [Маркарян 1969, 68]. Если перевести это высказывание на язык психологии, то придется согласиться с А.А. Леонтьевым, что «в основе мировидения и мировосприятия каждого народа лежит своя система предметных значений, социальных стереотипов, когнитивных схем» [Леонтьев 1993, 20].
И здесь, прежде чем перейти к обсуждению этого последнего тезиса, мне бы хотелось привести пример, который показывает, что на интуитивном уровне носители культуры, во всяком случае, тонко чувствующие свою культуру, эту системность осознают. Пример относится к концу XIX века. Когда встал вопрос о возможности брака принцессы Аликс и цесаревича Николая, королева Виктория - бабка принцессы была категорически против этого брака, и в качестве первой причины своего несогласия указывала на полную противоположность русских и англичан по их культурным ценностям. Так вот, это интуитивное знание, которое существует у носителей разных культур, может быть подтверждено вполне объективными данными с помощью массового ассоциативного эксперимента и выявления на его основе ядра языкового сознания. Теперь благодаря двум ассоциативным тезаурусам - английскому [Kiss at all 1972] и русскому [Караулов и др. 1994-1998], мы имеем возможность наглядно увидеть различия в образе мира русских и англичан и действительно разную их системность.
Материалы ассоциативного тезауруса позволяют исследовать системность образа мира носителей данной культуры, а тем самым и системные свойства культурных предметов, отраженные в обыденном сознании. Одним из способов изучения системности образа мира по материалам массового ассоциативного эксперимента является выявление ядра языкового сознания, т.е. тех единиц семантической сети, кото-
рые имеют наибольшее число связей с другими единицами данной семантической сети (представленной в виде Обратного словаря, см., т.т. 2, 4, 6 РАС). Впервые ядро лексикона человека было описано А.А. За-левской по результатам анализа материалов Ассоциативного тезауруса английского языка Киша [Залевская 1979, 1982], ею же были выделены 75 слов, составляющих центр ядра лексикона носителя английского языка.
В рамках московской психолингвистической школы ядро языкового сознания выявлено на материале русского, бурятского, вьетнамского, хакасского, белорусского, украинского, болгарского языков (см., например, [Боргоякова 2002, Нгуен Тхи Хыонг 2001; Уфимцева 1996, 2000].
Однако с помощью ассоциативного эксперимента можно выявить не только системность образа мира той или иной культуры, но и системность самого образа сознания, который стоит за словом, т. е. системность тех знаний, которые та или иная культура транслирует всем своим членам через значение (в психологическом смысле). Возможны разные подходы к решению этой проблемы. Так, Ю.Н.Кара-улов для изучения национально-культурной специфики языкового сознания предлагает использовать метод «семантического гештальта», под которым он понимает «один из способов представления знаний об окружающем мире в языковом сознании носителей» [Караулов 1997]. Этот метод успешно используется для анализа специфики образов языкового сознания носителей разных языков, овнешненных в виде ассоциативных полей. (См, например, Боргоякова 2002, Дашиева 2000). Возможен и другой подход, предложенный Е. А.Попковой [Попкова 2002]. Исследование психолингвистических особенностей языкового сознания искусственных билингвов, проведенное Е. А. Попковой [Попкова 2002], показало, что, хотя содержание образа языкового сознания, стоящего за словом изучаемого иностранного языка у искусственного билингва, меняется в про-
цессе изучения языка, однако его структура (т.е. системность) определяется системностью значения его эквивалента в родном языке.
Русский ассоциативный словарь (РАС) открывает перед нами еще одну удивительную возможность - сравнить системность и содержание образа мира русских, выявленную по материалам РАСа, с результатами реконструкции языкового сознания человека, жившего в Х-Х1 в.в., по материалам старославянского языка («Старославянский словарь» под ред. Р.М.Цейтлин, Р.Вечерки и Э.Благовой), проделанной Т.И.Вендиной [Вендина 2002].
Сама Т.И.Вендина в заключение своей работы пишет, что «язык культуры Средневековья, ее ценностные императивы оказались во многом созвучны русской культуре, являясь нашим своеобразным «молчаливым наследием» [Вендина 2002: 325]. Что же из этого наследия по-прежнему является ценностью для современных русских?
Первая особенность, которую отмечает Т.И.Вендина, заключается в том, что весь лексикон старославянского языка «организован вокруг человека», и «эта идеографическая сфера является наиболее лексически и словообразовательно проработанной. Человек...- центр мироздания» [Вендина 2002:22]. Обратимся к данным РАСа. Оказывается, что языковое сознание современных русских также имеет в своем центре человека. Он хороший1 (25), добрый (21), разумный (18), умный (16), мудрый (2). Он гордый (7), красивый (5), смелый (3), надежный (2), сердечный (1), хотя может быть плохим (6), странным (2), трудным (2) и упрямым (2). Достаточно редко человек воспринимается русскими как гражданин (4) и личность (6) и "параметризован" он (термин Ю.С. Степанова) преимущественно как существо мужского пола.
1 Полужирным шрифтом выделяются слова-стимулы, курсивом — слова-реакции.
Т.И.Вендина указывает, что языковое сознания носителя старославянского языка сосредоточено, прежде всего, на человеке как социальной и духовной личности оставляя в стороне его физическую природу (Там же, 24). Можно сказать, что эта тенденция прослеживается, как мы видим, и по материалам РАСа, хотя значительно увеличилось внимание к его физической природе. Полностью, или почти полностью утраченным в языковом сознании современных русских оказалось определение человека по его отношению к Богу (в РАСе лишь однажды человек соотносится с Богом (1)). Если мы обратимся к данным С.Г.Незговоровой [Незговорова 2004], то увидим, что человек и окружающий его мир (мир его обыденной жизни) занимают центральную позицию в языковом сознании современных русских (530 слов, составляющих ядро языкового сознания, связаны с более чем 33000 разных слов в вер-бально-семантической сети РАСа).
Как на интересную особенность языкового сознания носителя старославянского языка Т.И.Вендина указывает на отсутствие в нем, так же как и в древнерусском, слова личность, приводя в подтверждение слова В.В.Виноградова о том, что «Общественному и художественному сознанию древнерусского человека до ХУП века было чуждо понятие. об отдельном человеческом «я» как носителе социальных и субъективных признаков и свойств» [Виноградов 1994:10]. Что же показывает нам РАС? Мы видим, что слово личность присутствует в вербально-ассоциативной сети, но занимает в ней очень скромное место, встречаясь 131 раз в качестве реакции всего на 56 разных слов-стимулов. (Для сравнения напомним, что слово человек встречается 12683 раза в качестве реакции на 1355 разных слов). Можно предположить, что для тех русских респондентов, ответы которых вошли в РАС (а их более 8000 человек), до сих пор не очень-то свойственно представление об «отдельном человеческом «я» как носителе социальных и субъективных признаков». Может быть права
К.Касьянова [Касьянова 1994], которая пишет, что личность сама по себе не является ценностью в нашей культуре. А что есть личность в русской культуре? Ее Касьянова определяет как «некоторое единство человека и особого, неповторимого места в мире, в структуре космоса» [Там же: 185]. Для человека, «нашедшего себя», т.е. свое, как бы только для него и существующее место в этом мире, целепо-лагание развертывается как бы естественным путем, на твердой основе его представлений о мире и своем месте в нем. Его целеполагание ценностно обоснованно. Те цели, которые он достигает, нужны не только ему, но и миру. По Касьяновой, наиболее сильные ценности русского этноса лежат именно в области социального целого. Именно этим объясняется такая огромная значимость для русских именно ценностно-рациональной модели поведения. «Мы народ воистину коллективистский, мы можем существовать только вместе с социумом, который мы постоянно устраиваем, охорашиваем, волнуемся и переживаем из-за него... Он есть тот сложный и умный инструмент, с которым мы подходим к миру вообще, к большому миру - космосу, в который бросила нас жизнь, чтобы воздействовать на него в том направлении, в каком предписывают нам поддерживать его наши ценности. Наш социум, наша группа - это средостение, связующее звено между нами и этим миром. Чтобы стать личностью, самостоятельной относительно космоса, мы должны стать соборной личностью» [Там же: 180]. Таким образом, оказывается, что наша группа, наш социум - это и есть единственно возможный в нашей культуре инструмент реализации ценностей каждой отдельной личности. Культура же западноевропейская предполагает, что каждая личность может воздействовать на мир самостоятельно, своими личными, индивидуальными актами.
Это сравнение подтвердило не только сам факт существования этой системности, но и ее стабильность на протяжении очень длительного времени, благодаря чему мы
можем изучать уже особенности культуры как целого [Уфимцева 2005].
Вступая в контакт с носителем другой культуры, мы сталкиваемся, прежде всего, с другой системностью: системностью культуры как целого, системностью знаний, стоящих за каждым отдельным культурным предметом. Мы оцениваем другую культуру с позиций своей собственной, у нас нет другого инструмента, чтобы подойти к чужой культуре, как только своя собственная культура. По мнению Е.Ф.Тарасова [Тарасов 1998], главным препятствием в идентичном понимании одного и того же коммуникативного акта носителями разных культур являются так называемые функциональные и системные (интегральные) качества культурных предметов в отличие от их природных качеств, которые не зависят от особенностей той или иной культуры. Функциональными качествами обладают только культурные предметы, и их постижение носителем другой культуры возможно, хотя и представляет определенные трудности. Что же касается системных качеств культурных предметов, то их постижение требует осознания культуры как системы. Как отмечает Е.Ф.Тарасов (1988: 33), «системные качества культурных предметов непосредственно не наблюдаемы, сверхчувственны и часто знаковы, символичны». Следовательно, системные качества культурных предметов не обнаруживают себя в самих предметах и открыты только носителю культуры, обладающему знанием системы, в которой конкретный культурный предмет приобретает эти качества.
Можно предположить, что конфликты непонимания или неполного понимания в межкультурном общении чаще всего являются именно следствием незнания системных качеств культурных предметов.
Поэтому у нас как у исследователей есть только один способ преодоления этой неопределенности - это изучение системности культуры и системности знаний, стоящих за культурным предметом.
Еще одна проблема - проблема куль-
турного шока получает свое объяснение с позиций отечественной психолингвистики. Как известно, впервые культурный шок был описан К.Обергом. Главной причиной культурного шока признается различие культур, т.е. представлений о мире, норм, ценностей, стереотипов поведения и восприятия. В описаниях культурного шока подчеркивается, что он возникает в ситуации контакта с чужой культурой, что приводит к психологическому, а иногда и физическому дискомфорту.
Как мы указывали выше, наш мозг располагает двумя формами моделирования воспринимаемого мира, существующими как единство противоположностей: это модель прошедше-настоящего и модель будущего. Первая модель является однозначной и категоричной, а вторая имеет вероятностную природу, т.е. базируется на прогнозировании с той или иной мерой вероятности. Наше поведение согласно П.К. Анохину и А.Н.Бернштейну строится как забегание вперед на основе прошлого опыта.
При межкультурном общении, в частности, в период культурного шока, нарушается взаимодействие этих двух программ, поскольку программа прошедшее-настоящего построена с опорой на образ мира своей родной культуры, а строящаяся на ее основе программа потребного будущего в новой культуре оказывается, как правило, неверной. Следовательно, нарушается автоматизм считывания и расшифровывания знаков культуры, а, значит, и автоматизм поведения, и человек, оказавшийся в новой для себя культуре, вынужден постоянно работать с сознанием, т. е. постоянно сознательно контролировать свое поведение и рефлектировать над различиями своей и новой культуры. А это требует значительно больших энергетических затрат от организма, чем неосознаваемый контроль своего поведения в рамках родной культуры, что и приводит, зачастую, к психическому и физическому дискомфорту.
Свое именно потому хорошо, что не требует особенной работы с сознанием -
программы прошедше-настоящего и будущего работают автоматически и, поведение других предсказуемо. Поведение других в чужой культуре плохо предсказуемо и неверно интерпретируется, и чаще требует работы с сознанием. А сознание, как мы уже указывали, очень энергетически затратно для организма.
Таким образом, на восприятие реалий чужой культуры всегда накладываются знания, полученные в процессе социализации в родной культуре и системность образа мира родной культуры в целом и каждого образа сознания в этом образе мира, в частности. Следовательно, системные свойства культурных предметов существуют как бы в двух формах: с одной стороны, в виде системности самой культуры, которая определяет и место, и роль в ней данного культурного предмета, а, с другой стороны, в виде системности знаний (структура значения), связанных с данным культурным предметом и стоящих за словом, его обозначающим.
Обобщая все сказанное можно сделать вывод, что использование в этнопсихолин-гвистических исследованиях представлений о формировании и функционировании высших психических функций человека и прежде всего, языковой способности, и о структуре сознания позволяет решать многие проблемы, неразрешимые в рамках теории межкультурной коммуникации, и что этнопсихолингвистика является естественной частью отечественной психолингвистики и решает общие с ней задачи, хотя и делает это в специфической сфере -сфере межкультурного общения.
Литература:
Боргоякова А.П. Национально-культурная специфика языкового сознания хакасов, русских и англичан (на материале ядра языкового сознания): Дисс. канд. филол. наук. М., 2002.
Залевская А.А. Свободные ассоциации в трех языках // Семантическая структура слова. М., 1971, с.178-194.
Залевская А.А. Межъязыковые сопоставления в психолингвистике. Калинин,
1979.
Залевская А.А. Психолингвистические проблемы семантики слова. - Калинин: КГУ, 1982. - 67 с.
Караулов Ю.Н., Сорокин Ю.А., Тарасов Е.Ф., Уфимцева Н.В., Черкасова Г.А. Русский ассоциативный словарь Т. 1-6. М., 1994-1998.
Леонтьев А.А. Языковое сознание и образ мира// Язык и сознание: парадоксальная рациональность. М., 1993, с.16-21.
Леонтьев А.Н. Деятельность. Сознание. Личность. М., 1975.
Маркарян Э.С. Теория культуры и современная наука. М., 1983.
Национально-культурная специфика речевого поведения. М., 1977.
Национально-культурная специфика речевого общения народов СССР. М.,1982.
11. Нгуен Тхи Хыонг. Мир в образах
сознания вьетнамцев // Языковое сознание и образ мира. М., 2000.
12. Попкова Е.А. Психолингвистические особенности языкового сознания билингвов (на материале русско-английского учебного билингвизма): Дис... канд. фи-лол.наук. М., 2002.
Тарасов Е.Ф. Методологические проблемы языкового сознания // Тезисы 1Х Всесоюзного симпозиума по психолингвистике и теории коммуникации. М., 1988, с. 176-177.
Уфимцева Н.В. Археология языкового сознания: первые результаты // Язык. Сознание. Культура. М.: Институт языкознания РАН, 2005, с.с.
Этнопсихолингвистика. М., 1988.
Kiss G., Armstrong C., Milroy R The Associative Thesaurus of English. Edinburg, 1972.
