CC BY
74
ББК Ф094+С561.3
ЭТНОПОЛИТИЧЕСКОЕ СОДЕРЖАНИЕ ПОНЯТИЯ ДИАСПОРЫ: АНАЛИЗ МЕТОДОЛОГИЧЕСКИХ ПОДХОДОВ
© 2008 г. А.С. Ким
Тихоокеанский государственный университет, Silence Ocean State University,
680035, г. Хабаровск, ул. Тихоокеанская, 136, 680035, Khabarovsk, Tikhookeanskaya St., 136,
stosorok@yandex. ru stosorok@yandex. ru
Приведен анализ диаспоры как этнополитического явления. Рассматриваются различные научные подходы к ее определению. Обосновывается этнополитическое содержание диаспоральности в современном обществе. Предпринята попытка раскрыть роль понятия диаспоры в современной этнополитологии.
Ключевые слова: диаспора, диаспоральность, диаспоральные процессы, идентичность, политическое, этнополитическое содержание, этнополитология.
The article is devoted to the analysis of diaspora, as ethnopolitical phenomenon. The author considers various scientific approaches to the definition of diaspora. The author substantiates ethnopolitical content of the phenomenon of diaspora in modern society and tries to disclose the role of the concept of diaspora in modern ethnopolitology.
Keywords: Diaspore, Identity, ethnopolitical phenomenon, definition of diaspora, modern ethnopolitical science, political, ethnopolitical content.
В условиях глобализации резко возросла роль особых этнических общностей - диаспор, которые сформировались как результат миграции или изменения государственных границ. Как показали события в Косово и курдских регионах Ирака и Турции, диаспоры стремительно превращаются в такой субъект права и политики, с которым невозможно не считаться в современном взаимозависимом мире. Диаспоральность становится мощным ресурсом не только этнополити-ческой мобилизации, но и цивилизационных конфликтов. «Цивилизационные различия между мигрантами и принимающими обществами, масштабы и стремительная динамика процесса, трансграничная инфраструктура, имеющаяся у многих диаспор, возможность использования некоторых из них в качестве инструмента для реализации интересов их „национальных очагов" или материнских стран - все это заставляет говорить о диаспорах в контексте проблемы безопасности. Проблема становится глобальной» [1, с. 21].
Между тем практически до конца ХХ в., как в научном сообществе, так и в политических кругах, наблюдалось явное невнимание, если не игнорирование диаспоры как специфической этнической общности. Ученые и политики правой ориентации придерживались позиции достаточной силы государства для того, чтобы не допустить расширения масштабов ее политического влияния. Деятели левого толка считали, что улучшение экономических условий, классовая борьба приведут к исчезновению межэтнических различий. Даже советская система, осуществившая эксперимент по созданию уникального полиэтничного государства, основанного на идеологеме равенства народов и свободы национального развития, предрекала так называемые «сближение и слияние наций». В этнически ранжированном СССР диаспоры вообще не признавались в качестве автономных этнических общностей, статусом которых наделялись народы, обладавшие государственностью или проживающие на территориях своего исторического происхождения. Более того, политика коммуни-
стических режимов изобилует примерами дискриминации диаспоральных этносов (например, насильственная депортация корейского населения из дальневосточных регионов в Среднюю Азию и Казахстан, осуществленная сталинскими властями в 1937 г.). Весьма примечательно, что сходную с левыми позицию занимали и либеральные теоретики, полагая, что торжество гражданских свобод и равенство социальных, политических и экономических прав членов современного общества приведут к интеграции диаспор.
Продвижение диаспоральной проблематики в современный научный дискурс обусловлено известными историческими причинами. Совпавший с глобализацией распад многонациональных империй как буржуазных, так и коммунистических определил этнократизацию общественной жизни, а следовательно, торможение и прекращение процессов этнокультурной ассимиляции. Деколонизация бывших колониальных территорий западноевропейских держав обусловила приток значительных масс людей в бывшие метрополии. Распад СССР и Югославии сопровождался переделом национально-государственного устройства, в результате которого массовая миграция изменила соотношение старожильческого и иммигрирующего населения, привела к возникновению этнических диспропорций, усложнению конфессиональных и межкультурных связей. Масштабы диаспоризации вызвали ответную реакцию старожильческого населения, особенно когда речь заходила о социально-конкурсных ситуациях, возникающих в процессе «вживания» бывших иммигрантов в социальные институты принимающих обществ. Причем, как показали события во Франции (2005-2007 гг.), катализатором оживления ди-аспоральных настроений может быть многолетнее невнимание государства к накопившимся проблемам интеграции диаспор, переходящее порой в скрытую дискриминацию.
Между тем набирающее мощные обороты в научном дискурсе обсуждение диаспоральности принимает схоластический характер, о чем свидетельствуют непре-
кращающиеся дискуссии о содержании этого понятия на страницах издающегося в России с 1999 г независимого научного журнала «Диаспоры». Как справедливо отмечает один из его авторов, российский исследователь А. Милитарев: «В современной литературе термин этот достаточно произвольно применяется к самым разным процессам и явлениям с вкладыванием в него того смысла, который считает нужным придать ему тот или иной автор или научная школа» [2, с. 24-26]. В.Д. Попков говорит о том, «...что сам термин (диаспора) никогда не был научно нейтральным и употреблялся чаще всего с эмоционально оценочным оттенком» [3, с. 11-12].
Поскольку попытки выработки универсальной дефиниции диаспоры заведомо обречены на неудачу, необходимо определить, в какой области исследования будет применяться указанный термин как эвристический инструмент. В данной статье предлагается рассмотреть его этнополитическое содержание. Если понимать «.. .этнополитологию как субдисциплину в рамках политической науки, изучающую политическую обусловленность этнических явлений и процессов» [4, с. 5], то это предполагает трактовку диаспоры как специфической этнической общности, генезис и функционирование которой вызываются определенными политическими факторами. В этой связи представляется целесообразным проанализировать следующие методологические подходы отечественных и зарубежных исследователей к диаспоральной проблематике.
Первый подход трактует диаспору как национальное меньшинство, образующееся в результате трансформации части некогда многонациональной империи в суверенное государство с доминированием так называемого титульного этноса. Американский исследователь Р. Бру-бейкер для характеристики такой общности вводит в эт-нополитологический оборот понятие «диаспоры катаклизма». В отличие от традиционно понимаемых трудовых диаспор диаспоры катаклизма: 1) образуются «движением самих границ»; 2) «рождаются мгновенно вследствие резкой "перетряски" политического устройства, нередко травматической для ее участников»; 3) «возникают без участия, а часто вопреки желанию вовлеченных в этот процесс людей»; 4) «более компактны . теснее связаны с территорией проживания»; 5) «являются (или становятся) гражданами той страны, где их застали политические катаклизмы». Таким образом, в интерпретации Р. Брубейкера термин «диаспоры катаклизма» фактически тождествен понятию «политическая диаспора», поскольку такого типа диаспора образуется исключительно благодаря реорганизации политического пространства по национально-государственному признаку, а не вследствие экономической миграции [5]. Такому толкованию созвучны и некоторые отечественные трактовки. Например, Ю. Лысенко определяет «диаспоры как части народа, проживающие вне страны его происхождения» [6, с. 9]. В словаре-справочнике указывается, что «диаспора - это пребывание значительной части нации вне основного исторического региона ее происхождения (места развития)» [7, с. 79, 80].
Второй подход представлен, в частности, израильским исследователем Г. Шеффером, полагающим, что «в новых местах проживания диаспоры сохраняют свою этнонациональную (а иногда еще и конфессиональную) идентичность и сплоченность крепко спаянного коллектива» [8, с. 177]. Он считает, что политической спецификой диаспоральности является способность таких общин создавать трансграничные сети. Выделяется два аспекта трансгосударственности диаспор: 1) «поддержка ирредентистски настроенных этнических групп, а иногда и аналогичных поползновений на родине; 2) тесные связи диаспор с движениями типа пантюркизма, панисламизма и пр.» Как известно, под ирредентиз-мом понимается стремление этносов или государств к объединению разрозненных и проживающих в соседних странах частей одного народа в единый политический организм [8, с. 168]. Известные исторические примеры - албанцы, курды, палестинцы.
Сходную с Г. Шеффером позицию занимает В.Д. Попков, по мнению которого «ключ к пониманию и исследованию феномена диаспоры лежит в понимании и четком определении ее неформально организованной единицы - диаспорной общины» [9, с. 22-23]. В его интерпретации «речь идет об исследовании диаспо-ральных общин как части диаспоры, и диаспоральная община рассматривается как основная категория, с помощью которой охватывается феномен диаспоры» [9, с. 22]. Диаспора характеризуется не только наличием множества устойчивых общин, объединенных сетью коммуникаций, но и способностью к сохранению и воспроизведению новых единиц-общин и постоянному обновлению коммуникативных сетей.
Итак, диаспора при вышеупомянутом подходе является транснациональной (трансграничной) общностью, подразделения (общины) которой образуются (формируются) всеми этническими группами, находящимися за пределами территории государства происхождения.
В рамках третьего подхода диаспора рассматривается в качестве целого, чужеродного образования в иноэт-ничной среде, в виде некого самостоятельного субъекта, вынужденного адаптироваться в иноэтничном социальном окружении. Российский социолог Ж.Т. Тощенко считает, что «диаспора - это устойчивая совокупность людей единого этнического происхождения, живущая за пределами своей исторической родины (вне ареала расселения своего народа) и имеющая социальные институты для развития и функционирования данной общности» [10, с. 37]. Несмотря на то, что данное определение носит социологический характер, тем не менее из его логики следует, что характерным признаком диаспоры является наличие социальных, а следовательно, политических институтов, необходимых для реализации ее интересов и потребностей. Таким образом, можно сделать вывод, что и в этом случае содержание термина «диаспора» носит политическую нагрузку.
Исследователь диаспоральных процессов В.И. Дятлов полагает, что термин «диаспора» обозначает «не просто рассеяние, пребывание представителей некой этнической группы вне своего "национального очага" в качестве национального меньшинства. Диаспору ...
можно трактовать и как особый тип человеческих взаимоотношений, как специфическую систему формальных и неформальных связей, основанных на общности судьбы (исход с "исторической родины") или представлениях, исторической памяти и мифах о таком исходе; на совместных усилиях по поддержанию образа жизни «в рассеянии» - в качестве национального меньшинства в иноэтничном обществе» [11, с. 127]. На наш взгляд, логично предположить, что упоминаемая в данной трактовке «система формальных и неформальных связей» диаспоры является ничем иным как предпосылкой или формой существования общественных институтов, в том числе и политических, необходимых для обеспечения и удовлетворения социально значимых интересов диаспор в принимающем обществе.
В дополнение к вышеупомянутой практике употребления термина «диаспора» существуют и такие позиции, которые усматривают в диаспоральных формах организации жизнедеятельности глобальную тенденцию: люди эпохи глобализации самоопределяются множественным образом, причисляя себя единовременно к несовпадающим религиозным, профессиональным, экономическим и духовным сообществам, которые в настоящее время не имеют, как правило, ни территориальной, ни этнической отнесенности. На них указывает Р. Брубейкер, полагая, что «в большинстве современных научных дискуссий термин диаспора, наряду с родственными категориями глобализация, транснационализм, идентичность (особенно, если последняя понимается как фрагментарная, расщепленная, текучая, множественная и т.п.), вызывает в сознании образ постмодерного мобильного мира без корней и границ. Более того, эти термины рождены постнациональным миром, в котором "нация - государство" как аналитическая категория уже не соответствует реальности» [5, с. 6]. Таким образом, диаспора как глобальный политический проект рассматривается в контексте появления новых оснований самоопределения этнических индивидов в современном мире. И вызываются эти основания феноменом дисперсной (диаспораль-ной) организации человеческих сообществ, которая постепенно заменяет доминировавшую до недавнего времени форму раздельно-компактного национально-государственного проживания этнических сообществ. По сути дела речь идет о новой, диаспоральной форме постнациональной этничности, идущей на смену национально-территориальным, государственно оформленным формам.
Существуют подходы, которые и вовсе отрицают необходимость и правомерность трактования диаспоры как этнической общности, обладающей специфическими социально-политическими институтами. В этой связи интересным представляется высказывание В.А. Тишко-ва: о том, что: «Процесс "диаспоризации всей страны" должен быть остановлен. Граждане государства, проживающие на его территории, не могут считаться диаспорой, как не являются диаспорами татарская или чеченская общины в Москве. Иначе нам придется причислить к диаспорам половину населения страны» [12, с. 357]. Еще дальше в этом направлении продвигается М.А. Фа-деичева. Она считает: «Диаспора - это не целое, которое живет своей жизнью: рождается, взаимодействует, зреет,
стареет и умирает, но рассеянные части целого. Рассмотрение диаспоры как целого - следствие коммуни-тарной парадигмы, мыслящей категориями общности, гипертрофирующей ее значимость, и этноцентризма -мировоззренческой установки и методологического принципа, утверждающего приоритет этнической общности по отношению к этническому индивиду, рассматривающего этнос как целое, как общность; абсолютизирующего его количественные характеристики, представляющего этническое самосознание по принципу "мы - они". В рамках такого подхода изучается "менталитет диаспоры", "идентичность диаспоры", "положение диаспоры" и пр.» [13, с. 145].
М.А. Фадеичева решительно возражает и против представленной в позициях Г. Шеффера и В.Д. Попкова связки «диаспора - община», подчеркивая, что это принципиально различные явления. Всякая община является групповой формой жизни. Диаспора же - индивидуальная форма жизни. М.А. Фадеичева полагает, что нельзя людей, находящихся «за пределами своей исторической родины», считать «членами диаспоры», поскольку это не организация. Диаспора не может стать «той институциональной формой, которая позволяет одновременно существовать "в двух средах". Рассеяние неверно полагать институциональной формой, поскольку диаспора - отсутствие таковой; она не служит как всякий социальный институт организации совместной деятельности людей для удовлетворения их социальных потребностей. Наоборот, в диаспоре индивид разобщен, и его этнокультурные нужды не находят поддержки» [13, с. 145].
Существуют и позиции, в которых термины «диаспора» и «община» не противопоставляются, а логически совмещаются. Так, В.Д. Попков, опираясь на теорию социальных систем Н. Лумана, рассматривает диаспору как социальную систему, которая принадлежит к разряду «самосоздающихся» систем. Согласно такому подходу, «диаспора представляет собой закрытую социальную систему и сама продуцирует компоненты, из которых она состоит, с помощью которых поддерживает себя и благодаря которым существует как единая система» [9, с. 23]. Автором выдвигается тезис о том, что диаспора означает существование оболочки из коммуникативных сетей, которая объединяет разрозненные группы людей по этническому признаку, образуя общины диаспоры. Таким образом, наличие множества общин является одним из ключевых признаков существования диаспоры.
На наш взгляд, вышеупомянутые позиции нисколько не противоречат, а взаимодополняют друг друга. В самом деле историческая практика показывает, что люди, оторвавшиеся от исторической родины, особенно по причинам социально-экономической миграции, попадая на чужбину, зачастую действительно рассеиваются и ведут индивидуальный образ жизни, замыкаясь на проблемах собственного выживания и самообеспечения. Опыт СССР наглядно показал ассимиляцию представителей многих диаспоральных общностей. И в этом смысле диаспора является формой индивидуального существования. Вместе с тем невозможно отрицать и факты компактного поселения, поддержания идентичности с
помощью деятельности диаспоральных организаций, существования семейных, клановых, патриархально-родовых форм диаспоральности. Об этом свидетельствует, например, уникальный феномен корейской ассоциации Ростовской области, объединяющей посредством своих первичных организаций общины корейцев, компактно проживающих в донских станицах [14]. Таким образом, диаспора в зависимости от ситуации может рассматриваться как форма индивидуальной, так и групповой (общинной) жизни.
Даже если рассматривать диаспору как индивидуальное состояние, невозможно не признать очевидные факты того, что в мировой политике формируются мощные факторы, делающие его нестабильным. В условиях политических катаклизмов, распада империй и многонациональных государств на повестку дня встает кризис идентичности, в основе которого - утрата старых и необходимость поиска новых ориентиров для осознания своего места в обществе и своих связей с государством. Именно поэтому возникает потребность в самоидентификации, отнесения себя к определенным общностям, в том числе и к диаспоральным.
Так, люди иностранного происхождения, предки которых проживали еще в дореволюционной России, ставшие полноправными гражданами в эпоху СССР, с его распадом в одночасье попали в ситуацию «двойной» диаспоры. Будучи «чужим», русскоязычное население в странах СНГ, переселившись в Россию, находится в статусе иностранцев. Миграция в Россию представителей советских диаспор (немцы, корейцы, греки и т.д.) в составе русскоязычного населения пробуждает проблему идентичности у их соплеменников, уже проживавших до исчезновения СССР в России. Массовый приезд людей одного с ними этнического происхождения начал позиционировать их в глазах местного населения как чужих. Такая ситуация сложилась, например, в Приморском крае, когда массовая миграция корейцев из Средней Азии «реанимировала» восприятие старожильческим населением местных корейцев как специфической этнической группы. Большую роль в «реанимации» проблемы диаспоральной идентичности сыграло также падение «железного занавеса», которое определило интенсификацию связей России с государствами исторической родины многих диаспор (например, Германия, Израиль, Южная Корея и др.).
Осознавая значимость новых этнополитических реалий, индивиды могут не только самоопределяться по отношению к своей этнической общности, но и реализовывать свои возможности политического участия в изменившемся государстве, использования механизмов власти для защиты своих ценностей и интересов. Не этим ли объясняется принявшее массовый характер в постсоветской России появление и функционирование национально-культурных автономий и других диаспоральных (в том числе общественно-политических) организаций. В таких условиях имеет смысл говорить о перспективах и тенденциях преобладания и доминирования в ближайшем будущем коллективной формы диаспоральности над индивидуальной. Именно поэтому рамки поля этнополитического
исследования определяют использование термина «диаспора» в коллективном (групповом) значении, поскольку не имеет смысла говорить о политической проблематике в тех случаях, когда термин «диаспора» трактуется в индивидуальном контексте. При таком подходе мы имеем дело с разрозненными индивидами, целью которых является максимальная ассимиляция с доминирующими этносами, полная интеграция в принимающее общество без выдвижения каких-либо (в том числе политических) требований. Им не требуется сохранение и поддержание идентичности, включение в сообщество себе подобных. В таких случаях этнополитическая проблематика полностью отсутствует ввиду отсутствия коллективного этнического субъекта (субстрата), который стремится реализовать посредством политического участия свои потребности и интересы, формировать свое этнополитическое пространство.
Таким образом, мы увидели, что за термином «диаспора» скрывается огромный пласт этнополитической реальности. Предпосылками ее формирования являются следующие обстоятельства. Во-первых, диаспораль-ность определяет жизнь вне той государственной, гражданской, территориальной и политико-культурной целостности, с которой связано происхождение индивида. Во-вторых, диаспора предполагает как индивидуальную, так и групповую форму существования, т.е. рассеяние может быть как точечным (индивидуальным), так и коллективным (общинным). В-третьих, диаспоральность по мере своего распространения в условиях глобализации постепенно превращается в некую альтернативу другим видам этничности, и в этом смысле коллективная форма диаспоры выступает как субъект политики наряду с нациями, народностями, национальными меньшинствами. В-четвертых, явление диаспоры вызывает множественную идентичность, которая должна оформляться в соответствующих политических практиках и тем самым порождает проблему политизации культурных различий.
Внимание, проявленное автором статьи к этнополи-тическому содержанию понятия «диаспора», объясняется не только научно-исследовательским интересом к объективным политическим проявления диаспорально-сти, по поводу которых высказываются представители отечественного и зарубежного обществознания. Вызывает беспокойство то, что в современном общественном дискурсе явление диаспор рассматривается преимущественно в конфликтогенном контексте. И в этом смысле можно согласиться с В.И. Дятловым, что «через новые слова или новые смыслы старых слов может формироваться новая реальность, новые социальные связи и отношения. Вот почему расширяющееся применение термина "диаспора" в социально-политической практике, чрезвычайно свободная его трактовка вкупе с широко распространенным общинно-сословным пониманием природы, человека и общества может чрезвычайно осложнить и без того непростые межнациональные отношения» [11, с. 138].
Именно по этой причине политологическому сообществу следует не оставлять «безнадзорным» понятие диаспоры, а вести мониторинг динамики тех политических процессов, которые тем или иным обра-
зом соотносятся с феноменом диаспоры как специфической этнической общности, интересы и потребности которой реализуются посредством деятельности соответствующих политических институтов.
Литература
1. Дятлов В.И. Диаспора: попытка определиться в понятиях // Диаспоры. 1999. № 1.
2. Милитарев А. О содержании термина «диаспора» // Там же.
3. Попков В.Д. Феномен этнических диаспор. Калуга, 2003.
4. Ачкасов В.А. Этнополитология: Учебник. СПб., 2005.
5. Брубейкер Р. «Диаспоры катаклизма» в центральной и восточной Европе и их отношения с родинами (на примере Веймарской Германии и постсоветской России) // Диаспоры. 2000. № 3.
6. Лысенко Ю. Этнические мосты. Диаспоры как фактор международных отношений // Ех НГ (Приложение к «Независимой газете»). 1998. 15 окт.
Поступила в редакцию
7. Василик М.А. Политология: словарь-справочник. М., 2000. С. 79-80.
8. Шеффер Г. Диаспоры в мировой политике // Диаспоры. 2003. № 1.
9. Попков В.Д. Диаспорные общины в межкультурном взаимодействии: пути формирования и тенденции развития: Автореф. дис. ... д-ра социол. наук. М., 2003.
10. Тощенко Ж.Т., Чаптыкова Т.И. Диаспора как объект социологического исследования // Социологические исследования. 1996. № 12.
11. Дятлов В.И. Диаспора: экспансия термина в общественную практику современной России // Диаспоры. 2004. № 3.
12. Тишков В.А. Этнология и политика: статьи 19892004 годов. М., 2005.
13. ФадеичеваМ.А. Диаспора и состояния этнического индивида // Диаспоры. 2004. № 2.
14. Ким А.С. Транснациональность корейской диаспоры Ростовской области // Научная мысль Кавказа. Приложение. 2006. № 14.
7 ноября 2007 г.
