CC BY
91
и любое литературное произведение, имеет свою систему образов, сюжет и даже интригу, выглядит достаточно непривычной. Однако целесообразность такого подхода имеет и своего рода социоэкономическое обоснование. Можно согласиться с мнением А. П. Алексеева о том, что нельзя «игнорировать следствий, вытекающих из обретения текстом статуса информационного продукта. В числе этих следствий - проблемы конкурентоспособности и “успешности”, адресован-ности и правильного определения “целевой группы”, согласование конъюнктурных соображений с миссией служения вечному»7. Вопрос о том, насколько зависит успех и продвижение той или иной научной идеи от способа ее представления в тексте, выглядит далеко не праздным. Каковы слагаемые успеха, что обеспечивает читательское удовольствие от научного текста, еще предстоит прояснить, однако «стилевой сдвиг» в научном дискурсе представляется неизбежным.
Примечания
1 Русский язык и культура речи : учеб. для вузов / А. И. Дунев, М. Я. Дымарский, А. Ю. Кожевников и др.; под ред. В. Д. Черняк. - М. : Высш. шк. ; СПб. : Изд-во РГПУ им. А. И. Герцена, 2003. - С. 397.
2 Там же. - С. 398-399.
3 Тимофеева, М. К. Естественные и формальные языки : логико-философский анализ / М. К. Тимофеева. - Новосибирск, 2003. - 200 с.
4 Коллингвуд, Р. Дж. Принципы искусства / Р. Дж. Коллингвуд. - М. : Языки русской культуры, 1999. - С. 246.
5 Анкерсмит, Ф. Нарративная логика. Семантический анализ языка историков / Ф. Анкерсмит. - М. : Идея-Пресс, 2003. - С. 7.
6 Миронов, В. В. Философия и метаморфозы культуры / В. В. Миронов. - М. : Соврем. тетради, 2005. - 424 с.
7 Алексеев, А. П. Философский текст : идеи, аргументация, образы /
А. П. Алексеев. - М. : Прогресс-Традиция, 2006. - С. 7.
Ф. Х. Гильфанова
ЭТНОЛИНГВИСТИЧЕСКИЕ КОНТАКТЫ ТОБОЛО-ИРТЫШСКИХ
И БАРАБИНСКИХ ТАТАР (НА МАТЕРИАЛЕ РОДОПЛЕМЕННЫХ НАЗВАНИЙ И АНТРОПОНИМОВ)
Проблема изучения истории тюркских языков в связи с историей народов, их носителей, - одна из основных проблем тюркского языкознания. Историкогенетическое сравнение антропонимов тарских, барабинских татар с антропо-нимией других народов позволяет выявить закономерности развития языка и пути сближения диалектов сибирских татар.
Ключевые слова: антропонимическая система, этнокультурные связи, этноязыковые контакты, тарские, барабинские татары.
Сибирские татары - это тюркское население Сибири, издавна обитающее в основном в сельских районах и городах Тюменской, Омской, Новосибирской и Томской областей [6. С. 5]. Западносибирские татары в научной литературе име-
нуются в зависимости от постоянного местожительства и катойконимических обозначений тюменскими, тобольскими, тарскими, барабинскими, томскими татарами. Они проживали в XIX - начале XX века на тех же территориях, где в XVII веке обитали их племенные группы.
Тарские татары, по сведениям Н. А. Томилова, в XVI веке находились в составе Сибирского ханства и территория их расселения охватывала часть Среднего Прииртышья от устья р. Ош до устья р. Омь. Часть тарских татар в то время проживала в бассейнах рек Тары, Уя и Оши [32. С. 45].
К середине XVI века территория Сибирского ханства простиралась от бассейна реки Туры на западе до реки Барабы на востоке. Ее границы были расширены за счет включения некоторых башкирских территорий на восточных склонах Урала и территорий угроязычных народностей Прииртышья и бассейна р. Оми. В политической зависимости от Сибирского ханства находилось население улусов - это племена и роды, обитавшие на смежных с ханством территориях. К ним относились, например, барабинские татары, которые были формально зависимы от хана Кучума. Тюркское население Барабинской степи (раскинувшейся между Иртышом и Обью, Васюганьем и Кулундинской степью) традиционно называют барабинцами (барабинскими татарами), считая их самостоятельным этническим образованием [35. С. 35]. В настоящее время бара-бинцы общаются на барабинском диалекте, который является самым компактным и однородным, не делящимся на говоры [33. С. 133, 315].
В конце XVI - XVII веках тюменские татары обитали в низовьях Туры, по ее притоку Нице, Тоболу, частично в бассейнах рек Пышмы и Исети. Наиболее ранним государственным образованием сибирских татар было Тюменское ханство, сложившееся в XIV веке, существовавшее обособленно и в составе Сибирского ханства. Для этой группы характерны в настоящее время особый говор тоболо-иртышского диалекта сибирских татар [23. С. 31].
Н. А. Томилов отмечает, что этногенез сибирских татар представляется в настоящее время как процесс смешения самодийских, угорских, тюркских и отчасти монгольских племен и народностей, вошедших в состав разных групп изучаемой этнической общности.
Самодийские языки - группа языков в составе генетической общности уральских языков. Распространены в северной евразийской тундре, а также в ряде таежных районов в бассейнах рек Таз и Пур (Тюменская обл.), среднего течения реки Обь (Томская обл.), нижнего и среднего течения Енисея (Красноярский край). К живым самодийским языкам относятся ненецкий, энецкий, нганасанский и селькупский (остяко-самоедский). Несколько сотен слов в самодийском языке имеют этимологические соответствия в финно-угорских языках и восходят к периоду уральской общности [41. С. 432]. В формировании лексики важную роль сыграли контакты с обско-угорскими, тюркскими, монгольскими языками.
Финно-угорские языки - семья языков, входящая тоже в состав более крупного генетического объединения языков, названных уральскими языками. До того, как было доказано генетическое родство самодийских языков с финно-угорскими, семья финно-угорских языков считалась обособленной. Попытки установить генетическое родство финно-угорских языков с другими языками, например, индоевропейскими и другими, успеха не имели, хотя некоторые ученые считают, что отдельные сходные черты системного характера указывают на существование но-стратического праязыка, генетически объединяющего уральские (финноугорские и самодийские), индоевропейские, алтайские, дравидийские и др. языки.
Тюркские языки - семья языков, на которых говорят многочисленные народы и народности СНГ, Турции, часть населения Ирана, Афганистана, Монголии, Китая, Румынии, Болгарии, Югославии и Албании. Вопрос о генетическом отношении этих языков к алтайским языкам находится на уровне гипотезы, которая предполагает объединение тюркских, тунгусо-маньчжурских и монгольских языков. Существует также урало-алтайская гипотеза (О. Бетлингк, Г. Винклер, З. Гомбоц, О. Доннер, М. А. Кастрен и др.), согласно которой тюркские языки, а также другие алтайские языки составляют вместе с финно-угорскими языками урало-алтайскую языковую семью.
Современная лингвистика, опирающаяся на достижения теории языковых контактов, а также на эмпирическую базу практических изысканий в области лингвоэтнического взаимодействия, продолжает оставаться актуальной. В языковедческой науке выделилась специальная отрасль - лингвистическая контактология. Объектом лингвистической контактологии становится описание взаимоотношений между языками в пространстве, результатов контактирования языков на широком культурно-историческом фоне.
Н. В. Лабунец справедливо отмечает, что на уровне народно-разговорной речи контактные явления всегда территориально обусловлены реально взаимодействующими оказываются региональные разновидности языка, присущие локально приуроченным этническим и этнографическим группам. Внимание исследователей, таким образом, сосредоточивается на том факте, что в реальности во взаимодействие вступают не языки, а диалекты и говоры, являющиеся средством общения населения исторически сложившегося региона или контактной зоны [22. С. 17].
Тюркоязычные этнические группы, проживавшие на территории Западной Сибири, имели древние и длительные контакты с селькупами [23. С. 5G-52]. Данный тезис подтверждает С. М. Малиновская, исследовавшая историческую антропонимию селькупов. Она пишет, что часть селькупских имен заимствована непосредственно из тюркского антропонимикона (Алтай, Елдаш, Мурза), другие были образованы от тюркских нарицательных слов, проникших в селькупский язык (Башмак, Кармашка, Кунак, Мерин) [23. С. 1G1]. Далее она отмечает, что наличие в селькупском антропонимиконе тюркских имен связано с тем, что эти этнические группы с давних пор проживали по соседству с селькупами и, следовательно, были тесно связаны с ними как в хозяйственном, так и в культурном отношении.
Перечисленные С. М. Малиновской антропонимы, заимствованные из тюркского антропонимикона, полностью представлены в именнике тоболо-иртышских, частично
- барабинских татар. В конце XIX века мы находим у барабинско-турашских татар антропонимы из селькупской антропонимической системы, например, Лера, Леркум, Сеткул, Сайнак и др. В именнике тарских, барабинских и тоболо-иртышских татар очень много имен с компонентом бай. Многие ученые отмечали, что этноним бай встречается у широкого круга народові самодийцев (энцев и камасинцев), эвенков и тунгусоязычных этносов Приамурья, енисейцев, тюрков [8. С. 156].
Для районов исторического проживания древних самодийцев, пишет Х. Ч. Алишина, типичны названия рек и речек с окончаниями -ка, -га, -джа, представляющими собой русскую морфологизацию селькупских слов кы, ке, гы, ге: река - кыкке, кеге. На юге Тюменской обл. в местах древнейшего проживания сибирских татар имеется ряд гидронимов с подобными исходами речки Цыньга, Айга, Карга и др. [1. С. 7G]
Об угорском компоненте на ранних этапах этногенеза сибирских татар можно судить из исторических документов, где зафиксировано, что лесостепные угры
VT-VTTT веков, воспринявшие в южных районах элементы культуры тюркских племен, оставили свои следы и в районе Тюмени [19. С. 304]
В антропонимической системе тарских, барабинских и тоболо-иртышских татар встречаются антропонимы, имеющие древнее угорское происхождение. На этнические связи и взаимодействие тюменских татар с угорскими народами на раннем этапе указывает З. П. Соколова [31. С. 54]. Она показала связь между названием татарского городка Цимги-туры и названием волости иртышских хантов Цынга и юрт Цынгалинских, Цынгинских. Кроме того, Ю. В. Симченко выявляет у татар низовьев Туры вогульские Тамги и подчеркивает связь предков местных татар и угров Урала [30. С. 63].
В ревизских сказках Калымской волости 1816 года встречаются антропонимы Утяш Исеньяров, Утяш Сафаров и Сабарбак Утяшев - жители Тарханских юрт. Оним Утяш восходит к финно-угорскому Атяш (Атяж), обозначавшему мужское имя [18. С. 110]. В юртах Ахмановских, Тегенских часто встречается оним Мурза [10. Л. 1190], образованный от арабского морза (сын высокопоставленного чиновника). Лучшим людям, т. е. представителям социальной верхушки хантов и манси, ханом присваивалось звание мурза.
В северной группе тобольских татар, названной аремзянско-надцинской, зафиксированы имена Окуп, Югуп, Ягуп, Егуп. В прошлом, до крещения церковью, у манси не было личных имен и фамилий. Все личные имена манси являются русскими, адаптированными мансийским языком, например, мансийское Окуп образовано от русского имени Агафия, у тобольских и тюменских татар Окуп звучит как Югуп, Ягуп, Егуп [28. С. 571]. В мансийском языке нет звонких согласных, но в соседстве с сонорными и между двумя гласными согласные несколько озванчи-ваются и воспринимаются как звонкие согласные, например, звук [к] как [г].
З. П. Соколова пишет, что в своих маленьких деревнях манси знали друг друга без фамилий, имени и обращались друг другу с помощью терминов родства или свойства, пользовались возрастной терминологией. Кроме того, манси при общении друг с другом употребляли слова: товарищ, муж, мужчина, женщина. У тарских, барабинских и тоболо-иртышских татар при обращении тоже употреблялись термины родства, например, картата - дедушка, картина - бабушка, инэ, инэка, инау - мама. Есть возрастная терминология, например, сур абый - старший брат, кэцэ абый - младший брат, кэцэгац - малой. Как и у манси, к личным именам татар добавлялись слова, характеризующие человека, например, палыкцы Сагит -рыбак Сагит, сатыуцы Хамит - торговец Хамит, еракторуцы Мухамет - дале-коживущий Мухамет.
По данным З. П. Соколовой, ханты и манси давали иногда продолжателю жизни имя умершего, но этим именем никогда не называли. По опросу пожилых людей, тарские, барабинские и тоболо-иртышские татары живых людей именем умершего не называют. Это делается из этических соображений, т. к. произнесенное вслух имя умершего вызывает боль в сердцах родных, напомнив о нем. Влияние сибирских татар на хантов и манси отмечали отдельные исследователи еще в прошлом веке на этнографическом и лингвистическом материале. В качестве лингвистических параллелей в хантыйском языке отмечаются такие татарские заимствования, как нян - хлеб, ханзя - курительная трубка. Такой ряд имен, как Ень, Енгуль, Енбай, Енбига мы считаем заимствованным из хантыйского языка, где «ен» означает «лето», а антропоним Елтабай в своей основе имеет хантыйское слово «елта», что означает «таять» [25. С. 61-63]. Так время года и явление природы отразились в именах, что свойственно тюркским этносам.
Х. Ч. Алишина отмечает, что фонетическая структура имен, особенно фина-лия -ш, отражает угорско-мадьярский элемент в составе сибирских татар. Например, в XVIII веке были распространены следующие имена: Абыш, Айтыш, Айни-каш, Аныш и под. Далее она предполагает, что название юрт Матиаровские, находящиеся рядом с Тюменью, могло произойти от антропонима Мухаметьяр, Мать-яр или в его основе лежит этноним Мадьяр [1. С. 73]
В топонимической системе тобольских и тюменских татар также встречаются топонимы и гидронимы, имеющие угорское происхождение. Например, хантыйскими являются названия рек: Носка, Вагай (притоки Иртыша), Лайма, Махла (притоки Ноский, названия юрт, например, Мэхле, Янгутим, Лаймытамак, Вацир, Лэнче (в Тобольском районе), Интер, Лаймы, Юрмы и др. (в Вагайском районе). О давних связях тарских татар с уграми говорят следующие хантыйские имена: Кактус, Какым, Какымали, Ихлат и др. О том, что в составе туралинских татар был угорский компонент, свидетельствует тот факт, что еще в XVIII - первой четверти XIX века на их территории существовала Остяцкая волость, т. е. имел место процесс тюркизации местного угорского населения, что, конечно, отразилось на антропонимической системе тарских татар. Например, сохранились термины родства, которыми ханты называли друг друга, а именно: Куим - мой брат, Ачым -старший брат, Калкым - зять и др.
Таким образом, влияние татар на хантов и манси не было односторонним. По существу, здесь мы наблюдаем взаимодействие между тоболо-иртышскими, барабинскими татарами и уграми прежде всего в сфере материальной, духовной культуры и языка. Этимологическая интерпретация антропонимических единиц, формирующихся в зоне интенсивных языковых контактов, не может быть проведена без учета обско-угорских данных, проявляющихся в тюркских говорах региона, как было показано выше, в качестве субстрата или адстрата.
Т. Н. Дмитриева обращалась к проблемам формирования общего лексического фонда в условиях интенсивного лингвоэтнического взаимодействия южных угров и западносибирских татар, исследуя этимологические аспекты интерпретации лексических заимствований в русских старожильческих говорах по нижнему течению Иртыша. Именно унификацией специфических черт в рамках объединенного лексического континуума и объясняются трудности «разделения обско-угорских (хантыйских) и тюркских (сибирскотатарских) заимствова-
ний» [15. С. 15]. В дорусский период, в условиях интенсивного обско-угорского-тюркского языкового взаимодействия, мог создаваться «общий тюркско-угорский лексический фонд, в который вошли наиболее употребительные слова, связанные с хозяйством и бытом обско-угорского и тюркского населения края, с промыслами и ремеслами» [15. С. 14].
Наибольшее число контактов с сибирскими татарами имели казахи Среднего и Малого жузов. Известно, что казахский Малый жуз был представлен племенем алчин и семью малыми родами. В составе племени упоминаются роды черкес, ших-лар, байбакты, тазлар, а среди семи малых родов - кереиты и телеу. Этноним те-леу входит в состав большого числа личных имен тобольских и тюменских татар, зарегистрированных в ревизских сказках 1816 года, например, Тлеш Мурзин, Тлеуберди Мурзин (Конченбурские юрты), Туленбет Речепов (Сагандыкские юрты), Тлеумет Батлашев, Тленбет Кутлашев (Киндерские юрты) [11. Л. 589-687]. Наличие в ис-керо-тобольской группе татар антропонимов из казахской антропонимической системы, например, Батыр - храбрый, Кунсулу - красивая, как ясный день, Дос-мамет - друг Мамет, Тохтагуль - Туктагуль [13. Л. 766-785] говорит о некото-
рых особенностях этнического состава этой группы. В родоплеменной структуре казахских жузов встречаются такие онимы, как тоныс, каскара, косай, кайдаул, сатылган, сеит, кобяк [9. С. 36]. Последний оним встречается в антропонимах тобольских и тюменских татар, например, Кубяк Шуюндыков (1816 год) [12. Л. 138-177], в названии Кобяковских юрт Вагайского района.
Среди казахских антропонимов XVTTT - XTX веков встречаются имена Са-пыра, Уки. Эти антропонимы имеют аналогии в топонимах Супра (юрты в Вагай-ском районе), Уки (юрты в Уватском районе Тюменской области) [33. С. 47]. В Малый и Средний жузы казахов входили подразделения родов адай и суюндык. Оним суюндык «обрадовались» встречается в составе антропонимов как тоболо-иртышских, так и тарских, барабинских татар, например, Суембек, Суюмбика и др. Сравнивая антропонимические системы тарских и барабинских татар, можно сделать вывод, что туралинские татары больше, чем аялынские, контактировали с казахами. Среди туралинских татар в изучаемый период удалось зафиксировать такие казахские антропонимы, как Темерлан, Аитчан, Акылжан, Маржангуль и др.
Б. О. Долгих отмечает, что в начале XVTT века в Верхотурском и Тюменском уездах проживали башкиры терсякского аймака. Далее он же пишет, что в Тюменском уезде башкиры были отнесены к Бачкырской, Терсякской, Пышминской и Исетской волостям. Терсякская волость находилась на реке Исеть и у озера Утеш (совр. оз. Утяж). К башкырцам относилось население Баишевских юрт, расположенных по реке Исеть [16. С. 47]. В Туринском уезде следы пребывания башкир обнаруживаются в названиях юрт Кичубаева, Ильчибаева, Янбаева. Енбаевские юрты (Ямбай или Малцын) существуют и ныне - на реке Туре, недалеко от Тюмени. Территория, на которой проживали бачкырцы в бывшем Тюменском уезде, совпадает с территорией расселения тюменских и ялуторовских татар. Н. А. Томилов считает, что последних на основании историко-этнических данных можно выделить в особую подгруппу, сложенную тремя этническими компонентами: башкирами, тюменскими и ялуторовскими татарами [32. С. 33]. О наличии башкирского компонента у ялуторовских татар говорят такие антропонимы как Гайша (баш. Гэйшэ) - живучая, Гали (баш. Гэли) - возвышенный и под.
В списке древнетатарских и древнебашкирских имен А. Г. Шайхуловым приведены антропонимы Алдакул, Алда Гэрэй, Алдым Гэрэй [38. С. 55]. В именнике тобольских и тюменских татар также встречается ряд имен с компонентом «алт» и «алд», например, Алтым, Алдым, Атым и др. Д. Г. Тумашева пишет, что составную часть антропонима Алдым вряд ли можно рассматривать как глагол прошедшего времени, т. к. форма 1 л. ед. числа в составе личных имен неупотребительна, хотя множественное число возможно, как, например, Суюндык [34. С. 41] Сравнение антропонимов в представленном ряду позволяет полагать, что все их первые компоненты образованы от слова ал, т. е. передний, и, таким образом, слово алда означает впереди, алдым - мой передний, мой ранний, первый. Для антропонима Алтым такое объяснение вряд ли возможно, т. к. апел-лятив передний имеет полную основу алт, алтта, т. е. впереди, а с такой основой антропонимы не встречаются. Личное имя Атым могло также возникнуть от апеллятива атым, т. е. меткий, как мужское имя; затем, утратив этимологическое значение, стало использоваться как женское [34. С. 41-42]. Таких примеров можно привести множество, и, в частности, в нашем списке есть женское имя Айтым, в казахских родословных встречается мужское имя Айтымбет [20. С. 94], у тюменских татар, по данным 1816 года, значатся мужские имена Айт, Айтыш, Айт-меш и женские имена Айтпига, Айта [14. Л. 585]. Р. Г. Кузеев отмечает, что у
башкирского рода каракыпсак встречаются имена Кочекби, Косекбай [21. С. 103]. У тобольских и тюменских татар, по данным 1816 и 1819 годов, были широко распространены имена и фамилии с этим онимом, например, Кучук Чурин, Кучук Минлибаев (Матмасовские юрты), Кучек Рамазанов (Тарханские юрты), Кучук Ку-ванаев (Кыштырлинские юрты), Файзулла Кечок, Кечок Аптугалин (Есаульские юрты) [14. Л. 585].
Существование в прошлом этнолингвистических контактов тарских татар с башкирами отмечается лингвистом Г. Х. Ахатовым [3. С. 24]. На основе некоторых сравнительных языковых данных он показывает близость говора башкир-айлинцев с разговорным языком тарских татар. Он видит общность в происхождении башкир-айлинцев с татарским племенем аялинцев. Наличие этнокультурных связей тарских татар с башкирами прослеживается в терминологии родоплеменных отношений и терминах родства. Так, например, тарские татары так же, как башкиры, широко употребляют термины ыру, аймак, и эти слова употребляются тарскими татарами вместе, как сложное слово ыруаймак в значении «племя» или «род». Термины родства и свойства тарских татар, такие как инэ - мать, кайнэ
- свекровь, кайны - свекор, одинаково звучат также в башкирском языке. Подобных примеров много. Среди тарских татар до наших дней бытует термин тубэ, т. е. возвышенность, встречающийся и у башкир. В районе старинных селений Аубат-кан, Еланлы (Большереченский район Омской области) зафиксированы территории под названием Тубэ каен, Тубэ. В Западной Башкирии существовало племя тазлар. Этноним таз/тас (древнетюркск.), означающий «парша», «плешь», известен и тарским татарам-аялинцам. По данным переписи населения 1812 года, в Аялынской волости Тарского уезда числилась татарская деревня Таслар, т. е. Тасларская, населенная в основном представителями племени таслар. Тарские татары старшего поколения помнят еще о существовании этого племени. В памяти оно сохранилось фразеологическим сочетанием: Таслар аймак табышкан, тана суеп сыйлашкан, т. е. племя тазлар собралось, зарезав теленка, угощалось.
Близость между тоболо-иртышскими, барабинскими татарами и башкирами отчетливо проявляется в их языках - в области фонетики, морфологии и лексики. Например, старик, муж, мужчина - абышка, дедушка - картата или картта, (по-волж. тат.) бабай. Бабушка - башк. инэй, бар., тар. - инэ, поволж. тат. - эни, энкэй. Младший кровный родственник мужа, жены - баш. Йорсо, тар., бар. - йорцы и т. д. Из башкирской антропонимической системы в рассматриваемые группы татар пришли такие имена, как Хасан, Губайдулла, Гизат, Шайхул, Капис, Хафис и др.
Сведения о появлении и расселении поволжских татар в Западной Сибири имеются в работах многих исследователей [7. 138-141]. Казанские татары мигрировали на территорию Западной Сибири еще до появления здесь русских. Ученые констатируют, что связи между населением Поволжья и Сибири являются очень древними и прослеживаются по археологическим материалам, начиная с мезолита и неолита [32. С. 88]. Они не прерывались и в последующие эпохи. Во второй половине XVT века переселения казанских татар в Западную Сибирь имели место после присоединения Казанского ханства к России. Выходцы из Казани были в то время представлены преимущественно татарской знатью. Н. А. Томилов отмечает, что переселения поволжских татар в Сибирь до прихода русских носили нерегулярный характер и были незначительны. Следы их обнаруживаются лишь среди тюменских татар тюменско-туринской группы и искеро-тобольских татар тобольской группы [32. С. 91]. С присоединением Сибири к Русскому государству процессы переселения поволжских и приуральских татар в Сибирь продолжали иметь место и даже
приняли относительно постоянный характер. В XVIT веке среди тюменских служилых татар казанцы (4 чел.) в качестве дворовых людей были отмечены в Матмасов-ских юртах [37. Л. 60-63], а Тобольском уезде в конце XVH века казанских татар было больше, отмечает Н. А. Томилов. Самое большое их количество было в юртах Сузгунских (11 чел.), Аремзянских (21 чел.), всего в переписных книгах конца XVH века в юртах тобольских татар насчитывалось 80 казанцев [26. С. 120].
Эти контакты отразились и на антропонимической системе тобольских и тюменских татар. Сравнивая именники тобольских, тюменских и казанских татар, можно сделать вывод, что немногочисленность и разбросанность казанских татар не позволили сохранить имена последних в неизменном виде, т. е. процесс языковой ассимиляции в рассматриваемый период был очень сильным. Неизменными по звучанию остались лишь некоторые имена, например, Усман, Ибрагим, Муса, Салима и др., а остальные изменились в произношении, например, Абдулла - Ап-тулла, Афтак - Аптак, Гульсум - Кульсум, Гольсара - Кольсара, Даут - Таут, Даулет - Таулет, Жамиля - Цамиля, Зайнап - Сайнап, Халил - Калил, Хасбулат -Касбулат, Файзулла - Пайсулла, Захитжамал - Сахитцамал и др.
Среди тарских татар казанские татары впервые были зафиксированы в конце XVT века. В строительстве г. Тары в 1594 году принимали участие сто казанских татар [24. С. 288]. Тарская дозорная книга 1701 года отметила в уезде большое количество захребетных татар, зависимых от тарских служилых татар, и в отдельных случаях было указано, что они пришли из Казани [4. С. 170]. Во время этнографической экспедиции к тарским татарам в ауле Малые Туралы нам сообщили, что казанские татары Сафиулины жили в Таре с начала XTX века, время прибытия в Сибирь остальных казанских татар определяется более поздними периодами.
Записи родословных, сделанные в 1972-1977 годах в местах расселения барабинских татар [40. С. 96-103], дали сведения об относительно ранних переселенцах казанских татар. В ауле Кошкуль Чановского района З. Ф. Каримова сообщила о своих предках шести поколений. В конце XVH - начале XVHT века из района Симбирска в аул Тармакуль переселился Яхья, сын Сулеймана. В ауле Кошкуль у него родились сын Архгул и внук Мингул. Фамилия Каримов, по словам респондента, образовалась от имени правнука Абдул-карима. В конце XVTTT века в аул Кошкуль приехал мишар Наурус, фамилия Мухаметшин образовалась от имени его сына Мухаметши. В общей сложности в этих районах было сообщено о 17 пришлых татарах, переселение которых в Сибирь произошло во второй четверти XTX века. Как правило, ранние переселенцы записывались в состав ясачных барабинцев [2. Л. 47].
Поволжские и сибирские татары взаимодействовали в области хозяйственной деятельности, различных сферах материальной и духовной культуры. Казанские татары принесли в Сибирь свои лирические и обрядовые песни, баиты, сказки, загадки и другие жанры устного народного творчества, а также разные обычаи, поверья, народные знания. Все это в процессе длительных исторических контактов между указанными народами стало впоследствии органической составной частью духовной культуры сибирских татар. С конца XTX века из Казани начали поступать работы татарского просветителя Каюма Насыри, произведения передовых, демократически настроенных татарских писателей и поэтов, например, Г. Тукая, Г. Кулахметова, Г. Камала и др. Татарский литературный язык оказал сильное влияние на развитие народно-разговорного языка разных групп сибирских татар и способствовал обогащению его лексического фонда.
В истории этнокультурных связей тарских, барабинских и тоболо-иртышских татар с другими народами важное место занимают их связи со славя-
нами. Контакты с русскими начались до присоединения Западной Сибири к Русскому государству. С приходом русских в Сибирь, мирным земледельческим освоением ими территории этого края укреплялись и расширялись связи с аборигенным населением.
Сближению русских и сибирских татар способствовали межнациональные браки, которые имели место в XVII веке. З. Я. Бояршинова, исходя из анализа документов, делает вывод о том, что «... смешанные браки русских мужчин и женщин из коренного сибирского населения были обычным для XVII в. явлением» [5. С. 110]. Результатами этих браков, как правило, была постоянно проходившая ассимиляция небольшой части татарского населения русскими. О ней немало писали в ХЕХ-ХХ веках, указывая при этом на имевшую место мисцегенацию, на монголоидные особенности антропологического типа русских, на изменения этнического самосознания русско-татарского потомства [40. С. 139]. А. П. Щапов пишет, что процесс языковой ассимиляции был относительно слабым, татары лишь «в некоторых местах переменили свой материнский язык на русский» [39. С. 398].
Такие разнообразные контакты отразились и на антропонимических системах тобольских, тюменских, тарских, барабинских татар и русских. Многие имена арем-зянско-надцинской группы тобольских татар сохранились в русских фамилиях. По мнению Г. Ф. Саттарова, в древнетюркском языке синонимами слова буре «волк» были такие слова, как кашкар, качкур, корт, из монгольского языка пришли ашан и чаны, которые в настоящее время сохранились только в фамилиях типа Кашкаров, Куртяев, Чанышев, Чинкин [29. С. 23]. Антропоним булгарского происхождения Ко-бяк «собака» зафиксирован А. Х. Халиковым [36. С. 104] наряду с ранними выходцами, вместе с Измайловыми, Сунбуловыми, Коробьиными. В начале XVI века Кобяковы были рязанскими дворянами, Михаил Дмитриевич, Александр и Ширяй Кобяковы [17. С. 270]. Фамилия Кобяковы от тюркского слова «:кобяк» было характерно и для казанцев, и для тюменцев, например, «. князь казанский и тюменский Кобяк, один из последних защитников Казанского края» [27. С. 71-72].
Н. В. Лабунец, реконструировав оним конырка, отмечает, что русский термин активно встраивается в топонимию и географическую терминологию тюркского населения региона, ср. название татарского городка Кынырский (1607 год), татарской волости Кинырской (1600 год) в документах, составленных Г. Ф. Миллером. Эти обстоятельства свидетельствует о необходимости поиска этимона на тюркской базе [22. С. 33].
Х. Ч. Алишина связывает название Кинырской волости с персидским заимствованием кэнар «край, берег, сторона», мотивируя этимологию тем, что «волость была расположена в верховьях Туры у самого края Уральских гор» [1. С. 69]. В этой связи она указывает и ряд собственно тюрк. соответствий, ср. тур. кенарь «сторона, борт, берег, поле», сарт. канар «сторона, берег, край, граница».
По данным Г. Ф. Миллера, в XVIII веке у Кинырского городка протекали две речки Кынырки, «которые обе впадают в Туру с северной стороны». Учитывая известный топонимический тезис о первичности гидронимного фонда, можно предположить, что мотивация названия городка, волости через значение «край, граница» является вторичной, обусловленной народноэтимологическими сближениями. В этом случае первичным становится речной топоним, который и требует этимологической интерпретации.
Н. В. Лабунец делает вывод о том, что этимологизация гидронима Кынырка, включающего тюрк. основу, оформленную рус. суффиксом, может быть осуществлена с привлечением общетюркских данных, ср., кроме приведенных выше, кар.
кыцыр, ком. кщр «кривой», тоб. кынырь «искривленный», тоб. цыцыр «кривой», цыцыр йол «крутая дорога». Географический фактор, учитывающий особенности реалии (извилистое русло рек), увеличивает верификационный потенциал тюркской версии, основанной на наиболее близком, тобольском, варианте - «искривленная, с искривленными берегами, извилистая речка» [22. С. 34].
Таким образом, языковые контакты характеризуются широким спектром лексических образований - отдельных слов, лексических классов, лексических групп и т. д. Родоплеменные названия, антропонимы занимают важное место, поскольку, обладая высокой степенью устойчивости, дают богатый историколингвистический материал для контактологических исследований. Важным является и то, что антропонимическая лексика, онимы относятся к периферийным сферам, и, как отмечает Н. В. Лабунец, «преимущественной сферой лексических заимствований в языке <...> оказываются более или менее периферийные категории лексики, например, отраслевая терминология, имена собственные». Такого же мнения придерживается и А. К. Матвеев, отмечающий, что инновации, которые постепенно охватывают центральные зоны языка, обычно начинаются на периферии - в ономастической зоне или в ряду категорий слов, в функциональном плане близких к онимам. Ш. Балли пишет, что именно слова приводят нас к глубинным пластам языка.
Проведенные исследования позволяют сделать вывод о специфике родоплеменных названий, антропонимов как ситуации языкового контакта. Они не только отражают этническую, коммуникативную, языковую структуры в ее синхронии и диахронии, но и, обладая свойством консервации архаичных явлений, сами становятся источником для реконструкции древнейших языковых процессов.
Список литературы
1. Алишина, Х. Ч. Ономастические данные для изучения этногенеза сибирских татар / Х. Ч. Алишина // Этнограф. обозрение. - 1994. - № 3.
2. Архив МАЭ ОмГУ. Инв. № 69. Л. 47.
3. Ахатов, Г. Х. Диалект западносибирских татар / Г. Х. Ахатов. - Уфа, 1963.
4. Бахрушин, С. З. Очерки по истории колонизации Сибири в XVI-XVII вв. / С. З. Бахрушин // С. З. Бахрушин. Научные труды / С. З. Бахрушин. - М., 1955.
5. Бояршинова, З. Я. Население Томского уезда в первой половине XVII в. Т. 3 / З. Я. Бояршинова. - Томск, 1950.
6. Валеев, Ф. Т. Сибирские татары / Ф. Т. Валеев. - Казань, 1993.
7. Валеев, Ф. Т. Обереги как пережиток доисламских верований у сибирских татар / Ф. Т. Валеев // Из истории Сибири. - Томск, 1976.
8. Васильев, В. И. К проблеме этногенеза северосамодийских народов /
В. И. Васильев // Социальная организация и культура народов Севера. - М., 1974.
9. Востров, В. В. Родоплеменной состав и расселение казахов (конец XIX - начало XX вв.) / В. В. Востров, М. С. Муканов. - Алма-Ата, 1968.
10. ГАТОТ. Ф. 154, Оп. 8. Д. 27. Л. 1190.
11. ГАТОТ. Ф. 154. Д. 347. Л. 1-20 ; Д. 354. Л. 589-687.
12. ГАТОТ. Ф. 154, Оп. 8. Д. 347. Л. 138-177.
13. ГАТОТ. Ф. 154, Оп. 8. Д. 289. Л. 766-785.
14. ГАТОТ. Ф 154, Оп. 8. Д. 354. Л. 585.
15. Дмитриева, Т. Н. Тюркизмы в русских говорах по нижнему течению Иртыша / Т. Н. Дмитриева // Этимологические исследования. - Свердловск, 1981.
16. Долгих, Б. О. Родовой и племенной состав народов Сибири в XVII в. / Б. О. Долгих. - М., 1960.
17. Зинин, С. И. Введение в русскую антропонимию / С. И. Зинин. - Ташкент, 1972.
18. Инфантьев, П. П. Этнографические рассказы из жизни татар, киргизов, калмыков, башкир, вогулов и самоедов / П. П. Инфантьев. - СПб., 1910.
19. История Сибири. Т. 1. Древняя Сибирь. - Л., 1968.
20. Коников, Б. А. К этносоциальной характеристике культур таежного Прииртышья / Б. А. Коников // Этнокультурные явления в Западной Сибири. -Томск, 1981.
21. Кузеев, Р. Г. Башкирские шежере / Р. Г. Кузеев. - Уфа, 1960.
22. Лабунец, Н. В. Русская географическая терминология в ситуации языкового контакта : автореф. дис. ... д-ра. филол. наук / Н. В. Лабунец. - Екатеринбург, 2007.
23. Малиновская, С. М. Историческая антропонимия селькупов /
С. М. Малиновская. - М., 1989.
24. Миллер, Г. Ф. История Сибири. Т. 1 / Г. Ф. Миллер. - М. ; Л., 1937.
25. Могутаев, М. К. Хантыйско-русский словарь / М. К. Могутаев. - Томск, 1996.
26. Патканов, С. Л. Статистические данные, показывающие племенной состав население Сибири, язык и роды инородцев. Т. 2 / С. Л. Патканов. - СПб., 1911.
27. Полное собрание русских летописей. Т. 9. - СПб., 1856.
28. Прокофьева, Е. Д. Ханты и манси / Е. Д. Прокофьева // Народы Сибири. -Л., 1956.
29. Саттаров, Г. Ф. Синонимик антонимик Ьэм омонимик кеше исемнэре / Г. Ф. Сатаров // Совет мэктэбе. - 1982. - № 7.
30. Симченко, И. Б. Тамги народов Сибири XVII в. / И. Б. Симченко. - М., 1965.
31. Соколова, З. П. К происхождению современных манси / З. П. Соколова // Сов. этнография. - 1979. - № 6.
32. Томилов, Н. А. Этническая история тюркоязычного населения ЗападноСибирской равнины конца XVI - начала XX в. / Н. А. Томилов. - Новосибирск, 1992.
33. Тумашева, Д. Г. Диалекты сибирских татар / Д. Г. Тумашева. - Казань, 1977.
34. Тумашева, Д. Г. Этнические связи западно-сибирских татар / Д. Г. Тумашева // Сов. тюркология. - 1987. - № 2.
35. Филимонов, Е. С. Экономический быт государственных крестьян и инородцев Северо-Западной Барабы или Спасского участка Каинского округа Томской губернии / Е. С. Филимонов // Материалы для изучения экономического быта государственных крестьян и инородцев Западной Сибири. - Вып. 17. - СПб., 1892.
36. Халиков, А. Х. 500 русских фамилий булгарско-татарского происхождения / А. Х. Халиков. - Казань, 1992.
37. ЦГАДА. Ф. 214, Оп. 5. Д. 445. Л. 60-63.
38. Шайхулов, А. Г. Татарские и башкирские личные имена тюркского происхождения / А. Г. Шайхулов. - Уфа, 1983.
39. Щапов, А. П. Историко-этнографическая организация русского народонаселения А. П. Щапов // Щапов, А. П. Сочинения. Т. 2 / А. П. Щапов. - СПб., 1906.
40. Ядринцев, Н. М. Западно-Сибирская низменность / Н. М. Ядринцев // Живописная Россия. - СПб. ; М., 1884.
41. Ярцева, В. Н. Лингвистический энциклопедический словарь / В. Н. Ярцева. -М., 2002.
