CC BY
48
www.volsu.ru
УДК 316.344.2(470+571) ББК 60.546.7(2Рос)
ЭТНОКУЛЬТУРНЫЕ АСПЕКТЫ СОЦИАЛЬНО-ЭКОНОМИЧЕСКОГО ВЗАИМОДЕЙСТВИЯ МИГРАНТОВ И КОРЕННОГО СЕЛЬСКОГО НАСЕЛЕНИЯ
РОССИИ 1
Петр Панфилович Великий
Доктор философских наук, профессор, ведущий научный сотрудник, Институт аграрных проблем РАН kirill1979may@mail.ru
ул. Московская, 94, 413112 г. Саратов, Российская Федерация
Елена Викторовна Бочарова
Кандидат социологических наук, старший научный сотрудник,
Институт аграрных проблем РАН
kirill1979may@mail.ru
ул. Московская, 94, 413112 г. Саратов, Российская Федерация
Аннотация. В статье представлен анализ ряда аспектов трудовой миграции в Россию из иностранных государств. Сделан акцент на роль социального и экономического обмена мигрантов с местным населением. Показано различие обменных отношений мигрантов разного типа с коренными жителями российского села. Авторы стремились показать, что именно налаживание социально-экономического взаимодействия с той и другой стороны является предпосылкой для непротиворечивой, бесконфликтной культуры сосуществования этнических групп. Рассмотрены также перспектива ослабления ресурсного потенциала российской деревни и последствия вероятного замещения коренного населения представителями других этносов.
Ключевые слова: мобильность, иностранные трудовые мигранты, адаптация, социально-экономическое взаимодействие, местные сельские сообщества, хозяйствующие субъекты, культура, обмен.
Мобильность трудоспособного населения И одних государств в другие в целях получения ® работы и средств существования стала в на-^ стоящее время обычным явлением 2. Трудовые ^ мигранты по разным каналам узнают о возможностях получения рабочего места в другом государстве и становятся либо членами местных 5к сообществ, либо, что чаще всего, обитают как | бы рядом с коренными жителями. ^ Степень адаптации иностранных граждан © на сельских территориях нашей страны пока
не проблематизирована аграрно-сельской социологией. Есть лишь отдельные упоминания о том, что сельское хозяйство не является привлекательным местом в пространстве трудовой занятости мигрантов. Гораздо полнее представлена этнополитическая тематика [9; 11].
Большое место уделяется и конфликтному измерению миграции, выявлению противоречий, прямо или косвенно влияющих на уровень социальной напряженности как в местных сообществах, так и в обществе в целом [4; 5; 7].
Хотя трудовые мигранты составляют небольшую долю среди работающего сельского населения, нельзя не учитывать того, что пропорции могут измениться, поскольку коренное сельское население в России непрерывно уменьшается, а с ним обостряется вопрос кадрового обеспечения разных отраслей АПК. Другая проблема этого процесса заключается в том, что мигранты, укореняясь на заселяемой территории, влияют на демографическую, экономическую и социальную обстановку в местах их вселения. Но не только. Как отмечено в Докладе о развитии человека [14, с. 42], происходит снижение удельного веса местного населения, замена устоявшихся форм хозяйствования и повседневной жизни на привнесенное из практик других стран.
Нельзя исключить и такие последствия, как:
- ухудшение санитарно-эпидемиологической обстановки;
- усиление криминализации, рост преступности;
- захват иноэтническими мигрантами ключевых позиций в социально-экономической жизни, распространение инфаворизма и кли-ентизма;
- рост социокультурной дистанции между мигрантами и коренным населением [8, с. 36].
Миграционный приток особенно значителен в Приволжском федеральном округе. На Саратовскую, Самарскую, Нижегородскую области и Татарстан пришлось 70 % миграционного прироста в течение 1990-х годов. В Саратовской области прирост составил от 3,5 тыс. чел. в 1990 г. до 16,2 тыс. чел. в 1992 г., 28,6 тыс. чел. в 1994 году. Затем в 2001 г. он уменьшился до 9,7 тыс. человек [3, с. 74]. По этническому составу наибольший удельный вес имеют выходцы из Казахстана (27 %), Узбекистана (23 %), Армении (13 %), Азербайджана (10 %), Киргизии (7 %) [1, с. 77].
Хотя Саратовская область стала территорией транзитивного дрейфа по коридору «Восток-Запад» и через нее проходит более 260 тыс. инокультурных мигрантов, но ежегодно до 15 тысяч их оседает и в регионе [1, с. 78]. Часть из них попадает на село, в сельскохозяйственные организации, где мигранты становятся самостоятельно хозяйствующими агентами АПК. С уменьшением доли русского населения и ростом удельного веса этни-
ческих мигрантов этот процесс будет сопровождаться поиском новых форм фиксации и социально-экономического взаимодействия в новой социальной среде, которая должна стать полем стратегического управления. И это актуально не только для Саратовской области, но и для других регионов, ныне в большей или меньшей степени испытывающих воздействие миграционными потоками инокультурных субъектов, которые в перспективе будут только расширяться.
Трудовой мигрант определен как субъект, имеющий определенный социальный, гражданско-правовой статус. Международная конвенция о защите прав людей, перемещающихся из одной страны в другую в целях трудовой занятости, институализировала их в терминах «трудящийся мигрант». Его главная характеристика - это индивид, который будет заниматься, занимается или занимался оплачиваемой деятельностью в государстве, гражданином которого он не является [13]. В общей структуре мигрантов выделяются следующие категории: сезонные, работающие по найму по конкретному проекту, вознаграждаемые за деятельность за счет иных средств, обеспечивающих существование.
Со статусом связана временная длительность пребывания мигранта в принимающей стране. Наиболее динамичны сезонные мигранты, пребывание которых в принимающей стране связано с регулярно возникающей ситуацией резкого усиления потребности в трудовых ресурсах, что особенно характерно для аграрной отрасли. Уборку созревших плодово-ягодных культур нельзя отложить на дни, недели или месяцы, и трудно назвать государство, которое не открывало бы «дверь» трудовым мигрантам, поскольку своих работников не хватает, чтобы безболезненно преодолеть эту ситуацию. Другая категория иммигрантов ориентирована на укоренение в принимающей стране, переход в статус гражданства.
Государства, принимающие иммигрантов с ориентацией на предоставление им гражданства, помимо общих норм постепенного открытия данной перспективы, придерживаются стратегии ассимиляции «выгодных» субъектов - тех, кто декларирует и реально демонстрирует высокий финансовый
статус. Цель весьма прагматична - привлечь в страну дополнительные ресурсы. Как правило, возникают и этническое предпринимательство, национальная кухня, новые способы времяпрепровождения, которые нередко противоречиво воспринимаются коренным населением.
На наш взгляд, именно данная категория иммигрантов, будучи успешной в экономической сфере, становится организатором «формальной» диаспоры. Дело в том, что представители национального меньшинства не всегда могут быть названы диаспорой. Диаспора - это такая этническая общность, которая ориентирована на институализацию своего существования в принявшей стране, сохраняя при этом связь с родиной, стремление сохранить язык, и встроенность в социально-культурную и социально-политическую жизнь в местах обитания [12, с. 14].
Очевидно и то, что формализация диаспоры не проходит в скоротечном режиме. Вначале успешные представители этнической общности должны стать «старожилами» в некоем месте принявшей их страны, наладить экономические и социальные обменные отношения с автохтонными акторами.
В нашу задачу не входит рассмотрение вопросов адаптации и функционирования этой категории диаспоры. Однако нельзя обойти их участие в судьбе мигрантов в статусе недавно получивших гражданство, сезонных, транзитивных, находящихся на нелегальном положении. О земляке, успешно адаптированном в стране, куда устремляются трудовые мигранты, хорошо известно на его родине. Поэтому действует формула: друг или родственник моего друга - мой друг.
Конечно, старожилы - мигранты высшей части социальной пирамиды не всегда снисходят до каждого вновь прибывшего мигранта с их исторической родины, и тем не менее сетевые взаимосвязи существуют. Перед наплывом сезонных мигрантов, осенью, когда население городов заготавливает картофель и овощи впрок, или зимой, когда каждая семья стремится поставить новогоднюю елку, кем-то проводится такая серьезная подготовка, которую невозможно провести сходу, не преодолев бюрократических препон в получении мест торговли, организации охраны и др.
Перспективы и последствия распространения территорий, заселяемых трудовыми мигрантами, можно оценить по поведению наиболее активных представителей соседних народов СНГ в Ставрополье, ряде внутренних мест российских регионов и фронтирных зон, окаймляющих восток и юг.
Если говорить о мигрантах, сориентированных на занятость аграрным трудом на больший срок, то часть из них, прибывающих на время с апреля по октябрь, избавлена от забот поиска мест работы, потому что в круп-хозе (или у фермера) они стали как бы постоянными участниками производственных процессов. Руководителю таких групп остается лишь привезти их к сроку; все остальные вопросы быта, питания, подвоза к полям берет на себя менеджмент крупхозов или фермеры. Обычно ни руководитель таких групп, ни сами рядовые участники не осведомлены о существовании в регионе их пребывания руководящих органов диаспор, ни о той помощи, которую они могли бы от них получить.
Следует отметить, что социально-экономическая ситуация в конкретной русской деревне в значительной степени определяет привлекательность ее для трудовых мигрантов, как сезонных, так и ориентированных на постоянное проживание. Если в селе нет дееспособной хозяйственной организации или успешного фермера, то сезонным мигрантам не приходится рассчитывать, что им представится работа на определенный срок, найдется место жительства, будет организовано питание и т. п. Другое дело, когда речь идет об ориентированных на постоянное проживание. Отсутствие крепкого крупного хозяйства в какой-то степени воспринимается ими как положительный момент. Во-первых, нет конкуренции за использование сельскохозяйственных угодий. Семьям, в культуре хозяйствования которых ведущее место занимает скотоводство и овцеводство, этот момент очень важен, поскольку нужны пастбища. Слабая заселенность села, что характерно для средних и мелких по людности деревень, тоже выгодная позиция с точки зрения мигрантов. В таких поселениях мало семей, которые бы держали много коров на своем подворье, значит, не будет конфликтов по поводу сенокошения. А наличие домов, уже покинутых хо-
зяевами (часто они живут у взрослых детей в городах), позволяет приобрести жилье за небольшую цену.
Однако эта, казалось бы, убедительная логика привлекательности для заселения мигрантами опустевших деревень нередко разрушается из-за внешних обстоятельств по отношению к конкретному селу. Здесь может быть несколько причин, среди них территориальная удаленность от оживленных трасс и городов, что создает ситуацию отсутствия субъектов обмена, прежде всего экономического. Если социальный обмен возможен даже в селе с небольшой долей местного населения, то в качестве субъектов экономического обмена последнее оказывается просто несостоятельным, поскольку это постаревшее население, не обладающее достаточными денежными ресурсами, опривычившее повседневность реализацией очень ограниченного набора потребностей.
В условиях наступившего в 2014-2015 гг. экономического кризиса эта категория сохраняет потенциал еще большего самоограничения.
Интервьюер: Если в связи с кризисом цены в магазинах еще больше возрастут, как вы будете обеспечивать себя продуктами питания? Вероятно, увеличите количество скота на подворье, расширите площадь посадки овощей?
Респондент: Ничего увеличивать не будем. Силы уже не те. Перейдем на картошку и капусту, как в Великую Отечественную войну. Ведь тогда выжили. Выживем и сейчас. (Пенсионерка, 76 лет, состав семьи - три человека, денежные поступления - пенсия, продажа молока - составляют 5-6 тыс. руб. в месяц на одного члена семьи.)
О.В. Нечипоренко, исследовавшая положение диаспор в Новосибирской области и Республике Алтай, отмечала, что имеет место возросшая конкуренция между титульным этносом и национальным меньшинством, в основе которой лежит борьба за рабочие места и владение родовыми угодьями [10, с. 276].
В регионах Поволжья схожая ситуация наблюдается в тех муниципальных районах, где сосредоточиваются мигранты одной этнической принадлежности. Более мягко эти процессы складываются в местах их сосредоточения, что объясняется не только меньшими претензиями, более осмотрительным
выбором форм занятости, но и тем, что еще остается немало выпавших из оборота земель, которые местные хозяйственные субъекты пока не собираются использовать. Кроме того, многие крупхозы ликвидировали животноводческую отрасль, а это означает, что им не нужны ни пастбища, ни сенокосы. Близка к этой ситуация и в хозяйствах (ЛПХ), где также поголовье скота невелико, а нужные корма семьи получают как натуроплату за использование арендованных у них земельных паев.
Сельское население России, составляя почти четверть жителей страны, то есть гораздо больше, чем на Западе, тем не менее оставляет пространство и для трудовых мигрантов, выходцев из бывших республик СССР. Наибольшая доля среди них приходится на таджиков и узбеков, которые по разным причинам, в основном из-за низкой квалификации, занимают свободные ниши в строительстве и сельском хозяйстве. На селе в основном преобладает сезонная миграция. Весной, летом и осенью объем работ на полях резко возрастает, появляется потребность в большом количестве рабочих рук. Невысокие требования мигрантов и уровень оплаты делают их привлекательным контингентом для собственников и руководителей хозяйств многих регионов России. В последние два десятилетия небольшая доля мигрантов легитимно закрепилась на постоянной основе. Это в первую очередь относится к выходцам из стран, в которых население преимущественно сориентировано на отрасль животноводства (Азербайджан, Дагестан). Если сезонные мигранты находятся в положении наемных работников, то живущие на постоянной основе, как правило, заводят собственное дело, часто используя заброшенные угодья, к которым по разным причинам утрачен производственный интерес руководителей хозяйств современных укладов.
Заселение мигрантами территорий регионов происходит как самостоятельно, так и на уровне акций, инициируемых федеральными органами и муниципалитетами. Значительный удельный вес курдов среди мигрантов Саратовской области произошел в ответ на решение губернатора области в середине 1990-х гг. разрешить конфликт между ними и местным населением в южных регионах. За приглашением курдских общин переселиться в Саратовскую об-
ласть последовали некоторые организационные меры по их адаптации, трудовой занятости.
В одном из районов курдская община помогла своему члену закупить скот, который разместили в опустевшем помещении фермы бывшего совхоза. Находясь в статусе личного подсобного хозяйства, а фактически будучи фермером, он нанял несколько человек из числа безработных горожан и расширил хозяйство, завел в нем овец и птицу.
По оценкам жителей, его пребывание в селе и сама деятельность в основном одобряются. Умение хозяйствовать также влияет на его авторитет. Например, брат этого курда тоже пытался начать собственное дело, но у него не получилось, что коренные сельчане объяснили просто: ленив был, поэтому скоро все бросил и вообще уехал из села.
Другое дело - его брат, который умеет хозяйствовать и доброжелателен по отношению к селянам.
Респондент: Мы привезли себе спрессованный тюк сена. Своими силами сбросить его с машины, переместить на нужное место невозможно. Позвали курда (называет по имени), который оставил свои дела и пришел, чтобы помочь. И вообще они с женой часто заходят просто так, и мы вместе отмечаем праздники.
Интервьюер: А Вы могли бы у него попросить какую-нибудь материальную помощь, например, занять в долг денег или на его машине отвезти заболевшего человека в больницу?
Респондент: Что касается отвезти в больницу -да. Он не откажет. А вот просить в долг мы бы не стали. Сейчас у нас в деревне говорят так: хочешь нажить себе врага, одолжи у него денег.
Интервьюер: Это почему так?
Респондент: Потому что никто не отдает в срок, на который договорились. Причем заемщика понять можно: какие у нас доходы, сроду нет дома копейки. А тот, кто одолжил, ждет, сердится. Вот тебе и враги (смеется.) (Жительница села, соседка мигранта.)
Обмен - явление трансисторическое. Первобытный символический процесс не знает бескорыстного дара, ему известны лишь дар - вызов и обращение обменов. Когда эта обратимость нарушается (именно в силу возможности одностороннего одаривания, каковая предполагает возможность накопления и одностороннего перемещения ценностей), то
собственно символическое отношение гибнет и возникает власть; в дальнейшем она лишь развертывается в экономическом механизме договора [2, с. 96]. Выступая против упрощения обменных процессов, Ж. Бодрийяр отстаивал следующее положение: «Правила коммуникационной сферы (интерфейс, незамедлительность, упразднение времени и дистанции) не имеют никакого смысла при обмене, где правилом является никогда не возвращать немедленно то, что подарено. Дар нужно возместить, но ни в коем случае не сразу. Это серьезное, смертельное оскорбление. Взаимодействие ни в коем случае не является мгновенным. Время - это как раз то, что разделяет два символических момента и задерживает их разрешение» [16, р. 55].
Хотя тот и другой тип мигрантов живет достаточно замкнуто, тем не менее возникают и обменные отношения с местным населением. При этом у этнических предпринимателей обмен носит экономически строгий характер, то есть они предлагают, например, мясные или молочные продукты любому покупателю, независимо от того, местный он или нет, по фиксированным ценам. Что касается сезонных мигрантов, то они обмениваются с местными жителями в основном услугами, оказанием друг другу разного рода помощи, которая может оплачена не по строгим нормам, а порой и безвозмездно. Это относится и к частной сфере, и к общественной. Например, опрос трудовых мигрантов в Саратовской области показал, что не больше 10 % респондентов солидарны с тем, чтобы вместе с местным сообществом поработать над обустройством поселения, не рассчитывая ни на какую оплату, безвозмездно. Это можно оценить как социальный обмен, где ценностями выступают доверие, ожидание благосклонного отношения к себе местного населения.
Зарубежные мигранты находят относительно благоприятную среду для адаптации в Саратовской и Волгоградской областях и значительные трудности в Пензенской области. Во многом это объясняется совпадением национальной, культурной специфики хозяйствования с условиями новой среды труда и жизни. Причем зачастую условия жизни - вторичный фактор, что подтверждается нежеланием мигрантов ехать в глубинку, где имеет-
ся много пустующих домов. Зато в Волгоградской области таджики, узбеки и корейцы соглашаются жить в сооружениях на скорую руку, строениях непосредственно около полей, на которых они возделывают бахчевые культуры, лук, огурцы и т. п.
В то же время привязка к объектам производственной инфраструктуры, которая осталась от колхозов и не была до конца разрушена (что является редкостью), тоже является фактором растекания мигрантов по территории страны. Например, в Ленинградской области корейская община арендовала пахотную землю и восстановила заброшенные теп" 3
лицы для выращивания овощей 3.
Трудовые мигранты, оказавшись в ино-культурной среде, попадают под воздействие аккультурации, процесса взаимного влияния разных культур, при котором представители одной культуры принимают нормы, ценности и образ жизни другой [18]. Практики взаимодействий иммигрантов и населения принимающей страны свидетельствуют, что имеют место как достаточно согласованные адаптации сторон, так и конфликтные. На наш взгляд, эти различия в значительной степени обусловлены причинами, выталкивающими часть населения за пределы родной страны. Например, вынужденные переселенцы, беженцы, переходя границы другой страны, видят совершенно другой мир, иную среду, часто непонятные и неприемлемые для себя отношения и образ жизни.
Несколько по-другому иммигранты воспринимают новую для себя среду, когда до перемещения страна входа как бы существовала и в стране выхода. Именно такой была ситуация в СССР. Мало того, что многие национальные кадры специалистов обучались по единым программам внутри или за пределами республик. Среда, производственная и социальная, была достаточно полно представлена славянским этносом, то есть людьми, с которыми впоследствии пришлось взаимодействовать иммигрантам.
Прошедшие два десятилетия после распада СССР, несмотря на вытеснение русского населения из стран, ныне ставших главными «поставщиками» мигрантов, не могли полностью уничтожить присутствия в них русской культуры. Еще сохранился достаточно высо-
кий удельный вес тех социально-профессиональных групп, которые провели с русскими специалистами не один год своей жизни, многие нормы трудового взаимодействия, сложившиеся в советское время, будучи интернациональными по духу, остались неизменными.
Трудовые мигранты, особенно сориентированные на временное пребывание в российских регионах, как правило, люди молодые, оказываются подготовленными к этому в основном на информативном, но не практическом уровне. Они узнают о стране входа от своих родственников и знакомых, из публичной информационно-коммуникативной системы. И хотя слабое знание русского языка (или полное его незнание) является серьезным препятствием на пути адаптации к новым условиям, тем не менее оно не производит на них тот (порой ошеломляющий) эффект как на беженцев, других вынужденных переселенцев.
Однако свою роль коррекции представлений выполняет феномен разрыва поколений (англ. generation gap), то есть состояние, при котором ценности младшего поколения сильно отличаются от ценностей старшего («дети» и «родители»). Многие новейшие достижения в средствах передачи информации, легко усвояемые молодежью, отсутствуют в практиках старшего поколения или используются ограниченно. Этот фактор делает молодежь более адаптивной по отношению к среде стран входа, в чем-то сближает со сверстниками.
Отмеченные моменты специфично характеризуют миграцию в Россию из стран ближнего зарубежья. Во-первых, здесь преобладают такие характеристики аккультурации, как интеграция, и слабее представлены сепарация (сегрегация) и маргинализация, чему способствовала практика длительного присутствия славянского состава советских людей в странах выхода современных мигрантов.
Во-вторых (и что в большей части касается регионального сегмента), иммигранты приезжают в места, заселенные таким же небогатым населением, как они сами. Это создает эффект равенства, исключает (уменьшает) чувства зависти, несправедливости, то есть уменьшает предпосылки конфликтогенности.
В-третьих, что связано с предыдущим пунктом, наличие неиспользуемых ресурсов в местах вселения, особенно пустующих земель,
не может не вызывать недоумения иммигрантов по поводу культуры хозяйствования.
В-четвертых, осознание временности своего пребывания в принимающей стране и того, что здесь все чужое, подталкивает иммигрантов к подражательству в трудовых операциях в духе примитизма, а не к раскрытию своего мастерства.
Миграционные потоки в Россию периодами то усиливаются, то ослабевают, главную роль в этом играет уровень дисциплини-рования данного процесса в стране, принимающей мигрантов. На место неупорядоченного, юридически и организационно, пересечения границ и пребывания мигранта в российских регионах постепенно создаются нормы и правила, ужесточающие межстрановое перемещение и сроки пребывания. Импульсы к изменению условий пошли из Москвы и ряда локальных мест регионов, где пребывание мигрантов сопровождалось острыми конфликтами с человеческими жертвами.
Необходимо отметить, что изменение условий трудовой миграции не отменяет общих закономерностей, предопределяющих социальную дееспособность населения стран ближнего зарубежья участвовать в миграции. Во многом это связано с языковым барьером. В настоящее время после исхода русской интеллигенции из этих стран распространение русского языка среди молодежи, наиболее активного претендента на въезд в Россию, ослабло 4. Старшее поколение, которое могло бы поддерживать языковую культуру молодежи, уже не обладает достаточной компетентностью, чтобы сориентировать ее на надежную адаптацию в принимающей стране. Поэтому такая молодежь сильно зависит от проводников, лиц старших возрастов, которые зачастую выступают для нее переводчиками и организаторами трудоустройства.
Несмотря на различие экономического уровня стран выхода и входа, трудовые мигранты и коренное население имеют схожие стереотипы культуры обмена, используя три схожие переменные (P - Power, или сила, A -Activity, или активность, E - Estimation, или оценка) [19]. На базе данных трех параметров участники обмена определяют, в какой степени объект (как обладатель предмета, так и сам предмет) производит ощущение силы
или мощности; насколько быстра реакция на ситуацию; вызывает положительную эмоцию. Соразмерность этих переменных очень текуча: зачастую последняя из них (положительная или отрицательная эмоция) оказывается решающей и заслоняет качества остальных переменных.
Трудовые мигранты, прибывающие в сельскую местность, обычно кроме навыков по довольно узкому набору трудовых операций и традиционных способов приготовления пищи ничего уникального не могут предложить для обмена коренным жителям, которые находятся в таком же состоянии.
В самих организованных группах мигрантов соединено распределение благ, заработанных совместно на принципах дележа поровну в сочетании со статусным подходом (AR - Authority ranking). Руководитель группы может, работая меньше других или оставаясь только башлыком (начальником), брать себе больше, чем любой из членов. Однако за пределами общеустановленного времени отдельные члены группы могут вступать в отношения обмена с местным населением в индивидуальном порядке и полученное благо не делить, а оставлять в их личной собственности. Что касается мигрантов, укорененных в отдельных местах сельских территорий, то у них и коренного населения преобладает рыночный обмен, то есть одни ценности обмениваются на другие с учетом эквивалентности их стоимости в денежном выражении. В случаях, когда между ними складываются отношения приятельства и дружбы, заметное место может занять и дарообмен, который предполагает некоторую взаимность, хотя допускает эквивалентность и своевременность отдара.
Реципроктность в общепринятом смысле (подобно практикам обмена ЛПХ и круп-хоза) у местного населения с трудовыми мигрантами обычно не складывается. Сезонным мигрантам удобнее возвращаться домой не с громоздким грузом, а с денежной суммой. Укорененные мигранты обычно обзаводятся собственным набором предметов труда, а полученные продукты предпочитают обменивать на денежный эквивалент.
Наиболее широко социально-экономическое взаимодействие представлено в группах
укорененных трудовых мигрантов, которые уже не один год соседствуют с коренными жителями. Если для сезонных мигрантов языковые барьеры часто становятся причиной пассивности и исключения контактов с местной средой, то укорененные, как правило, этой трудности не испытывают. О тесноте социально-экономического взаимодействия можно судить по такому индикатору, как предпочтение языка общения. Только 12 % казахов, говорящих как на казахском, так и на русском языках, родным считают русский. В целом же 95-96 % казахов считают родным казахский язык, и 91 % из них используют его в общении с родителями. Между тем, как в других случаях, общение на русском наблюдается: с супругом - 48 %, с детьми - 55 %, с соседями и на работе - 72 % [10, с. 273].
В социально-экономическом общении мигрантов с местным населением реализуется несколько моментов культуры обмена, как инерционных, так и вновь приобретенных в результате жизни населения в условиях слома устоев реального социализма и неотлажен-ных новых общественных отношений, больше присущих раннему капитализму.
Инерционные связаны со спецификой религии (конфессии), исповедуемой мигрантами, и опыта, приобретенного в практиках советского образа жизни. Подавляющая доля мигрантов, прибывающих в российское село, - это жители стран, в которых повседневность издревле и по настоящее время протекает по канонам ислама - религии, достаточно жестко определяющей все отношения внутри общин и с немусульманским миром. Особенностью мировоззрения приверженцев ислама является признание своего превосходства над неверными, среди которых, правда, возможно выделение «ахли-китаб». Ими являются представители иудаизма, христианства и некоторых других конфессий, по отношению к которым дискриминация несколько смягчается и даже допускает равенство (шиитская часть ислама).
Доктринально экономические отношения в исламе значительно отличаются от принятых в западном мире. Ведущее положение Корана «Аллаху принадлежит то, что на небесах и на земле» в определенной степени останавливает собственнические инстинкты верующих, а государству дает основание к
жесткому контролю за деятельностью частных фирм. Не могут быть в частном владении и природные ресурсы. По этому пункту мигранты-мусульмане и постсоветские крестьяне очень близки.
Другим положением Корана является признание личных трудовых усилий как источника богатства. Рента и ссудный капитал согласно этой идее являются формами нетрудового дохода, что опять-таки не совпадает с законами Запада, хотя для российских крестьян она близка, поскольку то, что им удается откладывать - очень небольшие суммы, и они занимают ничтожную долю в душевом исчислении.
Справедливое распределение богатства реализуется с опорой на ряд принципов, отраженных в сурах, главный из которых заключается в необходимости (предписании) использовать богатство в интересах всей общины (уммы), а не в личных целях. Несмотря на некоторое отклонение от этих принципов современных адептов ислама (о личном богатстве верхней части социальной пирамиды ходят легенды), в целом широкие слои мусульман действительно получают значительные ресурсы от своего государства, не идущие ни в какое сравнение с Западом.
В бывших республиках СССР, ставших самостоятельными государствами, ныне поставляющих мигрантов в Россию (Узбекистан, Таджикистан, Киргизия, Азербайджан), в советское время сложился своеобразный сплав исламизма и коммунистических идей. Некоторые их положения, как ни странно, совпадали и позитивно воспринимались населением, особенно необразованным. В частности это относится к государственной собственности на землю, которая по законам шариата не могла быть частной. Однако в целом советская институализация повседневности и организации производства по понятным причинам игнорировала предрасположенность наций идеям ислама, ставила цель сделать всех атеистами, что зачастую не удавалось. По крайней мере в быту многое совершалось по законам шариата: парный экономический и социальный обмен, милостыня по окончании поста в месяц Рамазан, гигиенические правила исполнения намаза и др. В качестве «превращенных» форм практик ислама, скорректиро-
ванных бытием населения в условиях общественных отношений реального социализма, стал институт благодарения, который закреплял правила и обычаи, далекие от сбалансированности обмена. Башлык (начальник) всегда имел преимущество перед рядовым тружеником в обмене ценностей, перетекающих из колхоза в его частную собственность.
Схожие процессы складывались в русской деревне прежде всего по процессам ре-ципроктного обмена семьи и колхоза. Интенции православия как фактора конфессионной корректировки социально-экономических отношений здесь были едва заметны, чему способствовала политика государства, в течение 70 лет насаждавшего атеизм, что дало свои результаты. Впрочем, как доказывают исследователи традиционного досоветского крестьянства, его религиозность не отличалась глубиной веры и степенью воцерковленности.
Хотя многие черты человеческой слабости, рельефно проступающие в жизни индивидов среди других людей, такие как зависть, ревнование к успеху других, стяжание и воровство, подавлялись в общине, но простор для их реализации оставался достаточно большой. Так, хотя и считалось недопустимым что-то присвоить из общинной собственности, но допускалась мелкая кража с огородов односельчан, и тем более оправдывалось крупное воровство с помещичьих или государственных угодий. Не исчезли предпосылки для воспроизводства подобной культуры обмена и в колхозной реальности, несмотря на жесткие кары, применяемые государством к крестьянству.
Среди мигрантов, выходцев из стран, в которых широко распространен ислам, выделяются три группы: 1) строго придерживающиеся норм шариата; 2) верующие, но отступающие в силу разных обстоятельств от данных норм; 3) живущие по стандартам образа жизни обычного, «рядового» обывателя (то есть их повседневность и особые периоды года (месяц Рамазан) не наполнены ритуальными действиями).
Каждая группа демонстрирует как общие, так и специфические черты поведения в процессах обмена. В ходе исследования проведено интервью представителя первой группы по разным аспектам взаимодействия с местным населением и получателями его продукции.
Респондент: С односельчанами у меня хорошие отношения. Среди них есть мой ровесник, к которому иногда прихожу в гости. Он тоже бывает в моем доме. Поскольку я не уверен, что пища приготовлена с соблюдением наших религиозных правил, в гостях я ограничиваюсь чаем, молоком, хлебом (совсем от еды я не отказываюсь, чтобы не обидеть хозяина). Иногда он берет небольшую сумму у меня. В случае нужды и я мог бы обратиться к нему с такой же просьбой, но я этого не делаю, поскольку по правилам кредитования надо бы выплатить какой-то ссудный процент, а это противоречит шариату Беру в долг у единоверцев или покупаю в рассрочку, сейчас можно купить строительные материалы на этих условиях.
В целом никому из односельчан не отказываю, если просят в долг. Некоторые не возвращают подолгу, а то и совсем забывают отдать. Напомню им раз, другой, а потом и сам забуду. Если он не возвратит тысячу рублей, я не обеднею. Одному давал автомобильный прицеп, правда, не сразу, так как сам в тот момент перевозил сено.
Случаев самовольного присвоения, краж с моего подворья не было, кроме одного случая. Человек унес капот от автомобиля и был уличен. Люди видели, подтвердили. Я с ним говорил о возврате или возмещении стоимости. Он обещал, но так и не сдержал слова. Я перестал настаивать, надеюсь, эта моя позиция будет ему на пользу.
С покупателями у меня хорошие отношения. Во-первых, они сравнивают качество молока, сметаны и творога, купленных у меня и других. Постепенно складывается круг людей, которые берут молочные продукты только у нас. Во-вторых, не секрет для покупателей наше строгое отношение к гигиене; ведь в исламе согласно шариату все предметы делятся на чистые и нечистые 5, смешивать то и другое - значит совершить грех перед Аллахом. (Мужчина, 40 лет, мусульманин, считается старожилом в селе, куда он приехал из одной из бывших республик Средней Азии 10 лет тому назад. Имеет с женой семью из троих детей. Зарабатывает за счет продажи молочных продуктов из ЛПХ и маятниковой трудовой миграции в г. Саратов.)
Религиозность мигранта на примере, приведенном выше, независимо от конфессии, выступает в социально-экономическом и бытовом общении внутри локальной общности как позитивный фактор, поскольку влияет на культуру обменных отношений в плане взаимной ответственности сторон. Причем инициирует это верующий мигрант. Кстати, заметим, что позитивные социальные качества оценил и работодатель в городе. Понимая важность гигиенических процедур для мусульман перед
совершением молитвы, он оборудовал душ на предприятии (которым стали пользоваться и другие сотрудники).
Для установления долевого соотношения между мигрантами выделенных нами групп по глубине верования требуются специальные исследования, проведение которых выходило за рамки наших исследовательских задач. На основе приведенного выше эмпирического факта тем не менее можно заключить о целесообразности придания большей значимости субъективному состоянию иммигрантов, оцениванию роли их религиозности в проекции социально-экономического взаимодействия с коренным населением.
Насколько велика потребность АПК в работниках, прибывающих из-за рубежа? На этот вопрос можно ответить так: потребность имеется, хотя при разумном хозяйствовании сельское хозяйство РФ могло бы обходиться и собственными трудовыми ресурсами. Собственное сельское население на начало аграрной реформы было достаточно большим, и трудоспособная часть (около 10 млн чел.) справлялась со всем объемом работ в рамках колхозов и совхозов. Однако уже к 2008 г. количество работников сельскохозяйственных организаций новых укладов сократилось до 1,88 млн чел., еще 2,9 млн чел. сосредоточились на товарных хозяйствах населения (ЛПХ). Многие коренные сельские жители, особенно молодых возрастов, сами стали трудовыми мигрантами. Используя вахтовый способ, они оказались задействованными в Москве, областных городах и энергетических предприятиях Севера. Число их, живущих в крупном селе, нередко достигает 50-70 человек, что превышает производственные персоналы крупхоза, дислоцированного здесь же.
Попытки переориентировать эту категорию коренных селян с вахтового способа на работу в местном крупхозе обычно оказываются безуспешными, так как слишком несоразмерны заработки: высокий на отходничестве, низкий в сельскохозяйственной организации и у фермера. Данная ситуация позволяет руководителям хозяйств привлекать мигрантов, которые не требовательны ни к зарплате, ни к условиям проживания в селе.
Руководствуясь постулатами либерально сконструированной организации хозяйствен-
ной жизни, государство применяет и к сельскому хозяйству рыночные механизмы поддержки. Для жителей сельских поселений данная политика означает, во-первых, отсутствие гарантий деятельности в местах жительства и отсутствие «инстанции», в которую человек мог бы прийти за помощью. Хотя формально ответственных за развитие села много: муниципальный орган сельского поселения, профсоюзные органы, отраслевые органы управления региона (сельского хозяйства, образования, культуры, медицины), у которых есть сеть районных подразделений, но они не обладают ресурсами оперативного характера, то есть способностью быстро и эффективно решать вопросы, актуальные для жителей села здесь и сейчас. Самым «ходовым» штампом их докладов, отчетов и сообщений является словосочетание «мы разработали программу», «у нас есть дорожная карта», «мы создали столько рабочих мест», «мы оптимизировали численность кадров» и т. п.
В реальности экономическая ситуация в сельском жизненном пространстве не позволяет говорить о развитии и расширении масштаба занятости сельского населения, она только сокращается. Это происходит прежде всего в инфраструктуре социальной сферы: медицинских, образовательных, культурно-просветительских учреждениях. Относительно стабильными остаются круп-хозы, на сохранение которых направлены действия и государства, и муниципальных органов. Их судьба - исчезать из сельских территорий, постепенно переходя в статус поселения «с малочисленным населением», «без населения».
Общество и власть забыли горькие уроки кампании целенаправленной ликвидации «неперспективных деревень», и по существу в настоящее время происходит то же самое. Если тогда, в прошлом, отключали деревни от электроснабжения, радиосети, сегодня власть сосредоточилась на школах, ФАПах.
Что касается рабочих мест в сельском хозяйстве, то с момента провозглашения и первых шагов аграрной реформы они исчезли вместе с подразделениями колхозов, которые ранее дислоцировались в средних и малых селах. В настоящее время крупхозы новых укладов находятся лишь в крупных поселени-
ях, это означает отсутствие крупного работодателя в 70-80 % сел и деревень.
Итак, сельские поселения без работодателя, а это подавляющая часть заселенной сельской России, обречены на исчезновение, хотя они некоторое время, лет 15-20, продержатся за счет семей, еще сориентированных вести семейное хозяйство (ЛПХ). Оно по понятным причинам не обеспечивает материального благополучия (по подсчетам, натуральные продукты, используемые для питания и продажи продукции ЛПХ, способны покрыть 25 % дохода семьи), но когда, кроме пенсий стариков, нет никаких иных поступлений, люди как-то обходятся и выживают и с таким бюджетом.
С учетом изложенного можно сделать вывод, что трудовые мигранты в перспективе могут оказаться более востребованными в АПК России. Если сегодня они укореняются в основном «точечно», в отдельных сельских поселениях, или прибывают временно на сезоны сельскохозяйственных работ, то в будущем нельзя исключить появления больших предпосылок для постоянного жительства, и государство может пойти на стимулирование этого процесса. В первую очередь это касается мигрантов собственных регионов, Северного Кавказа. Они и сегодня активно заселяют сельские территории, в результате возникают не только поселения, но и целые муниципальные районы из этносов, ранее здесь никогда не живших. В результате в регионе ожидается изменение этнокультурного баланса, сокращение зоны славянского мира. Именно такая ситуация начала складываться в Саратовской области, где миграционная динамика демонстрирует замещение местного (коренного) населения представителями прибывающих этносов [1, с. 76].
Все эти процессы имеют далеко идущие последствия для АПК страны. С одной стороны, они имеют позитивные черты: сельскохозяйственные земли не пустуют, используются в той или иной степени для производства продукции, усиливается обмен результатами труда с местным населением и потоками людей, прибывающих в места их обитания.
С другой стороны, усиливается символическая составляющая обмена. Переселен-
цы, как правило, более активны в поиске и использовании в своих целях «коридоров» получения ресурсов, чем местное население. Сфера социально-экономического общения начинает обрастать деятельностью социально-политической направленности.
Общий язык, схожие интересы и цели территориальных и локальных сообществ, куда входят мигранты, хотя и являются предпосылкой выработки легитимной соци-онормативной культуры, однако необходима государственная социальная политика, влияющая на формирование гражданской идентичности, активное включение их в экономические отношения и культурную жизнь регионов.
ПРИМЕЧАНИЯ
1 Работа выполнена при финансовой поддержке РГНФ (грант №> 14-03-00033).
2 По данным Доклада Организации экономического сотрудничества и развития (ОЭСР) «Тенденции международной миграции: SOPEML 2011», современная Россия заняла третье место в мире по количеству принимаемых мигрантов (см.: [17]).
3 См. материалы сайта strana-oz.ru.
4 Однако дело не только в этом, все постсоветские страны, как это видно на примере Казахстана, повторили опыт России по разрушению собственных промышленных объектов. Так, в г. Петропавловске (регионе, пограничном с Омской областью) все заводы занимались производством вооружения и продукции двойного подчинения. На заводе-гиганте ПЗТМ, выпускавшем стратегические ракеты СС-20, после «оптимизации» из 12 тыс. работников осталось 1,5 тысячи (см.: [6]).
5 К нечистым предметам относятся нечистоты, кровь, сперма, из животных - собака и свинья. Многие операции с нечистыми предметами запрещены (см.: [15]).
СПИСОК ЛИТЕРА ТУРЫ
1. Барышная, Н. А. Нациестроительство: региональный уровень / Н. А. Барышная. - Саратов : Наука, 2013. - 381 с.
2. Бодрийяр, Ж. Символический обмен и смерть / Ж. Бодрийяр. - М. : Добросвет, 2006. - 389 с.
3. Государство. Антропоток : докл. Центра стратег. исслед. Приволж. федер. округа. - М. : ПФО, 2002. - 176 с.
4. Дмитриев, А. В. Миграция: конфликтное измерение / А. В. Дмитриев. - М. : Альфа-М, 2006. -432 с.
5. Жогин, Б. Г. Интеграция вынужденных мигрантов в местное сообщество / Б. Г. Жогин, Т. Ф. Маслова, В. К. Шаповалов. - Ставрополь : Став-ропольсервисшкола, 2002. - 432 с.
6. Казиев, С. Ш. Миграция и адаптация гас-тарбайтеров Северного Казахстана / С. Ш. Казиев // Гастарбайтерство. Факторы адаптации. - М. : Старый Сад, 2008. - С. 177-190.
7. Мокин, К. С. Анализ миграционных историй (на примере армян Саратовской области) / К. С. Мокин // Социологические исследования. -2007. - № 2. - С. 42-53.
8. Мукомель, В. И. Политика интеграции / В. И. Мукомель. - М. : Новая Евразия, 2012. - 214 с.
9. Мукомель, В. И. Политика интеграции мигрантов в Россию: вызовы, потенциал, риски / В. И. Мукомель. - М. : Спецкнига, 2013. - 34 с.
10. Нечипоренко, О. В. Сельские сообщества изменяющейся России: Инновации и традиции / О. В. Нечипоренко. - Новосибирск : Сиб. науч. изд-во, 2010. - 301 с.
11. Паин, Э. А. Этнополитический маятник: цикличность этнополитических процессов в постсоветской России / Э. А. Паин // Общественные науки и современность. - 2003. - № 5. - С. 122130 ; № 6. - С. 117-127.
12. Полоскова, Т. В. Круглый стол «Проблемы диаспоры в русском Зарубежье». Заседание второе / Т. В. Полоскова // Информационно-аналитический бюллетень Института стран СНГ. - 2000. -№ 3. - С. 14.
13. Права человека. Права трудящихся-мигрантов. Фактологический бюллетень № 24. Всемирная кампания за права человека. - Женева : ООН, 1997. -Электрон. текстовые дан. - Режим доступа: http:// www.un.org/russian/document/convents. - Загл. с экрана.
14. Преодоление барьеров: человеческая мобильность и развитие. - М. : Весь мир, 2009. - 232 с.
15. Торнау, И. Изложение основ мусульманского законоведения / И. Торнау. - М. : Адир, 1991. -622 с.
16. Baudriyard, J. Le crime parfait / J. Baudriyard. -Calcite : Editions Galilée 1995. - 205 p.
17. International Migration Outlook 2013. - OECD Publishing, 2013. - June 13. - 420 p. - DOI: http:// dx. doi.org/10. 1787/migr-outlook-2013-en.
18. Redfield, R. Memorandum for the study of acculturation / R. Redfield, R. Linton, M. J. Herskovits // American Anthropologist. - 1936. - Vol. 38, № 1. -P. 149-152.
19. Triandis, H. Culture and social behaviors / H. Triandis. - New York : McCraw-Hill, 1994. - 320 p.
REFERENCES
1. Baryshnaya N.A. Natsiestroitelstvo: regio-nalnyy uroven [Nation-Building: the Regional Level]. Saratov, Nauka Publ., 2013. 381 p.
2. Baudrillard J. Simvolicheskiy obmen i smert [Symbolic Exchange and Death]. Moscow, Dobrosvet Publ., 2006. 389 p.
3. Gosudarstvo. Antropotok: doklady Tsentra strategicheskikh issledovaniy Privolzhskogo federalnogo okruga [State. Anthropological Flow: Theses of the Center of Strategic Research of the Volga Federal District]. Moscow, PFO Publ., 2002. 176 p.
4. Dmitriev A.V. Migratsiya: konfliktnoe izmerenie [Migration: Conflict Dimension]. Moscow, Alfa-M Publ., 2006. 432 p.
5. Zhogin B.G., Maslova T.F., Shapovalov V.K. Integratsiya vynuzhdennykh migrantov v mestnoe soobshchestvo [The Integration of Forced Migrants Into the Local Community]. Stavropol, Stavropol-servisshkola Publ., 2002. 432 p.
6. Kaziev S.Sh. Migratsiya i adaptatsiya gastarbayterov Severnogo Kazakhstana [Migration and Adaptation of Migrant Workers in the Northern Kazakhstan]. Gastarbayterstvo. Faktory adaptatsii [Working in Migration. Factors of Adaptation]. Moscow, Staryy Sad Publ., 2008, pp. 177-190.
7. Mokin K. S. Analiz migratsionnykh istoriy (na primere armyan Saratovskoy oblasti) [The Analysis of Migration Stories (Examplified by the Armenians of the Saratov Region)]. Sotsiologicheskie issledova-niya, 2007, no. 2, pp. 42-53.
8. Mukomel V.I. Politika integratsii [Integration Policy]. Moscow, Novaya Evraziya Publ., 2012. 214 p.
9. Mukomel V.I. Politika integratsii migrantov v Rossiyu: vyzovy, potentsial, riski [The Policy of Migrants' Integration to Russia: Challenges, Potential Risks]. Moscow, Spetskniga Publ., 2013. 34 p.
10. Nechiporenko O.V. Selskie soobshchestva izmenyayushcheysya Rossii: Innovatsii i traditsii [Rural Communities of Changing Russia: Innovation and Tradition]. Novosibirsk, Sibirskoe nauchnoe izd-vo, 2010. 301 p.
11. Pain E.A. Etnopoliticheskiy mayatnik: tsiklichnost etnopoliticheskikh protsessov v postsovetskoy Rossii [Ethno-Political Pendulum: Cycling of Ethno-Political Processes in Post-Soviet Russia]. Obshchestvennye nauki i sovremennost, 2003, no. 5, pp. 122-130; no. 6, pp. 117-127.
12. Poloskova T.V. Kruglyy stol "Problemy diaspory v russkom Zarubezhye". Zasedanie vtoroe [Round Table: Problems of Diaspora in the Russian Abroad. Session Two]. Informatsionno-analiticheskiy bulleten instituta stran SNG, 2000, no. 3, p. 14.
13. Prava cheloveka. Prava trudyashchikhsya-migrantov. Faktologicheskiy bulleten № 24. Vsemirnaya kampaniya za prava cheloveka [Human Rights. Rights of Migrant Workers. Fact Sheet no. 24. The Global Campaign for Human Rights]. Zheneva, OON, 1997. Available at: http://www.un.org/russian/ document/convents.
14. Preodolenie baryerov: chelovecheskaya mobilnost i razvitie [Overcoming Barriers: Human Mobility and Development]. Moscow, Ves mir Publ., 2009. 232 p.
15. Tornau I. Izlozhenie osnov musulmanskogo zakonovedeniya [Presentation of the Foundations
of Islamic Jurisprudence]. Moscow, Adir Publ., 1991. 622 p.
16. Baudriyard J. Le crime parfait [Perfect Crime]. Calcite, Editions Galilée, 1995. 205 p.
17. International Migration Outlook 2013. OECD Publishing, 2013. June 13. 420 p. DOI: http:// dx. doi.org/10. 1787/migr-outlook-2013-en.
18. Redfield R., Linton R., Herskovits M.J. Memorandum for the Study of Acculturation. American Anthropologist, 1936, vol. 38, no. 1, pp. 149-152.
19. Triandis H. Culture and Social Behaviors. New York, McCraw-Hill, 1994. 320 p.
ETHNOCULTURAL ASPECTS OF SOCIO-ECONOMIC COOPERATION OF MIGRANTS AND INDIGENOUS RURAL POPULATION OF RUSSIA
Petr Panfilovich Velikiy
Doctor of Philosophical Sciences, Professor, Leading Researcher, Institute of Agrarian Problems, RAN kirill1979may@mail.ru
Moskovskaya St., 94, 413112 Saratov, Russian Federation
Elena Viktorovna Bocharova
Candidate of Sociological Sciences, Senior Researcher, Institute of Agrarian Problems, RAN kirill1979may@mail.ru
Moskovskaya St., 94, 413112 Saratov, Russian Federation
Abstract. The article presents an analysis of a number of aspects of labor migration to Russia from foreign countries. The emphasis is placed on the role of social and economic exchange with the local migrant population. The authors demonstrate the distinction of exchange relations of different types of migrants with the indigenous inhabitants of the Russian village. The authors sought to show that the establishment of socio-economic interaction on both sides is a prerequisite for consistent, conflict-cultural co-existence of ethnic groups. We also consider the prospect of easing the resource potential of the russian village and the probable consequences of the replacement of the indigenous population representatives of other ethnic groups.
Key words: mobility, foreign migrant workers, adaptation, social and economic cooperation, local rural communities, business entities, culture, exchange.
