CC BY
60
УДК 930:001.89
В.В.Митин
ЭТНОГРАФИЧЕСКИЕ ИССЛЕДОВАНИЯ МОНГОЛИИ В ДЕЯТЕЛЬНОСТИ МОНГОЛЬСКОЙ КОМИССИИ АН СССР
Псковский государственный педагогический университет, [email protected]
The article reviews the initial period of the Russian scientists' ethnographic research in Mongolia carried out by the Mongolian Commission (MONC) of the Academy of Sciences of the USSR in 1925 — 1953. The wide-ranging plans of studying of the Mongolian peoples were developed at that time. They were realized by the special ethnolinguistic expeditions of the MONC. Their basic research was held in 1925 — 1930; the scientists obtained important information concerning Mongolian nomads' language, way of life, daily routine, occupations, religion.
Ключевые слова: этнолого-лингвистические экспедиции, Монголия, этнография, археология
Со второй половины XIX в. русские ученые начинают активное научное изучение Монголии и населяющих ее народов. Но эти начальные исследования в большей степени носили ознакомительный характер и не были систематическими. Как известно, после революций в России и Монголии между двумя странами складываются особые отношения, позволяющие серьезно расширить исследовательскую работу в Монголии, в том числе и в области этнографии. Начинается новый этап в изучении народов Монголии отечественными учеными-этнографами, характеризовавшийся более четкой постановкой целей и задач, планомерностью, систематичностью и специализацией исследований. Этот период тесно связан с деятельностью Монгольской комиссией АН СССР (МОНК), функционировавшей с 1925 по 1953 гг.
К сожалению, этнографические исследования комиссии до сих пор освещены и оценены весьма недостаточно. В данной статье также невозможно рассмотреть во всей полноте историю и все аспекты изучения монгольских племен советскими учеными — сотрудниками МОНК, но сделать их обзор и дать краткий анализ этой работы представляется вполне реальным.
Новое революционное правительство Монголии, пришедшее к власти в 1921 г., хорошо осознавало важность изучения истории страны, ее духовного наследия, а также языковых, бытовых, хозяйственных особенностей отдельных народов, ее населяющих. Это и вошло в задачи созданного 9 ноября 1921 г. Ученого комитета МНР — главного научного и обра-
зовательного центра страны. Однако возможности их решения были весьма ограничены из-за недостатка не только специалистов, но и вообще образованных людей. Помочь могли ученые Советской России, отношения с которой были близкими и традиционно, и благодаря немалой роли, сыгранной ею при восстановлении монгольской государственности.
Для советских ученых исследования в Монголии также представляли значительный интерес. Появилась возможность углубить изучение этнографии и истории страны, где было еще так много неизвестного для европейской науки.
В 1923 г. Русское Географическое общество организовало Монголо-Тибетскую экспедицию
П.К.Козлова, которая в основном являлась географической. Археологические, этнографические работы не были запланированы ею в числе основных. Но открытие экспедицией в 1924 г. у хребта Ноин-ула группы древних курганов хунну дало обильный фактический материал о жизни и культуре этого народа, оставившего эти могилы: украшения, предметы одежды и быта (например, приспособление для добывания огня, остатки конской сбруи, предметы для курения, ковры, ковши, корытца, нитяные сетки и др.) [1].
Впечатляющие результаты экспедиции П.К.Козлова показали, сколь велики перспективы дальнейшего исследования Монголии. Специальная правительственная комиссия, созданная для рассмотрения результатов Монголо-Тибетской экспедиции в январе 1925 г., сделала заключение о необходимости создания центра, который осуществлял бы организа-
цию комплексных экспедиционных исследований на территории МНР. Таким учреждением и стала созданная 3 апреля 1925 г. Комиссия по научному исследованию Монголии при Совнаркоме СССР (с 1927 г. — в системе АН СССР, обычно именовалась Монгольской комиссией (МОНК)) [2]. В состав ее экспедиций должны были входить и этнолого-лингвистические и археологические отряды. Этнографическую сферу работ комиссии возглавлял виднейший наш монголист, по сути основатель подлинно научного отечественного монголоведения Б.Я.Владимирцов.
Уже летом 1925 г. в составе комплексной экспедиции Монгольской комиссии впервые отправляется специальный этнолого-лингвистический отряд, в который вошли сам Б.Я.Владимирцов и молодой бурят Б.Б.Бамбаев. Работы велись в районе Улан-Батора и в самой столице, а также на северо-востоке страны, в районе гор Малого Хэнтэя и бассейна р. Керулен. Собранный материал был весьма разнообразен и затрагивал целый комплекс вопросов. Так, в области лингвистики была прослежена тенденция к сближению языков различных племен на основе диалекта халха-монголов. Интересные процессы в монгольском языке разворачивались перед глазами исследователей, когда под влиянием новых явлений в обществе появлялись новые слова, а старые часто приобретали новый смысл. Отряд собирал данные о сохранявшихся элементах родового строя, продолжавшем существовать в некоторых районах шаманизме.
Немалое значение имели раскопки древнетюркских погребений, проведенные отрядом к юго-востоку от Улан-Батора. Их данные, а также работы археолога Г.И.Боровки позволили Владимирцову создать первую классификацию древнетюркских «княжеских» могил, которая в основных чертах используется и сейчас [3]. Этот далеко не полный перечень результатов деятельности отряда показывает, насколько широк был круг научных и практических вопросов, требовавших решения.
Параллельно в долине р. Тола действовал археологический отряд Г.И.Боровки. Он предполагал в течение нескольких лет провести работу по выяснению археологических памятников в Восточной Монголии. Его генеральной задачей было расширение знаний о культуре, обнаруженной П.К. Козловым в горах Ноин-ула, в которой прослеживаются связи с древним Китаем и античным миром. Необходимы были систематические раскопки. Отряду Г.И.Боровки удалось найти некоторое подтверждение этих связей: на некоторых тканях, выполненных и окрашенных в китайском стиле, был обнаружен орнамент, характерный для Сасанидского Ирана. В конечном итоге Боровка делает вывод о том, что в Монголии тюркскому периоду предшествовала длительная эпоха так называемой скифо-сибирской культуры.
Интересная гипотеза была выдвинута и в чисто этнографической области. При раскопках были обнаружены предметы земледельческой культуры, относящейся ко времени неолита, например каменная зернотерка. Из этого Г.И.Боровка сделал достаточно смелый вывод, что, возможно, в Монголии, которую всегда считали родиной кочевого скотоводства, еще до него
велось земледельческое хозяйство [4]. Последующие исследователи, однако, подвергали сомнению эти столь далеко идущие предположения, поскольку новых подтверждений гипотезы найдено не было.
Значительные результаты первого года работ экспедиций вдохновляли на проведение дальнейших еще более широких исследований. В следующем, 1926 г. к юго-западу от Улан-Батора, в долинах рек Тола и Орхон пролегли маршруты другой группы, возглавляемой Н.Н.Поппе, в которую входил также и Б.Б.Бамбаев. В этом районе находился центр возникавших и исчезавших древних кочевых цивилизаций. Группа составила описание древних сооружений, бывших на пути следования, были найдены ранее неизвестные наскальные средневековые монгольские и китайские надписи, удалось записать со слов сказителей несколько десятков героических эпопей и песен. Исследователи отметили, что это творчество постепенно начинает отмирать — факт трансформации традиционной жизни монголов. Отряд произвел также сбор предметов быта населения района и вел наблюдение над местными говорами [5].
Наиболее широкие этнографические работы разворачиваются в 1927 г. Исследования проводились несколькими группами, которые, впрочем, лишь с натяжкой можно было так назвать, поскольку часто они состояли из одного специалиста.
Н.Н.Поппе основную работу проводил в Улан-Баторе, где изучал дагурский язык, содержавший, как оказалось, много архаичных форм монгольского языка, которые напоминали наречие монголов Афганистана, что позволяло проследить ход эволюции языка [6].
Б.Б.Бамбаев проводил сбор этнографического материала в долине р. Селенга. Там ему удалось обнаружить ряд ранее неизвестных погребений, найти и обследовать несколько развалин древних городов, относившихся к уйгурскому (VIII — IX вв.) и более позднему монгольскому периодам. Кроме того он записал десятки былин, песен, описал местные свадебные обряды [7].
Молодой ученый В.А.Казакевич проложил несколько весьма плодотворных маршрутов по одной из пограничных юго-восточных областей МНР — Дари-ганге. В его задачи входили сбор этнолингвистических материалов, знакомство с архивами монастырей. С ними он прекрасно справился: записал 20 произведений устного творчества, обнаружил в библиотеках дацанов прежде неизвестные рукописи, 35 томов которых привез в Ленинград. Он занимался и археологическими работами: обследовал два городища, обнаружил и описал 17 погребений типа «керексур» с намогильными статуями, которыми была богата Дариганга, что позволило ему сделать некоторые выводы о сходстве этих статуй с подобными в Средней Азии и на юге русских степей. Казакевич отрицал, что эти статуи являются «балбалами» — изображениями убитых врагов покойного, как это считали ранее: те ставились не на могилы, а рядом. Он полагал, что это изображения самих покойных и что нужно разграничивать понятия намогильных статуй и «балбалов». Некоторые особенности говорят о китайском происхождении памятников — изображения драконов на одежде, количество
четок (более 20), которое свойственно китайским буддистам и др. Не делая окончательных выводов, В.А.Казакевич склонялся к мнению об их тюркском происхождении. Попутно он составил описание системы управления автономной областью [8].
На северо-западе страны, у озера Хубсугул, в области, именуемой Дархатской котловиной, изыскания проводил молодой ученый, бурят, впоследствии крупный монголовед Г.Д.Санжеев. В этнографической литературе того времени практически отсутствовали сведения о народе дархатов, который образовался в результате смешения западных монголов-ойратов и тюрков-урянхайцев (нынешних тувинцев). Основное внимание ученый уделил языку и фольклору дархатов, в котором он находит интересные особенности, например слабое влияние на него буддизма или тот факт, что главными героями сказок являются не герои, а дети, у которых есть какие-нибудь благородные животные. В лингвистической сфере Г.Д.Санжеев предсказывал неминуемую ассимиляцию дархатского языка с халхаским [9].
Отдельно от этнолого-лингвистического отряда, но по поручению Монгольской комиссии исследования в Монголии проводили М.И.Тубянский, изучавший быт монголов по материалам монастырей [10]. Комиссией же был командирован и С.А.Кондратьев, занимавшийся изучением народного музыкального творчества монголов и ставший единственным серьезным специалистом в этой области [11].
Однако бурное развитие этнографических исследований в МНР скоро сменилось их сворачиванием. Уже в 1928 г. ни один этнограф от МОНК в Монголию не поехал, хотя продолжение работ планировалось. В
1929 г. в Монголию комиссией был командирован только Н.Н.Поппе, ограничивший свою деятельность Улан-Батором, где он помимо сбора материалов по устному творчеству обратил внимание на совершенно не изученные монгольские наречия Внутренней Монголии и Барги, носители которых часто посещали столицу МНР. Ему удалось охватить изучением несколько таких наречий: харачинское, уратское, ордосское, бар-гу-бурятское и дополнить знания о дагурском. Попутно он исследовал солонский язык, представлявший собой наречие тунгусского языка [12].
1929 год принес новые надежды. Готовился к заключению договор между АН СССР и Ученым комитетом МНР о проведении пятилетних (в течение
1930 — 1934 гг.) широких комплексных исследованиях советских ученых в Монголии. Он был заключен 5 октября 1929 г., и в его статьях немало места отводилось этнолого-лингвистическим и археологическим исследованиям. Предполагалось даже усилить специализацию работ, выделив отдельно палеоэтно-логический отряд [13]. Но в это время на первое место по важности выходят исследования, могущие дать скорейшие практические результаты социальноэкономического характера. В результате экспедиционные работы МОНК стали охватывать только те вопросы, которые имели сугубо практическую значимость для экономики Монголии, для решения ее первостепенных задач. Это время стало рубежным в этнографическом изучении Монголии. На длительное
время специальные экспедиционные исследования в этой сфере практически прекратились.
Свертывание экспедиций по изучению этнографии монголов тогда не выглядело столь явным, как это видится сейчас. Специальных распоряжений по этому поводу не выходило. Более того, такие работы на время действия договора 1929 г. были четко спланированы. С 1935 до 1937 гг. в планы экспедиционного исследования Монголии МОНК вновь включаются изыскания этнографического и историкоархеологического отрядов [14]. Но реализованы они так и не были. Не только падение интереса к этнографии Монголии, но и репрессии, поглотившие многих монголоведов, сделали такие исследования проблематичными.
Значение этнографических, лингвистических, археологических экспедиционных исследований Монгольской комиссии АН СССР было весьма существенным несмотря на то, что они были далеко не основными в спектре ее внимания, и на неравномерность в их проведении. Экспедициями комиссии был собран большой материал по быту, образу жизни монголов. Деятельность Монгольской комиссии АН СССР была необходимым звеном между начальными, ознакомительными изысканиями российских ученых во второй половине XIX — начале ХХ вв. и углубленными работами советских монголоведов во второй половине ХХ в. Именно она создала серьезную базу знаний, в том числе и теоретических, на которой строились последующие научные исследования; она способствовала воспитанию хорошо подготовленных ученых кадров, причем не только в нашей стране, но и в МНР. Без экспедиций Монгольской комиссии переход к новому интенсивному этапу изучения этнографии Монголии и связанных с ней областей науки был бы невозможен.
1. Козлов П. К. Русский путешественник в Центральной Азии: Избр. тр. М., 1963. С.376-380.
2. Государственный архив Российской Федерации (ГАРФ). Оп.1. Ед.хр.10. Л.318-319.
3. Владимирцов Б.Я. Этнолого-лингвистические исследования в Урге, Ургинском и Кентейском районах // Северная Монголия. Вып.2. Л., 1927. С.36-42.
4. Боровка Г.И. Археологическое обследование среднего течения р. Толы. // Там же. С.87.
5. Материалы Комиссии по исследованию Монгольской и
Танну-Тувинской Народных республик и Бурят-
Монгольской АССР. Вып.4. Л., 1929. С.1-25.
6. Отчет о деятельности АН СССР за 1927 год. Отчет о научных командировках и экспедициях. Л., 1928. С.258.
7. Там же.
8. Материалы Комиссии по исследованию Монгольской и
Танну-Тувинской Народных республик и Бурят-
Монгольской АССР. Вып.5. Л., 1930. 51 с.
9. Материалы Комиссии по исследованию Монгольской и
Танну-Тувинской Народных республик и Бурят-
Монгольской АССР. Вып.15. Л., 1931. С.42.
10. ГАРФ. Ф.5446. Оп.37. Ед. хр.34. Л.62.
11. Там же.
12. Отчет о деятельности АН СССР за 1929 год. Отчет о научных командировках и экспедициях. Л., 1930. С. 18-19.
13. Международные научные связи Академии наук СССР 1917 — 1941. М., 1992. С.202.
14. Петербургский филиал Архива Российской Академии наук. Ф.339. Оп.1(1937). Д.7. Л.44-47.
